Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 57 страниц)

Должно быть, это разбойники, – предположил парень, подбираясь. – Вот только почему тогда Спар не отгонит их пылающим ножом, как в прошлый раз?

Четыре всадника вселяли инфернальный ужас одним своим видом, хотя парень готов был под присягой свидетельствовать с ладонью на библии, как в американских детективных сериалах, что ничего – ровным счётом ничего в их внешнем виде не казалось пугающим.

Когда верховые поравнялись с повозкой, в их рядах произошла стремительная, но абсолютно плавная и ненапряжённая перестановка: один встал прямо перед Плушей, перегородив дорогу, а другие трое ловко объехали по траве и окружили – один сзади, двое по бокам, взяв повозку и её пассажиров в неплотное кольцо. Кобыла кузнеца испуганно жала уши к голове, но не решалась ни сорваться в галоп, ни встать на свечу, будто смирилась с неизбежностью, надвинувшейся на них. Спар остановил телегу, и парень вдруг совершенно отчётливо понял: скорее всего, дальше они уже не поедут.

– Доброго денёчка, – поприветствовал их тот из незнакомцев, что закрыл путь вперёд. – Как ваше ничего?

– Не жалуемся, – ровно ответил кузнец, разжав повод. Мёртвые вожжи упали ему на колени.

– Уже неплохо, – согласно кивнул неизвестный.

– Для кого как.

Все четверо выглядели почти одинаково, будто братья-близнецы: шляпы, похожие на ковбойские, только с прямыми краями, роняли на тёмные худые лица густую синюю тень; длинные волосы, слегка спутавшиеся и грязные, под цвет шкуры лошадей, волнами ниспадали на острые плечи; одежда, в отличие от всего остального, опрятная – можно сказать, даже слишком опрятная для тех, кто разъезжает верхом – ни пятнышка на длинных полах плащей, ни пылинки на лацканах. Коней они подобрали таких же одинаковых… впрочем, нет – у того, что спереди, красовалось на лбу пятно, так называемая звезда, строго промеж глаз. Только не белая звезда, как это обычно бывает, а серая, словно седая. Люди как люди, лошади как лошади – почему же сердце Максима так бешено колотится сразу под нижней челюстью, перекрывая дыхание?

Впереди вставший всадник пытливо и неторопливо изучил состояние телеги, Плуши и Каглспара, перевёл взгляд на Макса, и его тёмные глаза со слегка порозовевшими белками округлились. Дрогнули, быстро сузившись и тут же расширившись, мутные зрачки, и парню показалось, что он смотрит в глаза змее – настолько плотоядным показался ему этот взгляд; заметив это сверхъестественное движение зрачков, он осознал, что перед ними не обычные люди. Но замешательство прослеживалось только мгновение – через секунду и глаза, и выражение лица незнакомца уже вновь ничего не выражали.

Ясно как день – в нём без труда узнали Путника.

– Куда направляетесь на сей раз, добрые странники? – неизменно-спокойно спросил наездник, обращаясь к кузнецу.

Они что, знакомы?

– Вперёд, – так же ровно и безэмоционально ответил тот.

– По работе или домой?

– В дом.

– Дом – это хорошо. Вас там ждут?

– Жена и дети.

– Приятно, когда дома кто-то ждёт твоего возвращения, – сказал всадник, и в его голосе, как показалось Максу, промелькнул какой-то нехороший намёк. – Особенно когда приём обещает быть тёплым.

– На жену не ругаюсь, – довольно цинично ответил Спар. – На детей тоже.

– Хорошая семья – это ещё лучше, чем просто семья.

– Быть может, и так. А может, и иначе.

Юноша не мог не отметить странность и даже какую-то абсурдность их диалога, но шестым чувством догадался: прямо сейчас между собеседниками идёт недоступная его пониманию борьба. И в зависимости от того, кто в этой борьбе победит, они либо доедут до города, либо уже нет.

– Хорошая погодка, – заметил всадник, не дрогнув ни единым мускулом. Странно, обычно люди, упоминая свойства окружающей среды, указывают на них бессознательно выражением лица или жестом, но этот остался неподвижным. – После бури обычно самое сладкое солнце.

