Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 57 страниц)

Захария повернулся к нему молча, ожидая пояснений.

– В смысле, у них девчонка на руках умирает, а они вас… вилами. Если бы Камир хотел её смерти, он бы не стал просить меня помочь, так?

– Особенности менталитета, – колдун повёл плечом, – И издержки моей дурной профессии.

– Понятнее не стало, честно говоря.

– Оно и неудивительно. Но не торопись. Представь себя на их месте: девка из рабоче-крестьянского сословия беременеет от крупного землевладельца. У землевладельца, как мы уже выяснили, репутация имеется – соответственно, ей советуют держать своё положение в секрете сколько получится, чтобы на более поздних сроках избавиться от ребёнка было уже невозможно. Так, через тайны и терпение, она теоретически может занять какое-никакое место возле счастливого папаши. А если повезёт, даже подняться в сословие повыше.

– Пока логично.

– Логика никуда и не уходила, слушай дальше. Беременность состоялась хуже некуда, счёт пошёл на дни. Знают ли об этом необразованные крестьяне? Едва ли. Они сперва сваливают всё на токсикоз, на простуду, на бог знает что, но сообщать землевладельцу о проблемах не торопятся по уже озвученной причине. Дескать, само пройдёт.

– Классический русский «авось»?

– Я бы назвал это общечеловеческим «авосем», – усмехнулся чародей. – Когда девке становится уже совсем плохо, из столицы вдруг приезжает магистр Хаоса – человек сам по себе неприятный, да ещё и душегуб, как всем прекрасно известно, и вызывает его не абы кто, а встревоженный землевладелец собственной персоной. Ещё и по надуманному поводу – якобы проклятье косит скот, хотя на деле обычный ящур, о котором крестьяне тоже прекрасно осведомлены. Что они подумают?

– Что хозяин каким-то образом узнал про беременность и хочет избавиться от ребёнка? – пальцем в небо ткнул Макс.

– Именно так. Естественно, девка – свидетель. Поэтому, если она вдруг скоропостижно скончается, ни у кого не возникнет ни вопросов, ни подозрений, ни, что самое главное, способов отягощать судьбу несостоявшемуся папаше. А у него отпадёт всякая необходимость разбираться с последствиями своих гуляний. Но жизнь есть жизнь – разумеется, её семья так просто бедняжку на растерзание чёрному колдуну не отдаст. Оттуда и вилы.

– Им даже в голову не пришло, что вы хотите помочь?

– С чего бы? – Захария спокойно улыбнулся. – Если бы Оскар о помощи просил, вызвал бы из города лекаря, а не палача, разве нет? Держи в голове их образ мышления: землевладелец для крестьян априори человек высшего порядка, которому совершенно не с руки связывать себя с необразованной девкой без рода и без имени какими-либо обязательствами. Тем более общим ребёнком. В их воображении вся эта ситуация для него есть не что иное, как досадная оказия, от которой следует избавиться чьими-нибудь экспертными руками. Придётся потратиться, конечно, но, в сущности, крестьянская жизнь стоит не настолько много, чтобы кожевник уровня Оскара не мог себе этого позволить.

– Какая жесть. А чего Оскар им ничего не объяснил? Было бы гораздо проще, если бы все просто взяли и обсудили ситуацию.

– И как, по-твоему, это должно было выглядеть? – колдун состроил смешную гримасу и голосом, очень точно копирующим голос купца, продекламировал: – «Господа крестьяне, тут такое дело: ваша дочка от меня понесла, вот только на мне проклятье висит за то, что я убил всю свою семью, используя духов леса, и не понёс за это наказания, к слову, поэтому либо мы сейчас вызываем бывшего королевского палача, либо она и её плод скончаются у вас на руках». А что, звучит.

– Ну да. Так себе. Но он мог бы что-нибудь придумать.

