Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 81 страниц)

Глава 12

Из «Наставлений» дидрама Бодо Сайма, 6:6:

«(Поношения выпивохи и выпивки его)

Постулат: «Негоже опьяняться или предаваться кутежу, насасываясь перебродившим пойлом, пивом местного или чужеземного сусловарения, самогоном либо иными продуктами винокурения».

Разъяснения:«Выпивоха – праздно возбужденный зануда, распутный бездельник, нечистокровное отребье, социальный дезертир, достойный презрения и насмешки. Он разгуливает в грязной одежде и совершает непристойности. От него воняет, он рыгает; его амикошонство раздражает добропорядочных обывателей. Он горланит оскорбляющие слух песни и тирады. Нередко он нарывается на неприятности, позволяя себе распространять крамольные домыслы!

Выпивоха извращает плоды добра и подвергает их разложению – благопристойный человек, желающий наслаждаться здравополезностью и отменным вкусом плодов сих, не тронутых гниением, не может не воскликнуть: «Зачем ты лишил меня, о выпивоха, плодов моих, и предал их мерзкому растлению?»

Выпивоха пускается в пляс, но путается в ногах своих. Он бахвалится, как паяц, и чистит уши соломой, выдернутой из веника. Когда же добросовестные, прилежные труженики задерживаются на пути своем, укоряя выпивоху за его недомыслие, он набрасывается на них с кулаками».

К северу от Клути местность стала дикой и пустынной – в первую очередь потому, что разлив реки Джунифер превратил здешние низины в почти непроходимую топь, а также потому, что длинные уступы черных скальных обнажений делали этот район бесполезным для чего-либо, кроме выпаса коз. Впервые Герсен заметил представителей туземной фауны Мониша: двуногих, напоминающих жаб существ, высоко прыгавших в погоне за крылатыми насекомыми, стайку одноглазых ящурилиц, одетых в серо-зеленую чешуйчатую, как у панголина, броню. Присматриваясь к проезжавшему мимо Герсену, они вставали на задние лапы и вытягивали шеи; когда Герсен притормозил, чтобы их рассмотреть, ящурилицы стали приближаться, приплясывая из стороны в сторону – с какой целью, Герсен не мог догадаться. Он поехал дальше – стайка ящурилиц застыла, глядя ему вслед.

Когда закончились Скалистые Топи, местность продолжала оставаться безлюдной. До самого горизонта простирались слегка волнистые, лишенные деревьев, унылые невозделанные степи, озаренные солнцем.

Наконец далеко на севере появилась темная линия: деревья, окаймлявшие берега реки Большая Своми. За рекой местность снова стала населенной. Герсен проехал через дюжину поселков-близнецов: в каждом были широкая главная улица, несколько поперечных улиц, постоялый двор, несколько лавок, школа на окраине, зал для выступлений и собраний, храм и то или иное количество домов и коттеджей.

Часа через два Герсен прибыл в Блаженный Приют – поселок, почти ничем не отличавшийся от встретившихся по дороге, хотя Блаженный Приют был, пожалуй, покрупнее, о чем свидетельствовало наличие таверны «Мшистая стена» на окраине, а также в какой-то мере претенциозной гостиницы «Свечер» в центре, на главной улице.

Герсен остановил электроцикл напротив входа в гостиницу «Свечер» – старинного нагромождения надстроек и пристроек из двадцати номеров различных размеров, находившихся на различных уровнях. Помещения общего пользования были не менее хаотичными – с косыми потолками и неравновеликими углами, со стенами, обшитыми почерневшим от времени деревом, и оплывшими оконными стеклами, покрывшимися фиолетовым налетом под многовековым воздействием звезды ван Каата. Наружную каменную кладку почти невозможно было различить под плотным ковром плюща. Вдоль фронтона над тротуаром тянулась увитая тем же плющом тенистая галерея со скамейками, где явно любили коротать время местные жители.

За стойкой в фойе стоял человек более чем двухметрового роста, тощий, как палка, с бледной неподвижной физиономией, как у воскового манекена, и глубоко запавшими глазницами: «Что вам будет угодно, сударь?»

«Я хотел бы у вас остановиться и, если это возможно, снять апартаменты из нескольких комнат».

«Вы одни?»

«Да, я один».

