Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 58 страниц)

– Она мне говорила, что к Лии пойдёт. Это её подруга. Занятия у неё обычно в пять заканчиваются, а я с работы в семь прихожу. Сегодня прихожу, а её дома нет. Я к девяти уже заволновалась. Она же всегда меня предупреждает, когда задерживается. Крёстная, говорит, ты не волнуйся, мы тут реферат делаем, я скоро приду. А тут даже не позвонила. Я стала Лии звонить, она долго трубку не брала, потом взяла. Мялась-мялась, и сказала, что Евочка к ней сегодня не приходила. А потом и вы уже позвонили. Ой, горе-то какое!

В тишине надсадно громко тикали часы, голубые цифры бежали по экрану диктофона. Маша открыла папку и уставилась на чистый лист.

– У вас есть координаты того молодого человека и Лии?...

Кто ни разу не слышал, как свистит ветер в ушах, не видел, как несутся слева и справа огни города, не может понять этого чувства полной свободы. Свободы и скорости, что высекает из глаз слёзы и заставляет улыбаться горизонту и мчаться туда, где трасса сливается с чёрным небом, где меркнут от света звёзд придорожные фонари.

Она затормозила как всегда возле скульптуры в виде портала в другой мир. Маша полюбовалась на серебристые буквы, как будто подвешенные в центре портала, они были призваны внушить благоговейный трепет каждому, кто въезжает на территорию столицы. "Петербург-69. Город – врата", как же она любила этот дышащий ночной свежестью, притихший после очередного бурного дня город! Как чувствовала единение с ним именно сейчас, именно здесь, глядя на дрожащие звёздочки-огни, потонувшие в жемчужно-сером море ночи.

Когда фонари стали слишком расплываться, Маша стянула с руки тонкую кожаную перчатку и вытерла глаза. Она могла разделить свою тоску только с этими звёздами-огнями и перламутрово-серым от иллюминации небом.

– Пора возвращаться, – сказала самой себе Маша и снова сжала пальцы на руле мотоцикла.

Улицы пустовали, и её смех эхом отскакивал от погружённых в забытьё стен. Кажется, она забыла уже обо всём: и о досадном происшествии с базой данных, и о бесконечно длинном дне. Сейчас существовали только они вдвоём и эта ночь, пропахшая яблоками и сухой травой.

– Знаешь, как называется эта улица? – Рената махнула рукой в сторону четырёхполосной трассы, уходящей прямиком в тоннель.

– Не знаю. Как? – улыбнулся ей в ответ Шредер.

– Дорога в будущее. Я читала, что эту дорогу построили первой, даже ещё раньше, чем проспект Рождественского! – она обхватила его за руку и прижалась щекой к плечу. – Представляешь? И ещё то, что она как будто идёт по направлению к тому месту, где впервые обнаружили портал. Не доходит до того самого места, конечно...

Она подняла на него улыбающиеся глаза, её волосы защекотали ему руку. Шредер понял, что Рената хочет от него. Он наклонился и поцеловал её в приоткрытые губы, пахнущие шоколадом, коснулся ладонью её обнажённого загорелого плеча. Рената замерла под его руками, и ещё несколько секунд после того, как поцелуй закончился, не смела шевельнуться.

– Ты такой... – шепнула она, проводя кончиком пальца по его щеке.

– Какой? – Шредер сделал вид, что собирается укусить её за палец, Рената захихикала и отдёрнула руку.

– Такой романтичный... – девушка порозовела от смущения. – Ой...

Шредеру нравилось то, как она постоянно краснела, как осторожно прикасалась к нему и говорила какие-то милые глупости. Она была настоящей. Она не гналась за призраком власти, не принимала многозначительный вид, заговаривая о смерти, и уж тем более не пыталась задавить его авторитетом. Шредер не допускал мысли, что просто использует её. Нет, но... разве одно может помешать другому?

– Ой, а знаешь... – она смущенно уткнулась ему в плечо. – У нас существует одна легенда.

– Что за легенда? – поддержал разговор Шредер. С Ренатой было просто.

