Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 57 страниц)

До старшего Вороновского так и не добрались: его никто прежде не видел, никто толком не запомнил лица и от шока не смог достоверно опознать, а преданные псы в один голос утверждали, что никакого Стёпы и вовсе в ту квартиру не приходило. Да и адвокат единственному выжившему подсказал: за преступление, организованное группой лиц, срок больше, так что… «Никакого дилера не существует и никогда не существовало, верно? А наркотики вы закладкой забрали, сейчас это популярный метод, да и относительно безопасный…».

Макс услышал эту историю случайно. И хотя ему очень хотелось спросить брата, чувствует ли он на своих плечах хоть толику ответственности за случившееся, он никогда не спрашивал. Боялся положительного ответа в той же степени, в которой боялся и отрицательного.

Обрывки воспоминаний и дорисованные воображением картины промелькнули перед внутренним взором как вспышка, и молодому Путнику вдруг показалось, что эта несчастная крестьянка, волком воющая на грязной подстилке, переживает, должно быть, тот же ужас, какой переживала в последние минуты жизни десятиклассница, имени которой Максим даже не знал. Впрочем, разве имя уже имело какое-либо значение? Сколько таких вот безымянных девушек умирает на свете, страдая и мучаясь от того, что они не в силах прекратить? Да и сколько людей в принципе?

– Мастер, – сорвавшимся сиплым голосом окликнул колдуна Макс, подав бутылку с металлической крышкой.

– Да не мне, боги, ей, – чародей не мог убрать руки ни с груди, ни с живота бедняжки, хотя сейчас ему хотелось не лечением заниматься, а вытащить острые ноготки из своего предплечья. – Один глоток, не больше, иначе умрёт.

Я спасаю человека, – ухнуло в голове, пока не слушающиеся от волнения руки, сжимая впавшие девичьи щёки, пытались разомкнуть в агонии стиснутые зубы, – по-настоящему спасаю чью-то жизнь.

Вот только он совсем не такие методы спасения представлял, мечтая о собственном величии в телеге кузнеца. И ожидаемого экстаза от собственного героизма Макс почему-то не испытывал.

Боже, если ты есть, помоги мне.

Несчастная сопротивлялась – чёрт знает что творилось в её пылающей огнём голове, и нельзя было сказать точно, может ли она сейчас вообще хоть что-то понять и осознать. Дёргаясь и мечась, крестьянка, сама того не зная, мешала процессу реанимации, и загадочная жидкость, смердящая болотом, никак не могла просочиться сквозь намертво сжатые искусанные губы, а лишь стекала по лицу, заливаясь в уши.

– Да надави ты как следует, нечего церемониться, – рявкнул Захария, – Или нос зажми.

Максим надавил, и ощутимая порция непонятного варева с бульканьем, пузырясь, проскользнула в глотку. Бедняжка поперхнулась, зелье брызнуло вверх и почти попало молодому Путнику в глаза – он умудрился отшатнуться, – но потом, словно в только что прочищенную от засора трубу, ушло вниз и с характерным урчанием пропало в районе груди.

– Что с ней такое? – не произнёс, а выдохнул парень, завинчивая крышку и чувствуя, как от дрожи в пальцах она срезает резьбу.

– Graviditas ectopica, – прошипел, придавливая живот и грудь пациентки к полу, колдун. – Внематочная беременность, если на человеческом.

– Это как?

– Это когда оплодотворённая яйцеклетка прикрепляется не в полости матки, как должна, а в маточной трубе, например, или в шейке. Не доходит до пункта назначения и прорастает там, где не должна прорастать.

– Это плохо?

– А сам не видишь? – Захария кивнул на скрюченное тело, залитое потом и белое как молоко. – Не кажется тебе, что ничего хорошего не происходит?

– Разве при начале беременности не нужно звать врача?

– Ты спроси ещё, почему её на учёт в поликлинику не поставили, Максимус. Забыл, где находишься, что ли? Такие вещи и на Земле-то непросто обнаружить на ранних этапах, а здесь ни УЗИ, ни анализа крови на ХГЧ, ни сексуального просвещения как такового – особенно в рабоче-крестьянской среде.

– Но ей же стало плохо в какой-то момент, почему они не спохватились?