– И вновь напоминаю про особенности социального строя. Оскар – состоятельный купец, у которого всё семейство этой девушки – вместе с десятками других таких же семейств – находится в полном и безграничном распоряжении. Эти люди принадлежат ему так же, как тебе принадлежит твоя одежда, а мне – мои дом и титул. Ты станешь объяснять своей футболке необходимость отправиться в стирку? Или просить у кроссовок разрешение завязать шнурки? Он вряд ли считал нужным хотя бы формально поставить их в известность о своих намерениях, а уж всерьёз интересоваться мнением? Советоваться? И напрягаться, чтобы соврать что-нибудь убедительное? Абсурд.

– А вам он почему соврал? Про скотину, ящур, вот это вот всё?

Колдун раздражённо фыркнул.

– Потому что в той же степени наивен, в какой и осторожен. Фиксировать такие вопросы на бумаге – рискованная затея, а передавать через Камира – значит, в лицо ему сообщить, что ситуация больше не является тайной. Но даже если бы он решил сказать об этом напрямую, он в курсе, что я не дурак и быстро концы с концами сведу.

– Так вы же всё равно всё узнали. В любом случае.

– Да, – кивнул Захария. – Но личная встреча давала мастеру Оскару шанс меня уговорить. А так… не факт, что я бы вообще приехал. По его мнению.

– А вы могли не приехать?

Чародей вздохнул. Но теперь сперва помолчал.

– Человек умирал, Максимус, – ровно произнёс он затем. – Ни в чём не провинившаяся глупая девчонка. Как сам считаешь, заставил бы я её расплачиваться за чужие грехи?

Вопрос был очевидно риторический. Макс решил надолго на нём не останавливаться.

– Я одного не пойму: как ему удалось натравить эйктюров на своих родных?

В ответ, вопреки ожиданиям, он получил молчание.

– Духи леса обладают плотью и кровью, – тише заговорил колдун, – Но остаются духами, поскольку подчинены определённым Законам. Зная этот Закон, разумный может слегка, скажем так, надавить. Пролезть в прореху. И на короткое время получить контроль. Со всеми вытекающими последствиями.

– Вы говорили, Оскар с вами… много общался когда-то?

– И ты туда же, – скрипнув зубами, Захария зыркнул на подопечного волком. Взгляд вышел внушающий: Макс споткнулся и едва не рухнул плашмя в пыль дороги. – Впрочем, это логично: кто может научить управлять духами и натравливать их на людей, если не чернокнижник?

– Да я же…

– Не важно. Простого «это был не я» достаточно, или мне следует предоставить тебе какие-нибудь доказательства? Например, что именно по этой причине Оскар и не хотел рассказывать мне о проклятье?

– Я же не это имел в виду, Мастер.

– А я сказал, что мне плевать.

С телегой поравнялись молча. Впряжённая в повозку скотина при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не лошадью, а чем-то вроде буйвола, с короткими массивными ногами и с зобом на шее слегка пугающих размеров. Животное бодро переставляло ноги, покачивая из стороны в сторону массивной приплюснутой головой, его крупные рога сверкали бронзой; когда юноша и зверь поравнялись, он заметил, как поблёскивают на буйволином носу крохотные чешуйки, плотно прилаженные одна к другой на манер змеиной кожи, и сперва не понял, что именно увидел и не был ли это обыкновенный пот. Но чешуя, уже крупнее и светлее, тянулась по зобу вниз, к брюху, и слегка нарастала на толстые голени. В рефлекторном стремлении обратиться к возничему, чтобы разрешить возникший диссонанс, Макс поднял взгляд – и в упор уставился на гуманоидного динозавра в забавной шляпе и комбинезоне на голый торс, правившего телегой так же бодро, как бодро шагал запряжённый в неё зверь.

– Синг-хагэк! – обращаясь к Захарии, в приветственном жесте поднял лапу динозавр-возница и широко улыбнулся.

– Санх-гхэг, – не то чихнул, не то прочистил горло в ответ Захария.

Онемевший, Макс смотрел на это чудо природы во все глаза; телега покатила дальше, влекомая буйволом прочь от столицы, парень развернулся и проводил её взглядом, ступая теперь задом наперёд, и так и шёл бы, если бы не споткнулся о копыта Дрозда: гравитация потащила вниз, на дорогу, и он непременно растянулся бы на тракте – благо, вовремя вцепился коню в круп и на несколько мгновений повис на нём, восстанавливая равновесие.

