Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 81 страниц)

Герсен многозначительно кивнул: «Именно об этом не терпится узнать людям Ойкумены! Вместо того, чтобы публиковать вульгарный набор сплетен, – Герсен похлопал по макету журнала тыльной стороной руки, – редакция «Космополиса» хотела бы, чтобы вы подробно разъяснили свой тезис. Мы хотели бы получить фотографии, схемы, образцы ароматов, звукозаписи, портреты – но прежде всего и важнее всего было бы познакомиться с вашими мнениями, так как никто не разбирается в творческом процессе лучше создателя произведения искусства».

«Возможно, возможно».

«Прекрасно! С этой целью неплохо было бы обсудить материал лицом к лицу. Назовите время и место встречи, и я сделаю все возможное, чтобы не упустить такую возможность».

«Мы можем встретиться во Дворце Любви. Где еще? Ежегодно я принимаю группу гостей. Вы будете в ее составе, и старый сумасшедший Наварт тоже».

«Только не я! – возмутился Наварт. – Никогда я не покидал и не покину Землю! Не хочу потерять последнее, что у меня осталось – ясность внутреннего видения».

Герсен тоже сомневался в возможности такого решения вопроса: «Для меня было бы не слишком удобно принять ваше приглашение, несмотря на всю его заманчивость. Я предпочел бы встретиться с вами сегодня же вечером здесь, на Земле».

«Невозможно. На Земле у меня много врагов, на Земле я – призрак, тень среди теней. Никто не может указать на меня пальцем и сказать: «Вот он стоит, Виоль Фалюш!» Никто, даже старина Наварт, которому я обязан многими глубокими прозрениями. Кстати, ты устроил превосходную вечеринку, Наварт! Великолепную, достойную поистине безумного поэта! Тем не менее, меня разочаровала девушка, переданная на твое попечение, и я разочаровался в тебе. Ты не проявил ни такта, ни воображения, ни способности к творческой координации событий, не оправдал мои ожидания. Сравни то, во что превратилась эта девушка, с тем, чем она могла бы стать! Я ожидал увидеть новую Джераль Тинзи: веселую и серьезную, сладкую, как мед, едкую, как лимонный сок, мечтающую о звездах, пылкую и в то же время невинную. И что я вижу? Разбитную девку, уличную потаскуху с унылой замызганной рожей, лишенную всякого чувства ответственности, всякого вкуса, всякой интуиции и проницательности! Представь себе! Она предпочла мне – мне! – какого-то Иэна Келли, наглого проходимца, которому нет места среди живых. Я нахожу возникшую ситуацию непостижимой и недопустимой. Девушке явно недостает хорошего воспитания. Наварт! Надеюсь, ты сообщил ей обо мне и о том, что от нее ожидается?»

«Она о тебе знает, – угрюмо констатировал поэт. – Я упоминал о тебе в ее присутствии».

«Что ж, этого оказалось недостаточно. Я не удовлетворен, и мне придется отдать ее в руки других воспитателей – возможно, не столь талантливых, но более дисциплинированных, чтобы недостатки ее характера могли быть устранены. Думаю, что она присоединится к нам во Дворце Любви... Да, Наварт? Ты что-то сказал?»

«Сказал! – глухо подтвердил Наварт. – Я решил воспользоваться твоим приглашением. Я навещу тебя во Дворце Любви».

«Господа поэты и художники, все это очень удобно для вас, – поспешно вмешался Герсен, – но я – занятый человек. Возможно, краткое интервью – или пара собеседований – здесь, на Земле...»

«Я уже покинул Землю, – тоном мягкого упрека прервал его Виоль Фалюш. – Я нахожусь на орбите, и только до тех пор, пока не будут приняты надлежащие меры, предусмотренные в отношении юной вертихвостки... Так что вам придется приехать во Дворец Любви».

Сиреневый цветок на экране загорелся зеленым пламенем, погас и превратился в изящный голубой цветок. Связь прервалась.

