Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 57 страниц)

– Позвольте мне быть откровенным, господин Агнеотис, раз уж мы все здесь, – принц буквально пригвоздил к месту оцепеневшего от волнения студента и с несвойственной ему серьёзностью насупился. – Учитывая, что вы уже достаточно взрослый молодой человек и вряд ли пришли к магистру Хаоса за сказками, в которых непременно должен состояться счастливый конец.

Давид не мог заставить себя сделать вдох – воздух, ставший всего за секунду невыносимо вязким и густым, застрял во всех точках его глотки разом и намертво закупорил трахею. Его Высочество, сидящий так близко, делящий с ним пищу, совершенно искренне спрашивает разрешения у какого-то Давида Агнеотиса говорить то, что думает! Школяр смог только кивнуть, сражаясь со спонтанным приступом головокружения, и постарался незаметно уцепиться за что-нибудь массивное и устойчивое, чтобы не свалиться ненароком в обморок.

– Вы должны понимать истинное положение дел, если и правда хотите повлиять на судьбу своей матушки. А оно таково, – Айгольд не таясь вздохнул, – Что Захария – едва ли не единственный человек, в силах которого вам помочь.

– Я осознаю, прекрасно это осознаю, Ваше Высочество! – вспыхнул студент и даже с места своего приподнялся в попытке заверить королевича честности этого заявления. – Невозможно описать, насколько я благодарен господину магистру, я ни сколь не сомневаюсь в его силе и…

– Позвольте закончить, – спокойно и твёрдо, но без грубости или ненужной резкости оборвал его на правах монарха Айгольд. – Речь не о могуществе или влиянии нашего многоуважаемого магистра на членов Круга.

Давид притих. Да и Максим, никогда прежде не сталкивавшийся с другой стороной личности королевича – довольно строгой, чёткой и властной – перестал жевать и сосредоточился.

– Речь о категорически неудачно – или, вернее сказать, чудовищно удачно выбранном для покушения на госпожу Агнеотис времени, как бы бесчеловечно ни звучали сейчас мои слова, – плавно уложив ложку на край тарелки, скрупулёзно подбирал правильные фразы принц. – Случись это полгода назад, я не стал бы делать подобных заявлений: и Круг, и члены парламента, в который входит ваш достопочтенный дядюшка, и придворные в целом отреагировали бы на это преступление должным образом и бросили бы на расследование все необходимые силы, так что Захарии палец о палец не пришлось бы ударить, но это случилось сейчас. Когда никому, уж простите за грубость и прямолинейность, нет – и не может быть – до этого покушения ровным счётом никакого дела. Когда основные ресурсы нашего государства сосредоточены на более… насущных вопросах.

Студенты молчали, каждый сосредоточенно вслушиваясь в произнесённые слова в поисках скрытого смысла, второго дна, которое, безусловно, обязано было присутствовать в разговоре с наследником трона.

Кажется, они не в курсе, – заметил хаотичное движение мысли в их глазах Максим. – Интересно, в силу возраста или в силу того, что не такие уж их семьи и крутые при дворе?

– Буду говорить откровенно, господин Давид: шансов, что это дело хотя бы будет начато в ближайшее время без присутствия на сегодняшнем Совете Захарии, практически нет. Никто в здравом уме просто физически не сможет себе позволить заниматься частными проблемами… Ну, кроме городской стражи разве что.

Давид не сдержал ироничного «угу», но к словам принца относился со всей серьёзностью.

– А так уж вышло, – вместо Айгольда заговорил колдун, помрачнев, – Что я – один из немногих магистров, разбирающихся в тёмной магии и при этом не связанных с Эпирширом практически никакими обязательствами… Печальная картина вырисовывается.

– Магистры Круга сделают всё от них зависящее, чтобы спихнуть расследование этого покушения на тебя, – подтвердил опасения товарища принц. – Явишься сегодня на Совет – скорее всего, будешь доводить этот вопрос до конца. Самостоятельно.