«Позволю себе заметить, что ваши запросы свидетельствуют о неумеренности. Сколько комнат вы можете занимать одновременно? В скольких кроватях вы можете спать в одиночку? Сколько туалетов и ванн необходимы для того, чтобы вы могли содержать себя в чистоте?»

«Не беспокойтесь, – уступил Герсен. – Предоставьте мне однокомнатный номер с ванной... Кстати, мой приятель, Яков Гиббельс, уже прибыл?»

«В «Свечере» такой постоялец не значится».

«Значит, еще не приехал. Кроме меня, у вас остановились еще какие-нибудь иностранцы?»

«Сегодня у нас нет никого ни по имени Гиббельс, ни под каким-либо другим именем! Сегодня вы – первый постоялец. Будьте добры, заплатите за проживание вперед. Человек, которого принесло, как пушинку ветром, из каких-то немыслимых задворок Вселенной, может так же легко улетучиться, не уплатив по счету».

Заведующий гостиницей отвел Герсена в полутемное помещение со стенами, выкрашенными в синий цвет; ширина потолка в этой комнате явно уступала его высоте. На табурете стоял наполненный водой рукомойник с жесткой щеткой. На кровати лежало серое фетровое покрывало; такое же покрывало служило ковриком у кровати. Заглянув в ванную, Герсен обнаружил полнейший беспорядок. Заведующий ответил на жалобы Герсена прежде, чем он успел их высказать: «В настоящее время мы не можем предложить ничего лучше. Почти все номера нашей гостиницы забронированы заранее в связи с мероприятием, которое состоится через два дня. Вы можете мыться, пользуясь рукомойником и щеткой. Другие потребности можно удовлетворять, пользуясь отхожим местом в конце коридора». С этими словами заведующий удалился.

«Мне еще повезло, – утешил себя Герсен. – Помещения на мансарде таверны «Мшистая стена», наверное, еще хуже».

Герсен не стал терять время в гостиничном номере. Спустившись на улицу, он посмотрел направо – в том направлении, откуда приехал – после чего повернул налево и направился в непритязательный деловой район Блаженного Приюта.

Еще раз повернув налево по дороге на Гольчер, Герсен перешел полноводную Свежую Трелони по мшистому каменному мосту. За мостом у дороги стояла каменная статуя дидрама Рунеля Флютера, потрясавшего коротким кривым ножом в одной руке и ампутированными мужскими половыми органами в другой. За статуей находилась церковь. Плакат на церкви гласил:

«ФРАКЦИОНЕРЫ НЕПРЕКЛОННО УБЕЖДЕНЫ В ПЛОДОТВОРНОЙ ИСТИНЕ!

Пути к отступлению нет!

Оглядываться не на что!

Есть только Истина и Наставления!»

Противоположное поле было занято кладбищем, окаймленным со всех сторон массивными деодарами. Повсюду торчали статуи усопших, высеченные с немалым талантом и навыком из блестящего белого мрамора или изготовленные каким-то другим способом из похожего на мрамор материала. Статуи стояли группами, словно они собрались обсудить с приятелями прискорбные события, положившие конец их бренному существованию.

В полукилометре за кладбищем еще один мост пересекал широкую реку Сванибель, приток Свежей Трелони, а за мостом Герсен увидел школу Блаженного Приюта... Он остановился и задумался. Еще не наступил полдень. Герсен решил не идти дальше и вернулся той же дорогой в центр городка.

На мясном рынке он спросил, как пройти к ферме Адриана Хардоа.

«Сразу за гостиницей поверните налево по дороге на Вирле и выйдите за город, – сказали ему. В шести километрах будет перекресток, там поверните направо по проселку Босгера. Второе хозяйство слева от этого проселка – ферма Хардоа, с большим зеленым амбаром. Что вам понадобилось от старого Хардоа? Не надейтесь выжать из него деньги: Хардоа скупее дудля, страдающего запором потому, что его кормят одними сырными корками!»

Герсен ограничился ни к чему не обязывающим ответом и вернулся к гостинице.

