Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 57 страниц)

Он мой сверстник, в конце концов. Он ещё слишком мало лет прожил, чтобы окончательно скурвиться.

– Я тебя… бесил? – не в силах сдержать расплывающиеся в улыбке губы, уточнил Агнеотис, забыв на миг и про плотоядного коня, и про странные вопросы о Лейм.

Поведение собеседника его забавляло и, к счастью и вместе с тем ужасу, необъяснимо расслабляло. К счастью – потому что юный маг давно уже не испытывал этого приятного, почти чарующего спокойствия в присутствии другого человека, принуждённый статусом, как в очередной раз верно отметил Путник, «держать лицо» – даже (и в особенности) возле родного отца. К ужасу – потому что видел его от силы третий раз в жизни. И, пускай Давид никому бы в этом не признался, расслабляться в присутствии незнакомых людей он считал непозволительной роскошью, поскольку именно незнакомцы всегда представляли наибольшую опасность.

А если учесть, что позитивные чувства вызывал человек, на которого у юного мага уже сложились определённые планы…

– Знаю, в это трудно поверить – обычно у меня ангельское терпение, – хохотнул подмастерье в ответ. – Но всё честно: я тебя тоже выбесил, мы квиты.

– Квиты, – эхом повторил студент.

– Если хочешь, можешь составить мне компанию: надо ещё кур и коз накормить, – ставя ведро на законное место, пригласил Макс. – Заодно поможешь.

– Помочь? Чем?

– Там всё просто: посветишь своей магией, пока я разбираюсь с остальным, а то после заката в сараях хоть глаз выколи… Только не спали там ничего, не то Захария с меня шкуру снимет. Ты хорошо вообще владеешь огнём?

Вместе они вышли из конюшни и заперли за собой двустворчатые ворота.

– На мастерство не жалуюсь, – впервые не постеснявшись шутливо похвастаться, заверил Давид.

Ему не нравился этот парень. Не нравилось, какие эмоции его присутствие пробуждает в обычно спокойном и равнодушном наследнике рода Агнеотисов. Не нравилось, что Максимус может позволить себе быть откровенным и прямым как раскрытая книга, что ничего не утаивает и не держит за пазухой ножа, а если и молчит о чём-то, насупившись, то не из злого умысла, а потому что не хочет делиться с посторонним пока человеком. Не нравилось, что, толком с ним не знакомому, Давиду спокойно в присутствии Путника, уделявшего условностям нового мира весьма поверхностное внимание, не выказывавшего именитому собеседнику ни грамма подобострастия или подчёркнутого почтения, говорившего на равных и ничуть не смущавшегося разнице в их положениях, словно это было естественно и нормально.

Ему очень не нравилось, что Максимус мог и правда оказаться хорошим человеком.

И прежней уверенности в выводах, которые сделал днём, школяр больше не чувствовал.

***

К крыльцу подошли очень не вовремя: как раз открылась входная дверь. Господин Эйн покидал обитель колдуна, разумеется, первым: вышколенная годами жёстких тренировок идеальная осанка со слегка излишним прогибом в пояснице (не зря такое искривление называется лордозом, от «лорда» пошло наверняка, мелькнуло у Макса в голове), широкий степенный шаг, источающий уверенность при каждом стуке невысокого каблучка с металлической набойкой по дощатому крыльцу, приподнятый подбородок и расплывчатый взгляд в помутневших глазах – глава семейства нырял во мрак позднего вечера над столицей, едва держась на плаву многочисленных и нелёгких размышлений.

Мадам Ровен, задержавшись на пороге, бросила через плечо на вышедшего проводить их Захарию взгляд, который в приличном обществе практически недопустим, ибо значил гораздо больше, чем просто визуальный контакт. Серьёзный, цепкий, он подтверждал не озвученное между ними единство, априори не доступное любому случайному свидетелю этого безмолвного обмена, поскольку содержал в себе неприлично много непроизнесённой информации – просьб, убеждений, обещаний, угроз… Чародей кивнул – так, как никогда не кивают в знак согласия торгаши на рынке или модницы на примерке, потому как подобный жест невозможно увидеть, если не знать, куда смотреть и что там искать – и сразу же вонзил куда менее таинственный и вполне однозначный взгляд сперва в своего подмастерья, затем в его вынужденного спутника – как если бы юноши провинились в том, что пришло время расходиться по домам.

