Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 57 страниц)

Нестройный хор голосов других охранников города разразился приглушённым смехом. Они отвешивали ещё какие-то комментарии, но Макс уже их не слышал – повозка въехала в каменную арку.

– Вот ведь скот… – раздражённо буркнул кузнец, подгоняя Плушу. – Ежели б не мастер, у него б и жена померла, и дочка в один день. Никакие повитухи подсобить не решались, не хотели за смерть их ответ нести, трепали, что Касси болезная, что она вместе с плодом скончается. А иным магам, видите ли, эдакая задачка не по статусу. Все отвернулись, один токмо мастер на выручку пришёл – и обеих, считай, с того света возвратил. А всё одно – грязью его поливают, когда не слышит. Какая к чёрту разница, в самом деле, даже ежели и имеется там что-то у них… Грязь, право, даже представлять – дрожь берёт, но, а по существу-то ежели? Не всё ли им-то равно? Тем боле, раз он…

Каглспар вовремя запнулся и прикусил язык. О том, что там «тем более», он явно распространяться был не должен, и в этот раз успел остановить речь до прохождения точки невозврата.

– Что? – осторожно поинтересовался Максим, понимая, что теперь кузнец точно не проболтается, но попробовать стоило.

– Ничего, – отрезал верзила. – Не твоего это ума дело. И уж точно не то, о чём судачить позволительно. Об этом не ведает никто, да и не надобно разнюхивать. О чужом горе не балакают.

Путник послушно заткнулся. Если будет возможность, он обязательно выяснит всё самостоятельно.

Столица Эпиршира встретила их пустыми мрачными улицами. В фонарях вдоль проезжих частей горело тёплое магическое пламя, но света было явно недостаточно, чтобы рассеять тьму в проулках между построенными на один манер четырёхэтажными домами. Телега мерно поскрипывала в такт шагам лошади, и они спокойно продвигались по городу, никому не мешая и ни на что не отвлекаясь. Дороги оказались достаточно широкими, чтобы на них спокойно могли поместиться три телеги бок о бок, всё выложили брусчаткой и облагородили на манер Эпфира. Вернее, скорее всего, это Эпфир облагородили на манер Эпиркерка. То тут, то там на глаза попадались вывески различных магазинов и даже летние веранды, повсюду можно было привязать верховую лошадь, местами прямо к дверям лавок подводили широкие площадки – чтобы было где разгрузить телегу, – и в целом архитектура города мало отличалась от того, что видел Макс прежде. Дома повыше, побелее, но в основном – схожий образ. Плуша шагала, оскальзываясь на булыжниках, и тянула их повозку вполне бодро, чувствуя скорое возвращение домой, хотя ясно как день, что в этом странствии она здорово утомилась.

Утомились и оба путешественника. Когда вырулили к стоящему в отдалении коттеджу с большой пристройкой, Каглспар уже еле руками шевелил. Выгружаться старались тихо, но стоило повозке подкатить к дому, как на втором этаже загорелся свет. Послышались шаги, потом топот, и едва кузнец успел отпрячь измученную кобылку, дверь распахнулась, и две маленькие детские фигурки вихрем с визгом подлетели к нему и едва не сбили с ног.

– Милые мои, – промурлыкал верзила, сгребая детей в охапку и поднимая над землёй, как большой ручной медведь. – Как я стосковался по вам, как вы тут?

– Всё замечательно, папочка! – хором ответили малыши, вцепившись в его одежду не по-детски сильными ручонками. – Мама тебе ужин вкусный сготовила, она как знала, что ты сегодня вернуться сможешь, а не завтра к утру!

– Тихо вы, – с умильной улыбкой шикнул Спар. – Людей побудите.

На пороге показалась и жена кузнеца. Вопреки стереотипам, довольно стройная женщина с растрёпанными со сна волосами и в длинном ночном платье. Она прислонилась плечом к косяку, скрестив на груди руки, и наблюдала за картиной воссоединения семьи с сонной доброй улыбкой. Каглспар прямо с висящими на нём отпрысками подошёл к Бертше и крепко поцеловал, словно не виделся с ней целый год. На мгновение Макс допустил мысль, что такая догадка может оказаться правдой.