Оседлав электроцикл, он поехал на север по дороге на Вирле. В шести километрах от города, посреди степи, действительно встретился перекресток – Герсен повернул направо по проселку Босгера. В полутора километрах от перекрестка, примерно в ста метрах слева от дороги, он увидел большой фермерский дом, окруженный тенистыми гаромами и перечными орехами, поблескивающими листвой, светящейся в лучах звезды ван Каата. Проехав еще полтора километра в ту же сторону, он заметил слева небольшой коттедж. Неужели это была ферма Хардоа? Дом казался слишком скромным, даже ветхим, и поблизости не было никакого зеленого амбара. На скамье перед домом грелась на солнышке старая женщина, маленькая и худая, с осунувшимся морщинистым лицом. Рядом с ней висел на колышке моток грубой пряжи, из которой старуха плела кружевное покрывало; пальцы ее плохо слушались – она морщилась, как от боли, стараясь не ошибиться.

Герсен остановил электроцикл и слез с него: «Добрый день, мадам!»

«Добрый день, сударь».

«Здесь находится хозяйство Адриана Хардоа?»

«О нет, сударь! До фермы Хардоа еще больше километра – она там, дальше».

Метрах в пятидесяти от ветхого коттеджа Герсен заметил остов заброшенного строения с провалившейся крышей, без окон и дверей, посреди рощицы иссиня-черных джинсоков.

«Здесь, кажется, когда-то была школа?» – спросил Герсен.

«Была, была! Я в ней преподавала тридцать лет, а с тех пор сижу здесь уже двадцать лет и смотрю, как она разваливается. Нынче детей отвозят за холмы, в новую школу в Леке».

«И вы жили здесь все это время?»

«А где еще? У меня никогда не было мужа. Я пью воду и молочную сыворотку – ну, иногда еще мясным отваром могу поживиться. Соблюдаю Наставления настолько строго, насколько это возможно. Меня всегда считали хорошей учительницей – особенно тех детей, что помладше».

«Значит, вы учили Ховарда Хардоа?»

«Учила, как же. Вы его знаете?»

«Не слишком хорошо».

Старуха подняла глаза к горизонту, словно вглядываясь в прошлое: «Я часто задумываюсь: что случилось с Ховардом? Странный он был, своенравный мальчуган. У меня где-то лежала его фотография, но сейчас я ее уже не найду. Он походил на эльфа, вы знаете? Помню, на школьном фестивале он нарядился именно эльфом, весь в зеленом и коричневом – да и непоседливым характером он смахивал на эльфа, то и дело паясничал. Лучше всех умел строить жуткие рожи. Очень нехорошо он поступил с бедной маленькой Тэмми Флютер – она на том же фестивале изображала фею! Тэмми закричала, и Ховарда оттащили от нее; не сомневаюсь, что отец его хорошенько выпорол! Хардоа были фундаменталистами; это самая строгая секта среди фракционеров, они и тогда уже почти все вымерли. Вы, случайно, не фундаменталист?»

«Я даже не знаю, кто такие фундаменталисты».

«Они настаивали на неукоснительном соблюдении догматов – в чем, если уж говорить начистоту, есть своего рода здравый смысл. Они утверждали, что человеческие греховные склонности можно искоренить посредством тщательной селекции, в связи с чем братья женились на сестрах, кузены на кузинах – так, чтобы в потомстве сохранялись лучшие характеристики, сами понимаете. Вы, наверное, заметили в городе статую дидраму Рунелю Флютеру? Вот он как раз был главой этой секты и делал все возможное для сохранения чистоты нравов, хотя не заслужил за это особой благодарности – особенно среди тех, кого он считал недостойными продолжения рода. Да уж, в старое доброе время Наставлениями никто не пренебрегал! А теперь фундаменталисты в наших краях перевелись, и даже семья Хардоа больше не соблюдает прежние принципы».

«С Ховардом, наверное, было трудно справиться?»

«Так-то это так – бывало, с ним хлопот не оберешься. Но Ховард умел быть и милым послушным ребенком. Он обожал цветы, причем в его маленькой голове бродили удивительные мысли! Однажды он собрал кучу цветов, отсортировал их по оттенкам и устроил «битву цветов» – какие только штуки он не придумывал, вы бы посмотрели! Лепестки так и летели во все стороны! Ховард бегал туда-сюда, крича разными голосами, его красный отряд нападал на синий, розы храбро погибали целыми букетами, а колокольчики торжествовали над вербенами! Такое устроил представление, мы смеялись до упаду! А потом его перевели в старшие классы, в городской лицей. Говорят, там ему не повезло. Ховард не уродился сильным и развивался медленно; парни постарше устраивали ему взбучки. Кроме того, он не поладил с кланом Садальфлури и, конечно же, из этого вышел скандал».

