Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 58 страниц)

Не дождавшись сигаретного дыма, Вера вышла из комнаты. Когда муж нашёл её в спальне, она уже притворялась крепко спящей.

Пушинки порхали у её ног, и Маша боялась шевельнуться, чтобы ненароком не раздавить беззаботных созданий.

– Она несчастна?

Маша вздрогнула, как будто по спине ей провел влажным холодным щупальцем страх.

– Как ты смеешь.

– Неверно, – прошипел Орден. – Ты будешь беспрекословно отвечать на мои вопросы, или я выпотрошу твоё сознание.

Маша подняла ему навстречу лицо, чтобы ещё раз показать злую улыбку, закостеневшую на губах. Лучше бы он ударил её, бил до потери сознания. Она не могла выносить даже мысль, что у её матери могли быть отношения с этим чудовищем.

– Говори, – Орден сжал кулак, и снова блеснул на его пальце перстень с голубым камнем.

– Нет. Она счастлива. Рада, что ушла из вашего мира. Она сказала мне, что ненавидит тебя и ни за что, ни за какие награды не вернётся сюда, – выкрикнула Маша. Стало так легче, что она в голос рассмеялась.

В следующую секунду её смех оборвался ударом. Она полетела со стула на пол, там захлебнулась, захрипела, сама не понимая, то ли плачет, то ли всё ещё смеётся.

– Я тебя уничтожу теперь. Не за то, что ты сорвала мне все планы на сегодня. Не за то, что из-за тебя погиб мой сын. Я уничтожу тебя, как напоминание о связи моей женщины с другим.

Маша села, опираясь на локти. Из полумрака у окна на неё смотрела Сабрина. Её глаза на бледном – белее фарфора – лице выражали только боль.

– Замечательно. Хочешь убить меня, так убей, – Маша отвернулась, не в силах больше видеть лицо подруги, её страшные, дикие глаза. – Я буду рада, что не ошибалась в тебе, ты, чудовище.

– Я чудовище, – Орден развернулся – край его мантии коснулся её щеки и отошёл к стене. – Убить её.

Маша смотрела в пол, дрожала и не могла сдержать дрожь.

– Сабрина, это приказ, – рыкнул над ней Орден.

Маша поднялась, путаясь в подоле платья, выпрямила спину. Успокоить бы Сабрину, вытереть с её лица чёрные потёки туши, как в тот раз, когда на полу гостиничного номера они впервые поняли, что могут разойтись, не прощаясь.

Успокоить бы, но мешал узкий меч, направленный сейчас в сторону Маши. Она испугалась пощекотавшего ей шею ледяного дыхания смерти, просто захотела отсрочить страшный момент.

– Подожди. Скажи хотя бы, почему?

Орден смеялся над ними. Привалившись спиной к книжному шкафу, он наслаждался мгновением.

– У меня, – сорвавшимся голосом произнесла Сабрина.– У меня никого кроме тебя не было. И я тебя потеряла.

Тонкий меч, в свете белого пламени казавшийся огненным, взлетел вверх, крутнулся в воздухе. Из груди у Маши вырвался вопль, Сабрина держала меч на вытянутых руках, остриём к себе. Она улыбнулась Маше – всего на секунду превратилась из фарфоровой куклы со страшными глазами в родного человека – и нажала на рукоять меча.

Маша кричала, когда лужа чёрной крови подтекла к её ногам, но не слышала своего крика. Видела, как задыхается от ярости Орден. Он схватил её за плечо, швырнул на пол рядом с Сабриной. Тогда Маша замолчала, коснулась разметавшихся по ковру волос мёртвой подруги.

Ишханди распустила волосы – на пол упали несколько шпилек, жалобно звякнули о камни. Она повернулась к окну. Пахнущий морем северный ветер бросил ей в лицо горсть снежинок. Давно в Альмарейне не было снега.

На тёмных улицах квартала горели белые огни, высокие шпили зданий были освещены нервными, мерцающими бликами. Ишханди шагнула вперёд, её обнажённые щиколотки пощекотал ветер. Высокие окна – от пола до сводчатого потолка – кто догадался открыть одно из них?

Она в чёрном платье – ветер треплет его подол – в оконном проёме, судорожно вцепилась в оконную раму. Всего-то и нужно, что разжать пальцы.