Макс покосился на Давида.

Что бы ни крылось в совсем не подозрительном перемигивании между Захарией и мадам Ровен, юный Агнеотис это заметил. И в восторге не остался.

– Приятного вечера, господа, – кивнул чародей, пропуская Максима внутрь дома.

Его поблагодарили нестройным хором озадаченных голосов, пожелали в ответ не менее благостного времени суток – и затем разговоры стихли. Во тьме Чёрной площади чета Агнеотисов растворилась, не произнеся ни слова.

– Как… всё прошло? – покосившись в сторону кухни, тише обычного спросил Макс, оказавшись среди стеллажей и полок.

– Как по часам, – заперев, ответил магистр и слегка подрагивающими пальцами поправил выбившуюся из-за уха прядку жёстких колючих волос.

Один за другим Путники прошли вглубь зала, на ходу расправляясь каждый со своим: Захария доставал и забивал трубку, Максим стягивал через голову и завязывал на бёдрах толстовку.

– Завтра лавка будет закрыта, – сообщил колдун, поджигая табак уже известным парню способом. – У меня работа за пределами города… – и, будто прочитав в мыслях своего подопечного закономерный вопрос, добавил: – …а на тебя оставлять дела себе дороже.

– Простите, Мастер, – сжав челюсти от стыдливого озноба, скользнувшего по хребту, потупил взгляд Макс.

– Не стоит. Ты сегодня справился неплохо.

– Чт… Но тогда п-почему я не могу…

– Речь не о том, с чем справляешься или не справляешься ты, – закурил чародей, – А о том, на что способны в моё отсутствие другие. Ужаса твоя физиономия не вселяет, боевых навыков недостаточно – в качестве исключения подмена, может, и годится, но в перспективе принесёт больше проблем, чем выгод. Лавку я закрою на полдня – не велика беда. А ты, если будет желание, отправишься со мной.

– Если… будет желание? – Максим покосился на него недоверчиво. – У меня типа… право выбора есть?

– Право есть у всех, – Захария, слегка приподняв в оскале верхнюю губу, поморщился. – Завтра твоё сопровождение не обязательно, но и не воспрещено. С утра заказ на лечение скота, потом кое-какие дела на рынке – после обеда уже буду здесь, так что, как говорится, тебе решать.

Лечение скота и рынок. Захватывающе, – не сдержался молодой Путник, надеясь, что его мысли не просочатся каким-нибудь загадочным образом во внутренний эфир наставника. – Впрочем, всяко лучше, чем сидеть дома.

– Если вы не против, Мастер, я бы предпочёл отправиться с вами, – усилием воли протолкнул наружу эти слова юноша.

– Не против. Но заранее оговорю: если на ферме Оскара ещё позволительна праздность, то на рынке необходимо будет держаться в тонусе. Если готов – подъём завтра в шесть. Не проснёшься – будить не стану.

Один день магистра Захарии

Долгожданная осень неторопливо кралась к Эпирширу. Солнце освещало небеса, облака и черепицу крыш с раннего утра, световой день и не думал становиться короче, но растения, птицы – даже люди, не отличавшиеся особой чуткостью – улавливали теперь появившийся в южном ветерке шёпот надвигающегося холода и зябко ёжились, хохлясь и заворачиваясь спозаранку лицами поглубже в воротники. Смена сезонов здесь не бросалась в глаза, как это довольно часто случалось в родной для Максима средней полосе, с её умеренно континентальным климатом, прости господи, где спать ложишься в жару и духоту, а просыпаешься прямиком в лужи, слякоть и золотые опадающие кроны. Нет – здесь, в королевстве династии Гольдов, осень подползала на брюхе, виновато и немного заискивающе заглядывая в окна-глаза городских и сельских домов нарастающей в воздухе влажностью. Так что те, кому по пути на рабочее место хотелось сунуть озябшие ладони запазуху и поплотнее завернуть шеи шёлковыми или льняными платками, уже к десяти часам с охотой разворачивались, подставляя лица пока ещё ласковому солнцу.