– Потому что…

В тот же момент кристалл вспыхнул, озарив светом хижину и отбросив от Путников чёрные изуродованные тени на стены, и из него сквозь трещины в основании потекла густая субстанция, напоминающая извергаемую вулканом лаву. Чародей скинул камень на пол, как мешающий мусор, стряхнул капли пылающей жидкости на подстилку и, скрипнув зубами, вогнал уже свои когти девушке строго в середину груди. Кожа его почернела и заискрилась, словно из битума, и с её поверхности полупрозрачными всполохами заструился серый инфернальный дымок.

Рот колдуна раскрылся, но вместо слов наружу вылился поток чудовищных звуков – они скрежетали и скрипели, шуршали, шипели и вибрировали, растираясь друг о друга в какофонию, лишающую слуха, будто ржавый металл сверлили, пилили и тёрли наждачкой, будто со всех сторон их окружил белый шум телевизора, включенный на полную громкость. Максима мелко затрясло. Нити, о существовании которых он и не подозревал, натянулись внутри него до предела, до звона, добела – словно душу тянули прочь из груди, словно жизнь высасывали из тела.

Девушка пришла в себя – от боли, отрезвившей её моментально – и, широко распахнув глаза, снова заверещала. Макс вцепился в голову, закрывая уши ладонями, но это не особо ему помогло.

Где-то на краю сознания заскрипели половицы – это рабочие попытались было войти внутрь и остановить чародея, что бы он там ни делал, но не смогли побороть животный ужас, вызванный его сгорбленной фигурой. Даже «пиявки», омерзительные существа, тянувшиеся к смерти, расползлись подальше с трепетом и практически замерли от давящего ощущения…

Беспомощности.

С ракурса Максима открывался прекрасный обзор на чародейский профиль: острый нос, скулы, надбровные дуги и губы – каждый изгиб серого лица, даже веки, заточил до угловатости покровительствующий ему аспект. Зрелище завораживало – кожа сверкала словно каменная, чёрные вены изгибались совсем как проточины в мраморе, налитые синевой глаза остекленели словно у плюшевой игрушки, и юношу прошибла холодом возникшая ассоциация с трупом: он поверил на миг, что наставник на самом деле давно мёртв, лишь Хаос поддерживает в его существе подобие жизни, и это объясняло бы его нечеловеческую улыбку там, на дороге, и непередаваемый словами ужас, вселяемый в окружающих, ибо любому человеческому существу бессознательно невыносимо и отвратительно пребывание в близости к покойникам. Это ощущение длилось всего мгновение, но было таким полным, таким настоящим, практически осязаемым, что затронуло все органы его чувств, все каналы восприятия – и даже когда оно улетучилось, осталось тошнотворное горькое послевкусие на языке.

Бедняжка выгнулась дугой, растянула сорочку, маленькая девичья грудка с розовым соском выскользнула из широкого выреза, но не вызвала реакции, которую обычно вызывало в нормальном половозрелом мужчине подобное зрелище – Максиму было совершенно не до этого, не было даже присущей ему робости, а колдун, казалось, вообще этого не заметил, хотя его ладонь с когтями, воткнутыми почти до основания под нежную женскую кожу, находилась сантиметрах в пяти, не дальше. Да и как ему обратить на чужую наготу хоть сколько-нибудь внимания, когда на кону жизнь и необходимо вложить немалое количество энергии и магии в то, чтобы её сохранить?

Я – часть той силы, что вечно хочет зла, – звенело в голове молодого Путника, пока взгляд неотрывно сверлил искрящийся битум чужих рук. – Я – часть той силы…

– Почему?.. – повторил он вопрос, уверенный, что, как бы ни был занят иными задачами наставник, он, конечно же, помнит, на чём прервался их диалог.

– Потому что её обрюхатил Оскар, – верно истолковал адресованное ему слово Захария. – Расскажи они, что происходит с девушкой, пришлось бы назвать и имя счастливого папаши. А дальше – скандал. Опороченное имя состоятельного купца. И наказание за неспособность держать за зубами язык. Здесь профсоюзов нет, заступиться некому.

– А…

– В реальности ничего этого могло и не быть. Я же здесь. Но они не могли этого знать. В отличие от своих работников, Оскар получил образование, – продолжал колдун, – И довольно много в своё время общался со мной. Ему хватило мозгов распознать проклятье, но не…

– Проклятье?

