Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 81 страниц)

Мирон Пач прорычал нечто нечленораздельное. И Герсен, и Отваль сочли целесообразным истолковать его реакцию как согласие. Зейман Отваль откланялся, а Герсен повернулся к инженеру, ответившему вызывающим взглядом. Герсен подавил в себе желание устроить Пачу хорошую взбучку и присел напротив: «Нам тоже нужно приготовиться».

«О каких приготовлениях вы говорите? Как только деньги будут перечислены на наш счет, я намерен выкупить вашу долю акций, даже если на это уйдет все, что у меня есть, до последнего гроша, и спровадить вас в шею из моего бюро!»

«Вы неблагодарны, – заметил Герсен. – Если бы не я, вы все еще сидели бы в изоляторе у Менял».

Пач с сожалением кивнул: «Вы погасили мою задолженность – в своих собственных целях. Каковы эти цели? Не имею ни малейшего представления, но у меня с ними нет ничего общего. Как только деньги появятся в банке, я выкуплю вашу долю. Заплачу любую дополнительную сумму, по вашему усмотрению – в разумных пределах, конечно – и попрощаюсь с вами с неописуемой радостью».

«Пусть будет по-вашему, – пожал плечами Герсен. – Меня не привлекает перспектива оставаться там, где меня не терпят. По моему усмотрению дополнительная сумма составит, скажем, полмиллиона».

Мирон Пач раздул щеки: «С моей точки зрения это вполне приемлемо».

Через полчаса Пач позвонил в местное отделение «Банка Ригеля» и вставил в прорезь видеофона свою кредитную карту. Работник банка подтвердил, что на счет инженера была переведена сумма в 1 181 490 СЕРСов.

«В таком случае, – сказал Пач, – будьте добры, откройте счет на имя Кёрта Герсена». Инженер продиктовал имя Герсена по буквам: «И переведите на его счет, пожалуйста, 500 тысяч СЕРСов».

Деньги были перечислены, после чего Пач и Герсен оба подписали квитанции, распечатанные видеофоном, и зарегистрировали на экране отпечатки больших пальцев правой руки. Мирон Пач повернулся к Герсену: «Вы расписались в получении денег – осталось только скрепить нашими подписями документ, подтверждающий расторжение договора о передаче вам контрольного пакета акций».

Герсен выполнил требование инженера.

«А теперь, – сказал Пач, – будьте любезны, освободите помещения моего конструкторского бюро и больше не возвращайтесь».

«Как вам будет угодно, – вежливо отозвался Герсен. – Наше сотрудничество было конструктивным и динамичным. Желаю вам и вашей фирме всяческого процветания. Напоследок позвольте вам кое-что посоветовать: после того, как форт будет доставлен заказчику, позаботьтесь о том, чтобы вас не похитили снова».

«На этот счет можете не беспокоиться, – по-волчьи осклабившись, заявил Пач. – Недаром я – инженер-конструктор. Я разработал защитный костюм, который оторвет руки и снесет полголовы любому, кто ко мне прикоснется – пусть они только попробуют меня похитить!»

Глава 8

Любимая присказка Раффлза, взломщика-дилетанта:

Деньги часто не нужны,

совесть обойдется:

то, что сделано в штаны,

больше не вернется.

Ночь на планетах Кортежа редко бывает непроглядной. В мирах, занимающих ближайшие к нему орбиты, Голубой Спутник служит небольшой яркой луной; кроме того, вокруг миров Кортежа ночью мерцают как минимум несколько планет-сестер.

На Крокиноле Голубой Спутник становился заметным только в качестве вечерней звезды, причем такое положение вещей должно было продолжаться еще несколько веков в связи с огромной протяженностью орбит всех планет Кортежа и, соответственно, большой продолжительностью периода их обращения – в случае Крокиноля год длится 1642 земных года.

