Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 57 страниц)

– Хорошо. Если мне самому с ним заговорить удастся – передам.

Тем более, что Максу не трудно было помочь человеку в беде.

Ночь в темнице не шла ни в какое сравнение с ночью на улице. Тихо, спокойно… только прохладно в каменном колодце и стражники периодически переговаривались за железной дверью, но в остальном – сказка. Тонкий слой сена не мог полностью смягчить выпирающие из пола гладкие камни, впивавшиеся то в рёбра, то в спину, но и этого измотанному юноше было более чем достаточно, чтобы хоть немного отдохнуть. Тем более, думал он, уже утром придётся вернуться на свой пост – там-то ни соломы, ни крыши над головой. Уж лучше в тюрьме.

Единственным смущающим фактором стали крысы. Эльма, если верить её сладкому безмятежному сопению у дальней стены, их присутствием никак не тяготилась – не исключено, что секрет заключался в её способности ими управлять. А вот другого заключённого, такими способностями, к сожалению, не обладавшего, крысы замучили до одури. И ладно бы просто грызли толстовку – несколько раз они и самого Путника рискнули попробовать на зубок, оставив на память от их непродолжительной встречи болезненные кровоточащие укусы. Запустить-то в них попавшийся под руку камушек Макс запустил, но вот риск заразиться чем-нибудь, от чего в дремучих Средних веках ещё не изобрели лекарства, порядком испортил намечавшийся было глубокий и спокойный сон. Впрочем, здесь существовала магия, и парень в очередной раз поспешил напомнить себе – наверняка какие-нибудь кудесники помогут вылечить и эту хворь.

Когда один из стражей незнакомой ему наружности открыл с лязгом решётку и попросил на выход, Максим только проснулся. Нехотя, лениво и неторопливо, он кое-как поднялся на ноги, затёкшие от длительного лежания на жёсткой поверхности, подобрал толстовку и проследовал за неизвестным мужчиной в дальний угол коридора, где их уже ждали.

– Путник, – кивнул ему вместо приветствия Йен – тот самый Йен, что встретил их со Спаром телегу ночью при въезде в город и так нелестно отзывавшийся о сомнительной нравственности городского чародея. – Ты не серчай, что я к тебе не зашёл поздороваться. Сам понимаешь – дела.

– Понимаю, – безразлично кивнул парень: на визиты стражника ему было плевать.

– Вот твои вещи, – мужчина поставил на качающийся табурет спортивную сумку. – Занятные ты штуки принёс с собой из вашего мира. Мы имели наглость полюбопытствовать, – без капли раскаяния добавил он.

Ну ещё бы.

– Надеюсь, ничего не сломалось?

– Нет-нет, мы осторожно.

Этого следовало ожидать. Любопытство – не порок, конечно, да и надо было понимать, что стража во всех измерениях стража, но всё равно неприятно. Шут их разбери, что они там с его телефоном сделать пытались. Вряд ли бы они додумались его даже включить – не то, что разблокировать, – но грязными пальцами замызгать или уронить могли преспокойно. Или, может, утопить в чём-то… Макс по привычке сунул мобильник в карман джинсов (не влажный и не липкий, уже неплохо), забрал сумку и, кивнув на прощание знакомым лицам, пошагал прочь из темницы. Не до конца проснувшийся, хмурый и помятый, он весьма безрадостно воображал себе поход по Эпиркерку в сторону набившей оскомину круглой площади, пока услужливая память вежливо подкидывала одно за другим воспоминания: толпа студентов, прохожие, палящее солнце, всеобщее презрительное отношение к бездомным, вороны, сомнительные личности в проулках…

– Эй, малец! – окликнул Йен, когда Путник уже почти вышел на улицу. – Я тут краем уха зацепил, что ты собираешься снова к магистру идти на поклон. Правда?

– Правда, – не стал скрывать шила в мешке парень и, помолчав, добавил: – На этот раз буду стоять.

И под дружный хохот стражников покинул каменный коридор. Успел только кивнуть Эльме на прощание в знак того, что про их договор помнит. Женщина в ответ белозубо улыбнулась и помахала ему просунутой сквозь прутья рукой.