Захария опустил взгляд в стол, выпустил ложку в свободное плавание по волнам крупы, откинулся на спинку стула и пробурчал что-то, очень похожее на «ёбаный рот» – хотя в последнем предположении Максим искренне сомневался, поскольку даже допущение, что колдун может себе позволить настолько нецензурную брань в чьём-то присутствии, учитывая его любовь к «чистой» лексике, казалось диким. Судя по недовольному и даже злобному лицу, о подобном исходе событий маг даже не предполагал, пока мучаемый похмельем собеседник не удосужился взглянуть на ситуацию со своего собственного, монаршего ракурса.

– Старею, – невесело подытожил чернокнижник. – Не предусмотрел я подобный расклад.

– Невозможно просчитать всё. Я и сам-то до этого додумался только когда Максимус о заданиях заговорил. Не хочу своим предложением как-либо оскорбить честь господина Давида или его рода, Ария… – будущий монарх тут же ощутил на себе пристальный взгляд упомянутого юноши, – …но подумать бы тебе ещё немного, стоит ли игра свеч. Пока время есть.

Чародею не было нужды проверять реакцию Агнеотиса на подобное заявление: он прекрасно знал, на что наткнётся, если поднимет глаза. Равно как знал и то, что не должен был позволять Айгольду заводить этот разговор в его присутствии в принципе – а теперь уже некуда увиливать и бессмысленно закрывать тему.

Вот только сказать как назло ему тоже оказалось фактически нечего. Знали ли присутствующие, что Захария всеми фибрами души презирал и ненавидел работу, к которой все вокруг его волей-неволей принуждали? Разумеется, и озвучивать это незачем. Догадывались ли, что он хочет спихнуть расследование на Круг и удалиться под шумок вдоль стенки в разгар их дебатов? Ну, только глухой бы не догадался. Но кому тогда этим заниматься на пороге войны, когда и до куда более серьёзных проблем руки не доходят? Конечно, маг может откреститься от этой проблемы на Совете, а Давиду сказать, что «сделал всё возможное»… Но оба они будут знать, что это ложь, что не сделал – поскольку в королевстве назревает беда куда более масштабная, чем скоропостижная кончина мадам Ровен от рук неизвестного недоброжелателя, поскольку только у Захарии и ещё двух-трёх магистров есть возможность заниматься такими мелочами, а он бессовестным образом, будучи осведомлённым обо всех грядущих неприятностях, скинул дело на первого подвернувшегося бедолагу и скрылся, поджав хвост.

– Будем отталкиваться от того, что именно я сегодня услышу во дворце, – заключил наконец колдун. – Вас, господин Давид, я поставлю в известность о дальнейшем плане действий при первой возможности, а до тех пор инструкции прежние: защитный амулет не снимать, с городской стражей быть постоянно в связи и при любых всерьёз подозрительных событиях тут же сообщать мне. И жду ваших родителей сегодня к шести пополудни.

– Конечно, господин магистр, – напряжённо, но послушно кивнул Агнеотис.

– Ешьте, – чародей кивнул на почти нетронутые порции, и студенты, спохватившись, вернулись к трапезе… не слишком-то, впрочем, охотно. – А мы, Максимус, пока обсудим работу.

Макс в противовес гостям отложил ложку. Его миска успела почти полностью опустеть.

– В моё отсутствие должно прийти человек пять-шесть. Оценка приблизительная, – добавил колдун, помолчав. – Но работа не сложная, так что, отвечая на твой вопрос – да, полагаю, ты справишься. В перерывах между посетителями учи азракт – можешь разместиться за круглым столом. Никаких особенных заказов в моём расписании сегодня нет, волноваться не о чем. Если будут спрашивать, кто ты такой, что ответишь?

– Что я ваш подмастерье.

– Правильно. И потом добавляй что-то вроде: «До обеда Мастера не будет, я здесь вместо него». Порядок слов можно менять, главное суть донеси. Клиенты будут либо продавать, либо покупать, либо просить выполнить работу на заказ. С последней категорией всё просто: подробно записываешь требования и пожелания, принимаешь их чертежи, если таковые имеются, и в конце произносишь: «Как только Мастер вернётся, он даст вам знать о своём решении».

