Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 57 страниц)

– Дело не в родословной и уж точно не в сословии, дело в том, что вы несёте чушь, дорогой Дан! – розовые пятна на коже старика постепенно багровели. – И если кто-то в моём присутствии говорит глупости, я останавливаю его вне зависимости от сословия и народности!

– Господа, прошу вас, вернёмся к голосованию!

Труды Соллера, как бы ни было печально, остались незамеченными: сцепившиеся члены совета распалялись, давно позабыв о первоначальной причине их спора, и только загремевший львиный рык, перекрывший их взвившиеся от ярости голоса, заставил всех затихнуть. Несколько секунд в повисшем молчании свидетели и присяжные глядели на оскаленные клыки кхар.

– Прошу прощения, – деланно прокашлялся Ракхани. – Надо же было как-то привлечь ваше внимание.

– Напоминаю, что остался ещё один голос, – выступавший в роли некоего медиатора, дворянин указал на безмолвного Захарию. – В настоящий момент шестеро высказались «против» защиты Хошо и один высказался «за», господин магистр.

«Господин магистр» адресованное ему обращение полностью проигнорировал. Возникло ощущение, что он тихо и незаметно для остальных скончался – не дрогнуло ни мускула в его расслабленном, полностью лёгшем на спинку кресла теле, болезненно-тонкие руки с подлокотников свисали слегка неестественно, остекленевший взгляд за последнюю минуту не сдвинулся ни на миллиметр. Довольно долго на него смотрели изучающе и нерешительно. Затем, явно чувствуя дискомфорт, Соллер вновь обратился к чародею по титулу.

– Я вас слышу, – почти не размыкая губ и не двинувшись ни на йоту, сообщил Захария на грани слышимого.

Макса пробрало: в детстве он однажды сходил в кукольный театр на свою голову и долго потом плакал от страха, когда на сцене оказался чревовещатель со своим исчадием ада из папье-маше. Впечатление оказалось настолько сильным, что бедняга пронёс эту память через годы – и теперь содрогнулся, глядя на то, как опустевшее тело колдуна подаёт голос.

Поверхностного сканирования юноше хватило, чтобы собрать воедино разрозненные кусочки надвигающегося решения. Лау Дан прикусил себе щёку до крови, но сказать в защиту своей позиции ему было уже нечего. Захарию хорошо знали как человека предусмотрительного, частенько скупого и крайне прагматичного – эфемерные понятия о чести и справедливости волновали его редко и только в случаях, когда сулили выгоду самому Захарии или его ближайшему кругу. Ситуация казалась лантанцу решённой – потому-то он и сверлил взглядом пол под своими ботинками и кусал так яростно губы, словно в ожидании смертного приговора. На иной исход не рассчитывали и остальные. Только Соллер был обеспокоен и следил за лицом чернокнижника пристально, высматривая что-то понятное и доступное в полностью расслабленных чертах. Нахмуренные брови – единственное проявление эмоции – вызывало в дворянине объяснимое беспокойство.

Непонятно только то, почему его голос вообще потребовался, – задумался молодой Путник. – Очевидно, что даже с его решением «за» голосов «против» будет большинство. Если только у них не иной подсчёт баллов. Или у старика тупо веса больше?

– Голосую «за».

– Что? – во вспыхнувшем тут же пожаре споров отчётливо прозвучал только вопрос Тита Остари: искренне растерявшийся, бывший священник во все глаза смотрел на поднявшего наконец взгляд чернокнижника как баран на новые ворота и даже не сразу нашёл подходящие слова. – Но… Постойте, магистр, не понимаю… Как… Почему?

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, обмениваясь невербальными сигналами, понятными только им двоим, пока остальные, неравномерно разбившись на несколько групп, шептались и старались разобраться в противоречивых соображениях.