– Вселенский разум, – пробормотала Ишханди. – Прости меня.

Он, конечно, не слышал просьб о прощении. Не услышал бы и мольбы о помощи.

– Ты глух, – сказала ему она. – Зачем мы в тебя верим!

Под босыми ногами был камень, ещё не успевший остыть после захода солнца.

– Ты отбираешь у нас то, что дороже всего, ничего не давая взамен. Ты вкладываешь нам в головы глупые идиомы, что не приносишь бед, больших, чем мы сможем вынести, что... – она захлебнулась яростью. – Я тебя ненавижу.

Качнулись шары белого пламени на улицах её квартала.

– Ты предлагаешь бороться, как будто бы взамен даёшь весь мир, – Ишханди замолчала, слушая голос ветра. Щиколотки свело судорогой от холода. – Нет у нас мира. Весь твой мир – ложь. Кукольный театр. Хочешь отнимать последнее, отнимай. Пусть он уходит в Храм навсегда. Только я больше не играю в твоём театре.

Каменная кладка раскрошилась под ногами, Ишханди показалось – она уже летит навстречу освещённой белым пламенем мостовой.

– Нет, нет, – она опустилась на пол, обхватила колени руками. Пальцы немели от страха и холода. Слёзы текли сами собой. – Я не сдамся. Я обману тебя на этот раз, мерзкий бог.

Она уже знала, что поднимется, сотрёт с лица следы позорной слабости и пойдёт к Храму.

Глава 33. Мир в твоём мире

Её ногти оставили на его запястьях следы – луноподобные вмятины, он тряхнул рукой, как будто пытаясь освободиться, хотя она и не собиралась ещё раз напасть. Она так и осталась сидеть на полу, покрытом травянисто-зелёным ковром, а он рассматривал вмятины на своём запястье.

Маша тяжело дышала, хотя и не пыталась никуда убежать. Смятый ворс ковра всё ещё помнил её падение от удара – удара, как доказательства силы. Может ли самый сильный маг так чётко ударить, без размаха, оборвав на секунду её дыхание.

Орден нагнулся к ней и поднял её лицо за подбородок. За его спиной ярко сиял шар белого пламени, поэтому разглядеть глаз Ордена Маша не могла, она только морщилась и хотела увернуться.

– Приличествует, – протянул маг, – неплохо сделала шрамы. Для публики вполне приличествует.

Он отпустил дёргающуюся Машу, и встал перед ней – в своей любимой позе уставшего бога.

– Ну что, дорогая моя, восставшая из мёртвых. Начинай, утром я морально приготовился выслушать ещё пару нелестных отзывов в мой адрес.

Маша запуталась в белом платье, которое сейчас уж больше напоминало наряд бездомного, попробовала отползти в сторону и заметила, как Орден наступил на край её подола. И тогда её разобрал, нервный, скомканный смех.

– Орден, – захохотала Маша, чувствуя, как дрожат её руки. – Ты неудачник.

Жаль, что выражение его лица скрывал свет.

– Ты никому не нужен, Орден. Как только ты ослабнешь, все твои женщины, все твои солдаты побегут прочь, и знаешь, что? Единственный, кто любил тебя, для кого ты хоть что-то значил, твой сын, он мёртв. Ты убил его, Орден, сам. Убил. Мне жаль тебя, великий маг. Просто жаль.

От смеха и горькой гримасы ныли мышцы лица.

– Похоже, мне остаётся лишь горько плакать, – откликнулся Орден с высоты своего солнечного сияния. – Ты открыла мне глаза. Ну да, семейные ценности: радоваться появлению кричащих маленьких убожеств. Вот это счастье, я понимаю.

– Я убью тебя, Орден, – бессильно и беззлобно вздохнула Маша. – И мне не будет жаль.

– Убьёшь... – он отпустил её подол, сделал шаг назад и скрестил руки на груди. – А знаешь, что сделаю я? Я уничтожу восставшую из мёртвых императрицу Руану, которая навела ужас на всю столицу. Знаешь, что такое паника? Знаешь, как просто её посеять?

– Знаю, – почто шёпотом произнесла Маша. – Знаю, как справлялся с этим твой "Белый ветер".