– Как только Мастер вернётся, он даст вам знать о своём решении, – как попугай отчеканил парень.

– Для записей возьмёшь одну из своих тетрадей – полагаю, ты достаточно практиковался в использовании пера. Бухгалтерскую книгу трогать не смей, руки выдерну… С другими двумя категориями сложнее: ничего без моего ведома не продавай и не покупай, как бы ни просили. Если станут угрожать или надоедать – предупреди, что я им в случае чего голову снесу или вроде того, – будничным тоном добавил чародей и пожал плечами. – Придумай что-нибудь пострашнее.

Путники переглянулись, и Давид обнаружил, что озорной блеск мелькнул в их глазах почти одинаковый.

– Однако принимать заказы ты должен, – Захария вновь стал серьёзным. – Из дома разрешаю выходить только в конюшню – это на случай, если заседание затянется до вечера и придёт время ужина. И… вот ещё что: придётся выделить время и поработать в саду. Осень в этом году выдалась жаркая, проверишь, не нужно ли где полить – и польёшь, если нужно. С территории особняка ни ногой: упокой боги твою душу, если узнаю, что ты где-то прохлаждался, пока в лавке ждали люди. Если захотят что-то приобрести или что-то продать и при этом прилично будут разговаривать, ты должен записать их пожелания и сказать, чтобы приходили завтра, и добавить… что?

– Как только Мастер вернётся, он даст вам знать о своём решении.

– Замечательно. Если вести себя будут недостойно – выставляй за дверь. Условия работы простые: справишься – прощу один твой косяк и сверху заплачу… скажем, десять медных. Не справишься – припишу два серьёзных нарушения. Математика простая. Понял?

– Понял, Мастер.

– Отлично. Вкусно?

Он так неожиданно обратился к Давиду, что бедняга почти подавился.

– Очень, спасибо, – студент прокашлялся, вновь выбитый из колеи: пока Путники обсуждали будничные свои обязанности, он неотрывно наблюдал за ними и никак не мог поверить в происходящее.

Смена настроений пугала и будоражила гостя. Буквально только что мрачным облаком нависал над столом неприятный разговор о покушении на маму и будущем королевства, упомянутом вскользь, и вот они уже преспокойно решают, как можно эффективно припугнуть зазнавшихся посетителей угрозой расправы, и выясняют, насколько вкусная у чародея получилась стряпня. Словно не существовало в мире никого и ничего, что могло бы по-настоящему зацепить этих людей за живое, что способно было бы глубоко прорасти корнями в их душу и мозг, посеять слишком много зёрен и рассеять слишком много пыльцы – сомнений, страхов, тревог или просто тяжёлых дум… Находиться в обществе магистра Хаоса раньше казалось Давиду чем-то жутковатым (хотя и почётным, безусловно), но вот подвернулась возможность посмотреть на него в обыденной обстановке, и трепет сменился… печалью. Печалью и негодованием.

– Вот и славно, – покивал чародей. – А тебе?

– Вкусно, – признал Айгольд; Макс и сам слышал, как у королевича за ушами трещало.

– Рад. Что ж, за сим вынуждены откланяться – а вам, господа студенты, пора на занятия, госпожа сессия не терпит прогулов. Идём, Айл, помогу принять ванну.

– Думаешь, я не в состоянии помыться сам? – хохотнул, выходя из-за стола, принц.

– Думаю, ты до сих пор не запомнил, как работают Земные краны. Когда гости уйдут, Максимус, прибери со стола.

Решительно странная парочка.

Будущий король попрощался с Давидом и Кцолом как того требовал местный этикет (они, конечно же, поклонились в ответ) и довольно бодро двинулся следом за чародеем к лестнице – по ступенькам, правда, поднимался грузно и неторопливо, как если бы по-прежнему был вынужден просчитывать каждый свой шаг. Когда старшие удалились и стих топот, Давид несколько мучительно долгих секунд сидел неподвижно, разглядывая красивую фарфоровую тарелочку, почти пустую. Мучительными эти секунды стали, разумеется, для Макса: Агнеотис пускай и не был причастен к спонтанной экзекуции на площади, но всё-таки имел непосредственное отношение как к магической академии, так и к её почётным студентам – причём, вполне прямое. Да и Кцол, сохранявший всё утро подозрительное молчание и до сих пор неподвижно восседавший за столом, признаться, ложки мёда в образовавшийся чан дёгтя не подкидывал: глядел на Максима с каким-то непонятным и странным выражением, явно крепко о чём-то задумавшись.

