Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 58 страниц)

– Канифоль... – благоговейно протянул эксперт. – На этой газете капли канифоли. Только представь себе, если эти клочки резал скрипач.

– Романтично, – согласилась Маша. – Сырая подземка, куча трупов и скрипач. Эдакий адский скрипач-убийца. Замечательно.

Телефон в её кармане снова решил надорваться.

– Ты бы хоть телефон отключила, если отвечать не хочешь, – пожурил её Провизор и скрылся за дверью.

Маша нервно дёрнулась, но, увидев номер звонившего, с облегчением вздохнула.

– Ник, привет...

Ник по ту сторону телефонной трубки был страшно недоволен.

– Слушай, тебе невозможно дозвониться. Опять у Провизора в подвале прячешься? – он даже не потрудился выслушать оправдания. – Тут такое... Ориентировки на Луну разослали ещё вчера, а сегодня позвонили из торгового центра "Конфетти", сообщили, что видели девушку, очень похожую на неё. Наши туда уже выехали, может, и ты подъедешь, поговоришь с охраной?

– Уже лечу, – Маша была рада хоть слегка отвлечься от своих мыслей. – Охрана торгового центра не попыталась её задержать?

– Нет, в ориентировке было написано, что на неё даже смотреть не безопасно, – хмыкнул Ник. – Какой здравомыслящий человек её задерживать полезет?

– Ну да, кроме меня, – засмеялась Маша.

На соседней витрине была приклеена огромная цифра пятьдесят с многообещающим минусом впереди. Между стройными рядами кронштейнов прогуливались продавщицы в форменных платьях.

– Вот здесь она стояла, долго, минут двадцать, наверное, – охранник похлопал рукой по хромированному поручню, как по крупу любимого коня.

Маша перегнулась через ограждение и глянула вниз. У неё слегка закружилась голова: провал глубиной в пять этажей поманил её вниз, суля прохладу мраморных плит на нулевом ярусе. По розовому мрамору бродили крошечные люди, они устраивались за столиками кафе, держались за руки и рассматривали пёстрые витрины. Неторопливо ползли вверх и вниз ступени эскалаторов.

– Да, приблизительно так она и стояла. Я на неё внимание обратил, потому что она была в чёрных очках. На улице и так пасмурно. Я ещё сначала подумал, может, она слепая? – заявил охранник и тут же отвернулся в сторону. – Леди, тут выхода на лестницу нет. Он дальше по коридору и направо.

Маша отпрянула от поручня и задумчиво потёрла переносицу.

– А потом она куда ушла? – Маша оглянулась направо: там коридор обрывался бутиком с кричащим названием "Смелая девчонка".

– Туда, – охранник кивнул налево, – к выходу, наверное.

К выходу – это точно – вспомнила Маша с опозданием. Здание торгового центра было уже обшарено вдоль и поперёк, покупатели распуганы и заинтригованы, а продавцы отвлечены от своих прямых обязанностей. Луна здесь не задержалась. Точнее, задержалась, но лишь чтобы посмотреть на розовые мраморные плиты нулевого яруса с высоты пяти этажей, а после ушла под серый Нью-Питерский дождь.

– Спасибо, – кивнула Маша. – Звоните, если она появится снова.

– Так может задержать? – охранник яростно затряс головой, словно ему в ухо заполз мутировавший таракан.

– Нет, не справитесь. Всего доброго.

Маша отошла к лифту и оттуда оглянулась на охранника. Он уже консультировал пожилую женщину, наверняка, опять на тему выхода. Возле лифта толпилась стайка детей с шариками и красными стаканчиками от попкорна. Оглядываясь на витрины с завораживающей надписью "распродажа", к ним уже торопилась молоденькая сопровождающая.

– Спокойнее, не толкаемся. Сейчас спустимся на первый этаж и на автобусную остановку, – она поймала разбушевавшегося парнишку за шиворот и поставила лицом к лифту. – Не надо дёргать девочек за волосы!

Маша отправилась к лестнице, по пути застёгивая куртку. Лестница пустовала, она не пользовалась особым почётом у посетителей торгового центра. Недавно вымытые ступени заскользили под ногами, и Маша едва успела вцепиться в периллы.

