Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 57 страниц)

– Ты Марта, да? – черноволосый и черноглазый, поджарый солдат невысокого роста бегал быстро и ловко. Догадалась об этом девушка, бросив взгляд ему за спину: по дороге ещё тянулась выбеленная лунным светом полоса поднятой пыли. – Капитан тебя велел привести, ступай за мной.

– Какой такой капитан?

– Из военного лагеря под Энларком.

– На что я ему сдалась?

– Мне почём знать, иди давай.

Как и многие знакомые ей мужчины, черноглазый солдат не отличался высокопарными речевыми конструкциями или подчёркнуто-учтивым поведением. Подобное обращение девушка в свой адрес никогда не воспринимала как нечто унизительное или грубое, но именно в тот момент, глядя в его смуглое обросшее лицо, ей захотелось, чтобы именно он проявил себя человеком воспитанным. Впрочем, и она поняла это практически сразу после этого странного сиюминутного порыва, перед ней стоял не совсем человек.

– Темно же, – попыталась урезонить солдата она, хотя и знала, что ни попытка её, ни её страх за собственную сохранность не имеют никакого смысла. – Идти далеко, а капитан твой говорил, что по ночам звери рыскают.

– Не боись, – без ожидаемой бравады и самодовольства, а серьёзно и сосредоточенно возразил солдат, – Со мной рядом пойдёшь – зверь не тронет.

– Откуда знать? Раз в год и палка стреляет.

Он посмотрел на Марту долгим внимательным взглядом. Вдумчиво, как если бы искал что-то, чего быть не должно. И вместо того, чтобы отвернуться, девушка всмотрелась в него в ответ. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы оба они поняли, что оба раскрыты. Солдат отвернулся первым – видимо, он куда больше Марты стремился не афишировать своих секретов.

– Ежели устала, можем в Драгдаре переночевать. Но с рассветом вернуться надо. Шибко сильно тебя искали. Чай натворила чего?

– Ничего не творила, братец, – честно ответила Марта. – Видно, и правда идти надо. Веди, коль так.

Ей не сильно понравилась перспектива проделать тот же путь в обратную сторону. Но мысль о том, что за ней послали гонца, грела и душу, и любопытство. Что же до того, чтобы стоптать ещё немного ноги… Авось, не последние вёрсты в её жизни. Десятком больше, десятком меньше.

– Ты не тревожься, братец, я работящая, – говорила девушка себе под нос, как если бы и не с солдатом разговаривала, а сама с собой или с кем-то у себя на плече, – Папеньке по хозяйству много помогала, чем только не занималась. И уж походить тоже пришлось немало, правда. Папенька всегда говорит, что отдыхать можно только князьям и духам – а покуда не уродилась дворянкой и не умерла, следует работать и приносить людям благо. Мудрый у меня папенька… был…

– Помер, выходит?

– Третьего дня как.

Солдат прикусил щеку и поспешил отвернуться. Марта поняла: у него тоже недавно не стало кого-то из близких.

– Не горюй, братец, – она коснулась кончиками пальцев его острого плеча, поскольку только в моменты, подобные этому, могла без труда побороть привитую ей с младенчества стеснительность, – Не ведаю, в кого ты веришь, в наших ли богов аль в чужих, но все они о душах наших заботятся и хотят, чтобы мы в их обитель возвратились в целости. Покуда мы в своих телах, богам трудно до нас дотянуться, но когда мы освобождаемся и поднимаемся к создателям, тогда и счастливыми становимся по-настоящему. Ты своих любимых по-прежнему любишь, этого у тебя никто не отберёт, а они тебя теперь с божьей помощью оберегать могут во всех концах света.

Солдат ей ничего не ответил. Он и слушал-то её не шибко внимательно, осматривал окрестности цепким чёрным своим взглядом и следил, как бы на них и вправду кто не выскочил. Уверенность уверенностью, а все под кем надо ходим, как известно. Да и не зверья дикого следовало им опасаться в такой час и в таких местах: за войском в новые земли обыкновенно всегда следовали люди не самых высоких и благочестивых помыслов.