– Милый, кто с тобой? – мягко спросила женщина, когда заметила парня, неловко мнущегося у телеги с сумкой в обнимку.

– Это, душа моя, новый Путник, Максимом кличут, – Спар жестом велел ему подойти. – Он до завтрашнего дня у нас побудет, а потом к Захарии пойдёт на поклон.

– К магистру? – медленно отгоняя от себя остатки дремоты, переспросила Бертша. – Смелый юноша. Давайте, заходите скорее в дом. Ты тоже, Путник, – она посмотрела на Макса оценивающе и довольно улыбнулась: ей явно понравилось то, что она увидела.

Максим неловко переступил порог, прижимая тяжёлую ношу к животу как родную, и очутился в светлом, режущем с непривычки глаза освещённом коридоре. Ход вёл в обеденный зал, где уже стояло накрытое полотенцем блюдо с чем-то очень вкусно пахнущим. Женщина закрыла за гостем дверь и пригласила пройти внутрь, дети отлипли от папы и теперь с нескрываемым восторгом наблюдали за каждым взглядом и движением чужака. Сынишка кузнеца выглядел немного старше своего возраста – лет на семь, – а девочке, кажется, было не меньше одиннадцати. Сходство с отцом прослеживалось только в их крепких телах, а вот лица оказались при ближайшем рассмотрении точной копией лица матери.

– Я была уверена, что ты успеешь сегодня, чтобы отоспаться перед завтрашними делами, – ворковала наконец проснувшаяся до конца женщина, усаживая мужа за стол. – Правильно сделал, что решил нигде не останавливаться на ночь. Дети тебя очень ждали, я, наверное, час не могла уложить их. Особенно Пьетра.

– Маму не слушался? – кузнец кинул на примостившегося рядом мальчика строгий взгляд.

– Слушался, папочка! Слушался! – запротестовала Элианна, садясь по другую сторону от главы семейства. – Просто очень хотел тебя видеть, очень соскучился, вот и не мог уснуть.

– Дружные они у меня, сорванцы, – пояснил робко разместившемуся за столом гостю кузнец. – Ешь, подлеток, набирайся сил. Завтра у тебя важный день, нужно ко всему быть готовым.

– А что за день? – наперебой загалдели дети. – Что за день?

– Завтра юный Путник пойдёт на поклон к магистру Захарии, – пояснил Спар. – Будет проситься к нему в ученики.

– А магистр строгий учитель? – пискнул Пьетр.

– Строгий, как же. Может быть, придётся Максиму ещё к Михейру возвращаться.

– Как же он поедет, у него же лошади нет? – Бертша села напротив Путника и нахмурилась. – Или муженёк мой тебя довезти собрался?

– Мне всё одно надобно уехать в Эпфир послезавтра, – нехотя произнёс Каглспар.

И тогда Макс в полной мере понял, насколько жена кузнеца может быть жёсткой. Вот ей-богу, лучше бы Спар промолчал. Малыши, почувствовав приближение шторма, быстро чмокнули отца в щёки и стремглав убежали на второй этаж, не желая становиться свидетелями семейных разборок. Парень бы с превеликой радостью последовал за ними, если бы имел на то право. Хотя женщина не собиралась кричать и браниться, а её лицо не искажалось гневом, что-то жуткое появилось во взгляде на мужа. Что-то, чего ни Максим, ни Каглспар с удовольствием бы больше никогда не видели.

– И надолго? – спокойно спросила Бертша, не мигая глядя Спару в глаза.

Лучше бы кричала, – подумал Макс, стараясь слиться с интерьером.

– Дней на шесть, – сжав вилку, ответил кузнец и опустил взгляд в стол.

– По просьбе магистра?

– Нет, милая…

– Тогда я против, – отрезала она. – Если бы это было поручение господина, я бы ещё могла понять, к чему такая срочность. Вошла бы в положение. Но тебя не было почти три недели, дорогой супруг, и я не вижу ни одной причины, по которой тебе нужно уехать в Эпфир послезавтра.

