Текст книги "Хогбены, Ретиф, Бел Амор, Грегор и Арнольд"
Автор книги: Роберт Шекли
Соавторы: Генри Каттнер,Джон Кейт (Кит) Лаумер,Борис Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 102 страниц)
Выкуп за Ретифа
1– Монстры? – переспросил Маньян, первый секретарь делегации с Земли, прибывшей на Лумбагу для участия во всепланетной Мирной Конференции. – Где?
Он окинул изучающим взглядом пестрящий яркими нарядными одеждами базар.
Вот мимо него проталкивается абориген, насвистывающий под нос, начинающийся в середине лба, какую—то мелодийку. У него целых девять ног и красивая, отливающая апельсином кожа.
А вот и его трехногий, покрытый пурпурными и розовыми пятнами «земляк», торгующийся с держателем продуктовой лавки, приметным своей красно—зеленой полосатой кожей.
Глаза выхватывают из толпы бугристую голову, украшенную причудливыми, но непропорциональными ветвями рогов.
– Я не вижу здесь никаких монстров, – уже совершенно спокойно продолжил Маньян. – Обычные лумбаганцы. Боюсь, вы наслушались сплетен, мой дорогой полковник.
– Сейчас я говорю вовсе не об этих полосатых и рогатых ребятах, – проворчал военный атташе. – Я анализирую непрекращающийся поток сообщений, которые вы называете сплетнями, о плотоядных колдунах и мертвецах, об ужасных уродцах, которыми кишат местные болота.
– Чушь, – рассеянно заметил Маньян, залюбовавшись вдруг красочной сценой: как торговец раскладывает перед публикой свой товар – целый сундук париков, портативные диапроекторы с мелькающими на куске белой ткани картинками, протезы конечностей (для обычного и парадного ношения, а также для занятий спортом), местные побрякушки и темные оплетенные бутылки со светящимися шариками внутри для состоятельных покупателей. – Я признаю, что каких—то шесть лет назад местные жители немногим отличались от дикарей эпохи неолита, но теперь – хвала Дипломатическому корпусу Земли и его политике просвещения – они неплохо смотрятся даже для периода средневековья.
– Тонкое наблюдение, – подтвердил сказанное второй секретарь Ретиф. – Но вот беда: порой очень непросто нащупать грань между дикостью неолита и разнообразием форм средневековья.
– Проблема в том, – сказал полковник Уорбатон, – что во всей этой чертовой толпе вы не сыщете двух одинаковых аборигенов! Все на этой планете – члены какого—нибудь меньшинства. И все эти меньшинства грызутся между собой, как собаки!
– Да ну вас, полковник, – поморщился Маньян. – Я согласен, что набор местных расовых противоречий является для вашей группы Объединения головоломкой, но я также уверен, что очень скоро нам удастся найти решение, которое бы наконец удовлетворило штаб Сектора.
– Сомневаюсь, что все так просто, – не унимался полковник. – Далеко не ко всем выходкам, совершаемым у нашего посольства, позволительно относиться наплевательски. А уж когда утренняя газета помещает объявление, в котором обещает щедрый куш за свеженькую и готовую к употреблению голову человека или лумбаганца, тут впору строить баррикады!
– Обычные упражнения в риторике. – Маньян явно не принимал настороженности полковника. – В конце концов, если столь разноликий народ, как лумбаганцы, вдруг подумывает об избрании нового правителя, который был бы угоден всем, – и это при их—то священных традициях взаимного геноцида!
– это может прекратить беспорядки в рядах инакомыслящих.
– А если учесть, что диссидентов здесь больше, чем прочих, то это становится отличным выходом из положения, – согласился Ретиф. – У меня такое чувство, что со своим решением поддержать нынешнее правительство планеты посол Паунцрифл немного переборщил.
– Мягко сказано, – промычал полковник Уорбатон. – Вы ведь хотели выразиться порезче? А я так думаю, что раз два лумбаганца не могут без драки даже часы сверить, куда уж им договориться о правителе, который устраивал бы их обоих и еще помыкал ими с их же согласия.