– Знаешь, кем я стану после этого? Народным спасителем. А мой бедный брат, который покрывает пришедшую отомстить Руану? – Орден отошёл к окну, и лучи света окутали его фигуру, как святого. – Он просто свихнулся от горя, когда узнал, что облик Руаны приняла его единственная дочь. Я закрою его собой от народного гнева. Знаешь, кем я стану после этого? Я стану добродетелем. Радость моя, ты сыграла мне на руку так, как не играл никто и никогда.

– Зачем ты рассказываешь мне всё это? – проговорила Маша, теряя слова и задыхаясь. Хрипел не голос, хрипело что-то внутри неё.

Орден поправил тяжёлую штору. Обернулся к ней, и улыбка, дёрнувшая уголки губ великого мага, злая, закостеневшая улыбка стала похожей на её улыбку – такую же вчера утром Маша видела на своём отражении, на пыльном стекле.

– Я рассказываю тебе это, чтобы ты знала. Ты умрёшь напрасно. Ты хотела власти, богатства, лавр победителя? – он дёрнул головой, и тёмные волосы, собранные в хвост, метнулись из стороны в сторону. – Ты принесла это мне. Ты, ни на что не годный ублюдок. Детёныш человеческой проститутки.

– Орден, – прошептала Маша. – Желаю, чтобы ты знал. Не нужна мне никакая власть. Я всегда хотела только справедливости.

Она поднялась на руке, нащупала шнурок на шее. В отчаянной злобе дёрнула его, сильно, и тонкая верёвка треснула на шее. Заклинание Луксора осталось в её руке – живой, дрожащий комочек тьмы.

Маша швырнула его в Ордена.

Её никто не остановил. Ещё бы посмели – главу касты хаоса! Хотя Ишханди с растрёпанными ветром волосами, без мантии цвета запёкшейся крови главу касты мало напоминала даже самой себе.

Чёрная громада Храма выросла из темноты перед ней могильным изваянием – ни в одном из узких бойниц-окон не виднелся свет. Вход в Храм – высокие кованые ворота – были затянуты камнем, словно и не было никогда ворот.

– Думаешь, отсидишься тут, да? – Ишханди подняла руки.

Магия хаоса, древние заклинания, высеченные её предками на крошащихся от времени камнях, были на её стороне. Волна силы врезалась в чёрные стены, и на мгновение в небе потухли все звёзды.

– Демона с два ты выстоишь этой ночью, – зло прошипела она.

Поднятый в воздух песок смерчами опускался обратно. За её спиной ветер прошёлся в ветвях вечноосенних деревьев. Ещё один взрыв силы – Храм отозвался на него тихим угрожающим гулом.

Ишханди не боялась. Когда закончатся силы на магию, она сможет разбить в кровь кулаки об эту чёрную громаду. Посыпались листья с деревьев, взметнулись и страшно закричали в ночном небе птицы.

Никто на её веку не смел посягнуть на священное изваяние, никто не желал вызвать на себя гнев Вселенского разума.

– К демонам вашего бога!

Храм охнул ей в ответ. Трудно дыша, Ишханди опустила руки. Тяжёлая каменная плита, закрывающая вход, медленно таяла, как будто состояла только их тумана. За ней, освещённый белым пламени, ждал её тот, кого она звала.

– Император, – она зашагала вперёд, уверенно, словно волосы как и прежде были собраны в идеальную причёску, а на плечах трепыхалась от ветра мантия. – Надеюсь, этого спектакля достаточно, чтобы привлечь ваше внимание?

Он нахмурился, когда она подошла вплотную – две морщины расчертили лоб.

– Кажется, вам безразлично, что происходит в Альмарейне, – Ишханди скрестила на груди руки. – Но я просто проходила мимо и решила заглянуть, сообщить новости. Ничего особенного, впрочем. Орден на главной площади города на виду у всех избивал Орлану, которая пыталась спасти от жестокой расправы вашего придворного целителя. Потом он поволок её в замок, убивать. Ах да, он до этого сказал вам, что Орлана погибла. Какая жалость, он лгал!

Блики белого пламени плясали по камням храма. Зорг взял Ишханди за плечи, заглянул ей в лицо. Она задыхалась, губы дрожали против воли, и сил не хватило на то, чтобы сбросить его руки.

– Орлана жива?

