Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 81 страниц)

Глава 5

Стакан пустел, двоились строчки,

И пьяный гогот отвлекал меня —

Я мог бы высосать полбочки,

Но Тим Р. Мортисс избррлевал меня.

Похвальных нравов мясорубкой

Филистер не остановил меня —

Гонялся б я за каждой юбкой,

Но Тим Р. Мортисс испстощил меня.

Припев хором:

Тим Р. Мортисс, Тим Р. Мортисс! [16]16
  Тим Р. Мортисс – timor mortis (по-латыни «страх смерти») – прим. перев.


[Закрыть]

С ним не пропадешь в запое,

С ним всегда в постели трое,

Друг надежный, драгоценный,

С нами до конца Вселенной!

Во мне проснулся Квазимодо,

Порыв геройский окрылил меня:

Не зная броду, прыгнул в воду —

Но Тим Р. Мортисс остстудил меня.

В зловещей роскоши дворца

Яд пресыщенья отравлял меня:

Безумец, я искал конца —

Но Тим Р. Мортисс испррпугал меня.

Припев хором (подпрыгивая высоко в воздух и прищелкивая в такт пальцами и каблуками):

Тим Р. Мортисс, Тим Р. Мортисс!

С ним не пропадешь в запое,

С ним всегда в постели трое,

Друг надежный, драгоценный,

С нами до конца Вселенной!

– Наварт

На следующий день Герсен нанес еще один визит в редакцию «Гелиона». Досье Наварта здесь вели прилежно и подробно – газета сообщала о всевозможных скандалах, непристойностях, случаях демонстративного неповиновения полиции и возмутительных заявлениях, имевших место на протяжении сорока лет. Первая заметка относилась к опере, исполнявшейся студентами Университета – либретто сочинил Наварт. Премьеру объявили позорным фарсом, обесчестившим почтенное учебное заведение; всех девятерых исполнителей исключили из Университета. Впоследствии карьера Наварта то взлетала выше облака ходячего, то проваливалась в бездну безвестности, снова возрождалась и снова рушилась – в последний раз уже безвозвратно. Последние десять лет стареющий поэт жил на борту небольшой жилой баржи, стоявшей на приколе у набережной в устье Гааса, неподалеку от Фитлингассе.

Герсен проехал подземным поездом до станции Хедрик на бульваре Кастель-Виванс и вышел на поверхность в коммерческом экспедиторском районе Амбейля, прилегавшем к портовым сооружениям устья Гааса. Здесь кипела бурная деятельность, теснились сотни агентств, складов, контор, верфей, закусочных, ресторанов, винных лавок, фруктовых ларьков, газетных киосков, аптек. Баржи причаливали в доках и разгружались роботами, самоходные подводы громыхали по бульвару, мостовая дрожала, когда грузы везли подземными составами. В кондитерской Герсен спросил, где находится улица Фитлингассе, и ему посоветовали ехать по бульвару на восток.

Бульвар обслуживался автоматическими открытыми платформами – пассажиры сидели на скамьях лицом к улице. Герсен проехал больше четырех километров вдоль набережной Гааса, тянувшейся справа. Толчея кончилась; внушительные массивные сооружения делового района сменились древними трех– и четырех-этажными постройками – причудливыми жилищами из панелей плавленого камня и терракоты с узкими окнами и стенами, покрывшимися расплывчатыми потеками и пятнами под воздействием задымленного соленого воздуха. Иногда платформа проезжала мимо пустыря, поросшего сорняками. В этих промежутках можно было видеть на севере следующую улицу, параллельную бульвару Кастель-Виванс, с плотно прижавшимися одно к другому высокими многоквартирными зданиями.

Фитлингассе оказалась узкой темноватой улочкой, поднимавшейся в сторону от бульвара по склону холма. Герсен сошел с платформы и почти сразу заметил нескладную двухэтажную постройку на барже, пришвартованной к обветшалому причалу. Из печной трубы поднималась струйка дыма. Кто-то был дома.