В пролёте четвёртого этажа к ней присоединилась посетительница: женщина с маленькой чёрной сумочкой и фирменным пакетом одного из косметических магазинов. Она побежала по ступеням перед Машей, уверенно цокая тонкими каблуками по мокрому мрамору. Она остановилась, чувствуя, как судорожно сжимается её душа где-то под горлом.

– Мама? – позвала она, испугавшись, что та убежит слишком далеко, и претензионная синяя надпись на серебристом пакете потеряется в толпе праздно шатающихся граждан.

Она оглянулась, и тонкие пальцы с идеальным французским маникюром сжались на ручке сумки. Маша не могла оторвать взгляд от этих ногтей с невинно-белыми кончиками. Она автоматически спрятала руки за спину. Странно, а она думала, что давно перестала стыдиться своих коротко остриженных ногтей, никогда не знавших пилочек и лака, но сейчас ей стало не по себе, и не только из-за ногтей. А ещё из-за кошелька, ключей и мобильного телефона, которые Маша предпочла рассовать по всем имеющимся карманам, напрочь игнорирую сумку.

Они так и стояли друг напротив друга, не в силах разбить нахлынувшее молчание: Маша на десяток ступеней выше, отчего чувствовала себя ещё более неловко.

– Это хорошо, что мы встретились, – начала лепить демона к стене храма Вселенского разума Маша. – Я всё собиралась позвонить.

Да уж, восемь лет уже собираюсь, – ткнула она сама себе профнепригодностью доводов.

– Я хотела поговорить, – выдохнула Маша и чуть не съехала на следовательский тон. – В нейтральной обстановке.

   "В смысле, чтобы не нарваться на него, а то ведь точно драка будет", – профнепригодность произносимых вслух фраз буквально выпирала из всех окон торгового центра. Это видели они обе. Следовательский тон тем и хорош, что с помощью него можно прилепить к храму самого отвратительного демона, да ещё и сказать, что так и было. Никто не заподозрит подвоха.

– Давай поговорим, только недолго, я тороплюсь, – в голосе женщины прозвучали нервные нотки, а кипенно-белые кончики ногтей впились в ручку сумки.

На этом месте говорить Маше уже расхотелось. Что говорить, если все доводы уже произнесены, но не в глаза собеседнику, а потолку – единственному ночному слушателю? Что говорить, если, встретившись после восьми лет разлуки, человек сообщает, что слишком спешит? Чего бы там не вертелось в обезумевшем от неожиданности разуме, Маша уже решила выложить всё начистоту и выслушать ответную реакцию.

– В общем, я подумала, возможно, ты захочешь переехать ко мне, – Маша подняла, наконец, глаза, изображая из себя взрослого и независимого человека. – У меня в доме три свободные комнаты, так что мы тебя не стесним...

– Мы – это кто? – произнесла её собеседница чуть хрипло.

– Это я и Яна, помнишь её? – про Сабрину Маша пока умолчала.

– Маша, понимаешь, это невозможно, – голосом, уже совершенно лишенном эмоций, произнесла её мать. – Я тебе всегда говорила, что...

И тут Маша сделала то, чего никогда от себя не ожидала. То, чего не может позволить себе следователь, капитан Центра по внешней безопасности и борьбе с иномирной преступностью. То, чего никогда не делала Маша, прокручивая подобную ситуацию у себя в воображении бессонными ночами. Она закричала.

– Что? Ты вспомнила, как меня зовут! Потрясающе! А теперь ты будешь рассказывать мне всякую ерунду на тему, что ты перед ним в долгу и что это благодаря ему я выросла и встала на ноги? Да неужели ты веришь в это сама? Я же знаю, что ты не любишь его, я хочу просто помочь тебе!

– Не кричи, – тихо и жёстко произнесла она. На них уже начали оборачиваться любопытные прохожие. Нелюбопытные тоже.

– Но иначе ты просто не слышишь, – Маша закашлялась. – Ты отказываешься от меня.

