Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 58 страниц)

– Сейчас домой поедете, – пообещала им Маша, испытав острую жалость вместо уже притупившегося раздражения, и бухнула на стол прозрачный пакет. – Знакомо?

Она была почти уверена в ответе, когда Инника потянулась рукой к игравшему в солнечном луче бисеру. Замерла. Завёрнутые в матовую плёнку, перед ними лежали заколка для волос и тюбик с блеском для губ, маленькие искорки переливались в липкой капле, выдавившейся из него по дороге.

– Да, – девочка подняла на Машу прозрачные голубые глаза. – Это всё её, я точно знаю, а где вы это нашли?

– Выходит, вы обманули меня, когда говорили, что обратно шли мимо дома председателя? – Маша наклонилась над столом, заставляя её чуть отпрянуть. – Всё это было на другой улице посёлка. Сверим маршрут ещё раз?

На этот раз они сказали правду. Ян провёл пальцем с обкусанным ногтем по той улице, где Маша лезла в заросли крапивы. Объясняли, что сначала перепутали дорогу, а потом решили не возвращаться. Она махнула рукой и отпустила их на единственную электричку. Парни быстро собрались, Инника провела в ванной не меньше десяти минут, отвечая на их подгоняющие выкрики невразумительным бульканьем. Наконец за ними захлопнулась дверь.

Маша принесла из кухни вскипевший электрический чайник и разлила чай по трём разномастным кружкам, вынула из сумки шуршащую упаковку с заваркой.

– Я думаю, нам это дело не раскрыть, – буркнул Кайл, не оборачиваясь к общему пиршеству. – По сводкам семьдесят пять процентов пропавших не находятся. Где-то двадцать потом откапывают на старых кладбищах и в лесопосадках. Пять возвращаются домой сами.

– Какая-то грустная тебе попалась сводка, – Маша извлекла из сумки пачку печенья и тут же захрустела одним. – Давайте ещё раз проговорим всё, что имеем. Девочка уходит от своих друзей и пропадает. При этом она предположительно была в адекватном состоянии. Если судить по словам её товарищей, до электрички в сторону Нью-Питера было ещё около пяти часов, значит, так сразу взять и уехать она не могла. Если её действительно искали, то на платформе уж наверняка бы обнаружили, хотя бы когда поехали сами.

Маша обожгла язык кипятком и на полминуты замолчала. Провизор увлечённо питался печеньем, слушая её рассказ, Кайл по-прежнему смотрел в окно, где лениво покачивались мальвы, и на небо наплывала серая туча.

– Хоть бы дождя, – пожаловалась Маша. – Так вот. Отсюда я вижу два выхода: или девочка ушла из посёлка пешком, или её где-то хорошо упрятали её друзья, при этом вряд ли живую.

– Ты про подвал забыла рассказать, – вставил Провизор.

– Подвал это третий вариант. Девочку мог припрятать кто-то из местных, но милиция же должна была обыскивать все дома. С другой стороны, у нас есть новая улика, эти женские прибамбасы, – она кивнула на матовый пакет, убранный Провизором в сторонку. – Если она отсиживалась в том доме, это может значить, что она пряталась от кого-то.

– Или она просто была под кайфом и ничего не соображала, – предложил судмедэксперт.

– Или их туда подбросили, – процедил сквозь зубы Кайл.

Маша пододвинула кружку с остывающим чаем к нему поближе.

– Добропорядочные граждане! – покачала головой она. – Если бы кто-то из бабулек увидел девочку, у которой явно снесло крышу, они вряд ли бы прошли мимо, и уж точно не смолчали бы об этом на допросе. Значит, она не особо показывалась на улицах, или нашёлся добрый человек, который решил воспользоваться беспомощностью.

– Или она просто была в адекватном состоянии и ни у кого не просила помощи, – Провизор с сожалением потряс пустую пачку от печенья. – У нас слишком много вариантов.

– Поэтому я и предлагаю ограничиться пока одним, – Маша вылила себе в рот последнюю каплю пахнущего полевыми травами чаю и повеселела. – В других населённых пунктах и по электричкам её ищут и без нас, а вот обойти ещё раз кругом посёлка – я бы обошла. Вполне вероятно, что девочка была всё ещё под кайфом и не понимала, что делает. Она могла забрести в какую-нибудь глушь и потеряться.