– Не болтай пустого, девка. Много ты в делах божественных смыслишь. Да и верно ты приметила: не твоей я веры.

– И что, – помолчав, решилась-таки Марта, – Твои боги иное чувство к тебе испытывают окромя любви?

– Любовь разная бывает, – прохладно и даже несколько раздражённо ответил солдат. – Не только всё в зад поцелуи да по головке поглаживания. Дитё выпороть, что в огород чужой залезло и всё там вверх дном поставило, чтоб человеком выросло правильным – не любовь? На брата указать, который от слабости минутной от долга своего скрылся, чтобы с честью он принял мундир и род свой срамом не покрыл – не любовь тебе? Бабе своей по щеке дать, когда она на последние гроши надумала черевички купить, хотя дитю дома жрать нечего – это что, не любовь разве? Когда и вправду о ком-то думаешь, о ком-то заботишься, видишь наперёд, куда его решения или страхи привести могут – и коли уж боль причинишь, отвращая от будущего незавидного, что же, не любишь, выходит? Вот и боги мои так же. Нежностью одной далеко не ускакать. Ежели жизнь свою не до конца отжил, не так, как должен был, какая тебе ласка после смерти божественная может быть обещана? Роль исполнить сперва, как следует клятвы сдержать, и потом только, после суда, видно будет, кто да как свой срок на твердыне земной отслужил.

Всё, о чём говорил ей временный спутник, Марта понимала хорошо. Отец, помнится, лупцевал её за ошибки на кухне или нежелание учиться (давно это было, но всё-таки), словно силился дух из детского тельца выбить. И после урока, зажимая подолом сарафана окровавленный зад, девчонка в слезах отправлялась к себе в полной уверенности, что её ненавидят, что существование её обременительно и что лучше бы ей и вовсе не рождаться на свет. Глупый ребёнок.

– В лагерь явимся – забудь обо мне, – изменившимся вдруг голосом велел гонец. – Неча байки всякие травить да пустозвонить.

– Незачем мне. Я даже имени твоего не знаю.

Солдат зыркнул на свою спутницу – в ярком лунном свете глаза его сверкнули как чёрная гладь ночного озера.

– Оно и к лучшему.

***

Состояние морального истощения знакомо многим, пускай у каждого оно и проявляется по-разному. Кому-то хочется раз и навсегда изменить жизнь: подстричься под каре, купить новую сим-карту, уехать на край света (куда-нибудь во Вьетнам или Камбоджу) и работать на плантации под чужим именем; кому-то, напротив, спрятаться в своей комнате, завернуться в одеяло, написать книгу (или несколько), уснуть и больше никогда не просыпаться. Оба эти варианта – а также всё, что посередине – являются фактически побегом от опостылевшей реальности, в которой погряз бесконечно уставший от жизненных испытаний человек. Психологи – и в этом вопросе здравый смысл на их стороне – рекомендуют не доводить до такого состояния: давать организму нормальную пищу и восьмичасовой сон, выделять время на хобби и встречи с друзьями, поддерживать себя в тонусе адекватными физическими нагрузками и по возможности общаться с новыми или малознакомыми людьми – не исключено, что такими же выгоревшими, как вы сами. Но в случае, если истощение уже наступило, позаботиться о себе не просто «рекомендуется» – это становится необходимостью, практически обязательством.

Макс с детства к обязательствам относился с искренней нелюбовью – в этом он ничем не отличался от подавляющего большинства. Нечто неосязаемое и нематериальное, что нельзя прогнать палкой или утопить в реке, но могущественное и имеющее над человеческим досугом полную власть, головному мозгу неприятно по своей природе. Абстракции этим чудесным органом перевариваются с трудом – спасибо эволюции. Эфемерный образ пышущего здоровьем, активного и довольного собой Максима Вороновского был всего лишь образом – игрой воображения, не более того, далёким и нереальным будущим, которое может и не наступить. В противовес ему выступала реальность – нет, пожалуй, даже Реальность: спектр непредсказуемых событий с не менее непредсказуемыми последствиями, которыми у него по объективным причинам вдобавок ещё и не было возможности управлять хоть сколько-то. Какой уж там восьмичасовой сон.