– Я не отказываюсь, – она не сделала попытки даже приблизиться к Маше. – Ты взрослая и должна понимать, что каждый человек имеет право поступать так, как он хочет. Ты поступила так, как считала нужным, не послушав моего мнения. Почему ты лишаешь меня этого права? Ты с чего-то взяла что знаешь, как лучше всем... И не нужно приходить, ладно?

Удары её каблучков становились всё тише и тише, пока не смолкли совсем. Маша так и осталась стоять, вцепившись в перила и глядя в пол. В мраморный пол с едва заметными разводами от воды.

Думаю, он всегда меня ненавидел. Вселенский разум, как глупо и напыщенно это звучит! Наверное, дети говорят так, когда их заставляют убираться в комнате или делать уроки. "Мои родители ненавидят меня". Нет, дело было совсем не в этом.

Он всегда считал меня подкидышем, бесплатным приложением к любимой жене. Любимой – в этом никто не сомневался. А я была приложением, без которого бы она не стала жить с ним.

Не подумайте ничего плохого. Я совсем не хочу жаловаться на своих родителей. Они всегда исправно кормили меня, одевали и обували. И хотели дать хорошее образование. А мама иногда даже пыталась научить жить. Её муж – не знаю я, как его лучше называть, скорее всего именно так – ни разу не произнёс и слова в мой адрес. Я всегда оставалась для него чужой.

Он ненавидел меня, наверное потому, что лишь одним своим существованием я напоминала ему о прошлом моей матери. Они очень часто ругались: по утрам я просыпалась от их криков, а вечером засыпала под них. Постепенно, когда начало приходить понимание, и из обрывков обвинений передо мной сложилась целая картина, я уже ничему не удивлялась.

Надеюсь, что когда я ушла, ему стало легче жить.

Муж моей матери занимал руководящую должность на стройке – там он привык повышать голос на подчинённых, ведь надо было перекричать шум работающих механизмов. Жили мы не то, чтобы очень богато, но и копейки от зарплаты до зарплаты не считали. Моя мама работала учителем музыки, это у неё получалось замечательно. Обычно за ней приезжали машины, которые отвозили её к ученикам. Моя мама всегда следила за собой – на клавишах фортепиано её ухоженные пальцы смотрелись восхитительно. Её причёска и костюм были всегда изящны и без излишеств. Я иногда представляла себе, как она занимается со своими учениками. Её голос очень спокоен. Но мне всё равно кажется, что они не смеют ей противоречить. За внешней мягкостью и женственностью скрывалась железная леди.

Только я одна знала, что она чувствует на самом деле. Боль. Такую острую и незатухающую, что когда я впервые поняла это, я сама зажмурилась. Я бы не смогла терпеть эту боль и молча выполнять свои повседневные обязанности – день за днём, год за годом. А она могла.

Моя сестра – Ольга – вот уж истинная дочь своего отца. Девица, которая никогда не упустит своего и всегда обратит на себя внимание. Не дай вам Вселенский разум попытаться ей перечить! Лично я убедилась на собственном опыте – занятие это неблагодарное. Так что в большинстве случаев я молчала, не зависимо от того, спрашивали моего мнения или нет. Я плохо помню тот момент, когда Ольга закончила школу. Она была на семь лет старше меня, и к тому времени, когда я стала более или менее осознавать происходящее вокруг меня, она уже не училась. И не работала. Ольга никак не могла решить, к чему же приложить свои силы. Впрочем, ей хотелось бы заняться бизнесом... или разводить дорогих кошек... или петь в опере. Собственно, все планы так и остались у неё в мечтах. На тему её ничего-не-делания они часто ругались с отцом. А потом обнимались и шли в магазин за очередной вещью, которая была необходима Ольге для нового хобби.

Мне кажется, она презирала маму за меня – и за её прошлое. Как всякий человек, ничего не смыслящий в жизни, Ольга думала, что знает всё. И имеет право судить. Я думаю, она никогда особенно не ревновала родителей ко мне, потому что это было верхом бессмысленности. Моя сестра – она всё прекрасно понимала. Она знала гораздо больше, чем я.

