Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 57 страниц)

– Иными словами, если бы вы знали, что я достаточно воспитан?

И хотя казалось очевидным, что он просто глумится над случайной жертвой и не имеет в виду ничего серьёзного, Лау Дан и Тит незаметно отошли от неудачливого коллеги на полшага в сторону. Недвижим остался только Симеус, и сложно было сказать наверняка, по какой из причин: либо из-за того, что его руку всё ещё сжимал в рукопожатии задумавшийся молодой Путник… либо, что Макса обеспокоило бы гораздо сильнее, поскольку Захарию он не особо-то и боялся.

Отчасти парень понимал причины их душевного трепета: то, что звучало как дружеский «прикол», могло быстро превратиться во что-то серьёзное. Бастик, не разгибая спины, стремительно краснел.

– Что вы, господин магистр, как можно… Я совсем не это подразумевал…

Но Захария свою порцию удовольствия уже получил и потерял к торговцу интерес.

– Разумные, с которыми ты имеешь честь общаться, Максимус, входят в совет «Пакта» вместе с Ракхани… – он показал раскрытой ладонью на «льва», любителя яблок и острой похлёбки, – …Киром де Кхатом… – сместил руку буквально на градус, чтобы указать на зеленокожего мужчину, – …и Мат’Ро, – стоило упомянуть курупиру, и тот обернулся, как если бы почувствовал на себе взгляды остальных. – Таким составом принимаются все жизненно важные для нашей гильдии решения.

– А кто… – парень сглотнул было, но от необходимости запоминать такое количество имён у него в горле пересохло. – Кто чем занимается?

– Ох, господин магистр, прошу, не стоит утруждать себя, позвольте мне, – ставший чрезмерно учтивым, Шантри вновь согнулся в поклоне.

Максу оставалось только гадать, насколько тяжёлую травму головы этот мужик пережил в детстве: неужели он сам не замечает, как откровенно неискренне стелется? Концепция лести и выслуживания перед кем-то парню была чужда с ранних лет – брат так воспитал, – но он множество примеров встречал в жизни, когда пацанам такое на первый взгляд недостойное поведение спасало шкуру… взять ту же Стёпкину свиту. Да, недостойно, да, унизительно, но лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь инвалидом.

Но если уж пресмыкаться, то делать это красиво, естественно – так, чтобы не придраться было. А этот кадр прям как у Чехова в «Толстом и Тонком». Или у Гоголя в «Ревизоре».

Захария нахмурился. Не сильно, почти незаметно, только две тонкие симметричные складки пролегли над бровями к переносице. Однако однозначного возражения не высказал. Более того, допустил даже появление на губах лёгкой полуулыбки – насмешливой, почти издевательской, но всё-таки одобрительной. Шантри поклонился ему вновь и угрём скользнул к молодому Путнику.

– Мат’Ро, на которого господин магистр изволил указать последним – курупиру, и как многие другие курупиру, он посвятил свою жизнь скотоводству. Это их, если позволите так выразиться, общая расовая черта – любовь к животным.

– Хороша любовь – выращивать, чтобы потом забить, – хохотнул в полголоса Симеус.

– Правда ваша. Так вот, Мат’Ро крупный землевладелец: ему принадлежат многочисленные территории к западу от Эпиркерка, начиная от пригорода и заканчивая практически у Максали. Большая часть этих земель отведена под пастбища и скотобойни, но также он владеет рабочими поселениями и несколькими мануфактурами по обработке шкур, костей и иных, кхм, отходов производства, сотрудничает с другими мелкими скотными дворами и владеет тремя торговыми рядами на Зверьем рынке в разных секторах, принадлежащих Ракхани. В человеческой части столицы в его владении две торговые лавки с мясной и молочной продукцией, в других крупных городах вроде Мульера или Калтра по одной-две, в зависимости от прибыльности и ёмкости рынка. Да и сами понимаете, многоуважаемый Путник – конкуренция-с.

