Текст книги "Императрица и ветер (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц)

Глава 6. В огне музыки.

– Ничего себе, странный способ самоубийства, – не выдержала Маша. – Я конечно, не знаток в этом деле. Но мне кажется, сбрасываться со второго этажа торгового центра, прямо в фонтан, это несколько... как бы сказать, не эффективно.

– Если бы она не ударилась головой о бортик фонтана, она бы выжила, – подтвердил Антонио. – Притом, её спутник рассказывает, что до этого она буквально сияла от счастья. Он на минуту отошёл, а она тут же подумала о самоубийстве?

Они сидели в полупустом кафе Центра, и Маша запивала умопомрачительную новость гранатовым соком.

– И её точно никто не сталкивал? – поинтересовалась она, наблюдая, как её собеседник прикладывается к крошечной чашечке кофе.

– Точно. Было много свидетелей. Она стояла одна, а потом вдруг взяла и полезла через ограду. Это был такой балкон над первым этажом, представляешь себе?

Маша кивнула.

– А что это был за торговый центр?

– "Ацтек". В Речном районе, – Антонио покачал в руке пустую чашку и подпёр голову рукой.

– И ты считаешь, что это Луна? – ещё раз уточнила Маша. – Но её же никто не видел.

– Никто не видел рядом с потерпевшей, – поднял указательный палец вверх Антонио. – Но там балконы находятся друг напротив друга и расстояние между ними небольшое. Когда девчушка сбрасывалась, никому в голову не пришло посмотреть на соседний балкон. Я считаю, Луна вполне могла действовать оттуда.

– Ничего себе, шоппинг для гипнотизёров, – поражённо вздохнула Маша. – И что она последнее время по торговым центрам расходилась? Как там, кстати, "Белый ветер"?

– Сидит тихо-тихо. Такое впечатление, что вся эта эпопея с покушением на императора нам просто померещилась. Прочесали всю подземку вдоль и поперёк, обыскали стройку, я уже не говорю о злачных местах. На словосочетание "Белый ветер" все мои информаторы крутят пальцем у виска и тычут в учебник истории, на какой-то там дремучий год.

– А Вирам что?

– У нас на него ничего нет, а сам он клянётся, что про "Белый ветер" не слышал. Его телефон поставили на просушивание, но тут всё чисто.

Ветер чуть шевелил легкую занавеску на открытом в городское лето окне. Окно выходило на внутренний двор Центра, засаженный трогательно-тонкими деревцами. По асфальтовой дорожке неторопливо шёл Берг. Он остановился, чтобы посмотреть в ярко-голубое небо, потом продолжил свой путь. Солнце палило так, словно задалось целью немедленно расплавить асфальт.

– Ну не могла же целая преступная группировка просто взять и исчезнуть, – помотала головой Маша, – а Провизор нашёл на их газетах следы канифоли. Тоже мне, симфонический оркестр.

Когда натираешь волос смычка канифолью, пальцы становятся липкими и неприятными на ощупь. Она осыпается мелким белёсым порошком на пол, и в луче света, пробивающемся в щель между тяжёлыми шторами, танцуют пылинки.

Багровая птица висела под потолком, но сегодня ей не нужно было еды, несколько дней назад она выпила достаточно жизней. И голос молчал.

Голос в его голове молчал, и было так тихо, как не было ещё никогда. Возле камина тикали часы. И танцевали пылинки в солнечном луче. Ему совсем не нравилось натирать струны канифолью, но больше делать нечего – голос молчит. Он обещал вернуться, как только потребуется выполнить очередное задание.

Его удручали эти пылинки, танцующие в солнечном луче. Они наводили на него тоску.

Патрик поднял скрипку на плечо и провёл смычком по струнам. Струны запели, и птица, висящая под потолком, прикрыла глаза.

Два дня. Голова начинала болеть, то ли от жары, то ли это были последствия удара. Маша прижала руки к затылку и склонилась над столом. Два дня между двумя убийствами. А до этого – недели подготовок. Ни одна девушка не пойдёт на свидание с первым встречным. Нужно втереться к ней в доверие, заинтересовать, доказать свои серьёзные намерения. Или доказать свои несерьёзные намерения. Потом повернуть рычаг и начать убивать. Методично, пугаясь разоблачения, оставляя за собой надписи кровью.