Чтобы меня хоть раз ударили в детстве? Да никогда! У нас была идеальная семья.

Как я представляла своего настоящего отца? Ну конечно же властным, сильным и красивым, а ещё и мудрым, наверное. Но здравый смысл и логика подсказывала, что если бы он на самом деле был таким, мама никогда бы не ушла от него обратно к своему второму мужу. А она ушла – тут не надо быть экстрасенсом. Возможно, он был каким-нибудь смазливым актёришкой из погорелого театра или завалявшейся экс звездой. Всё же интересно, почему моя мама – взрослая умная женщина – бросила всё и бросилась к нему. Ну допустим, опостылевшие будни, новизна новых отношений... Вселенский разум, мы же цивилизованные люди! И каждый знает массу способов того, как можно получить удовольствие и не иметь последствий. Мне всегда казалось, что детей заводят, когда и правда любовь. "Родной, я хочу, чтобы наши дети были похожи на тебя". А если актёришка из погорелого театра – какие ко всем демонам дети?

Ошибки юности? Что ещё за глупость. Таких здравомыслящих людей, как моя мама ещё поискать. Не найдёшь.

Я путалась в этой истории, я не понимала и боялась спросить.

Хотя нет. Однажды я всё-таки спросила у неё, кто мой настоящий отец. Она была на кухне и очень сосредоточенно резала помидоры для салата. У неё на руках были тонкие резиновые перчатки – чтобы не испортить маникюр. Она бросила несчастный недокрошенный помидор и посмотрела на меня так, что мне захотелось провалиться на месте. Это было то самое мгновение, когда я впервые почувствовала её боль – настолько острую и безысходную, что мне самой захотелось закричать. Но я промолчала. И промолчала она.

Мы никогда больше не возвращались к этой теме.

А они с её мужем – возвращались. Раз от разу их скандалы становились всё громче и страшнее. Ольга играла в свою любимую игру под названием "На самом деле я – бесчувственное бревно", хотя, я знала, в её душе бесновался целый тайфун эмоций. Я не знала, что мне делать.

Я знала только то, что если бы не я, он бы давно забылся. Но я была живым напоминанием. Её муж меня ненавидел. Он, наверное, любил её и вправду сильно, но по-своему. Я не понимаю ни его, ни её, вопреки тому, что мне очень хочется наконец всё понять и простить.

Я никогда не пыталась искать своего настоящего отца и даже не забивала себе голову такими мыслями. Зачем? Просто чтобы взглянуть ему в глаза и спросить: "Зачем?". Зачем? Чтобы наткнуться на очередную каменную стену, в которой нет дверцы для меня. Чтобы наткнуться на очередную чужую жизнь, наполненную незнакомыми мне чувствами и переживаниями, до боли далёкими и до слёз чужими. Чтобы он с непониманием посмотрел мне в глаза, наверное, глаза, доставшиеся мене от него, и раздосадовано улыбнулся. У него хватало проблем и без меня. Кому нужна чужая боль?

К тому времени я настолько запуталась в себе и в окружающих, что единственным способом развязать этот узел был мой уход.

Сейчас всё устроилось, и я уже очень редко вспоминаю, как тяжело было в начале. Мне не хочется думать о том, что за много километров от меня по-прежнему живут моя мама, её первый муж и Ольга. Машины по-прежнему отвозят маму к ученикам. Время ни сколько не испортило её красивое лицо и изящную фигуру. А Ольга по-прежнему сидит дома, гадая, кем бы ей стать. Надеюсь, мама и её муж ругаются реже, с тех пор как я уехала.

Раньше мне не приходило в голову пытаться что-то изменить в моей настоящей жизни. Во всяком случае, у меня есть всё, что нужно для счастья: Яна и любимая работа. Я не хочу влезать в чужие судьбы и пытаться навязать кому-то свою боль. У меня теперь есть работа, Яна и Сабрина, которая всё же вернулась.

Дверь на кухню осторожно прикрылась снаружи, а потом с треском распахнулась. На пороге стояла Маша с очень загадочным выражением лица. Она театрально окинула взглядом комнату, как будто примеривалась к покупке кастрюльки на плите и чашек в буфете.