– Не понимаю: ведь он сам описал наши действия с расчётом на то, чтобы обезопасить «Пакт» и не иметь с Хошо ничего общего…

– Я в замешательстве…

– Поддерживаю Тита, рисковать гильдией глупо…

– У нас два голоса против шести, по правилам Устава…

– Предлагаю выслушать господина магистра, – только что вместе с остальными решивший скормить кривоногого Хошо королевской службе безопасности, суетливо засомневался в своей позиции Бастик и громко призвал членов совета к вниманию. – Не исключено, что мы не учли каких-то фактов, имеющих для гильдии массу значения.

– Вы правда хотите сунуть голову в костёр, магистр? – Ракхани повернувшимся ходом дискуссии был явно не удовлетворён. – И ради кого? У Хошо даже с натяжкой нет того влияния на местный рынок, ради которого можно было бы отстаивать его интересы.

– Давайте дадим господину магистру возможность сказать, – настойчиво повторил Шантри и в не свойственной ему манере глянул на двухметрового «льва» откровенно жестковато.

Максим впечатлился. Даже уважением к нему проникся.

– Ты давно меня знаешь, Ракхани, – ровно, спокойно и мягко проговорил Захария, – И знаешь, что в первую очередь я защищаю интересы гильдии, а уже только потом – частные интересы её членов. И давайте не будем забывать, что Атталь-Ромари фактически членом гильдии не является.

– Тогда какая муха тебя…

– Однако факт его сотрудничества только с нами широко известен, – не дал договорить колдун, избавив кхара тем самым от необходимости отвечать впоследствии за грубое высказывание, – Равно как известен и уникальный для Цельды пункт нашего Устава «о защите членов гильдии, её сотрудников и партнёров, попавших в затруднительное положение по вине третьих лиц».

– Мы смогли значительно расширить сферу своего влияния в королевстве именно благодаря этому пункту, – так, словно это была лично его заслуга, пояснил Шантри Максу на ухо. – Ваш Мастер изволил предложить.

– Довольно долгое время «Пакт» наращивал мощь благодаря обещанию обеспечить защиту – в том числе от мошенников. Пока другие гильдии закупали новые караваны и дрались за охраняемые тракты, мы инвестировали в юристов и адвокатов, не так ли? Торговые отношения с большей частью наших давних партнёров, выросших к сегодняшнему дню в китов, были созданы во многом на основе наших гарантий, поскольку на тот момент, как вы помните, ничего другого, выгодно оттенявшего нас на фоне конкурентов, мы предоставить не могли.

Пока колдун говорил, члены совета начинали потихоньку осознавать, к чему клонится ностальгический монолог.

– Хошо – не первый, с кем мы сотрудничаем и у кого возникли проблемы с законом. Но отказав ему в помощи, мы создадим прецедент, и на месте наших партнёров я бы задался очевидным вопросом: а когда «Пакт» в следующий раз откажется защищать своих? И кто будет этим следующим? Доверие будет подорвано – в лучшем случае, с нами начнут разговаривать сквозь зубы. В худшем, мы не только не сможем найти новые контракты, но и потеряем старые. Да, мелкие игроки продолжат стягиваться – малышам всегда нужен кто-то покрупнее, – но по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, это объедки.

Из кармана Захарии скользнула трубка. Он неторопливо забил её и поджёг табак – воздух над головами наполнился приятным золотистым переливом дыма.

– А теперь давайте представим развитие событий, если мы за Хошо заступимся, – выдохнув через ноздри, продолжил колдун. – Очевидно, мы сразу же привлечём повышенное внимание конгресса и всего столичного дворянства. Не исключено, что и Его Величества собственной персоной. На какое-то время крупные сделки, особенно связанные с правящим аппаратом, обретут для нас зону повышенной опасности – если их вовсе не запретят до окончания следствия. Но как мы будем выглядеть в глазах наших партнёров?

– Как заступники, – подозрительно легко капитулировал Ракхани; Макс ожидал от него побольше сопротивления.

– Именно так. И из «просто крупной гильдии» мы превратимся в непримиримых борцов за справедливость. В кошку, готовую до последнего вздоха с яростью и самоотверженностью защищать своих котят от большого и страшного охотничьего пса, даже если никто другой не осмеливается с этим псом связываться.