Наверняка Давид сегодня опять припрётся, – думал молодой Путник, бессмысленным взглядом елозя по строчкам учебника. – Но, как я понял, старику будет чем его порадовать… Господи, какой непонятный язык, что это за слово? Ага, глагол «быть»… Так, я это читал уже… Интересно, связано как-то его бытие с многострадальным еврейским народом? Или, кстати, что тоже не исключено, его на местном языке и зовут-то вовсе не Давидом, а как-нибудь вообще иначе, просто встроенный переводчик адаптирует под знакомый аналог. Надо бы у колдуна уточнить, по какому принципу этот переводчик работает… А это что за?.. А, «быть», точно. Чёрт… Я так далеко не уеду.

На втором этаже что-то упало – учитывая толщину полов, громко. Макса дёрнуло. Подобная чрезмерная прыгучесть когда-то была предвестником панической атаки – в той, прежней жизни, казавшейся теперь неописуемо далёкой и странно чужой. Но человек ко всему привыкает, и если раньше подобный уровень нервозности юноша охарактеризовал бы как «запредельно высокий» и наверняка схватился бы за таблетки, сейчас с натяжкой хватало на «чуть выше среднего» и безо всяких лекарств.

Воспоминание о таблетках натолкнуло на воспоминания о доме. О прошлом, утерянном, вероятнее всего, безвозвратно. О будущем, которое там уже никогда не сложится. О возможностях – преимущественно упущенных, конечно же. Об отношениях, которые никогда теперь не будут построены, о семье, которую некому теперь создавать. О приторно-сладких мечтах сбежать в столицу – или ещё дальше – держа за руку любимую девушку, да так горячо любимую, что и ночёвки на вокзале не казались чем-то кошмарным. И ему странно и дико было осознать, что тоска по городу, по матери и Даше, по друзьям, по перспективам и всему тому, что он хорошо знал, с каждым днём слабела и угасала. Едва ступив на земли нового мира, он всей душой тянулся обратно, готов был на любые унижения, лишь бы воскреснуть на обочине дороги и забыть перемещение в Цельду как дурной сон или глюк едва не умершего мозга. Но вот за спиной всего с сотню часов, проведённых в услужении чародею, и даже объективно безрадостные размышления о состоявшейся гибели стали плоскими, тусклыми и даже какими-то… скучными, что ли.

Можно ли со скукой думать о собственной смерти и при этом называться здоровым человеком? Любое живое существо старается продлить своё бренное существование как можно дольше, и все, кто обладает разумом осознать смертность, в той или иной степени боятся её. Разве что кроме тех немногих, кто готов добровольно погибнуть за какую-нибудь идею, гораздо более великую, по их мнению, чем их мечты, страхи – да и они сами, в целом. Но можно ли назвать здоровой психику человека, потерявшего интерес к своей же прервавшейся жизни?

Интересно, как же всё-таки с этим справился старик, – Максим рефлекторно зыркнул на мрачный лестничный марш, ведущий к промежуточной площадке между первым и вторым этажами. – Он говорил, что версия с комой и его терзала когда-то, но… как там он выразился-то… «Готовые ответы – как фастфуд для мозгов», н-да?

В тон безрадостным размышлениям тоскливо и вяло заурчало в животе. От фастфуда бы сейчас Макс не отказался – ни метафорически, ни буквально. Пускай наставник старался вносить в их рацион разнообразие, пища доиндустриальной эпохи для разбалованных рецепторов современного человека была невероятно скудна на вкус: никаких тебе майонеза и горчицы, никакой паприки, даже соль в блюдах присутствовала в весьма скромных объёмах. А так хотелось утопленную в кетчупе жирную говяжью котлету с поджаренным лучком, ломтиками кислотно-жёлтого сыра и слайсом маринованного огурца…

Остаток вечера молодому Путнику предстояло провести в прескверном расположении духа. Идея открыть в Эпиркерке свою сеть ресторанов быстрого питания критики не выдержала.