– Здесь что, эхо? – зыркнул на него чародей.

– Вы говорили, у неё внематочная…

– Вероятность внематочной беременности – около двух процентов, Максимус, – уже почти каркал наставник, – И в Цельде самая распространённая причина этого недуга – проклятье.

Врачи бы с этим помочь не смогли.

– Ты видел симургов на деревьях, когда входил в пролесок. Видел, как неохотно сюда заходил Оскар и как дурно об этом месте отзывался. Не натолкнуло на мысли?

– Это место… тоже проклято, – оглянувшись на бурлящее варево «пиявок», облепивших и стены, и потолок, Макс ощутил внезапно подступивший рвотный позыв.

– Десять очков Гриффиндору, – огрызнулся Захария.

– Но я не знаю, кто такие симурги.

– Это поправимо.

– Не понимаю, почему тогда…

Наставник оборвал вопрос резким «цыц» и рывком вынул из жертвы когти. Когда контакт их прервался, девица в беспамятстве рухнула на подстилку… холодная и неподвижная. Хижина в секунду погрузилась в всепоглощающую тишину. Даже потусторонние паразиты замерли, будто окаменели, ниоткуда не доносилось ни единого шлепка жирных блестящих телец. Замер чернокнижник, ещё держа пальцы сложенными в линию, а руку – занесённой над бедняжкой, как если бы готовился, пошевелись она хоть на сантиметр, вновь пронзить её когтями, на сей раз – насквозь и наверняка.

Максим застыл, подчиняясь всеобщей обездвиженности. Не получалось даже вдохнуть. Остатки кислорода стремительно обращались клетками перегревшегося организма в углекислый газ, но он не смел сделать ни глотка воздуха, как будто чувствовал, что на этом его жизнь и закончится.

Где-то далеко за пределами домика, далеко за пределами синего пролеска, за полями, над высокими деревьями поднялась с рвущим душу на части карканьем стая ворон. Их крик звучал, как если бы они взлетели над самым ухом.

– Плод убит, связь прервана, – голос Захарии ему не принадлежал: тихий, вкрадчивый, утробно-гортанный, он звучал как рычание большой кошки (лев? тигр?), – Потерпи ещё немного, скоро всё…

Договорить ему не дали. Сокрушительный порыв ветра, вырвав дверь из пазов и швырнув её почти через всю комнату, ураганом ворвался в покосившийся домик. Макса ударило в спину – он повалился бы на пол ничком, да только успел подставить руки и с силой ударился ладонями о расцарапанные доски. Хрустнуло в пястях – мигом позже по плечам до самой головы прокатилось эхо боли, шея покрылась мурашками. Приподнялись над полом скамья и стол, сдуло, обратив в пыль, всех паранормальных «пиявок», заметалась и захлопала отчаянно по воздуху тёмно-синяя дорожная мантия – только Путники каким-то чудом умудрялись подчиняться гравитации. Рёв, напоминающий затяжной раскат грома, прокатился ударной волной по пролеску, и одной только его мощи хватало, чтобы вздымать в воздух траву, песок и сосновые иглы. За стенами хижины закричали люди. Колдун даже не обернулся.

– Скоро всё закончится, – спокойно закончил он и тут же, сверкнув в Максима глазами, приказал, перекрикивая вой ветра: – Главный отдел, деревянный футляр, красный мешок, бронзовый шприц, живо, живо!

Парень подчинялся словно в бреду. Всё, что творилось вокруг, казалось бредом. Волоски на руках встали дыбом, холод сковывал пальцы и жёг лицо, он даже не уверен был в том, что помнит уже, как дышать – да и нужно ли ему дышать в принципе. Коробка, ещё держащая на себе тепло его вспотевшего тела, казалась неподъёмной – руки дрожали от напряжения, вытаскивая её из недр рюкзака. Щёлкнул металлический замочек, и бронзовый шприц, похожий больше на самопальный насос, едва не выпрыгнул из бархатного углубления – настолько сильно Макса колотило.

То, что происходило потом, когда инструмент лёг в раскрытую ладонь колдуна, уже не было похоже на бред – всё внезапно стало для юноши до невозможного реальным.