Кайл, так и не притронувшись к чаю, встал. Маша с удовольствием потянулась, уже представляя, как по вечернему холодку будет возвращаться в Нью-Питер. Дома её ждал недавно купленный диск с только что выпущенной компьютерной игрой, Сабрина, вышивающая чёрным шёлком по белому шёлку и Яна, которая расскажет об очередном курьёзе с учителем истории.

Кайл хлопнул дверью. Маша глянула в окно: со стороны города и правда наползала туча, но не сизая, грозовая, а серая, легко гонимая ветром. Видимо, в утешение за дождливую весну и промозглую, долгую зиму, Вселенский разум решил организовать настоящее лето, но просчитался на пару десятков градусов. Маша одёрнула влажную от пота рубашку и тоже пошла к выходу.

– Подожди, – обиделся Провизор, присоседившийся было к чашке Кайла, – я тебя что ли с ним одну пущу.

От сгоревшего дома они пошли к станции, где в траве под ногами запутались сухие цветы белых акаций. Цветками было усыпано всё бетонное изваяние станции, окошко билетной кассы на которой было крест-накрест забито досками, рядом висела табличка с полустёршимся расписанием. Маша скользнула по нему пальцем: раньше до Петербурга-69 ходило не в пример больше поездов.

За реденькой лесопосадкой желтело поле подсолнухов. Все соцветия как одно были повёрнуты к западу. Не сговариваясь, Маша и Провизор повернули влево, туда уводила тропинка к посёлку, Кайл шёл сзади, в десятке шагов от них. Возле дома с высоким металлическим забором, они ушли с тропинки. Идти приходилось по колено в высокой, ласковой на ощупь траве.

На поляне, поросшей клевером, Маша остановилась, чтобы перевязать шнурок. Кайл и Провизор ушли вперёд, в ту сторону, где росли три акации, сбившиеся в кучу, словно взявшиеся за руки. Ей почудилось, что пахнуло дымом. Она быстро догнала своих спутников.

Машинально вынула из кармана шорт телефон – связи не было. Между трёх дубов устроилась большая чёрно-белая корова. От её шее по земле незамысловатыми узорами вилась верёвка, завязанная двумя узлами на толстом стволе акации. Корова грустно посмотрела на людей и дёрнула ухом. В тени её одолевала мошкара.

Дальше под высокой травой захлюпала вода. Маша, которая теперь шла чуть впереди, отступила, потом заметила поблизости дорожку из чёрных досок и одной двери с облупившейся краской. Болотце миновали быстро. За молчаливой процессией подглядывала ворона с забора крайней дачи.

Кайл ругался вполголоса, Маша привыкла в его ворчанию, как привыкают к постоянному гудению холодильника на кухне.

Даже если по высокой траве бежала испуганная девочка, трава давно распрямилась, следы затянулись болотной жижей, корова лишь головой повела вслед беглянке. Они попали на выкошенную поляну, идти стало гораздо легче. Аккуратными кучками лежала срезанная трава. Вдали мелькнуло что-то чёрное.

Маша тряхнула головой. Показалось от яркого света солнца? Она рассматривала горизонт и так, и эдак: только степь до самого горизонта, одинокие акации.

– Что такое? – поинтересовался Провизор, проплетаясь мимо.

– Я сейчас, – понимая, что дожидаться её никому не хочется, она быстрым шагом преодолела скошенное пятно. Дальше пришлось бежать в траве, она путалась в ногах.

В десятках трёх шагов снова показалось что-то чёрное, теперь уже ближе, яснее повеяло дымом. Маша чуть не упала, зацепившись ногой за какую-то корягу в траве. Перед ней уже во всех подробностях проступило кострище: обгоревшие, сложенные солнышком ветки акаций, срезанная под самый корень трава. Пепел почти весь разнёс ветер.

Маша обернулась и махнула своим спутникам рукой, сложила руки рупором:

– Идите уже сюда!

Провизор заторопился сразу же, Кайл ещё несколько секунд стоял, как будто бы ждал объяснений тому, как она неожиданно изменила маршрут.

Кто же разводит костёр посреди степи? Тот, кто жжёт связанные лоскутками чёрной ткани пучки травы, складывает остриями к центру любовно обработанные ветки акаций.

– Ну куда ты влезла, отойди немедленно в сторону, – устало ругался Провизор, оттесняя Машу в траву.