«Каким образом?»

«Ммф. Гм. Мне следовало бы поменьше болтать – но все это было так давно и времена уже не те, хотя семья Садальфлури все еще пользуется большим влиянием. Ховард влюбился в одну из их девочек – кажется, ее звали Сьюби. Она, как водится, поиграла с ним и выбрала другого, после чего Ховард сделал что-то настолько предосудительное, что весь клан Садальфлури разъярился и встал на дыбы, так что Ховарду пришлось улепетывать со всех ног – и с тех пор, говорят, он пропадает где-то в чужих мирах».

Герсен нагнулся, чтобы получше рассмотреть кружева старушки: «У вас красиво получается!»

«Это все, что я умею – людям нравится, а мне хватает на пропитание».

Герсен вручил ей десять СЕРСов: «Начните делать еще одно такое покрывало для меня. А если я не вернусь – ничего страшного, продайте его кому-нибудь другому, вы в долгу не останетесь».

«Вот удача привалила! Спасибо, сударь!»

«Не за что. Было очень приятно с вами поговорить – но теперь мне пора ехать».

В полутора километрах дальше по дороге Герсен увидел зажиточное хозяйство с большим ярко-зеленым амбаром поодаль. Остановив электроцикл, он разглядывал фермерский дом, ощущая странное покалывание, пробегавшее по коже: приближалось нечто неминуемое – возможно, здесь притаилась опасность. Дом мало отличался от многих попадавшихся по дороге – трехэтажный, обшитый досками из розового дерева с голубыми наличниками вокруг окон, с высокой остроконечной крышей, подразделенной на насколько коньков с мансардными окнами. В огороде вскапывал грядки мотыгой высокий человек в синих штанах и черной рубахе. Заметив Герсена на электроцикле, он перестал работать и ждал, глядя на дорогу.

Герсен заехал на двор перед домом, и высокий человек – по-видимому, Адриан Хардоа – вышел ему навстречу. Его желтовато-коричневые волосы уже начинали седеть и были подстрижены по-домашнему, явно без помощи парикмахера; у него было продолговатое, костлявое, обветренное лицо. Фермер смотрел на Герсена недружелюбно, без любопытства: «Я вас слушаю?»

«Это Помещичья Ферма?»

«Она самая».

«И вы – Адриан Хардоа?»

«Он самый», – Адриан говорил мягким басом, сдержанно и размеренно, четко выговаривая слова.

«Меня зовут Генри Лукас. Я представляю журнал «Актуал» и приехал сюда из Понтефракта на Алоизии».

«Ага! Ваш журнал объявил конкурс!» – фермер слегка оживился.

«Верно. Вы были первый из нескольких миллионов участников конкурса, кому удалось правильно установить личность номера шестого на фотографии – по той простой причине, разумеется, что он ваш сын».

Адриан Хардоа тут же занял оборонительную позицию: «Неважно, кто установил его личность! Важно то, что я это сделал первый, разве не так?»

«Не спорю, не спорю. По сути дела, я приехал, чтобы вручить вам выигрыш».

«Превосходная новость! Сколько мне причитается?»

«Согласно нашим правилам, первый участник конкурса, установивший личность одного из сфотографированных лиц, получает триста СЕРСов. Я привез вам эту сумму».

«На нас снизошло благословение непорочных дидрамов! Кстати, если бы вы прибыли чуть пораньше, вы застали бы у нас Ховарда собственной персоной – он наконец нас навестил, с тех пор еще и часа не прошло. Ховард приехал на встречу с однокашниками».

Герсен улыбнулся и пожал плечами: «Любопытное совпадение, нечего сказать. Но для меня это ничего не значит, так или иначе. Он – один из персонажей на фотографии, вот и все».

«У Ховарда дела идут неплохо, хотя он нам не оставил ни гроша и не возвращался домой много долгих лет. Но заходите в дом – пусть моя жена услышит хорошие новости. Честно говоря, я уже начисто позабыл про этот конкурс и даже не подумал спросить Ховарда, почему он приобрел такую известность. Надо полагать, его многие узнали, если его фотография разлетелась по всей Ойкумене».