Захария не просто задрал подол её сарафана – он практически оторвал его, как накинувшийся на добычу зверь вырывает из тела куски плоти. Треск хлопковой ткани по громкости не уступал треску вырванной с корнем из косяка входной двери. Ничуть не стесняясь, без церемоний и даже ради приличия изображённой тактичности, он ввёл конец прозрачной пластиковой трубки…

– Ч-что вы?..

– Провожу эвакуацию плодного яйца, – огрызнулся чародей, придерживая пациентку уже, скорее, для надёжности: от боли она почти потеряла способность сопротивляться, – Методом вакуумной аспирации, иначе сепсис, необратимые повреждения репродуктивной системы, синдром ДВС и смерть. Стало легче?

– Н-не очень?..

– Тогда следи за входом и не впускай никого, а не болтай о том, в чём не разбираешься.

Не… впускать?..

Крики людей с улицы исчезли как по щелчку – словно только и ждала, пока про неё заговорят, невидимая пока Максиму сила приблизилась к хижине, срывая с прогнившей крыши остатки настила и мох. Покосившиеся и просевшие стены заходили ходуном, задрожали косо сбитые друг с другом брёвна, посыпался из щелей допотопный рассохшийся клей. Ветер почти поднимал домик над землёй, как если бы ему не хватало совсем немного, чтобы отодрать прогнивший фасад, и молодому Путнику с трудом удавалось оставаться на корточках – хаотичные порывы хлестали то в одну, то в другую сторону, сбивая шаткое равновесие и застилая глаза пылью. Высокий силуэт с нечитаемыми очертаниями появился в проёме, бросив на них неподвижную длинную тень.

– Ставь барьер, – приказал Захария, бросив наконец взгляд через плечо: то, что он увидел там, его не испугало, но глаза засияли по-особенному страшно. – Руки ладонями вместе на уровне солнечного сплетения, средние и большие пальцы сдавить до отказа, остальные не соединять, встать на правое колено, выполняй.

Фигура наблюдала за ними с порога, не предпринимая попыток зайти в избу – и эта её неподвижность пугала Макса больше всего. Монолитная обездвиженность говорила о возможностях Этого гораздо больше, чем самая ожесточённая демонстрация могущества. Оно позволяло людям действовать, потому что знало прекрасно: барьер Его не остановит.

– Живо, – проклокотал двоящийся голос Захарии.

Максим смог пошевелиться.

Никогда прежде он не задумывался о том, как ощущается неотвратимость. Его бытовые задачи и долгоиграющие планы были в той или иной степени осознанными и преследовали конкретные (пусть и не всегда позитивные) цели – цели, может, в ближайшее время и сказочные, но потенциально возможные, потенциально ощутимые, приводящие к результату, который можно увидеть, потрогать и присвоить. Падая на правое колено в насквозь проросшей мхом хижинке, он впервые прочувствовал на собственной шкуре, как тяжело делать то, что должно быть сделано – тогда, когда это абсолютно бессмысленно.

Он мог бы, скажем, кинуться в огонь, чтобы спасти своего кота? Может, и мог бы. Но поступить так, зная, что животное однозначно сгорит?..

Бесполезно, – дрожал внутренний голос, пока нужные пальцы упрямо давили друг на друга до побелевших ногтей, – Это не остановить.

Чёрные руки Захарии всё глубже проталкивали конец пластиковой трубки. На пол лилась кровь.

– Повторяй.

Колдун заговорил. Максим не знал этого языка, слова встроенным в мозг Путника переводчиком не распознавались, их звучание казалось вывернутым наизнанку – и всё-таки он с изумлением своим понял вдруг, что не только способен эту ересь повторить, но и интуитивно улавливает её смысл.

Язык не привык изгибаться под теми углами, что требовались для корректного произношения, и чем больше ошибок допускал юноша, тем сильнее нервничал и тем чаще запинался. Сдавленные до предела, пальцы немели и не слушались, норовя соскользнуть один с другого в любую минуту; заклинание наставника, монотонное и вязкое, глубоким низкочастотным гулом вибрировало под потолком, и в сравнении с этим звучанием кособокая пародия Макса казалась жалобным бестолковым повизгиванием. Он слышал себя, слышал эхо, в которое превратился его голос, но на нараставшее смущение нельзя было отвлекаться; концентрируясь так, будто от этого зависела его собственная жизнь (что, к слову, было совсем не исключено, учитывая, с какой враждебной аурой стояло на пороге Нечто), парень давил из себя звуки, всё менее походившие на заклятие чародея…

И плакал.