– Так, – она схватилась за полотенце. – Что это у вас такое? И почему оно здесь висит? И что вы делали ночью с тридцать первого на тридцать второе? Спали? Как вы смели спать ночью!

Она всплеснула руками, так что полотенце хлестнуло по обеденному столу.

– Всё это очень подозрительно, – добавила она, в глубокой задумчивости потирая переносицу. – Что же вы мне так мало вещдоков накидали? Нет, и как в таких условиях вообще работать? Пока не накидаете, следователя вообще можете не звать. Взяли моду!...

Она упала на стул и отпила из чашки остывшего чаю. Рядом давилась беззвучным смехом Яна. Она опрокинула чашку с кефиром на себя и побежала в ванную отмываться, всё ещё издавая сдавленные смешки.

– Пародии на саму себя? – негромко произнесла Сабрина, когда они с Машей остались наедине. – Рассказывай, что произошло.

– Ничего, с чего ты это взяла? – Маша между делом подцепила со стола солонку и спрятала её в холодильник.

– Да, с чего бы я... – Сабрина побарабанила пальцами по столу. – В общем, выкладывай. И соль вынь.

– Какую соль? – нахмурилась Маша и пошарила рукой по полочке. – Демоны, опять она куда-то пропала. Ладно, я спать, наверное. Устала. Соль утром поищу.

Сабрина проводила её взглядом до дверей, выслушала вопль Маши, которая в темноте, как обычно, свернула стул, и только тут Сабрина заметила на столе чёрное тельце мобильного. Она хотела позвать подругу, но не решилась её беспокоить. Маша и так вела себя слишком странно. Последний и единственный раз это было ещё на четвёртом курсе. Когда Маша ушла от Алекса. Она забывала приходить на лекции, по несколько раз возвращалась в комнату за оставленными вещами, одну лекцию даже просидела с другим факультетом, не уловив разницы.

Она не плакала, не билась в истерике, так и не рассказала о постигшей её драме. Она только ставила соль в холодильник, чем смешила всё общежитие. Она оставляла телефон на кухне, а потом, ночью, возвращалась за ним и по нескольку часов сидела за казённым общежитским столом, глядя в экран мобильного, словно пытаясь разглядеть там знамения из будущего.

Но Сабрина не хотела, чтобы всё это повторилось ещё раз. Как будто назло её мыслям, мобильный зазвонил. Приглушённый голос легенды рока завёл свою волынку о том, кто убил императора, и Сабрина вынуждена была признать, что песенка в самый раз. Она улыбнулась – одними губами – когда увидела имя звонившего. Маша даже не потрудилась стереть его номер, поставить в чёрный список. Зачем? Может, всё ещё лелеяла надежду на то, что человек, которого она любила, вернётся? Сабрина не испытывала никаких надежд по этому поводу. Император мёртв, да здравствует император!

– Слушаю, – она отошла к окну, прижимая телефон к уху. Сабрина оглянулась на дверь: Маша не собиралась влетать в комнату и пылать праведным гневом. – Слушаю, говорите.

Она повторила, потому что кроме хриплого дыхания по ту сторону телефона не слышалось ничего.

– Маша? – осторожно вопросил её невидимый собеседник. Его голос дрожал. Сабрина была готова поклясться своей катаной.

– Значит так, маньяк-любитель, – оборвала его испуганно-романтический настрой Сабрина. – Если ты ещё раз позвонишь Маше, я тебя убью. Даже не посмотрю на то, что природа тебя и так обидела.

Алекс испугался, это было понятно по затравленному молчанию, воцарившемуся в трубке. Затёртое в разных литературных жанрах слово "убью" приобрело в устах наёмной убийцы свежий оттенок. Она сказала "убью" – и как будто провела по его горлу ножом. Не сильно, оставив лишь тонкую алую полосу, но он знал – это не конец. Он поверил ей, не мог не поверить. Сабрина никогда не произносила это слово в переносном смысле.

Через секунду мобильный заполнили пронзительные короткие гудки, отчего Сабрине стало скучно.