И всё-таки, изменения становились заметными. Капли росы на неестественно-зелёной лужайке чародейского дома росли с каждой ночью всё крупнее и всё ярче мерцали в утренней розовой поволоке, всё неторопливее с улиц исчезали молочные следы тумана… всё чаще из приоткрытых на ночь окон и со стремительно набивающихся народом улиц по утрам доносился глухой и хриплый кашель простуженных работяг. Плавно и заискивающе, но неумолимо и неотвратимо на столицу надвигалась пора сезонных заболеваний и не менее сезонных хлопот: всё больше и выше поднималось над городом ночью чёрно-серых столбов едкого дыма из овальных каменных труб.

Разносимый ветром запах угля и горящего дерева, приятный и нежный, совсем скоро станет неотъемлемой частью любой прогулки по улице – Макс понимал это задним умом, не особенно глубоко вдаваясь в подробности. Центральное отопление, городская канализационная система, электро– и водоснабжение – об этих и многих других привычных удобствах ему следовало начать забывать потихоньку, и податливый мозг, единственной целью которого всегда было сохранение своего владельца в безопасности и психическом благополучии, послушно размазал фокус внимания, не дал толком задуматься, откуда же дым и зачем жечь дрова в многоквартирных домах. Так бы и стоял парень, прислонившись бедром к белоснежной оградке и скрестив на груди в задумчивости руки, если бы не мысль, возникшая из ниоткуда и озвученная голосом Стёпы:

«Загрязнение воздуха твёрдыми частицами – самое опасное из всех видов загрязнения».

До боли, до рези в глазах знакомая интонация – смесь брезгливости, пренебрежения и серьёзной озадаченности: брат говорил таким тоном о вещах, глубоко его волновавших, но недостаточно интересных для окружения, и всякий раз, когда товарищи по дурости отмахивались небрежно, убеждая друг друга, мол, не такая уж это и проблема – изменение климата, их негласный лидер по-особенному бледнел губами, тонкими и крепко-накрепко сжатыми, настолько напряжёнными, что ещё чуть-чуть, и тонкая кожа лопнула бы от натяжения. В такие моменты товарищи с избыточной дуростью вдруг резко умнели и замолкали, переглядывались вопросительно, как пересмешники передавая друг другу не озвученный вопрос: «Что я сделал-то?». Но предположения выдвигать не осмеливались – вдруг не угадают.

А ведь и правда, – поднявшийся с кровати, но не проснувшийся, Макс уставился на медленно засыпающий дымоход так, словно не на него глядел предыдущие три минуты в упор, – угольная сажа, дым, пепел – это ж не шутки. А углекислый газ, вызывающий кислотные дожди? Парниковый эффект, в котором этот газ играет основную роль? Болезни дыхательных путей, респираторные заболевания? Это же всё – результаты горения древесины. В Цельде ещё не придумали защиту окружающей среды?

Мягко вдавливаясь во влажную землю, надрывая сталью подков траву, широкие копыта на длинных мускулистых ногах чародейского жеребца размеренно поднесли грациозное гибкое тело из шоколада и золота к несуществующей калитке. Юноша обернулся, чтобы тут же отпрянуть – профиль узкой лошадиной головы, слегка римский, покатый, оказался в опасной близости от его шеи. Мягко и шумно выдохнув горячий воздух большими тонкими ноздрями прямо Максиму в лицо, Дрозд приподнял морду, коснулся подвижной верхней губой его порозовевшей от беспокойства за собственную сохранность щеки – Макс не сумел отстраниться из-за сковавшего его страха – и, словно погладив шершавым закруглённым носом чужое лицо, отвернулся к своему хозяину с самым безмятежным видом, на который только была способна морда животного. Нежное приветствие не осталось незамеченным – Захария одобрительно хмыкнул.