Загадочного Питча он так и не услышал.

Свежий воздух быстро сдул с Максима остатки дремоты. Утро было облачным, но тёплым, и Макс, удобнее перехватив свой баул, отошёл от темниц на безопасное расстояние, завернул за угол и тут же бросился расстёгивать молнию – хотел убедиться, что ничего не пропало. Наушники, зарядка, ключи, кошелёк, плавки, очки, полотенце, тапочки… всё вроде на месте. Даже монетки не тронули.

С восставшей из пепла верой в местное человечество он вновь закинул на плечо свои вещи и куда бодрее зашагал по выложенной булыжником мостовой. Конечно, деньги родного мира не представляли для здешних стражей никакой ценности, но всё же. Его ждал очередной пусто прожитый день, бестолково проведённое время и части тела, затекающие по очереди или все разом. Но никогда ещё он не чувствовал себя так правильно. То, что он делает, что бы он ни делал, было верным, единственно возможным вариантом – и Максим в жизни бы не смог объяснить, с чего это он вдруг так в этом убеждён.

Он вообще никогда прежде не отличался склонностью к самоанализу.

Вышедшие на улицу следом за недавним заключённым стражники, сворачивая в руках потрёпанные пергаментные бумажки со скверным табаком внутри, проводили широкоплечую фигуру задумчивыми как один взглядами. Молчали они, рассуждая каждый о своём, пока юноша не повернул за угол, на широкий проспект, и не скрылся окончательно из поля зрения в гуще хлынувшего из домов трудолюбивого народа.

– Думаешь, сдюжит?

Йен покосился на товарища по оружию с удивлением. Редко можно было застать коллегу в таком состоянии: обычно Десель относился к окружающему миру если не со скептицизмом, то со вполне оправданным равнодушием. Много чего повидавший, наполовину седой и давно уставший от этой жизни, солдат старой закалки сквозь пальцы наблюдал за тем, как движется вокруг него жизнь. Теперь же, и это могло стать вполне знаковым событием, его обычно прищуренные глаза глядели Путнику вслед вполне энергично и заинтересованно.

Определённо, Деселя этот мальчишка заинтриговал.

– Шут его знает, – искренне ответил Йен, свернув до конца махорку. – Упрямый он – это точно.

– Упрямее господина вряд ли сыщешь, – солдат неопределённо махнул рукой. – Но, авось, передумает. Уж больно подлеток хорош.

– Ты про рожу?

– Да нет, – в этот раз Десель уже вполне конкретно отмахнулся от вредного товарища. – Пёсья кровь, тебе лишь бы гадость сморозить какую, что ты за человек?.. Я про нутро говорю.

Помолчали. Йен чиркнул кресалом об огниво, извлечёнными из закрытой латным нагрудником сумки. Прикурили.

– Помню, в его годы сам такой был, – задумчиво проговорил Десель и глубоко затянулся дымом. – Упёртый как диявол, никаких слов не слушал.

– Мы, покуда юны, все такие.

– Не то, – солдат снова отмахнулся. – Юность геройствовать хочет, любого врага – на копьё, любую бабу – в кровать. А этот – не герой. Это-то и хорошо. Господину такие подмастерья нужны, чтобы башкой в костёр за любую дрянь не сигали.

– Этот-то – и не сигает? – Йен рассмеялся и едва не подавился слюной. – Да ты уши-то разуй, куда он пошёл: сызнова к колдуну на поклон!

Десель не ответил. Спорить с гораздо более молодым братом по оружию ему давно в этой жизни наскучило, и взгляд, снова скучающий и равнодушный, упёрся в медленно розовеющее на востоке небо.

Правила поведения

– Смотрите-ка, он опять здесь.

– Почему его не выставили из города?

– Какой грязный…

– Что он здесь делает?

Голосов было много, любопытно глазеющих – ещё больше. Уже не нервировало.