«Наблюдательных людей с хорошей памятью мало», – заметил Герсен, поднимаясь вслед за Адрианом Хардоа по ступеньками крыльца в маленькую кухню. К ним обернулась стоявшая у плиты женщина, почти такая же высокая, как Адриан. Ее лицо сотней едва уловимых признаков напоминало лицо Ховарда Алана Трисонга, чем привлекло пристальное внимание Герсена. Глаза ее были довольно близко посажены под широким и высоким лбом, длинный прямой нос нависал над бледными губами, подбородок почти отсутствовал. Общее сочетание этих черт придавало ее лицу скрытное и жестокое выражение, без каких-либо признаков чувства юмора.

Тем не менее, на сообщение Адриана о выигрыше она отреагировала вполне нормальным радостным восклицанием: «Рада слышать! Получается, что Ховард волей-неволей так-таки нас вознаградил!»

«Получается, что так. Что ж, не выпить ли нам чаю? Со свежими булочками в придачу? Как вы считаете, господин Лукас?»

«Я был бы очень вам благодарен – сегодня я еще не успел позавтракать».

Адриан жестом пригласил его сесть. Герсен устроился на стуле за кухонным столом, достал из-за пазухи пачку купюр и принялся их отсчитывать. Адриан благоговейно произнес: «Подумать только! Ведь я совершенно случайно взглянул на эту фотографию – и только потому, что мне предложили бесплатно эту инопланетную дребедень, «Актуал» или как его там. А кто выиграл главный приз?»

«Сфотографированные лица – многие из которых раньше не встречались друг с другом – собрались на совещание в курортном ресторане. Первым участником конкурса, правильно назвавшим всех присутствовавших, стал служащий ресторана, расставлявший их именные таблички на столе. Ваш сын, Ховард, тоже правильно назвал всех присутствовавших на банкете, но он опоздал».

Реба Хардоа язвительно усмехнулась: «Узнаю Ховарда! Ему все всегда почти удавалось, но только почти, а этого недостаточно. Жаль... Что за шум? А, это Ледезмус приехал. Ледезмус – старший брат Ховарда, совсем из другого теста. Когда мы перейдем на другой берег Бесконечной Реки, Ледезмус унаследует нашу ферму».

Ледезмус остановился в проеме входной двери, удивленный присутствием инопланетного посетителя. Он был толще отца и шире в плечах, розовощекий, с полуопущенными веками, придававшими его физиономии лукавое выражение. Адриан сказал: «Познакомься, Ледезмус – это господин Генри Лукас с далекой планеты. Он привез нам денежный приз».

Ледезмус присвистнул: «Вот так денечек выдался! Сначала Ховард появился, как из-под земли, а потом еще денежный приз!»

«Совпадение, не более того, – отозвался Герсен. – Тем не менее, жаль, что я не застал Ховарда. Мне поручили написать статью о людях, изображенных на конкурсной фотографии».

Адриан произнес бесстрастно-рассудительным тоном: «О Ховарде трудно что-нибудь сказать. Он всегда уклонялся от прилежной работы на ферме. В школе он только и делал, что мечтал и считал ворон – и, несмотря на то, что он повидал десятки миров, я не сказал бы, что с тех пор он изменился к лучшему».

«Не слишком распространяйся о Ховарде, – предупредила мужа Реба. – Ты же знаешь – он не такой, как все, в нем есть что-то потустороннее. Таким уж он уродился».

«Он сюда вернется?» – спросил Герсен.

«Нет», – односложно ответил Адриан Хардоа.

«Странно! Ведь он приехал издалека – мог бы провести в родном доме больше пары часов».

Реба попыталась объяснить: «Вы понимаете, Ховард – как бы это выразиться? – ведет себя неблагопристойно.[65]65
  Эпитету «фордешпант» трудно найти общеупотребительный эквивалент. В Монише и нескольких других кантонах Модервельта так называют человека строптивого, упорствующего в извращенных заблуждениях, презрительно насмехающегося над безжалостной нелицеприятностью нравственных устоев.


[Закрыть] Он не следует Наставлениям, и нас это огорчает. Если бы он отряхнул прах далеких миров с ног своих и вернулся, чтобы обрабатывать землю плечом к плечу с Ледезмусом – тогда бы мы возрадовались».