И тут Давида ни с того ни с сего прорвало. Он резко повернулся к молодому Путнику с лихорадочно пылающими глазами, дёргано и даже как-то болезненно-неестественно, и излил всю бурю смешанных эмоций от пережитых последних двадцати минут настоящим цунами – столь сильным, что почти сшибало с ног. Восприимчивый парень прищурился от слепящего, давящего и душащего ощущения чужой… нестабильности. Всё, что казалось вполне естественным – завтрак, беседа, обсуждение планов на день и флёр дворцовых интриг где-то поблизости – оказалось для Агнеотиса не только новым, нежданным и заманчивым, но и гораздо превосходящим его способность это переварить. Вспышка эмоций смахивала на солнечный удар, настолько сильную головную боль и тошноту она вызывала. Максу инстинктивно захотелось спрятаться.

– Часто тебе доводится видеть Его Высочество? – чётко проговаривая каждый звук, выдавил юный маг, совсем не похожий на себя прежнего: хладнокровие, статность и выдержанность движений и выражений стёрлись под воздействием событийной встряски.

– Да… не так чтобы очень, – Максим, сбитый с толку и немного даже оглушённый, почувствовал себя рыбой, ударившейся головой об лёд, и соображал и подбирал слова, чтобы ненароком никого не подставить. – Мы только вчера познакомились, когда Мастер ходил на собрание… Ну, с этими вашими магистрами в замок…

– Какой же ты везучий, – раздражение Максиму не почудилось: Агнеотис скрипнул зубами, красивое лицо перекосило смесью злобы и восхищения. – Сначала к господину магистру в Ученики попал, теперь с Его Высочеством трапезу делишь…

– Погоди-погоди, не торопись, о-кей? Я ещё пока не Уч…

– Как ты это сделал?

Давид стремительно терял контроль: поднявшись со стула, взвинченный и потрясённый, очевидно, до глубин души – даже рыжие вихры встали дыбом – и, не в силах зацепиться взглядом за что-нибудь конкретное, он принялся мерить шагами крохотный пятачок возле обеденного стола, сбрасывая накопившееся напряжение и не преуспевая в этом. Чужое негодование, чужая печаль, похожая больше на грусть, чужие всполохи мыслей и воспоминаний – всё это колотило Путника по мозгам почище любого похмелья.

– Уму непостижимо, – бормотал, подавляя агрессию, студент, пылая праведным гневом и вместе с тем буквально кожей источая дикую смесь чувств самых светлых и высоких; на лице его отпечатался след тупого бессилия перед обуревавшими эмоциями. – Я столько времени пытался пробиться сюда, столько сил приложил – и всё напрасно! А тут появляешься ты и… всё портишь!

Избрав политику невмешательства, Максим благоразумно молчал. Объяснять и доказывать что-либо этому персонажу он не намеревался – много чести, – а спорить или переходить на грубость не торопился, освежив в памяти на всякий случай столкновение с щуплым ботаником-Жаном, абсолютно точно не выглядевшем как существенная опасность. Пускай Цельда и размыла границы опознанного, одно правило оставалось неизменным: не суйся в воду, не зная броду. Агнеотисов наверняка не за красивый цвет волос считают сильнейшими повелителями стихии огня в королевстве – не хватало ещё пожара в особняке.

– Какой позор, – клокотал, распаляясь, Давид: реакции от собеседника он не получал, что только пуще выводило его из себя. – Ты вообще можешь представить, как я старался, чтобы получить шанс учиться у него? Воображаешь, как сложно было просто прийти сюда с подобной просьбой, каких трудов стоило о чём-то его просить? И какой это позор сейчас – распинаться перед тобой, говорить всё это, продолжать порочить свой род…

– Так не говори, – в замешательстве не удержал язык за зубами Макс, – Кто просит-то?