– Это просьба Фергуса, ты же ведаешь…

– Да хоть короля Хэдгольда! – отрезала Бертша, сверкнув глазами. – И нет, я этого не понимаю. Я знаю, что у магистра сложная ситуация, и знаю, что он доверяет тебе как никому другому. Но его поручения, насколько мне известно, окончены. По крайней мере, на ближайшее время. Ты стараешься для нас с детьми, разъезжая по приказам Фергуса и других соседей, но за всей этой работой Элианна с Пьетром не видят отца, а я не вижу мужа. Если надо обойтись без лишнего подарка, чтобы ты проводил с нами больше четырёх месяцев в год, мы без труда обойдёмся.

– Я ужо дал согласие, Бертша.

Она долго глядела на него своими огромными карими глазами, потом молча поднялась из-за стола и так же молча удалилась наверх, вслед за детьми. Продолжать разговор, как она вполне ясно дала понять, было бессмысленно. Кузнец вздохнул так тяжело, словно сбросил с себя многотонную ношу, и вытер покрывшийся испариной лоб ладонью.

– И вот так всякий раз, – заключил он и поднял с блюда полотенце. – И ведь мои любимые рёбра зажарила, шельма… люблю её, Максим – не воображаешь как шибко. Но характер этот…

– По меркам нашего мира, она разговаривала ещё очень деликатно, – пожал плечами парень, протянув руку к свиным рёбрышкам. – Можно мне?

– Бери-бери, – согласно кивнул Спар.

Ели они в тишине. Со второго этажа доносился какое-то время едва различимый топот маленьких ножек, потом скрипнули постели и всё затихло. Видимо, отпрыски наконец улеглись. Ужин, приготовленный Бертшей, оказался крайне вкусным и сытным – уже после третьего ребра Максим почувствовал, что есть больше не может, как ни старайся. Отставив тарелку, он откинулся на спинку стула и, разморённый долгой дорогой и полным желудком, едва не уснул прямо за столом.

– Давай-ка ложись, подлеток, – кузнец указал на лежанку возле камина на первом этаже, которую семейные обычно использовали для совместного времяпровождения. – Там одеяло лежит, возьми его. А суму сюда давай, а то сызнова денешь куда-нито.

– В твоём доме, я думаю, никто её не украдёт, – улыбнулся парень, переползая на кушетку.

– Укладывайся, шут придворный. Завтра рано будиться.

Спар поставил посылку для магистра на стол, тяжело поднялся по лестнице и скрылся в тёмном проходе второго этажа. Какое-то время из спальни хозяина доносились голоса, а потом дом погрузился в полную тишину. Сон отступил и пришёл потом к парню не скоро: он думал о том, как же всё получится завтра, представлял долгожданную встречу и не мог определиться, какие чувства по отношению к предстоящему событию испытывает. За последнее время он столько всего услышал о чародее, что можно было бы психотерапевтическую книгу написать по амбивалентному состоянию (а заодно и на тему сексуальных психопатологий главу вставить, если то, о чём спрашивал Йен, правда), и теперь разрывался между стойким отвращением и столь же стойким восхищением по отношению к личности, с которой даже не виделся ни разу.

В конце концов, весело ли колдуну жить в городе – и даже в стране, – где практически все его ненавидят? Легко ли ему ходить по улицам, когда почти каждый если и не плюёт в спину – из страха, – то шепчет гадости? Может, он потому и поручает свои дела Каглспару, что не желает давать лишних поводов для сплетен? И почему, раз он может вернуться на Землю, он этого не делает? Зачем продолжает жить здесь – дело же наверняка не только в магии? Что его держит в Пабер… пабербреб… короче, на этом полуострове?

И сумка ещё эта так манит к себе… словно просит в неё заглянуть.