* * *

Целых две минуты Наварт сидел, развалившись в кресле и опустив голову так, что его подбородок упирался в грудь. Герсен стоял, глядя в окно и ощущая новую внезапную пустоту... Наварт с трудом поднялся на ноги, слегка пошатнулся, вышел на переднюю палубу. Герсен последовал за ним. Солнце погружалось в необъятные воды устья реки, черепичные крыши Дуррая горели бронзой, заброшенные темные верфи и причалы выступали из берегов под разными углами, сливаясь тенями в причудливые формы – пейзаж был проникнут иллюзорной меланхолией.

В конце концов Герсен спросил: «Вы знаете, как попасть во Дворец Любви?»

«Нет. Но он не забудет нам сообщить. Память Фалюша – как архив, набитый карточками; он не забывает ни одной детали». Наварт неуверенно развел руками, после чего зашел в дом и вернулся с высокой узкой бутылкой черно-зеленого стекла и двумя бокалами: «Пейте, Генри Лукас – каково бы ни было ваше настоящее имя, и чем бы вы ни занимались на самом деле! В этой бутылке – извечная правда, жидкость на вес золота, настойка сущности Древней Земли. Никогда и нигде вы не попробуете ничего подобного, это можно сделать только здесь, на Земле. Безумная старая Земля – так же, как безумный старый Наварт – приносит лучшие дары, достигнув безмятежной зрелости. Пейте же драгоценный эликсир и считайте, что вам повезло – как правило, этой чести удостаиваются лишь сумасшедшие поэты, трагические паяцы, черные ангелы ночи и герои, идущие на смерть...»

«Разве меня нельзя причислить к последней категории?» – пробормотал Герсен, обращаясь скорее к себе, нежели к Наварту.

Верный своей привычке, Наварт приподнял бокал, чтобы его пронизывали лучи заходящего солнца – последние дымчато-оранжевые лучи. Залпом опорожнив бокал, он стоял, неподвижно глядя на речной простор: «Я покидаю Землю! Ветер поднимает и гонит высохший лист. Смотрите, смотрите! – с неожиданным возбуждением он указал рукой на бледнеющую полосу отражения заката, протянувшуюся по воде. – Дорога уходит вдаль, дорога судьбы!»

Герсен пригубил настойку, словно взорвавшуюся во рту фейерверком разноцветных огней: «Нет никаких сомнений в том, что девушка у него в руках?»

Рот Наварта покривился: «Нет никаких сомнений. Он ее накажет, шипя, как свернувшаяся кобра. Она – Джераль Тинзи, и снова она его отвергла... Значит, ей снова придется вернуться в младенчество».

«Почему вы уверены в том, что она – Джераль Тинзи? А не просто девушка, чрезвычайно на нее похожая?»

«Она – Джераль Тинзи. Конечно, есть разница, существенная разница. Джераль была легкомысленна и слегка жестока. Эта серьезна, задумчива, а жестокость даже не приходит ей в голову... Но она – Джераль Тинзи».

Они сидели на палубе, погруженные в свои мысли. На воду спускались сумерки; на склонах дальних холмов стали зажигаться огни. На бульваре приземлился аэромобиль, и по лесенке на причал спустился посыльный в униформе: «Срочное письмо для поэта Наварта».

Наварт рывком встал и подошел к трапу: «Я – Наварт».

«Будьте добры, приложите здесь большой палец».

Наварт вернулся с длинным голубым конвертом в руке. Он медленно вскрыл его и вынул письмо на бланке с таким же сиреневым цветком, как на телеэкране Фалюша. В сообщении говорилось:

«Через месяц отправляйтесь в Запределье, к скоплению Сирнесте в секторе Водолея. В самой глубине скопления находится желтая звезда Миэль. Пятая планета ее системы – Согдиана, где на юге континента, напоминающего песочные часы, вы найдете город Атар. По прибытии ступайте в агентство Рубдана уль-Шазиза и объявите, что вы явились по приглашению Маркграфа».

Глава 10

Из протокола телевизионных дебатов между Говманом Хачиери, советником «Лиги планирования прогресса», и Слизором Джезно, сотрудником Института 98 го уровня, состоявшихся в Авенте на Альфаноре 10 июля 1521 года:

Хачиери: «Разве не правда, что Институт был основан в результате тайного сговора убийц?»