Два дня – это очень мало для маньяка, так сказала Герда. Два дня – это слишком рискованно для убийцы. Это жирный плюс в графе "внимание правоохранительных органов". Если бы оба убийства разделялись хотя бы одним месяцем, она бы ещё поискала разозлённых любовников Евы. Она бы поискала недоброжелателей Этты. Она бы никого не нашла, но искала бы до последнего.

Сейчас всё это стушевалось под жирной надписью, идущей поверх кадров из памяти. Искандер. Женщина под ником Искандер. Женщина, которая убила двух, ничем друг с другом не связанных девушек. Убила в самых неожиданных и сокровенных местах города. А потом свернула носовой платок узелком и, обмакнув его в кровь, на импровизированном мольберте вывела дрожащей рукой "тварь".

Как всё-таки жарко. Маша поднялась из-за стола, чтобы плеснуть себе в чашку остывшей воды из чайника. Она выпила воду и немного постояла перед открытым окном. Шестое окно слева на третьем этаже больше не вызывало в ней болезненного чувства тоски. Выходит, даже у тоски есть срок годности.

Ах, если бы мёртвые могли говорить! Вырвалась бы хоть фраза из красиво очерченного рта Еванджелины. Указал бы её тонкий посиневший палец в сторону, куда удалилась убийца с ножом в сумочке и окровавленным носовым платком в кармане.

– Такое чувство, что кто-то задался целью меня разозлить, – вслух произнесла Маша и прислушалась к своему голосу, метнувшемуся в четырёх стенах.

Не было отпечатков, не было случайно упавших на жертву волос (убийца в косынке – это современно), не было крови под ногтями жертвы. Была только маленькая розовая розочка с перламутровой бусиной в серединке. Самое время идти обыскивать вещевые рынки. Уж если и демонстрировать свою непробиваемую глупость, так по полной программе!

Маша крутнулась на стуле и откинулась на спинку. Она и не думала, что так хорошо знает Нью-Питер. Конечно, она прожила в этом городе всю жизнь, но спроси у первого попавшегося коренного жителя, где находится остановка автобусов, идущих на Трудость? Или как наикратчайшим путём добраться от фешенебельного кардиологического центра в городские трущобы. Разве каждый сможет ответить на этот вопрос?

Маша вдруг замерла на месте и вцепилась руками в столешницу. Конечно, она знает это всё. А ещё знает, где находится концертный зал "Колизей", излюбленное место для выступления рок-группы "Волчья стая". И оперный театр – туда они ходили однажды с Антонио, на любимую Машей французскую оперу. Вообще-то Антонио покупал билет для своей мамы, но она, забыв обо всём, укатила к морю с очередным поклонником. Не пропадать же такому труднодоступному билету! И ещё множество разных мест, и...

В дверь постучались. Не дожидаясь разрешения, в кабинет влетел Рауль – на шее висели большие наушники, из кармана торчал шнурок от флеш-памяти. В руках он держал стопку листов, которыми не переставал потрясать.

– Держи и говори, что я гений, – он гордо шмякнул бумаги на стол перед Машей и принял позу бога, созерцающего земные просторы.

– Ты гений. – Она подняла верхний листок и уставилась на ряды малопонятных символов. – А если бы ещё и объяснил мне, что тут написано...

Рауль с тяжёлым вздохом – ну ламеры, что с вас возьмёшь! – выдернул из её рук лист и принялся его вертеть у себя перед глазами.

– Нет, – сказал он, наконец, – это тебе не нужно. Это моя программа.

Он поднял следующий лист и хлопнул по нему рукой.

– Вот! Вот это.

Маша решила даже не смотреть в ту сторону.

– Я нашёл этого твоего Искандера ещё на нескольких сайтах, но и там он уже успел подчистить свои данные. Кстати, привидения вместо фото были те же самые. Только вот его номер ай-пи засечь никак не удавалось. По всей видимости, он пользовался программой для его замены. Ну, знаешь, выбирается любой свободный номер из Австралии, например, или из южной Америки. Так вот, я всё-таки вычислил его ай-пи!