С массивным походным рюкзаком на плечах и в повседневной колдовской мантии неизменного тёмно-синего оттенка, он остановился в полуметре от границы своей территории, а верный разумный скакун – на полшага раньше. Не встречая сопротивления, колдун натянул на лошадь нечто, подозрительно напоминающее собачий намордник – правда, этот элемент снаряжения представлял собой почти что рыцарское забрало: стальной «ковш», удерживаемый на голове карабинами, полностью лишал Дрозда возможности открыть рот, и только наличие нескольких узких прорезей для воздуха отделяло устройство от статуса «орудие пыток». Когтистые пальцы магистра намертво затянули ремни намордника, прицепив его карабинами к кольцам…

– Впервые вижу узду без железа, – открытие впрыснуло в ещё не включившийся мозг немного бодрости, и Макс, наклонив на бок голову, изучил амуницию с вялым, но неподдельным интересом. – Имею в виду во рту, Мастер.

Словно только что узнав об отсутствии этой детали и удивившись, где это он мог её потерять, чародей проследил за чужим взглядом и попытался осмотреть то место, где должен находиться просунутый в лошадиный рот трензель или мундштук. Но стальной «ковш», закрывший морду, не свойственной металлу прозрачностью не отличался, так что ничего, кроме намордника, Захария не увидел. Очевидно, сам ещё не отошёл от сна.

– Это хакамора, – пояснил он с расстановкой, ворочая языком гораздо медленнее обыкновенного. Его интонации вновь ассоциировались с тягучей сладостью. И правда на ходу спит. Может, нам лучше вернуться домой и подремать ещё немного?.. – Обычно излишняя штука, но при выезде в город необходима.

Парень задержал взгляд на двух длинных стальных «бивнях», берущих начало у уголков лошадиного рта и дугами тянущихся на добрых десять сантиметров вниз – элементы сбруи до смешного напомнили ему подбородочные усы китайских драконов с древних гравюр. Элегантные кольца на концах этих дуг пустовали – на первый взгляд, никакого конструктивного значения они не несли… Но, очевидно, впечатление было обманчивым, иначе зачем даже в конструкции стального намордника предусмотрены пазы специально под них?

– Рычаги, – безошибочно определив, какую деталь изучает подмастерье на сей раз, добавил Захария. – Они… вместо удила, которое ты не нашёл, скажем так.

Словно иллюстрируя свои пояснения, Захария стянул перекинутый через шею Дрозда конец тонкого повода и пристегнул к одному из рычагов на крохотный карабинчик. Второй конец, как оказалось, уже давно был прищёлкнут с другой стороны головы – только сонный Максим этого не заметил.

– Это вроде… более мягкой альтернативы?

Юноша сам не заметил, как тепло улыбнулся. Подобная забота о домашнем животном не вписывалась в его представление о свойственных Захарии привычках: почему-то, и он вряд ли бы нашёл теперь выдерживающие критику аргументы в пользу этого убеждения, ему казалось, что неудобство лошади, связанное с наличием во рту железной перекладины, колдуна не беспокоит – более того, в воображении Макса он вряд ли даже задумывался когда-либо о подобных вещах, воспринимая конструкцию классической уздечки как неотвратимую и аксиоматическую данность…

– Нет, конечно.

Макс моргнул.

– Нет?

– Разумеется, нет.

– Но… Разве с железкой во рту лошадь не страдает больше, чем без неё?

Захария плавно покачал головой, скрыв слегка светящиеся в полумраке утра глаза за ресницами. В те редкие моменты, когда не отступившая ещё сонливость притупляла его истинный нрав, повадки и голос его становились непередаваемо приятными, почти убаюкивающими и провоцирующими у окружающих ничем не объяснимое расположение. Может быть, всё дело в какой-то особенной магии – магии, очаровывающей потенциальных обидчиков и тем самым оберегающей беззащитного владельца от непредвиденных атак?