– Быть может, и так, – подтвердил кузнец.

– Совсем комары зажрали в лесу, да?

– Они сосали кровь.

– Издалека едете?

– Из позади.

– Покупали или торговали? – незнакомец стремительно наращивал темп разговора, задавая вопросы незамедлительно и чётко, как если бы заранее подготовил их или заранее знал ответы Каглспара.

– Беседовали, – односложно отвечал Спар, безбожно потея – для его организма это был единственный способ сбросить напряжение, ибо даже пальцы не дрогнули на его руках.

– Интересная была беседа?

– Она стряслась.

– А эффективная?

– Зависит от того, кто что из неё вынес.

– Но вы вынесли что-то хорошее?

– Для кого как.

– Это даже лучше.

– Может быть, и так.

Всадники по бокам сохраняли полнейшую невозмутимость. Они не переглядывались и не косились недовольно на случайно встретившихся им путешественников, лишь сидели верхом на своих тонконогих лошадях и ровным счётом ничего не предпринимали, словно вовсе не были заинтересованы в происходящем. Но Максим видел это отчётливо – они проверяли их выдержку на наличие слабых мест. Правда, должного внимания их неподвижности парень не уделил – он всё смотрел не отрываясь на коня, застывшего перед повозкой, и что-то в нём никак не давало юноше покоя – конь смущал и настораживал гораздо сильнее, чем его наездник. Зверь глядел на Путника в ответ, не топая ногами и не рассекая с характерным свистом воздух хвостом, пытаясь согнать с себя налетевших оводов, лишь раздувал сухие ноздри в такт бесшумному дыханию. Его чёрные глаза навыкате наблюдали за Максом с ненормальной, непонятной и нехарактерной для животного осознанностью.

Осознанностью и алчностью.

Очень странная лошадь. Слишком странная, чтобы этого не заметить. Странная и страшная.

– И долго вы уже на пути? – незнакомец и не думал отступать. Его участие к чужим делам не сочеталось с холодным цепким взглядом подрагивающих зрачков.

– Какое-то время.

– Устали, надо полагать?

– Все люди рано или поздно устают.

– Кем вы работаете, если не секрет?

– Работником.

– А это ваш подмастерье?

– Нет.

– Что же он с нами не разговаривает?

– Ему было велено.

– Отчего же?

– Так бывает.

Всадник вновь посмотрел на Максима, в этот раз гораздо дольше и пронзительнее. Тёмные блёклые глаза, казалось, следили за каждым движением мысли в его голове, и парню против воли вдруг захотелось что-нибудь сказать. А ещё лучше – удрать оттуда как можно скорее. Спрыгнуть с телеги, оставив кузнеца самостоятельно разбираться с этими до трясучки противными людьми, перемахнуть через поле – и бежать, пока силы не кончатся, и даже потом бежать, задыхаясь и разрывая лёгкие в труху. Бежать к лесу, где его не догонят, бежать, бежать… Только слова Каглспара о том, что ему категорически не следует этого делать, и останавливали Макса от позорного, но такого желанного отступления.

И сон, в котором ему так и не удалось скрыться.

– Думаю, вас уже заждались домашние.

– Быть может.

– Вы не спешите приехать к ним как можно скорее?

И тут кузнец почему-то вдруг промолчал. Причина осталась за кадром, да и не важна была теперь – очевидно, никто не планировал разбираться в мотивации, преследовался лишь результат. Путник ощутил, как что-то неуловимо изменилось в воздухе над телегой – он словно стал гуще. Никогда раньше Макс не замечал за собой подобной чувствительности к окружающей среде, но теперь точно знал – над их повозкой будто повисло тягучее облако, полное удушающего тяжёлого газа. Такое, что убьёт своим весом, если разрастётся достаточно сильно.

Но не облако вынудило сознание Максима дрогнуть, а внутренности – оборваться. Длинноногие гнедые кони возбуждённо всхрапнули и единожды ударили по земле копытами – синхронно, как один. На лице у всадника, преградившего им дорогу, появилась слабая тень улыбки.

– Этот разговор видится мне теперь гораздо приятнее, чем мог показаться на первый взгляд, – сказал он ничего не выражающим голосом.