Полночь на Крокиноле была настолько темной, насколько можно было ожидать в этой многонаселенной солнечной системе. В Патрисе, где все еще соблюдались древние «протокольные запреты» белоколпаков, горожане, как правило, рано ложились спать, а те немногие речные рестораны, где эмансипированная молодежь продолжала пьянствовать и веселиться до утра, были сосредоточены главным образом в Новом городе. На улицах Старого квартала, замутненных туманом, наползавшим из эстуария, царил влажный мрак – островком яркого света оставались только окна управления «Конструкторского бюро Пача».

За полчаса до полуночи Герсен тихо шел по опустевшим улицам промышленного района. Голубой Спутник давно скрылся за горизонтом; фонарей здесь почти не было – только редкие шары, окруженные золотистым нимбом тумана, тускло озаряли перекрестки. В прохладном воздухе пахло мокрым кирпичом, причальными доками эстуария, топкими илистыми отмелями, обнаженными отливом – возвращаясь из дальних странствий, местные жители сразу узнавали этот неприятный, но и не слишком сильный аромат тления, характерный для Старого квартала Патриса. Напротив «Конструкторского бюро Пача» находился ряд зданий с высокими остроконечными крышами; перед каждым зданием был устроен глубокий тенистый дворик. Теперь Герсен крадучись перемещался из одного такого темного алькова в другой, приближаясь к косой полосе света, исходившего из открытых ворот отсека B. Приблизившись настолько, насколько, по его мнению, это было целесообразно, Герсен прислонился спиной к плесневеющей кирпичной стене, ослабил крепления различных ремней и застежек, крепивших его оружие, и приготовился ждать. Он надел черную одежду и обувь, выкрасил кожу черным пигментом и даже скрыл блеск белков глаз черными декоративными раковинами. Его неподвижная фигура полностью сливалась с тенями туманной ночи: еще одна зловещая тень.

Герсен взглянул на часы: без пяти полночь. Герсен надел на голову очки ночного видения и надвинул их на глаза: улица мгновенно стала яркой, но брезжащей нереальными нюансами и оттенками – местами негативной, местами позитивной светотенью. Сияние окон конструкторского бюро компенсировалось метахроматическим фильтром – они выглядели, как темные пятна. Герсен внимательно рассмотрел небо, но ничего не заметил.

За минуту до полуночи Мирон Пач вышел на улицу. Два тяжелых лучемета в кобурах демонстративно висели у него на поясе, а на шее инженера был закреплен микрофон – несомненно, настроенный на частоту аварийной полицейской связи. Герсен усмехнулся: Пач приготовился ко всему. Прошла минута. Со стороны колоссальной статуи Мермианы, стоявшей по колено в море, послышалось продолжительное унылое гудение – наступила полночь. В небе появился силуэт грузового воздушного судна. Судно немного опустилось, но повисло высоко над улицей. Глядя вверх через прибор ночного видения, Герсен прищурился и на всякий случай взял на изготовку гранатомет. Воздушным кораблем наверняка управляли люди Хеккуса – Галактика только выиграла бы от их смерти... Но где сам Кокор Хеккус? Герсен выругался, проклиная неопределенность, мешавшую нажать на спусковой крючок.

Приближался небольшой аэромобиль. Нырнув между домами вопреки всем городским правилам воздушного движения, машина приземлилась примерно в сотне шагов от того места, где прятался Герсен. Герсен плотно прижался к стене в темном углу и поднял очки на лоб – размытые очертания и отсутствие правильной перспективы теперь только мешали.

Из аэромобиля вышли двое. Герсен крякнул от досады. Ни один из них не был Зейманом Отвалем, и ни один из них не мог быть Кокором Хеккусом. Оба незнакомца – плотные, приземистые, темнокожие – носили облегающую тело темную одежду и облегающие голову черные капюшоны. Они подошли быстрыми шагами к воротам цеха и заглянули внутрь; один из них сделал повелительный жест. Опустив на глаза очки ночного видения, Герсен взглянул вверх, на грузовое судно. Оно продолжало парить в воздухе. Герсен поднял очки на лоб и снова сосредоточил внимание на двух субъектах, прибывших на аэромобиле. Мирон Пач вышел им навстречу, неубедительно пытаясь придать своей походке уверенность. Он остановился и сказал несколько слов; двое одновременно кивнули, после чего один что-то проговорил в микрофон.