– Страдание, как ты выразился, варьируется от случая к случаю, – с совершенно не соответствующей теме разговора нежной улыбкой произнёс чародей. – Удила давят на нижнюю челюсть и могут ударить по зубам, это правда – на хакаморе же лошадью управляют через так называемый храп, он же нос по-простому. Вот только храп гораздо чувствительнее рта.

– Значит, эта… хакамора доставляет животному ещё больше боли? – Макс нахмурился.

Дрозд, поджав мягкие губы, вдруг пристукнул по земле передним копытом и резко дёрнул головой вверх, направив возмущённый взгляд выпученного лимонно-жёлтого глаза строго на молодого Путника – ещё и зубами прищёлкнул, чтобы уж наверняка донести мысль.

– Прости, – сообразил юноша, – Это было грубо с моей стороны.

– Тем не менее, следует называть вещи своими именами. Прости, Дрозд, но ты – животное.

– Но зачем это нужно? Ведь он – разумное существо, разве нет?

И Макс, и конь посмотрели на Захарию с приблизительно одинаковым выражением в глазах – коктейлем из растерянности и любопытства. У юноши при том примешивалось ещё и раздражение. Единодушие – и в особенности та лёгкость, с которой подмастерье понял негодование жеребца, не остались для магистра незамеченными и даже, пожалуй, позабавили.

– Что, по-твоему, произойдёт, – костлявая ладонь трепетно погладила шоколадно-золотую мускулистую шею и пару раз дружески похлопала по туго натянутой шкуре, – Если пятисоткилограммовый вечно голодный хищный зверь, способный логически мыслить, делать выводы и планировать свои действия – словом, обладающий почти человеческим разумом и при этом вооружённый тяжёлыми металлическими подковами и острыми клыками – окажется на улице города-миллионника без контроля?

Отвечать на этот вопрос Максу, очевидно, было не обязательно.

– Ты прав: Дрозд понимает нас и способен себя контролировать… в известной степени. Он наделён умением учиться гораздо быстрее, чем любая другая лошадь; способен осознавать себя, в отличие от подавляющего большинства других хордовых. Он разумен. Но он по-прежнему животное – созданное силами магии, чтобы убивать людей. И истинный интеллект Дрозда проявляется не в моей готовности рискнуть жизнями горожан и выпустить его на улицу без намордника, а в его согласии этот намордник надеть.

Максим постепенно просыпался.

– Что же до жёстких мер предосторожности, – колдун скользнул ладонью по морде коня и почесал довольно глубокую впадину над лимонным выпуклым глазом. Макс слышал где-то, что лошадям такое нравится, и, судя по выражению закованной в металл морды, услышанное оказалось правдой, – Обычно мы спокойно работаем на трензеле, если рядом нет людей или их мало. Дрозд любит выпустить пар и порезвиться, даже будучи под седлом, но простого мундштука достаточно, чтобы вернуть контроль. А вот эффекту от присутствия поблизости посторонних ты стал свидетелем вчера – полагаю, об этом инциденте ещё пока свежо воспоминание, не так ли.

Так ли, ещё как «так ли»!

– Его агрессия возрастает прямо пропорционально количеству незнакомцев вокруг – таким я его создал. Поэтому в городе только хакамора. И с большой осторожностью.

С этими словами Захария стянул с плеч массивную брезентовую сумку-рюкзак, перетянутую намертво многочисленными кожаными ремнями, и довольно неожиданно и весьма небрежно отправил её в полёт прямиком парню в грудь – груз оказался гораздо тяжелее, чем выглядел, и беднягу едва не сшибло с ног. В ответ на немой вопрос в глазах молодого Путника, колдун молча стянул перекинутые через седло стремена, как следует затянул на стройном брюхе Дрозда широкую ленту подпруги и мягко и проворно прыгнул коню на спину. Повседневная чародейская мантия, очевидно, шилась из расчёта на верховые путешествия и длиной едва доставала ему до колен, и всё-таки пришлось поправить полы, чтобы не застревали в седельных боковых подушках и прикрывавших приструги кожаных крыльях.