Герсен осмотрел окрестности. Солнечные лучи переливались дымчатыми отблесками в широком устье реки; на далеком противоположном берегу сотни домов с красновато-коричневыми черепичными крышами подступали шеренгами к самой реке. Ближе виднелись заброшенные верфи, гниющие кучи мусора, пара складов и питейное заведение с выпуклыми лиловыми и зелеными окнами. На причале сидела скучающая девушка лет семнадцати или восемнадцати, бросавшая камешки в воду. Бросив на Герсена быстрый безразличный взгляд, она отвернулась. Герсен разглядывал домик на барже. Если здесь жил Наварт, из его окон открывался неплохой вид – хотя бледный солнечный свет, коричневые крыши Дуррая, полуразрушенные верфи и тихий плеск речной волны навевали меланхолию. Даже девушка на причале, в короткой черной юбке и коричневой блузе, казалась не по летам серьезной и угрюмой. Ее темные волосы были взъерошены – ветром или просто по небрежности. Герсен подошел к ней и спросил: «Наварт живет на этой барже?»

Она кивнула, нисколько не оживившись, и продолжала сидеть с неподвижно сосредоточенным лицом, провожая глазами Герсена – тот спустился по лесенке на причал и пробрался по грозившему провалиться узкому трапу на бак старой баржи.

Герсен постучался в дверь. Никто не ответил. Герсен снова постучал. Дверь резко распахнулась; выглянул заспанный небритый субъект неопределенного возраста, тощий, с костлявыми руками и ногами, кривым горбатым носом, почти бесцветными свалявшимися волосами и глазами, не косившими, но все равно словно смотревшими в разные стороны. Он выкрикнул диким грубым голосом: «Почему в этом мире нигде никому не дают покоя? Убирайся с моей палубы! Стоит только прилечь отдохнуть, какой-нибудь безмозглый чиновник или назойливый барахольщик обязательно ломится в дверь и поднимает меня с постели! Ты еще здесь? Разве я недостаточно ясно выражаюсь? Смотри, я тебе покажу, где раки зимуют...»

Герсен пытался объяснить причину своего визита, но тщетно. Когда Наварт повернулся, чтобы достать что-то из-за спины, Герсен поспешно отступил на причал. «Мне нужно с вами поговорить! – прокричал он оттуда. – Я не чиновник и не продавец, меня зовут Генри Лукас, и я хотел бы...»

Наварт тряс тощим кулаком: «Ни сейчас, ни завтра, ни в обозримом будущем, ни в необозримом будущем не желаю с тобой якшаться! Убирайся! У тебя лицо предвестника беды! По твоей хищной роже сразу видно, что ты шальной! Не хочу тебя видеть. Уходи!» С торжествующей злобной ухмылкой поэт перетащил дощатый трап на палубу, вернулся в домик и захлопнул дверь.

Герсен вернулся на набережную. Девушка продолжала сидеть, как раньше. Обернувшись к барже поэта, Герсен недоуменно спросил: «Он всегда такой?»

«Наварт есть Наварт», – пожала плечами девушка, словно больше никакие объяснения не требовались.

* * *

Герсен зашел в кабак с выпуклыми окнами и заказал кружку пива. Бармен, молчаливый верзила с выдающимся брюхом и проницательными глазами, либо ничего не знал о Наварте, либо не хотел ничего говорить. Из него Герсен не выудил никаких сведений.

Пока Герсен сидел и размышлял с кружкой в руке, прошло полчаса. Наконец он взял лежавшую в углу стойки местную телефонную книгу и открыл раздел, посвященный сбору и переработке металлолома. В глаза тут же бросилось напечатанное большими буквами объявление:

«СПАСАТЕЛЬНАЯ И БУКСИРНАЯ СЛУЖБА ДЖОБАНА

БУКСИРНЫЕ СУДА – ПЛАВУЧИЕ КРАНЫ – ВОДОЛАЗНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ

Беремся за любую работу, сдельная оплата!»