– Судя по вашим замечаниям, у вас мало доверия к демократическому миротворческому процессу, проводимому сотрудниками Корпуса! – довольно резко сказал Маньян. – Между тем, не худо бы вам припомнить поговорку, лучше синица в руке, чем журавль в небе.
– Ну что же еще делать? – с раздражением в голосе вопросил полковник. – Все успокоительные средства нами уже использованы: смерчи листовок, ураганы плакатов, призывающих свернуть эти кровавые базары, бесконечные предложения о перемирии, одно—, двух—, многоэтапном прекращении огня, блокировка демилитаризованных зон, – это ведь все огромная работа! А они и по сей день за головами охотятся: уж не говорю о руках, ногах и задницах…
Излияния полковника были прерваны тем, что на расстоянии трех футов от его головы в стену с лету впечатался порядочный глиняный комок. Это сопровождалось резко возросшим гулом толпы на базарной площади.
– Похоже, нам пора убираться, – сказал Ретиф. – Иначе нам придется столкнуться с Субботним Обрядом аборигенов ближе, чем обычно.
– Не смешите нас, Ретиф, – проговорил первый секретарь, правда, как—то неуверенно. – Простая демонстрация приподнятого настроения… Мой анализ тенденций этих волнений подсказывает мне, что сегодня все будет на редкость спокойно.
Через кучи рассыпанного угля Ретиф глянул в направлении беспорядочно раскиданных низеньких домишек на том конце базарной площади: в просветах между домами зеленел местный закат, бросавший блики на полоску открытого моря, буквально загроможденную парусами. Бледными зелено—желто—оранжевыми тонами мерцал соседний остров. Собственно, система этих и некоторых других островов – экваториальный архипелаг – и составляла всю поверхность суши этой планеты.
– Может быть, вы и правы, – сказал он. – Но, кажется, сейчас нашим взорам предстанет энное количество копий, костылей, вил, мечей и ножей для разделки крупных туш.
– Нафантазировать можно и похлеще, Ретиф. Несмотря на изумительный скачок к цивилизованности, аборигены все же чувствуют себя комфортней, имея при себе символическое оружие. Таково реальное объяснение без примеси мрачной фантастики.
– Несомненно, но почему—то мне этот шум толпы напоминает улей, в котором поковыряли палкой…
– Это же базар! Торгуясь шумно, они получают своего рода удовольствие, Ретиф. На Мэйси я видел кое—что и почище. – Маньян строго посмотрел на своего коллегу. – Вы слишком робки, Ретиф. На вас это не похоже. Полагаю, вам нужно встряхнуться. Я не собираюсь возвращаться в посольство, пока не куплю стеганый халат, как обещал тетушке Нэнси.
– Берегитесь! – вдруг вскрикнул Ретиф, хватая Маньяна и оттаскивая его в сторону. Массивный дротик с металлическим звоном ударился о шершавую стену позади них. Ретифу удалось поймать его на отскоке.
Крепко держа Маньяна за руку, Ретиф толкнул его к двери: тот хрипло вскрикнул, увидев, хлынувшую в узкий проход озверевшую толпу. Аборигены, во всей дикой красоте своих раскрасок и всевозможных наростов на телах, вертели над головами скрываемым до последней минуты оружием, количество которого множилось с невиданной быстротой. Кроме того, они стали кровожадными воплями раззадоривать друг друга. Послышался звон стекла, из опрокинутой тележки с жареными орехами курился дымок.
Высокий лумбаганец с лицом синего оттенка и четырьмя большими пронзительными глазами, тремя отвислыми ушами и пастью, способной в один присест проглотить любое тройное блюдо, бросился по направлению к землянам, размахивая над головой пятифунтовой мотыгой со стальным заостренным наконечником. Ретиф кинул в него дротик, целясь в грудь, и в следующую минуту толкнул за собой обшитую тканью дверь. Лумбаганец попытался увернуться, но не успел: дротик косо ударил его в то место, где у людей была грудная клетка. Маньян застонал, увидел в окно, как раненый абориген выронил свое оружие и всеми своими четырьмя руками ухватился за торчащее из груди древко дротика. Напрягшись, он наконец выдернул его.