– Интересная метафора, – нахмурился, но, кажется, не обиделся кхар.

– Никогда раньше связь наших партнёров с преступлениями не была так опасна, – Захария позволил себе нахмуриться. – Именно это и сделает наше участие наиболее ценным. Легко отстаивать чьи-то интересы, когда фактически ты ничем не рискуешь, но когда гильдия готова поставить на кон собственные интересы, это совсем другой разговор. К тому же, выиграв тяжбу Хошо, мы продемонстрируем силу, о которой другим гильдиям только мечтать остаётся.

– Это может очень плохо сказаться на отношениях с королевством, – резонно заметил Тит. А потом, отринув дипломатичность, сказал то, от чего Максима начало потряхивать. – Я не хочу вас оскорбить, господин магистр, но между вами и остальными членами совета есть одно весомое отличие: вы давно находитесь с короной в весьма… неоднозначных отношениях. Вы много лет являетесь, если можно так выразиться, лидером оппозиции. Позволяете себе открыто выступать против многих решений Его Величества, саботируете некоторые процессы и не стесняясь высказываетесь вопреки Его действиям. Эта роль вам понятна и знакома – в каком-то смысле, благодаря этой роли вы и имеете ту репутацию, которую имеете. Но мы себе подобного позволить не можем – наша репутация во многом зависит от Его одобрения, а не от Его недовольства. Простите, если это звучит грубо, но я не могу не напомнить о том, что не все готовы пойти на риск откровенно противиться конгрессу и короне. Для вас это естественно…, но не для нас.

Макс медленно переводил взгляд с одного лица на другое. В этом был смысл: чувства присутствующие испытывали настолько противоречивые и в настолько большом количестве, что разобраться в их мешанине благодаря недавно открывшемуся «радару» возможным не представлялось. Говорить с Захарией в подобной манере было попросту не принято. Сам парень с резким высказыванием Тита был во многом согласен, пусть и не совсем так, как, наверное, того хотел бы сам Остари: людей, желающих без вазелина залезть в горлышко бутылки, всегда было гораздо меньше, чем покорно плывущих по течению, и не у всех хватало решимости вступать в конфликт с сильными мира сего – во все времена. Во всех измерениях. Ещё меньшее количество видело в этом смысл в принципе. Так стоило ли удивляться, что пожилой и явно крепко укоренившийся в своей позиции бывший священник предпринимал все доступные ему попытки отговорить от эксцентричной затеи сомневающееся большинство?

Реакция может быть любой. Вспылит ли? Начнёт ли язвить? Или примет? Но уж точно не отступит.

Чародей молча сосал трубку. Всё то время, пока Тит делился своим мнением с аудиторией, его агитационный спич Захария слушал внимательно и столь же внимательно смотрел строго в переносицу. Но стоило в дело вступить Бастику – щеголеватый лавочник бесстрашно возмутился неуважением, оказанным магистру подобными выражениями, – колдун опустил взгляд, улыбнулся загадочно и снова спрятал глаза за ресницами.

– Не вмешивайтесь, молодой человек, – сверкнул глазами Тит, – Сейчас не о вас речь ведётся.

– Я не стану эскалировать этот конфликт только из уважения к остальным членам совета, – Шантри даже скалился как-то в полсилы, словно старался избежать раннего появления мимических морщин на светящейся здоровьем коже. – Но ваше поведение недостойно, и это я говорю вам в лицо. Как можно позволять себе?..

– Господа, прошу не превращать совещание в балаган, – вновь вынужден был вмешаться Соллер. – Господин магистр, вам есть что сказать господину Остари?

– Разумеется, – Захария вновь закурил, выдохнул столп дыма в потолок, запрокинув при этом голову, и по-кошачьи уютно лёг глубже в кресло. – Но оспаривать данную мне характеристику я, конечно же, не стану.