– Разумеется, – казалось, Агнеотис его даже не услышал; мигом позже это впечатление, впрочем, развеялось. – Разумеется, именно так и повёл бы себя человек без имени, именно таких речей я и ждал от тебя, Максимус! Откуда тебе знать о чувстве долга, о чести семьи, о дворянских обязанностях, о культуре поведения, в конце концов…

– Знаешь, кое-какое представление имею, – нахмурился парень, прищурившись. – Не о ваших дворянских кодексах, конечно, уж прости мне мою неосведомлённость, но не только у «голубых кровей» есть понятие о приличии. И не знаю, как в твоём мире обстоит дело, а в моём приходить в чужой дом и высказывать своё говно всем подряд – дурной тон. Хотя кто я такой, чтобы тебя воспитывать?

Давид нервно хохотнул.

– В моём мире дурной тон – влезать на чужое место, Максимус. Прошу прощения, не знаю твоей фамилии.

– Фамилия, род, семья – можно подумать, всё вокруг одной только генетики вращается… А где написано было, что это твоё место? Я что-то при входе никакой таблички не видел. А что такое? – заметив, как скривилось у студента лицо, фыркнул Макс и указал рукой в сторону выхода: – Написал бы на заборе: «Должность Давида не занимать!», поставил бы общественность в курс дела. Глядишь, я бы себе другое какое пристанище нашёл.

– «Пристанище»? – Агнеотис, облокотившись обеими руками о стол, навис над собеседником в довольно угрожающей позе, однако, одолеваемый страстями, тут же отлип и вернулся к бесцельной циркуляции по кухне; вовремя, надо заметить, вернулся, поскольку Максим этот жест расценил как намёк на открытое физическое столкновение и уже собирался было подняться. – Вот что для тебя всё это значит, оказывается? Место, где можно поспать и поесть в обмен на… на… какую-то грубую рабочую силу, с которой магия господина магистра, к слову, справляется даже быстрее и лучше? Боги милостивые, какой позор… Какое неуважение к господину магистру, слышал бы он твои слова сейчас, Максимус! Выходит, ты обыкновенный паразит? Если хотел тёплой кровати и плошки супа, мог бы выбрать любой постоялый двор в окрестностях Эпиркерка – ты же Путник, тебе везде рады!

– Охренеть рекомендация, – стараясь сдерживать подступающую постепенно агрессию, Максим недоброжелательно покачал головой. – Знаешь, справлялся я как-то до этого и без твоих мудрых мыслей – и дальше спокойно справлюсь. Но за совет спасибо. Можешь сам им и воспользоваться.

– Невоспитанные бродяги вечно ищут проблем на свою голову… Просто… поразительно, насколько господин магистр оказался недальновиден в твоём отношении! Почему только он допустил до своих знаний тебя? Ну почему? Пустить к себе вот так просто какого-то…

– На случай, если ты вдруг не в курсе, а ты в курсе, мне во всё это, – «бродяга» окинул жестом уютную чародейскую кухоньку, – Капец как непросто удалось попасть. Душу дьяволу я не продавал, конечно, но и на улице ночевал, и в тюрьме тоже побывал – Захарии надо за это «спасибо» сказать, между прочим. Так что не надо мне объяснять, насколько это неприятное занятие – уламывать проявить немного жалости.

– Подумаешь – темница! – фыркнул Давид. – Если бы я знал, что всё так просто…

– «Просто», «просто»… Да ты там бывал хоть раз?

– Нет, но…

– Так полюбуйся на то, как это «просто», бляха!

Испытывая какую-то подозрительную, сладкую и тянущую гордость за собственные страдания, Максим без лишнего промедления закатал сначала рукава накидки, а после – штанины «треников»: предплечья почти по локоть, голени и икры покрывала россыпь маленьких ссадин, припухлых и розовых, с уже почти полностью высохшими кровавыми корками. Выждав несколько секунд, чтобы оба студента наверняка успели их рассмотреть, он с самодовольным прищуром заглянул раздражающему его всё больше магу-недоучке в глаза – и предсказуемо увидел смесь отвращения и тревоги.