Пач повернулся и подал знак рукой; шагающий форт выполз на улицу – брезентовый чехол колыхался в такт цокающим движениям многочисленных ног. Грузовое судно спустилось ближе. Герсен наблюдал за происходящим, будучи уверен в том, что последовательность событий, начавшаяся с разговора со стариком на Эспланаде в Авенте, теперь закончится ничем к его вящему разочарованию. Пач отступил в освещенный цех, не снимая руки с обоих лучеметов на поясе. Люди в черном игнорировали его; из днища воздушного судна спускался, слегка покачиваясь, продольный брус с кольцевыми кранцами и десятью повисшими на кольцах тросами. Два незнакомца взобрались на хребет шагающего форта и пристегнули тросы крюками к проушинам, выступавшим из прорезей вдоль брезентового чехла. Соскочив на землю, они просигналили, размахивая руками; форт взмыл в ночное небо. Люди в черном быстро вернулись в свою машину, даже не обернувшись в сторону Пача, стоявшего в вызывающей позе и гневно провожавшего их пристальным взглядом. Аэромобиль поднялся над улицей по диагонали и тоже пропал в сумраке ночи; в поле зрения остались только Мирон Пач и его опустевший цех, казавшиеся почему-то одинокими и обездоленными.

Ворота отсека B закрылись, на улице стало темно и пусто. Конечности Герсена затекли от неподвижности, он слегка пошевелился. Ему нанесли поражение, он злился на себя. Почему, по меньшей мере, он не сбил воздушное судно вместе с чудовищным фортом? Вполне может быть, что на борту находился Кокор Хеккус. Даже если он не прилетел сам, разрушение форта привело бы его в ярость и побудило бы к какому-нибудь действию.

Герсен прекрасно знал, однако, почему он не уничтожил шагающий форт. Нерешительность сдержала палец, готовый нажать на спусковой крючок. Герсен страстно стремился столкнуться с Хеккусом лицом к лицу. Кокор Хеккус должен знать, почему он умер, и кто его убил! Увидеть, как он гибнет, обрушиваясь на крыши в охваченном пламенем порождением своего извращенного воображения, было бы неплохо – но недостаточно.

Как и где найти еще одну возможность? Пожалуй, связующим звеном мог послужить Зейман Отваль и его излюбленная гостиница «Халкшир». Герсен выступил из теней на улицу. От него испуганно отскочили три темные фигуры – одна прокричала хриплый приказ; вырвался ослепительный белый луч – Герсен перестал что-либо видеть. Он схватился за оружие – одна из черных фигур бросилась вперед и ударила его по руке; другая раскрутила длинный черный кабель, тут же обвивший плечи Герсена тугой металлической змеей. Еще один металлический удав стянул ему ноги – Герсен пошатнулся и упал. Его тяжелое оружие пнули в сторону, у него из-за пояса выхватили лучемет и нож.

Человек с ярким фонарем приблизился, направил сноп света в лицо Герсену и усмехнулся: «Неплохо! Это партнер, он контролирует капитал».

Герсен узнал холодный, спокойный голос Зеймана Отваля.

«Вы ошибаетесь, – сказал Герсен. – Пач выкупил мои акции».

«Превосходно! Значит, у вас есть деньги».

Осторожные пальцы обыскали Герсена и удалили с его персоны метательный кинжал, пипетку-шприц с быстродействующим анальгетиком и несколько других устройств, очевидно вызвавших у его оппонентов некоторое замешательство. Один из них уважительно произнес: «Прямо-таки ходячий арсенал. Не хотел бы встретиться с ним в одиночку».