– Уже не знаю. Пока мы тут мило беседуем, она там тоже придаётся... беседам с Орденом.

Через рухнувшую стену старая тронная зала наполнилась светом заходящего солнца. Багровые отблески разлились кровью по полу среди ползучих растений, среди пыли и каменных обломков – багровая кровь заката.

Еле отдышавшись после погони по коридорам замка, Маша прислонилась спиной к колонне. В тронную залу Руаны стражники войти не решились.

Шевелились тени, и действительно казалось, что по тронной зале ходит призрак Руаны, осматривает свои владения, протяжно вздыхает голосом ветра, метёт пол подолом платья.

Тени замысловато шевельнулись снова.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку о смерти? – из-за полуобвалившейся колонны вышла девочка лет трёх, в тёмно-зелёном платье до пола, с причудливо убранными волосами. Она остановилась, оперевшись рукой на колонну, и с внезапной уверенностью Маша поняла, что это за девочка.

Она упала на колени, даже не почувствовав удара о холодный камень, судорожно вдохнула, не в силах произнести и слово. Она узнала искорку в зелёных глазах, узнала излом губ. Девочка чуть склонила голову, как будто бы заинтересованно, но в её лице не было и толики интереса.

– Я тоже видела его, – её голос, прозвучавший в полной тишине, был жутким. – Чёрная мантия, сколотая брошью в виде изумрудного скорпиона. Я вспомнила, как боялась его – безотчётно, как ребёнок боится темноты. Страх жил с того самого момента, как маленькая императрица поверила в страшную сказку о смерти.

Его призрак молчаливо висел под потолком комнаты каждый раз, когда, задыхаясь от одиночества и безысходности, я просила Вселенский разум о спасении. Но даже если бы я не была знакома с этим магом, я бы чувствовала, что есть кто-то такой же сильный, как Вселенский разум, но в противоположность ему – жестокий. Нет дьявола одного на всех, зато у каждого есть свой личный дьявол.

И свой личный ад, от которого не спасёт лезвие меча – твой ад будет с тобой всегда, если ты впустишь его в душу хоть раз. Я впустила Ордена в душу, когда доверчиво согласилась выслушать его сказку.

Я знаю боль неразделённой любви, я знаю боль предательства. Я помню, как мечется душа в поисках правды и оправданий. Я видела, как рушатся замки надежд, а их осколки больно впиваются в сердце, чтобы навсегда остаться там.

Иногда я думаю, почему во всём мире не нашлось существа, которое оградило бы от этого маленькую императрицу. Я помню слишком много вещей, которые маленькая императрица пыталась забыть. Я помню, как на моих глазах тонули в беспомощности сильные взрослые маги. Я думаю, настало время, рассказать тебе обо всём. Хоть ты и старше меня, ты не помнишь и половины правды.

Она шагнула вперёд – маленькая девочка в зелёном платье до пола, с тёмными волосами, собранными в сложную косу. Маленькая девочка со взрослыми глазами. Девочка, которая три года молчала, потому что не умела врать, и не знала, как сказать правду. Маша не могла оторвать от неё взгляда, не могла шевельнуться, не могла произнести и слова. Она так и стояла на коленях перед ребёнком, которым была она сама.

– Когда ты слишком сильно боишься, страх перерождается в ненависть, а ненависть – в способность убивать, – девочка протянула ей руки – по-детски пухлые ладошки. – Ты же умеешь убивать.

Маша почудился странно-солёный запах и вкус на губах. Она молчала – только дышала тяжело, ртом, потому что не хватало воздуха, и темнело перед глазами, и кружилась голова.

– Зачем тебе это, маленькая? – произнесла она, едва сдерживая дыхание.

– Я просто хочу, чтобы ты помогла мне, – её холодные пальцы коснулись Машиных рук, и на лицо лёг кровавый отблеск заката. – Я могу читать мысли любого, могу зажечь или погасить огненные шары во всём замке, могу опустить тьму на Альмарейн, но я не могу сделать так, чтобы мои родители были вместе.

– Малыш, ты очень мудрая, но ты не понимаешь, ты поймёшь потом, – Маша осторожно сжала её пальцы. – Нельзя заставить полюбить. Наша мама, она просто разлюбила, так бывает. Она имеет право быть счастливой.

– Не понимаешь, – покачала головой маленькая императрица.