Сидеть на каменной пешеходной дорожке Путник больше не рискнул – хватило и первого путешествия под белы рученьки в местный вытрезвитель и вызванной этим эмоциональной встряски, на долгие годы вперёд хватило. Теперь Макс будет действовать умнее: вернувшись на пост, он покрутился сначала вокруг территории особняка, чтобы колдун наверняка мог узнать о его возвращении, для надёжности попинал и потолкал немного магический барьер и, убедившись, что по-прежнему не может подойти к дому, облокотился спиной об уличный фонарь и впал в мыслительный анабиоз – попросту говоря, отрешился.

Стоять-то на улице законом не запрещено.

Когда ноги от безостановочного почётного караула начинали затекать, он переносил вес с одной на другую, прогуливался вокруг столба, как не нашедший места помочиться пёс, топал пятками о брусчатку, помогая крови подниматься вверх по венам, сделал несколько подходов приседаний. Раза два или три он едва ли не отключался прямо так – приходилось приседать ещё и для бодрости, чтобы не грохнуться с высоты собственного роста лицом в камень. Гордость и самолюбие его, конечно, и без того были потрёпаны столичной публикой, но до таких курьёзов он не опустится ни за что. Жара к полудню обещала установиться омерзительная, но вовремя подоспели облака и слегка сгладили развернувшийся было над головой пламенеющий ад.

Макс в жизни бы не подумал, что просто стоять и ждать чего-то – настолько трудное на деле занятие. Да, затекают ноги, приходится переносить вес каждые минут пять с одной на другую или даже бить по дороге, как лошадь. Да, устаёт спина, поэтому приходится опираться в столб лопатками и упираться ногами (снова успевшими онеметь) в булыжники, чтобы не соскользнуть вниз. Да, жарко, да, неудобно. Но ещё хуже оказалось то, что в этот момент ему совершенно нечем было себя занять. За ним велось непрерывное наблюдение со стороны горожан – в попытке вернуть должок он не менее пристально начинал наблюдать за ними в ответ, но объекты его пассивной агрессии быстро удалялись в неизвестном направлении. Да и гуляло здесь, мягко говоря, гораздо меньше людей, чем на других торговых улицах – разбавить тоску ожидания было попросту некому.

На Земле всегда имелась возможность достать из кармана мобильник, сунуть в уши наушники с каким-нибудь «музлом», залезть в любую социальную сеть – и провалиться туда на много часов, не замечая никого и ничего вокруг, убить время самым безболезненным и эффективным образом. Но здесь каждая вещь настойчиво требовала к себе его внимания и при том совершенно никак не могла толком заинтересовать. Люди в Эпиршире – и в мире, где Эпиршир существовал – оказались раздражающе поглощены сегодняшним днём. Потому-то, наверное, и ходили такие разговорчивые, а слухи по десятому кругу гоняли на разный лад.

Отвлекаться не на что.

Проводился, помнится, эксперимент один отечественными учёными – кажется, из Петербурга – над подростками от двенадцати и до совершеннолетия. Попросили их отказаться от гаджетов на восемь часов, подразумевая не только телефоны или планшеты, но и компьютеры, телевизор, приставки – словом, всё то, что, по мнению взрослых, вредно для психики. Им было разрешено делать абсолютно всё остальное: гулять с собаками, рисовать, читать, мастерить модельки, да просто мечтать или смотреть в окно – и лишь одна вещь категорически возбранялась. Казалось бы, перед тобой целый мир – действуй! И дети вызвались участвовать с энтузиазмом – однако из шестидесяти восьми «подопытных» до конца дошли только трое. И если ещё какой-то месяц назад Макс не без иронии отзывался о способностях современной молодёжи пережить «онлайн-детокс», теперь про товарищей по несчастью он вспоминал с неподдельным сочувствием.

Правда, у него «детокс», поди, подольше длился, чем восемь часов. Но тем не менее.