Макс осторожно поднялся с дивана и подошёл к обеденному столу. Тихо, чтобы не было слышно наверху, расстегнул молнию и посмотрел на шкатулку, искрящуюся в свете масляной лампы. Она просто лежала там, и в ней ровным счётом не было ничего необычного, но парню вдруг показалось, будто из недр ящика доносится какой-то неразборчивый шёпот. Что говорил этот шелестящий голос, он не понимал – смахивало больше на звук ветра, запутавшегося в кроне деревьев, – но звучало очень красиво. Почти ласково. Чёрные символы на боках и крышке поглощали в себя скупое освещение, они казались прогалинами в космическое пространство, к которому можно было протянуть руку – и вселенная засосёт тебя в свои бескрайние безвоздушные просторы, погрузит в царство бессистемной пустоты, в которой придётся провести целую вечность. Прав был стражник на воротах: это крайне нехорошая вещь.

Путник рывком закрыл сумку и лёг на кушетку. К чёрту это всё, он слишком устал, чтобы думать о жизни магистра или чарах шкатулки.

Низкий потолок, перекрытый балками, стал последним, что увидел Максим, прежде чем провалился в сон.

Так закаляется характер

Утро выдалось светлым и прохладным. Лето, казалось, отгремело финальными аккордами жары – или, возможно, в Эпиркерке в принципе было посвежее, чем за пределами крепости, – небо заполонили полупрозрачные облака, раскинувшие пушистые животы от горизонта до горизонта, а над крышами гулял уже вполне крепкий свежий ветер. Оживший с рассветом город пах хлебом и сладостями – где-то неподалёку работала пекарня, – голоса людей разлетались над улицами и площадями подобно вспорхнувшим с цветов бабочкам: то громкая, то тихая, их болтовня сливалась в неразличимый монотонный гул. Мир, нарушенный Падальщиками и деревней воришек, вернулся в душу Макса, стоило ему открыть глаза и прислушаться к пульсирующему сердцу Эпиркерка. Через распахнутое окно в комнату забирались солнечные лучи, со двора тянула к дому чёрные ветки старая яблоня. Впервые за много дней парень не слышал пения птиц – если они и обитали в столице, их щебетание легко перекрывалось стуком копыт, скрипом телег, топотом горожан и ещё десятком других звуков.

Всё тот же потолок с массивными балками, нерастопленный камин с почерневшими от сажи стенками, лежанка и покрывало из сшитых друг с другом шкур каких-то зверей – не успевший привыкнуть к ежедневным переездам, Максим несколько секунд определял своё нынешнее местоположение, потом вспомнил, докуда они со Спаром добрались-таки, и вернул поднятую уже было голову обратно на подушку. Уж где-где, а здесь ему никакие опасности не грозят.

Эпиркерк отдалённо напоминал родной город – не строением улиц и обликом домов и не наличием на проезжей части лошадей, разумеется, а теми чудесными многоголосыми разговорами, отличающими город от деревни. Людей здесь жило много – слава богу, наконец-то знакомые парню толпы на тротуарах, наконец-то бурление возле магазинов, наконец-то невозможность познакомиться со всеми местными обитателями за полчаса! Он едва сдержался, чтобы не заурчать от удовольствия. Хоть что-то в новом мире, в чём он мало-мальски ориентировался.

Не до конца проснувшийся мозг различил игривое детское сопение спустя несколько минут. Приоткрыв глаза, Макс сначала с умственным напряжением загрузил получаемую информацию, а лишь затем скосил взгляд и заметил два детских затылка, торчащих из-за кресла. Очевидно, ребята попытались спрятаться, чтобы исподтишка рассмотреть иноземного гостя, но в силу возраста не рассчитали соотношение размеров убежища и своих. Притворившись вновь задремавшим, юноша сохранял неподвижность – это сработало: лица малышей опасливо выглянули из укрытия и, стоило им пересечься глазами с сонным взглядом Путника, тут же с задорным визгом скрылись обратно. Развлекались Каглспаровые отпрыски, не иначе.

Рефлекторно глянув на стол, Максим обнаружил сумку в том же неприкосновенном состоянии, в котором оставлял её вчера, и расслабленно выдохнул: ни Элеанна, ни Пьетр к ней не прикасались. Уже хорошо.