Герсен позвонил в службу Джобана и разъяснил свои пожелания. Его заверили в том, что утром следующего дня требуемое оборудование будет в его распоряжении.

Наутро вверх по течению прибыло громоздкое буксирное судно. Рыча двигателями и поднимая волну, судно развернулось, остановилось и осторожно, кормой вперед, протиснулось левым бортом к пристани буквально в двух шагах от баржи Наварта. Высунув голову из рубки, помощник капитана прокричал команду, матросы забросили тросы на тумбы причала. Тросы натянули, буксир пришвартовался.

Наварт выскочил на палубу, танцуя от ярости: «Почему вы швартуетесь под самым носом? Поднимется ветер, эта громадина раздавит мою баржу!»

Облокотившись на поручень кормы буксирного судна, Герсен смотрел сверху на обращенное к нему лицо Наварта: «Вчера я выразил желание с вами поговорить – может быть, вы помните?»

«Помню, как же! Прекрасно помню – я послал вас подальше, а вы вместо этого вернулись, да еще на какой-то чертовой посудине!»

«Может быть, вы согласитесь уделить мне несколько минут? Наш разговор может оказаться полезным для меня и выгодным для вас».

«Выгода? Нужна мне ваша выгода! Я оставил в пивных больше денег, чем вы заработаете за всю жизнь. Убирайте свой буксир к чертовой матери! Больше мне от вас ничего не нужно».

«Уберу. Мы здесь остановились всего на несколько минут».

Наварт капризно кивнул. Тем временем на правый борт буксира уже понимался нанятый Герсеном водолаз. Оглянувшись, Герсен заметил это и снова повернулся к Наварту: «Для меня важно с вами поговорить. Если бы вы были так добры...»

«Для вас это важно, для меня – нет. Убирайтесь вместе со своей пузатой вонючей посудиной!»

«Один момент», – отозвался Герсен. Обернувшись, он кивнул водолазу; тот нажал кнопку.

Под баржей поэта что-то глухо грохнуло – баржа вздрогнула и тут же стала крениться. Наварт принялся лихорадочно бегать по палубе, заглядывая в воду. С буксира на баржу сбросили тросы с крюками, зацепившими габаритный брус.

«По-видимому, ваш двигатель взорвался», – сообщил Наварту Герсен.

«Как это может быть? У меня никогда не было никаких взрывов! Кроме того, у меня нет никакого двигателя. А теперь я тону!»

«Вы не утонете, пока баржу поддерживают наши тросы. Но через минуту мы отплываем, и захваты придется отцепить».

«Как же так? – всплеснул руками Наварт. – И я пойду ко дну вместе с баржей? Вы этого хотите?»

«Учтите, что вы сами приказали мне убираться, – спокойно ответил Герсен. – А поэтому...» Повернувшись к матросам, он сказал: «Снимайте швартовы. Мы отплываем».

«Нет, нет! – заорал Наварт. – Я утону!»

«Если вы пригласите меня к себе, поговорите со мной и поможете мне подготовить статью для моего журнала, вы не утонете, – пояснил Герсен. – В таком случае я, возможно, помогу вам найти выход из неприятного положения – может быть, даже заплачу за ремонт днища вашей баржи».

«Почему бы вы не заплатили за ремонт? – возмутился Наварт. – Вы устроили этот взрыв!»

«Будьте осторожны, Наварт! Ваши утверждения попахивают клеветой. Не забывайте, что у вас нет никаких свидетелей».

«Мерзавец! Это пиратство, разбой, вымогательство! Ему приспичило писать статью, понимаете ли. Что ж – почему вы не сказали об этом с самого начала? В конце концов, я тоже литератор! Заходите, поговорим. Я никогда не прочь немного развлечься – человек без друзей подобен дереву без листьев».