Джезно: «В той же мере, в какой «Лига планирования прогресса» была основана в результате тайного сговора безответственных подстрекателей мятежа, предателей и склонных к самоубийству ипохондриков».

Хачиери: «Вы не ответили на мой вопрос».

Джезно: «Растяжимости истолкования и области неопределенности, окружающие формулировку вашего вопроса, сами по себе являются точным отображением подлинной сущности возникшей ситуации».

Хачиери: «Сформулируйте подлинную сущность ситуации таким образом, чтобы ее истолкование могло быть определенным и однозначным».

Джезно: «Примерно полторы тысячи лет тому назад стало очевидно, что существующие законы и системы обеспечения общественной безопасности не могут защитить человечество от малозаметно подкрадывающихся угроз. Первая угроза: повсеместное и обязательное употребление внутрь лекарственных препаратов, тонизирующих, седативных, кондиционирующих, стимулирующих и профилактических средств, распределяемых с помощью общественной системы водоснабжения. Вторая угроза: развитие генетических наук, допускавшее и поддерживавшее изменение различными учреждениями и организациями естественной природы человека в соответствии со злободневными биологическими и политическими теориями. Третья угроза: психологический контроль с использованием средств массовой информации. Четвертая угроза: распространение машин и систем, которые, во имя прогресса и общественного благополучия, постепенно делали предприимчивость, воображение, творческий труд и последующее удовлетворение их результатами устаревшим, если не полностью забытым, наследием прошлого.

Не стану подробно останавливаться на интеллектуальной близорукости, безответственности, мазохизме или трусости тех, кто лихорадочно ищет способа вернуться в безопасную утробу – все это несущественно. Результирующая ситуация, однако, была эквивалентна одновременному росту в человеческом организме четырех злокачественных болезнетворных опухолей; Институт был сформирован процессом, аналогичным выделению профилактических сывороток иммунной системой».

* * *

С трепетом, притупленным фатализмом, Наварт взошел на борт принадлежавшего Герсену звездолета «Фараон» компании «Дистис». Остановившись посреди салона и глядя по сторонам, поэт трагически произнес: «Свершилось! Бедного старого Наварта оторвали от жизнетворного источника! Только взгляните на него – безвольная вешалка для одежды, мешок с трухлявыми костями! О, Наварт, ты не умеешь выбирать друзей. Якшаешься с беспризорными детьми, с преступниками, с журналистами! Что с тобой сделали твоя терпимость, твоя неразборчивость? Как бесплотный призрак, ветер судьбы уносит тебя в космос!»

«Возьмите себя в руки, – посоветовал Герсен. – Все не так уж плохо».

Как только «Фараон» поднялся в воздух, Наварт издал глухой стон, как будто в его ступню вбили чугунный костыль.

«Взгляните в иллюминатор, – предложил Герсен. – Вы увидите Древнюю Землю такой, какой никогда не видели ее раньше».

Уделив некоторое время созерцанию огромного голубого шара с белыми кудряшками облаков, поэт неохотно согласился с тем, что с орбиты открывался величественный вид.

«Теперь Земля уменьшится и уплывет вдаль, – предупредил Герсен. – Мы повернем нос в сторону Водолея и включим гиперпространственный двигатель, после чего внезапно окажемся изолированными от Вселенной».

Наварт погладил костлявый подбородок. «Странно! – признался он. – Странно, что эта оболочка – консервная банка, по существу – может унести нас так далеко и так быстро. Во всем этом скрывается какая-то тайна. Она побуждает человека к теософии, к поклонению космическому богу, богу света».

«Теория рассеивает тайну, но при этом обнажает следующий слой неизвестности. Вполне возможно, что последовательность этих слоев бесконечна – одна тайна скрывается за другой. Космическое пространство подобно пене, состоящей из расширяющихся пузырей энергии, которые мы называем полями, пересекающихся, взаимодействующих, сгущающихся в вибрирующие частицы материи. Пена течет и переливается в разных направлениях с различной скоростью; суммарное сочетание всех ее микроскопических потоков мы называем временем».