Максим кивнул. В рыночной структуре он понимал не больше, чем в ядерной физике, но базовыми терминами всё-таки владел. На наставника он взгляд скосил, чтобы проверить, не пора ли разговорчивого Шантри останавливать, но колдун, сперва отреагировавший на инициативу архимага не слишком-то благосклонно, уже вовсю забавлялся. Воистину чудовищный источник стресса – предугадать его реакцию возможным не представлялось совершенно.

– Кир де Кхат – тот господин с зелёными косами возле Ракхани – тоже земледелец, занимается выращиванием овощей, фруктов и иных сельскохозяйственных культур. Ему принадлежат земли на восток от Эпиркерка вплоть до берегов озера Аштарк. Чрезвычайно плодородная почва, если спросите меня, – Бастик откровенно гордился тем, насколько много успел узнать о своих коллегах, и делился информацией так легко, словно делал это каждый день. Макс сделал про себя пометку: вряд ли он знает больше, чем ему в целях безопасности гильдии позволяют знать. – В городе у него двенадцать торговых рядов на разных рынках человеческой части и два – в секторах многоуважаемого кхар.

– Кхар?..

– «Львы», – подсказал Захария.

– За пределами Эпиркерка, впрочем, Кир де Кхат не торгует: его земли способны обеспечивать продовольствием только столицу. Иначе последовало бы незамедлительное обеднение почвы. Ну, вы это и сами знаете, господин Путник.

Макс угукнул. Что-то такое они проходили по географии классе в шестом, но… кто ж теперь вспомнит, как там всё устроено в этих сельскохозяйственных делах.

– Зато внутри города он монополист – если не считать экзотический товар, привозимый из других государств, который у нас попросту не растёт. Иными словами, все овощи и крупы, что попадают к вам на стол, были выращены господином Киром, а хлеб был выпечен из муки, намолотой из его пшеницы.

Молодому Путнику не оставалось ничего, кроме как изобразить впечатление. Захария продолжал добродушно скалиться, и парню вдруг пришло в голову не очень-то приятное осознание: старик в хорошем настроении уже слишком долго. Это подозрительно, на него не похоже и ни к чему доброму, милому и вечному не приведёт. Да и лучистый взгляд его какой-то уж чересчур лучистый.

– Что касается самого Ракхани, то…

– Простите, г-господин Ш… Шантри, – перебил Макс, улыбаясь по возможности как можно нелепее. – С ним я… имел честь познакомиться на рынке. Мастер нас представил.

– Ох, чудесно, в таком случае вы знаете про нашего кхар всё, – снова подобострастный поклон. И снова не слишком глубокий, чтобы кудри форму держали. – Благодарю, господин магистр: мне не терпелось как можно скорее и полнее посвятить вашего подмастерья в дела гильдии, и я безмерно счастлив, что вы дали мне такую возможность.

Путники переглянулись. И хотя они ничего не сказали друг другу и не выдали истинного настроения ни единым жестом, лёгкое раздражение с примесью отвращения промелькнуло в их взглядах одинаковое.

– У вас получился весьма детальный рассказ, – прохладно похвалил колдун и улыбнулся так, как улыбался, если задумал пакость. – Гораздо подробнее, чем это вышло бы у меня. Не хотите, быть может, рассмотреть вариант принять Максимуса в свои подмастерья? Уверен, вы способны объяснить гораздо больше – а значит, и обучить гораздо большему.

Этим шутливым предложением наконец удалось прогнуть поясницу Бастика до нужной кривизны.

– Ч-что вы, господин магистр… Я не поспею, как можно…

Начинаю понимать, почему старику не нравятся здешние люди.

– Что ж. Как хотите, – улыбка чародея слегка потеплела. – Заставлять не стану. Но предложение одноразовое и пересмотру не подлежит.

Лау Дан и Тит держали лицо превосходно – тактично помалкивали и ни мускулом не выдали ни тени реакции на подслушанный диалог. Если бы молодой Путник не научился воспринимать вибрации чужих чувств, ему бы и в голову не пришло, что два этих с виду серьёзных и внушающих уважение человека внутри корчатся от смеха.