Когда зачарованная дверь отворилась и на пол упала высокая широкоплечая тень, парень подобрался, машинально отложил перо и неожиданно для себя приободрился. Но прежде чем через порог переступил дорогой мужской ботинок, в дом проник терпкий аромат напряжения – запах, никогда Давида не сопровождавший, – и тогда стало ясно: вместо студента явился его отец.

Ну да, было ожидаемо, что придёт Агнеотис – я только с поколением ошибся.

Едва оказавшись внутри, мужчина остановился и принялся осматриваться поверх стеллажей, давая возможность рассмотреть и себя самого. Присутствие молодого Путника он проигнорировал – по невнимательности, быть может, а может и намеренно не удостоив парня чести быть замеченным. Строгий костюм-тройка, крой которого чем-то напоминал Земной, лёгкое шерстяное пальто до колена, перчатки, ботинки и трость, всё чёрное с проблесками золота – Эйн подчёркивал принадлежность к аристократии каждым элементом своего гардероба, и эта подчёркнутость Максиму почему-то не шибко понравилась. Уложенные и зачёсанные назад седые волосы делали угловатые черты немолодого лица ещё более угловатыми и немолодыми. Статный, властный и демонстративно-спокойный – приблизительно таким и рисовало воображение ярославича образ среднестатистического дворянина. Правда, выглядел он как-то… осовремененно, что ли?

– Добрый вечер, – поприветствовал бесхитростно Макс. Старший Агнеотис наконец повернулся к нему, ловко управляя удивлением, и отвесил классический полупоклон. – Вы к господину магистру?

– Всё так, – мужчина быстро окинул взглядом полки с товарами и вновь обратился к собеседнику. – Он здесь?

– Здесь, – вместо уже начавшего было отвечать юноши заверил Захария, бесшумно спускаясь по лестнице. – Проходите, господин Эйн, садитесь. А ты, если не затруднит, подожди на улице.

– Книгу можно с собой взять?

Колдун «угукнул», полностью сосредоточенный на предстоящем диалоге – надо думать, до самообразования подмастерья ему сейчас особо дела не было. Дважды повторять не пришлось: привыкший уже к местным обычаям, парень не стал задерживать серьёзных людей и с учебником в охапку поспешил удалиться на свежий вечерний воздух.

Давид стоял на крыльце. Его появление вызвало в Максе смешанные чувства, и пускай приятных было несколько больше, он вынужден был напомнить себе мысленно, что расслабляться в присутствии дворянского отпрыска всё-таки пока рановато. По возможности бесшумно закрыв входную дверь, парень в нерешительности обернулся.

– Отец сказал, мы можем ожидать каких-то новостей, – взгляд, голос, поза да и весь остальной внешний вид младшего Агнеотиса сквозил надеждой, нехарактерно робкой и боязливой.

– О, – кивнул Макс, – Новостей много.

Они неловко расположились на лавочке. Давид на собеседника не смотрел – его пустой от волнения взгляд был направлен куда-то, как показалось Максиму, далеко за горизонт.

– Но, честно говоря, будет лучше, если тебе обо всём расскажет твой папа.

– Вот как.

– Я не уверен, что смогу донести информацию правильно, – Путник поджал губы. – Да и что мне можно вообще распространяться. Это Мастера дела, сам понимаешь.

Давид кивнул. Он, разумеется, понимал.

И всё-таки, его появление здесь казалось Максу несколько странным. В первый раз, предположим, младший Агнеотис понятия не имел, что его бесцеремонно выставят за дверь вместе с чародейским подмастерьем, там-то как раз всё ясно было. Но разве он не мог предугадать, что и во второй раз окажется на крыльце?