Наварт осторожно передвигался по кораблю, разглядывая то одно, то другое: «Все это очень любопытно. Если бы я последовал наклонностям, проявлявшимся у меня в детстве, я мог бы стать великим ученым».

Полет продолжался. Герсену было трудно проводить время в обществе Наварта: невозможно было предсказать, когда поэт вскипит многословным возбуждением или мрачно замкнется в себе. Старика одновременно мучили клаустрофобия и агорафобия; он часто лежал на софе, опираясь голыми пятками на валик и закрыв лицо платком. Уже через несколько минут он вскакивал, присаживался к иллюминатору и следил за плывущими мимо звездами, вытаращив глаза от изумления и радости, как маленький ребенок. Его интересовали принципы функционирования гиперпространственного двигателя, и Герсен объяснил ему их в той мере, в какой понимал их сам: «Пена космоса скручивается в веретенообразный вихрь, не обладающий инерцией; внутри этого вихря корабль изолирован от воздействия четырехмерного пространства – малейшее усилие проталкивает его с невообразимой скоростью. Свет просачивается сквозь стенки вихря, фотоны регистрируются датчиками, и мы наблюдаем на экранах иллюзию проплывающих мимо звезд».

«Гмм! – размышлял Наварт. – Насколько миниатюрным можно сделать такой двигатель?»

Герсен не мог точно ответить на этот вопрос: «Полагаю, что существуют компактные модели».

«Представьте себе! Если его можно носить в рюкзаке, человек может стать невидимкой!»

«И с каждым дыханием его будет уносить на миллионы километров».

«Если он не зацепится за что-нибудь. Почему это не делается?»

«Гиперпространственный переход разорвет любое соединение – вас не удержит никакой якорь».

Наварт долго спорил на эту тему, выражая сожаления по поводу своего невежества: «Если бы я знал об этом чудесном устройстве, я мог бы придумать полезный новый механизм!»

«Джарнелл изобрел свой двигатель уже давно, он общеизвестен».

«Я ничего об этом не знал!» – Наварт снова погрузился в мрачное оцепенение.

«Фараон» летел мимо ближних звезд сектора Водолея; за кормой осталась граница Запределья – невидимый, чисто теоретический барьер, отделявший законопорядок от хаоса. Впереди мерцало скопление Сирнесте: две сотни звезд, напоминавших стайку искристых пчел и окруженных планетами всевозможных размеров и характеристик. Герсен с некоторым трудом обнаружил Миэль, и вскоре они повисли на орбите над его пятой планетой, Согдианой, диаметром и составом атмосферы напоминавшей Землю. Судя по всему, здесь преобладал умеренный климат; полярные шапки были относительно небольшими. В экваториальной зоне можно было заметить огромные пространства, покрытые пустынями и джунглями. Похожий на песочные часы континент сразу бросался в глаза, и макроскоп позволил различить город Атар на его южном побережье.

Герсен передал по радио запрос о разрешении на посадку, но не получил никакого ответа, каковое обстоятельство он принял за подтверждение отсутствия орбитальных формальностей.

Звездолет стал опускаться к поверхности планеты; внизу уже виднелись улицы Атара – с воздуха городок выглядел как небольшое скопление розовых и белых пятнышек, окружавших океанскую бухту. Космопорт здесь функционировал так же, как на любой другой планете: как только Герсен приземлился, явились два портовых чиновника; получив положенный сбор, они удалились. Здесь не проводили допрос с целью выявления «стукачей» – значит, Согдиана не служила убежищем пиратов, налетчиков и работорговцев.

Общественный транспорт в Атаре не существовал; почти километр от космопорта до города Герсену и Наварту пришлось пройти пешком. Встречные местные жители, темнокожие люди с волосами, выкрашенными в ярко-оранжевый цвет, в белых шароварах и широких белых тюрбанах сложной конструкции, поглядывали на новоприбывших с нескрываемым любопытством. Они говорили на непонятном языке, но частое повторение слов «Рубдан уль-Шазиз? Рубдан уль-Шазиз?» позволило Герсену обнаружить искомое заведение.