– Это разговор, – ответил Спар, ни мускулом не выдавая невероятного эмоционального напряжения.

Кузнец боялся. Конечно же, он очень сильно боялся этих людей, кем бы они ни были, и изо всех сил старался этого не показать. Макс, сохранивший способность только сосредоточенно слушать и смотреть, лишившийся всех иных ощущений, задним умом додумался: одновременный удар четырёх лошадей копытами о землю – дрянной знак. Вся эта беседа от начала и до конца – событие скверное и опасное, и пускай сейчас эти наездники и эти лошади… вернее, нет: эти лошади и их наездники – пускай сейчас они не проявляли ни агрессии, ни враждебности, ситуация может перемениться в любую минуту. И переменится обязательно – в этом он не сомневался.

– Вы не спешите завершить нашу беседу прямо сейчас?

– Я балакаю.

Лошади покивали головами и снова замерли. Тень улыбки на губах всадника исчезла так же легко, как появилась.

– Хорошо, что мы вам не докучаем, – заметил незнакомец. – Можно было подумать, что вы раздражены.

– Я в том положеньи, в котором бываю.

– Вам нравится ваше положение?

– Это – положенье, как и любое иное.

Всадник медленно осмотрел представших перед ним людей ещё раз и задержался на впряжённой в телегу лошадке.

– Нити в гриве вашей кобылы, – он кивнул на Плушу. – Кто их вплёл?

– Дитя.

– Вы любите своё дитя?

– Она у меня имеется.

– Да, но вы любите её?

– Я её отец и отношусь к ней, как отец.

– А ещё дети у вас есть, помимо дочери?

– Дитя.

– Сколько ему лет?

– Сколько-то.

– Это дитя любит лошадей?

– Он к ним не относится.

Гнедые кони дёрнули головами и пронзительно заржали. В их глазах на мгновение сверкнуло нечто, похожее на чёрную вспышку, и копыта ударили по земле дважды – синхронно, как один. Макс почувствовал, как капля пота стекает по его позвоночнику и холодит кожу и душу. Что бы этот топот ни значил, Каглспар сказал что-то не то – и, кажется, сам это прекрасно осознавал. Уши и шея кузнеца побагровели, промокшая на спине рубаха прилипла к телу. Путника, невзирая на адскую жару, стало колотить от холода. Облако над их головами, невидимое глазу, утяжелилось и сгустилось. Над полем пронёсся запах гнили, такой сильный и сладкий, что у парня закружилась голова. Происходит что-то очень плохое, что-то очень страшное и сильное, и виной всему эти долбанные лошади.

Не всадники.

– Мама не учила вас, что врать нехорошо? – куда довольнее оскалился в улыбке неизвестный мужчина. – Это никогда ничем хорошим не заканчивается. Так что, кузнец, учила тебя мать, что лгать людям в глаза чревато?

– Учила тому, чему мыслила нужным, – ответил Спар, кое-как вернув контроль над голосом.

Они каким-то образом поняли, что здоровяк сказал им неправду. Чёрт, он же говорил, что они не умеют читать мысли! Или ошибся?

Тошнота и головокружение усиливались. Макс незаметно для глаз чужаков сжал в руках горсть сена и сдавил так сильно, что заболели костяшки. Им нельзя врать, им нельзя не отвечать – это он уяснить уже успел, хотя никогда сообразительностью, вопреки мнению Михейра, не отличался. Эти люди… нет, эти лошади – эти проклятые лошади знают, когда им лгут. Понимают, когда человеку нечего им сказать. И очень этого не любят… Или, напротив, только жаждут того момента, когда сказать будет нечего? Духота стояла невыносимая, вонь гниющего мяса слепила и резала глаза. Они застыли посреди поля, и нигде не видно ни единой души, нигде ни намёка на людей, способных их спасти, солнце выпаривает остатки влаги в теле как газовая конфорка выпаривает молоко из незакрытой кастрюльки, а ему даже не глотнуть воды из бурдюка – тело одеревенело от ужаса.