– Будь я проклят, но ты, землянин, вспорол мои чудесные кишки! – прохрипел на одном из местных диалектов бородавчатый лумбаганец, зажимая лапой бескровную рану. – Как же так? Говорили, что вы, земляне, не оказываете сопротивления…
– Прости, приятель, – в свою очередь крикнул Ретиф. – Не всегда нужно верить тому, что говорят. Передай это своим соотечественникам, чтобы больше не было недоразумений.
– Так и сделаю, собака! – рявкнул тот и скрылся в толпе.
– Не знаю, где я ошибся в своем анализе, – рассудительным голосом, но с потерянным видом проговорил Маньян, инстинктивно пригнувшись в момент, когда стрела с тяжелым медным наконечником расщепила раму окна у него над головой. – Должно быть, я недооценил местный коэффициент ксенофобии… М—может, в п—поисках индекса периодов враждебности я глянул не в ту графу?..
– Распахните двери! – крикнул Уорбатон Ретифу, увернувшемуся от очередного дротика.
– Им же только того и надо!
– Кто из них посмеет совершить убийство на публике, не имея на то разрешений?! Местный уголовный кодекс предлагает за это год каникул в самом затхлом подвале здешней Бастилии, а потом обезглавливание!
Ретиф отошел от дверей:
– Поступайте, как знаете.
Вместе со скрипом ржавых дверных петель за его спиной стал отчетливее слышен грохочущий гул толпы. Как только дверь распахнулась, перед ней оказался рослый лумбаганец, на ходу выхватывавший из глубин одежды ржавый, но внушительный револьвер и прицеливаясь в голову Ретифа.
Тут какой—то коротышка неожиданно подсек ноги вооруженного земляка, заставив того неуклюже растянуться на земле. Прозвучал непроизвольный выстрел, и пуля вспорола кромку тротуара, не причинив никому вреда. Неудачливый стрелок с яростным ревом вскочил на ноги. Ретиф почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
– Эй, сюда! – крикнул он на местном диалекте миниатюрному лумбаганцу, пропуская его в двери и тут же захлопывая ее за ним. Задвигаемая на тяжелый засов, дверь сотрясалась от ударов о нее всевозможных метательных снарядов.
Слыша снаружи выкрикиваемые хриплыми голосами угрозы, Ретиф словно бы видел вокруг себя сотни сжатых в ярости кулаков. Маньян, завидев чужака, издал отчаянный крик:
– Эй, на помощь! Смотрите, он забрался к нам!
– Этот с нами, – ответил Ретиф. – Спасибо за то, что спасли меня, господин…
– Инарп. Рад был помочь тебе, землянин. Здесь многие не выносят вас, но что они понимают, грязные дикари? Шайка Синепятнистых, Четырехглазых, Мохнатоногих, Бородавчатоголовых…
– Политика, которую проводит здесь Корпус, всегда была направлена против этих обидных расовых кличек, господин Инарп, – подал голос Маньян.
– Кроме того, – продолжил он, пристально рассматривая лумбаганца, – если только я очень сильно не ошибаюсь, у вас у самого порядочное количество этих самых бородавок…
– А, эти… Правильно, Просто я забыл. Подхватил на прошлой неделе.
– Согласен, изъянов, которые могут привести в смущение, достаточно, – мягко сказал Маньян. – У вас столько разнообразных меньшинств – глаза разбегаются. И все ведь, заметьте, взаимоагрессивны! Наверное, даже трудно выбрать, против кого бороться в первую очередь?
– Это верно. У вас, землян, все заметно проще. Достаточно обратить внимание на такие пустяки, как количество глаз или цвет кожи – и вы уже знаете, кому подавать руку, а кому дать по морде. У нас не так…
– А что вас привело к нам? – спросил Ретиф.
– Я очень тепло отношусь к иноземцам, – ответил Инарп. – Ну, ладно, а теперь идем: что, что, а как выбраться отсюда, я знаю.
И он повел их вдоль темного, с каменным полом, коридора, мимо мрачных полупотайных каморок и переходов старого здания.
– Как нам повезло, что вы здесь оказались, господин Инарп! – заговорил полковник Уорбатон, подлаживаясь идти рядом с проводником. – А кстати, куда мы идем?
– Вы ведь остановились в Замке, вместе с другими иноземцами, верно? Если так, то вы уже почти дома.