Не привыкшему к информационному голоду парню казалось, будто время во Вселенной остановилось. Будто не только на миг всё разом померкло и умерло, но и никогда больше не запустится вновь. Словно он сел на смолу и теперь безнадёжно застревал в ней, пока пространство каменеет и замирает, и этот процесс гибели невозможно предотвратить. Ничто больше не воскреснет, ничто не запустится, и он бесконечным циклом будет переживать один и тот же день – день, когда Буц и Нейк протащили его мимо чародейского логова и уволокли в застенки. Диафрагма медленно скукоживалась и забивалась мятым комком под желудок, пропитанный пылью дорог воздух оседал на лёгких и душил словно петля, пальцы сжались и впились в ладони нестриженными ногтями, отрезвляя болью, и всё сжималось и ссыхалось внутри, как в мумифицированном теле…

И повторится всё, как встарь: колдун, темница и фонарь.

– Не-не-не, это какой-то бред, – шепнул себе под нос Максим, запрокинув голову и закрыв глаза. – Надо успокоиться. У тебя просто живое воображение, чел, вот и возвращайся к реальности. Изобретёшь здесь что-нибудь вроде электричества, смастеришь розетку, зарядишь телефон – и отпустит.

Однако от разговоров с самим собой только хуже стало.

Впервые он увидел своего брата в состоянии, именуемом в простонародье «приход», когда Стёпе было шестнадцать. Мама не ночевала дома – работала в ночную смену и скрепя сердце велела старшему сыну присмотреть за младшим. Проследить, чтобы поел, чтобы уроки сделал (началась средняя школа, необходимо было ответственно подходить к подготовке к занятиям), чтобы ничего не разбил и сам не покалечился – словом, стандартный набор обязанностей более взрослого. И, как надеялась мать, ответственного. Стёпа контролировать подопечного взялся со всей серьёзностью, а чтобы точно уж ничего не проморгать, позвал друзей – вчетвером же гораздо проще следить, верно?

Друзья, в свою очередь, предложили взбудоражить мозг, чтобы спать не хотелось и можно было хоть всю ночь за братиком поглядывать – притащили этого их бодрящего порошка, который ласково звали «мяу», и на кухне все вместе и накачались под завязку. Сколько там было и что это была за гадость, Максу, разумеется, не сообщили и приближаться к «зелью эффективности» категорически запретили – хорошо, что не додумались дать попробовать немного волшебства ребёнку. Проболтали тогда юноши, практически не затыкаясь, до самого утра, гремели бутылками из-под водички (от мысли попить всех дружно воротило, но выступавший в роли главного Стёпа вынужден был напоминать о необходимости ликвидировать последствия обезвоживания) и рассосались по домам, когда за окном уже светало.

Только старшему Вороновскому спать не хотелось – возможно, он вынюхал больше остальных своих товарищей на правах «лидера». Сидел он на кухне, отупевшим взглядом наблюдая за тем, как миллиметр за миллиметром над крышами соседних пятиэтажек поднимается солнце… и разговаривал. Интересные вещи говорил, к слову: о теории кротовых нор, о сингулярности, о бесконечном космосе, который пока что расширяется, а затем, может, и схлопываться начнёт – не дурак был Стёпа, совсем не дурак. Вещал красиво, красочно, изобилуя эпитетами и метафорами… Вот только перед ним никого давно не было. Максим застал его в этом состоянии, когда вышел в туалетную комнату, да так и остался в дверном проёме кухни, наблюдая за братом с ужасом. С кем разговаривал Стёпа – и говорил ли он с кем-либо вообще, а не просто сам с собой, – осталось за кадром, это не играло и не могло играть роли. Но образ человека, болтающего с пустотой о жизни, лицо которого посерело и осунулось всего за какую-то ночь до неузнаваемости, его впавшие в череп глаза и совершенно незнакомый взгляд врезался в память мальчика на долгие годы.