– Что мне нужно сделать? – Маша уже раскаивалась в своих словах, слишком резких для обиженного ребёнка.

– Нужно убить его. Я расскажу тебе всё. Когда ты ушла из этого мира, давно-давно, я осталась здесь. Помнишь, люди говорят иногда "я оставил там часть души". Помнишь, люди давно перестали верить в очевидные вещи. Я появилась из части тебя, из твоей магии, из мыслей, слухов, воспоминаний. Их было много.

Орлана подняла голову, посмотрела Маше в глаза, и та не посмела отвести взгляд.

– Ты слишком долго шла к этому. Ты заслужила знать правду, – маленькая императрица подалась вперёд, обхватила Машу за плечи, и прижалась в этом холодном подобии нежности.

Она положила руку ей на затылок и почувствовала тепло. Она не была призраком – эта маленькая императрица – не была посланником того света, порождением ночи. Она была живой, была ребёнком, который три года молчал, потому что онемел от страха. Под завесой слов билось детское сердце.

Маша прижимала к себе девочку и отчётливо понимала, как жутко поступила, уверившись в том, что ненавидит своё прошлое. Ненавидит живое тёплое существо, которое прижимается к ней, не найдя защиты у других.

– Прости, маленькая... – прошептала она, чувствуя, что императрицу бьёт дрожь. Провела рукой по мягким волосам.

Сердце билось – с каждым ударом всё больнее, от ударов пульса ныли вены, болью отзывалась кожа. Маша вздрогнула от боли, от рези в глазах, похожей на слёзы. Императрица прижалась сильнее, толкнулась.

Удар. Ещё один. Ещё. Дыхание оборвалось, воздух разодрал до крови, обжёг горло. Маша открыла глаза и поняла, что она одна в старой тронной зале. Это не дыхание маленькой девочки – это ветер гуляет среди рухнувших колонн. Это не тепло живого существа – это последние лучи солнца, падающие кровью на пыльный каменный пол.

Кружилась голова, и от солёного вкуса на губах к горлу подступала тошнота. У неё не осталось сил даже закричать. В тяжёлом воздухе осталась только одна мысль – пусть кто-нибудь придёт и разделит с ней её личный ад, её память. Ад маленькой императрицы и разлетевшиеся осколки надежды.

Орден помнил, как по её запрокинутому лицу, по нежной бледной коже катились слёзы. Ни один драгоценный камень в обоих мирах не мог стоить дороже, чем капли, текущие по её щекам. Он помнил, как багровые отблески заката кровью заливали пол.

– Нам нужно расстаться, – сказала Вера. – Ещё немного, и Зорг поймёт. Он всю ночь просидел в кабинете, так и не пришёл.

Он знал, что она не спала всю ночь. Знал – ждала. Знал – не его.

– Я ещё одну такую ночь не переживу, – доверчиво пожаловалась Вера.

Слова – плетью по обнажённой, доверчиво-розовой, мягкой, как моллюск, душе. Закат красил стены в багровый, Вера прижималась спиной к полуразрушенной колонне, и отблески заката на её лице чертили знаки беды.

– Ты отпустишь меня?

– Отпущу, – а внутри всё рвалось, боль вспучивала вены, боль хрипела в лёгких. Не прикоснуться, не упасть на колени – уже отпустил, уже не твоя. Не сметь умолять о благосклонности. Она же плачет.

Кто сказал, что он не чувствовал боли, кто сказал, что только смеялся над ней, когда пригласил на танец и вёл в этом танце, словно по осколкам стекла. Кто сказал, что смеялся, когда в пьянящем экстазе прикасался губами к ней – обнажённой – не в пошлых поцелуях, нет, в молитве. Кто сказал, что ничего не ощущал, когда стоя на коленях, на занесённом пылью каменном полу тронной залы, просил остаться.

Вера прикоснулась одним только взглядом, самым первым и самым нежным, заставляя его душу, как розового беззащитного моллюска вывернуться навстречу ей – смотри, я весь для тебя, я весь твой, возьми меня, согрей. Или сделай невыносимо больно. Тебе можно всё, ты на всё имеешь право.

– Прости. Дай ещё один шанс. Я умираю без тебя.