Она и сама уже поняла, что безбожно затаптывает вырезанный на земле странный символ, руну, похожую на взлетающего орла. Но, если судить о симметрии, их здесь четыре. Справа и слева от кострища тоже угадываются прорезанные в дёрне символы.

Кайл пришёл последним. Присвистнул от удивления. Пока Провизор копался, фотографируя руну, Кайл в четыре больших шага, осторожно пересёк пепелище, остановился на том краю и поскрёб затылок.

– Да...

В этом слове было всё, и даже благодарность ей, Маше, за то, что она потащила их в, казалось бы, абсолютно бесполезный рейд. А она вспомнила, как пахнуло дымом на окраине деревни. Неужели, этот ритуальный костёр не заметили, когда обыскивали степи вокруг посёлка?

Провизор сел с ней в машину, это было признаком крайней усталости или полнейшего увлечения своими мыслями, а, скорее всего, и того и другого. Кайл уехал вперёд, Маша вызвалась дождаться эксперта, который так увлечённо копался в обгоревшей траве, что она и Кайл даже разговаривали шёпотом, боялись его отвлекать.

Дорога неслась под колёса машины легко и быстро, что Маше в голову сама собой закралась мысль – а ведь Кристина могла поймать попутку до Нью-Питера, и теперь ищи её по кюветам и обочинам. Но Маша отмела эту мысль. Здесь поймать попутку сложнее, чем уехать на электричке, разве что кто-нибудь из местных согласится подвезти, например, тот интеллигентный старичок на своём видавшем виды седане. Старичок представился профессором физики и всё норовил увести разговор куда-то в сторону.

Глядя на несущуюся навстречу ленту дороги, Маша зажмурилась. Солнце садилось, догорало янтарным пламенем далеко в степях. Провизор затих на заднем сидении, и, глянув в зеркало, Маша усмехнулась: судмедэксперт спал, умильно сцепив руки на груди в замок. Ветер в открытое окно приносил запах придорожного ковыля и горькой полыни. Маша вдохнула посвежевший вечерний воздух полной грудью. Скоро, скоро вырастут на горизонте высотки Нью-Питера, в стёклах которых пылает закатным огнём солнце.

Зазвонил мобильный телефон. Оторвавшись от управления, Маша посмотрела на номер, взяла трубку, зажав её между плечом и ухом.

– Долго тебя ещё к ужину ждать? – поинтересовалась Сабрина.

– Я уже еду, только Провизора в Центр заброшу.

– А, – разочарованно протянула Сабрина, которая наверняка ожидала, что Маша уже на светофоре соседнего с домом перекрёстка. – Ладно, тогда ждём.

В Центре было пусто, на проходной с ними вполголоса поздоровался сменщик Вольфганга – Маша не знала его имени. Провизор тут же отправился в свой подвал, даже не попрощавшись, но Маша не обиделась, она слишком хорошо его знала.

Она поднялась на лифте на пятнадцатый этаж, на ходу разыскала в сумке магнитную карточку и на повороте столкнулась с Антонио.

Он машинально поймал её за плечи, рассмеялся.

– Привет, пропадающая. Заглядываешь на работу только по вечерам?

– Да, и только потому, что забыла в кабинете диск с игрушкой, – Маша уже на ходу помахала ему рукой с карточкой.

Он не ушёл. Когда Маша разыскала на столе среди вороха бумаг желанный диск со звездолётами на обложке, Антонио стоял, привалившись плечом к дверному косяку. Скрестил на груди руки, сунув пальцы в подмышки. Она уже пожалела, что зашла в Центр, а не рванула по проспекту Рождественского сразу же, как только высадила Провизора.

– У тебя есть несколько минут? – спросил Антонио.

Маша опускаясь на стул, сама не зная, зачем, отодвинула в сторону пачку распечаток вперемешку с газетами и жёлтыми стикерами, на которых были записаны телефонные номера. Антонио взял из угла комнаты ещё один стул и сел на него верхом, сложив руки на спинке.

– Я всё про тот же мир мёртвых.

– Я же подписывалась в протоколе, – упрямо глядя ему под ноги, сказала Маша.

– Да, протоколы, я знаю. Я думаю, ты молчишь, потому что у тебя есть веские причины молчать, Ромашка, – он побарабанил пальцами по лакированной спинке стула. – Но просто по-человечески ты можешь рассказать, что происходит? Я давно тебя знаю, ты никогда такой не была.