Что-то происходит, и совсем скоро всё может закончиться. Эти люди… эти кони несут в себе смертельную опасность. Они специально с ними говорят, чтобы выманить на неудобную тему. Заговаривают зубы, чтобы человек ошибся, замялся или соврал?

– Как вы относитесь к нашему королю, Хэдгольду Великому? – спросил наездник неожиданно.

– Как подданный.

– А что для вас быть подданным, мастер кузнец?

– Это воротить дела подданного.

– И что в дела подданного входит?

Спар не говорит им ничего конкретного, – наблюдая за развернувшимся представлением, вороша инертные от страха мысли в мозгу, собрал ещё одну догадку воедино Макс. – Только какие-то общие фразы, не описывающие его личного мнения практически совсем.

– В дела подданного входит быть подданным, – ответил кузнец, безбожно потея.

– Вы считаете себя хорошим подданным вашего короля?

– Любой что-то считает.

– А вы считаете?

– Любой что-то считает.

– Что вы думаете о современной философии?

Вновь вопрос, к величайшему ужасу Макса, застал Каглспара врасплох. Кузнец в последний момент успел взять себя в руки, прежде чем гнедые скакуны вновь ударят по земле ногами – прежде чем ударят в третий раз. Неизвестность, заключающаяся в том, сколько всего должно случиться этих ударов, прежде чем им наступит полный и окончательный конец – а именно это их ожидало за очередным неверным ответом, – парализовала дыхание.

– Современная философия имеется, – сообразил здоровяк. Очевидно, в вопросах пространных рассуждений он смыслил не много, и теперь выжимал из памяти все соки, чтобы произнести нечто вразумительное, да и «современная философия» едва выговорил без ошибок.

– И вы что-нибудь по этому поводу думаете?

– Любой человек что-нито думает.

– Наши боги милостивы к нам?

– Боги делают так, как решат делать.

– И вы согласны с их поступками?

– Я могу чуйвствовать али не чуйвствовать их решений.

– Но вы согласны с ними?

– Я живу с тем, что есть.

Максим вдруг совершенно ясно осознал: эти всадники, что бы ни задумали, не отпустят их. Как бы ни старался Спар избегать личных ответов, как бы ни напрягал память и нервы – рано или поздно его загонят в угол.

– Ваш спутник не хочет чего-нибудь сказать?

– Он молчит.

– А он хочет молчать?

– Каждый чего-нито желает.

Нервы Максима оголились и побелели от перегрева психики. Он вцепился в подстилку, не в силах отвести взгляда от лошади, вставшей посреди дороги, и даже моргнуть в себе сил не находил – настолько боялся потерять её из виду хотя бы на мгновение. Что бы ни происходило, ничем хорошим это не окончится. Счастливого конца не предвидится. Что бы ни происходило, Спар проигрывал. Путник видел торжество в глазах гнедого коня, видел нетерпение в движении широких и совершенно сухих ноздрей, мерно раздувающихся… и не вдыхающих ни кубического миллиметра воздуха в широкую грудную клетку зверя.

Каглспар проиграет эту битву. Это было решено с самого начала. Случится поражение через минуту или через час, но он не сможет переговорить незнакомца. Эти люди и эти кони – никто из них не нуждался ни в пище, ни в отдыхе. Они не дышали, не думали, не испытывали ничего, кроме жажды поскорее расправиться с повстречавшимися им на пути несчастными.

В скором времени от Макса с кузнецом не останется даже пепла.

Помогите, – взмолился парень мысленно, не зная толком, к кому обращается: дрожал даже внутренний голос, настолько ему было плохо и страшно. – Прошу кто-нибудь пожалуйста помогите нам мы застряли на тракте нас окружили здесь четверо всадников нам нужна помощь умоляю кто-нибудь хоть кто-нибудь спасите нас умоляю мы с Каглспаром застряли на тракте Каглспар-кузнец-из-Эпиркерка нам нужна помощь умоляю прошу меня зовут Максим я Путник нам нужна помощь Боги

Оранжевая вспышка, сопровождённая грохотом разорвавшегося в руках артиллерийского заряда, ослепила их напрочь. Перед глазами поплыли цветные круги, всё вокруг заволокло мраком – только слышались сквозь непрекращающийся звон в ушах полные ужаса вопли лошадей и отборнейший мат Спара. Что-то произошло – никто не успел осознать, что именно, – а когда мрак медленно растёкся в стороны и обнажил изменившуюся реальность, Макс, больше не видя необходимости сдерживаться, перегнулся через борт телеги и с нечленораздельным мычанием проблевался.