– Уверен, в твоём фешенебельном родовом поместье крыс не водится, так что вряд ли ты знаешь, как они выглядят, поэтому поверь на слово: ощущения не из приятных.

– Знаю я, как выглядят крысы! – возмутился Давид, но, хотя его полное смятения и сомнения лицо противоречило всему сказанному потом, гнуть своей линии не перестал: – А ещё я знаю, что не такая уж это и страшная напасть. Подумаешь – несколько укусов…

– Ага-ага. Скажи это европейцам.

– Кому, прости?

– Европейцам. Люди такие в моём мире, в Европе живут. В четырнадцатом веке там от бубонной чумы двадцать пять миллионов человек погибло – спасибо крысам.

Агнеотиса цифры впечатлили – не исключено, что и во всём Эпиршире такого количества человек не проживало. Однако эта информация не сдвинула с мёртвой точки упрямого юношу – подстегнула только вернуться к так волновавшему его вопросу.

– Повалялся немного в темнице, переночевал на дороге – если бы я знал, что этого достаточно…

– Но ты не знал, – огрызнулся Макс, теряя терпение. – И, кстати, я не знал тоже. Но меня это не остановило, я не сдавался, пока ты на мягких перинах валялся с утра до вечера и в свою магическую академию бегал уроки учить.

– Нашёл чем гордиться, – поморщился, распаляясь вновь, собеседник. – Просто признай уже: тебе повезло, только и всего. Будь у меня немного этой удачливости…

– Ах «повезло» мне, значит?

– Да, именно так, – школяр резко приблизился к столу с крепко сжатыми кулаками и стиснутой челюстью, и тут Максим уже медлить не стал – рывком поднялся следом (на голову выше, но в плечах одинаковы, свалить с ног смогу); атмосфера накалялась стремительно, но бросаться на оппонента ни один не спешил: Давид только зашипел, чтобы наверху его никто не услышал: – Знаешь, не многие в нашем мире могут побахвалиться тем, что после смерти возродились в другом мире и сразу из грязи выбились в князи.

– Прекра-а-асно. Я раньше ещё и грязью был, по-твоему?

– А кем ещё? – горько усмехнулся Агнеотис. – Посмотри на себя, на свои манеры – магистр упомянул, что ты даже пером пользоваться не умеешь! Ты даже не осознаёшь, насколько великая честь…

– Знаешь что, Давид, – тон Максима обрёл угрожающие обороты, и он активно припоминал всё то, чему его учили Стёпкины товарищи, – Я на Земле не депутатским сыном был, тут ты прав, зато меня за базар научили отвечать и за него же научили спрашивать, так что следи-ка лучше за своей жизнью.

– Я и слежу, – огрызнулся маг, щурясь злобно и высокомерно. – Слежу – именно поэтому мне тошно становится от мысли, что кто-то вроде тебя, Максимус, достоин учиться у господина магистра больше, чем любой студент нашей Академии! Что ты можешь так просто жить в этом доме, набираться чужих знаний, можешь…

– Могу? О да, это ты верно подметил. Ещё как могу! Могу и буду! Потому что… Да потому что пошёл ты нахрен, вот почему! Давай, великий потомок рода Агнеотис – или как вас там – ходи и перди по углам своей завистью и дальше! – уже особо не сдерживаясь, прикрикнул Макс. – Это, видимо, потолок твоих возможностей.

– Завидую? Тебе?

– Да хоть бы и мне! Или любому другому человеку, который мог бы оказаться на моём месте! Или ты что, всерьёз веришь, что с лёгким сердцем пошёл бы дальше книжки читать и домашку делать, если бы Захария своим учеником взял… Да хотя бы вот его?