– Перегрелся? – с издёвкой поинтересовался чародей.

– Это… Вы это видели?

– Видел что?

Захария остановил лошадь и, проследив за взглядом своего подопечного, глянул пристально вслед радушному динозавру. Затем черты его лица смягчились.

– А. Ну да. В последнее время лао в городах редкие гости, так что вряд ли ты их когда-либо встречал.

– Это кто был?

Убедившись, что подмастерье крепко стоит на своих двоих, колдун вновь направил коня к воротам.

– Рахсы, агроном. В какой-то слободе живёт под Калтром.

– Я… Вы… В смысле, что… Что это?! Скажите, что не я один сейчас увидел помесь человека с крокодилом!

– Довольно грубо с твоей стороны, между прочим, – ироничным нравоучительным тоном заметил чародей, – Мы с тобой для него тоже не образец утончённой красоты, тем не менее он себе подобных выражений в твой адрес не позволял.

Даже если Цельда реальна, вот Это – точно галлюцинация.

– Ты бы хотя бы картинки смотрел в книгах, которые я тебе даю, что ли, раз читать пока не обучен, – уже в привычной ворчливой манере продолжил Захария.

Он ворчал что-то ещё, уже исключительно для своих ушей, так что Максу ничего разобрать не удалось. Догадавшись, что объяснений не последует, парень мысленно пометил себе повнимательнее полистать талмуды цельдовских энциклопедий, как представится случай. Он никак не мог вспомнить, что рассказывали жители этого мира о людях-динозаврах, и поражался – неужели умудрился забыть? Или вовсе не обратил внимания? Но чем дольше и подробнее диалоги с наставником, принцем, кузнецом и студентами Академии прокручивались в его памяти, тем крепче становилась уверенность: про абсурдное существование этих «лао» никто упомянуть не удосужился.

Максиму вдруг стало ужасно смешно: он битый час пытался разобраться в хитростях этикета местной аристократии, слушал пустую информацию о мрачном прошлом временного опекуна и при этом вообще ничего толком не узнал о том, где, мать его, находится – и что тут обитает вместе с ним! Короли? Дворяне? Дорожные знаки вдоль дорог? Интересно, конечно, но как насчёт говорящих рептилоидов?!

Правы были на РенТВ, – не то веселясь, не то стремительно слетая с катушек от ужаса, хохотнул молодой Путник, – они и правда существуют.

К воротам столицы подошли молча. Мрачный и бледный, чародей въехал в город, держась в седле подчёркнуто ровно и со слегка приподнятым подбородком, всем видом демонстрируя категорическое нежелание с кем-либо взаимодействовать. Стражники, увидев его физиономию и ничего доброго не выражающий взгляд, намёк считали верно. Десель, которому в сущности даже нравились специфические шуточки и короткие ироничные беседы с Захарией, решил не приветствовать его второй раз и без ложного стеснения переключил внимание на проходивших мимо горожанок – они как раз несли с рынков полные корзины и из-за внушительного груза в руках подчёркнуто отставляли бёдра вбок, поближе к караулу на заставе. Йен же, неуёмный и вызывавший в Максе больше сочувствия, нежели неприязни, не смог удержаться: стараясь не попасться магистру на глаза, выждал, пока Дрозд пройдёт через арку, и шикнул отставшему слегка подмастерью из-за угла горжи, обращая на себя внимание.

– Что это с тобой стряслось? – шёпотом спросил он, вынырнул из своего укрытия и потопал следом как телёнок на привязи. – Узнаю эти руны.

– Всё в порядке, спасибо, – ответил Путник, не замедляя шаг. Шум города заглушал их слова, но он всё-таки следил за Захарией краем глаза, готовый в любой момент завершить спонтанный разговор без малейших угрызений совести. – Ничего серьёзного.

– Знаю я эти руны, сказал же, – не унимался стражник. – Это он сделал?

– Вам-то какое дело?

На миг парню почудилось, что собеседник обиделся. Но потом, когда плечи Йена напряжённо приподнялись, осознал свою ошибку. Стоило ответить иначе.

– Значит, он, – убедился гвардеец, злобно сверля чародейскую спину.