– Легенда об этой дороге. Что если мужчина и женщина поцелуются вон там, – она указала тонким пальчиком на въезд в тоннель. – То у них всё будет хорошо.

– Правда? – Шредер приподнял её лицо за подбородок и посмотрел в прозрачные голубые глаза. Безумие – целоваться на середине четырёхполосной трассы, даже ночью, даже под равнодушными взглядами фонарей – почему бы и нет? – Идём.

Она радостно пискнула, когда он сжал её ладонь, торопливо застучали её тонкие каблучки по асфальту. Трасса пустовала, а высотки по её бокам неодобрительно поглядывали на двух сумасшедших тёмными окнами.

Длинные лампы освещали бетонные стены тоннеля, уходящие вперёд и вправо. Там дорога сходилась с потолком, и лампы сливались в одну сплошную линию. Не доходя до середины дороги, он поймал Ренату в объятия.

– Так? – спросил Шредер, наклоняясь к её губам.

Рокот двигателя заставил его дёрнуться, и взгляд вырвал из ослепительного искусственного света силуэт мотоцикла, летящего прямо на них. Он толкнул замершую от ужаса Ренату – в сторону заграждения между третьей и четвёртой полосой – и сам ринулся туда же. Гонять по улицам на такой скорости могут только те, кому жизнь не дорога – ни своя, ни чья-то ещё.

Мотоциклист заметил их слишком поздно и, кажется, струсил, потому что машина резко вильнула влево и влетела в стену. Рената, подглядывающая за происходящим из-за его плеча, дёрнулась и закрыла руками лицо. Раздался треск и скрежет – словно кто-то недобрый провёл ножом по стеклу.

– Вызывай цели... врачей, – от неожиданности он едва не забыл, что находится в мире людей. Но, Рената совершенно не обратила на это внимания. Она не сводя глаз с груды обломков, она тыкала в кнопки мобильного.

Шредер приблизился к месту аварии. От мотоцикла остались одни воспоминания: корпус развалился на части, руль отлетел шагов на десять в сторону. В шаге от кучи металлолома без движения лежал человек. Подступив к неудачливому мотоциклисту ближе, Шредер понял: девушка. В джинсах и чёрной куртке. И тёмно-рыжие волосы испачканы кровью.

Он присел рядом, дотронулся до липкой от крови шеи. Под кожей бился пульс, и Шредер успокоено выдохнул. Он осторожно повернул лицо девушки к свету: ссадина на щеке и кровоподтёк на лбу.

– Зачем вы так гоняете, капитан? – прошептал он.

Сзади к нему подступила Рената, стук каблучков эхом отзывался в тоннеле. Она перепугано вскрикнула.

– Они... они сейчас приедут, – прошептала она, когда к ней обернулся Шредер. Рената не смотрела на него. Закрывая рот ладонью, она глядела круглыми от ужаса глазами на лежащего на асфальте капитана.

Белый фургон и правда примчался довольно быстро. Высокий седой врач, деловито обходя место происшествия, заметил:

– А такое часто происходит. Эта дама ещё легко отделалась. Обычно по частям потом собираем, – он отсалютовал Шредеру и забрался в свой фургон вслед за носилками.

Шредер посмотрел вслед машине с красным крестом на боку, потом, слегка придя в себя, обернулся к Ренате. Она прерывисто дышала и пряталась за его спиной, словно даже смотреть на останки мотоцикла не могла.

– У тебя руки в крови, – пискнула Рената.

– Я знаю.

Шредер отвёл взгляд от пятна на асфальте и подошёл к развороченному корпусу машины. Здесь было то, что привлекло его взгляд с самого начала, когда он ещё сидел, придерживая голову девушки. В металл был вбит символ, размером с монету. Сам из чёрного материала, он был почти не заметен на корпусе, лишь странный блеск в свете белых ламп привлёк внимание Шредера.

Он достал из кармана куртки нож и подцепил символ, тот упал ему в руки. Дырочка возле края выдавала в нём медальон, а шестилучевое солнце заставило крепко задуматься. Медальон обжёг его ладонь. Надобность взламывать базу данных Центра отпала сама собой.