– Не дай нам Боже опоздать на совещание! – сказал Маньян, бросив взгляд на часы, которые он почему—то носил на правой руке. – Кто бы мог подумать, что наша легкая прогулка закончится в этом мрачном лабиринте, да еще и при том, что за нами по пятам гонится целая орава бешеных расистов?!
– Представьте, какой удар будет нанесен послу сообщением об этой прогулке? – заметил Ретиф, улыбаясь.
– А ведь это мысль! – подхватил Маньян. – Но что, собственно, мы видели такого?
– Начало Весеннего Обряда Враждебности, – бросил через плечо проводник.
– К тому же ребята накурились наркотиков. С этого, по сути, все и началось.
– Весенний Обряд? – спросил Уорбатон. – А мне показалось, что это все еще продолжается Зимний Фестиваль Насилия…
– А кто сказал, что он уже закончился? Он с успехом продолжается вместе с Ритуалом Революции, Символическим Причастием Жестокости и, конечно, круглогодичным Циклом Дикости. Многие наши празднества по времени накладываются одно на другое.
– Скажите, почему обстановка с такой бешеной скоростью скатывается к полной анархии? – в лоб спросил Маньян.
– Это не совсем так, землянин, – возразил проводник. – У нас есть свои правила. Обо всяком изменении в Обрядах мы извещаем друг друга заранее.
– Как это?
– Ну, скажем, толчок в правый бок. Таким образом сообщения передаются от одного к другому, – доверительным голосом говорил лумбаганец. – При этом мы не привередливы. В случае чего у нас в ходу и сильный удар по голове. Сзади.
– Или копьем под лопатку? – предложил Ретиф.
– Так думает Гамронг. Впрочем, он неплохой парень. Он был моим собратом по оружию. Раньше. Во время нынешних Обрядов мы уже враги. Так что, когда он выступил против вас, землян, я не стал стоять в стороне. Если бы не ваша счастливо открытая дверь, мои останки уже давно были бы разбросаны в глухой чаще на пищу желудям.
– Желудям?! Неужели и они на чьей—нибудь стороне?! – изумился полковник.
– К счастью, лумбаганские растения не принимают активного участия в общей войне, – сказал Ретиф. – В противном случае шансы на мир здесь были бы еще призрачнее, чем они есть сейчас.
– Здесь никогда не будет мира! – в раздражении воскликнул Маньян. – Какую расовую терпимость вообще можно привить там, где единственным стоящим развлечением считается взаимное массовое убийство?!
– Если теперь такова ваша точка зрения, господин Маньян, то я предрекаю в ближайшей перспективе крутой взлет вашей карьеры.
– Смотрите под ноги, земляне, – проговорил проводник, показывая остальным узенькую каменную лестницу, почти отвесно сбегающую в кромешную тьму небольшого круглого колодца. – Еще немного – и мы на месте.
Видя замешательство Маньяна, Ретиф обошел его и сам приблизился к спуску.
– Вы, вероятно, будете несколько расстроены, господин Инарп, – сказал он, – но у господина Маньяна сейчас нет времени обследовать заброшенные шахты.
– Кто же возглавит спуск – я или ты, землянин? – ядовито спросил лумбаганец. – Вспомни, ведь никто иной, как я, не так давно спас всем вам жизни.
– Между нами, – внешне не реагируя на издевку, продолжал Ретиф, – для чего вы нас туда заманиваете?
Маньян стоял рядом и тяжело ловил широко раскрытым ртом спертый подвальный воздух.
– Заманиваю?.. Мм… С чего вы взяли?! – При этих словах лумбаганец попытался незаметно отойти в тень, но был резко остановлен Ретифом.
– Эй! Отпустите мою шею! – крикнул тот. – Я ведь уже сказал вам!
– Ну—ну, спокойнее. Как—то так совершенно случайно я узнал, что Весенние Обряды начинаются лишь через пару дней, а не сегодня. Кто—то не пожалел сил на изобретение всей этой комедии с разъяренной толпой. Но зачем, Инарп?
