Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 58 страниц)

– Зачем ты его включил, выключи быстрее, – она приняла его действия за баловство. – Нам нельзя.

– Маша, я должен рассказать тебе одну вещь.

От его голоса у Маши подкосились ноги. Она упала на холодное пластиковое сиденье. Билеты она всё ещё сжимала в руке, так и не найдя на них номеров вагона и мест.

– Рассказывай, раз должен.

На противоположной стене краска пошла уродливыми трещинами. Такими же трещинами через секунду пошла её любовь.

– Виола беременна. Не дай мне окончательно превратиться в морального урода.

Маша закрыла лицо руками, не заметив, как зашуршали падающие на пол билеты. Она услышала, как садится рядом с ней Луксор, и не могла ему ничего сказать. А сказать надо было обязательно.

Мыслить конструктивно, – напомнила она себе. – Ты следователь. Не поддавайся эмоциям.

– Замечательно, – она почувствовала, как холодеют от ужаса кончики пальцев. – Конечно. Делай, как тебе будет лучше.

Луксор зашелестел билетами, поднимая их с пола.

– Через час поезд, – он так и не решился прикоснуться к ней. – Наверное, уже подали. Идём?

Маша почувствовала, что не сможет подняться и пойти. Реально, конструктивно, физически не сможет. Она сказала:

– Ты иди.

Луксор помолчал, осторожно взял её за плечо.

– Маша, не сходи с ума. Пойдём на поезд. Ты не можешь оставаться здесь вечно. Ты не хочешь меня видеть, но это не повод, чтобы рисковать своей жизнью. Мы можем поменять билеты и ехать в разных купе. Маша. Маша, скажи что-нибудь!

– Ты же всё решил. – Она отняла руки от лица и обнаружила на пальцах кровь. Маша опустила голову: вот ещё проблема, оказывается, кровь пошла носом и успела перепачкать свитер. Она нашла в сумке платок. – У неё справка есть?

– Какая? – севшим голосом переспросил Луксор.

– От врача. Да ты извини меня за тупое следовательское мировоззрение, но должна быть справка. Документ, – она старательно изобразила типичный образ недалёкого следователя, делая ударение на букву "у". – Нет документа – нет ребёнка.

– Я не догадался спросить, – Луксор отпустил её плечо, видимо, сильно обиделся. – Маша, я обещал на ней жениться, до того, как я тебя встретил.

Кровь остановилась, она задумчиво разглядывала багровые пятна на полупрозрачной белой ткани. Кому-то жениться и ребёнка, а ей только эти уродливые кровавые пятна. Вся жизнь в кровавых пятнах, своих, чужих. Никак же не обманешь Вселенский разум. Шутки у него дурацкие.

– Теперь поженитесь.

– Прости, Маша.

– Толку-то от моего прощения... – она поднялась и взяла на плечо спортивную сумку. Как говорила Сабрина? Сделай шаг вперёд. Вперёд – это к поезду.

Шёл снег. Невесомые белые хлопья ложились на платформу, Маша подставляла руки – снежинки на её ладонях не таяли. Возникло ощущение, что она пришла на вокзал не уезжать, а прощаться. Маленькие глупые снежинки танцевали в воздухе, не понимая, как жестоко и бессмысленно было мечтать о счастье. Он всё решил, не спрашивая, чего хочет она.

Тоже ребёнка.

Маша отстала на шаг, потом на два шага, а потом подбежала к краю платформы и прыгнула вниз. На соседнем пути стояла электричка. Сердце колотилось как сумасшедшее, люди, нахохлившиеся словно воробьи, почему-то оглядывались на неё. Маша боялась, что застрянет в этом промежутке времени навсегда, но электричка быстро закрыла двери и поползла через замерзшие рощи и жмущиеся друг к другу дачные домики...

– Слушай, Маша, – голос Сабрины оторвал её от размышлений. Маша отвела взгляд от заметённых снегом ёлочек за окном. – Тут Ольга звонила. Откуда только она мой номер взяла...

– Что говорит? – удивилась Маша проявлению такого внимания со стороны сводной сестры.

Сабрина отчего-то опустила глаза.