Рубдан уль-Шазиз руководил импортно-экспортным агентством, расположившимся на берегу океана. Вкрадчивый темнокожий человек, он носил, подобно всем горожанам Атара, шаровары и тюрбан: «Приветствую вас, господа! Не желаете ли освежиться пуншем?» Он налил в маленькие чашечки густой холодный фруктовый сироп.

«Благодарю вас, – сказал Герсен. – Нас пригласил Маркграф, и он посоветовал нам обратиться к вам».

«Разумеется, разумеется! – Рубдан уль-Шазиз поклонился. – Теперь вас отвезут на планету, где находится небольшое поместье Маркграфа». Рубдан похотливо подмигнул Герсену и Наварту: «Прошу меня извинить на одну минуту. Мне нужно дать указания человеку, который вас отвезет». Владелец агентства исчез за портьерой и вскоре вернулся в сопровождении мрачноватого субъекта с близко посаженными глазами, нервно выпускавшего облака едкого дыма из огрызка сигары. «Это Зог, он полетит с вами на Розию», – сообщил Рубдан уль-Шазиз.

Зог моргнул, кашлянул и сплюнул на пол обрывок табака.

«Он говорит только по-атарски, – пояснил Рубдан. – Поэтому он не сможет отвечать на вопросы, относящиеся к маршруту. Вы готовы?»

«Я хотел бы взять кое-какую аппаратуру из моего звездолета, – сказал Герсен. – Кстати, насколько безопасен ваш космический корабль?»

«Так же безопасен, как это дерево за окном, даю голову на отсечение! Если вам что-нибудь не понравится, по возвращении найдите меня и потребуйте возмещения ущерба. Но что вы хотите взять? Маркграф предоставляет все необходимое, даже новую одежду».

«Мне нужна моя камера, – ответил Герсен. – Я собираюсь фотографировать».

Рубдан уль-Шазиз успокоил его любезным жестом: «Маркграф выдает любое оборудование такого рода, самых последних моделей. Он хочет, чтобы его гости прибывали, не будучи обременены багажом – хотя, конечно, не может сразу освободить вас от психического бремени».

«Другими словами, – сказал Герсен, – нам не разрешается брать с собой никаких личных вещей».

«Никаких. Маркграф предоставит все, что потребуется. Его гостеприимство носит самый всесторонний характер. Надеюсь, вы задраили люки и установили на звездолете кодированные замки? Прекрасно! Значит, с этой минуты вы – гости Маркграфа. Вам остается только проследовать за фенди Зогом...» – он подал Зогу повелительный знак рукой. Зог слегка поклонился, и Герсен с Навартом прошли вместе с ним на открытую площадку за складом агентства. Здесь их ожидал аэромобиль неизвестной Герсену конструкции – судя по всему, Зог тоже не был знаком с этой машиной. Сев за пульт управления, он пробовал то один переключатель, то другой, близоруко прищуриваясь, чтобы рассмотреть на удивление беспорядочную конфигурацию верньеров, рукояток, датчиков и микрофонов, регистрирующих речевые команды. Наконец, словно раздраженный собственной нерешительностью, Зог одним движением ладони переключил целый блок тумблеров. Аэромобиль рывком поднялся в воздух и пронесся над самыми вершинами деревьев – Зог напряженно сгорбился над штурвалом, Наварт издавал негодующие выкрики.

Мало-помалу Зогу удалось справиться с управлением машиной; они пролетели тридцать километров на юг над огородами и загонами для скота, окружавшими Атар, и приблизились к полю, где стоял звездолет модели «Андромеда», последнее достижение корпорации «Баумур». И снова Зог стал проявлять признаки неуверенности. Аэромобиль нырнул, подскочил, покачнулся из стороны в сторону и наконец опустился на землю. Наварт и Герсен вышли, опасливо хватаясь за поручни. Взмахом руки Зог пригласил их следовать к звездолету; они забрались внутрь, и Зог задраил люк. Через прозрачную панель перегородки, отделявшей салон от носового отсека, они видели, как Зог устраивался в кресле пилота. Наварт продолжал громко возмущаться; Зог обернулся, оскалив желтые зубы – возможно, это означало ободряющую улыбку – и задернул занавеску панели. Защелкнулся магнитный замок двери в перегородке. Наварт в отчаянии опустился на сиденье: «Никогда жизнь не кажется такой драгоценной, как в минуту опасности! Какую подлую шутку Фогель сыграл со своим старым наставником!»

