Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 81 страниц)

Глава 8

За десять минут до назначенного времени Герсен запарковал арендованный аэромобиль на лугу в окрестностях Куссинеса и направился к гостинице. Плащ скрывал его костюм арлекина; маскарадную маску он положил в карман.

Наступил мягкий солнечный день, полный ароматных испарений осени. «Наварт не может пожаловаться на погоду», – подумал Герсен. Он тщательно проверил состояние своей одежды. Облегающий костюм арлекина не позволял взять с собой все, что он обычно носил, но Герсен попытался сделать все возможное в этой ситуации. В его ремень было вложено тонкое острое стеклянное лезвие, рукояткой которому служила пряжка ремня. Под мышкой, слева, висел лучемет; во внутреннем кармане правого рукава он спрятал яд. Убедившись в том, что все было на месте, Герсен завернулся в плащ и проследовал в поселок – скопление древних сооружений из чугуна и плавленого камня на берегу небольшого озера. Это местечко отличалось буколическим, почти средневековым очарованием; гостинице – пожалуй, новейшему зданию в поселке – было уже как минимум четыреста лет. Как только Герсен приблизился ко входу, навстречу шагнул молодой человек в серой куртке и черных брюках: «Вы приглашены на вечерний банкет, сударь?»

Герсен кивнул, и его провели к берегу озера, где ждала лодка с балдахином. «Будьте добры, наденьте маску», – сказал юноша в униформе. Герсен надел маску, спустился в лодку, и его отвезли на противоположный берег.

Судя по всему, он прибыл в числе последних. Вокруг подковообразного буфета собрались не меньше двух десятков гостей – все они явно чувствовали себя не очень удобно в маскарадных костюмах. Один из них – судя по телодвижениям, это мог быть только Наварт – подошел к нему и снял с него плащ: «Пока мы ждем, попробуйте это старое вино; у него мягкий и легкий вкус, вам понравится».

Герсен взял бокал с вином и отошел в сторону. Двадцать мужчин и женщин: кто из них – Виоль Фалюш? Если он был здесь, его невозможно было сразу отличить от других. Неподалеку, натянуто выпрямившись, стояла стройная молодая женщина, державшая бокал так, словно он был наполнен уксусом. «Наварт все-таки позволил Зан-Зу участвовать в банкете, – подумал Герсен. – Или, судя по ее настроению, заставил ее сюда придти». Герсен пересчитал присутствующих: десять мужчин, одиннадцать женщин. Если следовало ожидать прибытия представителей обоих полов в равном количестве, один мужчина все еще не явился. Герсен еще не кончил считать, как к берегу тихонько подплыл ялик под белым балдахином, и на берег сошел недостающий гость. Высокий и гибкий, он двигался с ленивой легкостью, сочетавшейся с напряженной бдительностью. Герсен внимательно рассмотрел его. Возможно, это не был Виоль Фалюш, но его следовало рассматривать как самого вероятного кандидата. Новоприбывший медленно приблизился к группе гостей. Наварт поспешил ему навстречу с почти подобострастным поклоном и подхватил плащ, брошенный этим человеком. Когда он повесил плащ на крючок находившейся неподалеку стойки и вложил бокал с вином в руку последнего гостя, к Наварту вернулось радостное возбуждение. Размахивая руками, он принялся расхаживать взад и вперед длинными пружинистыми шагами: «Друзья и гости! Теперь все прибыли – избранная группа нимф и полубогов, поэтов и философов. Обратите внимание на то, как мы выстроились на лугу, оранжево-красные и красно-черные арлекины, бессознательно приготовившись к паване! Все мы, одновременно – исполнители, участники и зрители. Рамки, заключающие спонтанность – лейтмотив, если можно так выразиться – согласуется с моим первоначальным замыслом; его дальнейшие вариации и тонкости, контрапункты и развитие зависят от каждого из нас и проистекают из общего взаимодействия. Мы должны вести себя с раскрепощенным изяществом, с осторожным безрассудством, постоянно следя за соблюдением гармонии – ни один персонаж не должен вносить фальшивую ноту в аккорд!» Наварт величественно поднял бокал так, чтобы его озарили лучи солнца, залпом осушил его и мелодраматически протянул руку, указывая вглубь подступавшей к лугу рощи: «Следуйте за мной!»