Из него вышел и утренний завтрак, и даже химический остаток прошлого вечера – вместе с едким желудочным соком комки непереваренной пищи стекали по колесу и скапливались в колдобинах подсохшей дороги, источая характерный смрад желчи. Он, может, и смог бы остановиться, но открыл зачем-то глаза и увидел, как по грунту вместе с его рвотой растекается багровая плоть, похожая больше на крупно перемолотый фарш, с ошмётками чёрной шкуры и кусочками белёсого, полного личинок мух гноя – и его продолжало тошнить до тех пор, пока желудок, измотанный, не отказался сокращаться в спазмах наотрез.

Над телегой вместе с испаряющейся на жаре влагой поднимался душный чад гнилого мяса, Максима прошиб ледяной пот, его колотило от ужаса, омерзения и внезапно отступившей духоты. Волосы встали дыбом на руках, зашевелились на загривке, и снова он почувствовал дыхание чудища над своей головой. Схватившись за край повозки и проскользнув по дереву мокрой как после бассейна ладонью, он едва не перевалился через борт и не улетел лицом в отвратительное месиво, часть которого сам и изрыгнул. От осознания ему вновь стало дурно.

Его услышали. Кто бы это ни был.

– Куда! – громыхнул кузнец и за ногу втянул его внутрь, как котёнка за шкирку.

Мутным от слёз взглядом Макс окинул изменившийся пейзаж: что-то случилось с кустами и травой – теперь, насколько удавалось осмотреться, все листья из зелёных окрасились красным. Только по блеску и игре солнечных лучей в отражении он понял, что это взрывом расплескало из всадников и их питомцев тухлую кровь. Он поднял глаза на Каглспара: его лицо, вся грудь и руки были пропитаны этой кровью, в волосах, бороде и на рубахе копошились, соскальзывая и осыпаясь как снег с ёлки, бледные личинки. Путник в ужасе взглянул на собственное тело – он и сам выглядел не лучше, скользкий, липкий и вонючий, а на голове вяло шевелилось что-то маленькое и холодное. Много чего-то маленького и холодного. Это их движение он ощутил на затылке, а не дыханье монстра из лесной чащи.

Кузнец в последний момент успел дёрнуть Плушу – тоже красную и мокрую, в мелкую белую крапинку (это личинки), испуганно прижавшую уши к голове (это личинки мух) и неистово и истошно надрывающуюся (это личинки мух они прямо на ней и на нём и на мне господи) от страха – ещё миг, и кобыла, похожая больше на гигантский мухомор, понесла бы их в овраг.

Выяснилось, что силы сокращаться в спазмах у его желудка, оказывается, ещё остались.

– Кабы в край не обезумела! Плуша, но, тише! – кричал Спар, смахивая с себя налипшую дрянь и тяня её за вожжи. – Тихо, девочка! Максим, хватит блевать!

Ага бля. Попробуй останови это теперь.

Когда кончились силы, парень упал на сено, сипло дыша, и принялся негнущимися пальцами стряхивать с себя дёргающихся в агонии насекомых. Личинки валились хлопьями с головы и загривка, усыпая подстилку и проваливаясь сквозь прорехи сена на дно телеги, и Макс подумал только о том, чтобы его не вырвало прямо под себя. Хотя и рвать-то уже нечем – всё вышло, как сказал бы тренер, «в первые два захода».

– Что это было? – проорал одичавший от страха кузнец. – Что стряслось?!

– Это я тебя, блять, спросить должен, что стряслось! – провизжал резаной свиньёй Максим, не способный больше ни следить за интонациями, ни фильтровать изрыгаемые из глотки слова. – Ты же здесь, ёбаный рот, дольше живёшь и больше знаешь!

– Не смей на меня орать, шмакодявка!

– Сам не лучше, на дорогу смотри!