– Слушай, я чего-то не понял, – применяя к Давиду уже знакомую стратегию поведения «спроси в лоб и разоружи прямолинейностью», молодой Путник указал большим пальцем себе куда-то за спину, – Зачем Эйн… вернее, господин Эйн взял тебя с собой, если тебе всё равно нельзя присутствовать при их разговоре?

– А он и не собирался, – в интонации студента скользнуло раздражение. – Я его едва уговорил. Не мог остаться дома, пока они тут проблемы решают.

– Понятно, – какое-то время он молчал. Потом всё-таки собрался с духом. – А как… как твоя мама себя чувствует?

– Милостью богов хранима, – на удивление спокойно ответил Агнеотис. – И амулетом господина магистра, конечно же. Попыток посягнуть на её жизнь больше не предпринималось, насколько мне известно, и я молюсь богам, чтобы так оно и продолжалось.

– Она сильно переживает, наверное?

– Сам-то как думаешь? – Давид фыркнул, но тут же нахмурился и прикусил щёку. – Прости. Ты не виновен в случившемся, мне не следовало…

– Вообще не за что, – искренне качнул головой Максим. – Я даже близко представить не могу, через что сейчас проходит твоя семья, но догадываюсь, что приятного во всём этом мало. Так что вот вообще не парься.

И вновь они замолчали. Беседа отчего-то не клеилась. Но младший Агнеотис, вне всякого сомнения, на что-то себя уговаривал – это чувствовалось по его осанке и отражалось в беспокойном лице. То, как он натирал пальцами костяшки левой руки, как зажимал зубами нижнюю губу, как неуверенно косился на Путника и взволнованно отворачивался всякий раз, когда Макс на себе этот изучающий взгляд ловил – в его нынешнем состоянии буквально всё кричало о том, что есть нечто ещё, о чём они должны поговорить. И эта тяга высказаться, желание открыться начинали Макса всерьёз беспокоить – хотя бы по той причине, что их взаимоотношения далеко не на том уровне доверия находились, чтобы Давид теперь испытывал такую потребность именно в отношении бывшего конкурента за должность.

Не иначе как что-то важное. Что-то, о чём студент не мог рассказать, например, Захарии. Или, возможно, даже не столько не мог, сколько не хотел.

– Так, – с играми разума у парня никогда особо не складывалось, намёки и экивоки разрушительно влияли на его привыкшую к прямолинейности психику, и чем-то обеспокоенный дворянский отпрыск, упрямый ровно настолько, чтобы молча заражать своим беспокойством окружающих, быстро ему надоел. – Хватит. Рожай давай.

– Прости?

– Ты ёрзаешь, как девчонка на четырнадцатое февраля, – Макс кивнул на побелевшие уже от бесконечного натирания костяшки чужих пальцев, и хотя полностью метафору Давид закономерно не понял, общий смысл он, разумеется, уловил. И порозовел – не то от возмущения, не то от смущения. – И ты явно не просто на крыльце посидеть и на звёзды посмотреть припёрся. Что-то случилось, я прав?

Уже почти набравшийся смелости, студент, намерения которого так безапелляционно раскрыли, стушевался. Прозорливость на грани с безумием, которой владел молодой Путник, начинала пугать по-настоящему. И хотя поздно было ругать себя за несдержанность и неспособность скрыть истинных мотивов своего сегодняшнего появления у дома колдуна, Давид сомневался, стоит ли доводить дело до конца, да и вообще поднимать неоднозначную тему.

Вот только без обсуждения этой информации ему не удастся сообщить кое-что другое. А это уже практически нарушение Кодекса, на что младший Агнеотис, вне всяких сомнений, осознанно пойти бы не посмел. Он много думал о том, сможет ли предупредить Максимуса об опасности, не раскрывая всех карт, но вовремя вспомнил, что этого юношу вряд ли удастся провести банальными трюками, зато запросто получится испортить с ним отношения.

– Да господи боже, говори уже.

– Видишь ли, я… – Давид сглотнул. – Я пришёл не только из-за того, что волнуюсь за мать.

– Это я уже понял.