Она смотрела на него сквозь слёзы, а он ненавидел себя за то, что стоит на коленях, что заставляет её страдать, а она не может выбрать раз и навсегда. Она будет метаться в поисках правды и оправданий.

Кто сказал, что Орден рассчитал всё – до последнего жеста – тот соврал бы, и потом в горячечном жаре замаливал бы страшную ложь перед своими богами. Тогда, стоя на коленях перед женщиной, под пальцами которой его сердце брызнуло кровью, Орден боялся думать о том, что будет дальше.

– Я хочу, чтобы ты родила мне ребёнка, слышишь?

Ему показалось, или он увидел, как за полуразрушенной колонной мелькнул силуэт маленькой девочки.

Стемнело, и ветер принёс холодный запах моря – не аромат цветов. Дрожащими руками Маша отряхивала подол платья. В сумраке разрушенной тронной залы не было видно пыли на белом шёлке, не было видно кровоподтеков на её руках, даже шрамы спрятались в спутанных волосах – не рыжих. Но она должна была чем-то заняться перед тем, как пойти убивать. Отряхнуть подол платья.

– Вот и всё, – произнесла Маша, хоть среди рухнувших колонн её не услышал даже призрак Руаны. Ведь не было никакого призрака.

– Вот и всё, – эхом ей вздохнул ветер.

Она стёрла со щёк слёзы. И пошла вверх по крошащимся, пыльным ступеням.

Вверху горел свет, огненные шары – чем ближе, тем лучше видно, как лижут темноту язычки пламени. Послышались голоса: наверху её ждали.

– Долго она там сидит, сбежала, наверное.

– Капитан сказал, не сбежит. Орден устроил ей западню. А у неё магии совсем нет!

На площадке первого этажа загремели шаги, огненный шар поплыл вправо.

– А мне рассказали, она поначалу всех охранников разбрасывала. Только Орден потом у неё амулет отобрал какой-то.

– Дурень. Это не она разбрасывала, а маг хаоса, который был с ней.

– Оба вы не особо умные. Не маг хаоса, а полубог. Они втроём были.

Кто-то хмыкнул, кто-то прокашлялся.

– Ничего так компания. Лорд Орден всех перебил, она одна осталась.

Ступени закончились, и Маша шагнула на мраморный пол, натёртый до блеска множеством сапог.

Здравствуй, императрица.

Сразу четыре огненных меча оказались в опасной близости.

– Леди, – промолвил один из её стражей. Его тёмно-алая мантия была забрызгана то ли грязью, то ли кровью. – Пойдёмте с нами.

– Конечно, – улыбнулась ему Маша, чувствуя, как костенеет на губах улыбка, превращаясь в гримасу. – Не будем множить жертвы бессмысленной войны.

   По ту сторону портала её встретил новый эскорт. Стены залы уходили высоко в звёздное небо, и картины великих битв и торжественных церемоний светились мягким серебристым светом. Вся зала была залита этим светом, множество огненных шаров парили в воздухе.

Впереди, в десятке шагов стоял Орден. Чёрная мантия, изумрудная брошь. Такая же, как и у неё, закостеневшая улыбка. "Я хочу, чтобы ты родила мне ребёнка". Маша вспомнила и почувствовала, как дрогнули руки.

Справа и слева от нового императора стояли ещё два воина – маг хаоса и демонолог. Серый жезл в руках последнего искрился.

– Неужели ты меня так боишься? – Маша остановилась, сцепив руки перед собой. Представила, как выглядит со стороны: перепачканная в крови и грязи оборванка перед блистательным императором, красивым, как бог, и почти таким же сильным. Самым сильным магом обоих миров.

– Ты глупая девочка.

"Я хочу, чтобы ты родила мне ребёнка".

Маша улыбнулась.

– Да. Я такая глупая. Не бойся.

Она подняла руки – ободранные ладони саднили от сорвавшегося на них порыва ветра.

– Confectium elapsus, – произнесла плавно и певуче. Так, как будто повторяла заклинание долго-долго. Заклинание, которое нельзя повторять вслух.

Брызнули тысячами искр огненные шары. Белые отблески падали на пол и умирали. В зале стало темно, только бледно мерцающий коридор соединил Ордена и Машу. Императора и императрицу.

– Letum... – в ладони бился ураган. Её руки дрожали.