– Я не ведаю, что приключилось, ясно тебе?!

– А я и подавно, с-сука!

Они мельком переглянулись, и глаза остались единственными белыми пятнами на их лицах, что не смогла застлать вонючая кровь. Смотрели, тяжело дыша, и не могли поверить, что остались живы. Трясясь и содрогаясь, Макс зарылся руками глубже в подстилку, вспомнил, что именно туда проваливались опарыши, с визгом вырвал ладони из-под верхнего слоя и истерично принялся размазывать тухлятину по щекам, чтобы капли не попали в глаза, потому что одним богам известно, сколько в этой мерзости заразы. Мутило от отвращения, от шока, от боли в животе и горечи во рту, но он рвано раздирал лицо, соскабливая ногтями кровь вместе с собственной кожей.

– Что это было? – прошептал парень, через несколько минут осознав, что это бесполезно, и плетьми уронил руки вдоль тела. – Кто это был?

– Боль дорог, – не особо энергичнее ответил Спар. Когда Плуша успокоилась, ему незачем больше было концентрироваться на деле, он остановил лошадь и перевалился в повозку вслед к своему спутнику. – Падальщики. Первые чудища в твоей жизни. Поздравляю с дюбютом.

– Скорее уж, с потерей девственности, – улыбка Максима больше напоминала оскал, и в ответ на недоумевающий взгляд кузнеца ему пришлось продемонстрировать грязную ладонь. – Смотри, сколько крови.

Они долго смотрели друг на друга.

А потом во весь голос расхохотались.

Говорят, у организма две основные реакции на происходящее с ним травмирующее событие: слёзы и смех. И тем, и другим образом тело пытается сбросить навалившееся напряжение, выплеснуть избыток гормонов и как бы перезапустить свои системы. Хорошо, что оба случайных попутчика оказались одинаково устроены. Они здорово перетрусили и, чего уж там, мысленно готовились к смерти, оба застыли в случившемся нападении с одним на двоих омерзением и желанием как можно скорее очиститься – смыть месиво чужих тел и личинок и забыть эту историю раз и навсегда. Конечно, в последнее верилось с трудом – такое попробуй забыть, – однако оставлять попыток не стоило. Ни Спар, ни Макс понятия не имели, какая сила их спасла и кому за это нужно помолиться, но одно знали наверняка: что бы это ни было, это чудо.

– Так что там насчёт неприятностей-то ты говорил? – Макс вытер выступившие от смеха (или, может, страха) слёзы. – «Остановок больше никаких не делаем», да? «Неприятностей не будет?»

– Иди к чёрту, – отмахнулся Каглспар. – Не мог я проведать, что такое вот стрясётся.

– Часто вообще «такое вот» происходит?

– Достаточно, – подтвердил мужчина мрачно и добавил, кое-как поднявшись на ноги: – Нам надобно съехать к реке. Я в эдаком виде домой не возвращусь.

– Полностью поддерживаю. Потрачу на стирку весь остаток сил.

– Ты как сам-то, подлеток?

– Хреново. Ты?

– Так же.

– Тогда едем к реке, – Макс запрокинул голову на борт телеги и закрыл глаза; в поле зрения всё ещё попадали сверкающие на солнце окровавленные листья кустов по обе стороны от дороги. – Поехали, умоляю тебя.

Каглспар вскарабкался кое-как на скользкие козлы – руки его ещё дрожали, – хлопнул липкими вожжами по мокрой шкуре кобылки, и Плуша с большим удовольствием поспешила покинуть место загадочной бойни, аж землю вскопала ногами. Жара после феерического взрыва тут же спала, теперь им навстречу бил нежный освежающий ветерок, остатки всадников быстро заветрелись, и их смрад слегка притупился, пускай это и стало для Макса слабым утешением – перед глазами ещё стоял образ инфернального длинноногого коня, алчно взиравшего на него и его товарища. Над полями вновь запели птички, сквозь высокие полупрозрачные облака на землю мягко ниспадали золотые солнечные лучи, мерно поскрипывали рессоры – мир выглядел так, словно не случилось всего этого неописуемого ужаса, творившегося, казалось, сто лет без остановки.