Герсен указал на гофрированную штору из плотной рогожи, заслонившую иллюминатор: «Кроме того, он не желает, чтобы мы знали, куда летим».

Наварт недоуменно качал головой: «Как может сориентироваться человек, оцепеневший от ужаса? Чего мы ждем? Зог читает руководство по управлению звездолетом?»

«Андромеда» рванулась в воздух и стала ускоряться, рыская носом так, что Герсена и Наварта чуть не сбросило с сидений на пол. Наварт разразился протестующими ругательствами; Герсен только усмехнулся. Судя по сполохам света, проникавшим сквозь щели между иллюминаторами и шторами, Миэль несколько раз оказывался то слева, то справа от корабля, после чего переместился вниз и исчез, загороженный корпусом. По мере того, как «Андромеда» летела через скопление Сирнесте, Зог, судя по всему, несколько раз менял курс – либо потому, что не умел управлять кораблем, либо потому, что хотел привести пассажиров в замешательство.

Прошло несколько часов. Шторы иллюминаторов озарились лучами желтовато-белого солнца; внизу угадывались очертания какой-то планеты, но шторы не позволяли ее рассмотреть. Наварт подошел к иллюминатору, чтобы отодвинуть штору. Голубые искры разрядов опалили кончики его пальцев – он отскочил с испуганным возгласом: «Мошенник! Как он смеет так с нами обращаться!»

Из невидимого динамика послышалось записанное сообщение: «Дорогие и уважаемые гости! Пригласившее вас лицо настоятельно рекомендует проявлять сдержанность и соблюдать некоторые элементарные правила вежливости. Провозглашать эти правила нет необходимости – они известны любому воспитанному человеку. Статические разряды служат шутливым напоминанием для тех, кто забывает об осмотрительности или равнодушен к предупреждениям».

Наварт презрительно хмыкнул: «Самодовольная свинья! Что плохого в том, чтобы выглянуть из окна?»

«По-видимому, Маркграф надеется скрывать местонахождение своего поместья», – предположил Герсен.

«Чепуха какая! Что мешает любому желающему обыскать скопление и найти его Дворец Любви?»

«Здесь сотни планет, – заметил Герсен. – Кроме того, не сомневаюсь, что Фалюш предусмотрел и другие средства защиты».

«Почему бы он стал меня бояться? – ворчал поэт. – Что я могу ему сделать?»

«Андромеда» опустилась на поле, окруженное эвкалиптами с сине-зеленой листвой – явно мутировавшими потомками земных деревьев. Зог тотчас же открыл люк – обстоятельство, отмеченное Герсеном с изумлением: здесь никто не беспокоился о возможности заражения местными микробами? Он, однако, не сказал ни слова по этому поводу, чтобы не тревожить Наварта понапрасну.

Они спустились по трапу в утренних лучах желтовато-белого солнца, весьма напоминавшего Миэль оттенком и яркостью излучения. Воздух был напоен жгучими ароматами эвкалиптов и туземной растительности – кустарника с глянцевыми черными стеблями и дискообразными листьями, черными сверху и алыми снизу, голубых остроконечных побегов с трепещущими темно-синими крыльчатыми выростами, вздувшихся сферических покрывал полупрозрачной ваты, обволакивавших красные центральные плоды, напоминавшие помидоры. Заметны были также пучки земного бамбука, земная трава и даже, поодаль, заросли ежевики.

«Дикое, причудливое зрелище! – дивился, озираясь, Наварт. – Чего только не насмотришься на далеких планетах!»

«Здесь все выглядит почти как на Земле, – поправил его Герсен. – В других местах местные растения могут преобладать; там пейзаж может становиться действительно причудливым».