Неотвратимость безрадостного конца в лапах неидентифицируемого чудовища выглядела очевидной. Исходившая от бестии великая мощь, гораздо превосходящая Максимову, пускала рябь по прогнившим стенам, и доски подобно потревоженной поверхности воды шли мелкими волнами, выплёвывая на пол ржавые гвозди. Противостоять ей было невозможно, и предательский голос на глубине сознания, зло и очень точно скопировав голос Стёпы, шептал: силёнок не хватит. Макс забыл о Захарии и о девушке в стремительно пропитывающемся кровью сарафане, забыл о крестьянах снаружи – их существование не имело значения. Желание и вместе с тем осознание бессмысленности всяких попыток остановить Это стало единственным, что у него осталось – единственным, чем он ещё пока владел. И снова он дрожал, снова боялся, снова чувствовал, как приближается смерть – и снова оказался беспомощным перед её движением. Глядя на размытый силуэт в дверном проёме затуманенным влагой взглядом, он больше не понимал, зачем продолжает сопротивление и пытается бороться с этой стихией. Ведь это всё равно что сетовать на привычку солнца вставать на востоке, а не на западе. Всё равно что сражаться с ветром. Всё равно что бить палками море.

Фигура проступала всё чернее сквозь поднятую в воздух пыль. Она не торопилась, и Макс знал, почему. Стало холодно, изображение помутнело и поблёкло, сами собой опустились плечи. Стараясь не касаться порога, слегка пригнув массивную голову с короной рогов, тварь неторопливо и осторожно ступила в избу.

– Соберись.

Приказ хлестнул словно плеть, выбив воздух из груди и землю из-под ног – точным выстрелом из лука он попал в крохотный участок рассудка, не помрачившийся ещё от ужаса перед расплывчатым высоким силуэтом.

– Ещё раз.

Молодой Путник вновь повторял уже знакомые, но по-прежнему неразборчивые слова, как бездумная безропотная кукла – отрешённо, обессиленно, почти равнодушно: ресурсов даже на то, чтобы поддерживать жизнь в собственном теле, становилось меньше с уму непостижимой скоростью. Впереди, в противоположном конце комнаты, над ним возвышалось Нечто, могущественное, несокрушимое – но позади, буквально в метре за спиной, сидело создание столь же могучее и несгибаемое. Оба они, эти монстры, обрётшие плоть, сцепились в невидимой схватке, проверяя возможности друг друга не мускулами, но духом – и Макс застрял между молотом и наковальней, вновь оказавшись в эпицентре столкновения.

– Я не смогу.

Он попал в окружение, оказался заперт в ловушку. Потоки магии и вихри энергии, сталкиваясь и разбрасывая во все стороны грязь и щепки и рождавшиеся неизвестно откуда, выжигали из него остатки сил.

– Ты жить хочешь?

Тихий, вкрадчивый и неописуемо жестокий голос мягко сдавил парню глотку. Перехватило дыхание, и без того дефицитный кислород окончательно перестал поступать в лёгкие. Голова закружилась, Максим почувствовал, как медленно холодеют кончики его пальцев. Высокий силуэт с короной рогов сделал ещё один неуверенный шаг.

– Это бесполезно, – остатками воздуха просипел он. – Бесполезно. Оно сильнее меня.

– И что теперь, решил умереть?

– Я не смогу его победить…

– Да кто ж тебя просит побеждать-то, создай барьер.

– Мне… – Макс безумно устал, измучился бороться не пойми с чем и зачем, и мысль, подброшенная наставником, о том, чтобы сдаться, показалась ему на миг очень сладкой на вкус. Он задыхался и терял сознание. – Не хватит…

– Великие боги, что я тебе говорил? Будешь спорить со мной, – в следующий миг Захария наотмашь ударил подопечного по спине широко раскрытой ладонью – ударил с такой силой, словно собирался сломать все кости его позвоночника. – И я тебя выставлю к чёрту!