В полусотне метров участников банкета ожидал просторный шарабан под желтым балдахином с кисточками, с боковыми панелями, расписанными красной, оранжевой и зеленой эмалью. Внутри, вдоль бортов, были установлены скамьи с ярко-оранжевыми плюшевыми подушками. В центре шарабана мраморные статуи преклонивших колени сатиров поддерживали мраморную плиту, уставленную дюжинами бутылей всевозможных размеров, форм и цветов – каждая содержала, однако, все то же мягкое вино.

Гости взобрались на платформу, и шарабан поплыл над землей, бесшумно и легко, на репульсионных салазках.

Шарабан скользил по прекрасному парку; со всех сторон открывались великолепные виды. Мало-помалу сдержанность гостей улетучивалась; некоторые уже начали разговаривать и смеяться, хотя большинство все еще предпочитало пробовать вино и наслаждаться осенними пейзажами.

Герсен изучал каждого из мужчин по очереди. Тот, который прибыл последним, все еще представлялся самым подходящим исполнителем роли Виоля Фалюша; Герсен мысленно обозначил его «кандидатом № 1». Но как минимум четверо других, высоких, темноволосых и хорошо владеющих собой, годились в кандидаты №№ 2, 3, 4 и 5.

Шарабан остановился; участники банкета вышли на луг, усеянный лиловыми и белыми астрами. Наварт, передвигавшийся вприпрыжку, как козленок, провел гостей в рощу, под сень высоких деревьев. Было уже примерно три часа дня, косые солнечные лучи пробивались сквозь массу золотистых листьев, играя на огромном ковре расшитого золотом рыжеватого шелка, с каймой из серо-зеленых и синих узоров. За ковром возвышался шелковый павильон – шатер на спиральных белых шестах.

Вокруг ковра были расставлены двадцать два кресла со спинками, напоминавшими распущенные павлиньи хвосты. У каждого кресла стоял изящный табурет из черного дерева, в античном стиле, инкрустированный перламутром и киноварью; на каждом табурете стояла матово-красная чаша, наполненная кристаллизованными специями. Руководствуясь какими-то таинственными соображениями, Наварт отвел гостей к предназначенным для них креслам; Герсен оказался с той же стороны ковра, что и Зан-Зу, хотя их разделяли несколько человек. Все пятеро «кандидатов» расселись с противоположной стороны. Откуда-то донеслась музыка – или, точнее, почти музыка: последовательность томительных тихих аккордов, иногда едва уловимых, иногда настолько сложных, что их нельзя было назвать ни консонансами, ни диссонансами, но они никогда не разрешались и не составляли какую-либо привычную гармоническую последовательность, хотя внушали ощущение преследующей воображение приторной безмятежности.

Наварт занял свое кресло; все сидели молча. Из павильона вышли десять обнаженных девушек в золотистых тапочках, с желтыми розами за ушами. Они вынесли подносы с тяжелыми бокалами из зеленого стекла, содержавшими все то же изысканное вино.

Наварт не вставал; остальные следовали его примеру. На ковер опускались пронизанные солнцем желтые листья; воздух наполнял грудь ароматом осеннего тления. Герсен осторожно пригубил вино, но больше не пил – он не позволял себя убаюкать всеобщим умиротворением. Рядом находился Виоль Фалюш: ситуация, за которую он заплатил миллион СЕРСов. Лукавый Наварт не совсем выполнил свое обещание. Где была излучаемая Фалюшем «черная аура», упомянутая поэтом? Пожалуй, мрачным ореолом были окружены кандидаты №№ 1, 2 и 3, но Герсен не слишком доверял своим парапсихологическим способностям.