Он продемонстрировал Маше ещё один лист с набором данных, записанных в столбик. Она успела рассмотреть графу "страна", в которой значилось Соединённое Государство, и "город" – тут уж и сомнений быть не могло – Нью-Питер.

– Телесистемы Совинского района, – продекламировал Рауль. – То есть Искандер проживает в центре города. Ну и что ты молчишь? Ты не рада?

Несколько секунд Маша сидела онемев, словно только что перед ней возник Вселенский разум собственной персоной и сообщил, что она избирается самым лучшим следователем мира. Потом она взвизгнула и повисла на шее Рауля, ожидавшего бурных благодарностей, но не такой реакции. Он даже покачнулся от неожиданности.

– Я всё поняла, – сообщила Маша, болтая ногами в воздухе.

Она думала, что сможет растопить его сердце. Она всё ещё надеялась, что сможет. Вдохнуть свою любовь в его похолодевшие губы. Оказалось, нет. Уходя, он сказал, что не может больше её обманывать. Что не хочет. Что устал.

Никто не спрашивал её, устала ли она. Никто не спрашивал её, легко ли предавать, комкать свою прошлую жизнь, чтобы бросить её в топку жизни новой. Никто не спрашивал её, легко ли выполнять преступные приказы. Легко ли подчиняться, если в тумане общей идеи ты не видишь и лучика света. Если ты не веришь, не веришь ни единому их слову, и, в сущности, тебе всё равно, будут ли маги жить в этом миле или в десятке других. Если всё это ты делаешь только ради того, что знаешь – это важно для него.

Как же он может не любить, если любит она?

Луна лежала на кровати, отвернувшись к стене. Она упрямо разглядывала искусственный цветок, приколотый к обоям булавкой, и воображение пририсовывало этому цветку тонкие изящные лепестки. Чёрные очки валялись тут же, в опасной близости от её локтя. Стены чужой квартиры давили на неё. Они как будто сходились над головой Луны пирамидой.

Она не была здесь пленницей. Она могла в любой момент подняться и уйти, как уже делала, когда пририсовывание фантастических лепестков к вылинявшему на солнце цветку становилось совсем невыносимым. Оказывалось, что бывать за пределами этих стен ещё более невыносимо. Люди за пределами этих стен были счастливы.

Как он мог бросить её на растерзание мыслям, одна тяжелее другой? Как мог? Она же простила ему всё. Она прощала ему тогда, когда узнала о том, как он приходил в Центр давать показания против неё. Как притащил Маше эти несчастные бумажки с адресами убитых.

Только разве это важно сейчас? Он ушёл со словами, что не будет её обманывать. Сыграл в последнее благородство.

Неужели, он, наконец, понял, кто Луна на самом деле? Понял, после того, как она убивала – или заставляла умирать одним взглядом. Он испугался? Он испугался, что однажды она так же заставит умереть и его, их всех, решивших добавить в свой арсенал ещё одно совершенное оружие.

У освещенной лестницы ко входу в оперный театр собирались люди. Они приходили попарно или встречались прямо не лестнице. Два каменных гиганта, поддерживающих свод здания, взирали на гостей с привычной долей безразличия. Мягкий желтоватый свет устремлялся снизу вверх: прожекторы были вмонтированы в самое основание лестницы. Белый мрамор золотился в этом свете.

– Сегодня поёт Аделина Гудензи, – сообщила Маша, откидываясь на спинку сиденья. Она занимала место пассажира, за рулём сидел Ник. Он с непонятным выражением посмотрел на Машу.

Свет в салоне машины они не включали из соображений осторожности, да и света от одиноко стоящего фонаря вполне хватало.

– Ты наблюдай лучше, – кивнул в сторону театра Ник. – Ещё пропустишь.

– Не пропущу, я уже отметила для себя две подходящие кандидатуры. Смотри, – она ткнула пальцем в открытое окно. – Девушка стоит справа от лестницы. Она явно не в театр пришла. Одета простовато для премьеры, да и вряд ли такая молодая интересуется творчеством Аделины Гудензи. Вот, смотри, ещё одна. Рядом с автомобильной стоянкой. В театр не торопится и оглядывается по сторонам. Кого-то ждёт, несомненно.