– Я не хотел давать вам характерис…

– В свою очередь, вынужден напомнить, – улыбка стала чуточку шире, из-за губ сверкнули жемчужный частокол клыков, – Что мне совершенно не обязательно защищать интересы Хошо в роли члена совета гильдии.

Уточнить, что конкретно под этим подразумевалось, никто не успел. Многие были попросту рады, что их непредсказуемый коллега не отреагировал на жёсткость локальным апокалипсисом, и решили набраться терпения – несмотря на необходимость делать драматические паузы, чародей обычно говорил по существу.

– Как королевский следователь – независимое должностное лицо – я не только обязан провести расследование действий Хошо, но и вынести на этой почве соответствующий вердикт, понимаете?

Тит понял первым. Потом, один за другим, дошло до остальных.

– Ты собираешься выступить в защиту Хошо как следователь, а не как представитель гильдии, – проворчал Ракхани, – А «Пакту» останется только подтвердить твои слова доказательствами непричастности к его преступлениям?

– В общем и целом, да.

– Значит, сунешь в костёр только свою голову?

– И рад бы был отказаться, но что-то я не вижу других добровольцев, – колдун хохотнул, не вкладывая в интонацию ни тени издёвки, но шпильку в свой адрес прочувствовали все. – Но уважаемый Тит верно напомнил: у меня много опыта в конфронтации с властью, и вряд ли лично я доверил бы этот процесс кому-то из присутствующих.

– Я не хотел вас оскорбить, господин ма…

– Как бы то ни было, при таком раскладе побеждают все: Хошо не отправят на эшафот, «Пакт» укрепит своё влияние на рынке и продемонстрирует способность отстоять права своих партнёров даже перед короной, члены совета при этом де-юре палец о палец не ударят, а я от души повеселюсь. И что самое главное: если мы преуспеем, гильдия окажется в наиболее выигрышном положении, чем когда-либо. «Во время допроса мне стало очевидно, что Атталь-Ромари – жертва обмана и чужих махинаций, удачно подвернувшаяся истинным преступникам под руку. Не более и не менее того». По крайней мере, такой версии я рекомендую придерживаться всем остальным до полного выяснения обстоятельств.

– Напоминаю: он покушался на жизнь мадам Ровен, – скептично поджал губы Соллер. – Вы уверены, что успеете доказать свои слова прежде, чем разъярённый конгресс распорядится снять вас с должности королевского следователя?

– Если предоставлю доказательства, – к великому облегчению Макса улыбка наконец мягко сошла с лица чародея. – И вы все мне в этом, разумеется, поможете. Не так ли?

В разных концах государства. Эпилог

Пока солнечный диск плавно закатывался за линию горизонта, на пустеющих улицах мягко сгущался сумрак. В проулках набирал силу ночной ветер, его сперва робкий, а затем всё более уверенный свист проносился по каменным коридорам, резонируя со стеклом в наглухо запертых окнах. Песок, грязь и невесть откуда наметённые сухие травинки гоняло по углам, слизывало с земли, закручивало и вновь небрежно разбрасывало в разные стороны – глухо и уныло билась пыль об облупившуюся побелку фасадов и массивные деревянные двери. С моря веяло душным смрадом мёртвых водорослей, рыбьей чешуи и сгоревшего дерева, но если к первым двум запахам местные жители давно привыкли, то вот последний был людям в новинку – и воспоминания навеивал нехорошие.

Два дня назад трактир «Хромая корова» в центре портовой части города превратился в обугленный покосившийся остов и забрал жизнь своего владельца, старика Барча. Наследница сомнительного состояния – его дочь Марта – в одночасье лишилась и дома, и средств к существованию, и единственного близкого человека.

Пожар разыгрался в ту ужасную ночь нешуточный – стена пламени поднималась высоко над крышами соседних домов. Каким чудом успели городские чародеи отгородить вспыхнувшее как факел здание защитным полем, загадка – до ближайшего отделения магической помощи было никак не меньше четверти часа. Но, видно, боги вступились за судьбы несчастных – так объясняла всё случившееся взбудораженная общественность, а кто-то неизвестный, кто оказался не обременён кодексом морали, добавил в полголоса, что услуги пантеона были сполна оплачены кровью несчастного Барча и слезами его дочери.