Это прозвище, изобретённое им, вспороло воздух, чайкой хлопнуло крыльями. Маша оторвала взгляд от выцветшего паркета и посмотрела на старшего следователя. Антонио хотел улыбнуться – как обычно он улыбался ей на совещаниях, а она отвечала спокойным взглядом. Они знали друг друга долго, достаточно, чтобы стать – не друзьями – хорошими знакомыми.

На третьем курсе она пришла к нему помощницей. Антонио отбивался от такой помощи как мог, Маша была настойчивой, а документы, пришедшие из института, неприклонными. Он, конечно, предложил просто подписаться под её отчётом о прохождении практики и отпустить студентку на все четыре стороны, но Маша приходила каждый день, ждала, пока её заметят, и усердно перепечатывала какие-то протоколы, на которые у особо опасного следователя постоянно не хватало времени. Антонио отнёсся к ней хорошо – ровно настолько хорошо, что часто не замечал, но не злился, когда она напоминала о себе.

Может, думала тогда Маша, ему льстил её восторженный взгляд – следователь, настоящий! Но, скорее всего, ему было безразлично.

– Ну зачем тебе это всё? – вздохнула она, вспоминая дождливое лето её третьего курса.

– Значит, всё-таки что-то было. Скажи, ты ведь знаешь, кто собирался тебя убить?

Маша упрямо смотрела на светлые прямоугольники паркета и молчала.

– Давай так, – предложил Антонио, – всё останется между нами. Подумаем, как можно всё урегулировать без начальства, а дело потянем и закроем за истечением срока давности.

Маша покачала головой. Если бы она знала, что Антонио нужно только раскрытое дело и чистая совесть, она бы попробовала придумать более или менее правдоподобную версию.

– Это какой-то очень близкий для тебя человек? Ты не хочешь его выдавать?

– Не знаю, – честно ответила Маша. – Знаешь, ведь он не смог меня убить. Собирался, но почему-то не смог. Правда же, странно? Я раньше думала, почему он мной заинтересовался. Теперь у меня есть одна мысль. Не обижайся, я не могу пока тебе сказать.

Антонио кивнул. Тёмные волосы прилипли ко лбу. Он поднялся со стула, задвинул его обратно в угол. Перед тем, как совсем уйти, обернулся к Маше, которая бездумно рассматривала обложку компьютерной игры.

– Ты его не боишься?

Она отрицательно качнула головой.

Маша забралась в кровать, как будто вошла в неприступную крепость. Из открытого на ночь окошка дул свежий ветер, в саду пели цикады. Можно было не откладывать разговор, всё равно к ужину она безнадёжно опоздала, но Маша как-то очень ловко обманула себя сегодня фактом – я устала.

Завтра она устанет точно так же. Когда Маша вернулась домой, Яна уже спала. Где-то она прочитала статью о здоровом сне, который с десяти до двенадцати, и мужественно принялась выполнять указания. Сабрина ждала Машу на веранде, там мирно и тепло горела лампа. Пока она поднималась на крыльцо, Сабрина перерезала ножницами чёрную шёлковую нитку и встала ей навстречу.

Он постучалась в дверь комнаты, когда Маша готова была загрызть себя за нерешительность.

– Спишь?

– Нет. Думаю. – Маша села на кровати и увидела в расширяющейся щели силуэт Сабрины, озарённый светом коридорного бра.

– Подумай ещё об одной вещи. Мы с Яной купили три билета в кино. Фильм называется "Шерлок Холмс и исчадье бездны". Начинается в восемь вечера. Помнишь, ты же хотела сходить.

– Точно, – через силу улыбнулась Маша. – Обязательно сходим. Классный фильм будет, я видела трейлер.

Сабрина пожелала ей спокойной ночи и ушла. Маша завернулась в простыню, хоть и стояла невыносимая жара. Они сделали это ради неё, сомнений не было. Яна вообще не любила людных мест и с удовольствием осталась бы дома с книжкой, а Сабрина засыпала на подобных фильмах, сколько Маша помнила их совместные попытки сходить в кино.

Значит, разговор со Шредером откладывается по уважительной причине. Опять. Скоро она совсем забудет, что хотела ему сказать.

   Шредер отпил воды из бутылки. Вообще он не привык пить что попало, да и вода в этом мире оказалась на вкус отвратительной, но сейчас ему было всё равно. Над городом давно повисла ночь, дорогу перед окнами его дома освещал желтоватым светом фонарь. Ни машины, ни прохожего. Надписи мелом тоже не осталось: он смывал её водой из шланга. Вода была ледяной, и рука, которой он держал шланг, немела.