И теперь, даже не осознавая последствий отпечатавшегося на мозгах впечатления, пытаясь себя успокоить, Макс вспомнил этот эпизод, как если бы никогда о нём не забывал. Вспомнил это страшное утро среды, спокойное и пустое, звон тишины которого разносился над городом и нарушался мерным тоном старшего брата, потерявшегося в хитросплетениях собственных рассуждений, прерывавшего самого себя на середине предложения и забывавшего через секунду, о чём, собственно, вёл речь. Эта прострация, лишившая Стёпу индивидуальности, лишившая его памяти, внимательности и способности спать, была страшнее всего. Страшнее его приступов ярости, страшнее летевших во все стороны фарфоровых чайных чашек, страшнее слёз матери, страшнее визитов милиции – потому что нет ничего чудовищнее, чем видеть близкого человека, лучшего друга, превратившего себя в пустой сосуд для озвучивания слов, обмякшего за кухонным столом и…

Тихо тихо спокойно всё в порядке ты не сходишь с ума просто здесь чертовски жарко и нечем заняться тут нечем дышать воздух тяжёлый всё будет в порядке ты справишься просто дыши постарайся не думать ни о чём всё будет

Стоять становилось невмоготу. Он проторчал у фонаря несколько часов, то окунаясь, то выныривая собственными усилиями из череды панических атак, и однообразная реальность, однообразные реплики проходивших мимо жителей средневековой столицы вращались в бесконечном цикле, умерщвляя Вселенную и превращая Максимово бытие в день сурка, погружая его в безрадостный, мрачный и безвыходный транс. Стон застрял в глотке каменной пломбой, руки дрожали как после жесточайшей попойки, голова уже не могла ровно держаться на шее, её мотало из стороны в сторону, как воздушный шарик мотает ветром. Ещё немного, и…

– Ты снова здесь?

Путник разлепил глаза. Голос, не похожий на гул городских обывателей, стал глотком ледяной воды в жаркий день. Молодой, звонкий, слегка раздражённый и нетерпеливый – этот голос нёс в себе разнообразие, которого Эпиркерку, по мнению нового его обитателя, очень не хватало. Юноша, ставший городским сумасшедшим и сплетней-номер-один всего за ночь, повернулся в сторону прозвучавшего голоса, со второй попытки сфокусировался на светлом девичьем лице и тут же отогнал от себя подозрение на галлюцинацию. Девушка в уже знакомой ему униформе стояла метрах в полутора, скрестив руки на груди, и глядела на него слегка надменно – но не излишне, а именно так, как обычно смотрят на незнакомых парней незнакомые девушки. Светло-синий плащ из лёгкой ткани покачивался в такт постукивания тонкой ножки по брусчатке.

Кажется, её он здесь раньше не видел.

– Ась?

– Я говорю, ты снова здесь, – повторила девушка, поджимая губы. – Глупо было заявляться сюда. Или тебе нравится быть посмешищем?

– Ага, – Макс снова откинул голову и прижал её затылком к фонарному столбу. Похоже, надежда услышать что-то интересное не оправдается. – Просто в экстазе, когда надо мной смеётся весь город.

Незнакомка, к счастью, оказалась на проверку достаточно бодрой и сообразительной, чтобы уловить в голосе бродяги сарказм. Слабо, впрочем-то, скрываемый, так что очко за интеллект парень решил ей пока всё-таки не приписывать. Видимо, в столице не только идиоты обитают. По крайней мере, не только клинические.

– Занятно, – прокомментировала она. – Ты не похож на нищего. Хотя пахнешь, безусловно, как бродяга.

– А то я не в курсе, – фыркнул Максим. – Сама попробуй поспать сначала на улице, а потом в камере – я на тебя посмотрю.

– Вот ещё, – в тон ему фыркнула девушка. – У меня, в отличие от некоторых, есть дом.

– Ну так и шла бы ты… домой.

– Хам, – скривилась она.

Однако уходить незнакомка в униформе явно не планировала. Что-то не давало девице покоя, что-то держало её возле фонаря в полутора метрах от скверно пахнущего и жалко выглядевшего бродяги, и… Макс бросил на неё недовольный взгляд, всем видом демонстрируя нежелание с кем-либо разговаривать – копаться в чужой мотивации он не планировал, со своей ещё толком не разобрался. Однако в вопросах намёков женщинам не было равных ни в одном из миров: они могли как давать их, так и ловко игнорировать, если им это становилось выгодно. Вот и студентка с места не сдвинулась, хотя её светлое лицо и перекосилось от нетерпения.