– Она вышла замуж, и оказалось, что она не может больше иметь детей. В общем, она хочет Яну забрать. Они с мужем хотят. И её муж – отец Яны.

Маша осторожно поставила чашку на блюдце и потёрла ладонями лицо. Жизнь не уставала преподносить ей сюрпризы.

Конструктивно! – напомнила она себе ещё раз. – Без эмоций.

– Но я же не смогу... она вообще понимает, что это не кукла, которую можно отдать, а можно забрать обратно, – сил не хватало на то, чтобы сердиться. Она вдруг почувствовала, что упираться бессмысленно. Можно выводить какие угодно сентенции, но чьё-то решение, один звонок, и ещё одна важная составляющая её жизни катиться ко всем демонам. – Нужно спросить Яну.

– Я звонила ей, – Сабрина поболтала ложкой в пустой чашке и вдруг наклонилась и задула свечку. Оранжевый огонёк дёрнулся в своей последней судороге. – Она согласна.

Вот так просто сломался мир, который она строила годами, возводила по крупице свой песчаный замок. Теперь у неё нет Яны, нет дома, и скоро не будет работы. Луксора тоже нет, но можно считать, что его никогда и не было. Вокзалы их отношений засыпал снег. Был ли он, или она сама его придумала? Раньше она не отличалась склонностью к фантазированию.

– Ты-то хоть не собираешься уходить от меня? – голос дрогнул. Маша отняла от лица руки и посмотрела на Сабрину.

– Успокойся, Маша. Если тебя не будет, меня не будет тоже, – широкие рукава её блузки соприкоснулись у неё под подбородком.

– Сабрина, мне нужно кое-что рассказать тебе, но не сейчас, – в последний момент Маша струсила.

– Смотри, это бусинка-папа, бусинка-мама и бусинки-дети... однажды бусинка-мама...

– Маша, – девочка оторвала взгляд от разорвавшегося ожерелья, её лицо почти сливалось с больничной подушкой, – не уезжай.

Боль в её голосе я ощутила настолько остро, что не смогла произнести ни слова – вся хвалёная следовательская выдержка рухнула к демонам, слёзы подступили к глазам. Я не смогла ничего ответить, лишь наклониться к Яне и прижать её к себе, почувствовать её ручку у себя не плече.

– Не думай об этом, – попросила тогда я, пряча свою слабость в её свётлых волосах, – думай лучше о том, как однажды я заберу тебя с собой. Мы будем жить вдвоём в своём доме.

– Вместе?

– Конечно вместе.

– А скоро? – теперь в её глазах засветилась робкая надежда, что ждать осталось совсем не долго.

– Яна, я не знаю. Я заберу тебя сразу же, как только смогу. Я обещаю. Ты мне веришь?

– Да, – она казалась отрешённой и безразличной, взгляд зелёных, как и у меня, глаз скользил по высотному зданию за окном.

...Когда всё это случилось, я уже могла полностью осознавать происходящее и отвечать за свои поступки. Моя старшая сестра Ольга родила ребёнка. Всё остальное неважно – крики отчима, увещевания мамы. Кто был отцом, для меня тогда оставалось загадкой. Меня ведь ни во что не посвящали, я складывала целую картинку из случайно услышанных слов, мимолётных взглядов, звуков хлопающих дверей. Избавляться от ребёнка было уже поздно, поэтому его решили отставить в детском доме. Я видела её потом – хотя меня и не хотели пускать – живой дрожащий комочек.

Я пообещала себе не бросать её.

– Бусинка-мама, – напомнила мне Яна, и я увидела, что её глаза снова блестят от влаги.

Уходить от неё всегда становилось испытанием для моих нервов. Яна была слабым, болезненным ребёнком, и её миром стала больничная палата. А я мечтала о том, что однажды я вытащу её отсюда. В этот день обязательно должны будут цвести персиковые деревья, а мы с ней сядем в автобус и отправимся в собственный дом. И что бы обязательно было голубое небо. На серое я не согласна. Если оно и сейчас затянуто тучами... какая, впрочем, разница.