В сумке, к счастью, ничего не булькало, не лязгало и не дребезжало – по крайней мере, по первому ощущению, – а значит, и сломаться или разбиться от грубого перебрасывания не грозило. Но не не свойственная Захарии халатность в обращении с имуществом возмутила юношу, а неприкрытый намёк на необходимость это имущество тащить на собственном горбу.

– Раз у меня теперь есть такая роскошь как собственный подмастерье, я могу наконец разгрузить несчастного Дрозда, – пояснил маг, сосредоточенно проверяя длину каждого ремешка на лошадиной экипировке. – В конце концов, он боевой конь, а не тягловый.

Зато я-то тяжеловоз, по-твоему, – проворчал Максим про себя. – Лошадь-то всяко посильнее человека, у них грузоподъёмность… А сколько, кстати?.. Что-то вроде ста кило, если ничего не путаю?.. Учитывая, сколько весит Захария, на Дрозда ещё три такие сумки можно положить.

– Хрупкого и взрывоопасного внутри нет, но всё равно не ронять: я этот рюкзак с Земли привёз. Такого качества уже даже там нет – про Цельду и говорить нечего.

Постоянно забываю, что он пенсионер. Интересно, дождусь от него фирменного стариковского «вещ-щ-щь»? – парень хмуро перехватил ношу поудобнее и просунул в лямку правую руку. – Чёрт, чего он туда понапихал, кирпичей? Половину своей библиотеки?.. И как далеко мне всё это дело тащить прикажете?

Чтобы натянуть на плечо вторую лямку, ему пришлось несколько раз подпрыгнуть: вес рюкзака просто не позволял завершить манёвр без использования кинетической энергии. Если бы не вручную пришитый поясной ремень, распределявший нагрузку и по пояснице тоже, ни за что бы Максиму не удалось донести ношу до пункта назначения. Где бы этот пункт ни располагался.

– Ты чего такой печальный, Гарри? – розоватые со сна потрескавшиеся губы растянулись в откровенно вредной насмехающейся улыбке. Очередная цитата из книг о Мальчике-Который-Выжил из уст Захарии прогремела оглушительнее колокольного звона. – Али недоволен чем?

– Да что вы, Мастер, боже упаси, – защёлкнув металлическую пряжку в районе пупка, ответил Макс и на всякий случай потуже затянул плечевые лямки. – Просто думаю, где бы на наше путешествие силы взять, а попутно играю в игру «Угадай, что внутри».

Он не сразу сообразил, что и как ответил наставнику, но когда дошло – проснулся как по щелчку пальцев. Приготовиться к худшему, впрочем, всё равно бы не успел.

Две женщины среднего возраста, рано покинувшие свои уютные натопленные жилища в стремлении поскорее очутиться на продуктовом рынке, ненадолго замедлили шаг на противоположной стороне Чёрной площади и, стараясь не привлекать к себе повышенного внимания, исподтишка попытались рассмотреть нечасто показывавшегося толпе на глаза чародейского скакуна. Навострив закруглённые уши, жеребец в упор уставился на любопытных двуногих в ответ – и если судить по скорости, с которой прохожие поспешили удалиться, наличие у лошади светящихся как у кошки глаз вызывало у них определённое беспокойство.

Макс успел только подумать, что они станут последними людьми, которых он видел в этом перерождении.

– Ничего особенного, – колдун натянул на руки перчатки – не то лайковые, не то кожаные, плотно обтянувшие каждый сустав и каждый коготь на бугристых пальцах, нарочито-педантично поправил и без того элегантно ниспадающую с его костлявых плеч укороченную колдовскую мантию и набросил капюшон на голову. На очевидную, пусть и объяснимую резкость в голосе подопечного он не обратил ровным счётом никакого внимания. – Кое-какие ингредиенты, несколько книг, вспомогательные приспособления для ликвидации последствий проклятия… Уверен, и четверти всего этого мы сегодня из сумки не достанем.