– Вины Мастера в этом нет, господин Йен, если вам от этого станет легче, – обстоятельства вынуждали парня быстро подбирать аргументы, от необходимости оправдывать колдуна перед каждым встречным у него начинала болеть голова. Понятия не имея, к чему могут привести такие вот догадки, юноша решил по возможности не давать окружающим повода ненавидеть Захарию сильнее, чем они уже его ненавидят. – Я их во время обучения повредил. Что, в армии курсанты не получают травм, пока учатся обращаться с мечом?

На это, к счастью, прилипале-стражнику возразить было нечего.

– В гарнизоне тоже всякое бывает. Но шёл бы ты к нам лучше, подлеток, покуда цел ещё, а? Вся эта ворожба до добра-то не доводит, вон как твоего хозяина изуродовало, и будет только хуже.

– Спасибо за предложение, – Макс из последних моральных сил изобразил вежливость, – Я подумаю.

И ускорил было шаг, но в последний момент о чём-то вспомнил, развернулся на пятках и окликнул ушедшего уже было собеседника.

– Йен, вопрос, – на полусогнутых подскочив к нему как мог быстро, доверительно зашептал он. – Кто такие лао?

– Лао?.. А, ну да, ну да, вы должны были пересечься с одним, он только-только из Эпиркерка выехал… Что, великий магистр Хаоса о них ничего не знает?

– Я не магистр, я только учусь, – фыркнул Максим, поздно сообразив, что его отсылку на сей раз не выкупят.

– Фу ты, дурной! – Йен усмехнулся. – Да я не про тебя, я про Мастера твоего. Чего у него сам не спросишь? Аль не всезнающий наш чернокнижник?

– Вы мне на вопрос ответите или как?

– Народ как народ, обычные рабочие, – пожал плечом страж. – Медовуху не пьют, баб не портят, к людям нелюбви какой-то не питают, ни с кем не воюют – унылые, словом. Их потому, наверное, так мало и осталось, ха!

И он, довольный не то собственным остроумием, не то возможностью это остроумие кому-либо продемонстрировать, рассмеялся, посматривая на реакцию Путника. Максима юмор не зацепил.

– Понял, Йен, спасибо, – тактично улыбнувшись, он кивнул на прощание и, насколько позволяла усталость, нагнал колдуна, чтобы прикрыться им от каких-нибудь ещё непрошенных советчиков.

Они молчали вплоть до подъезда к чародейскому дому. Захария спрыгнул с коня, грузно ударив сапогами по земле, и покачнулся – совсем слегка, это не бросалось в глаза и не было очевидным. Но Максим, которому только и оставалось, что наблюдать за ним, лишь теперь задался вопросом: а сколько сил было израсходовано на спасение крестьянки, и так ли уж легко подобная работа даётся?

– Служба в гарнизоне тяжела и не очень почётна, как ты сам уже успел заметить, – расстёгивая подпругу, сообщил Захария. – Но если избирать путь военного, начать в любом случае придётся оттуда. Сразу после обучения тебя отправят «набираться опыта»: кто-то продвигается дальше, кто-то остаётся, там уж как решишь.

– Так вы слышали.

Колдун предпочёл пояснений не давать, полностью поглощённый рассёдлыванием Дрозда. Он вообще мало душевной теплоты испытывал к проговариванию очевидных вещей.

– Мне не интересна служба в армии или в гарнизоне, Мастер. Давайте помогу, – Макс стянул с лошади вальтрап и закинул свисавшую до земли подпругу на седло в руках наставника. – А уж мнение мента местного розлива вообще не упало. Нужно сначала чего-то добиться в жизни, а потом советы раздавать, я так считаю. Я ему ответил, что подумаю, потому что обидеть не хотел – какие бы у него там ни были тараканы, намерение благое… вроде.

– Ох уж мне эти благие намерения.

– Ну да. Но сам факт неравнодушия – уже какая-никакая скидка. Подождите, я открою.

– Неравнодушие, говоришь? – дождавшись, пока парень справится с амбарной задвижкой, чародей с седлом наперевес шагнул внутрь конюшни. – Что же. Тебе виднее.