Смолкли все звуки. Потухли все звёзды. Стёрлись лица. И Орден, могущественный маг, самый сильный, замер, глядя на неё, завороженный, притянутый силой заклинания.

Напуганный заклинанием.

Ошалевший от силы заклинания мгновенной смерти. Он понял, что это значит.

– Ventus et...

– Орлана, остановись, – это не голос Ордена. Этот голос, тихий и властный, родной и заставляющий понять – всё в порядке, она услышала за спиной.

– Et ci... -Маша опустила руки.

Сила заклинания всё ещё билась.

– Папа...

Сила сдирала оболочки мира. Звенели осколки стёкол, падали дрожащие звёзды на пол. Трещали камни, и ветер нёс запах крови. Сила рвала её за ослабевшие ладони.

– Я не...

Ноги онемели, Маша упала. Вкус крови.

– Я не могу это остановить.

– Не бойся, милая.

– Орлана...

– Милая, слышишь, я здесь. Слушай меня, не теряй сознание. Я помогу тебе, мы остановим это. Слушай меня. Дыши глубже...

Маша цеплялась за руку Зорга, потому что он – единственное, что осталось в мире, в зале со светящимися картинами. Только они потухли – битвы и церемонии. Балы.

Ничего нет, она танцует на балу, где в воздухе разлит запах ночных цветов и сверкают капли воды в фонтане, словно драгоценные камни. И переговариваются, танцуют, восхищаются пышностью приёма гости.

Нет. Воздух пахнет кровью и тихо. Она одна. Она кружится по зале, где на стенах светящиеся картины, но в кромешной темноте. Потухли огненные шары, и звёзды разбились о мраморный пол. Она танцует, и в ночном воздухе звучит лишь шорох её шагов.

– Орлана, не теряй сознание. Слушай меня. Оно – часть тебя, только снаружи. Поймай нить. Поймай его за нить, чтобы его не сносило так сильно ветром.

Легко скользить по мраморному полу, но она вдруг понимает, что не одна здесь, нет. Тысячи лиц-теней наблюдают за ней из темноты. Они шепчут ей, шепчут...

– У тебя всё получается. Поймай его, верни его в себя.

Тени, тени скользят вокруг неё в вальсе. В странном вальсе посреди тёмной пустой залы, под шорох собственных шагов.

– Ты понимаешь, что это значит?

Потоки силы больше не бесновались под сводами залы, не бились стёкла, не рассыпался искрами белый огонь. Зорг поддерживал за плечи всё-таки потерявшую сознание Машу. Она полулежала на полу, а белый шёлк разметался по мрамору. В горячем от магии воздухе плавал один единственный огненный шар.

– Ты понимаешь, что это значит? – Ордену пришлось повторить ещё раз, прежде, чем Зорг обратил на него внимание.

– Разумеется, понимаю, – отозвался Зорг, склоняя голову дочери себе на плечо. – Ты затеял облаву на императрицу. Завтра же Совет выберет тебе подходящее наказание.

Орден стоял над ними, скрестив на груди руки, и блестели в свете белого пламени посеребрённые застёжки на его сапогах.

– Я не о том. Заклинание мгновенной смерти – высший уровень магии. Она... Орлана, только что чуть было не использовала его. Вряд ли она набралась этого у тебя.

Ветер через разбитые окна нёс запах ночных цветов. В саду из-под ноздреватого серого снега пробивались фиолетовые бутоны.

– Что с того?

Тело Маши показалось ему неожиданно маленьким, и холодил руки шёлк.

– Она не твоя дочь, – отчеканил Орден, сжал и тут же разжал кулаки. Покачивался от дыхания изумрудный скорпион на его груди.

Потянулись к мраморному полу тонкие лучики лунного света. Словно с залы сняли чёрное покрывало. Зорг усмехнулся. На одно мгновение на его лице поселилась страшная, закостеневшая улыбка, и тут же стёрлась.

– Ты только теперь это понял?

***

Маша схватилась за руку Зорга, когда возле открытого портала Орден обернулся на неё. Спряталась за спину отца, как будто это не она прошлой ночью угрожала Ордену заклинанием мгновенной смерти, тьмой, норовившей сорваться с её пальцев.