Из зоны дома, невидимой с его ракурса, донеслись до слуха стремительные и раздражённые шаги. Они приблизились, из-за угла выплыл женский силуэт и тут же недовольный, приглушённый практически до шёпота голос одёрнул:

– Не мешайте ему отдыхать, марш наверх.

– Да не стоит, я всё равно проснулся, – приподнимаясь на локте, ответил Макс. Он только теперь осознал, что всю ночь проспал в уличной одежде – на коже остались мерзкие ощущения фантомного сдавливания. – Было бы глупо проделать такой путь и не встать вовремя.

– В таком случае, Путник, приглашаю поесть.

Бертша мягко указала на накрытый стол, предлагая завтрак, и кивком головы велела малышам убираться восвояси. Ребята подчинились, как хорошо надрессированные собаки, подтверждая слова Спара и собственные соображения Максима: с детьми женщина не церемонилась.

– Вчера я имела неосторожность быть недостаточно вежливой с мужем в твоём присутствии, – медленно добавила она, без особо энтузиазма признавая собственную неправоту, и неторопливо села за стол напротив Путника. – Прости, что тебе пришлось всё это выслушивать. Обыкновенно я не имею привычки отчитывать его столь неподобающим образом.

– Я понимаю, – кивнул Макс.

Про сомнения в истинности последнего утверждения, впрочем, он благоразумно решил вслух не говорить. Парень мог представить, каково это – так долго не видеть близкого человека, сам через подобное испытание проходил с пятилетнего возраста. Мама, чтобы их со Стёпой содержать в достатке, тоже иногда не появлялась дома сутками, хотя её отсутствие и не шло ни в какое сравнение с поездками кузнеца. Одно дело – две-три ночные смены в неделю, и совсем другое – видеть родных четыре месяца в год.

– Хорошо, если так, – она внимательно следила за мимикой собеседника, выискивая следы неискренности. С раннего детства ей доступно объяснили, как мало на свете мужчин желают связать жизнь с такой характерной особой: в Паберберде строптивых женщин считали неправильными, дурно воспитанными, так стоит ли удивляться, что слова юноши о понимании не были приняты на веру? – Не хочу, чтобы ты держал на меня обиду.

– Да вы что! – удивился Максим, поднимаясь с кушетки: спать на ней оказалось не слишком удобно, у него затекло плечо. – Я сам подолгу не видел мать, она старалась ради нас с… с братом. И могла не появляться дома по несколько дней. Так что я не понаслышке знаком с чувством тоски по родным. И уж точно не обижаюсь.

– Бертша, – женщина протянула ему руку и совсем не по-женски крепко её пожала. – Муж нас, конечно же, толком вчера не представил, но ничего. Он зато рассказал, что ты уничтожил четырёх Падальщиков на вашем пути, это правда?

– Вроде того, – смущённо ответил парень.

– Очень умно с твоей стороны убить этих поганых созданий, – в глазах жены кузнеца появился нездоровый огонёк. – В прошлый раз Спар уже с ними столкнулся и едва смог уйти живым. Если бы не ты, в этот раз точно бы его не отпустили. Падальщики эти много крови попортили нашему королевству, выжечь бы всё их гнездо к диаволу – да у короля проблем хватает, чтобы ещё и с этими чудовищами разбираться, и неясно, где эти создания родятся. Будь у меня возможность, я бы сама пошла их резать.

Её неприкрытая радикальность звучала очень знакомо и… даже приятно. На Земле многие женщины на проверку оказывались именно такими – с мягким характером выживали и становились успешными редко, – и Макс совершенно не удивлялся и не находил ничего «резкого» в подобных высказываниях – возможно, потому что просто давно уже к ним привык. Но Бертша, осознав, что только что сорвалось с её уст, густо покраснела от злости на саму себя и поспешила замолкнуть.

– Мне бы вашу смелость, – заметив это, ответил Макс: он не кривил душой и не хвалил в попытке успокоить, а говорил искренне и с проявлением уважения, говорил точно так же, как только что говорила она – то, что думал.