– Не пойми меня неправильно, я всерьёз встревожен этими событиями и хочу как можно скорее узнать то, что удалось узнать вам с господином магистром про это ужасное покушение. Но… есть кое-что, что я хотел сообщить тебе.

– Мне? – переспросил Макс. – Интересно девки пляшут. И что это?

– Видишь ли, – Агнеотис сильнее сдавил себе руку, – Сегодня мне стало известно кое-что очень важное. Нечто… Но прежде чем я расскажу, ты должен дать слово, что никто об этом не узнает. И что когда истина откроется всем остальным, ты никому не скажешь о том, что получил эту информацию от меня.

– Хорошо, – Путник напрягся, – Договорились.

– Это очень серьёзно. Я и сам не должен был этого услышать, это произошло совершенно случайно, но теперь, раз уж это уже произошло, я чувствую себя обязанным передать обстоятельства дела тебе. Дай мне слово, что…

– Да хватит нагнетать-то, я же сказал – буду нем как рыба. Что случилось?

Дефицит тактичности подействовал на студента отрезвляюще. В очередной раз он убеждался, что собеседник – слишком бесхитростный и честный человек, чтобы успешно участвовать в подковёрных политических играх и использовать полученную от Давида информацию ему же во вред. К тому же, и это подтверждал дворянский Кодекс, Давид обязан был предупредить об опасности и тем самым помочь сохранить то немногое, что у Максимуса пока находилось в распоряжении.

– Я узнал, – он наклонился к собеседнику так близко, что едва не касался губами чужого уха, но даже так его шёпот удавалось разбирать с большим трудом, – Что наше королевство в скором времени начнёт войну.

Отстраняясь, Агнеотис рассчитывал увидеть на его лице замешательство, страх, сомнение – даже насмешливую улыбку, свидетельствующую о том, что в эти слова поверит только дурак. Но увидел сосредоточенную попытку сдержать себя в руках и… отголоски вины во взгляде?

– Тут такое дело… Как бы так… – Максу стало до зуда неловко. – В общем, так вышло, что я вроде как немножко в курсе дела.

И теперь уже Давид испытывал замешательство, страх и сомнение.

– Как – «в курсе»?

– Ну, блин… – несмотря на то, что улицы давно опустели и никто не смог бы подслушать их, Путник, подражая собеседнику, сам перешёл на шёпот. – Ты же сам знаешь. Мастер крутится при дворе, общается с Айголь… э-э-э, Его Высочеством, я хотел сказать. У них там информация поставлена будь здоров.

– Ну да, – осоловевший от осознания собственной недогадливости, выдал Агнеотис отупело.

– Но порыв поделиться важными сведениями ценю, – попытался приободрить его Макс. И тут же поднялся на ноги. – Пойдём-ка пройдёмся. Отплачу доверием за доверие.

В чёрных тенях чародейских дубов они даже ног своих толком не видели, и юношам приходилось придерживаться друг за друга, зажимая ткани накидок промеж пальцев, чтобы не потеряться во тьме. Дворянский сын на сей раз не решился зажечь левитирующие огоньки, здраво опасаясь, как бы кто не заметил их перемещений с улицы, а Максим не стал предлагать подсветить дорожку примерно из тех же соображений. Неловко оступаясь, они брели вглубь мрачного сада – Путник почти бесшумно рассказывал, а его собеседник внимательно слушал.

– Выходит, первым на очереди Дендрием. Что ж, этого следовало ожидать, – подытожил Давид задумчиво. – И войска уже под Энларком. Этого я не знал. Давно?

– Чего не знаю, того не знаю, – честно ответил Макс. – Они даты не уточняли. Знаю только, что люди пока не в курсе происходящего. И это странно, конечно.

– Почему?

– В смысле – почему? Армия солдат в полной боевой готовности, с конями, орудиями и провизией идёт через полстраны и стекается в одной точке. Это как вообще может остаться незамеченным? Или для местных это не подозрительно?