– Вы ведь тоже неравнодушный человек.

Макс попал в удачный момент – договорил ровно тогда, когда Захария скрылся из поля зрения во втором отсеке. Каркающий, задорный, чародейский смех раздался уже из-за угла.

– О да, – прокатился по высокому потолку обезличенный голос, – Я та ещё Мать Тереза.

– Но это правда, – парень шагнул в конюшню неторопливо, и шедший следом Дрозд ласково боднул его мордой в плечо, дескать, поторапливайся давай. – Взять хотя бы девчонку сегодняшнюю…

– Мне за неё заплатили, – колдун выглянул на мгновение в коридор, высунув только голову, посмотрел на Максима, прикрыв саркастично глаза, и снова исчез в недрах хранилища. – Задарма людей с того света не вытаскиваю.

Парень поравнялся со стеной, отделявшей его от собеседника, скрестил руки на груди как смог – бинты слегка ослабли, но по-прежнему мешали сгибать локти до конца – и прислонился боком к подпиравшей потолок деревянной балке. Наблюдать за тем, как Захария копошится в ремешках и железках, что-то отстёгивая, пристёгивая, развешивая и протирая, оказалось занятием… умиротворяющим. Правду говорят: можно бесконечно смотреть на то, как горит огонь, как течёт вода и как кто-то трудится, пока ты ничем не занят. В рутинных своих делах чародей терял флёр таинственности, возвышенности и недосягаемости. Поразительно: минуту назад он сидел верхом как мраморное изваяние, как древнегреческий бог практически, и вот уже повесил мантию на крючок и, закатав рукава рубахи, сидит на корточках и чистит в ведре с грязной водой мокрый от конского пота и волоса вальтрап жёсткой щёткой.

– Вы могли выбрать любую другую профессию, Мастер, – резонно возразил Макс ему в спину, – Там, на Земле. Но решили учиться на доктора.

Колдун вздохнул наигранно-тяжело, отвлёкся ненадолго от увлекательного процесса и посмотрел на юношу через плечо.

– Ещё раз для закрепления, – усмехнулся Захария. – Ты, кажется, не обратил пока внимания, что Эпиршир – королевство доиндустриальной эпохи с отсутствующей централизованной системой здравоохранения. Как считаешь, много зарабатываю я в государстве, где есть рак, но о его лечении никто ничего не знает? Ну, кроме меня и ещё пары-тройки Путников с соответствующим образованием, разумеется.

– А инженеры? Юристы? Бухгалтеры? Архитекторы? Хотите сказать, их-то тут прям куры не клюют, куда ни плюнь – попадёшь в нотариуса.

Секунды три чародей не мигая смотрел ему в глаза. После чего, усмехнувшись, молча отвернулся и вновь принялся шкрябать по вальтрапу щёткой.

– И тем не менее, вы стали врачом. Причём не абы каким, а… типа… акушером?

– Надо талант иметь: нести такую ересь с таким уверенным лицом, – хохотнул колдун. – Я, по-твоему, врач-акушер? А чего не кормилица в яслях?

– А вы работали с детьми?

– С тобой вот нянькаюсь, считается?

Макс почувствовал, как теплеют его уши и щёки.

– Твоя наивная и очаровательная своей искренностью вера в моё добродушие льстит и подкупает, спорить не буду, – по голосу было слышно, что чародей улыбается. – Но твоя молодость и неопытность слегка искажают розовую картинку.

– О, знакомая песня, – теперь пылало уже всё лицо; забыв о недавних травмах, парень раздражённо всплеснул руками, прокомментировал вспышку боли лаконичным «сука» и засмущался и оттого разозлился пуще прежнего, – Мне же «девятнадцать всего», «малолетка», я «пороху не нюхал», что я «могу знать о жизни в таком юном возрасте»? «Вот дорасти сперва до моих лет, потом болтай» – это вообще хит сезона, мама только и делала, что перепевала его на разный лад…

– Ты, если мне память не изменяет, устал с дороги и хотел помыться, – колдун уже в голос смеялся. – Или споры со старшими пробуждают дополнительную энергию и отбивают обоняние?