Ледезмус прибавил с усмешкой, на его лице выглядевшей, как озорная ухмылка: «Он не вернется. Ховард стал еще непристойнее, чем раньше».

Адриан согласился: «Нет, он не вернется. Приехал, посмотрел по сторонам, пожал плечами. «Здесь все по-прежнему. Но с тех пор все изменилось», – больше он ничего не сказал. И вместо того, чтобы поговорить с матерью, сразу пошел рыться в свое хламохранилище».

«Хламохранилище?»

«В дощатый сарайчик посреди поля – раньше там был колодезный насос, но он сломался. Там Ховард всегда от всех прятался и корпел над своими книжками, бумажками и цветными карандашами».

Ледезмус серьезно заметил: «Ховард слишком много читал всякой инопланетной бредятины – от того-то у него башка и поехала. Там он устроил себе стол со стулом, вечно сидел в сарае и жег свет до полуночи, пока его не заставляли идти спать. Верд[66]66
  Верд: сверхъестественное существо в человеческом обличье, блуждающее по ночам, а днем спящее под землей. В Монише вердами пугают детей, говоря, что верды прячутся в непроглядных ночных тенях, чтобы набрасываться на припозднившихся непослушных мальчиков и девочек и тащить их в свои берлоги.


[Закрыть] был наш Ховард, вот что я вам скажу – вылитый верд!»

«А где он остановился в Монише?»

«Он упомянул, кажется, что ночует у каких-то друзей», – неуверенно ответил Адриан.

Ледезмус презрительно рассмеялся: «Друзья? У Ховарда? Никаких друзей у него нет и никогда не было! Если не считать несчастного Нимпи Клидхо, а Нимпи уже давно на том свете».

«Ну-ну, не преувеличивай, – мягко упрекнула старшего сына Реба. – Ты не знаешь, с кем он успел подружиться».

«Он приехал, главным образом, на встречу с одноклассниками, – сказал Адриан. – И все же – любой другой человек на его месте остался бы ночевать в родном доме. В конце концов, здесь он вырос, на этой земле, она у него в крови и в плоти».

Герсен вручил Адриану Хардоа небольшую пачку банкнот: «Вот ваш выигрыш, сударь – и позвольте выразить вам благодарность за участие в конкурсе. Надеюсь, вы подпишетесь на «Актуал»?»

Адриан погладил подбородок: «Мы еще подумаем. В конце концов, вся эта инопланетная глянцевая околесица нас никак не касается. Если я не могу понять даже лживоголовых ульмов по ту сторону северной границы, как я могу разобраться в том, что делается в системе Альфератца или Кафа? Нет уж, лучше придерживаться того, что мы знаем. Ведь то, что мы знаем, в сущности – Чистая Истина. Так завещали дидрамы».

«Благословенны их Наставления!» – автоматически пробормотала Реба.

Герсен поднялся на ноги: «Если можно, я хотел бы прогуляться по вашей ферме – просто посмотреть, как и что тут делается, чтобы получить представление об условиях, в которых вырос Ховард. Как я уже упоминал, мне поручили написать статью».

«Конечно, конечно. Ледезмус, покажи ферму этому господину».

Герсен и Ледезмус вышли на передний двор. Старший сын супругов Хардоа искоса поглядывал на Герсена: «Значит, вы собираетесь писать о Ховарде? Кому это интересно?»

«Конкурс привлек большой интерес. Я упомяну в статье ваших родителей – и вас, разумеется».

«В самом деле? И моя фотография тоже там будет?»

«К сожалению, нет. В любом случае, я не захватил с собой камеру... Вы старше Ховарда?»

«Ага, на три года».

«И вы с ним ладили, пока он жил на ферме?»

«Более или менее. Отец не допускал никаких ссор. Но я работал, а Ховард мечтал в хламохранилище».

Герсен нерешительно остановился. Здесь всюду были следы Ховарда Алана Трисонга, но они, судя по всему, никуда не вели: «Нельзя ли заглянуть в это хламохранилище?»

«Оно рядом, в поле. Там ничего не изменилось за тридцать лет. Артезианский колодец давно пересох. Теперь воду для орошения сада мы качаем из пруда в автоцистерну, привозим и поливаем из шланга. А питьевая вода подается прямо в дом другим насосом – там еще один колодец».