– Помимо совета, в нашей гильдии множество разноплановых должностей. Насколько я помню, около девяти сотен разумных так или иначе служат «Пакту» в настоящий момент?

– Тысяча восемьдесят по последним данным, – тут же выпрямившись, отрапортовал Шантри. – Цифры обновили в середине этого месяца.

– Даже так. Почти тысяча сто. По меркам Эпиршира это масштаб, как ты понимаешь.

– И все они торговцы? – с той же скоростью, с которой смягчался после выходки архимага неестественный подъём веселья Захарии, успокаивался и снова начинал чувствовать себя в безопасности юноша. Он заметил, конечно же, как подавили возмущение другие собеседники: «по меркам Эпиршира» звучало не слишком лестно, но им просто не с чем было сравнивать. Они Землю не видели. – Как же они друг с другом договорились?

– Договорённостями занимается совет, в этом нет большой сложности. Но на самом деле торговцев у нас не так много, как может показаться, – чародей опустил взгляд на свою выставленную вперёд ладонь и принялся загибать пальцы. – Есть перекупщики, разъезжающие по стране или имеющие разрешение на торговлю в других королевствах…

– Как Каглспар?

– Да, – кивнул Захария, – Он тоже член «Пакта», хотя я бы назвал его внештатным сотрудником. Есть знакомые тебе профессии: хранители складов, бухгалтеры, оценщики, инспекторы, дипломаты, юристы, адвокаты – очень много адвокатов – сборщики налогов, глашатаи…

– Глашатаи, Мастер?

– Общаются с населением: оценивают потребности целевой аудитории, расширяют клиентскую базу, продвигают продукт, повышают узнаваемость бренда и лояльность покупателей.

– Маркетологи, короче.

– Да, только без социальных сетей и рекламных баннеров вдоль дорог. Также у нас небольшой штат чарописцев на аутсорсе, накладывающих защитные заклинания и сигилы на товары при транспортировке, и множество артефакториусов средней руки, создающих магические артефакты на продажу – с нами они работать де-факто вынуждены, поскольку иначе совсем без работы останутся. Ах, да, и наёмники, конечно.

– А наёмники что делают?

Максиму сразу в красках представилась картина завёрнутого в костюм ниндзя громилы, залезшего ночью в открытую форточку какого-нибудь артефакториуса и перерезавшего ему горло за то, что тот отказался сотрудничать на невыгодных условиях.

– Считай, охрана. Сопровождают ценные или опасные грузы. Иногда их присутствие необходимо гильдии для обеспечения безопасности транспортировки, но порой бывает так, что наличие охраны требует законодательство того или иного государства, чтобы охранять не то, что едет, а от того, что едет.

– Особенно если видят в накладных имя господина магистра, – снова усмехнулся Соллер, но уже не едко (ещё бы), а задорно и по-простому.

– Репутация обязывает, – холодно улыбнулся Захария ему в ответ и мотнул головой, чтобы убрать попавшую в глаз прядку волос. – И ты не станешь спорить с тем, Симеус, что моё имя в накладных приносит гильдии куда больше золота, чем мы тратим на найм дополнительной охраны.

– Не стану, – единственный дворянин из присутствующих сделал капитулирующий жест руками и усмехнулся, как если бы в последний миг удержался от риторического вопроса: «Я что, дурак?».

– К слову о дополнительных тратах, господин магистр, – гораздо аккуратнее прежнего обратил на себя внимание Бастик, – Позвольте напомнить: рассмотрение сегодняшнего дела грозит нашей гильдии немалыми штрафами в случае, если Хошо признают виновным…

– А его признают, – без тени сомнения заявил старик Тит, громыхнув цепью в аккомпанемент своего заверения.

– Мы пока не знаем всех деталей и подробностей, господин Остари, – Лау Дан покосился почему-то именно на Макса. – Давайте не будем торопиться с выводами раньше времени.