С чего-то он вообразил себе, что капитан придёт сегодня сама и нарвётся на откровенный разговор. После завуалированного допроса в кабинете старшего следователя Шредера не оставляло ощущение, что она всё запомнила и всё рассказала им, и на него не надевают наручники только из интереса и ощущения собственной силы. Интересно же, как он будет вести себя дальше.

Но капитан не пришла, хотя он и прождал её весь вечер, сам себе не признаваясь, что ждёт. Подходил к окну и наблюдал за тающим в свете вечернего солнца мокрым пятном на асфальте. Тогда он уже готов был поверить, что она ничего не вспомнила, ничего не рассказала, а Антонио барахтался в пучине собственного следовательского бессилия.

Теперь он думал по-другому. Она же не сумасшедшая, чтобы бежать за откровенным разговором к человеку, который едва её не убил. Рациональнее с её стороны и правда было рассказать всё про загробный мир Антонио. Шредер бы на её месте так и поступил. Разумно? А как же.

Вдалеке послышались развесёлые выкрики и свист, пророкотал мотоцикл. Ночь шла своим привычным чередом. Ближе к двум по шоссе погонят фуры. К пяти приедут тяжёлые, грохочущие мусоровозы, потом на полчаса станет тихо, а тишину порвёт машина-дворник – раздув пыль и окатив дорогу потоками воды, она уедет дальше.

В этом мире плохо спалось.

Быть честным и благородным и все споры решать в открытом поединке – это прекрасно. И возможно, только если ты всесильный бог. В любом другом случае окажешься с перерезанным горлом, потому что далеко не все обременены моральными принципами.

Нестройный хор пьяных фальцетов подхватил простую мелодию, раздался злобный женский выкрик, и песня стихла.

Значит, она не придёт, не придёт, не придёт, а придёт Антонио с группой захвата. Шредер оглянулся на меч, повисший на стене, и подумал, что с группой захвата он справиться. Только потом до императрицы ему ни за что не добраться.

Много лет назад, когда после смерти матери Шредер попал в императорский замок, первым делом он уяснил две вещи. Первая – быть честным и благородным хорошо, но только вскоре ты окажешься с перерезанным горлом. И вторая...

   А вот вторую он как-нибудь попробует исправить.

Утро началось с приятного известия.

– В костре нет её останков, – кричал в трубку телефона Провизор так, как будто хотел докричаться до Маши без телефона, из подвала сразу на пятнадцатый этаж. – Там вообще ничего нет кроме травы и дерева. А кость, которая там валялась, она вообще не человеческая, собачья, и её в самом конце подбросили.

А по потолку ползала наглая, охамевшая до крайности муха. Она садилась то на Машину голую коленку, то на локоть, умывалась и всячески показывала, что это она хозяйка кабинета, а никак не Маша.

– О, – дёргая ногой, чтобы прогнать муху, Маша радовалась за Кристину, – а ты узнал, что обозначают те руны, которые мы нашли возле костра?

– Вот тут и начинается самое интересное, – провозгласил судмедэксперт и зашуршал бумагой по ту сторону трубки. – Судя по всему, это был самый всамделишный ритуальный костёр. Эта руна означает разъединение души из тела. Я тут по справочникам посмотрел, ритуал сам по себе очень древний, сейчас никто таким не балуется, но, по-моему, это не тупое подражание. Все условия учтены.

Маша хлопнула себе по коленке с тщетным желанием раздавить мерзкое насекомое и сжечь на том самом костре.

– Выходит, нас водят за нос? Думают, мы поглазеем на костёр и успокоимся? – она потёрла коленку.

Провизор засопел в трубку, то ли раздумывая над её вопросом, то ли углубившись в очередной эксперимент.

– Хорошо, – дёргая в этот раз локтем, сказала Маша, – ты пока подумай, а я пойду к Галактусу. Чего-то он хочет от меня.

В задумчивой отрешённости она прошла по коридору, запоздало поздоровалась с Бергом, который ковылял от лифта, неся груду книг. В приёмной Богдана Сергеевича лупила по клавиатуре Рената, и в каждом её движении была страсть, достойная раненой волчицы.