Желавших высказать слова поддержки и сочувствия оказалось предостаточно: ещё не остыли угли пожарища, как сердобольные соседи обступили Марту и наперебой принялись выражать всю степень своей душевной боли. Вызвавшихся обратиться от её имени в городскую казну за компенсацией и обещавших помочь с расследованием трагедии оказалось предсказуемо меньше. Несколько человек предложили сироте кров и пищу, пока она не оправится после потери. Денег дал всего один – и что характерно, именно его-то Марта и не знала никогда и видела впервые в жизни. Кажется, это был один из матросов пришвартовавшегося в их порту судна – она не в состоянии была даже толком его рассмотреть.

Пока роковая ночь сменялась рассветом, девушка, обездвиженная, окаменевшая, словно мемориальный обелиск, стояла в нескольких метрах от чёрной насыпи. Пару часов назад эта насыпь была несколькими ступеньками лестницы, ведущей в накренившийся от старости питейный зал. Толстая балка, полностью сгоревшая и на одном только честном слове остававшаяся в вертикальном положении, одиноко возвышалась над грудой половых досок и обломками стен. Не прошло и суток, как рухнула и она, подняв в небо облако сажи и напугав проходившую мимо проститутку.

Идти Марте было некуда. Наивная и слабая надежда, что Реньяр сжалится и пригласит переночевать в сенях хотя бы на денёк, растворилась очень скоро: очевидно, Реньяр не желал иметь с уродливой девкой ничего общего. Тот единственный раз, что он был добр и ласков с ней, остался в прошлом и не вызывал в душе юноши ничего, кроме горького отвращения – мужчина есть мужчина, потребности тела есть потребности тела, и хотя она понимала прекрасно, что ею воспользовались, а всё-таки было немного грустно. Хотела бы осиротевшая девушка обидеться на такое к себе отношение, но в её доме раньше были зеркала, она в них иногда заглядывала – и скрепя сердце вынуждена была всякий раз признавать, что на месте Реньяра не уделила бы такому лицу даже одной ночи. Так что с его стороны, выходит, это была своего рода благотворительность.

Через два дня после пожара, получив в городской ратуше паёк и немного монет в качестве компенсации, она решила покинуть Энларк, даже не догадываясь, к каким последствиям приведёт трагедия в «Хромой корове» – трактире, который когда-то Марта называла домом.

За все двадцать восемь лет безрадостной жизни она никогда прежде не выходила за пределы города. Жизнь за границей стен волновала её сердце, но страх перед неизвестностью и любовь к отцу заставляли оставаться на обжитом пятачке. В порту её любили как могли – не за стройный стан и не за взгляд, от которого вскипает кровь, а за тёплые слова, что она могла сказать любому, даже совершенно постороннему человеку, и которые всегда непременно попадали в цель. Способность увидеть людскую боль и искренне разделить её – вот, что делало Марту особенной, и пускай девушка никогда не стала бы чьей-то постыдной фантазией, коими балуются юноши перед тем, как провалиться в сон, горожане – и даже шлюхи, что было своего рода аномалией – относились к уродине с теплом и сочувствием.

Проходя сквозь ворота Энларка, Марта ощутила острый порыв развернуться. Высокая гранитная арка, бросавшая на дорогу густую синюю тень, пугала своей монолитностью и тяжестью. Из книг и рассказов она знала, что эти ворота далеко не самые большие в Эпиршире, и мысль о том, что однажды ей придётся войти в тень ещё более густую и синюю, заставляла кишки сжиматься в металлический шар. Возможно, она и вправду вернулась бы, но тут на краю поля зрения мелькнуло в пожухшей траве что-то, что не напоминало ни цветок, ни бабочку, и любопытство оказалось сильнее. В нерешительности она замерла на краю дороги, всматриваясь вперёд. Траву пригибало прохладным осенним ветром. Один из порывов оказался достаточно сильным, и за пригорком вновь мелькнуло нечто – это был лёгкий тканевый флажок.