Герсен спрыгнул на баржу. Наварт, на сей раз излучая дружелюбие, расставил стулья так, чтобы их озарял тусклый солнечный свет. Он принес бутылку белого вина: «Садитесь, устраивайтесь поудобнее!» Наварт открыл бутылку, налил два стакана и, откинувшись на спинку стула, с удовольствием выпил. У поэта было незлобивое, даже простодушное лицо – словно весь жизненный опыт и вся память бесчисленных поколений предков не оставили на нем никаких следов. Так же, как сама Земля, Наварт был старым безответственным меланхоликом, полным скрытого опасного веселья.

«Значит, вы – писатель? Должен сказать, вы не похожи на писателя».

Герсен протянул ему удостоверение репортера «Космополиса». «Господин Генри Лукас, – прочел вслух Наварт. – Специальный корреспондент! Зачем вы ко мне пришли? Меня больше никто не слушает, я вышел из моды. Дискредитированный, обнищавший чудак. И чем я провинился? Я пытался сказать правду, во всей ее неистовой страстности. А это опасно. Подлинный смысл можно затрагивать лишь ненароком, не акцентируя. Тогда слушатель не вынужден реагировать, его ум не приготовился к обороне, и смысл проникает в ум. Я мог бы многое сказать об этом мире, но с каждым годом желание к кому-нибудь обращаться становится все слабее. Пусть они живут и умирают – мне все равно. Так о чем же ваша статья?»

«О Виоле Фалюше».

Наварт моргнул: «Любопытная тема. А причем тут я?»

«Потому что вы его знали – под именем Фогеля Фильшнера».

«Хм. Да, я его знал. Это общеизвестный факт, – схватив бутылку внезапно задрожавшими пальцами, Наварт налил себе еще вина. – Что именно вас интересует?»

«Сведения».

«Было бы гораздо лучше, – с неожиданной деловитостью отозвался поэт, – если бы вы добывали сведения непосредственно из первоисточника».

Герсен кивнул, выражая полное согласие: «Это было бы лучше всего, если бы я знал, где найти первоисточник. Но Фалюш, скорее всего, в Запределье? В Дворце Любви?»

«Это не так. Фалюш здесь, на Земле», – как только Наварт произнес эти слова, он нахмурился, явно пожалев о своей откровенности.

Герсен словно сбросил с плеч огромную тяжесть: все его сомнения и опасения рассеялись. Фогель Фильшнер и Виоль Фалюш – один и тот же человек. Перед Герсеном сидел свидетель, знавший его и под тем, и под другим именем.

Наварт беспокоился, ему не нравился этот разговор: «Есть тысячи гораздо более интересных тем. Зачем интересоваться Фалюшем?»

«Откуда вы знаете, что он на Земле?»

Наварт высокомерно хмыкнул: «Откуда я знаю все, что знаю? Я – Наварт!» Он указал пальцем на струйку дыма, поднимавшуюся в небо: «Я вижу – я знаю». Он указал на дохлую рыбу, проплывавшую мимо вверх брюхом: «Я вижу – я знаю». Наварт приподнял бутылку вина так, чтобы ее пронизывали солнечные лучи: «Я вижу – я знаю».

Герсен задумался. Помолчав, он сказал: «Не мне критиковать вашу эпистемологию. В любом случае, я ее не понимаю. У вас есть какие-нибудь фактические сведения о Виоле Фалюше?»

Наварт попытался лукаво приложить палец к носу, но промахнулся и угодил себе в глаз: «Всему свое время – время для самопожертвования еще не настало. Зачем вы пишете свою статью?».

«Я намерен подготовить продуманный, хорошо обоснованный текст, не содержащий ни преувеличений, ни оправданий. Хочу, чтобы факты сами говорили за себя».

Наварт поджал губы: «Опасная затея. Виоль Фалюш – самый раздражительный из людей. Помните сказку о принцессе на горошине? Виоль Фалюш способен уловить смертельное оскорбление в утренней молитве слепого младенца... С другой стороны, свет не сошелся клином на Фалюше, ковер бытия плетется своим чередом, и мы можем расплетать его по ниточке. У меня нет никаких причин испытывать благодарность к Виолю Фалюшу».