– Тебе не понять, Ретиф, – отозвался тот, все еще пытаясь оторвать от своей шеи стальную руку землянина. – Я слышал, вы не имеете представления ни о том, что такое убийство, совершаемое толпой, ни о доброй семейной поножовщине…
– Отчего же? – Ретиф еще сильнее сдавил рукой узкий воротничок проводника. – Ну, рассказывайте, рассказывайте, Инарп.
– Ретиф? – вмешался Маньян. – Уверены ли вы? В конце концов, если кому—то и хотелось видеть нас окровавленными, то это легко можно было устроить на площади…
– Нет, – вдруг возразил лумбаганец, – мне было ведено доставить вас сюда в целости и сохранности.
– Значит, ты сам во всем и признался! – рявкнул полковник.
– Рука твоего друга, сжимающая мне шею, не оставляет иного выбора, – вздохнул Инарп.
– Так что вам было приказано? Что?
– Те, кто нанял меня, – захрипел Инарп, – просили доставить им землянина или землян в хорошем состоянии, это все, что я могу сказать вам. Я всего лишь посредник.
– Замолчите! – прервал его Ретиф. Он предупредительно поднял руку. Из глубины колодца, куда вела узкая лестница, раздался еле слышный звук – как будто кто—то украдкой поднимался к ним. – Придется отложить наш разговор до лучших времен, Инарп, – сказал он тихо. – А теперь выводите нас отсюда. И на этот раз постарайтесь не заблудиться.
– Хорошо, я постараюсь.
Он повел землян обратно по коридору, по которому каких—то полчаса назад они спасались от ярости озверелой толпы. Затем все повернули в один из боковых проходов, – а попросту в очень узкий туннель с осклизлыми неровными стенами, прорубленный в громаде здания, – и через пять минут остановились перед первой ступенью узкой каменной лестницы, ведущей наверх.
– Вот, кажется, и военная лавка вашего посольства, – сказал, хмуро улыбаясь, лумбаганец. – Только не думайте, что это я вскрыл брешь в вашей системе безопасности. По меньшей мере пара десятков здешних семеек живут роскошно благодаря этой лестнице. На икорке и паштете. И знаете, они вовсе не желают возвращаться к нашим истолченным в порошок гнилым орехам и обезвоженным псевдофруктам.
– Так они воруют из посольских магазинов?! – вскричал полковник.
– Не нервничайте, – посоветовал ему Инарп. – Это обходится вам неизмеримо дешевле, чем если бы мы обратились к вам за статусом зоны бедствия и «гуманитарной помощью». Но мы считаем: если та или иная форма жизни в состоянии прожить сама – пусть живет, пусть идет своим собственным путем. Хорошо бы вам это уяснить.
– А что вы нам прикажете делать с вашими нищими? – сказал Уорбатон. – Никакими коврижками у них не изменить мнения о режиме правления, с которым они знакомы только со слов полицейских в участке. Конечно, было бы проще всех этих нищих изъять… из жизни. Но почему—то эта акция доброй воли вызывает роптание на страницах наших желтых газетенок…
– Ну, мне, пожалуй, надо идти, друзья, – сказал Инарп, смело прерывая рассуждения военного атташе. – Я признаю, что все случившееся было паршивой затеей. И чтобы нам окончательно помириться, хочу вам сразу дать совет: будьте настороже, когда придет Летняя Резня, – она не за горами. Я назначен в команду, девиз которой: «Земляне – убирайтесь домой!» Тамошние мальчуганы из тех, что попроще, они играют без правил.
– Пошли, Ретиф, – сказал Маньян, ставя ногу на ступени лестницы. – Все равно с толпой бороться нет смысла, это вам не разгневанный шеф нашей миссии.
Отпуская воротник лумбаганца, Ретиф сказал:
– Да, да, Инарп. Даже после того, как мы познакомились со здешними настроениями, мы называем нашу миссию миссией. Возвращайтесь к своим нанимателям и скажите им, что мы, земляне, имеем привычку все—таки приходить на помощь, когда нас зовут.
– Вы, иноземцы, – народ со странностями, – проговорил Инарп и в следующую секунду растворился в темноте.
– Эй, Ретиф! – тоном упрека заговорил полковник. – Нам следовало задержать этого мерзавца и не выпускать до тех пор, пока мы не выясним все детали этой его «паршивой затеи».