Женщина верно расценила признание юноши. И пускай ничего не сказала, внутренне была ему благодарна – не за восхищение смелостью, а за непроизнесённое разрешение высказывать настоящие мысли, показывать настоящие чувства и быть настоящей в присутствии мужчины.

Макс убрал со стола сумку (она, к его удивлению, успела за ночь ощутимо потяжелеть, хотя пакет с его плавательными принадлежностями кто-то вытащил и аккуратным кульком свернул на полу) и сел поближе к варёным яйцам и мясу – избыток белка в рационе аборигенов был вполне оправдан, физического труда тут требовалось с лихвой, но всё же ему остро не хватало клетчатки. Дома юноша мог поужинать парой огурцов и стаканом молока, поэтому местное изобилие давало о себе знать громко возмущающимся голосом кишечника.

К счастью, пока обходилось без эксцессов, и всё же адаптация пищеварительной системы к местному меню могла дать о себе знать позже. Хотелось верить, что этого не произойдёт. Еда однозначно тяжёлая, а переход – однозначно резкий.

– Доброе утро, – громыхнул, входя в дом, Каглспар.

Для встречи с работодателем он преобразился до неузнаваемости: чистая рубаха, крепко обтянувшая здоровенные плечи и бицепсы и ниспадающая с широченной груди, рабочие штаны свободного кроя со вставками на коленях и бёдрах из какой-то чёрной и очень плотной на вид кожи, через локоть молодецки переброшена лёгкая куртка, на ногах – осенние кожаные сапоги с крохотными блестящими бляхами на голенищах. Густая копна бурых волос убрана в хвост, борода расчёсана – он попытался даже придать ей какую-никакую форму, – лицо ещё румяное после безжалостной утренней чистки, с красными следами коротких ногтей – Макс предположил, что кузнец яростно счищал с щёк остатки дорожной пыли.

Бертша оглядела супруга бегло и демонстративно отвернулась: ясно как день, что, невзирая на необходимость попросить у Максима прощение за вчерашний спектакль, она совсем не считала себя ни в чём виноватой. Впрочем, по лёгкой улыбке, которую она на всякий случай торопливо прикрыла ладонью, можно было догадаться, что женщина не только приложила руку к внешнему виду своего возлюбленного, но и осталась проделанной работой полностью удовлетворённой. А вот молодому Путнику потребовалось-таки немного времени, чтобы сопоставить блистательно ворвавшегося в дом здоровяка, которого спокойно повернулся бы язык назвать даже франтом, с образом грязного лохматого возничего с мозолями от вожжей и ботинками, по колено залитыми грязью.

– Выспался, подлеток? – скалясь во все тридцать два, поинтересовался кузнец.

– Вроде как, – нашёл всё же подходящие слова Максим. – Я тебя, если честно, не сразу узнал.

– Благо. Видать, разбогатею. Ребятишки тебе не мешали? Мы им велели себя тихо вести, но ты ж разумеешь – дети… Шибко страшишься?

В такт последних его слов желудок Макса в панике скрутило до размеров узла на нитке. Разговоры о Падальщиках и малышах сместили фокус внимания с предстоящего события, но напоминание кузнеца окатило как ледяной душ. Меньше часа остаётся до встречи… Он бы вряд ли смог объяснить причину беспокойства, но ощущал себя отчего-то абитуриентом в крутом столичном институте, приехавшим из провинции и вставшим в одну очередь с золотой молодёжью.

Несколько лет назад ему на глаза случайно попалась интересная статья. Речь шла о щуках, над которыми учёные мужи родного мира решили поставить эксперимент: взяли несколько речных хищниц и поместили в прозрачный аквариум в несколько метров шириной. Дождавшись, когда рыбы привыкнут к своему новому пристанищу и досконально изучат внутреннее устройство, экспериментаторы поместили посередине прозрачную стенку – поместили таким образом, чтобы щуки при всём желании не могли попасть во вторую половину аквариума. Места им стало катастрофически не хватать: ведь популяция в количестве не поубавила, а пространство для плавания сократилось ощутимо. Они толкались, бросались друг на друга, но вынуждены были тесниться на отведённой им половине, поскольку сталкивались с невидимой глазу преградой в виде злосчастной стенки. Через некоторое время стекло убрали… Но ни одна из щук, даже испытывая катастрофическое неудобство, не предприняла больше попыток отплыть в свободную зону.