– Я пришла спросить, почему ты тут уже второй день ошиваешься, – невозмутимо сообщила девушка. – Ты людей распугиваешь.

– Если бы ты знала, насколько глубоко мне на этих людей плевать, ты бы расплакалась, – не скрывая практически полного своего бессилия ответил Макс.

– Обыкновенный ответ бездомного. А эти люди, между прочим, налоги платят, чтобы таким, как ты…

– В вашем мире есть налоги? – новость его настолько удивила, что Макс не удержался – открыл глаза, воззрился на девицу в недоумении и мигом позже усмехнулся. – Вот это да. Вот это здорово. Хорошо, что я не гражданин Пабреб… Пабребр… Да ё-моё, я когда-нибудь смогу выговорить это слово, интересно?

– В «вашем мире»? – переспросила она, пропустив мимо ушей всё остальное. – Подожди-ка… Так ты что, Путник, что ли?

И если можно было верить её вытянувшемуся лицу, такое явление как пришедшие из других миров люди аборигенов интересовали крайне. Гораздо больше, чем пугали. Впрочем, ему-то до их интереса какое дело? Поесть бы…

– А не похож? – оскалился парень измождённо.

– Ну… откровенно сказать, не очень.

– В таком случае, прошу великодушно меня простить, мадемуазель, что я не сверкаю латами и не сияю аки солнечный луч, – огрызнулся Макс, прикрыв глаза. – У меня ещё не было возможности залихватски завалить парочку чудовищ по дороге сюда. Виноват.

– Ты только выражаешься, как Путник, – не замечая язвительности, продолжала девушка: её взгляд наконец перестал выражать очевидное недоумение. – Господин магистр разговаривает так же… витиевато, знаешь ли.

– Замечательно. Очень за него рад. Успел оценить лично.

– И сколько ты уже в нашем мире?

– Кажется, что целую вечность.

– А что Путник забыл у фонарного столба? – девушка прищурилась. – Я слышала, что тебя вчера двое стражников по всему Эпиркерку волочили в темницу. Ты так орал, что в Академии слышали.

– Пресвятая матерь Богородица, у вас ещё и академии есть? – хохотнул Макс, решив пока прикинуться, что впервые слышит о подобном заведении. Авось, вытащит из неё какую-нибудь информацию, вдруг пригодится. – Слушай, ты не перестаёшь меня удивлять.

– Разумеется, есть!

Девушка внезапно вспыхнула: её реакция оказалась совершенно несоразмерна услышанному, и парень предположил, что вопросы Академии – больная тема. Вспомнилось, с каким упоением пили чай студенты в одинаковой синей униформе за здоровье какого-то там директора с не выговариваемым именем и как отзывался о способностях большинства этих студентов кузнец по дороге к чародею. Вывод о том, что к обучению в этом заведении относятся в Эпиркерке со всей серьёзностью, напрашивался сам собой.

– И я её почётный студент, между прочим! Мог бы проявить немного уважения колдунье.

– Мне, может, и расшаркаться перед тобой, колдунья без имени? Или сразу ниц? Уважаемые люди обычно представляются, прежде чем с претензиями к людям приставать. Или в вашей академии учат магии, но забывают про правила этикета?

Девица порозовела. И это было далеко не смущение.

– Хам, – констатировала она.

– Ты повторяешься, – заметил он.

Они поглядели друг на друга внимательно, словно проверяли друг друга на прочность, но Максиму игра в перетягивание ментального каната быстро надоела. Да и не вовремя, чёрт побери, она со своим требованием уважать и дифирамбы петь появилась. Голова кружилась от голода и жара, тело ныло и требовало нагрузки, поэтому ему пришлось, невзирая на чудовищную лень, оторваться кое-как от столба и медленно начать нарезать вокруг него круги, потягиваясь и размахивая руками.

– Что это ты делаешь? – поинтересовалась девушка, на всякий случай отойдя на полшага.

– Зарядку.

– Это как?