– А с чего ты взяла, что именно сегодня? – поинтересовался Ник, которому идея провести весь вечер в машине доставила просто море удовольствия.

– Это тайна следствия, – уклонилась от ответа Маша, потому что сейчас, наблюдая за разряженными посетителями оперы, и сама мучилась в догадках, правильно ли просчитала планы убийцы.

Она успела обойти вокруг здания оперы несколько раз и поблуждать по соседним улицам и переулкам. Если идти вправо, никуда не сворачивая, то минут через пять неторопливой ходьбы можно достичь небольшого парка с отвратительным освещением.

– Пока в городе не сделают нормальные фонари и не расставят посты милиции, преступность у нас будет только прогрессировать, – нравоучительно заявила Маша.

– Если поставить пост из одной тебя, преступность соберётся в кучу и совершит ритуальное самосожжение.

Маша фыркнула от смеха. Она взглянула на часы: до начала оперы оставалось не больше пятнадцати минут. Именно эти пятнадцать минут Маша была намерена посвятить угрызениям совести и подготовке торжественной речи победителя. Одно никогда не происходило без другого. Она понимала, что если снова увидит эти глаза, слов может не хватить. Слова могут быть бесполезны.

   – Смотри, девушка с автостоянки уходит, – взгляд Ника был устремлён вдаль, туда, где круглые головки фонарей исходили на нет.

Она положила руку на спущенное боковое стекло и проследила за объектом наблюдения номер два. Белая ветровка исчезала в темноте.

– Не дождалась, – резюмировала Маша. – Надеюсь, это была не та.

Мигающие цифры на электронных часах действовали ей на нервы. Опера началась пять минут назад. Ник наблюдал за площадью одним глазом, удобно устроившись подремать на руле. Пустую площадь заливал бриллиантовый свет прожекторов, а объект наблюдения номер один так и стояла, прижавшись спиной к ноге титана.

– Опоздала ты на первую арию Аделины Гудензи, дорогуша, – позлорадствовала Маша. – Отдай мне своё сердце!...

– Споёшь ей эту арию в комнате для допросов, – Ник открыл оба глаза. – Думаю, она не очень огорчится.

– Может, мне стоило податься в частные детективы? – Маша закинула руки за голову. – Представляешь, целыми днями можно выслеживать чужих неверных мужей.

– Ты бы на такой работе и дня не продержалась, – хмыкнул Ник.

– Это ещё почему?

– Говорят, частным детективам не разрешается допрашивать подозреваемых с особым пристрастием.

Объект наблюдения номер один вынула из сумочки зеркальце и принялась приглаживать растрёпанные ночным ветром волосы. Со стороны парковой зоны к площади приближалась женщина.

– Смотри, это она, – сдавленно зашипела Маша. Она открыла дверцу машины и чуть не вывалилась на асфальт, ещё не остывший после дневной жары.

Ник успел схватить её за руку и втянуть обратно.

– Подожди. Схватишь ты её прямо сейчас, потом ничего не докажешь.

– Я ей такое доказательство с пристрастием устрою, – запыхтела Маша, путаясь в ремне безопасности.

Женщина тем временем подошла к объекту наблюдения и приступила к первой части своей чёрной мессы. Она объясняла девушке ситуацию, получая в ответ сдержанные кивки и немое удивление, потом взяла её под руку и повела вправо, к проходу между двумя высотками.

Маша справилась с ремнём и выскользнула из машины. Она слышала, как за её спиной ещё раз хлопнула дверца: под дыхание ночного ветра выбрался Ник.

Убийца, увлечённая разговором с жертвой, наверное, не придала шагам за своей спиной значения. Она говорила, заглядывая в глаза свой спутнице, держала её под руку, и шёлковый шарф на её шее чуть колыхался от быстрой ходьбы.

– Стоять, Центр по внешней безопасности. Вы арестованы, – Маша сцепила пальцы на её плече. Женщина вздрогнула и обернулась. Маша успела поймать её взгляд и добавила: – За два убийства и покушение на третье.