– Мне кажется, что будучи на свободе, он нам больше пригодится. – С этими словами Ретиф вытащил откуда—то визитку, одолженную у лумбаганца из кармана: – Таверна «Почки и наковальня», улица Дакойт, двенадцать, – прочитал он.
– Я знаю, где это, – сказал полковник. – Это отвратительный притон около скальповых полей. За рюмку араки там снимут голову с кого хочешь.
– Место свиданий, – задумчиво произнес Ретиф.
2Маньян и Ретиф оказались в числе последних, поспевших к длинному столу в конференц—зал. Они занимали свои места, сопровождаемые укоризненными взглядами выпуклых глаз посла Паунцрифла. Он сидел во главе стола рядом с миниатюрным Джитом, который здесь на Лумбаге, отправлял сразу две должности: посла с планеты Гроа и генерального председателя лумбаганской Комиссии Мира.
– Итак, если все мы готовы, – начал его превосходительство, – я…
– Секундочку, Гарвей, если позволите… – заговорил вдруг Джит своим обычным голосом – шепотком с придыханием. Так у гроасцев были устроены голосовые связки. – Сегодня моя очередь председательствовать на совещании. Так что, если вы не возражаете…
– Что такое?! – хрипло пролаял Паунцрифл. – Очередная маленькая шутка? Чудесно, все смеются, господин посол! Теперь, как я уже сказал…
– Смотрите—ка! Он все еще не понимает! Старина, передайте сюда молоток, и я продолжу совещание. – С этими словами Джит дернул микрофон на себя. – Так вот, друзья… – попытался он начать.
– Слушайте меня, Джит! – взревел землянин. – Вы прекрасно знаете, что сегодня утром я уступил вам место и в лифте и за завтраком: я отчетливо помню, что вам подали меню тогда, когда с моего стола даже еще крошек не стряхнули!
– Это не считается, – решительно возразил Джит и закрепил микрофон напротив своего места. – Сегодня я хотел бы узнать, каков прогресс в наших усилиях водворить на Лумбаге расовое равенство. – Его усиленное микрофоном шипение оглушительно разнеслось по залу, не оставив в тишине ни единого укромного уголка.
– …уж не говорю о том, как ловко вы подмаслили держателя автостоянки, чтоб вам перекрасили гараж раньше меня. – Возражение Паунцрифла перекрыло даже технические возможности микрофона.
– Каков же прогресс в наших усилиях облагодетельствовать статусом некомбатантов несчастных аборигенов этого забытого богом и погруженного во мрак мира? – невозмутимо продолжал Джит. – Конечно, не обижая их. – При этих словах он небрежно поприветствовал двух присутствующих на совещании наблюдателей—лумбаганцев, сидевших в дальнем конце стола в своих причудливых утыканных бусинами одеяниях. Те так же небрежно ответили на приветствие. У них были каменно—непроницаемые лица, и невозможно было понять, что у них на уме. К тому же они соблюдали абсолютную тишину, расположившись своими грузными телами в мягких креслах.
– Все последние шесть лет, что межпланетный Трибунал Мира исполнял здесь свои благородные обязанности по отысканию путей к расовому примирению, отмечены знаком прогресса, – стараясь наклониться как можно ближе к микрофону, заявил Паунцрифл. – К сегодняшнему дню завершено строительство сорока двух вилл для высокоответственных руководителей первого класса. Скажу больше: введен в строй биллиард на сто столов, увеселительное учреждение на сорок номеров…
– Обойдемся без фривольностей, – прошипел Джит и вернул себе микрофон.
– Я хочу обратить ваше внимание на недавнее освящение и введение в строй кибернетической исповедальни на сто келий, в которой важное место отводится священному устройству, снабженному песочными часами, приводящемуся в действие при помощи обыкновенной монеты. Это чудо способно пропускать через себя, подарив очищение, пару дюжин кающихся грешников в час! А между тем это всего лишь нехитрый механический набор плат на тысяче магнитов Госса…
– Хочется отметить, – прогремел—таки голос дорвавшегося до микрофона после краткой борьбы со своим соперником во главе стола Паунцрифл, – что процесс примирения протекает удивительно быстро. В ответ некоторым нашим критикам я могу привести результаты проведенных недавно статистических анализов специалистами в области здешнего мрачного феномена – насилия. Так вот, в них сообщается, что в прошлом месяце число потерь среди безработных бездельников в возрасте от восемнадцати до сорока девяти лет в светлое время дня сократилось более чем… э—э… более чем на 0,46 процента по сравнению с аналогичным месяцем прошедшего года!