Глава 5. Твоя мёртвая бабочка

Сон путался с реальностью, Маша не могла понять, что настоящее, а что – нет. Потом оказалось: из настоящего остались только прохладные пальцы Сабрины на её горячей щеке. Почему так жарко?

– Руки целые, ноги целые, голова на месте. Хотя толку он неё – ноль! – ворчал Провизор.

– Чудо, что она вообще выжила. После такого обычно по кускам собирают, – ещё один голос, незнакомый.

Маша открыла глаза.

Палату заливал красноватый свет заходящего солнца. На стену, противоположную окну, падали тени сосен. В приоткрытую форточку неслось пенье птиц. Что-то последнее время она слишком часто оказывается в этой палате.

– Пожалуйста, передай Галактусу, чтобы он не отдавал никому её дело об убийстве магички из кулинарного техникума, – произнесла Маша на одном дыхании и закрыла глаза.

– Забудь ты уже про свои трупы, – вздохнула Сабрина. – Как ты себя чувствуешь?

– Голова болит, – пожаловалась Маша. Когда она закрывала глаза, становилось легче, спасительная темнота заглушала невыносимо яркий красноватый свет.

– Ещё бы, – горестно произнесла её подруга.

– Шредер и Рената целовались, – произнесла Маша с усилием. Ей было тяжело говорить, но только так она могла зацепиться за единственное, что не было сном – за Сабрину.

– И что с того? – она убрала прядь волос с её лба.

– Они целовались на дороге, я испугалась, что собью их...

– И вписалась в стену, – резюмировала Сабрина. Это прозвучало вполне справедливо. – Маша, если ты ещё раз...

– Я больше не сяду на мотоцикл.

"Я больше не сяду на мотоцикл, я больше не почувствую свежий ветер на своём лице, не увижу, как проносятся мимо огни города. Я больше не вспомню про Алекса", – сейчас ей хотелось обещать, самой себе или Сабрине, не важно. И ей хотелось верить, что она выполнит все свои обещания.

– Я его убью, – серьёзно произнесла Сабрина. Слово "убью" никогда не было для неё литературным преувеличением.

– Не нужно, он ведь разбился, – примирительно улыбнулась Маша.

– Я не про мотоцикл, а про Алекса.

– Его тоже не надо. Сабрина, – Она поймала подругу за руку и открыла глаза. Сабрина уже сидела на краю кровати, и в её глазах не было гнева. В них была тревога. – Я подумала, раз всё так получилось, это неспроста. Сабрина, я решила забыть его.

– Ничего себе! – Сабрина всплеснула руками. – Сколько же лет ты не могла до этого додуматься?

– Много, – Маша покусала губы. – Не смейся, пожалуйста. Я решила, и я забуду. Я хочу рассказать тебе, почему мы расстались, я не рассказывала до сих пор... не обижайся, не потому, что не доверяю тебе. Просто мне кажется, я надеялась всё вернуть.

   – Вы расстались разве не потому, что он ничтожество и по любому поводу устраивал тебе сцены? – Сабрина тяжело вздохнула и возвела глаза к потолку. – Ладно, не сердись. Я тебя слушаю.

– Это было в феврале, на четвёртом курсе. Я не знала, что его мама следит за мной. Однажды, я пошла на концерт одной рок-группы вместе с Раулем. На следующий день, когда я пришла к Алексу, он устроил жуткий скандал. Он подумал, что Рауль – мой парень, и я никак не могла его переубедить. Он сказал, что будет продолжать со мной отношения только в том случае, если я буду каждый день писать ему отчёт, во сколько, с кем и где я была...

– И ты...? – с тихим ужасом спросила Сабрина.

– И я согласилась.

Мы познакомились случайно, на форуме в Интернете. Не знаю, как там получилось, но очень скоро я уже не представляла своей жизни без него. С ним можно было говорить на любые темы, он восхищался мной, красиво говорил о любви, а я – юная и наивная – попалась.

Когда наша дружба переросла в нечто большее, мне захотелось встретиться, на что Алекс ответил мне, что он не может ходить. Как будто бы это могло меня отпугнуть! Уже тогда я готова была положить на алтарь любви всё – и свою свободу.