«Все это было бы слишком даже для трезвого, рассудительного поэта, – бормотал Наварт. – Но мне придется забыть о моей индивидуальности, о моей жалкой, ничтожной частице разума. Меня оторвали от Земли – не сомневаюсь, что кости мои сгниют в этой странной почве». Он поднял комок земли, раздавил его пальцами и развеял сухое крошево в воздухе: «Выглядит, как земля, на ощупь тоже как земля... но все это чужое, инопланетное. Мы страшно далеко от Земли... А это еще что? Нас собираются бросить в этом ботаническом саду для шизофреников, не оставив ни корки хлеба, ни бутылки вина?»

Зон вернулся в «Андромеду» и задраивал люк изнутри. Герсен подхватил Наварта под локоть и заставил его поспешно отойти подальше: «У Зога неуравновешенный темперамент. Того и гляди, включит двигатель Джарнелла, чтобы взлететь, и захватит с собой не только корабль, но и весь луг с кустами, травой и двумя пассажирами в придачу. Тогда у вас действительно будет случай подивиться необычным обстоятельствам своего существования».

Но Зог взлетел на тонких огненных струях ионных двигателей. Герсен и Наварт провожали звездолет глазами, пока тот не исчез в ярко-голубом небе.

«Ну вот, мы торчим на какой-то планете скопления Сирнесте. Либо Дворец Любви где-то поблизости, либо Виоль Фалюш сыграл с нами очередную безобразную шутку».

Герсен подошел к эвкалиптам на краю поля и выглянул между стволами: «Шутка это или нет, но здесь какая-то дорога – она должна куда-то привести».

Они пошли по дороге, окаймленной живыми изгородями из высоких черных прутьев с алыми листьями-дисками, трещавшими и стучавшими на ветру. Дорога обогнула бугор аспидного сланца и поднялась по крутому склону. На гребне холма Герсен и Наварт остановились, глядя на простиравшуюся внизу долину и небольшой городок, приютившийся в двух или трех километрах под холмом.

«И это – Дворец Любви? – удивился Наварт. – Совсем не то, чего я ожидал – здесь все слишком аккуратно, слишком симметрично... А это что? Там какие-то круглые башни». Поэт указал на вереницу высоких сооружений, торчавших через равные промежутки вдоль всего городка. Герсен мог только предположить, что это какие-то административные или жилые здания – возможно, там находились квартиры городских служащих.

Как только они начали спускаться с холма, по дороге стало быстро приближаться своего рода транспортное средство – подскакивающая, переваливающаяся телега на огромных колесах из надутых воздухом подушек. У штурвала стояла строгая тощая фигура в коричневой с черными нашивками униформе, по ближайшем рассмотрении оказавшаяся женщиной. Она остановила машину и с подозрением рассмотрела двух путников: «Вы – гости Маркграфа? Тогда залезайте!»

Наварту не понравился тон водительницы: «Разве вы не должны были встретить корабль? Это халатность! Нам пришлось идти пешком!»

Женщина презрительно усмехнулась: «Залезайте, если не хотите тащиться пешком всю дорогу!»

Герсен и Наварт взобрались на телегу; Наварт кипел негодованием. Герсен спросил женщину в униформе: «Как называется этот поселок?»

«Десятый город».

«А как вы называете эту планету?»

«Планетой Дураков. Пусть каждый называет ее, как хочет», – ее рот захлопнулся, как капкан. Развернув машину, она стала спускаться по дороге. Телега высоко подпрыгивала на воздушных пузырях; Герсену и Наварту пришлось крепко держаться за поручни бортов, чтобы не свалиться в канаву. Наварт выкрикивал предостерегающие указания и команды, но женщина за рулем только прибавила скорость, яростно дернув на себя рычаг, и не замедлялась, пока они не въехали в городок по изогнутому дугой, затененному деревьями проспекту, после чего водительница резко затормозила и поехала очень медленно. Местные жители с любопытством оборачивались, глядя на Герсена и Наварта. Внешность обитателей Десятого города не отличалась особыми признаками, если не считать того, что все мужчины были обриты наголо и блестели черепами, как бильярдные шары – даже их брови были выщипаны. Женщины, напротив, могли похвастаться пышными прическами из радиально расходящихся длинных лакированных лучей, иногда украшенных на концах цветами или подвесками. Все они, и мужчины, и женщины, носили одежду экстравагантного покроя и кричащей расцветки, а их походка свидетельствовала о любопытной смеси дерзости и скрытности; они говорили тихо, но страстно, время от времени взрываясь приступами резкого смеха, но тут же закрывая рты и оглядываясь по сторонам, после чего возобновляли веселую беседу.