– Не мог ничего остроумнее придумать, как только звонить и дышать в трубку, – она подбросила телефон на ладони. – Мелкий пакостник. Попадись мне, я за всю соль в холодильнике на тебе оторвусь.

***

Она умерла тихим вечером, когда лужи на улицах города уже подсохли, и мир застыл в робкой надежде на солнечное завтра. Она умерла с подобием удивления на тонких, красиво очерченных губах. Травинка хлестала её по бледной щеке, оставляя грязный след. Она как будто подглядывала за следственной группой из-под полуоткрытых век, безразлично и хмуро отмечая каждое действие судмедэксперта.

Маша потёрла ужаленное крапивой запястье. Двух вещей здесь оказалось достаточно: крови и крапивы. Даже на той тропинке, по которой их повёл участковый – так дорога короче, крапива была по пояс и лениво помахивала листочками, заставляя Машу то и дело отдёргивать руку.

– Как её нашли? – Маша обернулась к участковому, который мерил шагами расстояние между гаражом и ближайшим деревом.

– Да хозяин гаража ставил машину, вот и увидел, – он нервно дёрнул себя за ворот рубашки, наверняка рисуя в воображении горячие вареники и компьютер с любимой игрой. Он тяжело вздохнул, ему вторил хор кузнечиков. – Место здесь глухое, днём почти никто не ходит. А так, то наркомана помершего от передозировки найдут, то подростки самодельные бомбы испытывают. Место гнилое, короче говоря.

Мёртвая девушка улыбалась им мёртвыми губами, словно ей нравилось, что после смерти она привлекла к себе столько внимания. Подул прохладный ветер, он разметал жемчужно-белые волосы убитой по грязному асфальту и заставил Маша спрятаться от него за выступом в стене.

Тело лежало возле угла гаража, головой к зарослям крапивы, так что сейчас мёртвый взгляд не мог дотянуться до неё.

– Документы на Еванджелину Мирр, – Ник подошёл к Маше, демонстрируя найденный паспорт. Правда, паспорт уже был в прозрачном пакете, поэтому точно ли произнесено имя, Маша проверить не могла. Хотя ей и очень хотелось. – Печать о регистрации мага тоже имеется.

– Что за каста? – нахмурилась она. Слишком много магов, позволяющих убивать себя за здорово живёшь.

– Каста учёных.

– Замечательно, – хмыкнула Маша. Действительно, чего уж тут, маги-учёные практически не обладали силой, если не считать силой феноменальную память. – Слушай, я помню это место. Вроде я здесь была.

Она отошла на несколько шагов в темноту, куда не доходил свет уличного фонаря.

– Ну да, – Ник на секунду оторвался от созерцания вещдока. – Здесь недалеко останавливаются автобусы в эту... Трудость. Кто только название придумал. Мы с тобой на остановке встречались один раз, когда туда ездили, помнишь?

– Точно, – Маша вздохнула. Ехали они туда дольше, чем были там, а всё из-за единственного свидетеля. – Я ещё вышла на остановку раньше и досюда добиралась пешком. Такие места не запоминаются.

– Трудость?

– Трудость тоже. Забытый вселенским разумом городок, – она поёжилась. – Скажите хоть, как умерла?

– Интересно, как? – ворчливо заметил Провизор. – Даже не знаю. Может из-за того, что нож в грудь воткнули? Хоть бы подошла поближе что ли, а что, только я один ползать должен.

Маша нехотя приблизилась к судмедэксперту и едва не растоптала тонкий белый шприц, валяющийся в траве. Она присела, держа руки в карманах, и стала разглядывать находку.

– Посмотри, похоже на игле кровь осталась, – она подняла голову и пребольно столкнулась лоб в лоб с Провизором. Оказывается, он решил подойти поближе, не дожидаясь специального приглашения. Маша зашипела и, потирая лоб, поднялась на ноги. – Надеюсь, оно того стоило... Ничего себе, а это ещё что?

– Что ты там ещё нашла? – с энтузиазмом откликнулся Ник.