Природа не обратила ровным счётом никакого внимания на то, что на её лоне едва не случилось нечто страшное и непоправимое. Никто бы не заметил, как всадники и их кони – вернее, кони и их всадники – растоптали и разорвали бедолаг на куски. Озарение пришло, когда не ждали: для реальности, в которой теперь предстояло выживать Максиму, эти Падальщики были обычным явлением – кузнец же прекрасно понимал, что и как именно нужно им говорить, а значит, где-нибудь кто-нибудь наверняка оставил подсказки.

Следующие полчаса под палящим солнцем оказались не меньшей пыткой, чем эта поганая встреча – гнилая кровь окончательно свернулась, потрескалась и отшелушивалась теперь с мерзким хрустом, стягивая кожу. Насквозь пропотевшие, воняющие страхом, они молча направлялись к какой-то там реке, пока лучи нещадно жарили плечи и затылки. Личинки корчились из-за неподходящих условий обитания, и их медленная гибель стала тем единственным, что по-настоящему Макса порадовало.

Как когда-то радовало наблюдать за тем, как насмерть мучает голубей Стёпа.

Странно, как много в последние несколько дней он думал о покойном. Раньше такого практически не происходило – а если и накатывали воспоминания, парень старался гнать их прочь, а не рассматривать под микроскопом и проживать заново. Брат был фигурой неоднозначной даже в родной семье… Теперь же некому было его осудить. Интересно, существовал ли у Стёпки шанс переродиться вот так в одном из других миров? Случилось ли это? И если да, то удастся ли когда-нибудь его найти? Снова обнять, вдохнуть родной запах, посмеяться от души? Или, что вероятнее, его и правда растворило в небытии, оставив только труп в деревянном ящике…

Мог ли Стёпка переродиться здесь? Мог ли он каким-то образом стать… Захарией, например?

Юноша вздрогнул: он не собирался давать этой слабой надежде ход, даже когда она только-только появилась, но, видно, смертоносный диалог с самой Смертью пошатнул ментальные барьеры – и вот, пожалуйста, он вертит эту надежду, как неразумный ребёнок, рассматривая аргументы и опровергая догадки. Но всё же, если допустить, что в этом мире время течёт иначе… Может ли загадочный чародей оказаться его братом? И не поэтому ли Максим чувствует с ним такую необъяснимо сильную связь? Объяснения Каглспара, конечно, звучали куда правдоподобнее, но парню искренне хотелось верить, что в Эпиркерке его ждёт родственник. Единственный человек, по-настоящему его знавший. Знавший обо всём – и всё равно любивший.

О чём я только думаю, господи боже, – парень попытался закрыть глаза. Спёкшаяся кровь не позволила ему сделать это в полной мере. – Нас едва не сожрали взрывающиеся лошади. Я такими темпами скоро сойду с ума.

Телега слегка накренилась и скатилась по поросшей травой дороге в пролесок. Сразу за нестройным рядом деревьев сверкала гладь воды. Бугристая тропа уже не имела для Макса никакого значения – он вытянул шею, чтобы увидеть реку, и едва не всхлипнул, когда увидал. Выкатили на небольшой низкий берег, поросший травой зеленее, чем изумруд, сгрузились, стряхивая остатки мяса и насекомых, отстегнули от Плуши оглобли и ввели в реку, смыли со шкуры оставшиеся следы недавней мясорубки, отмылись как следует сами, выбросили грязное сено из повозки и выстирали одежду. Холодная вода придала им немного сил и бодрости, но психика безнадёжно утомилась.

– Может, переведём дух, прежде чем ехать дальше? – спросил, падая в траву на берегу, Макс. – Я измотан до крайности. Ещё одна подобная встреча, и я натурально откинусь, слово даю.

– Не стану спорить, – согласился Спар, растягиваясь рядом. – Боги, экая дикая половина дня. Ты в порядке, болезный? Выглядишь будто мертвец.

– Я и без того мертвец, если не разберусь с местной живностью, – клацнул от холода зубами Путник, потягиваясь на тёплой земле, и накрылся полотенцем. – Даже знать не хочу, что это были за твари, эти твои Падальщики, но у меня, походу, выбора не остаётся. Так что внимательно тебя слушаю.