Чувствовалось напряжение ожидания. Наварт сгорбился в кресле, словно чем-то озадаченный или погруженный в сомнения. Обнаженные девушки, пестрящие солнечными зайчиками и тенями листвы, разливали вино, перемещаясь замедленно, словно под водой. Наварт поднял голову – так, будто услышал какой-то голос или далекий звук. Он заговорил – торжественно, нараспев – и блуждающие аккорды, казалось, подстраивались к ритму его слов, превращаясь в музыку: «Некоторые из нас познали эмоции во многих ипостасях. Но никто не может утверждать, что испытал все возможные эмоции, ибо их число бесконечно, и они мимолетны. Некоторые из нас еще не осознают свою способность ощущать такие эмоции – они их еще не коснулись, они ими еще не изучены – и даже еще не понимают свою неспособность. Посмотрите на меня! Я – Наварт, меня называют сумасшедшим поэтом! Но разве не каждый поэт безумен? Это неизбежно. Нервы поэта – проводники, передающие неудержимые спазмы энергии. Поэт боится – о, как он боится! Поэт чувствует течение времени – теплое, оно пульсирует у него в пальцах, словно он схватил обнаженную артерию. Малейший звук – далекий отголосок смеха, тихое журчание воды, порыв ветра – делает его больным, вызывает у него полуобморочное головокружение, потому что он знает, что на всем протяжении вечности этот смех, это журчание, этот порыв не повторятся. Такова оглушающая трагедия полета, в который пускаемся мы все! Хотел бы сумасшедший поэт, чтобы все было по-другому? Никогда не восхищаться? Никогда не отчаиваться? Никогда не прижиматься к пульсу жизни обнаженными нервами?» Наварт вскочил на ноги и сплясал нечто вроде джиги: «Все мы здесь – сумасшедшие поэты. Если вы хотите есть, вас ждут лучшие яства мира. Если хотите размышлять, оставайтесь в креслах и наблюдайте за падающими листьями. Заметьте, как лениво они падают: здесь само время замедлилось по нашей прихоти. Если вы хотите возвышенного волнения, это непревзойденное вино никогда не затуманивает ум, никогда не притупляет чувства. Если вы хотите упоенно изучать ближайшие, труднодоступные или манящие за туманным горизонтом эротические наслаждения – к вашим услугам беседки в окружающих ложбинах». Голос поэта понизился на октаву; аккорды стали протяжными, ритмичными, размеренными: «Нет света без тени, нет звука без тишины! Ликование граничит с болью. Я – сумасшедший поэт. Я – сама жизнь! А последствия жизни неизбежны. Поэтому смерть тоже пирует с нами. Но там, где жизнь громко провозглашает свои истины, смерть молчит. Взгляните, взгляните на эти маски!»

И Наварт принялся указывать пальцем то на одного молчаливого арлекина, то на другого, передвигаясь по кругу: «С нами смерть! Смерть наблюдает за жизнью. Смерть не случайна, не бесцельна. Смерть готовится прищемить пламя и снять нагар, сосредоточив взор на единственной свече. Но не бойтесь, если у вас нет причин бояться...» Наварт обернулся: «Слушайте!»

Издалека послышалась веселая музыка. Она становилась все громче и громче, пока на луг не промаршировали, пританцовывая, четыре музыканта: один с кастаньетами, другой с гитарой, и два скрипача – они исполняли пунктирную мелодию в трехдольном ритме так заразительно, что хотелось вскочить и пуститься в пляс. Внезапно музыка оборвалась. Тот, что трещал кастаньетами, вынул из-за пазухи флейту, и теперь музыка прониклась душераздирающей печалью. Продолжая издавать скорбные звуки, квартет стал удаляться среди деревьев, и через некоторое время мелодию уже невозможно было расслышать. Тихие нерешительные аккорды продолжали блуждать в воздухе, как прежде, ни с чего не начинаясь и ничем не кончаясь – легкие, естественные, как дыхание.

Герсен начинал тревожиться. Обстоятельства не поддавались его контролю. Среди всей этой клоунады он чувствовал себя неуместным. Опять какая-то изобретательная хитрость Наварта? Теперь, даже если бы Виоль Фалюш встал и представился присутствующим, Герсен не смог бы побудить себя к действию. Осенний воздух наполнился тяжелой сонной дымкой, вино сделало его сентиментальным. Как можно было пролить кровь на этот великолепный рыжеватый ковер, расшитый золотом? Кровь нельзя было пролить даже на окружавший его ковер золотисто-желтых опавших листьев!

Герсен откинулся на спинку кресла, насмехаясь над собой, презирая себя. Хорошо, еще некоторое время он будет сидеть и размышлять. Некоторые другие гости тоже явно начинали беспокоиться. Возможно, разговоры Наварта о смерти остудили их кровь, они двигались осторожно, опасливо... Девушки продолжали ходить вдоль кресел, наполняя бокалы. Одна нагнулась рядом с Герсеном – он уловил аромат ее желтой розы; выпрямляясь, она улыбнулась ему и перешла к следующему гостю.