Ледезмус привел Герсена к дощатому сарайчику длиной метра три и шириной метра два с половиной. Потянув дверь на себя, он заставил ее открыться – при этом ржавые петли протестующе заскрипели. Пыльное тесное помещение освещали два мутных окна.

«Как я уже сказал, тут все по-прежнему, – проворчал Ледезмус. – Вот его стол, а от вот этого самого стула он не отрывал то место, откуда ноги растут. На полках он хранил книги и бумаги – в этом отношении Ховард был аккуратен и привередлив, у него все должно было быть именно так, и никак иначе».

«А где теперь его книги и бумаги?»

«Трудно сказать. Кое-что унесли домой, кое-что он сжег перед отъездом. Ховард всегда беспокоился о том, чтобы никто не брал его вещи – когда он сбежал с Модервельта, после него почти ничего не осталось. Ховард бережно хранил свои секреты».

«Вы сказали, что друзей у него не было. А подруги – с девушками он знался?»

Ледезмус презрительно крякнул и усмехнулся: «С девушками у него ничего не получалось. Он слишком много болтал и слишком мало делал – если вы понимаете, что я имею в виду. Ему нравились маленькие девочки, он приставал к одной или двум и позволил себе лишнее. Об этом лучше не писать». Ледезмус обернулся, глядя через плечо на родительский дом: «Отец никогда об этом ничего не слышал. А если бы услышал, содрал бы с Ховарда шкуру и сделал бы из нее занавески. Ничего особенного не случилось – Ховард просто хотел попробовать в деле свое оборудование, так сказать. В конце концов, зачем оно привешено, как не для этого? Наставления дидрамов в этом отношении несколько расплывчаты, но если бы блаженный прародитель Сартер Мартус не хотел, чтобы девушки забавлялись с парнями, он приделал бы им капкан с зубами вместо того, что у них там есть. О чем бишь я? Так вот, Ховард был просто без ума от одной девочки – как ее звали? Она утонула в Хурмяном озере... Зейда Мемар! Очаровательное создание... Друзья? Был у Ховарда приятель, Нимпи Клидхо, он жил дальше, в конце проселка Босгера. Ховард с ним ходил в лес за орехами – да, можно сказать, что они были друзьями. Отцу это не нравилось, потому что старик Клидхо служил тогда городским мармелизатором».

«Что такое «мармелизатор»?»

«Вы же видели кладбище, где стоят мертвецы? Ну вот, они и есть мармели. Неприятная это, грязная работа, с мертвечиной и всякой дрянью. В любом случае, и старый Клидхо, и его отпрыск, дружок Ховарда, уже давно сами превратились в мармелей, – лукавая физиономия Ледезмуса повернулась к Герсену и озарилась смущенной улыбкой. – Ведь это из-за меня Ховард поссорился с Нимпи, из-за моей глупой шутки».

«Каким образом?»

«Ну, Ховард носился со своим дневником в красной обложке, как с писаной торбой – это был его самый большой секрет. Однажды он сидел у себя в хламохранилище, а Нимпи позвал его – то ли потому, что матери что-то понадобилось, то ли из-за чего-то другого. Красный дневник Ховарда лежал у него на столе. Я протянул руку в окно, взял эту книжку и швырнул ее за старый насос – просто в шутку, чтобы Ховард вернулся и не сразу нашел свою драгоценность. Ну, а вышло так, что книжка ударилась плашмя в стену и провалилась в щель за обшивку. Нарочно будешь бросать – так не получится. Я отошел за амбар и стал ждать. Ховард вернулся в хламохранилище, чтобы спрятать дневник, и никак не мог его найти. Что тут началось! Ховард скакал и вертелся, как помешанный, и скандалил сам с собой разными голосами. Тут он заметил ни в чем не повинного Нимпи и набросился на него. Я выбежал из-за амбара и оттащил Ховарда – тот уже всерьез собрался прикончить паренька. Вот такой был у Ховарда друг – но после этого случая они больше не дружили. По сути дела, после этого Нимпи к нам больше никогда не приходил. Ховарда отправили в летний лагерь зубрить Наставления, а я забыл про его книжку. Может быть, она все еще там?» Ледезмус перегнулся через ржавый насос, отодрал от досок кусок обшивочной фанеры и опустил руку в образовавшийся проем: «Надеюсь, я не схвачу канга[67]67
  Канг: туземное насекомое с ядовитым жалом на хвосте, достигает десяти сантиметров в длину.