«Да... – задумчиво протянул Зейман Отваль. – Странный субъект! Вооружился до зубов, как заправский наемник. Кто он такой, черт его знает... Неважно! Вселенная полнится странными субъектами – достаточно взглянуть на нас самих. Теперь он – наш гость, незачем тратить время на Пача».

Начинало светать. Связанного Герсена затолкнули в багажник; аэромобиль тихо поднялся в воздух и растворился во все еще темном небе Крокиноля.

Через некоторое время Зейман Отваль открыл багажник и заглянул в него: «Вы действительно странный человек, господин Уолл – как бы вас ни звали на самом деле. Увешались всевозможным оружием, будто знаете, как им пользоваться, прятались так хитро и терпеливо, что мы – а хитрости и терпения нам тоже не занимать – даже не подозревали о вашем присутствии. А потом берете и выходите, даже не оглянувшись, на самую середину улицы».

«Непростительная ошибка», – согласился Герсен.

«Непростительную ошибку вы совершили с самого начала, связавшись с Пачем. Это бесполезно отрицать, нам все известно. Тогда как вы должны были бы понимать, что недотепе Пачу никогда не заплатят за форт. Его заставили раскошелиться на станции Менял – теперь ваша очередь. Если вы можете немедленно передать нам 1 681 490 СЕРСов, дело быстро закончится ко всеобщему удовлетворению. Если же вы решили упираться – боюсь, вам придется отправиться в космический отпуск».

«У меня нет таких денег, – возразил Герсен. – Позвольте мне объяснить обстоятельства...»

«Нет, объясняться я с вами не буду. Мне предстоит далекий путь, у меня дел по горло. Если у вас нет денег, придется воспользоваться общеизвестной процедурой».

«Помощью Менял?» – невесело усмехнулся Герсен.

«Именно так. Желаю вам всего наилучшего, господин Уолл – как бы вас ни звали на самом деле. Рад был возможности с вами сотрудничать».

Зейман Отваль удалился, и Герсен больше его не видел. Герсена перевели в космический корабль, где он оказался в компании трех детей, двух молодых женщин, трех женщин постарше и мужчины средних лет – по-видимому, представителей различных богатых семей с планет Кортежа. Шло время – как долго, Герсен не мог знать. Он ел и спал много раз, но в конце концов корабль приземлился – настал знакомый, но, как всегда, тревожный период ожидания, во время которого уравнивалось давление атмосфер, после чего пассажиров-заложников вывели на пустынную поверхность планеты Сасани, загнали в автобус и повезли по ухабистой колее на станцию Менял.

В небольшой аудитории один из служащих Менял провел краткий инструктаж: «Дамы и господа, мы рады вашему прибытию и надеемся, что, пока вы будете гостить на станции, вы попытаетесь отдохнуть, развлечься и приятно провести время. На станции Менял предлагаются те же удобства, что и в любом санатории: мы позволяем гостям общаться в той мере, в какой они понимают необходимость вежливости и соблюдения правил. Мы приветствуем занятия, соответствующие вашим увлечениям и наклонностям, а также некоторые виды спорта, такие, как плавание, шахматы, калинго и теннис, игру на музыкальных инструментах и использование хроматиля. У нас нет возможности разрешать вам длительные прогулки по пересеченной местности, полеты на планерах, бинокли для изучения повадок птиц, участие в марафонских бегах или использование транспортных средств для изучения диких просторов планеты Сасани. Предлагаются помещения шести категорий – от личных номеров люкс класса AA до стандартных изоляторов класса E, непритязательных, но оснащенных всеми основными удобствами. Наша кухня предлагает блюда восьми стандартных категорий, соответствующих наиболее распространенным гастрономическим привычкам народов Ойкумены. Лицам, нуждающимся в более специализированной диете, предоставляются особые кулинарные услуги за дополнительную плату. Мы гордимся тем, что на станции Менял каждый может выбирать для себя вкусную и здоровую пищу, даже если дорогостоящие деликатесы не входят в наше меню.