Герсен опустошил бокал и снова откинулся на спинку кресла. Даже в отстраненном, бесстрастно-расслабленном состоянии он все еще мог рассуждать и сравнивать. Некоторые из гостей поднялись на ноги, покинув пустые кресла с высокими веерами спинок, и тихо переговаривались хрипловатыми голосами. Кандидат № 1 стоял в одиночестве, мрачно задумавшись. Кандидат № 2 неотрывно смотрел на Зан-Зу. Кандидат № 3, так же, как и Герсен, развалился в кресле. Кандидаты №№ 4 и 5 беседовали с другими.

Герсен обернулся к Наварту. Что дальше? У Наварта, несомненно, были дальнейшие планы. Что еще он задумал? Герсен позвал его. Наварт неохотно подошел ближе.

«Виоль Фалюш здесь?» – спросил Герсен.

«Тише! – громко прошептал Наварт. – Вы одержимы одной идеей!»

«Это вы мне уже объясняли раньше. Так что же, где он?»

«Я пригласил двадцать одного гостя. Считая меня, здесь двадцать два человека. Значит, Фалюш здесь».

«Кто из них?»

«Не знаю».

«Как? Вы не знаете?» Герсен выпрямился в кресле, выведенный из летаргического полусна двурушничеством старого поэта: «Между нами не должно быть никаких недоразумений, Наварт. Вы приняли от меня миллион СЕРСов, согласившись соблюдать определенные условия».

«Я выполнил все условия! – отрезал Наварт. – Неприглядная истина заключается просто-напросто в том, что нынешнее обличье Виоля Фалюша мне неизвестно. Я знал его, когда он был мальчишкой, Фогелем Фильшнером. Виоль Фалюш изменил лицо и ведет себя по-другому. Он может быть одним из трех или четырех человек. Единственный способ его найти заключался бы в том, чтобы поочередно срывать маски с гостей и отправлять в павильон тех, кого я не узнал – до тех пор, пока я не смогу указать вам на Фалюша».

«Значит, так мы и сделаем!»

Наварт упорствовал: «В таком случае меня лишат жизни – так или иначе. Я возражаю. Я сумасшедший поэт, а не баран, смирно бредущий на заклание!»

«Несущественно! Придется прибегнуть к предложенному вами методу. Будьте добры, попросите четырех упомянутых вами кандидатов собраться в павильоне».

«Нет, нет! – хрипел Наварт. – Это невозможно. Есть другой способ, он гораздо проще. Достаточно следить за девушкой. Фалюша притянет к ней, как магнитом, и тогда вы его опознаете».

«Полдюжины других гостей тоже начнут за ней волочиться».

«Тогда заявите свои притязания на нее. Только один из гостей осмелится с вами соперничать».

«Что, если никто не бросит мне вызов?»

Наварт развел руками: «Что вы потеряете?»

Оба повернули головы, глядя на Зан-Зу. «Действительно, что я потеряю? – откликнулся Герсен. – Что вас связывает с этой девушкой? Почему она у вас живет?»

«Она – дочь моего старого приятеля, – любезно, без запинки ответил Наварт. – Можно сказать, моя подопечная. Я сделал все возможное, чтобы вырастить ее и воспитать в лучших традициях».

«А теперь, воспитав ее в лучших традициях, вы предлагаете ее каждому встречному и поперечному?»

«Наш разговор становится утомительным, – заметил Наварт. – Смотрите! К ней подошел один из гостей».

Герсен развернулся в кресле. К Зан-Зу подошел кандидат № 2, явно обратившийся к ней с какими-то страстными излияниями. Зан-Зу вежливо слушала его. Так же, как в кафе «Небесная гармония», Герсен почувствовал прилив какой-то горячей волны. Похоти? Ревности? Защитного инстинкта? Какова бы ни была природа этого порыва, он заставил Герсена подняться на ноги и подойти к девушке и ее собеседнику.

«Как вам нравится банкет? – с наигранным благодушием поинтересовался Герсен у кандидата № 2. – Чудесный день – еще не холодно, ясное небо. Наварт великолепно умеет устраивать вечеринки – тем не менее, он никого никому не представил. Как вас зовут?»

«У Наварта, несомненно, были причины для такого упущения, – вежливо отозвался тот. – Лучше не снимать маски – ни в прямом, ни в переносном смысле».