Максим очень хорошо запомнил ту статью. «Выученная беспомощность» – так назывался эффект, постигший несчастных щук. Если объект привыкает к своему бессилию повлиять как-либо на ситуацию, он оставляет всякие попытки.

Почему он вспомнил про этот аквариум именно сейчас?

– Есть немного.

– Это дело благое, – подходя к столу и на ходу впихивая в рот огромный кусище говядины, сказал верзила. – Значится, всё пройдёт как следует.

– Думаешь?

– А чего страшного может стрястись? Не пришибёт же он тебя, – гоготнул явно пребывавший в отличном расположении духа здоровяк. – А ежели до остального бдишь, то всё станется ладно, что бы ни сталось. Коль отошлёт тебя к Михейру – так тому и быть. А коли каким-то чудом вдруг решит при себе оставить – и того лучше. Ты, подлеток, не боись: мы с Бертшей за тобой приглядим.

– И всё же я одного понять не могу, – протянула женщина, подперев кулаком круглое моложавое лицо. – Почему ты хочешь именно к магистру Захарии пойти учиться? Он человек очень непростой, если ты не знаешь…

– Аки ему не знать-то, ежели все вокруг ужо вдоль да поперёк объяснили всё? – недовольно вставил кузнец.

– А я не с тобой разговариваю, – спокойно отрезала она и вновь обратилась к Максу: – Так почему, если не секрет?

Парень молча откусил хлеба, чтобы дать себе время на осмысление дальнейших слов. Он и себе-то не мог полноценно ответить на этот вопрос, как бы ни ковырялся во внутренних мотивах, так что же ему теперь объяснять? Про загадочное чутьё? Про желание проверить себя на прочность? Про привычку подчиняться авторитетным старшим – таким, каким был его тренер? Или как брат? Всё это глупости, несуразные отговорки, наверняка истинные причины крылись где-то гораздо глубже – вот только где и какие?

– Мне просто кажется, что он сможет обучить меня лучше остальных, – неуверенно ответил он наконец. – Все про него говорят, что он очень сильный маг и много чего умеет…

– Быть сильным и уметь эту силу верно преподать – две разные вещи, мой мальчик, – мудро изрекла Бертша, не сводя с него цепкого взгляда. – Колдун-то он замечательный, выдающийся, а вот наставник… Вот тут не знаю. У него ещё не было учеников, насколько я помню.

Супруги переглянулись. Справедливое замечание, не поспоришь, но оно совсем не приблизило юношу к поиску нужных ему ответов – напротив, даже слегка размыло складывавшиеся уже было очертания цели.

– Нужно просто сходить, побеседовать, а потом действовать по ситуации, – решительно сказал Макс, откладывая недоеденный ломоть хлеба на край тарелки. – Когда выдвигаемся?

– Да вот теперича и отправимся, ежели готов, – Спар взялся за лямки многострадальной спортивной сумки и поднял поклажу в воздух. Внутри перекатилось и лязгнуло что-то тяжёлое, чего вчера там однозначно не было. – Я как раз за тобой шёл, будить.

Мужчины молча вышли в коридор – Бертша проводила их внимательным взглядом и даже кратко чмокнула мужа в плечо, потому что выше не доставала – и так же молча покинули дом. Может, потому что оба слегка беспокоились, а может и по другой какой-то причине.

По улице сновали десятки людей. Хотя выходные только что прошли, и им самое время было бы приступать к работе, никто особо не торопился занимать свои дежурные посты. Стояли или прогуливались, обсуждая последние новости или дела семейные, смеялись, кое-где над головами болтающих поднимались прозрачные струйки дыма – это люди курили трубки, – и атмосфера царила самая непринуждённая и спокойная. Столица, по представлениям Макса, не должна так выглядеть в первый рабочий день недели. Здесь должна работа кипеть, а не беседы… разве нет? Или по местному календарю ещё воскресенье?