Макс только и успел, что выставить руки по направлению к чудовищной фигуре и всхлипнуть первое слово услышанной от колдуна инкантации. Словно прорвавшая дамбу толща воды, пущенная через тонкий садовый шланг, магическая волна прокатилась по телу Путника от места шлепка до кончиков ногтей: она порвала связки в кистях и мышцы в предплечьях, взорвала суставы и сломала кости – вздувшиеся и побагровевшие, охваченные сполохами магического сияния, руки больше не слушались ослепшего от боли хозяина, пальцы больше не складывались в нужные жесты – но барьер, видимый глазу, почти осязаемый, накрывший их с Захарией и несчастной девушкой непроницаемым куполом, от этого не исчез.

***

Он слабо понимал, чем всё закончилось. Догадывался, что остался в живых, что вернулся из пролеска в хозяйство мастера Оскара, что над головой светит солнце и что наставник где-то неподалёку, но почти не мог разобраться в сумбуре предстающих перед мысленным взором картинок событий внутри хижинки. В ушах стоял звон (это же как надо было орать, чтобы самого себя оглушило), искусанные губы опухли и пульсировали, правый глаз залило кровью из лопнувшего сосуда, а голова ещё кружилась, словно после крутых американских горок. Прохладный северный ветерок лизал загривок под мокрой от пота толстовкой, ноги дрожали от напряжения, хотя он и сидел, на заднем дворе блеяло стадо чёрно-белых безглазых овец. Вернувшись в полуобморочном состоянии, молодой Путник только-только начал возвращаться в действительность и ещё слабо понимал, где находится и почему.

Руки были плотно обмотаны эластичными бинтами почти по плечи. Максим старался не думать, как они выглядят под бандажом. Его повело – потеряв равновесие, но даже не особенно этому удивившись и не предприняв попыток исправить ситуацию, парень пластом завалился было на левый бок, если бы падение не преградило что-то холодное и твёрдое.

– Решил вздремнуть?

Сколько они сидели вот так молча, плечом к плечу, на мраморных ступеньках подворья, смотря куда-то в пространство опустевшими бессмысленными взглядами, уставшие и измотанные, сделавшие своё дело и теперь желавшие обыкновенной тишины? Макс поднялся и повернул к Захарии голову – плавно, поскольку шея болела как проклятая – и понял, что его наставник, кажется, нигде в недрах собственных мыслей не терялся. И вообще чувствовал себя вполне вольготно.

– Не знаю. Я… не сразу понял, что падаю, наверное.

– Интересный у тебя вышел первый день работы в полевых условиях, – чародей вновь обратил лицо к двухколейной дороге, ведущей на тракт. – На рынок со мной пойдёшь, или хватит с тебя приключений?

– Не знаю, – тупо повторил юноша, медленно моргнул и вздохнул тяжело и громко. – Не уверен, что донесу ваши вещи до дома. Мастер.

– Это больше не твоя забота. По крайней мере, сегодня.

– Не уверен, что вообще дойду до дома.

– Можешь пройти через портал.

– Мне кажется, я сейчас разревусь.

– Снова? – колдун хохотнул, но без свойственного ему сарказма, и изобразил разрешающий жест. – Кто я такой, чтобы тебе запрещать.

– Как вы с этим справляетесь? – к Максиму постепенно возвращалась ясность ума, но голос ещё оставался вялым и измученным. Он поднял взгляд и пристально посмотрел в лицо чародея. – С этим… напряжением?

– Боюсь, тебе придётся быть чуть конкретнее, – уже совсем по-доброму прищурился собеседник.

– То чудище, – парень вдруг невпопад вспомнил, что точно так же начал накануне свой диалог с ним Давид Агнеотис, – Глупо, наверное, думать, что оно вас напугало, но…

– Почему?

Макс моргнул. Расплывчатая картинка слегка прояснилась, щеке стало холодно, и он только тогда понял, что ему мешали застывшие в глазах слёзы. Вопрос колдуна был простым, не содержал в себе ни намёка, ни второго дна – это был обыкновенный вопрос обыкновенного человека.

– Почему глупо? – сглотнув подступивший комок, уточнил он на всякий случай.

Захария кивнул и, не нуждаясь в пояснениях, вздохнул тихо с терпеливой улыбкой.