Девушка шла, не до конца осознавая, куда идёт и зачем – белый флажок, трепыхаясь на ветру, словно подманивал её своим незамысловатым танцем. С каждым пройдённым шагом пригорок опускался всё ниже, и вскоре Марта осознала, что же это за чудо такое: уютно пригнувшись к земле и ловко спрятавшись в естественном углублении, всего в паре сотен саженей от стен города кто-то разбил палатку. И чем дальше девушка шла, тем больше палаток перед собой видела. Только поднявшись на пригорок (который на проверку оказался холмом) и вновь замерев на вершине, она смогла в полной мере осмотреть странные временные жилища.

Белые купола с сетями верёвок рассыпались по поляне насколько хватало дотянуться взгляду. Словно выросшие из-под земли, как грибы после щедрого ливня, с красными знамёнами на вкопанных в землю жердях, они казались невесомыми, парящими воздухе и почти сказочными. Промеж них оставалось ровно столько места, чтобы могли разминуться два всадника – и то, лошадям следовало смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о металлические колышки, сверкающие в траве как драгоценные камни. Лагерь пребывал в непрекращающемся движении: мужчины разных возрастов, в лёгких одеждах и все отчего-то бритые наголо, сновали туда-сюда, что-то делали и общались друг с другом, но расстояние не позволяло Марте разобрать, о чём именно.

Загипнотизированная, девушка сделала шаг к ближайшему куполу. Потом ещё один. А затем страх отступил, и она пошла навстречу этим загадочным людям и этим непонятным палаткам и флажкам, не зная, желает ли поближе рассмотреть таинственное место или надеется найти у них помощи. В сущности, ей было всё равно.

Марта уже могла рассмотреть лица загадочных гостей, когда на неё обратили внимание. По мере того, как стихали разговоры, она замедлялась и с нараставшей тревогой осматривала обращённые к ней лица всё стремительнее. Когда один из сидевших неподалёку от костра поднялся на ноги, она остановилась. И инстинктивно обернулась.

Ворота Энларка, всё такие же массивные и монументальные, смотрели на неё поверх гнущейся от ветра травы на вершине холма. Ни стражей, ни часовых на стене она не заметила, и в голове её вдруг родился логичный, но слегка запоздавший вопрос: а если эти люди вовсе не герои из сказки и ничего хорошего с ней не сделают, успеет ли она вернуться за крепостные решётки? Только красное знамя с раскинувшей крылья золотой птицей – такое же, как на жердях в лагере – слегка успокоило всколыхнувшуюся было тревогу.

– Тебе чего, девица? – раздалось за спиной сипло.

Марта подпрыгнула и развернулась. Мужчина с рыжей бородой, вставший с нагретого у костра бревна, подошёл к ней бесшумно – до него оставалось никак не больше пяти шагов. Задним умом девушка сообразила, что лагерь этот, к слову, был разбит точно так же бесшумно – за всё время работы она даже не подозревала, что под стенами Энларка возник временный городок, и если бы один из завсегдатаев не сообщил однажды, что королевское войско изволило обосноваться где-то поблизости, не подозревала бы и дальше.

На вопрос ей ответить было нечего.

– З-здравствуйте, – неловко поздоровалась она.

Мужчина хмыкнул задумчиво, поудобнее перехватил свой полэкс (боги милосердные, я не видела, что он вооружён, осознала она) и окинул её оценивающим взглядом.

– Ну здравствуй. Гостинцев у тебя при себе нет. Да и… не другим каким образом солдат подбодрить ты пришла, – на удивление спокойно, без тени издёвки рассуждал он. – Хотя кто ж тебя знает. Зачем пожаловала?