«Таким образом, вы не одобряете его характер?» – осторожно спросил Герсен.

Наварт больше не мог сдерживаться. Он опорожнил стакан и со стуком поставил его на стол великолепным широким жестом: «Не одобряю? Мягко сказано! Если бы я мог творить чудеса, какой шедевр возмездия я воплотил бы на объемном, подвижном холсте картинной галереи жизни!» Откинувшись на спинку стула, старый поэт протянул дрожащий указательный палец к невидимому горизонту: «Пирамида из хвороста выше гор, на вершине привязан к столбу Виоль Фалюш. Вокруг пирамиды, на сцене гигантского амфитеатра – десять тысяч оркестрантов и тысячеголосый хор. Бросив быстрый взгляд наверх, я поджигаю хворост. Музыканты гремят, хор завывает – жар пламени опаляет потные лица, в животах вскипает виски, инструменты плавятся. Виоль Фалюш заливается колоратурным сопрано...» Наварт налил себе еще вина: «О, если б так было! Несбыточная мечта. Меня вполне устроит, если Фалюша сбросят в колодец с камнем на шее или отдадут на съедение голодным гиенам...»

«Заметно, что вы хорошо с ним знакомы».

Наварт кивнул, взгляд его был устремлен в прошлое: «Фогель Фильшнер читал мои стихи. У него было воображение, но в молодости он не умел сосредоточиться. Как он изменился, как вырос! Теперь к воображению он прибавил жесткий самоконтроль. Он стал поистине великим артистом».

«Артистом? В каком смысле?»

Наварт отмел вопрос как нечто несущественное: «Никогда он не стал бы тем, чем он стал, без мастерской интуиции, без чувства стиля и пропорции. Не заблуждайтесь! Так же, как я, он – человек простой, и поставил перед собой самую очевидную цель. Вот вы... вы самый сложный и непонятный из людей. Иногда я начинаю догадываться, чтó у вас на уме, но догадка тут же прячется за смутной завесой, завеса колышется и темнеет... Вы не родились на Земле? Нет, ничего не говорите». Наварт выставил ладони вперед и развел их в стороны, словно предупреждая любой ответ, способный сорваться с языка Герсена: «В мире и так уже слишком много информации, мы используем факты как костыли, притупляя наше восприятие. Факты – что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Логика – самообман. Мне известен только один непритворный способ общения: поэтическая декламация».

«Виоль Фалюш – тоже поэт?»

«Он лишен дара словесного самовыражения», – недовольно проворчал Наварт; ему не нравилось, когда собеседник прерывал его разглагольствования и навязывал свои мнения.

«Когда Виоль Фалюш прилетает на Землю, где он останавливается? У вас?»

Наварт ошеломленно уставился на Герсена: «У меня? Как вам приходят в голову такие нелепости?»

«В таком случае, где?»

«Фалюш мне не докладывается. Он скользкий, как ртуть».

«Как же вы его находите?»

«Я его не ищу. Он иногда меня навещает».

«И он навещал вас в последнее время?»

«Да, да, да! Разве я уже не дал вам понять? Почему, в самом деле, вас так интересует Виоль Фалюш?»

«Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы навязать вам фактическую информацию, – с мрачной усмешкой парировал Герсен. – Но это не секрет. Как я уже упомянул, я – корреспондент «Космополиса» и желаю опубликовать статью о биографии и деятельности Фалюша».

«Хммф. Тщеславный попугай, этот Виоль Фалюш! Но почему бы вам не взять у него интервью вместо того, чтобы расспрашивать меня?»

«Хотел бы я знать, как это устроить. Для начала нужно как-то с ним познакомиться».

«Нет ничего проще, – заявил Наварт. – Если вы можете заплатить взнос».

«Почему нет? Редакция оплатит любые непредвиденные расходы».