– Похоже, наши преступники решили организовать чемпионат по устрашающим надписям, – проговорила Маша, приближаясь к боковой стене гаража. Она тронула пальцем испачканную красным поверхность. – Провизор, это кровь? На томатный сок не похоже. Это её кровь, да?

– Дорогая, ты можешь вообще подождать? – судмедэксперт тряхнул пакетом со шприцем. – Или я тебе на расстоянии определять должен?

Маша смущённо замолчала и отступила на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться картиной. Руки, которые она старательно грела в карманах, снова замёрзли. "Тварь" – значилось на стене, буквы как будто дрожали от холода и страха, а красные капельки стекали по кирпичной кладке вниз, к земле.

– Предлагаю отработать брошенных любовников, – не сводя глаз с надписи, произнесла Маша. – И "Белый ветер".

– Убирайся, тварь! – крик донёсся из комнаты, когда я судорожно пыталась застегнуть куртку. Шарф выбивался из неё, застревал в молнии, я дёргала за неё, понимая, что сейчас сломаю. Меня трясло от холода, хотя примостившийся в углу телевизора стилизованный градусник ещё с утра показывал плюс пять. Зима в городе выдалась тёплой.

Горло сводило судорогой, и я не могла даже ответить на оскорбление. Да и что отвечать, если всё сказано уже сотни, тысячи раз. Если уже сказано последнее "не звони мне" – ах, что за счастье: голос не сорвался, голос прозвучал даже слишком спокойно. Надеюсь, моя улыбка одним уголком губ и взгляд исподлобья – не смотри на меня так! – обычно мама начинала нервничать от одного такого взгляда – надеюсь, это получилось значительно? Надеюсь, он не понял, что я убегаю в панике и диком страхе, что ещё немного – и разрыдаюсь. О, какой позор...

– Добилась своего? – она вышла из кухни, скрестила руки на груди и опёрлась о косяк. На ней был этот невыносимый серый костюм – интересно, сколько же ему лет? – и волна русых волос скатывалась по плечам. Наверное, совсем недавно она была красавицей. – Больше не приближайся к моему сыну.

– Больше никогда, – пообещала я почти шёпотом и схватила с тумбочки свою сумку.

Она со злостью лязгнула замком за моей спиной, а меня трясло от холода, хотя снег на улице таял и растекался серыми лужами.

Маша заметила, что сзади к ней подошёл Ник, только после того, как он выразительно покашлял.

– Ты устала? – с подозрением спросил он.

– Да, – кивнула Маша, сбрасывая наваждение. – То есть, нет. То есть, я нормально. Как там с родственниками потерпевшей?

– Уже вызвали в Центр, поехали? – Ник как-то странно заглянул в её глаза и взял за локоть.

Зарычала служебная машина в десятке шагов от них. Маша покрутила головой: Провизора уже нигде не было. Видимо, он успел закончить с экспертизой и теперь располагался на заднем сидении, устраивая чемоданчик у себя на коленях. А магичка подходяще приютилась в чёрном мешке с продольной молнией и по-прежнему сканирует окружающее пространство мёртвым насмешливым взглядом.

– Почему ты на меня так смотришь? – не выдержала Маша.

Ветер бросил ей в лицо запах покинутых домов.

– А почему ты дрожишь? – губы Ника сердито сжались, и сжались его пальцы на её локте, и Маша почувствовала себя виноватой. Она опустила взгляд на трещины в асфальте, через которые пробивалась трава.

– Холодно. Ветер этот... поехали скорее.

Когда они приехали в Центр, на часах было девять вечера – не так уж и поздно для беседы с безутешными родственниками. Ожидая их и Ника с опознания, Маша глотала чуть тёплый чай, абсолютно не чувствуя его вкуса. На этикетке было написано, что чай с апельсином. В серых сумерках за окном загорались разноцветные огни, сигналили машины, и через открытую форточку нёсся запах вечерних улиц.

Она сделала над собой усилие, чтобы подняться и пойти в комнату для допросов. В коридоре уже погасили половину ламп, но из-за приоткрытой двери приёмной Галактуса выбивался целый поток света, и доносились странные булькающие звуки. Маша не удержалась и заглянула туда. Происхождение звуков сразу же выяснилось: в углу на кресле сидела Рената и рыдала, совершенно не заботясь о сохранности косметики.