Сердитый и красный от злости и стыда, молодой Путник отвёл взгляд и предпочёл вопрос оставить без ответа.

– Позволь напомнить, что разговариваешь ты со мной, юноша, а не со своей матерью, соседями или воспитателями в детском саду, – Захария педантично вычёсывал из ткани грязь и пыль, щётка набивала пену из конского пота и воды. Его движения были плавными и чёткими, интонация стала сосредоточенной. – Избавь меня от необходимости носить, помимо веса собственных суждений, ещё и чужие проекции. Разве я сказал хоть слово про то, что ты, как ты изволил выразиться, «малолетка»?

Не, ну… так-то не сказал, конечно, но…

– Я не хотел брать тебя в Ученики, Максимус, – отложив щётку в сторону, наставник описал освободившейся ладонью несколько, как показалось юноше, геометрических фигур в воздухе: грязная вода невысоко приподнялась из ведра и вновь, как уже происходило с водой из кухонного чана, дезинтегрировалась на сухую кучку мусора и чистый остаток. – Искренне не хотел – это не для красного словца. И хотя я согласился, но всё ещё, мягко говоря, не в восторге от этой идеи – и более того, сомневаюсь, что однажды моё отношение к этому изменится. Даже получив работу в моём доме, ты каждый день балансируешь на грани. Ты не задавал себе вопрос, почему? Помимо моей повышенной вредности, ибо это врождённое, есть ещё причины?

Например, ты самодур и законченный эгоист? – хотелось ответить Максу в сердцах. Но ответил он всё-таки как есть:

– Если честно, Мастер, я себя об этом не спрашивал.

– Это настолько предсказуемо, что даже удивительно.

– Да просто ничего этого на самом деле нет, – парень осторожно, стараясь не цеплять чувствительную к прикосновениям кожу, заправил выбившийся на запястье конец бинта, – И мир этот, и задания, и даже вы, в общем-то, просто плод моего воображения. Вы хотели знать, что я думаю о том, что происходит на самом деле? Я лежу в больнице на аппаратах жизнеобеспечения, обколотый лекарствами и напичканный трубками, а рядом с койкой плачет мама и платит последние деньги, чтобы эти аппараты не выключали ещё денёк-другой. Или, что тоже вероятно, я всё ещё умираю, раскатанный по асфальту сраным «жигулёнком»…

Его голос дрогнул и потерял прежнюю твёрдость.

– …пока вокруг толпятся прохожие, а водила рвёт на жопе волосы и готовится присесть за непредумышленное убийство годков на десять.

Клацнули зубы, во рту появился металлический привкус. Слизнув каплю крови с прикушенной губы, Максим наконец нашёл в себе силы посмотреть на колдуна.

– В чём смысл интересоваться мотивами личности, которую я сам же и выдумал?

Захария долго и внимательно всматривался в лицо собеседника, словно искал там что-то, чего быть не должно. Потом, хмыкнув, в последний раз сполоснул вальтрап, отжал впитавшуюся воду обратно в ведро и выпрямился.

– Предположим, – хмыкнул он снова и как следует встряхнул руками: с вальтрапа во все стороны полетела волна мелких брызг. – А в чём тогда смысл продолжать, Максимус?

Парень вздрогнул. Он не хотел слышать этот вопрос, не хотел пропускать его в сознание и даже допускать его существование где-то в обозримом пространстве, малодушно открещиваясь от необходимости на него отвечать, пускай бы даже для себя самого. Его затрясло, и дрожь эту не получалось унять ни внутренними уговорами, ни укусами губ – уже почти забытая за насыщенными событиями, в полный рост из недр подсознания встала и теперь с широкой улыбкой махала ему ручкой паническая атака.

– Ты всё ещё стоишь здесь, в моей конюшне, ведёшь со мной вполне осмысленную беседу и даже соблюдаешь введённые мной правила приличия. Все эти «Мастер», «он мой наставник» – или не менее абсурдные «научите меня возвращаться домой», «не пойду на обед, мне нужно выучить азракт», «надо Дрозда покормить, пока он кого-нибудь не загрыз». Кстати, его и правда надо покормить… Если ты прямо сейчас умираешь, раскатанный по асфальту, в чём смысл этих условностей, всех этих условий? Почему ты продолжаешь играть по правилам придуманного тобой человека?