Наварт вскочил на ноги, внезапно полный энтузиазма: «В таком случае нам понадобится красивая девушка, молодая, неиспорченная. Ее должна окружать особая мерцающая аура восприимчивости и настойчивого пыла!» Поэт водил вокруг блуждающим взором, словно в поисках чего-то потерянного. Взглянув в окно, он заметил на пристани девушку – ту самую, мимо которой еще вчера проходил Герсен. Засунув в рот два пальца, Наварт оглушительно свистнул и знаком показал девушке, что желает ее видеть: «Она подойдет».

«Это ваше неиспорченное райское создание, излучающее мерцающую ауру? – спросил Герсен. – У нее такой вид, словно она провела ночь в канаве».

«Ха-ха! – злорадствовал Наварт. – Вот увидите! Пусть я худосочный старец, но я – Наварт! Время надо мной не властно, женщины расцветают от одного моего прикосновения. Вот увидите».

Девушка спустилась на палубу баржи и выслушала инструкции поэта, не высказывая никаких замечаний.

«Мы отправимся ужинать, – говорил Наварт. – Деньги ничего не значат, мы позволим себе все самое лучшее. Нарядись в шелка, в драгоценности, освежись духами, умастись экзотическими лосьонами. Этот господин богат, у него все на мази. Как вас зовут, напомните?»

«Генри Лукас».

«Предположим. Генри Лукас. Ему не терпится приступить к делу. Ступай, приготовься».

«Я готова», – пожала плечами девушка.

«Только тебе дано об этом судить, – заявил Наварт. – Тогда заходи, а я подыщу себе что-нибудь поприличнее». Поэт взглянул на небо: «Сегодня желтый день, будет желтый вечер. Я оденусь в желтое».

Наварт провел девушку и Герсена в свой кабинет, где находились деревянный стол, два стула из резного дуба, полки с книгами и сувенирами, а также ваза, содержавшая несколько стеблей пампасной травы. Поэт открыл шкафчик, достал новую бутылку вина, открыл ее и со звоном поставил ее на стол вместе со стаканами: «Пейте!» Отдав этот приказ, он скрылся в соседней комнате.

Герсен остался наедине с девушкой и тайком наблюдал за ней. На ней была все та же короткая черная юбка, что и вчера, но она сменила коричневую блузу на черную, с короткими рукавами. На ногах у нее были сандалии; она не носила никаких украшений и не красила кожу – кожные пигменты на Земле вообще не пользовались популярностью. Девушка отличалась приятной наружностью, хотя волосы у нее были по-прежнему растрепаны. Либо она была флегматична до безразличия, либо удивительно умела сдерживать эмоции. Подчинившись внезапному порыву, Герсен взял расческу с умывальника Наварта, подошел к девушке и стал причесывать ее. Бросив на него единственный удивленный взгляд, она продолжала стоять, тихо и смирно. Герсен не мог понять, что у нее было на уме. Может быть, она затаила злобу на Наварта?

«Вот таким образом! – сказал он наконец. – Теперь ты не выглядишь такой замарашкой».

Наварт вернулся в каштановом пиджаке на пару размеров больше, чем следовало, и в желтых башмаках: «Вы даже не попробовали вино!» Он наполнил до краев три стакана: «Нас ожидает забавный вечер! Смотрите-ка, нас трое – три острова в океане, на каждом – одинокая неприкаянная душа. Судьба свела нас вместе – что еще она готовит?»

Герсен попробовал вино – приятный крепковатый мускат – и выпил все, что было в стакане. Наварт опрокинул стакан в глотку так, будто выплеснул в реку содержимое ведра с помоями. Девушка выпила вино без малейшей дрожи и не выказывая никаких эмоций. «Странное существо!» – подумал Герсен. Где-то за ее застывшим лицом скрывалась экстравагантность. Какие стимулы заставят проявиться ее внутреннюю сущность? Что заставит ее смеяться?

«Так что, мы готовы? – Наварт перевел вопросительный взгляд с девушки на Герсена, после чего распахнул дверь и с вежливым поклоном пригласил их выйти. – Вперед, на поиски Виоля Фалюша!»