– Во-первых, подобные тренировочные вылазки время от времени проводятся во всех концах государства, – спокойно возразил Агнеотис. – Население привыкло к таким сборам и нередко принимает в них непосредственное участие. В ознакомительных целях. Во-вторых, уверен, полки призывали в Энларк поочерёдно, чтобы не привлекать повышенное внимание. В-третьих, не исключено, что какая-то часть снабжения была перенесена туда через порталы.

– Продуманная схема, ничего не скажешь.

– В армии нашего королевства нет места необдуманным схемам. Равно как и в остальных сферах жизни.

– Так, я понял, давай без пропаганды.

– Не понимаю только, почему именно сейчас, – Давид остановился, схватился за свои бока руками и покачал головой. – У Эпиршира были куда более подходящие моменты для нападения. Должна быть причина.

– Должна быть, – согласился Макс и прикусил язык. Есть то, о чём не следовало распространяться даже в порыве благодарности. Особенно в порыве благодарности. – В этом вопросе от меня мало толку, я в Земной-то политике смыслю хрен да ни хрена.

– Если войска собираются под Энларком, значит, война начнётся ближе к зиме, – продолжал рассуждать студент, не заметив, как его собеседника внезапно словно электрическим разрядом дёрнуло.

«Значит, зимой…» – всплыла в памяти Путника не нёсшая в себе на первый взгляд никакого смысла фраза Захарии, обронённая как будто случайно во время их алкогольных возлияний с королевичем. Тогда он не придал этому «вбросу» большого значения, по глупости и наивности списав всё на странности в поведении колдуна и его вероятные психические расстройства, но теперь…

– Почему зимой? – ухватившись за возможность понять цепочку рассуждений, спросил Максим.

– Ну как же. Или ты ещё не изучал географию Паберберда?

– Не доводилось пока.

– Ничего, я объясню.

Создавалось ощущение, что Агнеотису роль наставника, более мудрого и образованного, не просто нравилась, а доставляла удовлетворение на уровне глубинных инстинктов. Верно Захария говорил: достаточно задать правильный вопрос, и окружающие сами поведают тебе всё, что ты хочешь знать. А может, и добавят от себя ещё чего-нибудь.

– Дендрием и Эпиршир не имеют общих границ по суше. С севера нас разделяет губа Сирен, с юга – Китовый залив. Оба они не замерзают. А вот посередине находится Стеклянный залив, и вот он зимой покрывается льдом толщиной саженей в пять. Ближайший путь из одного королевства в другое проходит через Нулевой остров, который находится неподалёку от уже известного тебе порта Энларка – туда-то войска, если верить твоим словам, и стягиваются. Но формально этот остров – нейтральная территория, поскольку на нём отстроены города-представительства всех королевств Паберберда, так что провести через него целую армию незамеченной будет попросту невозможно. К тому же, посылать войско туда, откуда противник будет ждать удара – стратегический идиотизм. А вот по льду армия пройти сможет.

– Значит ли это, что солдаты, битком набившиеся в этом вашем Энларке, отвлекают внимание противника, пока основные силы переходят по льду?

Давид заметно подвис. Ему потребовалось некоторое время, чтобы воссоздать тактическую картину наступления.

– Дьявол. А ведь именно так, видимо, и собирается действовать наша армия, Максимус! Как ты..?

– Вот чисто банальная логика, веришь, нет?

– В вашем королевстве эту науку преподают превосходно, вынужден признать.

– Да не. У нас уроки логики ещё при Союзе отменили. А может, и того раньше.

– Но постой, – Давида теперь было не остановить, – Удар со стороны Стеклянного залива тоже довольно предсказуем. Когда встанет лёд, обе армии смогут почти беспрепятственно пересечь его и выйти прямиком к границам соседа.

– Значит, будет третья сторона атаки. Или даже ещё и четвёртая. По крайней мере, я бы так сделал: отвлёк внимание демонстративным набором силы в одном конце, убедил противника, что буду бить со второго, а сам решающий удар нанёс бы с третьего. Если в вашем королевстве и вправду всё настолько продумано, сомневаюсь, что генералы поведут войско в лобовую атаку в надежде задавить противника числом.