Около года у нас всё было волшебно, как в сказке. Я не любила его, я жила им, хотя в это и тяжело сейчас поверить. Я доверяла ему то, что не рассказывала даже Сабрине. Я рассказала ему о своих воспоминаниях об отце. Всё это кончилось куда прозаичнее, чем началось.

Начались ссоры, сначала мелкие – если я опаздывала на пять минут, потом всё крупнее – если я не могла вовремя ответить на звонок, если я называла его "котя", а ему хотелось, чтобы я называла его исключительно Алексом. Если я его называла Алексом, я на тот момент ему хотелось быть лишь котей. Он никогда не стеснялся в выражениях.

Все грани были перейдены тринадцатого февраля, вечером, за день до праздника Святого Валентина. Он как обычно сидел в инвалидном кресле возле окна. В углу комнаты светился экран компьютера. В квартире было пустынно, только на кухне горел свет. Я знала – там коротает зимний вечер его мама.

– Мне надоело слушать твои сказки о любви! – кричал он, а я с ужасом смотрела на человека, которого любила. Как я могла не заметить, что принц превращается в чудовище? – Мне надоело твоё постоянное враньё, твои измены. Ты просто хочешь надо мной посмеяться, вот и приходишь. Ты двуличная. Ты тварь, вот ты кто!

И я действительно начинала чувствовать себя тварью. Я испугалась его потом. Не когда он швырнул в меня книгой. Не когда видела, как краснеет от ярости его лицо, а мышцы на шее напрягаются до состояния струны. Когда поняла, что это не шутка. Это не один из ставших привычными скандалов.

Но тогда я испугалась настолько, что согласилась писать отчёт, чтоб его демоны побрали. Я сломала сама себя, я сделала то, чего бы ни сделала никогда. Он взял из моих рук исписанный дрожащими буквами листок, скомкал его и бросил в угол.

Только тогда я увидела, что это не тот человек, которого я любила.

– На колени! – крикнул он и указал пальцем на пол.

– Что? – я стояла перед ним, сунув руку в карманы джинсов, и слегка улыбаясь. Мне не было смешно, но я чувствовала, что если не буду улыбаться, я заплачу.

– Ты не слышишь? На колени или убирайся отсюда, тварь! – его голос перешёл на хрип. Наконец-то он сорвал себе горло.

– Нет, – просто ответила я. Мне хотелось ударить его и мне не было стыдно, потому что я всегда относилась к нему как к равному, но сейчас я не могла ударить, потому что зазорно бить инвалида.

– Ты изгадила мне первую любовь, ты сволочь, вот ты кто! – его слова были призваны втоптать меня в грязь, но втоптать меня в ещё большую грязь было невозможно. Нет грязи больше той, куда я только что окунулась сама. – Не удивлюсь, если и папаша твой был такой же тварью. Надеюсь, он сдох, надеюсь, ты тоже скоро сдохнешь!

Он посмотрел на меня налитыми кровью глазами, судорожно пытался отдышаться, а я впервые разозлилась на него. Не обиделась, не расстроилась, что предала любимого с каким-то там Раулем, а разозлилась. На саму себя тоже. Мне очень хотелось бы знать, какое выражение лица было у меня в этот момент.

Я подошла к Алексу и, уперевшись руками в подлокотники его кресла, тихо прошипела ему в лицо:

– Не смей трогать моего отца, ничтожество, – не пришлось ничего выдумывать, я повторила слово Сабрины. – Ничтожество. Не звони мне больше.

Я ушла. Потом мне было плохо, видит Вселенский разум. Во мне в страшных муках корчилась и умирала первая и последняя любовь.

– Маша, – Сабрина в ужасе сжала руки на груди. – Я не могу поверить, ты так долго терпела это. Ты ничего не рассказала мне. Да я бы убила его в тот же вечер. Я бы живого места не оставила на этом ничтожестве!

– Не нужно никого убивать, – Маша села, откинувшись на спинку кровати. Во рту стоял противный привкус железа. – В том-то и дело, что не нужно. Это моя страшная месть. Я же знаю, что он меня не забудет, что будет мучиться и вспоминать. Видишь, какая я жестокая.