Осколки искусственного света блеснули в широко распахнутых глазах женщины. Розовый шарфик сорвался с её плеч и мёртвой бабочкой спланировал на асфальт, волна русых волос вырвалась на свободу. Её спутница – на вид совсем юная, скорее всего старшеклассница – стояла, онемев, и прижимала руки к груди в безрезультатных попытках сказать хоть слово.

– Это недоразумение какое-то, – выдохнула она наконец, глядя на то, как Ник защёлкивает наручники на запястьях её провожатой.

– Это покушение на убийство, девочка, – произнесла Маша сквозь зубы. – Придётся вам поехать с нами.

Её звание позволяло к таким, как она, обращаться снисходительно – "девочка". И смотреть на маму Алекса, не отводя глаз. Маша долго представляла себе эту встречу.

Какой маленькой и несчастной она показалась Маше, когда сидела на краю казенного жёсткого стула. Как упали её плечи, как поблекли глаза. Как судорожно она перебирала в руках розовый шарфик, отрывая пришитые по его краям розочки. Трещали нитки, и вскоре на столе перед ней накопилась целая груда мёртвых цветов.

– Дубровская Надежда Викторовна? – прочитала Маша на только что распечатанном листе. Она прошла из угла в угол, потом остановилась, оперевшись на край стола.

– Празднуешь? – вместо ответа бросила та.

– Отвечайте на вопрос, пожалуйста, – Маше не было весело, но всю её переполняло чувство освобождения, какое бывает, когда выздоравливаешь от долгой тяжёлой болезни.

– Да.

– Может быть, признаетесь, или я сама расскажу, как всё было? – Она бросила на стол листок, с которого читала информацию о своей собеседнице, и сложила руки на груди.

Ответом ей было хмурое молчание. Грозная Надежда, которая выставила её прочь из своей квартиры, боялась поднять глаза.

– В таком случае запишем ещё и отказ от сотрудничества со следствием, – а вот Маша не отрывала взгляда от осунувшейся, внезапно постаревшей женщины. – Вы состояли в сговоре с Дубровским Александром Евгеньевичем и совершили два преднамеренных убийства...

– Не смей трогать моего сына, ты!... – услышав его имя, она взвилась, но злость угасла так же быстро, как и вспыхнула. Судорожно сжатые кулаки опустились.

– Так вот, вы совершили два убийства. Ваш сын занимался тем, что знакомился с девушками на сайтах знакомств. Это обязательно были молодые магички и обязательно из касты учёных. С какой-нибудь магичкой хаоса вы бы вряд ли справились. Он назначал девушке встречу, но сам не являлся, а подсылал вас. Вы заговаривали девушке зубы. Скажем, тем, что кавалер прийти не смог, но обязательно подойдёт позже, он просил вас развлечь её и проводить в более приятную для встречи обстановку. В безлюдном месте вы вводили ей сильное снотворное, а затем убивали ударом в сердце. Потом вы брали носовой платок и, обмакивая его в кровь жертвы, писали на стене плохое слово. Вы хоть помните, какое? – Маша призывно постучала костяшками пальцев по столу, проверяя, не в обмороке ли её собеседница. Слишком тихо она сидела, слишком неподвижен был её устремлённый в пол взгляд.

Она подняла глаза на Машу, и если бы в них были слёзы, она бы смогла почувствовать жалость к этой битой жизнью женщине.

– Тварь... – прошептала она.

– Вы прокололись с этой надписью, Надежда Викторовна, – доверительно сообщила ей Маша, чуть склоняясь в её сторону.

– Тварь, тварь, тварь, – забормотала она, закрывая лицо руками и начиная раскачиваться на одном месте. – Мой сын для тебя был просто развлечением, а он до сих пор мучается и страдает. Он не живёт, у него нет больше жизни. Ты хоть знаешь, что это такое для матери? Ты ничего не понимаешь, девчонка!

– Я разрушила вашему сыну жизнь, а за что вы убили тех девушек? – Маша сунула руки в карманы джинсов. – Или после меня ему ещё кто-то успел существование подпортить?