Галактус выглядел довольным. Он мурлыкал себе под нос какую-то из симфоний и одним глазом смотрел на её исписанный листок.

– Это, собственно, что? – спросил он с таким видом, как будто читать на этом языке решительно не умел.

– Это заявление, – послушно отчиталась Маша и забыла о своём обещании держать спину.

– Машенька, я вижу, что не индульгенция. И куда ты собираешься, если это не тайна имперской разведки, конечно? – он положил локти на стол и словно даже стал ближе к ней, и Маша быстро опустила глаза. Фраза про имперскую разведку ей не понравилась.

– Никуда. Скорее, откуда.

– Ясно, – всё также, не свозя с неё глаз, Галактус порвал заявление пополам. Сложил и ещё раз порвал пополам. И так на мелкие-мелкие клочки, как будто Маша собиралась их склеивать и снова класть ему на стол. – Ты никуда не уйдёшь.

Она, не поднимая глаз, кивнула. Всё-таки он имел над ней странную власть.

– Если не хочешь работать, можешь кататься в лифте. Отвлекать от работы оперативников и экспертов. Писать детективные романы. Но ты будешь у меня на виду. Я за тебя отвечаю головой перед твоим отцом. Всё ясно?

– И без лирических вступлений, – буркнула себе под нос Маша. – Тогда уж лучше я буду работать, сдался мне ваш лифт.

Похоже, она не была магичкой, если только совсем слабенькой: не только Орден до сих пор не обратил внимания, но и сама она не чувствовала изменений. Не всплывали в голове фразы на незнакомом языке, не щипало кончики пальцев в преддверии стихийного выброса силы. Мог ли Зорг ошибиться? Лучше бы он подольше не знал об этом, Маше хотелось считать, что у неё есть отец.

У неё оставались только воспоминания, а, может быть, сновидения, продиктованные разгулявшимся воображением: дорожка из круглых камней, маг в белой мантии, старинный дамский меч. Мама и в мире людей находила причины для страданий, как ни зайдёшь ночью на кухне – стоит у окна и смотрит вдаль. На её плечи волнами опускаются длинные русые волосы, тонкие пальцы сжимают край подоконника, а за окном звёздами горят огни Нью-Питера.

Спросить у неё? Должна же она рассказать, в конце концов. А если скажет: "Маша, ты упала? Я похожа на женщину, которая сбежит от императора, чтобы существовать в трёхкомнатной квартире с мужем-строителем и его великовозрастной дочерью?". Мама слишком здравомыслящий человек, чтобы так поступать. Демон сломит ногу во всех этих премудростях любви.

Маша была не похожа на мать, совсем не похожа. Ей даже в детстве все говорили, мол, пошла в отца. Как выяснилось, на Зорга она тоже особо не походила. Маша потянула вниз зеркало заднего вида и убедилась: совсем непохожа. Пробка на мосте Миров постепенно рассасывалась.

На соседнем сидение недовольно сопела Яна. Ей был непривычен после солнечной заграницы заснеженный Нью-Питер, портила настроение дурацкая пробка и ещё она страшно нервничала перед встречей с родителями. Взяла с чего-то, что может им не понравятся, и тогда они отправят её обратно.

Маше хотелось сказать ей что-то ободряющее, но как тут подберёшь нужные слова, если у самой на душе полная сумятица. Она и рада бы надеяться, что Ольга передумает. Вместе с Яной Маша отдавала ей тепло своего дома. Оценит ли кто-нибудь эту жертву?

На очередном светофоре Маша ткнулась лбом в руль и почувствовала на себе удивлённый взгляд Яны. Откуда это детское желание повернуть назад?...

Она остановила машину за квартал до места встречи. Яна засуетилась, оглядываясь по сторонам, и запуталась в ремне безопасности. Белый пушистый снег не давал разглядеть даже пальцы на вытянутой руке.

– Подожди, – Маша потянулась к сумке, брошенной на заднее сиденье. – Я хочу отдать тебе одну вещь.

Яна замерла, подняв на неё глаза. Похоже, она только сейчас осознала длительность их расставания, и руки в пушистых перчатках задрожали. Маша достала из сумки деревянную куклу, расправила крылышки у неё за спиной и протянула Яне.