Джит пригнул руку Паунцрифла с микрофоном к себе и отчаянно зашипел:
– В то время, как главный источник расовых конфликтов здесь, на Лумбаге, еще не выделен, в то время, как не определены четко направления идеологической борьбы и затраты на нее, уже достигнут несомненный прогресс в области изучения местного производства бус и четок – обстоятельство, которое материализует надежду на то, что в обозримом будущем, – ну скажем, в течение следующих пяти лет, – нам предстоит узнать определенно, – или в какой—то степени определенно, – кто кого избивает на этой планете. Я бы даже сказал: кто кем избиваем! Мы будем готовы также столкнуться вплотную с ответом на вопрос: кого и за что избивают?
– Ближе к делу, – попросил со своего места помощник военного атташе. – По—моему, понимание вопроса сводится к тому, что со всеми этими противниками, кликами, фракциями, расами, толпами, союзами, конгрегациями, бандами, отрядами, эскадронами и кланами, постоянно вовлеченными во всевозможные перебранки, потасовки, убойные схватки, нападения, несогласия, противоречия, междоусобицы, пререкания, войны, ссоры, взаимонепонимания, драки, скандалы, протесты, налеты, сидячие забастовки, погони, охоты друг на друга, со всеми этими ребятами, что меняют свои симпатии и дружеские обязательства без всякой видимой схемы и каждые полчаса, – так вот, с учетом всего этого, наши шансы удержать планету под единым флагом равны моим прекраснодушным мечтам получить звание полковника к Фестивалю Смерти. То есть – нулю.
– Увы, боюсь, мы теряем нить разговора, – тоном крайнего пессимизма прошипел один из посланников Гроа, сидевший рядом с помощником земного военного атташе. – Основная мысль заключается отнюдь не в том, сколько у аборигенов разнообразных шаек, а в том, что к настоящему дню уровень их агрессивности повысился настолько, что нам, беззащитным дипломатам, самое время хорошенько призадуматься. Только вчера меня пыталась затоптать какая—то волосатая нога, бегающая по улицам отдельно от других частей тела… Кроме глаз. Глаза у ней были…
– Боже правый, а что же я молчу?! – вскричал Маньян. – Не прошло еще и часа с того момента, как меня принудили иметь дело с жуликом, имевшим наглость посягнуть на неприкосновенность дипломата!..
– Хочется верить, все закончилось благополучно? Так, Маньян? – едко спросил советник по культуре.
– О, да! – вмешался Уорбатон. – К счастью, там был я и смягчил назревающий конфликт.
– Ба—а! – шипяще прошептал гроасец. – Здесь что—то затевается!.. Я чувствую это своими хрящами!
– Пффу—у! – фыркнул Уорбатон. – Я допускаю, что аборигены ненавидят нас за то, что у нас кожа неизменна и постоянного цвета. Но в остальном они такие же, как и мы с вами!
– Желательно, чтоб они были футов на шесть пониже нас, – заметил кто—то.