– И речь изначально шла не о вердикте, господа, при всём уважении, – Шантри мотнул головой: кудри разве что только солнечного зайчика не бросили кому-нибудь в глаза, – А о денежном эквиваленте сегодняшних решений и о вкладе господина судьи…

– Кто сегодняшний судья, к слову?

– Лиман, ваше превосходительство, – Тит нахмурился и беспокойным жестом коснулся цепи, свисавшей ему почти до пупка. – Быстрый нас ожидает процесс, если позволите.

Лау Дан хохотнул, выражая согласие с заявлением бывшего священника – с приятным металлическим перезвоном цокнули друг о друга несколько «расточек» в его волосах. А молодому Путнику тем временем уж минут пять как вновь становилось неуютно. Несмотря на то, что диалог об отвлечённых вещах казался непринуждённым, от каждого из присутствовавших исходили пульсирующие волны беспокойства. Ожидание нервировало их. Суть процесса их тоже явно нервировала.

Предупреждение о двойственности всего, что будет происходить во время заседания, Максим держал в голове и повторял как мантру. Светские беседы с бесчисленным множеством «господ», чьи имена сливались в единую ноту, а лица – в пятно, были для него новым и непривычным явлением. Прикрученное столичное общество редко допускало до себя уроженцев провинциальных городов, в то время как элита периферии держалась далеко не на высокопарных речевых конструкциях и не на совершенных манерах за столом – выходило так, что всему мало-мальски «привилегированному» массы обучались, основываясь на вычурности кинематографа или допотопно-гротескных анекдотах про время, в которое аристократам в Англии положено пить чай. Максу попросту неоткуда было брать информацию и не с кем было оттачивать навыки правильного положения головы и рук, да и будем честны: в том районе Ярославля, откуда он родом, подобные умение не просто не требовались – они несли в себе потенциальную угрозу.

Люди, которым Захария представлял своего протеже, на правилах и ограничениях были выращены, и их способность владеть языком тела и мимикой выходила далеко за пределы банального положения пальцев при разговоре с высокопоставленными личностями. Они превосходно играли каждый свою роль, пользуясь годами закреплёнными хитростями, и юноша с неприятным давлением в животе поймал себя на мысли, что не может до конца прочувствовать ни одного из этих дельцов. Поверхностные эмоции, не представлявшие никакой ценности, напоминали детский общественный бассейн – мелкие, бестолковые и почти пустые. Резонирующие с его собственным полем потоки энергии фонили тревогой, но как ни старался Макс запустить под чужой купол пару щупов с проверкой, он не мог наткнуться на что-нибудь настоящее. Словно касался целлофана, намотанного на автомобильную дверь вместо выбитого стекла: всё, что было настоящим, оставалось внутри, за непроницаемой плёнкой.

Доброжелательные взгляды, направленные на него, холодели. Сквозь лучистую вежливость проступала безэмоциональная сосредоточенность. А то, что скрывалось под ней, и вовсе оставалось для Макса непостижимым. Чем больше усилий он прикладывал в попытке вскрыть их скорлупу, чем интенсивнее всматривался, тем стремительнее терял связь с реальностью: звуки поплыли, образы потускнели. Он уже не замечал, куда потекла беседа, а видел лишь резонирующие эманации, двоящиеся и расслаивающиеся, как если бы слои пытались перекрыть друг друга и замаскировать то, что пряталось на глубине. И всё же, пробиться дальше через вязкую эластичную преграду не получалось.

Парню быстро становилось не по душе. Ко всем, кто так или иначе вступал с ним в контакт раньше – даже к старику! – удавалось залезть под кожу почти беспрепятственно. И пускай не так уж и много времени прошло – десять дней всего, пшик в масштабах вселенной – Максим привык к этой своей новой способности и начал пользоваться ею так же часто, как слепой пользуется тростью, покидая дом. Всего за десять дней сила чувствовать чужое нутро стала неотъемлемым инструментом в любой коммуникации. Но теперь она не работала. Ни на ком. Ни на одном из них.