– Да я… – она взволнованно сглотнула, удивляясь, как вообще находит в себе силы что-то говорить, – …просто. Посмотреть, чего это тут делается.

– А, – мужик кивнул. – Посмотрела? Теперь ступай, девица. Чужим в лагере не место.

– Обожди, капитан, – от палатки отделился ещё один солдат, гораздо моложе и с более приятной наружностью, но с куда менее приятным взглядом, направленным на Марту. – А ежель она шпиёнка кака? А ты её отпускат?

– Да какая шпиёнка, тю, – раздалось со стороны костра. – Ты шпиёнок видал когда-нить? Все как на подбор красавицы. А у ентой на роже токмо свадьбу собачью играть.

Все, кто сидел у огня, заливисто захохотали. Но прежде чем Марта успела заплакать – или хотя бы понять до конца, что именно только что про неё сказали – мужик с полэксом повернул голову в половину оборота к шутникам.

– Хайло закр-р-рыть!

По тому, как быстро и резко оборвался смех, Марта поняла: он у них за главного.

– Ступай, девица, куда шла, – сурово, но не враждебно велел рыжебородый. – А лучше домой возвратись. Нечего тебе среди солдатни шляться.

– Да… нету у меня дома, дядя. Ну, то есть, теперича нету, – заметив, с каким недоверием он вновь окинул её вполне достойный и общественно приемлемый внешний вид, добавила девушка. – Третьего дня как сгорел. И папенька мой вместе с ним.

– Видели мы, как горит чёй-то в порту. Дым столбом стоял. Токмо нам передали, что корчма кака-т сгинула, – юноша, подозревавший Марту в шпионаже, прищурился ещё более недоверчиво.

– Не корчма, братец. Трактир. «Хромой коровой» звался. Папенька мой там был хозяин, мы при трактире и жили. А теперича у меня ни дома, ни…

– Если ты попрошайничать пришла, девка, то я тебе сразу скажу: у нас тут это запрещено, – рыжебородый нахмурился. – Солдатам милостыню давать по королевскому указу не положено.

Впрочем, по одному только выражению её лица капитан понял, что дело вовсе не в милостыни. И что эту странную девушку – не голубых кровей явно же – подобное предположение, кажется, даже слегка оскорбляет. Денёк выдался солнечный, но прохладный, приказов свыше никаких не поступало, день наполнился рутинными обязанностями, так что первый порыв – прогнать нищенку взашей – он, вопреки здравому смыслу, решил пока попридержать.

– Дома нету, папеньки нету. В городе невмоготу, а куда идти – сама не знаю. Вот сюда и пришла.

– Недалеко же ты утопала, – снова хохотнул тот же язвительный голос. На этот раз никто шутку поддержать не осмелился.

– Сочувствую твоему горю, девица, – вздохнул капитан. – Но мы с тобой беседы беседовать весь день тоже не можем. У нас военные дела, понимаешь? Как звать-то хоть тебя?

Она сперва растерялась. Уже готовая к тому, что солдаты сейчас начнут прогонять её, она вовсе не ожидала такого вопроса.

– Марта я, – наконец нашлась девушка.

– Вот что, Марта. Если погибнуть раньше срока не хочешь, возвращайся в Энларк – в лесах нынче страшные звери водятся, а люди и того хуже. В порту тебя знают, да и ты кого-нибудь знаешь уж наверняка – тебе на родной земле помогут на ноги встать, куда денутся. Счастья в далёких краях ты не отыщешь.