Наши правила несколько строже тех, что обычно применяются на курортах, и я должен предупредить вас, что попытки совершать в одиночку несанкционированные вылазки в пустыню могут привести к плачевным последствиям. Прежде всего, в пустыне водятся многочисленные разновидности плотоядных насекомых. Во вторых, там нет воды и нечего есть. В третьих, автохтонные обитатели Сасани, покидающие берлоги только по ночам, охотятся на людей и поедают их. В четвертых, мы обязаны защищать интересы наших клиентов, и особо непокорные индивидуумы – которые, к счастью, встречаются редко – могут быть лишены всех привилегий.

Теперь каждый из вас получит анкету. Пожалуйста, укажите предпочитаемые вами класс изолятора и категорию меню. На обороте анкеты приводится также перечень действующих правил. Будьте добры, внимательно их прочтите. Наш обслуживающий персонал вежлив, хотя и держится несколько отстраненно. Служащим станции хорошо платят – пожалуйста, воздерживайтесь от попыток навязывать им чаевые. Мы рассматриваем такие попытки с подозрением и внимательно изучаем побуждения тех, кто предлагает персоналу дополнительное вознаграждение за какие-либо услуги.

Завтра вам предоставят средства установления связи с теми, от кого может ожидаться погашение ваших задолженностей. Это все – благодарю за внимание».

Герсен просмотрел анкету и выбрал изолятор класса B, позволявший пользоваться всеми оздоровительными и развлекательными помещениями станции и в то же время рассчитывать на некоторую уединенность личной жизни. Во время своих странствий Герсен испробовал всевозможные блюда, предлагавшиеся обитателям планет Ойкумены («В том числе сумереченцам», – с иронией подумал он, вспомнив лавочника с улицы Ард), и от природы не был особенно брезглив. Он выбрал «классическую» кухню Альфанора и Запада Земли, предпочитаемую примерно третью населения Ойкумены.

Герсен прочел перечень правил; они не показались ему неожиданными или зловещими, за исключением пункта 19: «Лица, продолжающие проживать на станции по истечении срока погашения их задолженности основными заинтересованными сторонами и, следовательно, относящиеся к категории «имеющихся в наличии», обязаны оставаться в отведенных им помещениях в утренние часы с тем, чтобы их осмотр могли производить независимые скупщики, заинтересованные в выплате задолженностей тех или иных гостей».

В свое время Герсена препроводили в отведенную ему небольшую квартиру, вполне отвечавшую его ожиданиям. В «гостиной» находились рабочий стол, обеденный стол и несколько стульев, на полу – зеленый ковер с черным орнаментом, на стене – полка с периодическими изданиями. Розовато-лиловые стены были украшены оранжевыми «брызгами», а потолок выкрашен в рыжеватый оттенок лисьего меха. В объединенном санитарном узле предусмотрели все обычные удобства; стены, пол и потолок ванной комнаты были отделаны блестящей коричневой плиткой. В комнатушке, называемой «спальней», над узкой кроватью с аскетически тонким матрацем с потолка свешивался ничем не прикрытый инфракрасный радиатор – наподобие тех, что использовались в старомодных сельских гостиницах.

Герсен вымылся, переоделся в приготовленную для него свежевыстиранную одежду, улегся на кровать и стал размышлять о дальнейших возможностях. Прежде всего следовало избавиться от подавленности и позывов к самоуничижению, преследовавших его с того момента, когда его ослепил фонарь Зеймана Отваля. Он слишком давно считал себя неуязвимым, защищенным покровительством судьбы – исключительно в силу повелевавших им побуждений. Пожалуй, таково было его единственное предубеждение: солипсистическая уверенность в том, что пятеро организаторов резни в Монтплезанте, один за другим, неизбежно падут от его руки. Окрыленный этой верой, Герсен пренебрег здравым смыслом и не убил вовремя Зеймана Отваля – за что и поплатился.