– Привет, офис-менеджер. Начальство у себя? – Машу окатило холодным воздухом от кондиционера, как только она оказалась на пороге комнаты.

Рената ничего не ответила, а демонстративно отвернулась, словно была не секретаршей, а тем самым начальством, которое вдруг передумало принимать посетителей.

В его окно, жалюзи на котором были подняты, светило яркое солнце. Богдан Сергеевич, не прерывая телефонного разговора, указал Маше на стул, и от нечего делать, уже в который раз, она принялась рассматривать настенный календарь. Это был подарок от ректора Института Обороны, и фотографии, приведённые над каждым месяцем, расхваливали систему образования.

К июлю прилагалась фотография с полевой практики: в два ряда улыбающиеся студенты в чистой, отглаженной форме, такой Маша не помнила себя. За их спинами вырастала новенькая, кирпичная база. Значит, за пять лет успели снести старый деревянный дом, с виду ещё крепкий, но даже в самую адскую жару хранящий в себе сырость.

Первым делом, приехав в начале июня на практику, они выносили матрасы и подушки на улицу, чтобы хоть немного подсушить, и мыли деревянные полы и лестницы. Маша улыбнулась: ей вспомнилось всё: и марш-броски по сосновому лесу, и проливные дожди, и дрожащий в темноте огонёк свечки, едва-едва освещающий разворот тетради в клетку, весь заполненный мелким осторожным почерком Сабрины – она писала отчёт за двоих.

– Ну что такое, Маша, – Галактус положил трубку телефона на стол. – Никогда не замечал за тобой безалаберности.

Вместо объяснений, он подвинул к ней лист бумаги, в самом верху которого значилось недвусмысленное "жалоба". Маша подтянула лист ближе, прочитала, потёрла пальцем уголок глаза, как будто там застряла соринка, прочитала ещё раз.

– Но всё, что здесь понаписали, полная ерунда, такого не было, – она в мгновенном приступе раздражения оттолкнула мелованную бумажку от себя.

Богдан Сергеевич покачал головой.

– Это же дети, у них подруга пропала, их таскают по допросам. Они нервничают. Нужно с ними аккуратнее. Мы замнём жалобу сейчас, сошлёмся на твои положительные характеристики.

– Но ведь я не угрожала им физической расправой, я прекрасно помню. – Маше вдруг стало так неуютно, что показалось, даже студенты с календаря смотрят на неё с плохо скрытым презрением. – Я же не сошла с ума.

Все аргументы разлетелись испуганными воробьями.

– Хорошо, я буду вести себя аккуратнее, – сказала Маша. – Разрешите идти?

Поднялась. Галактус кивнул и снова протянул руку к телефону. Когда Маша прикрывала дверь в приёмной, он уже здоровался с невидимым собеседником. Рената по-прежнему игнорировала её, преувеличенно весело болтая с Гердой.

Нащупывая в кармане шорт ключи, Маша спускалась к автостоянке. Брелок больно впился в ладонь. Запах железа и разогретого асфальта, пробка на проспекте Рождественского. Как теперь выбираться из города?

– Мне сказали, тебе нужна помощь?

Перед ней остановился джип. Шредер на месте водителя потянулся, чтобы распахнуть дверцу перед ней.

– Тебя Галактус прислал? – Маша неосторожно взялась за разгорячённую на солнце чёрную крышу джипа, отдёрнула руку.

– Да. Девочку искать, правильно?

Она вспомнила случай с Демоновой дырой, но память приятно сгладила острые углы, собственный страх теперь казался блажью. Маша забралась вовнутрь, здесь работал кондиционер, но всё равно было жарко. Она слишком сильно хлопнула дверцей.

– Не в настроении, капитан?

На удивление, пробку они преодолели быстро, зато на соседней полосе стояли два развороченных ударом седана, возле одного, привалившись к искорёженному красному боку, философски смотрел в безоблачное небо молодой человек, должно быть, хозяин. Рядом с ним хлопотали двое мужчин в форме постовых.

– Да нет, всё в порядке, – обернувшись на сцену аварии, откликнулась Маша. – Жара эта... достала.

Периферия Нью-Питера пустовала. Попрятались люди, занесённые пылью машины ютились вдоль дорог. По крыше джипа простучала ветка склонившегося над дорогой клёна.

– Слушай, – оживилась вдруг Маша, – если ты пришёл из мира магов, где же ты водительские права получил?