– А что мне остаётся? – голос сорвался в тоскливый писк, Путник тут же скривился от отвращения. Потом прокашлялся и уже куда более жёстко продолжил: – Лечь в кустах и умереть, скрестив лапки?

Захария резко и внезапно шагнул к нему навстречу, сжимая вычищенный вальтрап в крепко стиснутых кулаках. Его зрачки превратились в щёлки, с намертво стиснутыми челюстями на побелевшем лице и остервенелым взглядом он до ужаса напомнил разъярённого Стёпу. В миг, когда, остановившись перед подопечным почти вплотную, он занёс руку, Максим понял, что сейчас последует удар, но не смог бы ни увернуться, ни закрыться, парализованный эффектом, который производил на него этот человек.

– То-то, – палец с птичьим когтем, вытянутый вперёд, нацелился парню строго промеж глаз. Колдун не просто оскалился, он поднял губы так, что было видно весь ряд острых клыков и иссиня-серые дёсны, и зло прошипел ему в лицо: – Хорошенько запомни то, что сейчас сказал, Максимус. Запомни на всю свою оставшуюся жизнь, чёрт возьми, выжги в мозгу как тавро, набей татуировку, если угодно. Запомни. Что. Сказал.

Юноша осознал, что не может дышать. Каждое из трёх последних слов сопровождалось болезненными тычками кончиком когтя в его лоб. Голос колдуна сочился ядом, но в его глазах не было ни капли ярости – только глубокое удовлетворение и… задор? Или Максу уже мерещится?

– Продолжать бороться – вот, что тебе осталось. Продолжать изучать мир, обращаться ко мне как подобает, играть по правилам, учить азракт и делать то, что тебе говорят – вот то, что ты можешь. Начнёшь сомневаться, начнёшь жалеть себя и верить, что это бессмысленно – проиграешь. И тогда не будет никакой разницы, в коме ты, умираешь ты до сих пор на обочине или попал в Цельду взаправду. Ты либо дерёшься за то, что твоё по праву – в данном контексте, за собственную жизнь – либо гниёшь оставшийся тебе срок, забившись в нору поглубже да потемнее, и этот выбор за тебя не сделают. Ни я, ни твоя мать, ни король Хэдгольд, ни кто бы то ни было ещё.

Он отстранился так же стремительно и резко, как подошёл, посверлил немного онемевшего подопечного раздражённым взглядом и вернулся к рутине – так, словно никакой эмоциональной вспышки секунду назад с ним не происходило.

– Так что подбери уже сопли, наконец, и перестань тратить время на поиск лица, которого нет. Или скрести лапки и найди подходящий куст.

Конюшня погрузилась в тишину. Максим наблюдал за наставником отстранённо, не видя толком его действий: развешивание вальтрапа сушиться на верёвку, протирание тряпочкой седла, мытьё стремян от налипшей с сапог земли и грязи, укладывание вещей по местам – в сущности, до чужой рутины ему дела не было. Голову раздирали противоречивые мысли, грудь драли противоречивые эмоции – но на то, что Дрозд, навострив уши, следил за их напряжённым разговором с почти человеческими осознанием и состраданием в глазах, он внимание обратил.

Занятно. Этот конь тоже был вырван из родного мира чужой волей Захарии, разве не так? Его тоже никто не спрашивал и тоже никто не щадил. Интересно, было ли ему так же тоскливо и страшно, скучал ли он по своему табуну или, скажем, любимой полянке для выпаса? Понимал ли он вообще, что и почему произошло с ним много лет назад? И мог ли он, обладающий теперь рассудком, сомневаться в реальности происходящего – или принимал всё как данность?

Один только Захария, кажется, ни в чём не сомневался и ни по кому не тосковал. Очевидно, Цельда удовлетворяла все его потребности: здесь он могущественный маг, влиятельная фигура в обществе, приближённый принца – своего рода икона (если бы иконы существовали в сатанинских сектах, не удержался Макс). Интересно, чего бы он смог добиться, оставшись на родной планете? Кем бы стал?