– Вы все такие, вы все одинаковые твари, – она судорожно вдохнула. – Вы все только врёте, постоянно врёте и хотите забрать его у меня. Ты хотела забрать его. Если бы я не открыла ему на тебя глаза, я бы потеряла своего мальчика. Мне нужно было гнать тебя раньше! Ты просто питалась его энергией. Ты хотела посмеяться над ним со своими подружками. Ты изменяла ему чуть ли не каждый день.

Маша покивала ей в ответ, глядя на носки своих кроссовок.

– Но ты же не хотела оставить его в покое, ты не оставляла его в покое даже когда ушла! – она сжала тонкие пальцы в кулаки и устремила безумный взгляд в противоположную стену. – Я думала, ему станет легче, если мы отомстим, и ему становилось легче...

– Зачем именно магичек? Вам претило убивать человеческих девушек? – поинтересовалась Маша.

– Я не знала, кто они...

На стене размеренно тикали часы, если бы не эти часы, время замерло бы для них обеих. Время свернулось уроборосом среди голых стен казённого помещения. В кольце времени нельзя было сбежать из продиктованных судьбой событий: ни простить, ни просить прощения, ни забыть то, что произошло.

– Ты никогда не поймёшь этого, – голос Надежды прозвучал вдруг спокойно и тихо. – Когда он родился, его отец ушёл от меня, потому что врачи просто развели руками. Они поставили на моём сыне крестик, сразу сказали, что на всю жизнь он останется инвалидом. А мать моего мужа сказала ему: уходи от них, иначе всю жизнь промучаешься с этим "выродком". Так и сказала. Ещё она заявила, что это не его ребёнок, что я изменяла ему. Я осталась одна, совсем одна в чужом городе. Нас очень долго не выписывали из роддома, потому что при родах ему сломали ручку, потом он простудился. Он сказал мне, когда вырос, что очень боится высоких потолков. В роддоме были высокие потолки... Я пыталась его вылечить. Я все деньги тратила только на это.

– Это я знаю, – оборвала её Маша. Она слишком хорошо помнила глаза Алекса, рассказывающего ей о своей боязни высоких потолков. – Откуда у вас нож?

Охотничий нож нашли в сумке Надежды, и Провизор уже подтвердил, что раны жертвам были нанесены именно этим оружием. В резьбе на костяной рукояти запеклась кровь Этты.

– Я купила его в сувенирном магазине, попросила знакомого заточить. А снотворное я достала через подругу, она работает в хирургии. Дело раскрыто, капитан? – она больше не жаловалась. Она смотрела на Машу, не отводя глаз, и ей чудился в этих глазах демонический огонь. – Суд поймёт материнское сердце. Меня оправдают.

– Я очень сильно сомневаюсь в этом, – покачала головой Маша.

Узел времени расслабился, и она обессилено опустила плечи. Прошлое неумолимым потоком неслось назад, в чёрную пропасть.

Маша любовалась светящимися кнопками в кабинке лифта. Это зрелище принесло ей необыкновенное успокоение. Она прикрыла глаза и прислонилась спиной к стене кабинки. Сейчас ничего не стоит нажать на кнопку с цифрой один и выйти из дома через громыхающую железную дверь.

Несущественно даже то, что старушка с пуделем и мужчина с барсеткой уже видели её позорное замешательство перед дверями дома. Мужчина жалостливо ткнул пальцем в цифровой замок и предложил открыть. Несущественно и то, что в наушниках звучал военный марш, что само собой предполагало решительные действия, а лифт никак не доползал до шестого этажа, вот уже подобрал двух парней на втором и даму с раскладушкой подмышкой на четвертом.

– Шестой, – объявил один из парней. – А что, лифт вверх едет? А я думал, вниз.

Маша выбралась на площадку с четырьмя дверями и выключила плеер. Он с кое-как скрученными наушниками отправился в сумку, а Маша решительно надавила на чёрный пупырышек звонка.

За дверью стояла мёртвая тишина, потом лязгнули замки, и дверь приоткрылась на цепочку. Маше не пришлось закрывать глаза и считать до десяти. Он ничуть не изменился. Не изменилась даже серая шерстяная кофта, которую он надевал постоянно. Совершенно молча он снял цепочку и открыл дверь шире, пропуская Машу внутрь квартиры.