Он перевёл взгляд на наставника и сконцентрировался на его прохладной ауре. Незримые щупы, касавшиеся чужих эмоций и транслировавшие калейдоскопы образов прямиком Максу в мозг, протянулись к голове и плечам колдуна в попытке зацепить свои гарпуны за живое… и столкнулись даже не с податливо-прогибающейся вязкостью. С непробиваемой ледяной стеной, до слёз больно пырнувшей его в ответ.

Как ни странно, то, насколько этот барьер оказался прочным, слегка парня успокоило. До него запоздало дошла вполне очевидная догадка: не в его способностях дело, а в том, что эти люди осознанно не пропускают внутрь подобные щупы. Каждому из них есть что скрывать, а теперь они фактически на политической арене – вот только съеден будет не самый слабый, а самый психически уязвимый.

Макс почувствовал взгляд Захарии и поднял глаза. Колдун и правда смотрел, не прерывая, впрочем, ничего на первый взгляд не значащий трёп с коллегами. Юноше стало стыдно – он предположил, что наставник почувствовал попытку пробить его защиту.

– …и, разумеется, я могу на безвозмездной основе покрыть расходы гильдии на это судебное разбирательство, – Шантри как раз отчаянно предлагал коллегам свои инвестиции, когда молодой Путник вернулся в реальность. – Будем считать это моим вкладом в развитие. Что скажете?

– Мы обсудим этот вопрос, когда станет ясно, сколько и за что конкретно мы должны будем заплатить, господин Бастик, – у Лау Дан юноша отметил очевидную деловую хватку: брать чужие деньги, пускай даже «безвозмездно пожертвованные», он не торопился. – Насколько мне известно, прибыль «Пакта» за последние полгода увеличилась на несколько десятков процентов.

– На двадцать восемь, если быть точным, – незамедлительно отрапортовал хозяин фешенебельной лавки.

– Полагаю, мы можем себе позволить выделить какое-то количество средств из этих двадцати восьми процентов. Даже при неблагоприятном разрешении сегодняшнего дела.

– Благоприятность относительна, – с философским безразличием уточнил Захария.

– Разумеется. И всё же, полагаю, всем нам приблизительно ясны критерии скверного исхода дел.

– Приблизительность вариативна, – не менее равнодушно добавил чернокнижник.

Разговор шёл своим чередом и потёк бы и дальше, но тут наверху хлопнула дверь, и по лестнице амфитеатра побежал вниз, быстро переставляя ноги, последний гость сегодняшнего слушания. Большой лоб блестел от пота, белки глаз налились кровью, красные щёки подпрыгивали в такт его семенящему шагу – судья, придерживая оттопыренный и тяжёлый карман, явно торопился, и если судить по тому, что, извиняясь, он никому из собравшихся не посмотрел в глаза, очевидно раскаивался за свою досадную непунктуальность. Или просто не отличался любовью расшаркиваться.

– Прошу простить, господа, неотложный вопрос, – вскарабкавшись на сцену и отдуваясь уже за судейским столом, пояснил тот, кого заочно представили господином Лиманом. Прибывшие, прервав беседы, принялись рассаживаться по каменным кавеям: все члены совета гильдии разместились рядом друг к другу, в проэдрии. – Прошу занять места, сегодня рассматриваем дело Хошо Венсана Атталь-Ромари человеческой расы, жителя Эпиркерка государства Эпиршир, купца третьего порядка, члена непрофильной торговой гильдии «Пакт», обвиняемого в незаконном обороте непроверенных магических артефактов. Истец – Лакшасси расы аксака, житель Баскалара государства Акхагат, странствующий торговец и работорговец, членства в гильдии не имеет. Для судебной документации прошу зафиксировать дату и время. Подсудимый, – набрав в лёгкие воздуха впервые с момента, как заговорил, судья впился в замершего в клетке Хошо неприятным и нетерпеливым взглядом, – Вы обвиняетесь в незаконном владении и сбыте незарегистрированных магических артефактов, а также в нанесении вреда своими действиями государственным интересам, частным интересам и интересам собственной торговой гильдии. Вам понятно, в чём вас обвиняют?