– Всё очень просто, – Шредер развёл руками – от руля в стороны, – я же не был там прикован наручниками к батарее.

Наручниками к батарее – её фраза. Маша усмехнулась. На лобовом стекле болтался изумрудный скорпион. Вдалеке взвыла сирена, то ли милиция, то ли "Скорая помощь", не разобрать.

– Как успехи в поисках девочки? – по его тону было заметно, что как раз в этом ракурсе девочки его волнуют меньше всего.

– Да есть пара идей. – Маша откинулась на спинку сиденья. Она прикрыла глаза, чтобы показать, что не особо хочет продолжать разговор на такие темы. Сказано же – расследование – это очень интимное занятие. Пусть понимает, как хочет.

– Не женское всё-таки это дело – следователь! Мотаться по такой жаре, общаться с отбросами общества, – рассудительно выдал Шредер.

Маша заинтересованно посмотрела на него.

– Как твоя мама вообще тебя отпустила?

– Моя мама и я – это разные люди. У неё своя жизнь, а у меня своя, – резко, слишком резко ответила И.М..

Шредер, наверное, обиделся, включил радио. А перед её глазами встал торговый центр, только что вымытые мраморные ступеньки. Не нужно было окликать её, и так было видно, что она старается избежать встречи.

В детстве я принимала это как должное, а потом начала понимать: характер у моей мамы далеко не покладистый. Она знала всё: что мне нужно от жизни, и как мне этого достичь тоже была в курсе. Она сначала даже удивилась, когда я заявила, что не собираюсь поступать на экономический факультет государственного университета.

Тогда я застала её врасплох. Малодушно позвонила по дороге с курсов на секцию. Надо отдать маме должное, она почти сразу же взяла себя в руки.

– Хорошо, – сказала она ледяным тоном. – Делай, как считаешь нужным. Но я всё же советую тебе...

"Делай, как считаешь нужным" было просто дежурной фазой, речевой связкой, которая ни в коем случае не означала, что я вольна решать сама. Ни разу она не срывалась на оскорбления, обещания карьеры дворника, столь любимой всеми родительницами, и обещания не кормить нищего следователя. Только фраза: "Я всё же надеюсь, что ты одумаешься" – снится мне до сих пор в кошмарах.

Зато я срывалась, постоянно. Если хоть чем-то нарушить моё одиночество за компьютером в углу комнаты, концерт по заявкам с продолжением был соседям обеспечен.

– Ты мне жизнь ломаешь, – иногда я хлопала в этом месте дверью, бросалась вещами. – Я всегда делала так, как ты хочешь: физико-математический класс? Пожалуйста! Хотя я ни демона не понимаю в этой физике. Занятия в музыкальной школе? Ну раз ты считаешь нужным! Хотя на меня там все смотрят как на питекантропа, потому что мне по ушам в детстве пробежало стадо слонов. Дополнительные курсы информатики? Конечно! Да мне компьютер нужен только для того, чтобы монстров отстреливать.

Она выслушивала это с каменным лицом, потом уходила на кухню и приносила стакан воды. Мне смертельно хотелось разгрохать стакан прямо об стену, и пусть бы стекала вода по начищенным до блеска стенным панелям, но я интуитивно понимала, что это было бы последней каплей. Доводить маму до бешенства я не хотела, я всё-таки её боялась.

Дело было даже не в чувстве противоречия, хотя в то время и оно меня скручивало. Я ненавидела свою жизнь и себя в ней – муху, увязающую в меду, когда вот-вот сладкая янтарная плёнка сомкнётся над головой. Себя – как муху – в благоустроенном до невозможности быту, где была только одна лишняя, вечно норовящая вращаться в другом направлении деталь – я.

Кто знает, сколько бы во мне ещё копилась ненависть к себе, если бы мне было позволено поступить на факультет психологии, не в Институт Обороны. Я готова была пойти на компромисс, но Вселенский разум, да вы что!

– Ты с ума сошла, – констатировала мама, когда я почти сдалась под её натиском и пришла с учебником биологии – в качестве белого флага. – Я лучше знаю, что тебе нужно.

И тут я поняла, что уйду.

– Не злись, тебе не идёт, – усмехнулся Шредер. На выезде из города он потянулся, чтобы поправить зеркало заднего вида. – Тот белобрысый за нами не увяжется?

– Кайл? Думаю, он уже там. Не стал дожидаться, пока я выясню отношения с Галактусом.