Прекрасно. На кой-тогда хрен я всё это буду тянуть на своих двоих?

Впрочем, Максим этот вопрос озвучивать бы не стал, даже если бы не испытывал перед наставником иррационального, слабо поддающегося осмыслению и контролю страха. Разумеется, ему хватало мозгов ответить самостоятельно.

Чародей поставил в стремена ноги: носки высоких кожаных сапог скользнули под стальные арки, каблуки упёрлись в обитые деревом подножки как влитые, голени приклеились к боковым подушкам намертво. Хотя предполагать обратное было довольно глупо, Макс впервые осознанно отметил: магистр наверняка неплохо держится верхом.

– Считай, что это просто утренняя тренировка, – рекомендовал Захария, подобрал поводья и, оставив их пока довольно свободно провисать на мускулистой лошадиной шее, точным и кратким движеньем «кольнул» Дрозда в бока пятками.

Коня словно шилом пырнули – как будто только этого и ждал, он всем телом дёрнулся, присел слегка на задние ноги, изогнув шею на манер лебединой, несколькими собранными напряжёнными шагами пересёк границу чародейских земель и, ступив на брусчатку, почти тут же сорвался в рысь. Когда только рука чародея успела покороче перехватить провисший повод, Макс заметить не успел, но в следующий же миг, подтянув его к животу, Захария без видимого напряжения сдержал Дрозда, а затем и вовсе вынудил остановиться и опустить голову к груди.

– Позже побегаешь, – удивительно спокойно заверил он, отклоняясь корпусом чуть назад и крепко обхватывая бока лошади ногами. – Сперва побудь паинькой.

Жеребец возмущённо всхрапнул, шлёпнул губами разочарованно, но, видимо, быстро смирился, что свою линию продавить не выйдет, и нехотя перешёл на вполне контролируемый и даже, пожалуй, расслабленный широкий шаг. Лёгкость, с которой колдун управлял питомцем, поражала.

Хакамора эта и правда чудеса творит.

– Догоняй, – бросил Захария через плечо. – Сзади только не подходи.

– А… где? – оттягивая лямки большими пальцами, шатающейся от тяжести рюкзака трусцой засеменил следом Макс. – Сбоку?

Чародей одобрительно кивнул – хвалить подмастерья вслух не стал.

– Держи дистанцию, об коня не трись. Далеко не отходи. Идеально – в полуметре, на уровне плеча. И постарайся не отставать.

Лошадей в этой части города почти не бывало – экипажи не проезжали, а верхом по Эпиркерку передвигаться было попросту некому, да и незачем, насколько успел уже заметить Максим – и цокот копыт по брусчатке, прокатываясь по полупустым пока проулкам и улицам, привлекал внимание, к которому молодой Путник вообще-то не готовился. Он чутко улавливал в воздухе сначала вибрации удивления, а затем, сразу после того, как в окнах появлялось движение чужих голов, оно сменялось тревогой. Не часто чародей покидал свою мрачную обитель верхом, надо думать.

Интересно, что сейчас у них на уме? – не успев толком рассмотреть очередное мелькнувшее в оконном проёме лицо, подумал Макс. – И что ещё важнее, почему это интересно мне?

Память в ответ услужливо подбросила вспышки событий прошлого. Во всех фигурировал брат.

«На самом деле, им нет до других людей никакого дела» – сказал десятилетний мальчишка без переднего зуба, возвышаясь над маленьким Максимкой среди расставленных в коридоре ботинок и развешенной по крючкам сезонной верхней одежды. Сказал, потому что считал важным донести одному ему в этой семье доступную истину, такую простую и прямую, что дрожь брала от удивления: отчего никто вокруг этого не понимает, отчего им не объясняет этого мама?..

«Люди – эгоистичные существа, – сказал тринадцатилетний подросток со свежей ссадиной на подбородке; подобные разговоры он заводил вместо обсуждения планов на завтра, успехов в учёбе или жалоб на дождь. – Вся наша разница с коровами или кошками в том, что мы создали из пустоты Идею и поверили, что она существует. Иными словами, люди – обезьяны, объевшиеся псилоцибиновых грибов».