– Да, но…

– Пострадавший, – Лиман повернулся к севшему в первом ряду человеку-волку с шикарной серой шкурой: каждый его волос темнел ближе к кончику, создавая визуальный эффект бесконечной игры света в густой шерсти. Большие серые глаза хищника ответили ему внимательным взглядом. – Вы согласны с тем обвинением, которое вынес подсудимому суд?

– В общих чертах, – пробасил, чем вызвал у Максима изумление, «волк».

– Прекрасно. Кто с вашей стороны выступает свидетелями?

– Мой зять, – он указал на человека-кота возле себя, восседавшего со скрещенными на груди руками, – И моя тай-ли.

Только теперь Макс заметил, что между «волком» и «котом» на трибунах присутствует кто-то третий. Со спины казалось, что это точно такая же «кошка», только женского пола, разумеется – маленькая, тоненькая и невзрачная, с густыми распущенными…

Волосами? Разве у местных фурри есть волосы?

– Подсудимый, с вашей стороны свидетели есть?

Сбитый с толку и заметно занервничавший от стремительности судебного разбирательства, Хошо сильно потел.

– Члены моей гильдии, – предположил он и с мольбой принялся переводить взгляд с одного знакомого лица на другое, как если бы кто-то из них мог вытащить его из клетки и спрятать от правосудия под полами своей мантии. – Наверное.

– Отлично, – покивал Лиман, доставая из нагрудного кармана часы, – В таком случае, свидетели пострадавшего, пожалуйста, по очереди выходите к трибуне, произносите Слово Истины и начинайте давать показания, ох, мамочки, уже почти два…

– Прошу прощения, господин судья, – приподнялся истец, – Мы из далёких земель и не знакомы с заклинаниями вашей страны.

– О, ничего страшного, совсем ничего страшного, – вновь мелко закивал Лиман и властным безапелляционным жестом велел кому-то с верхних рядов спуститься к центру орхестры. – Наш судебный чародей наложит Слово вместо ваших родственников. Теперь, пожалуйста, по очереди проходите к трибуне и приступайте к даче свидетельских показаний, не задерживайтесь.

Этот парень, очевидно, сиську мять не намерен, – с неудовольствием отметил Макс, наблюдая за тем, как медленно подсыхает пот на всё ещё красном лице судьи. – Нехорошо.

Ему никогда не нравились люди, стремящиеся разобраться со своими обязанностями пускай и тяп-ляп, но зато поскорее. Особенно когда речь заходила о вопросах, определяющих чужое будущее. Похожим образом вели себя некоторые школьные учителя: в стремлении избавиться от тяготящих задач, они могли закрыть глаза на многие несправедливости и грубые ошибки, совершаемые педагогическим составом или отдельными его представителями, лишь по той причине, что разбираться «неудобно» и «невовремя».

Почему-то ему вдруг вспомнился случай с одной из одноклассниц, она категорически отказывалась посещать уроки физики. Игнорировала предмет несколько месяцев, хотя с задачками справлялась сносно – видимо, решающую роль сыграла её личная неприязнь к системе образования в целом, – и дошло до того, что Нина Васильевна поставила ультиматум: либо персональный экзамен в среду после уроков, либо «неуд» в триместре. Классный руководитель, присутствовавший при этом разговоре, что-то напутал – с кем не бывает – и утром того дня, когда прогульщице назначили сдавать предмет, принялся отчитывать её перед всем классом за пропуск сего мероприятия, которое, по его ошибочным подсчётам, не состоялось во вторник.