«Разумная точка зрения», – согласился Герсен. Повернувшись к Зан-Зу, он спросил: «А ты как думаешь?»

«У меня нет имени – мне нечего скрывать».

Кандидат № 2 предложил: «Почему бы не поинтересоваться точкой зрения Наварта по этому вопросу?»

«Думаю, что это бесполезно. Наварт будет в замешательстве. Он допустил серьезный промах. По-видимому, он надеется способствовать близкому личному знакомству между безличными персонажами маскарада. Разве это возможно? Сомневаюсь. В любом случае, не в той степени интенсивной интимности, на которой, по-видимому, настаивает Наварт».

«Прекрасно, замечательно! – кандидат № 2 начинал раздражаться. – Будьте так добры, оставьте нас наедине. Вы прервали мою частную беседу с этой молодой особой».

«Прошу прощения за вмешательство. Но я и эта особа уже собирались заняться сбором цветов на лугу».

«Вы ошиблись! – настаивал кандидат № 2. – Когда все вокруг носят маски и нарядились арлекинами, очень легко обознаться».

«Даже если я обознался, это только к лучшему – предпочитаю собирать цветы в обществе именно этого обворожительного создания. Вам придется нас извинить».

Кандидат № 2 излучал дружелюбие: «В самом деле, любезнейший! Ваше притворство переходит все границы! Неужели вы не понимаете, насколько бесцеремонно вы нарушаете все правила приличия?»

«Не думаю, что нарушаю какие-либо правила. В таком собрании, где каждый ощущает пульс жизни обнаженными нервами, где среди нас бродит смерть, полезно проявлять уступчивость. Обратите внимание на женщину слева. Судя по всему, она разговорчива и готова обсудить любой интересующий вас вопрос. Почему бы вам не присоединиться к ней и не болтать столько, сколько вам заблагорассудится?»

«Да-да, и она восхищается именно вами, – сухо сказал кандидат № 2. – Чего вы ждете? Идите к ней!»

Герсен повернулся к Зан-Зу: «Похоже на то, что тебе придется выбирать. Болтовня или сбор цветов?»

Зан-Зу колебалась, переводя взгляд с одной маски на другую. Кандидат № 2 устремил на нее пылающий, страстный взор: «Да, выбирай – если здесь можно говорить о каком-либо выборе – между этим развязным нахалом и мной. Выбирай – но, смотри, не ошибись!»

Зан-Зу скромно повернулась к Герсену: «Пойдем собирать цветы».

Кандидат № 2 оцепенел; он бросил взгляд в сторону Наварта, словно собирался призвать поэта на помощь, но передумал и сразу ушел.

Зан-Зу спросила: «Вам действительно хочется собирать цветы?»

«Ты меня узнала?»

«Конечно».

«Нет, мне не хочется собирать цветы – если у тебя нет такого желания».

«О! А тогда чего вы от меня хотите?»

Герсену трудно было ответить на этот вопрос: «Я сам не знаю».

Зан-Зу взяла его под руку: «В таком случае пойдемте собирать цветы, и тем временем, может быть, вы поймете, чего хотите».

Герсен посмотрел вокруг. Кандидат № 2 наблюдал за ними издали. Кандидаты №№ 1 и 3, по-видимому, не обращали внимания ни на Герсена, ни на девушку. Зан-Зу продолжала держать Герсена под локоть; они направились в рощу. По пути Герсен обнял ее за талию; Зан-Зу вздохнула.

Кандидат № 2 резко повел плечами – и этим движением словно отбросил всякую сдержанность. Угрожающе мягкими, размашистыми шагами он пустился вдогонку за Герсеном и девушкой; в руке у него блеснуло небольшое оружие. Дальше – запечатлевшись в сознании Герсена, как в мгновенном снимке – стоял Наварт, глядя на всех троих со смешанным выражением стыда и злорадства.

Герсен поспешно столкнул девушку на землю и спрятался за стволом дерева. Подбежавший кандидат № 2 остановился, повернулся к Зан-Зу и, к величайшему изумлению Герсена, направил дуло лучемета на нее. Герсен выскочил из-за дерева и ударил негодяя по руке; луч энергии опалил почву под ногами, опавшие листья задымились. Два соперника стояли маска к маске, испепеляя друг друга глазами, полными ненависти... Раздался оглушительный свист. Из леса послышался тяжелый топот – к поляне бегом приближались не меньше дюжины жандармов, понукаемых лейтенантом в золотом шлеме и бешено жестикулирующим стариком в парчовом сером плаще.