Через несколько минут всё было готово к отправлению преступника в ссылку – именно такое наказание посчитали справедливым маги Совета. Маша видела на лице каждого из них странное облегчение. Идрис улыбался солнечному свету, проходившему сквозь стеклянный купол залы. Ишханди стояла возле Зорга. Воссоздания великих битв и балов больше не казались мрачными.

Этим утром Маша поднялась с постели с дикой головной болью. Если бы не помощь Провизора, она бы не дошла даже до залы советов. Она заглянула к Луксору: он спал. Бессонная ночь за разбирательствами, битвами и страхами никому не обошлась так просто.

Когда после стычки с Орденом Маша пришла в себя, рядом был отец. Он сидел неподвижно на краю её кровати, закрыв лицо руками.

– Папа, – Маша дотянулась до его локтя, осознавая, что дрожит от слабости.

Зорг очнулся. Быстро обнял её.

– Родная, я не могу потерять тебя снова.

Маша поняла вдруг, что он плачет.

– Со мной же всё нормально, – но она не смогла даже подняться.

...Совет приговорил Ордена к ссылке в городок на окраине Манталата – Малтиль. Одно название создавало в воображении бесконечные южные степи и дома с плоскими крышами. Когда Орден уже стоял перед порталом, он оглянулся на Машу, которая тут же спряталась за спину Зорга.

– Ну что ты, малыш...

Полукругом стояли члены совета, и Идрис беззаботно улыбался, глядя на прозрачный купол комнаты. И тут в залу ворвался начальник охраны.

– Ваше величество, в замке человеческая женщина. Она хочет видеть вас.

– Какая женщина? – нахмурился Зорг.

– Она назвала себя...

Орден смотрел на капитана стражи с таким каменным лицом, что Маша подумала – вот сейчас он рухнет замертво.

– ...Вера.

В наступившей тишине стали слышны удары каблуков по мраморному полу. Она вошла – судорожно выпрямленные плечи, юбка в пол – красивая настолько, что Маше почудилось пение ангелов.

– Мама, – выдохнула она.

Не произнося ни слова и лишь на мгновение замерев в дверном проёме, Вера устремилась вперёд, туда, где в центре залы распускался радужный цветок портала. Она остановилась перед Орденом, он взял её за руки. Маша охнула, когда Орден упал на колени – не опустился – рухнул перед Верой. Он обхватил её за талию, лицом уткнулся в живот, и эхо пронесло его шёпот по всей зале.

– Прости меня, прости, прости, прости...

Вера не колебалась, просто коснулась его волос, словно успокаивая – прощаю.

Солнечный свет заставлял мрамор искриться.

– Прошу, – спокойно произнёс Зорг, – избавьте Орлану от этой сцены.

***

Ночью Маша никак не могла заснуть. Осторожно, чтобы не потревожить Луксора, она поднималась с постели, мерила шагами спальню, останавливалась у огромного – во всю высоту комнаты – окна. Она отодвигала тяжёлую штору и смотрела на Альмарейн. На то, как за деревьями императорского сада светятся ночные огни города.

Но сон не шёл. Маша снова опускалась в кровать, но шёлковые простыни казались жёсткими и горячими. Она подходила к окну. Едва слышно умоляла Вселенский разум:

– Скорее бы рассвет.

Как будто рассвет принёс бы ей покой. Пересиливая себя, Маша закрывала глаза, но голова оставалась светлой, и эта тревога, как звон колоколов в жарком мареве дня, сжимала горло.

Маша выскользнула из спальни. Сверкающий от света звёзд мрамор холодил босые ступни. В панелях на стене, где даже ночью дремал дракон из серебристых искорок, она оглядывала себя – в лёгкой ночной сорочке. Она шла дальше мимо молчаливых стражников, мимо исполинских статуй и крошечных, танцующих на полу, в осколках лунного света, существ.

Вниз по ступеням винтовой лестницы. Мимо тронной залы, такой огромной, что, оказавшись в её середине, на пятнышке мягкого серебристого сияния, нельзя было разглядеть стен. Маша вышла в сад.

Дорожка из круглых камней казалась дорожкой из лунного света, а в полной тишине сада тонко и переливчато пела ночная птица. Тугие фиолетовые бутоны раскрывались, когда Маша случайно задевала их рукой или полой ночной рубашки, и медовый запах наполнял жемчужно-серую ночь.