– Мне и на родной земле счастья не было, дядя, – спокойно и смиренно, что отчего-то поразило солдат до дрожи, ответила она и мягко покачала головой. В тот момент её отталкивающий облик вдруг переменился во что-то другое, мягкое и женственное – но не то страстное, что пробуждает низменные желания, а то материнское, к которому тянется подсознательно любой человек. И в мире, сочащемся магией, простые люди не смогли описать это никак иначе, кроме как могущественным волшебством, бьющим из некрасивой блаженной сироты, свежей и манящей, словно ключ студёной воды в июльский полдень. – От соседей да друзей ни медяка, ни куска хлеба – только чужой помог по доброте души. Куда им меня на ноги ставить, они рады моему уходу. Но это не беда. Я лишь угол отыскать хочу. Кров да пищу. Попрошусь к кому-нибудь по хозяйству помогать, авось примут на время, а там будь что будет – не мне над своей судьбой владычествовать, на то воля богов. Что же до зверей – так уж лучше накормить мне животину, чем от тоски и жёсткости людской погибать.

Она помолчала. Солдаты смотрели на неё как заворожённые и не осмелились поторопить.

– Но на добром слове спасибо тебе, дядя, – Марта улыбнулась. Неправильные черты обрели подобие симметрии. – Пускай пошлют тебе боги счастья и долгих лет.

– Так что же, – не узнавая себя, после непродолжительной паузы вновь обрёл дар речи рыжебородый, – Отправишься-таки в путь, стало быть?

– Стало быть, отправлюсь.

Девушка не совсем понимала, может ли ещё что-нибудь сказать – да и должна ли, – поэтому, поклонившись так, как учил отец, окинула в последний раз взглядом сказочный лагерь с воздушными палатками-замками и неторопливо и с лёгкостью, которой не ощущала в воротах Энларка, пошла через поле в сторону дороги. Единственное, что она знала – что дорога выведет её на тракт, а оттуда она была вольна ступать на все стороны света. Как известно, все пути одинаково подходящие, если не знаешь, куда нужно попасть. Чем дальше отходила она от палатки с маняще подпрыгивающим на ветру белым флажком, тем спокойнее и проще становилось дышать. Каждый раз, касаясь ногой чёрствой земли, она будто распутывала нити, крепко-накрепко обвивавшие сердце и грудь и связывавшие её с Энларком. Прежняя жизнь оставалась за спиной, впереди же, за обычно мрачным и хмурым, а теперь ярко освещённым солнцем лесом, начиналась жизнь новая, неизведанная. И впервые за двадцать восемь лет Марта ответила на зов этой загадочной неизвестности.

Мохнатые еловые лапы заботливо укрывали дорогу от яркого света, с непривычки ей показалось всё очень тёмным, но ласковый запах смолы и хвои не дал страннице испугаться. Она постоянно осматривалась, поскольку видела всё это собственными глазами, а не представляла картинки из рассказов торговцев, и не могла налюбоваться. Там, куда не дотягивались лучи, поблёскивали серые лужи, от них тянуло глиной и плесенью. С высоких ветвей свисали роскошные серьги чёрно-зелёного мха. Красно-серая бугристая кора сосен сочилась янтарём, с сучка на сучок проскочила над головой Марты бурая белка с вытянутым пушистым хвостом. В лесу царили благодать и покой, и сложно было представить себе место более безопасное и приятное. Но она знала – это только небольшой пролесок, не вырубленный под застройку домов в городе только благодаря редкому цветку, растущему здесь. Совсем скоро на смену хвойной прохладе придут голые камни скалистой равнины, солёный ветер вновь облепит её голые плечи и щиколотки, и остаток пути до ближайшего населённого пункта ей придётся проделать, спотыкаясь о придорожный булыжник. Она никогда прежде здесь не бывала. Но она отлично помнила карту своего королевства.

Вопреки расхожему стереотипу, Марта давно была прекрасно обучена грамоте и много читала в крохотное своё и редкое свободное время – для дочери трактирщика она была до неприличия эрудирована.

До деревни Драгдар, через которую вёл тракт до столицы, она добралась затемно. Здесь-то её и нагнали.

– Слышь, девка, постой!

Она обернулась. Не столько потому, что была заинтересована, что же такое ей хотели сказать, сколько потому, что испугалась незнакомого мужского голоса, окликнувшего её впотьмах. Чутьё – или, может, здравый смысл – подсказывало, что её догнал кто-то из лагеря. Так и оказалось.