Она нервно рассмеялась и закрыла лицо руками. Сабрина обняла её, погладила по спине. Маша опустила голову ей на плечо. В палате воцарилась такая глубокая тишина, что от осознания собственной незначительности замолчали даже птицы за окном.

В коридоре послышалось знакомое ворчание, потом дверь в палату распахнулась. На пороге стоял человек в белом халате с пакетом в руке. Он потянулся к выключателю.

– Провизор? – определила Сабрина.

– Кто же ещё... Сплетничаете в темноте? А я вам тут лимончиков принёс, чтобы не тошнило, – он нащупал выключатель, нажал на него и зажмурился от яркого света.

– Так меня вроде и не тошнит, – благодарно улыбнулась Маша.

– Это поправимо. Я тебе ещё лекарств принёс, – он поставил шуршащий пакет на тумбочку. – Чтобы затошнило.

Сегодня он позволил себе остаться один на один с мыслями. Шредер сидел в кресле перед распахнутым в летний день окном. Чёрно-рыжий пёс лежал у него в ногах, в полотне солнечного света, грустно положив морду на лапы.

Шредер держал двумя пальцами чёрный медальон, спасший этой ночью жизнь капитану. Простите, не капитану... Звание явно преуменьшено. Он то смотрел артефакт на свет, то созерцал его под увеличительным стеклом, и увиденное ему очень нравилось.

Искусно вырезанное солнце с шестью лучами – символ касты целителей, одной из самых высокопоставленных каст в мире магов. И этот медальон – вовсе не симпатичная безделушка, это сильный артефакт, единственный в своём роде. Раньше он хранился в сокровищнице императора.

Потом его там не стало. Шредер знал, что дочь императора жива. Знал. Никто другой в это уже не верил.

Он почти не помнил свою двоюродную сестру, он и видел-то её всего несколько раз на официальных мероприятиях. Помнил только, что она почти не отходила от родителей, что у неё был не по возрасту серьёзный взгляд. Да и кто бы разрешил ему приблизиться к принцессе, с которой сдували пылинки? Она была на пять лет младше Шредера. На долгие пять лет.

– Ну что, Комиссар, – Шредер склонился, чтобы потрепать пса по ушам. – Мы с тобой её нашли, а ты не верил.

Комиссар смерил хозяина уставшим взглядом и снова уронил морду на лапы. Шредер откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Всё складывалось очень хорошо. Он подумал о том, что Сабрина как всегда оказалась права, со всей жёсткостью и прямотой, с которой может быть права наёмная убийца. Императрица – это сказка. Вот пусть она навсегда и останется небылицей.

Императрица – вот кого он ненавидел все эти годы. Её имя повторял отец, сжимая пальцы в кулак и глядя сквозь пространство и время, и сквозь него, Шредера. Её имя жило в стенах замка, витало там, её именем был пропитан каждый глоток воздуха, каждая капля воды в фонтане. Даже белое пламя, которым освещались своды замка ночью, было напоено её именем.

Её фантом всю жизнь существовал рядом с ним: фантом маленькой девочки со взрослым взглядом. Она успела прожить три долгих года, а потом исчезла, словно её и не существовало. Шредер не знал, что именно случилось, но очень хорошо помнил эти дни. Словно чёрная туча повисла над Альмарейном.

Отец никогда не замечал Шредера. Орден потерял интерес к сыну сразу же, как только обнаружилось, что у того нет никаких способностей к магии, и с тех пор Шредер жил сам по себе. В замке так легко по полгода не встречаться с собственным отцом.

Он только потом понял, чем заслужил такое пренебрежение. Орден мечтал стать императором, занять место своего брата, а для этого ему нужен был наследник. Шредер, который не в силах был создать самый элементарный огненный шар, в их число не попадал.

Шредер не помнил свою мать. Говорили, что она была богиней смерти. Говорили, что её убили вскоре после его рождения. А ещё то, что её прах – ценнейший артефакт в обоих мирах. Говорили, что отсутствие магии у Шредера – это проклятье, доставшееся от неё.