Она и сама удивилась, как заиграло свежими красками нарисованное лицо, когда кукла легла на колени девочки. Казалось, на красном платье заискрился снег, а в нарисованных глазах запрыгали искорки. Маша невольно улыбнулась. Она обняла Яну, уткнулась в её волосы, пахнущие летними цветами.

– Обещаешь, что всё будет хорошо? – спросила вдруг Яна уже сорвавшимся голосом и всхлипнула.

– Конечно, котёнок, – Маша посмотрела ей в глаза и убрала с лица девочки непослушную светлую прядь. – Ты всегда можешь позвонить мне.

Яна кивнула, поглаживая кончиками пальцев бархат кукольного платья. Всю дорогу Маша собиралась сказать ей, что может уйти в другой мир, и только сейчас поняла, что не сможет.

– Пойдём?

Маша забрала из багажника сумку с вещами и взяла Яну за руку. Прохожие барахтались в пушистом снегу, спотыкались друг об друга, не видя дальше собственного носа. Ольга пришла не одна.

Когда они подошли ближе, Маша узнала отчима и тут же отвела от него взгляд. Он сильно сдал за эти восемь лет и, пожалуй, больше не выглядел таким грозным, как раньше. Ольга тоже изменилась, она похудела, из вечно недовольной жизнью девушки превратилась в симпатичную спокойную женщину. На её лице сияла такая улыбка, какую Маша, кажется, видела первый раз. Неловкости никто не почувствовал.

Яна замерла рядом с Машей, сильно сжав её руку, но Ольга первая шагнула к ней, и барьер был разрушен. Через секунду они уже обнимались и вполголоса переговаривались.

– Пойдёмте домой? – предложила сияющая Ольга. Светлые волосы растрепались и серебрились от снега. – Чаю попьём. Маша, пошли.

– Нет, – от неожиданности она даже отступила на шаг назад. – Я лучше в другой раз, мне на работу нужно.

– Никуда работа не денется, – Ольга проворно схватила её за руку. – Ну посидим полчасика, скажешь начальству, что проспала.

Проспать обеденный перерыв было свежей идеей, да и Маша сама не успела понять, как так получилось, что они уже поднимаются по лестнице типовой девятиэтажки, в которую она уже и не думала прийти ещё раз.

– Вообще-то мы с мужем живём отдельно, – весело рассказывала Ольга, пока отчим искал во внутреннем кармане куртки ключи. – Но сейчас он в командировке по каким-то там архиважным делам, так что я временно обитаю у родителей. Скучно же одной в квартире.

Тут почти ничего не изменилось. Разве только купили новый шкаф, старый наверняка совсем рассыпался на опилки. Такая же витражная дверь в бывшую их с Ольгой комнату, длинная искусственная лоза винограда на стене в коридоре. На пушистый бежевый ковёр из дверного проёма кухни падал квадрат света.

Маша разделась и отправилась в путешествие по своему прошлому: в зале тоже всё оставалось на своих местах, лишь старый телевизор сменили на новый – плоский огромный экран на стене, да убрали салфетку со стола. Салфетки сейчас не в моде.

Голос Ольги стих на кухне, а Машу оставили наедине с её воспоминаниями. Она подошла к окну, упёрлась руками в подоконник и посмотрела на город глазами своего детства. С восьмого этажа был виден разросшийся парк и дорога, которая извивалась у самого горизонта.

Маша ощутила, что её одиночество нарушено и обернулась. В дверях стояла её мама, как всегда безупречная: однотонный тонкий свитер, прямая юбка до пола – чёрная, потому что все другие цвета – безвкусица, волосы собраны на затылке. Она только что вернулась от очередного гениального ученика или из консерватории?

– Привет, – улыбнулась Маша. Впервые в жизни ей не было стыдно за свои джинсы и распущенные по плечам волосы. И даже не было стыдно за то, что они рыжие, а ведь все цвета, кроме чёрного и белого – это вульгарно. – Драки не было, честно.

Мама подошла к ней и коснулась ладонью щеки, чего никогда не делала. Маша опустила глаза на её ладонь: идеальный французский маникюр. Так, наверное, и должна выглядеть императрица, а не так, как Маша.