Характер у девочки, надо отметить, был специфический: она не только не постеснялась при многочисленных свидетелях указать на его ошибку, но и возмутилась несправедливым и неуважительным отношением в свой адрес, ибо классрук в выражениях не стеснялся и находился в шаге от перехода на личности. Эпическое противостояние полутораметровой одиннадцатиклассницы и двухметрового тридцатилетнего мужика Максим бы без раздумий внёс в анналы истории школы, если бы имел на то право. Обсуждение мнимой оплошности перетекло в крик и взаимные оскорбления буквально за минуту, но девица настолько была уверена в собственной правоте и настолько крепко держалась, что довела препода до необходимости покинуть кабинет, чтобы привести мысли в порядок. Оставшаяся посреди классной комнаты под аккомпанемент давящей тишины ошалевших от спонтанного спектакля одноклассников, багровая от ярости, она вдобавок ко всему ещё и громко, отчётливо и в красках поведала товарищам всё то, что думает о биологе, о физичке, о школе и об интеллектуальных способностях некоторых представителей педагогического состава, так что к моменту его возвращения вместо одного человека обтекало уже двадцать пять. Впрочем, не это удивило Макса больше всего, а то, что несколькими уроками спустя биолог выцепил её на перерыве и тактично попросил прощения. Не поленился, сходил к физичке, осознал ошибку – и, что самое поразительное, вслух её признал. На памяти молодого Путника их классный руководитель был первым и единственным педагогом, у которого хватило на это характера. Никто – ни до, ни после – подобного не совершал.

К сожалению, существование где-то в космическом пространстве такого вот классрука являлось исключением, подтверждающим правило: те, у кого есть власть и авторитет, в лепёшку расшибутся, но своих оплошностей не признают. Гордость не позволит. И сколько на свете таких слабых людей – сотни? Тысячи? Миллионы? А от скольких зависят чужие судьбы? Сколькими подписаны смертные приговоры, приказы об увольнении или отчислении, как говорится, «ни за что»?

– Приступайте, – нетерпеливый приказ Лимана вернул Максима в реальность словно хлопок в ладоши перед носом.

Парень моргнул: он опять «выпал» – и теперь должен был быстро нагнать упущенные события. Судебный чародей – щуплый курносый молодой человек в дешёвом костюме и с подчёркнуто-отчётливым осознанием собственной важности во взгляде – уже совершал какие-то пасы руками над тяжёлой треугольной головой человека-волка. Истец стоял внутри блёклой магической печати на полу, придерживаясь широкой когтистой лапой за свидетельскую трибуну, и следил за действиями клерка, щуря серо-голубые глаза. В какой момент Слово было наложено, Макс понял сразу – полупрозрачные огоньки на полу воспылали ярче и контрастнее, а выдолбленные в камне узоры наполнились водой.

– Итак, – прочистив горло, проворчал Лакшасси и нервно облизнулся длинным розовым языком, как настоящая собака. – С чего бы… С начала начну. Так. Двадцать первого числа месяца Альбулаан я пригнал товар к стенам вашей столицы. Всё было как обычно: стражи проверили документы и выделили нашему каравану квадрат на триста саженей в торговом лагере за чертой города…

– Аксака редко занимаются работорговлей, – ухо Максима внезапно обожгло ледяным воздухом: колдун, повернув к нему голову, но не наклонившись, шёпотом пояснял то, что, по его мнению, может быть для подопечного непонятным. – Но этот сеш владеет крупнейшим поголовьем боевых рабов в своих землях.

– Мы разместились и принялись строиться, – продолжал истец. – К двадцать третьему числу уже всё стояло, и мы, разумеется, начали работать. Никаких происшествий, все сделки легальны, каждый товар клеймён, все документы подписаны…

– Дальше, пожалуйста, – жестом поторопил Лиман. – Бумаги вашего каравана были приложены к делу и тщательным образом проверены, мы знаем, что ваш документооборот в порядке.

– Двадцать восьмого числа, – сеш скрипнул клыками и зыркнул на Хошо, поджавшего ноги под скамью, – Эта вошь лобковая…

– Выношу первое предупреждение, – резко оборвал его судья. – Перед началом процесса вас ознакомили с правилами поведения, будете нарушать дисциплину – суд аннулирует ваш иск и выпроводит из зала заседаний.