Рауль занимал её место за компьютером, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Он как обычно ворчал себе под нос что-то малопонятное.

– Что произошло? – Маша подошла к Раулю и заглянула на экран компьютера. Она тут же со вздохом отвернулась: по чёрному экрану прыгали синие строчки.

– Ламеры! – он сердито погрозил кулаком системному блоку. – Попытались взломать базу данных. Взломать не взломали, но зато чуть не удалили половину. Маша, ты представляешь, ну ни разу такого не видел!

– Я не отходила никуда, – всхлипнула Рената. – И никому ничего не давала...

– Да хватит уже реветь. Для того чтобы сломать защиты, не обязательно сидеть именно за этой машиной, – буркнул себе под нос Рауль. – Вроде всё живо, но ещё бы чуть-чуть и... эх! – он махнул рукой.

– Кто ломал? – изрядно удивившись такой новости, переспросила Маша.

– Ну я откуда знаю? – дёрнул плечом Рауль. – Сейчас по всему Центру программисты работают, пытаются данные восстановить.

– Тогда не буду мешать, – поразилась масштабности проблемы Маша. – Пойду наловлю преступников.

...Сегодня она изменила своей привычке: не стала наблюдать через одностороннее окно за приглашённой женщиной. Да и не было никакого интереса, наблюдать: она сидела на ближнем к выходу стуле, ссутулившись, отчего полная фигура, обтянутая цветастым костюмом, казалось ещё более нелепой.

– Опознали? – автоматически спросила Маша у стоящего тут же, возле окна, Ника.

Тот кивнул и пожал плечами. Мол, неужели ты сомневалась?...

– Здравствуйте. Я капитан Орлова, я буду вести это дело, – Маша заняла своё место напротив женщины. – Скажите, кем вы приходились Еванджелине Мирр?

Чтобы вспомнить имя пришлось заглядывать на корешок тоненькой папки с делом.

– Я крёстная её, – она отняла от лица большой носовой платок, задумчиво посмотрела на него и снова промокнула красные от слёз глаза. – Родители у неё умерли, я её забрала себе. Хорошая была девочка, Евочка моя маленькая, спокойная такая. Никогда слова поперёк не скажет. Какой же урод её убил, чтоб его демоны на том свете мучили!...

Она всхлипнула и снова уткнулась в платок.

– Успокойтесь, – негромко произнесла Маша. От собеседницы шёл устойчивый запах сдобы. – Скажите, чем занималась Ева?

Она решила ограничиться сокращённым вариантом имени, потому что опять заглядывать на корешок папки было некрасиво.

– Она училась в кулинарном техникуме, уже через год должна была закончить, – жалобно протянула крёстная. Как будто, закончила бы жертва техникум, ей на том свете жилось бы легче. – Никогда у неё врагов не было, все подружки её очень любили, всегда к нам в гости приходили. А один раз, когда Евочка заболела, они всей группой её проведать пришли! Все её очень любили. Какая несправедливость...

Она склонилась к столу и тоненько завыла. Маша дотянулась до пластикового кувшина и, налив воды в стакан, подвинула его к женщине.

– У неё был молодой человек? – Маша сложила руки перед собой.

Её собеседница шумно выпила воду и снова вцепилась в платок.

– Был у неё один, но они уже давно не общались. Поссорились, наверное. Евочка мне ничего не говорила, но я же видела, что она переживала сильно, – она промокнула платком глаза. – Я ей сразу сказала, как только его увидела, плохой он человек, не будет ей с ним счастья. А она мне говорит, что ты, он такой хороший. Ни разу даже шоколадку не принёс ей. Она такая добрая у меня была, такая доверчивая.

– Вы знаете, куда она собиралась пойти сегодня вечером и как она вообще могла оказаться на улице Первого снега? – вздохнула Маша. Оказалось, мёртвый взгляд магички до сих пор стоит перед её глазами. И ветер треплет белые локоны.