Не то, что императрица – его двоюродная сестра. Вот у кого магии было предостаточно! По замку так и ползли сплетни о том, как трёхлетняя девочка едва ли не горы будет сворачивать силой взгляда и уничтожать демонов одним мановением руки.

Потом она исчезла. Все говорили, что императрица погибла, и только спустя долгие годы Шредер узнал, что это не так. Он услышал разговор своего отца с кем-то из высокопоставленных магов.

– Я знаю, что она жива, – говорил Орден, как обычно впечатывая каждое слово в собеседника. – Нужно найти её и как можно быстрее уничтожить. Мы не можем так рисковать.

Шредер понял, чем может заслужить одобрение отца.

Из больницы Маша сбежала довольно быстро, как обычно, вызвав недовольство врачей и Провизора. По ночам голова всё ещё болела, и вспоминать о ночных прогулках не было никакого желания, поэтому Маша вложить все силы в расследование.

Она стояла возле злополучного гаража, не замечая того, как солнце нагревает её спину. Маша сжимала в руке телефон, на экране которого мертво застыла карта Железнодорожного района Нью-Питера. Коричневый многоугольник на карте обозначал гаражи, значит, за её спиной пролегала ветка железной дороги, а слева находился выход к жилому комплексу.

Не понимала Маша только одного – с чего несчастная жертва потащилась через весь город, чтобы погубить свою жизнь вот таким неприятным образом и не в самом красивом месте? Если верить крёстной Евы и их паспортным данным, жили они в другом районе. Ещё оставались подруга и бывший кавалер потерпевшей, но при близком рассмотрении оказалось, что он давно укатил заграницу, а она – тоже была прописана в другом районе.

Провизор сказал, что Еве ввели сильное снотворное, после чего ударили в грудь ножом.

...– Это вещество используется в хирургии, – произнёс он, увлечённо болтая колбой с синей жидкостью на дне.

– Значит, убийца – хирург? – Она оттолкнулась ногами от пола и закружилась на своём любимом кресле.

– Нет, ну как ребёнок, честное слово, – судмедэксперт покосился на развлекающуюся Машу. – Можно сказать, да. Это лекарство не продаётся в аптеках, потому что обладает наркотическим эффектом...

Возможно, что девушку насильно привезли сюда, чтобы выбросить труп подальше от места преступления, но почему тогда снотворное ввели не сразу же? Маша сунула телефон в карман и побрела к автобусной остановке по заросшей крапивой тропинке.

По дороге ей не попалось ни одного прохожего, только возле магазина с потухшей вывеской "Хлеб и прочие продукты" собралась компания мужчин в оранжевых жилетках, явно работников железной дороги. Маша остановилась и оглянулась назад. Только сейчас она сообразила, что к гаражам только два въезда: со стороны остановки и со стороны домов. Поскольку дело было вечером, убийца вряд ли потащил бы девушку через дома: дети, старушки и собачники, кому не хочется выйти на свежий воздух после дождливого дня!

От остановки с грозным рыком отъехал автобус. Картонка, приклеенная к его боковому стеклу, гласила "Трудость". Надо же такое название придумать... Маша протиснулась через компанию рабочих, запивающих булки кефиром, и зашла в магазин.

Мелодично звякнул подвешенный к двери колокольчик. Она попала в спасительную прохладу. Среди стеллажей с продуктами Маша нашла взглядом продавщицу: та как сидела за прилавком, так и замерла, словно манекен. Только когда вентилятор поворачивался в её сторону, с неё норовил слететь синий колпачок.

– Здравствуйте, – Маша шагнула к ней и, оперевшись одной рукой о прилавок, другой протянула продавщице удостоверение. – Капитан Орлова. Мы можем поговорить?

   Продавщица непонимающе тряхнула тёмными локонами, посмотрела на удостоверение, потом на Машу, потом опять на удостоверение.

– Вы были на работе вечером десятого июня? – Она не стала дожидаться согласия на беседу.

Не произнося ни слова, продавщица повернулась к Маше спиной и ткнула пальцем в висящий на стене календарь.

– Да, – сообразила она наконец, – это была моя смена.