Машина проехала мимо одной из башен, упомянутых Навартом – двадцатиэтажного сооружения, каждый из этажей которого состоял, по-видимому, из шести клиновидных в плане квартир.

Наварт обратился к женщине в униформе: «В чем назначение этих башен?»

«Там взимаются налоги», – сухо ответила она.

«Ага! Значит, вы правы, Генри Лукас – в башнях живут муниципальные служащие».

Женщина бросила на Наварта язвительный взгляд светло-серых глаз: «Живут, живут. Что правда, то правда».

Наварт перестал обращать на нее внимание. Он указал на одно из многочисленных кафе, выходивших окнами на бульвар и посещаемых главным образом мужчинами: «У этих бездельников явно много свободного времени. Смотрите, как они развалились на стульях, погрузив носы в стаканы! Виоль Фалюш балует своих подданных – если, конечно, они его подданные».

Телега свернула на полукруглую подъездную аллею и остановилась у крыльца продолговатого двухэтажного здания. На открытой веранде сидели несколько мужчин и женщин в разнообразных костюмах, явно прибывшие с других планет. «Слезайте, оборванцы похабные! – с неожиданной злобой приказала водительница телеги. – Вот гостиница. Я вас привезла, больше от меня ничего не требуется».

«Вы не умеете водить машину и сопровождаете исполнение обязанностей хамскими замечаниями, – заявил Наварт, поднимаясь на ноги и собираясь слезть. – Кроме того, вам не помешало бы изменить внешность – для начала отрастите бороду, это поможет вам выглядеть привлекательнее».

Женщина прикоснулась к кнопке: платформа телеги наклонилась, и Герсену с Навартом пришлось поспешно спрыгнуть на мостовую. Машина уехала – Наварт не преминул проводить ее неприличным жестом.

Навстречу прибывшим вышел швейцар: «Вас пригласил Маркграф?»

«Именно так, – подтвердил Наварт. – Только нас пригласили во дворец, а не сюда».

«Вам придется подождать. Пока что вас разместят в этой гостинице».

«Ждать? Сколько придется ждать? – возмутился Наварт. – Я ожидал, что нас сразу отвезут во дворец».

Швейцар поклонился: «Гости Маркграфа собираются у нас. Насколько я понимаю, ожидается прибытие еще пяти или шести человек, если численность нынешней группы не превышает обычную. Будьте добры, следуйте за мной – я проведу вас в номера».

Герсену и Наварту отвели квадратные каморки со стороной меньше двух с половиной метров; в каждой помещались низкая узкая койка, шкаф для одежды и тесный туалет с умывальником, вентилируемый только через решетку в двери. Наварта разместили по соседству с Герсеном, и его жалобы можно было отчетливо слышать через стену. Герсен усмехнулся. По причинам, известным только ему самому, Виоль Фалюш предпочитал содержать прибывших гостей в условиях общежития для неимущих студентов.

В шкафу висел костюм земного покроя из легкой «дышащей» ткани. Герсен вымылся, удалил растущую щетину депилятором, переоделся в предложенный Фалюшем легкий костюм и вышел на веранду. Наварт опередил его и уже что-то проповедовал восьми сидевшим на веранде гостям – четырем мужчинам и четырем женщинам. Герсен занял место поблизости и стал разглядывать собравшихся. Ближе всех сидел тучный господин в черном шейном платке, красивший кожу бежевым пигментом, модным в последнее время в городах Побережья Механиков на Лионессе, одной из планет Кортежа. Поговорив с ним, Герсен узнал, что его новый знакомый – изготовитель принадлежностей для ванных комнат и туалетов по имени Хайген Грот. Его приятельница Дорани – вне всякого сомнения не его супруга – блондинка с большими глазами и прохладными манерами, украшала кожу, согласно последнему крику моды, едва заметным бронзовым глянцем.