Максим ткнул пальцем в сторону подозрительно безмолвного Кцола, наблюдавшего их перебранку с волнением и недовольством, и в пылу спора так широко замахнулся, что едва не угодил этим самым пальцем строго бедолаге в глаз. Эльвиец вовремя уклонился и засобирался уже было подняться следом за остальными из-за стола, очевидно возмущённый наглостью безродного Путника, но воинствующее пламя в глазах однокурсника вынудило его предусмотрительно отступить и на рожон не лезть.

– Не смей говорить в таком тоне о нашей Академии! – прошипел неописуемо злобно и ревностно Давид. – Не смей говорить о том, чего не знаешь!

– А сам-то, лучше ты, что ли, а? Ты какое право имеешь меня грязью называть, мудила? Ты что вообще обо мне знаешь, чтоб гусем тут дуться и считать себя лучше – хрена лысого ты лучше, понял?

Студент захлебнулся воздухом от возмущения – этих мгновений оказалось достаточно, чтобы Максим вышел на очередной виток конфликта, слабо отдавая себе отчёт в том, что кричит уже вполне себе громко, а дома, помимо Кцола, находятся ещё и другие люди, невольно становившиеся теперь молчаливыми слушателями.

– Ты кто вообще, Агнеотис? Чародей дохрена? Так вас тут таких пруд пруди – каждый второй! Чего глазами хлопаешь, обмудок, я тебя спрашиваю! Или с до пизды крутой фамилией родился? Так где тут твоя заслуга-то, скажи-ка мне? Это предков твоих заслуга, а не твоя! Моя мама в поте лица пахала как проклятая, чтобы семью обеспечивать, мы с братом лет с семи сами себе пожрать готовили, мне, чтобы в университет попасть, надо было с четырнадцати начинать подрабатывать в обход налоговой – хрен ли тебе гордиться своей Академией сраной, если ты в ней себе место зубами не выгрызал? Шляешься тут, Захарию достаёшь вопросами своими тупорылыми – хуле ходить, если тебе в первый раз сказано всё было, что нужно?!

– Я защищаю свою семью! – рявкнул Давид, побагровев. – Свою мать защищаю, вот и хожу!

– Ты хотя бы можешь прийти к ней!

Последняя фраза как ножом обрубила все нити, оставив после себя тяжёлое и звенящее молчание – внезапное, как вспышка молнии посреди ясного неба. Макс понял, что облажался, только когда выпалил её в порыве гнева, но озвученная мысль, как известно, обретает вес и форму, обретает значимость и начинает своё существование в пространстве, начинает влиять на окружающих и на того, кто эту мысль высказал. Она потянула за собой то, что парню очень не хотелось бы обнажать, тем более в присутствии пустоголовых самовлюблённых аристократиков, никого и ничего вокруг себя не замечающих – потянула страх, который подтачивал своего носителя изнутри, и боль, с которой ему категорически не хотелось пересекаться и которую совершенно точно не хотелось ощущать.

Словом, не вовремя она была обронена. Очень не вовремя.

– Ты хотя бы знаешь, где твоя мать, как она и с кем, – понимая, что уже даже остановиться не в силах, шипел Путник. – Можешь в любой момент вернуться к ней, увидеть её, сказать, что с тобой всё в порядке, обнять – ты знаешь, как ей помочь. А моя где-то… хрен знает где! И понятия не имеет, что я жив, что срусь тут с тобой, мудаком, как в последний раз, хотя ты мне никто и звать тебя никак. Так что нехер тут заливать, какой ты бедный-несчастный, рвал жопу и на коленях ползал, попирая своё дохера космическое достоинство, ты блять даже близко не в курсе, что такое отчаяние.

Он сел обратно, задним мозгом понимая, что если сейчас оппонент захочет его ударить, позиция снизу крайне плохо отразится на Максимовом здоровье.

– Элита хренова, – ёмко подвёл черту Макс, скорее, из-за эфемерного удовлетворения от озвучивания оскорблений, чем для красивого завершения диалога.