Она остановилась посреди прихожей, в которой как и четыре года назад, стояли две рейки, прислонённые к одёжному шкафу. Чтобы добраться до собственного пальто, приходилось отодвигать эти рейки.

– Привет. Ты пришла всё-таки. Что скажешь? – оборвал молчание Алекс. Его взгляд бегал по комнате, ни на секунду не задерживаясь нигде.

– Послушаю, что скажешь ты, – Маша поймала своё отражение в трюмо. Откуда на её лице взялась такая ожесточённая улыбка? – Не зря же ты столько сил потратил, чтобы привлечь моё внимание.

– Я хотел спросить, что ты чувствуешь?

Почему ей так противны все его слова, которые раньше показались бы полными глубокого смысла?

– Мне очень жаль тебя, – честно ответила Маша.

– Спасибо... – проговорил Алекс с непонятной интонацией.

– Спасибо? – удивлённо подняла брови она. – Не за то благодаришь. Раньше я относилась к тебе, как к равному, а теперь жалею. Потому что ты не такой как все. Ты неполноценный. Не в физическом плане, нет. На твоих руках теперь кровь. Тебе с этим жить, а не мне.

– А у тебя как жизнь? – сухим безжизненным голосом спросил он.

– Славно, – Маша сложила руки на груди. – Мы с Раулем по-прежнему ходим на рок-концерты. С Ником мы часто ездим в пригород по делам. Да, тебе правильно рассказала мама, однажды мы встречались на улице Первого снега. Там останавливается автобус. Я иногда наблюдаю за тем, как рисует Мартимер. Правда, с тех пор мы ни разу не ходили к кардиологическому центру, зато часто бывали на набережной и в парке Двух миров. С Антонио мы тоже в хороших отношениях, и мы оба любим французскую оперу.

– Я хотел сказать, что ты не виновата, – Алекс повысил голос.

– Да что ты, – безразлично повела плечом Маша.

– Ты не виновата, что мы расстались. В моей жизни существовал только одна цель: быть вместе, жениться и прочая любовная чушь. Когда цель исчезла, исчез смысл в жизни, – он отвернулся от неё, на сколько это вообще было возможно в его положении.

– Меня всегда поражала твоя логика, – усмехнулась Маша. – Хотел жениться, поэтому бросил. Если я захочу посмеяться над тобой со своими подружками, они скорее меня на смех поднимут.

– Я не хотел тебя тогда обидеть, – он сжал кулаки и стукнул ими по подлокотникам кресла.

– Я заметила, что не хотел.

– Ты хотела, чтобы я приполз к тебе на коленках? Я приполз. Ну что тебе ещё нужно? Вернись ко мне!

– Странный ты выбрал способ примирения. Я не вернусь уже, – тихо откликнулась Маша.

– А зачем ты тогда пришла? – закричал он, теряя выдержку, как и тогда, в их прошлом разговоре. – Ты сама пришла! Твоя подруга сказала, что убьёт меня, пусть заткнётся, не только она может убивать.

– Мой опыт показывает, что убивать все могут, – хмуро произнесла Маша. – Дело не хитрое. Ты называл меня актрисой, говорил, что я просто смеюсь над тобой, так вот нет. Не актриса. Не смеюсь. И любила. А сейчас мне противно даже видеть тебя. Счастливого тюремного заключения, Алекс.

– Дело закрыто, господин великий следователь? – крикнул он ей вслед, срывая голос в этом отчаянном крике.

– Дело закрыто, – кивнула Маша, когда дверь захлопнулась за её спиной. Сунув руки в карманы джинсов, она сбежала вниз по лестнице.

Выйдя на улицу, Маша с наслаждением вдохнула аромат яблок и асфальта. По утрам над городом всегда парил аромат яблок. И запах яблок имели любимые Машины духи. Алексу всегда очень нравится её запах.