В восемь лет Максим не знал, что такое псилоцибин. Но с тех пор, как услышал от брата это откровение, старался – всеми силами старался поверить в его слова и жить согласно его учению… А с тех пор, как над гробом Степана Вороновского хлопнулась земля, старался не менее остервенело понять – действительно ли Стёпка по своему учению жил.

Людям плевать на других людей. Кто бы ни пытался влезть в семейные отношения соседей по дачному участку, кто бы ни следил за покупками знаменитостей в интернет-магазинах в попытке скопировать их образы, кто бы ни обсуждал с друзьями неверные выборы партнёров их общих знакомых, кто бы ни давал непрошенных советов коллегам – стоит только копнуть чуть глубже, всмотреться в истинную природу их заинтересованности, и станет ясно, что ни одному из них на самом деле нет никакого дела до «блага», которого они якобы желают ближнему своему. Всё, чего хотят люди – чувствовать себя лучше. По крайней мере, так Стёпа объяснял «нездоровую заинтересованность его поведением» со стороны соседей, силовых структур и ярославской службы опеки. В те дни Максим искренне верил: с его братом на самом деле всё хорошо, просто взрослые слишком зациклены на правилах, чтобы позволить ему быть таким, какой он есть… вернее, был.

Что думали о нём эти лица в оконных проёмах?

И почему Максиму хочется это знать?

Людям плевать на других – они преследуют цели, удовлетворяющие их – и только их – потребности. Стоит только всмотреться внимательнее, и это станет очевидным. Любая мать убьёт или бросит собственное дитя в тот миг, когда это покажется ей единственно верным решением. Так говорил Стёпа. Любой пожарный откажется спасать старика или кошку из пламени ценой собственной жизни, если это действие не будет подкреплено верой в то, что он поступает правильно. Так говорил Стёпа. Любой врач откажется лечить пациента, если это пойдёт вразрез с его представлениями о добре и свете, которые он, герой, несёт в мир. А это может значить лишь одно.

В мире, где каждый на самом деле думает только о себе, мнение окружающих не стоит ничего. Следовательно, жить ты можешь так, как только пожелаешь. Плевать, что о тебе болтают – они не искренни ни в своём стремлении помочь тебе, ни в своей жажде тебе насолить. Всё, чего они хотят – чувствовать себя лучше. Ощущать себя лучше. Казаться лучше тебя.

Куклы. Манекены. Неписи.

Так говорил Стёпа.

Так почему реакция на их с кузнецом появление в «Звонкой монете» так взбудоражила Макса? Почему презрительные и брезгливые взгляды прохожих на площади так задевали? Почему поведение Жана Манценера так разозлило? Почему одобрение чародея так ценно? Если Стёпка был прав, если всё, что делают и думают человеческие создания, направлено только на удовлетворение собственных интересов и нужд, почему тогда, чёрт возьми, Максиму не всё равно?

Должно быть, с ним что-то не так. Или, чего тоже не следует исключать, Стёпа просто врал всем вокруг и самому себе, поскольку чем дольше жил, тем меньше одобрения в свой адрес получал от опостылевших ему окружающих, и однажды просто выдумал «эволюционный эгоизм», чтобы не было так мучительно больно раз за разом становиться отверженным.

– Слишком глубокомысленное выражение лица для начала дня. Не подходит, – заметил Захария. – Смени, будь любезен.

– Не знал, что бывают неподходящие под время суток выражения лица, – стараясь, чтобы в интонациях звучало как можно меньше эмоций, признался юноша. – И как же следует выглядеть моему лицу, Мастер?

Чародей наклонил голову на бок – хрустнуло несколько позвонков. Флёр иронии в тоне подопечного он тоже проигнорировал.

– Нацепи маску, которая говорила бы: «Ещё слишком рано для ответственных поручений, мне совершенно не хочется работать, но что поделать, если мир так жесток».