– Слушай, – вспомнил подробности вчерашней беседы со стражниками парень. Непривычная тяжесть багажа и новый звук металлического переката вовремя наложились одно на другое. – Ты накануне про какие-то канделябры затирал, но я кроме шкатулки ничего в сумке не видел.

Кузнец лаконично угукнул.

– И когда мы сено у реки из повозки выгребали, никаких других вещей я в нём не находил.

На сей раз кузнец не отреагировал никак.

– Может, объяснишь, где ты их прятал?

– Тута.

Здоровяк нехотя отогнул лацкан куртки, повисшей на локте, и бережно вытащил из внутреннего кармана уголок какого-то крохотного мешочка не то из бархата, не то из драпа. Даже не увидев вещицу целиком, парень догадался, что она магическая: во-первых, по размерам (мешочек вряд ли превышал размер детской ладошки, если Макс верно достроил в воображении невидимую его часть), а во-вторых – по крохотным драгоценным камушкам, намертво пришитым к верхнему краю. Шнурок затягивался по типу кулисы – стандартное строение для Земли – и был вышит какими-то рунами настолько плотно, что под серебряной нитью едва проступал его настоящий чёрный цвет.

– Ты не гляди, мол, она такая крохотная, – спешно заталкивая мешочек обратно, сдавленно прошептал кузнец. – Это не простая вещица, а колдовская – от одной колдуньи подарок для нашего чародея. В неё что душе угодно можно спрятать, а ни в весе, ни в ширине не изменится.

– Не понял, – юноша машинально сжал челюсти и уставился на спутника одним из взглядов, которыми пользуются обычно на заводах вместо паяльника. – То есть, мы прятали шкатулку в моих вещах, чуть не просрали в той дебильной деревне, едва не присели в тюрьму за контрабанду в Эпфире, хотя всё это время ты мог просто убрать её в этот свой зачарованный мешочек? Ты прикалываешься надо мной?

– Никуда я не «прикалываюсь», я тебе не брошь, – фыркнул Спар раздражённо. – Дослушай сперва, что тебе взрослые балакают, а опосля ужо выводы делай. Вот дурной ты, не устану твердить!.. Не можно так: у мошны, окромя сильных, и слабые стороны имеются. Шкатулка сама магическая и точно так же устроена, коль мастеру верить – он строго-настрого запретил одно в другое прятать. Тем паче, что мошна эта токмо один раз раскрывается, дабы спрятать в неё что, да токмо один раз закрывается.

– Одноразовый, – покивал Макс. – Ясно теперь.

– Дурной ты какой, а, дослушай сперва, велено! Много можно мошну пользовать, токмо коль сызнова её открыть и что иное в неё спрятать, прежнее изменится аль вовсе пропадёт.

– А, – осторожно, убедившись сначала, что на этот-то раз кузнец точно закончил мысль, ёмко изрёк юноша. – С дефектом мешочек.

– Да аки тебе удобно. Токмо закрой рот теперича и про вещицы боле ни слова.

Они шли вдоль по улице, и многие здоровались или приветственно кивали знакомому человеку ещё издалека – его высокую фигуру сложно было не заметить над толпой. Да и как не уважить единственного, скорее всего, кузнеца во всей округе: любой серьёзный конфликт с человеком подобной профессии неизбежно приведёт к тому, что даже самые примитивные бытовые предметы вроде подков или гвоздей придётся заказывать из других городов или втридорога покупать у странствующих торговцев. Но один раз, Максим готов был поклясться, до его слуха донеслось чьё-то брюзгливое «псина чародейская», обращённое в спину Каглспара. Путник этому факту настолько сильно удивился, что обернулся посмотреть, у кого язык повернулся сказать против его знакомого нечто плохое – в особенности при условии, что выше и крупнее Спара в городе, кажется, не было никого, а любителей получать за подобные высказывания по морде обычно не находится. Дряхлая бабулька с головы до ног в чёрном, стоило их взглядам пересечься, плюнула им вслед и торопливо засеменила прочь.