– Так, наверное, и должна выглядеть императрица? – повторила она вслух, почти шёпотом.

– Так и должна, – откликнулась мама, скользя пальцами по пряди её волос. – Ты очень похожа на эту Руану, как и говорил Орден.

– Совсем нет, – Маша улыбнулась. – У неё же чёрные волосы, и взгляд такой, что даже мурашки по коже.

– Чёрные? – удивилась она. – Ты, наверное, видела только эту гравюру из подвала. Там она вся изображена в чёрном цвете. Рыжие у неё волосы, рыжие.

Послышались приближающиеся шаги, и в дверях показалась Ольга.

– О, сплетничаете, – она призывно помахала прихваткой в виде кошки. – Пойдёмте чай пить.

– Пейте пока без нас, – обернулась к ней мама, – мы позже присоединимся.

...Они вышли на улицу, в тот самый заросший парк, где кроны деревьев переплетались высоко над головой, и безлюдные аллеи казались коридорами из сказки о зиме. Деревья качали ветвями им вслед, и птицы беззвучно срывались в небо.

– Когда Орден говорил, что Руана вернётся, он имел в виду тебя, – мама натянула на руки перчатки из белой кожи, и Маше показалось, она прячет взгляд, а не разглядывает золотистую блестяшку на пальто. – Конечно, не сама Руана восстанет из мёртвых. Нашлись те, кто поверил ему. Тогда ещё сходство не так бросалось в глаза, но те порезы, которые ты сама себе нанесла.

– Какие ещё порезы? – дёрнулась Маша. Слова матери стали отзвуком её собственного, самого странного сновидения.

– Говорят, что Руана наносила себе порезы, чтобы стать сильнее через боль. Какой-то ритуал, я не знаю точно. Кажется, на щёку и на одну руку – от плеча до локтя. На некоторых изображений у неё на щеке виден шрам.

– Да нет, вроде бы, – пожала плечами Маша, пытаясь поточнее вспомнить фотографию в учебнике истории.

– Не правой щеке, а на гравюре она изображена в профиль слева, – она коснулась пальцами перилл ведущей вниз лестницы, стряхнула с них снег.

– Но у меня-то нет шрамов, – Маша протянула ей руку и увела от лестницы в самый центр парка, где грустно выглядывал из-под снега всеми покинутый фонтан. Статуя божьей коровки в его центре превратилась в высокий холм с торчащими из него усиками. На краю этого фонтана Маша часто сидела в детстве, когда летними вечерами не хотелось возвращаться домой.

– Целители очень постарались, но и при этом такая волна поднялась... поползли слухи. Как же они боятся, что Руана вернётся мстить, словно каждый из них лично убивал её. Этот страх засел у них даже не в душе, в животных инстинктах.

– Ну и напрасно, – хмыкнула Маша, уходя на шаг вперёд и разворачиваясь. Так ей нравилось – пятиться по длинной аллее, путаясь в снегу, которого намело по щиколотку. – У меня очень мало сил. Не приходит, не накатывает. По легенде я должна размазывать обидчиков по стене одной силой мысли? Какая тут Руана!

Маша развернулась, пнула снежное покрывало на дорожке. Пушистые хлопья подлетели в воздух.

– Я всё равно уйду в мир магов, – негромко, как будто извиняясь, призналась она.

– Тебе станет легче там, – услышала она у себя над ухом спокойный голос, и лёгкие руки опустились ей на плечи. – А мне – нет. Людям не место в мире магов.

С голых веток клёна спорхнул неизвестно как задержавшийся там сухой лист и прошуршал по аллее, гонимый ветром.

– Тебе никогда не хотелось вернуться? – вздохнула Маша, глядя в одну точку, в ту, где секунду назад был лист.

– Это давно стало не надеждой, не мечтой, а просто сказкой. Сказки не сбываются, Маша. Ты... заглянешь ко мне, когда соберёшься уходить навсегда?

Маша кивнула. Когда она решилась обернуться, мама уже шла прочь по аллее, и на её непокрытых волосах фатой лежали снежинки.