– Тогда, возможно, вы видели вот эту девушку, – Маша протянула ей фотографию Еванджелины. Запечатлённая на ней девушка выглядела не лучшим образом. Её внимательный мёртвый взгляд всё ещё мерещился Маше по ночам.

Продавщица схватилась за сердце и откинулась на спинку стула.

– Да, видела я её. Точно помню. Волосы у неё такие красивые, как будто перламутровые. Она вечером ко мне в магазин заходила. Да-да, точно она. О господи, её что, того?... – она выразительно провела указательным пальцем по горлу.

– Почти, – кивнула Маша. – Расскажите подробнее.

– Сижу я вечером, народу никого, часов шесть было. Те, кто после работы в магазин заходят, ещё работать не кончили. Я в окно смотрела, а на остановке девочку эту заметила. Я из-за волос на неё внимание обратила. Тут дождь пошёл опять, целый день он то заканчивался, то начинался. Девочка в магазин забежала. Я, говорит, дождь пережду.

– Мне не жалко, жди сколько хочешь, – Линда так и осталась сидеть на месте, перелистывая страницы с древнем журнале, который нашла в подсобке.

Девушка окинула взглядом витрины и отошла к окну, что выходило на остановку. Дождь стучал по стеклу, и по лужам плясали пузыри.

– Дождь-то теперь не скоро кончится, – поглядев на эти пузыри, заметила Линда. – А волосы у тебя какие красивые. Это краска такая особая?

– Нет, – девушка обернулась к ней, застенчиво улыбнулась. – Это мой натуральный цвет.

Подол её белого платья плескался чуть выше щиколоток, а на джинсовой куртке, накинутой на плечи, ещё не высохли мокрые точки – отпечатки дождя.

– Ждёшь что ли кого? – профессионально-заинтересованным взглядом Линда оценила туфли девушки, явно не дешёвку рыночную.

– Жду, – её щёки слегка порозовели.

– А потом она ушла, ко мне тут покупатель пришёл, так что я даже не заметила. Только услышала, что колокольчик звякнул, и всё, – продавщица виновато развела руками. – Наверное, дождалась.

– Значит, вы не видели, с кем она ушла? – уточнила Маша.

– Нет, не видела. Занята была.

– Спасибо, – кивнула Маша.

Выходить под палящее солнце было смерти подобно, но деваться некуда. Она пошла к автобусной остановке, чтобы скрыться в её обманчивой тени и подождать хоть какой-нибудь вид транспорта. Можно даже тот самый ревущий, как реактивный самолёт, автобус до Трудости. Как же весело было тогда с Ником трястись три часа в эдакой консервной банке, чтобы за пять минут получить показания перепуганного свидетеля, а потом столько же ехать обратно. Жизнь полна интересными событиями.

Маша с удовольствием устроилась в мягком кресле, вытянув ноги. Умиротворяющее гудел кондиционер. Герда, поправив на стене покосившуюся рамочку с одним из своих сертификатов, опустилась в соседнее кресло.

– Хочешь чаю? – спросила она.

– Нет, спасибо, я только что у себя наглоталась, – в кабинете психолога Центра царила настолько благостная атмосфера, что Маша с трудом подавила в себе желание закрыть глаза.

– Хорошо, – Герда разложила у себя на коленях принесённые Машей фотографии и задумчиво взъерошила короткие тёмные волосы. – Ты говоришь, насилия не было?

– Провизор сказал, что нет. Да и вообще никаких издевательств над трупом, – Маша побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. – Если не считать надписи.

Несколько минут в комнате царила тишина. Герда перебирала в руках фотографии, Маша героически боролась со сном. Окно выходило на противоположную от проспекта сторону, так что кроме клочка голубого неба в нём не было ничего.

– Это не похоже на маньяка, – произнесла, наконец, Герда. – Ты говоришь, что убийца, скорее всего, назначил жертве встречу, значит, ему приходилось с ней общаться. Маньяки такого типа, как правило, обладают просто потрясающим обаянием. Обычно они получают удовольствие от страданий жертвы. Я не думаю, что он стал бы усыплять её снотворным, такое убийство не принесло бы ему психической разрядки.