Сабрина рано ушла на работу и вернулась к обеду. В Центре Маша её не видела. Хотя, рассудила она, боевикам в кабинетах сидеть приходится редко. До того, как входная дверь хлопнула, Маша уже успела скормить домовому тарелочку овсяной каши и докармливала клубничное варенье. Домовой очень любил варенье, Маша варила клубнику исключительно для него.

– Как преступники? – спросила Сабрина, заходя на кухню. – А что ты грустно сидишь тут в обнимку с вареньем?

Невидимый домовой тихонько шуршал в углу, но Сабрина его не заметила. Она вообще предпочитала не замечать то, что было выше её понимания. Она машинально сунула ложку приторного лакомства себе в рот.

– Ты хочешь, чтобы я посидела в другом месте? – предположила она, прожевав последнюю ягоду.

– Нет, но, может, прогуляемся? Я тут пересмотрела твой гардероб. Знаешь, Маша, – она села рядом и положила руку ей на плечо. – Не солидно следователю ходить как бесполому подростку.

– Перед кем мне дефилировать? – от расстройства Маша решила съесть ещё ложку варенья. – Перед маньяками или перед трупами? И у меня уже есть красивые чёрные брюки, да.

– Да, – согласилась Сабрина, расправляя её футболку с надписью "Армия". – Только красивыми они были на первом курсе. Ты надела их на экзамен по истории мира магов и с тех пор надевала на каждый экзамен.

– Ну хорошо, хорошо, – согласилась Маша, понимая, что переубедить её подругу практически нереально. – Куда поедем-то?

...Торговый центр "Проведение" находился ближе других. Поднимаясь на эскалаторе на последний этаж, Маша рассматривала открывающиеся ей витрины. Циничные манекены, разодетые по последней моде как всегда заставляли Машу нервничать. Взгляд радовал только большой магазин с компьютерной техникой. Декоративный водопад высотой во все три этажа обдавал посетителей свежестью.

– Мне нужен умножитель разъёмов, – сообразила Маша.

– Что это такое, объяснишь потом, – Сабрина взяла её за руку и потянула в другую сторону.

На стенде кинотеатра красовалась новая афиша с изображением бравого молодца с трубкой в зубах и закатанными по локти рукавами рубашки. "Шерлок Холмс и исчадье бездны" – гласила надпись, стилизованная под кровавые потёки.

– Какой фильм! – восторженно вздохнула Маша, на секунду замирая перед афишей.

– Какой? – Сабрина проследила за её взглядом. – Я думала, с тебя уже хватило надписей кровью. А, прости, Шерлок, должно быть, твой кумир.

– И он тоже, – Маша последовала за подругой, мечтательно покусывая губу. – Но на самом деле мой кумир – Роберт де Боуэл. Он – лучший следователь Центра...

Она чуть не врезалась в девушку, раздающую рекламные листовки.

– Да, помню, – Сабрина снисходительно кивнула. – Работал в Центре, пока его не завербовал император. Хороший такой карьерный рост, из следователя в начальники тайной полиции. За что его и убили... Извини.

– Ничего, – Маша слегка погрустнела. – Зато как она раскрывал преступления! Не выходя из своего кабинета!...

Строгие юбки до колен вместо того, чтобы удлинять силуэт, делала Машу похожей на провинциальную учительницу, а новомодные кофточки – на новогоднюю игрушку.

– У меня есть юбка. В чёрно-белую клеточку, – доверительно сообщила Маша, осматривая на себе очередной шедевр текстильной промышленности: жемчужно-серый сарафан с завышенной талией. В сочетании с голубой блузкой он смотрелся весьма неплохо, надо отдать должное вкусу Сабрины, но на манекене, а не на Маше.

– Правда? А я думала, это юбка Яны, – развела руками Сабрина.

– Я поняла твой тайный замысел, – таинственно зашептала Маша, натягивая свою армейскую футболку. – Ты хочешь сделать так, чтобы все преступники пугались меня и сознавались во всём, лишь бы больше не видеть.

– Ну перестань. В оперу ты тоже ходила в маскировочных брюках?

– Нет, в той клетчатой юбке.

– Бедный Антонио! – Сабрина вручила ей последний экземпляр: маленькое чёрное платье. – Если и это тебе не подойдёт, тогда я сдаюсь.