– Прошу прощ-щения, – прорычал «волк» и снова кивнул на кривоногого торгаша, – Гражданин подсудимый явился в мой лагерь двадцать восьмого дня Альбулаана с предложением купить «интересный товар, как раз по моему профилю». Я обычно такие сомнительные предложения сразу отвергаю…

И тут случилось странное: голубоватое свечение магической печати, вырезанной вокруг свидетельской трибуны, стало слегка ярче. Вода в узорах всколыхнулась, как если бы Цельду тряхнуло нешуточным землетрясением, засверкала в свете солнца и вдруг стала подниматься в воздух, левитируя, совсем как зачарованная магией Захарии капля из их кухонного чана. Её становилось больше с каждым мгновением, и потоки очень скоро принялись закручиваться вокруг Лакшасси, образуя непроницаемый купол.

– Да я имел в виду, если они мне не выгодны! – почти закричал «волк», осознав, что происходит и что совсем скоро произойдёт.

Вода замедлила своё движение. Затем остановилась. Словно поразмыслив, сойдёт ли его пояснение за оправдание, потоки несколько секунд угрожающе повисели над его головой, а затем плавно и с приятным шумом капель стекли на своё законное место в выщерблины в каменном полу.

– Обычно я от таких предложений отказываюсь, если они не выгодны, а они обычно все такие, – пояснил, закрепляя результат, сеш и нервно поправил воротник свободной рубахи на вздувшейся от страха шее. – С-сами понимаете, по лагерям кто обычно бродит? Перекупы и посредники. Рассчитывают, что хозяева караванов носа в город не сунут, потому что за собственную шкуру боятся, и толкают всякое гов… кхм, я имел в виду, всякую… нет, так тоже нельзя… В общем, всё что угодно, но в три раза дороже. Если не в пять. А мне бояться нечего, у меня все бумаги одна к другой, на каждый товар, я своё дело делаю как надо…

– Ближе к делу, – снова перебил Лиман.

– Да, да, к делу. Вот дело и есть. Приходит этот… подсудимый ко мне в шатёр. Говорит, мол, не желаете ли посмотреть на кой-какой товар. Я ему с порога хотел под филе пинком дать, да что-то остановило, не знаю, почему не прогнал. Говорю, дьявол с тобой, показывай. И он раскладывает свою эту полку переносную. Там всякая… дичь, если не сказать грубее. Навалено горой, поди разбери. И тут мне на глаза ошейник попадается – вот прям именно то, что нужно.

– Опишите предмет, – тут же потребовал судья.

– Да артефакт сдерживания, чего там опис… Ай, да кобальтовый обруч это был на шею. Скардсгартские глифы, древнедендрийские идеограммы, узоры Пустынников – стандартные меры подчинения. Вот что было не стандартно – это Лабиринт Разума, выгравированный на внутренней стороне.

– Он перечисляет различные виды магических гравировок, способных передавать «хозяину» контроль над действиями «слуги», – тихо объяснил Захария. – Лабиринт Разума – сильный и тяжёлый в исполнении сигил, довольно редкий.

Лиман тем временем достал из кармана пиджака крупное металлическое кольцо, завёрнутое в хлопковую тряпицу, и, придерживая через эту самую тряпицу, продемонстрировал всем присутствующим тяжёлый кобальтовый ошейник, испещрённый многочисленными символами, знаками и линиями, с очевидно сломанным (скорее, выкорчеванным) замком.

– Этот артефакт вы приобрели у подсудимого?

– Именно его. Не знаю, господин, насколько хорошо вы в этом вопросе ориентируетесь… – сеш изобразил тактичность в адрес Лимана, даже налёт снисхождения из голоса убрал.

– Достаточно неплохо.

– В таком случае, вы знаете, насколько Лабиринты редкая штука, особенно на кобальте. И когда я этот ошейник увидел, то решил: надо брать. Тем более цена была привлекательная.