Часть 10. Ветер отчаяния

Если хочешь убивать – иди и убивай.

Сабрина

Деревянное тельце треснуло в его руках, и красный бархат вспучился между пальцами, как будто из разорванных сосудов хлынула кровь. Шарик кукольной головы покатился по полу и остановился, ударившись о ножку стола.

– Проклятый амулет, – прошипел Орден, швыряя на обеденный стол искалеченное кукольное туловище. – Делать из меня идиота вздумали. Подсунули ей артефакт, скрывающий магию. Говори, человеческая женщина, где твоя дочь!

Вера стояла, прислонившись к подоконнику, и руки её были сложены на груди, и оказывалось, что он очень хорошо помнил эти руки, помнил даже родинку на левом плече, хотя сейчас она была скрыта непрозрачной белой блузкой.

– Я не знаю, где она, – спокойно откликнулась Вера и дёрнула плечом. Тем самым, на котором была родинка – он помнил.

– Не лги мне. Лучше скажи добровольно, потому что если я сам залезу в твою память, будет хуже. Тебе хуже.

– Лезь. Я не знаю, где она, – она тяжело вздохнула, и это значило: вот как ты мне надоел. Смотри и давись бессильной злостью.

– Это мы сейчас посмотрим.

Она подняла на него глаза, ничуть не потускневшие со дня их последней встречи, и улыбнулась.

– Я не боюсь тебя, Орден. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы бояться.

Он не двинулся с места, не положил ладонь ей на лоб, не запрокинул ей голову. Как и много лет назад, его остановил один только взгляд Веры. Самого сильного мага обоих миров связал по рукам и ногам один взгляд человеческой женщины, как и тогда, заставляя биться между отчаяньем потери и ненавистью к судьбе. Он думал, всё это давно пережито и умерло внутри. Оказалось, нет.

– Я всего лишилась, – произнесла она негромко. – Поэтому мне нечего больше терять.

– Ты должна знать, где твоя дочь, – угрожающе проговорил он. Пусть видит, что ничего не осталось, что она не сможет с такой же лёгкостью им вертеть, как делала это раньше, пусть!

– Она твоя тоже, – Вера его не боялась. Она смеялась ему прямо в глаза.

– Она дочь Зорга!

– Нет.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – Орден чувствовал, как вырывается ситуация из-под его контроля, как угрожающий тон становится жалким. Он как будто оправдывался перед ней, ещё немного – и упал бы на колени, умоляя о прощении.

– Я – могу, – тихо и веско повторила женщина. – А ты? Ты сможешь убить своего ребёнка?

– Ты лжёшь, – его голос дрогнул, и Вера не могла этого не заметить. Она стояла теперь вполоборота к нему и прижималась лбом к раме окна. – Ты говоришь это, чтобы сбить меня с толку!

Вера обернулась к нему, и на мгновение в её глазах мелькнула та нежность, которую он безнадёжно мечтал добиться много лет назад.

– Но ты ведь всегда хотел, чтобы она была твоей дочерью, верно?

И её тонкое запястье в волне белого шёлка, и русая прядь, выбившаяся из причёски, и излом губ – всё это говорило только об одном. Да, он хотел, но никогда не верил в то, что это возможно.

– Если бы это действительно было так, ты сказала бы мне об этом раньше, – ну вот и всё, сил больше нет. Она смотрит на него, как на больного, с жалостью, и видит, как по его виску медленно течёт капелька пота.

– Зачем? – жёстко произнесла Вера. – Мы и так всё разрушили. Пусть хоть Орлана думает, что её отец – не подонок, который увёл жену у собственного брата.

– Которая сама его бросила!

– Которая пыталась спасти свою дочь! – И её глухой голос, похожий на предупреждающий рык львицы, заставил Ордена замолчать.

Шумела в трубах вода, за стеной смотрели телевизор соседи. На карниз села антрацитовая ворона и в беззвучном вопле открыла клюв. Смородины глаз презрительно смотрели на сильнейшего мага обоих миров.

– Это не я потеряла всё. Это ты потерял всё, Орден, – сузив глаза, проговорила Вера.