– На нашей стороне не число, – задумчиво возразил Агнеотис. – У нас есть Магистрат.

– Чародеи? При всём уважении, Давид, ты думаешь, что там нет своих?

– Между нами большая разница, Максимус, – дворянин покачал головой. – Все Магистраты королевств полуострова обладают колоссальными магическими способностями, это правда. Но в эпоху гонений на Путников Дендрием проявил себя одним из самых безжалостных и кровожадных притеснителей. Они вырезали гостей из вашего мира сотнями, уничтожали даже тех, кто прибыл в Цельду давно. А Эпиршир был первым, кто отменил все карательные меры, направленные в вашу сторону, и твои соплеменники со всех концов Паберберда двинулись сюда в надежде спастись. Такие вещи не исчезают в веках без следа. Равно как не исчезает без следа и благодарность. За последние годы мы нарастили небывалую мощь, и хотя теперь почти везде к вам относятся с уважением, дурная слава и свежая память о тех ужасах, что творил Дендрием, отворачивают от них даже новых Путников, не заставших казней и пыток. А теперь представь, сколько магически одарённых разумных отправится сражаться с ними – кто из чувства долга, кто из мести, кто, не стану отрицать, ради наживы. В отличие от остальных государств, Магистрат Эпиршира почти на треть состоит из Путников – и у них уж точно есть парочка не сведённых с Дендрием счетов.

Максиму оставалось только кивнуть. Аргументы, которые приводил студент, его убедили сполна.

– И, раз уж мы об этом заговорили, на нашей стороне Триада, – подытожил Агнеотис. – Они чудовищно сильны, это раз. Они впервые Упали именно там – в разгар гонений на Путников – и пережили те события малолетними детьми, это два. Так что… сам понимаешь. Думаю, победа будет лёгкой.

– Если только в Дендрием не найдётся кого-то настолько же серьёзного. Ну хорошо, а почему ты с этими новостями именно ко мне пришёл? Не припомню, чтобы я вызывал у тебя столько доверия. А инфа явно конфиденциальная.

Давид кратко охнул, как если бы и правда забыл за всеми этими разговорами о чём-то очень важном, и вновь заговорил практически неразличимо.

– Есть поверье, что Путники появляются в Цельде перед событиями… определённого характера, скажем так, – беспокойно начал он. – Нехорошего характера, как ты уже понял, наверное. О тебе много говорили в Эпиркерке, и не могу сказать, что настроения были без исключения благостными. Понимаешь, к чему я?

– Честно говоря, не совсем.

– Я не знаю, насколько это правда. Но люди верят, что прибытие Путника почти всегда является предвестием серьёзных изменений. Какие именно это будут изменения, никто никогда предсказать заранее не может, но народ по обыкновению своему не любит любых перемен. Когда объявят начало войны, найдутся те, кто попытается… сопоставить одно с другим.

– Погоди, – Макс отпрянул. – Ты хочешь сказать, что люди будут меня в этом обвинять?!

– Не со зла, разумеется, – попытался смягчить формулировку Давид, – От страха. Всё, что они будут пытаться сделать – найти объяснение тому, что мирная жизнь в одночасье сменилась… немирной. Но в общем и целом, да. Первый месяц после того, как война с Дендрием станет известна широкому кругу, многие попытаются оправдать эти события твоим Падением. Не знаю, насколько хорошо ты знаком с таким явлением, как психология, но…

– Я охренеть как хорошо знаком с этим явлением, Давид. И насколько всё будет серьёзно? Типа мне ходить и оглядываться? Или вообще из дома не показываться?

– Не знаю, Максимус, – честно ответил студент. – За то время, что я живу, ты – первый Путник, оказавшийся в Эпиршире. Но одно знаю точно: держись ближе к господину магистру. Старайся никуда без него не выходить. Толпа глупа и скора на обвинение, но рядом с ним тебя не тронут. Или, по крайней мере, ему хватит сил тебя защитить.