– Сперва отдохнуть надобно. Я тоже чуть коней не двинул, пока с ними беседы беседовал.

– Объясни мне, с кем мы столкнулись, – борясь с дремотой, попросил Путник и прикрыл глаза. – И я от тебя отстану.

– Сперва поспи.

– Я же не усну, пока не узнаю.

– Ещё как уснёшь, – усмехнулся Каглспар, подкладывая под голову обе руки.

И оказался прав.

Сны Максиму снились опять нехорошие. Всадники на гнедых лошадях скакали по чаще за ним и кузнецом, размахивая непропорционально длинными когтями на свободных от поводьев руках, визжали и хохотали, и топот копыт гремел почти над ухом. Лязгнул металл по костям, раздался краткий вскрик – и Спар упал замертво. Путник бежал от чудовищ сломя голову, буксуя на осыпавшихся с сосен иголках и шишках, маневрировал между деревьями и пытался резко менять направление – но кони, по природе своей не способные к таким изгибам позвоночника, поспевали за ним с лёгкостью. Казалось, они дразнят его, играют с добычей, прежде чем сожрать – а они однозначно хотели не просто умертвить, но выпотрошить и насытиться ещё живой кровью и плотью, иначе давно бы запросто прикончили. Вот один подъехал на расстояние вытянутой руки, вот-вот схватит за ворот футболки – Макс ускоряется, ныряет под протянутую когтистую лапу, каким-то чудом избегает столкновения с сосной и резко уходит вбок. Всадники – следом. Они одновременно кричат его имя хриплым от быстрой скачки рёвом, и зов их сливается в единый гвалт вороньих голосов…

– Максим! – Спар дёрнул его за плечо.

Парень открыл глаза, перевёл на него замутнённый спросонья взгляд и медленно выдохнул. Солнышко как следует прогрело неподвижную землю, но не припекло задремавшего человека, так что тёмные круги подмышками – явно следствие противного сна, а не жары.

– Ты чего стонешь, болит что?

– Кошмар, – лаконично ответил Путник, садясь.

Река шумит успокаивающе, деревья отбрасывают длинные тени, в ветках щебечут уже успевшие надоесть птицы – всё по-старому, нигде ни следа призрачных всадников. На берегу спокойно и пусто.

– А. Ну, то и не удивительно, что кошмары снятся, – со знанием дела сказал кузнец. – Эдакое пережить не каждому подлетку под силу, штаны не обоссав. Так что можно тебе страшные сны поглядеть.

– Спасибо за разрешение, – едко фыркнул Макс и потёр затылок: на твёрдой земле лежать – совсем не то, что в кровати, пусть и сколоченной по средневековым стандартам. – Долго мы спали?

– Часа с четыре. Коли сейчас выдвинемся, ещё, быть может, догоним план и затемно в деревне очутимся.

– Значит, пора в путь.

Парень совершенно не настроен был на долгие сборы. Отправиться в дорогу как можно скорее ему казалось чрезвычайно важным – лишь бы думы не думать, а занять руки чем-то полезным. Поднявшись с травы и смахнув соринки с толстовки, которую он вместо подушки под голову подкладывал, Макс на негнущихся ногах дошёл до повозки (на колесе и борту ещё оставались бурые пятна), влез в подстилку из неободранных веток, которую уже успел проложить Каглспар, и, устроившись настолько удобно, насколько это было возможно, положил голову на руки, скрещенные на коленях. Дрянное состояние после кошмаров обычно быстро проходило – если, конечно, снился не брат, – так что получить вполне приятное завершение страшного дня шансы ещё оставались.

Слабенькие, правда.

Скрипнула телега – кузнец вскарабкался на облучок, – и Плуша, разморённая полуденным солнцем, двинулась кое-как сквозь пролесок обратно на тракт. Ветки, которыми кузнец выложил дно транспорта, неприятно кололи копчик, поэтому всего через несколько минут безбожной тряски по ухабам да ямам пришлось Максиму сесть, как китайский мудрец – на колени.

– Ты обещал про Падальщиков рассказать, – напомнил он ничего не выражающим голосом.