И как он, что самое интересное, попал сюда, будучи восьмилетним ребёнком? Ведь перемещение происходит только после… смерти?

– Я выхожу через пятнадцать минут, – закончив с чисткой, сообщил колдун. – Если собираешься идти со мной и хочешь привести себя в порядок, не задерживаю.

Парень кивнул. Решение, о котором шла речь всё утро, было пусть и не принято пока, но в следующие четверть часа следовало успеть и помыться, и переодеться в чистое – благо, хотя бы в одежде его в этом доме никто пока не ограничивал.

Перед выходом наставник выудил откуда-то из закромов укороченный двуполый табард – вернее, поначалу для Макса эта вещица была «накидкой», только в ответ на вопрошающий взгляд ему сообщили истинное название данного элемента гардероба: с капюшоном, из плотной кожи, тёмно-бурый и невзрачный, в духе Средних веков. Парень надел его без лишних вопросов – надо так надо, – но успел предположить (и тут же посмеяться над этим предположением), что колдун хочет смешать своего спутника с толпой и избежать лишнего внимания. Следующее предположение – колдун боится, как бы его подопечный не замёрз без отправленной в прачечную толстовки – было высмеяно им ещё безжалостнее.

Солнце стояло ещё достаточно высоко, когда Путники покинули территорию особняка и пешими отправились на очередное задание. По крайней мере, так эту вылазку воспринимал Макс. Он слабо представлял, какую работу могут дать магистру Хаоса на рынке (разве что там завёлся какой-нибудь домовой… хотя не, это вроде как для ведьм работка?).

Интересно, как поживает Эльма, – ему вспомнилась белозубая улыбка, сверкающая в полумраке тюремной камеры словно у Чеширского кота. – После письма старика её сто процентов выпустили, конечно, но… она же бездомная. Вот освободилась, вышла… и что? Ошиваться на улицах, пока доблестный Буц опять не загребёт в клетку? Учитывая нравы местной аристократии и их отношение к людям низшего класса, ведьме куда лучше в темницах – и кормят, и крыша есть над головой, и студентики какие-нибудь мимо проходящие не поколотят от нечего делать.

Судьба бездомных и нищих незавидна во всех измерениях. Но в Эпиркерке с ними поступали, по мнению парня, просто необъяснимо жестоко. Конечно, нечего ждать особого человеколюбия от мира, где не придумали ещё права на жизнь или свободу, но кормить диких зверей и чудовищ людьми, потому что эти самые люди не могут позволить себе купить квартиру, отстроиться или хотя бы снимать комнату в трактире, было несколько… излишне.

По сравнению с утренними часами, большинство прохожих вели себя теперь куда обходительнее: завидев Путников, учтиво кланялись, расступаясь слегка и давая дорогу, желали приятного дня, некоторые мужчины даже приподнимали головные уборы. Захария отвечал взаимностью – как мог: кратко кивал в ответ и спешно отводил взгляд куда-нибудь в сторону, как будто опасался, что очередной встречный обратится к нему с безотлагательным делом – или, того хуже, с намерением вежливо перекинуться несколькими ничего не значащими фразами о погоде или здоровье чьей-нибудь матушки. К счастью для него, навстречу шли люди воспитанные и благоразумные: соблюдя все правила приличия, они как бы невзначай ускоряли шаг.

Спонтанно посетившая Максима мысль оказалась занятной. Чем дольше он наблюдал за поведением чародея на улице, тем очевиднее становился один интересный факт: наставник боялся людей ничуть не меньше, чем они боялись его. Правда, конечно, природа их эмоций была различна: толпу пугала неизвестность, облачённая в колдовскую мантию, поскольку они не могли с уверенностью ни предвидеть его действий, ни даже объяснить; Захария же в свою очередь держался так, словно боится подхватить от окружающих какую-то заразу. Но то странное выражение лица, которое появлялось всякий раз, если кому-то из прохожих не везло пройти слишком уж близко к его веющему холодом плечу, не было выражением отвращения или брезгливости. Он будто ждал, что случайное соприкосновение с другим человеком, даже вскользь, причинит ему боль.