– Максимус, любой человек боится подобной встречи, – мягко пояснил маг. – Дух леса – это воля Матери, обличённая в плоть.

– Матери?

– Природы.

Парень ограничился лаконичным «оу».

– Сила столь великая, что способна порождать жизнь, ввергает в трепет любое живое создание. Человек – не исключение. Мы существуем внутри неё, мы являемся её неотъемлемой частью и редко задумываемся о том, что она постоянно находится вокруг и внутри нас. Но прямое столкновение с её волей, с её болью и гневом, пробуждает в живом создании страх и трепет примерно тот же, который в нас пробуждают боги. Потому что, и я в этом убеждён, Природа есть наш самый главный бог.

Захария потянулся к нагрудному карману помятой дорожной мантии. Максим заметил, что у него слегка подрагивают пальцы.

– Встреча с Создателем только на камне не оставит отпечатка. И то – оставит.

– Выходит, вы… тоже боялись?

– В чём, по-твоему, суть магии, Максимус? Что она такое на самом деле?

Юноша отрицательно качнул головой, не имея ни малейшего понятия, о чём сейчас ведётся речь и как это связано со страхом перед духами леса. Похоже, ему придётся-таки привыкнуть уже наконец, что большинство ответов от колдуна будут, что называется, «с захлёстом» в теоретическую часть. Сам колдун тем временем снова вздохнул, нахмурившись и вытянув слегка губы, словно не знал, с какой стороны подступиться к объяснению собственной мысли.

– В начале было Слово, – морщась от догадки, что вышло излишне претенциозно, заговорил он. – И Слово было – Закон. Всё, что когда-либо существовало во Вселенной, подчиняется этому Закону в той или иной степени. Законы физики, законы математики, законы логики – всё, что нам известно, следует правилам, прописанным для каждого отдельно взятого аспекта. Иногда эти правила пересекаются, большинство правил так или иначе подкрепляют друг друга. Но есть правила, идущие друг с другом вразрез. Взаимоисключающие силы. Ни одна из этих сил не является ни «хорошей», ни «плохой» – субъективная оценка конкретно взятого создания важна только для самого этого создания, но не является определяющей. Улавливаешь пока?

Макс кивнул. Впрочем, не вполне уверенно.

– Магия – как аспект – подчинена правилам, которые конфликтуют с подавляющим большинством других. Поэтому она так желанна для многих живых созданий. Способность к ней открывает возможность идти вразрез с Природой, даёт возможность выйти из первоначальной системы – и чем глубже ты погружаешься в Магию, тем слабее Природа оказывает на тебя влияние.

– Я не понял, так вам было страшно там или нет?.. Мастер.

– Смотря что ты имеешь в виду под страхом.

Парень не сдержался и, закрыв лицо руками, сдавленно тихонько взвыл. Способность Захарии отвечать абстрактными формулировками действовала ему на нервы и до одури изматывала. Неужели он не заслужил хоть немного конкретики и определённости?

– Я занимаюсь изучением магии очень давно, – ровно и спокойно продолжил чародей, игнорируя негодование подопечного, – И знаком со многими её законами. Дух леса не смог бы нанести нам какой-либо вред, потому что я этого просто бы не допустил. Поэтому – боялся ли я за нашу сохранность? Нет.

Он улыбнулся.

– Но было ли мне страшно от присутствия физического воплощения Природы, её воли и силы? Конечно.

Максим осторожно покосился на него из-за неплотно сжатых пальцев.

– Это не страх за жизнь – моей жизни ничто не угрожало, я это прекрасно понимал. Это не боязнь боли – дух не мог причинить её мне. Это не страх за твою сохранность – ты был защищён. Это… Принципиально иной уровень страха, Максимус, – тихий шелест голоса обрёл серьёзность и глубину. – Это трепет. Благоговейный трепет уважения к чужому могуществу. Осознание природного величия и…

Захария помолчал.

– Не уверен, что могу подобрать нужные слова. Сомневаюсь, что такие слова существуют.

– Думаю, я понимаю, – ощущая исходившие от плеча колдуна вибрации, увереннее покивал молодой Путник.

– Не сомневаюсь, – без тени шутки кивнул в ответ чародей.