[Закрыть] за хвост... А, вот она!» Ледезмус достал небольшой блокнот в красной обложке и перекинул его Герсену в руки. Герсен вынес книжечку наружу и просмотрел ее страницы под солнечным светом.

Ледезмус тоже вышел из хламохранилища: «Так что там, в его дневнике?»

Герсен передал блокнот старшему брату Ховарда; Ледезмус пролистал несколько страниц: «Ничего особенного... Что это за буквы такие? Никто так не пишет».

«Да, их трудно разобрать».

«Так или иначе, все это глупости. Какой смысл писать так, чтобы никто не мог прочесть? Ага, здесь какие-то картинки: герцоги или короли в роскошных нарядах. Расфуфыренные, как ригобанды на карнавале! Отец думал, что Ховард копирует псалмы из «Органона». Я думал, что он рисует голых девочек. Получается, что Ховард всех нас надул!»

«Получается, что так, – кивнул Герсен. – Вы не будете возражать, если я возьму этот блокнот – в качестве сувенира, напоминающего о Блаженном Приюте? Могу предложить за него десять СЕРСов – чисто символически, разумеется».

«Не знаю, как-то странно получается... – Ледезмус поколебался, но деньги взял. – Не думаю, что отцу нужен этот дневник. Просто не упоминайте о нем, вот и все».

«Ничего не скажу. А если вы снова увидитесь с Ховардом – прежде, чем мне удастся его найти – вы ему тоже ничего про это не говорите. Где он остановился, хотел бы я знать?»

Ледезмус пожал плечами: «По-моему, он собирался ночевать у нас, пока не поругался с отцом. Но они друг на друга наорали, и Ховард почти сразу после этого уехал. Наверно, он в «Свечере» – это лучшая гостиница в округе».

Вернувшись в Блаженный Приют, Герсен направился в увитую плющом галерею перед гостиницей «Свечер» и занял свободное место за одним из расставленных там столов, повернувшись спиной к заходящему солнцу – поперек выскобленной поверхности стола из розового дерева легла его черная тень. Долговязый паренек, будто состоявший из одних ног, рук и шеи, подошел, чтобы взять заказ: «Чего пожелаете, сударь?»

«Что у вас сегодня на обед?»

«Обед кончился, сударь. Вы немного опоздали. Я могу принести вам блюдо монса и горбушку свежеиспеченного хлеба».

«Что такое монс?»

«Закуска – своего рода ассорти из речной рыбы с травами».

«Хорошо, меня это вполне устроит».

«А что вы будете пить?»

«Опять же, что у вас есть?»

«Все, что пожелаете, на выбор».

«Тогда я выпил бы пол-литровую кружку холодного пива».

«Пиво мы не подаем, сударь – ни холодное, ни теплое».

«В таком случае покажите мне меню или прейскурант».

«У нас ничего такого нет, сударь. Здесь каждый знает, что он хочет пить – для этого не нужно читать меню».

«Понятно... Что пьют эти люди, за тем столом?»

«Охлажденный овсяный отвар, сударь».

«А эти, за столом слева?»

«Отмочку из спотыкачных клубней».

«Что еще вы можете предложить?»

«Почечный тоник. Ниббет. Кислосочный пунш. Слизеягодную рыгалку».

«Что такое ниббет?»

«Бодрящий чай, сударь».

«Я выпью ниббета».

«Сию минуту, сударь».

Паренек удалился, предоставив Герсену возможность поразмышлять над сложившейся ситуацией. Где-то рядом – быть может, в нескольких шагах – был Ховард Алан Трисонг. Герсен буквально ощущал напряжение его присутствия. Если бы Герсен мог заманить его хотя бы на несколько шагов за окраину городка – упомянув о старом блокноте в красной обложке, например – он мог бы утопить мерзавца в Свежей Трелони и положить конец всей этой истории к своему полному удовлетворению. Вряд ли, однако, обстоятельства сложились бы настолько удачно... Паренек-официант принес блюдо с рыбным рагу, хлеб и свежезаваренный чай.