Вот так всегда и происходит. Отодвигаешь неприятные воспоминания, заталкиваешь куда-нибудь подальше от сознания, надеешься, что само пройдёт – а оно не проходит. Продолжает ныть где-то над сердцем, колет, тянет, и голод и унижение ни в какое сравнение с этим даже близко не встают. Тоска по дому, по родным улицам, по захолустью, которое ты всем своим существом ненавидел и стремился покинуть, беспощадно душат, даже когда ты этого не понимаешь и не замечаешь. Тоска просто есть, и когда нечто извне доводит – когда фильтр отключается, – вырывается на свободу и вливается в уши совершенно непричастному к твоим переживаниям человеку. Человеку, на которого и смотреть-то не хочется – как бы не вырвало от омерзения.

Стыдобище.

Вот что ему стоило промолчать? Пойти на попятную, осторожно выпроводить этого рыжего куда подальше и потом молча вечером в подушку поплакать? На кой, спрашивается, ляд было устраивать эту исповедь? Да ещё и кому-то вроде… него.

Удара в лицо не последовало. Давид какое-то время – и сложно было сказать, какое точно – смотрел на оппонента с высоты своего немаленького роста, в бессилии сжимая и разжимая кулаки: потасовку в собственном доме «господин магистр» не простил бы никому из участников. Затем отвернулся – рывком, будто в поисках предмета или человека, вынудившего его наговорить всякого вздора, – не нашёл, видимо, ничего, что стоило бы его внимания в эту минуту, потоптался в смятении, растерянности и ярости, тяжело повздыхал и повернулся снова: на его лице не осталось ни следа бешенства. Только раздражение.

– Ладно, Максимус, – нетвёрдым от переизбытка чувств голосом начал он, на ходу подбирая нужные (и по возможности цензурные) выражения. – В одном ты прав наверняка: я не имел права судить о твоей судьбе и о прошлой твоей жизни, толком ничего не зная.

– Проехали, – буркнул Макс недовольно: его тоже отпускал подскочивший в крови адреналин.

– Нет, позволь объясниться. Поведение, которому ты стал свидетелем – недостойное поведение для… – он осёкся. – Словом, это было недостойно. Я совершил ошибку, опрометчиво обвинив тебя в своём поражении.

– Лично я с тобой не соревновался, – огрызнулся, толком даже не понимая, зачем продолжает провоцировать собеседника, Путник.

– И тем не менее, это поражение. Связано оно именно с твоим появлением или с осознанным выбором господина магистра, значения не имеет. Как наследник древнего и уважаемого рода благородных чародеев огня, я обязан был проявить не только великодушие, но и терпимость, коих я не проявил. Помимо прочего, я был нетактичен к человеку, которому недавно довелось пережить смерть и Путь между мирами, что является косвенным нарушением одного из основополагающих по этому вопросу правил Цельды: быть радушными к гостям из других измерений. Однако я обязан объяснить, что моя грубость не имеет никакого отношения к тебе лично, это… это результат неудовлетворённости собственными действиями и достижениями, полагаю. За это, Максимус, я искренне и от всего сердца приношу свои извинения.

Чем дольше этот полудурошный говорил, тем более неловко становилось Максиму. Про благородство фраза и вовсе добила.

Как в бульварном романе про рыцарей Круглого стола, ей-богу.

– Серьёзно, проехали, – он отвернулся, не желая встречаться с Давидом взглядом. – Я тоже хорош. Забыли.

Агнеотис в растерянности замолк, поглядел на него с интересом и подозрением, после чего усмехнулся и, не скрывая иронии и беспокойства, неторопливо вернулся за стол. Когда запал потух, на смену гневу пришли неловкость и скованность, а привычка прокручивать в голове недавно свершившиеся события и диалоги и вовсе вынудила школяра стыдливо спрятать, прикрыв ресницами, глаза.

– Для Путника ты поразительно отходчив, – заметил юный маг, пригладив выпавшую из-за уха прядку волос; попытку аккуратно сменить тему и съехать, что называется, «на тормозах» он предпринял достаточно удачную: собеседник прислушался. – Если, конечно, искренен в своём стремлении сгладить последствия нашей… конфронтации. Страшно представить, как отреагировал бы на моё поведение господин магистр.