– Это когда невозможно больше стоять под палящим солнцем без движения и слушать раздражающих своим присутствием студенток-самодурок из какой-то там академии, – улыбнулся впервые за последние сутки Путник. Тем не менее, он не мог утверждать наверняка, что его улыбка выражала хоть сколько-нибудь дружелюбия. – Впрочем, спасибо. Если бы не ты, я бы в обморок свалился от скуки.

– Ещё бы, – скривилась незнакомка. – Солнце в зените, а ты даже в тень не спрятался. Или что, в вашем мире не бывает солнечных ударов?

– Бывают. Но они ничто по сравнению с тем, какой удар по моей гордости нанесла ты, сказав, что я пахну как бродяга.

Разговор, каким бы несвоевременным ни показался он поначалу, постепенно приводил парня в чувство. Он даже попробовал пошутить, настолько беседа с девушкой в униформе способствовала его выходу из предпанического состояния. Если посмотреть на это с философской точки зрения, незнакомка спасла его от ещё большего позора.

И злорадная память с удовольствием подкинула Максу воспоминание о Дашке, перед которой его организм точно так же мобилизовал все свои жизненные силы. Куда ни плюнь, сплошная физиология…

– У тебя на груди и правда охранная метка, – заметила она. – Везучий.

– Если ещё хоть кто-нибудь скажет, что Захария мог меня убить, а я отделался простой меткой, я этому человеку в зубы дам. Вне зависимости от его половой принадлежности.

– Что? Нет. Я не это имела в виду.

Максим заинтересованно замер.

– А тебе бы научиться слушать людей, Путник, – поморщилась она. – Может, и не ходил бы тут как неприкаянный.

– Ну, и что же ты хотела сказать?

– А ничего, – довольно улыбнулась вредная девушка.

Ну хоть что-то из измерения в измерение не меняется.

– Да перестань. Не видишь, что мне и без твоих загадок погано?

– Вот и прекрасно, – злобно улыбнулась она ещё шире. – Хамы должны страдать.

– Какая милая незнакомка, – огрызнулся Макс. – Если тебе нечего сказать – иди к себе домой. И помойся. Жара не только из неотёсанных Путников делает вонючих бродяг, знаешь ли.

Девушка не ответила. Она оказалась достаточно симпатичной, чтобы понравиться подавляющему большинству, особенно её и без удивления большие карие глаза. Спортивная, среднего роста, правильные пропорции тела, светлые волосы (впрочем, этот пункт на любителя, у Дашки волосы были каштановые). Вдобавок ко всему чувствовалась в ней какая-то внутренняя сила, вызывающая уважение просто фактом своего наличия.

– Ну хватит, – впервые за время их беседы действительно задетая за живое, девушка круто развернулась к нему спиной. – Поболтали – пора и честь знать. Счастливо оставаться, Путник.

– Совесть есть – на придурка-то обижаться? – сориентироваться пришлось быстро: ему не очень-то хотелось оставаться со своими нерадостными мыслями наедине, а незнакомка пусть и раздражала чем-то необъяснимым, но отвлекала от воспоминаний лучше любого транквилизатора, да и вряд ли бы нашёлся в столице ещё один человек, готовый с ним побеседовать. Удивительно, насколько легко поменялось у Макса мнение, стоило получше её разглядеть. – Ты бы ещё на корову обиделась, что она не так мычит.

– Значит, вот так просто признаёшь, что ты придурок? – она не обернулась, но остановилась и бросила на собеседника тот-самый-взгляд-через-плечо, словно только и ждала, когда её окликнут.

Вот я… наивный, конечно.

– От правды только дураки отнекиваются, – пожал плечами Максим, вынужденный признать поражение в случившейся битве. – Хотя… Если честно, я тот ещё идиот, неизвестная мне девчонка, ты даже не представляешь, насколько.

Стоять тут и ждать, пока на меня снизойдёт чародейское благословение – уж наверняка вершина идиотизма, мало что способно перебить этот фарс.

Спорить так и не представившаяся леди не стала.

– Не то слово, – только и смогла найти в себе силы сказать она, наслаждаясь триумфом.