– Ну, хорошо. Прежде чем мы будем обсуждать проблемы единого правления на Лумбаге, – сказал долго не подававший голоса Паунцрифл, взорвав этим ровный гул, установившийся в конференц—зале, – сделаем вывод, – и это нам уже ясно, – что до тех пор, пока мы не научимся проводить четкие показатели различий между, – прошу прощения за выражение, – дикими формами жизни и населением, перед нами неизбежно будут стоять проблема классификации жизненных форм, таких как преступно—паразитическая, животная и разумная, более всего ценная своим избирательным правом. А теперь я прошу господина Ланчбана, нашего ксеноэколога, представить совещанию краткое сообщение о сложности и разнообразии биологии Лумбаги. – Посол одарил своего гроасского коллегу наигранной улыбкой и сел на свое место. Где—то в глубине стола, поднялся человек со скорбным лицом и редкими волосами ежиком, повозился немного со своими бумажками, откашлялся…
– Как его превосходительство изволил прозорливо заметить, – начал он, подпустив в голос побольше носовых звуков, – экологическая ситуация здесь, на Лумбаге, едва ли может быть прояснена при помощи обычных для этих случаев средств. Ну, начать хотя бы с того, что нам уже удалось классифицировать более двухсот тысяч различных биологических типов дикой природы в свободном состоянии существующих на островах. И это обстоятельство привело к тому, что наш экологический компьютер просто—напросто вышел из строя от перегрузок…
– Да, да, господин Ланчбан, – нетерпеливо зашипел Джит. – Если вам больше нечего добавить…
– …мы исходим также из данных палеонтологии, – нудно вещал Ланчбан, развивая свою мысль. – Та жизнь, что мы имеем здесь на сегодняшний день, спонтанно возникла из первобытного ила Лумбаги вследствие по крайней мере ста тысяч причин, причем совершенно различных…
– Что и говорить – фантастика! – раздраженно прошипел Джит. – Ну что ж, теперь поговорим о других вещах, таких, например, как пища для нас и женского гроасского оздоровительного санатория на Лумбаге…
– В то время как все из продолжающих существовать жизненные формы взаимно бесплодны, – не унывал Ланчбан. – И действительно, ведь обычное для нас воспроизведение жизни на Лумбаге не практикуется, – все же, нам кажется, что симбиозные взаимоотношения обеспечивают необходимый прирост биологических видов, имеющих свою экологическую нишу, м—да… необходимый для возможно более полного использования окружающей среды…
– Конечно, конечно, иначе и быть не может, – не терял надежды Джит. – Ну, а теперь насчет моего предложения подарить лумбаганскому народонаселению чудо искусства по типу Большого Театра…
– Ну, а теперь насчет «Ж—И», или, другими словами, насчет Жизненной Иерархии, – термин, принятый для набирающего высоту уровня сложности соревнующихся и сотрудничающих видов. Очевидно, что мы с вами стоим перед лицом упорядоченной градации биологического мира, начиная с лишенного всякого смысла и значения и существующего независимо пузыря желудка или протяженного внутри позвонков спинного мозга… э—э… через pneumopteryx или свободно парящее легкое, светящееся ночью – hepaticus noctens…
– Говорите кто—нибудь один – или землянин или гроасец, – раздраженно зашипел соотечественник Джита. – И, кстати, нужно все—таки иметь уважение к тем, кто не является специалистом в лингвистической казуистике.
– …для субкультурных видов, таких, как Скользящая Нога – Pedis Volens и Прыгающая Грудная Клетка – Os Leapifrons…
– Великолепно! – якобы сердечно воскликнул Паунцрифл. – Я убежден, что все мы насладились и вкусили от света доклада господина Ланчбана на известный предмет. Теперь – следующий раздел повестки дня…
– Продолжая, хотел бы сказать, – опять встрял Ланчбан, – что недавно мне удалось добиться крупного достижения в области классификации видов. – Он повернулся к стене и повесил на нее карту. – Вот эти, с позволения сказать, основные блоки здания лумбаганской жизни, которые я здесь обозначил для удобства с помощью китайских иероглифов, способны к гигантскому развитию, но конечное число комбинаций скрещивания органов и тканей, выявленное с помощью египетских иероглифоведов, которое обеспечивает скрещивание видов в определенной последовательности, способно создавать еще большее количество сцеплений форм, еще более сложный комплекс сущностей, – все это в приложении схематически набросано греческими буквами и норвежскими рунами. Карта, конечно, в самом общем виде показывает теоретические взаимодействия биологических подгрупп и групп в составе гипер– и супергрупп в свете предложенной нами гипотетической интергрупповой структуры, а также планы общих свойств подразумеваемых в замеченных про– и контрпоказателях социальной мобильности и взаимозависимость моделей (образцов), выведенных тщательнейшим просеиванием слухов, поступающих, главным образом, с базарной площади. Разумеется, все это только сугубо приблизительно.