Наварт высокомерно выступил навстречу полиции: «Что означает это вторжение?»

Старик, грузный и приземистый, подскочил к тощему высокому поэту, размахивая кулаком перед под носом: «Какую чертовщину вы тут устроили, на моей земле? Нахалы, мерзавцы! И голые бабы – скандал, да и только!»

Наварт строго обратился к лейтенанту: «Кто этот старый дурак? Какое право он имеет вмешиваться в частные дела приглашенных на званый ужин?»

Отступив на шаг, старик в парчовом плаще заметил ковер и побледнел: «Мой бесценный шелковый сиккимский ковер! Распластан по земле, под грязными подошвами этих негодяев! И мои кресла, мои неподражаемые кресла из Бахадура! Что еще они украли?»

«Бред! Чепуха! – бушевал Наварт. – Я арендовал эту землю, ковер и мебель! Владелец – барон Каспар Хойлмс, находящийся в настоящий момент в оздоровительном санатории».

«Я – барон Каспар Хойлмс! – возопил старик. – Не знаю, как вас зовут, господин хороший, и не могу узнать вас под этой маской, но с первого взгляда видно, что вы – отпетый мошенник! Лейтенант, выполняйте свой долг! Арестуйте их всех, я настаиваю на тщательном расследовании этого невероятного хулиганства!»

Воздев руки к небу, Наварт выдвинул еще дюжину аргументов с самых различных точек зрения, но лейтенант был неумолим: «Боюсь, мне придется задержать всю компанию. Барон Хойлмс предъявил недвусмысленные обвинения».

Герсен, стоявший в стороне, наблюдал за происходящим с величайшим интересом, одновременно следя за перемещениями кандидатов №№ 1, 2 и 3. Кто бы из них ни был Виолем Фалюшем, сейчас он покрывался холодным пóтом. Будучи арестован и представ перед судом, он больше не смог бы препятствовать удостоверению свой личности.

Кандидат № 1 стоял неподвижно, угрюмый и недовольный; кандидат № 2 лихорадочно оценивал ситуацию, глядя по сторонам. Кандидат № 3 совершенно не беспокоился и даже забавлялся возникшим переполохом.

Тем временем лейтенант схватил Наварта и надел на него наручники, обвиняя поэта в нарушении границ частного владения, в хищении ценного имущества, в попрании нравственных устоев общества и в угрозе физического насилия – последнее объяснялось тем, что старый поэт попытался пнуть барона Хойлмса. Другие жандармы уже загоняли небольшое стадо арлекинов в маскарадных масках и голых девушек в пару приземлившихся на лугу полицейских аэрофургонов с зарешеченными окнами. Кандидат № 2, потихоньку отставший от других, воспользовался буйным поведением Наварта и спрятался за стволом дерева. Герсен окликнул жандармов и указал на него рукой; два жандарма обернулись, заорали, приказывая беглецу вернуться, и тут же направились к нему, чтобы оттащить в фургон. Кандидат № 2 побежал, лавируя между деревьями; когда жандармы стали нагонять его, лес озарили две ослепительные вспышки – и на земле остались два трупа в полицейских мундирах. Кандидат № 2 со всех ног припустил в лес и был таков. Герсен погнался за ним, но, пробежав несколько сот метров, остановился, опасаясь засады.

Сбросив маску, он вернулся бегом к подковообразному буфету на берегу озера, нашел свой плащ, висевший на стойке, и завернулся в него. Вскочив в ялик, он вернулся по озеру на окраину Куссинеса.

Уже через пять минут Герсен был в своем аэромобиле и поднялся в воздух. Он покружил некоторое время над озером, наблюдая за воздушным пространством над городком. Если кандидат № 2 прибыл по воздуху, он должен был тоже взлететь с минуты на минуту. «Тем временем, – подумал Герсен, – к месту происшествия уже собираются другие полицейские воздушные патрули, и человека в костюме арлекина они не оставят в покое. Больше нельзя здесь оставаться». Герсен со всей возможной скоростью полетел обратно в Ролингсхавен.