– Камень с плеч, – призналась Маша, – ещё только парочки маньяков мне для полного счастья и не хватало. А что ты можешь сказать про надпись?

Герда отдала ей все фотографии, кроме нескольких, на которых была изображена стена гаража.

– Писалось в диком страхе, что поймают за руку, – психолог покачала головой. – Думаю, эта надпись не была адресована убитой девушке.

– А кому же тогда? – недоумённо посмотрела на неё Маша.

– Возможно, другому человеку, правоохранительным органам. Или обществу в целом. Сказать сложно, у меня странное впечатление от этой надписи. Если можно, я оставлю себе эти фотографии, поработаю ещё над ними.

– Да, конечно, – Маша нехотя выползла из кресла. – Как работать-то в такую жару не хочется...

В комнате их было трое.

– Один из боевых офицеров оказался двойным агентом, – Антонио постучал согнутым пальцем по папке, на которой не было никаких надписей. – Насколько мне стало известно, он знал о готовящемся побеге Луны и был готов прикрыть отступление. Допрос ничего не выявил. Скорее всего, его использовали как пешку, которой неплохо заткнули память заклинаниями.

Снизу доносились приглушённые гудки автомобилей, вечерний ветер врывался в форточку и шуршал бумагами на столе Галактуса. Тот внимательно смотрел на следователя по особо важным делам. Сабрина сидела справа от него и видела глубокую морщину, залёгшую на его лбу.

– В таком случае, у нас нет выбора, – произнес маршал.

Сабрина ответила ему сдержанным кивком. Легенда о том, что попасть в Центр проще, чем выбраться оттуда, имела под собой реальные события, а вовсе не расхожие домыслы горожан.

Антонио подвинул папку к Сабрине.

– Вы знаете условия, – предостерёг их Галактус.

Он представлял её не так, совсем не так.

Воробей и ястреб, вот, пожалуй, наиболее точное соотношение её реальной и её в воображении Шредера. Он думал, что увидит роковую красавицу, звезду, при взгляде на которую можно ослепнуть. Он готовился противостоять искушению, чтобы в порыве слабости не прикоснуться к чёрным волосам, не обнять за обманчиво хрупкую талию. Проявив слабость, запросто можно получить отравленный кинжал под сердце.

Вместо чёрных, как саван смерти, волос были рыжие, да и талия оказалась весьма посредственная. Слишком много фантазий на пустом месте, Шредер, – укорил он сам себя. Так и до сумасшествия недалеко. Насмотрелся на портрет её бабки Руаны, и вообразил себе непобедимое чудовище в облике искусительницы.

Он стоял, оперевшись спиной о косяк двери, и смотрел на девушку, что сидела за письменным столом в глубине кабинета. Она перебирала бумаги и что-то невнятно бормотала, то и дело сбрасывая со лба непослушную прядь волос. Надо же... императрица.

Шредер усмехнулся, девушка вздрогнула и обернулась. В её глазах мелькнул притуплённый испуг.

– Привет, – произнесла она удивлённо. – Почему ты стоишь в дверях?

– Просто не хотел тебе мешать, – пожал плечами Шредер, так и не расцепив рук, скрещенных на груди. Он улыбнулся её удивлению. – Хотел спросить, как ты себя чувствуешь.

Какая трогательная забота. Сейчас все расплачутся от умиления.

– Хорошо, спасибо. Проходи, – она кивнула ему на кресло.

Шредер приглашением не пренебрёг. Что-то потянуло его к ней. Любопытство? Кому же не хочется полюбоваться на императрицу, давно ставшую сказкой, на всесильную магичку в облике рядового капитана! Проигнорировав кресло, он подошёл к окну. Сделал вид, что очень заинтересовался пейзажем, состоящим сплошь из высоток.

– Надеюсь, я не очень помешала вам с Ренатой? – девушка потянулась к электрическому чайнику, включила его.

– По-моему, это была глупая идея – целоваться на проезжей части. Так что всё в порядке, – покачал головой Шредер. Он почувствовал болезненное желание поговорить с ней. О любой ерунде. – А ты часто гоняешь по ночам?