– А ещё меня хамом называешь.

И снова они устроили гляделки на выбывание. На этот раз – как показалось Максу, из вежливости – сдалась девушка.

Светловолосая, стройная, спортивная, глаза эти большие, правильные черты лица – очаровательная, словом. Первое впечатление оказалось обманчивым, вполне себе она красивая. Но думать о чём-то, кроме еды, не получилось бы, даже если бы и появился у тела такой запрос. Хотя общество другого человека, живого и мало-мальски образованного, скрасило мрачное ожидание, ни на что большее просто не хватало сил. Да и как, чёрт возьми, можно о «чём-то другом» думать? Он неделю назад видел Дашу, обнимал её после тренировки, провожал до дома с очередной секции… Кем надо быть, чтобы теперь за первой подвернувшейся под руку студенткой увиваться?

Стёпой, например. Уж он-то ни одной юбки не пропустил.

– Так что ты там хотела сказать про метку?

– Запомнил, значит?

– У нас не настолько насыщенная информацией беседа, чтобы что-то забыть.

Она помолчала, всё ещё лукаво и задорно (удивительно, как некоторым девушкам удаётся «лукаво и задорно» просто молчать). Затем, позволив себе опустить взгляд на чужую грудь, ещё раз изучила «икс», как если бы сомневалась, настоящий ли знак перед ней. И только потом, уже серьёзно, описала в воздухе размытый круг ладонью.

– Господин магистр редко кого награждает честью носить на себе свои печати. Или запреты. Обычно раздражающие его люди просто… исчезают.

– Ты на какую-то конкретную интерпретацию слова «исчезновение» намекаешь?

– Да нет. Просто как факт.

Облачность больше не спасала. Кожа лица пульсировала горячей кровью, по шее катился пот: дабы проверить теорию незнакомки, Макс коснулся ладонью темечка – оно пылало подобно раскалённой сковороде. Соображал он туго и способность слушать объяснения, чего она там имела и что не имела в виду, терял катастрофически быстро.

– Я, похоже, последние мозги сейчас расплавлю, – заметил он безрадостно. – Нет у вас какого-нибудь средства от перегрева?

– Ты ко мне сразу на «вы», как что-то понадобилось?

– Я про студентов академии этой твоей говорю, – фыркнул парень. – С ровесницей по имени-отчеству – много чести.

Девица сделала вид, что задумалась, даже не стараясь притвориться – поведение было нацелено, без всякого сомнения, на то, чтобы Путник принялся упрашивать.

– Может, и есть, – наконец ответила она. – Только бесплатно не помогу.

– Смеёшься? – заявление и самого-то Макса рассмешило. – У меня ни копейки местных денег.

– А мне твои деньги не нужны.

– И чего ты тогда хочешь от нищего, пахнущего бродягой человека?

– Скажи, зачем господина магистра караулишь, – на светлом лице заиграла победоносная улыбка. – И почему в тень не отойдёшь.

– В таком случае, придётся мне тут помереть, – вздохнул Макс. – Потому что ответа на этот вопрос у меня нет.

С секунду, наверное, студентка глядела на него с нескрываемым изумлением. Затем открыла рот, хватанула воздуха как рыба, закрыла, моргнула и снова открыла. Да так и замерла.

Если бы хоть крупица лукавства мелькнула на лице этого немытого бродяги, называющего себя Путником, остроумного и этим самым остроумием отталкивающего, она тот час бы развернулась и ушла по-настоящему. Играть в подобные игры она давно отучилась – не первый в практике молодой человек пытался расположить к себе очередную красавицу довольно скверно изображённой таинственностью. Вот только ни лукавства, ни напряжения в чертах его лица студентка не обнаружила, хотя обычно вскрывала чужие маски как орехи.

Этот полоумный говорит правду. Как открытая книга, всё на поверхности – вот только поверхность странная сама по себе.

– Тебе, кажется, уже расплавило мозги, – не вкладывая в предположение ни толики насмешки, серьёзно и несколько встревоженно заключила она.