Необходимо было реорганизовать структуру мышления. Его прежний подход был самодовольным, доктринерским, дидактическим. Он вел себя так, словно ему было суждено добиться успеха во всех своих начинаниях, словно он был наделен сверхъестественными способностями. «Как я ошибался!» – думал Герсен. Зейман Отваль с подручными поймали и связали его, как ребенка. Отваль настолько презирал Герсена, что не удосужился даже устроить ему допрос и запихнул его в багажник вместе со своей походной сумкой. Тем самым он унизил достоинство Герсена гораздо больше, чем намеревался. Герсен никогда раньше не осознавал масштабы своего тщеславия. «Что ж! – сказал он себе. – Если непревзойденные изобретательность и неукротимость – неотъемлемые черты моего характера, настало время найти им надлежащее применение».

Уже не столь раздраженный – по сути дела, даже несколько насмехаясь над своей серьезностью – Герсен оценил сложившуюся ситуацию. Завтра он мог бы известить Мирона Пача о своем похищении. Это не принесло бы никакой пользы. У Герсена были полмиллиона СЕРСов, выплаченных ему Пачем – первоначально все эти деньги были предоставлены Душаном Одмаром – и примерно семьдесят или восемьдесят тысяч, оставшиеся от денег, унаследованных от деда. Сумма его задолженности была гораздо больше – на миллион СЕРСов больше – того, что он мог заплатить.

Если бы Кокора Хеккуса или Зеймана Отваля – одного и того же человека? – можно было убедить в том, что Герсен и Пач расторгли партнерский договор, бандиты могли бы снова похитить Пача и уменьшить «задолженность» Герсена, сведя ее к сумме, полученной Герсеном за контрольный пакет акций. Но Мирон Пач, если он был человеком хоть сколько-нибудь предусмотрительным, должен был сделать все возможное для того, чтобы избежать повторного похищения. Таким образом, Герсен мог провести на станции Менял месяцы, если не долгие годы. В конце концов комиссионные сборы Менял и расходы на содержание узника начали бы угрожать потенциальной прибыли «спонсора», и сумма «задолженности» была бы уменьшена. Как только она уменьшилась бы до полумиллиона, Герсен мог бы сам себя выкупить – если какой-нибудь независимый скупщик не оценил бы его выше, что было маловероятно.

Таким образом, Герсен мог оставаться на станции Менял в течение неопределенно длительного срока.

Как насчет побега? Герсен никогда не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось бежать от Менял. Даже если человек мог ускользнуть от внимания охраны и обмануть тщательно продуманную систему сигнализации, автоматических камер слежения и лазерных инфракрасных датчиков, куда он мог пойти? Пустыня была смертельна днем, не говоря уже о ночах. Автоматические лучевые пушки предотвращали приземление поблизости каких-либо космических кораблей, способных оказать помощь беглецам. Покидали станцию Менял только те, кого выкупили – или те, кого выносили в гробу. Мысли Герсена непроизвольно вернулись к Алюсс-Ифигении Эперже-Токай, девушке с Тамбера. Она заломила за себя фантастическую цену, десять миллиардов СЕРСов: как скоро Кокор Хеккус накопит достаточно выкупов для того, чтобы купить ее? Приятно было бы выплатить ее «задолженность» и выхватить ее из-под носа Кокора Хеккуса! Бесплодная мечта! Герсен не мог погасить даже собственную «задолженность».

Прозвучал удар гонга, оповещавший о начале ужина. Герсен прошел в трапезную по проложенной между голыми стенами дорожке с шероховатым покрытием из плотно переплетенного стекловолокна – такое покрытие использовалось во всех переходах и коридорах станции Менял. В трапезной – просторном помещении с высоким потолком и стенами, выкрашенными в аскетический серый цвет – «гости» ели за небольшими отдельными столиками; блюда развозили на тележках, то и дело проезжавших мимо столиков. Здесь царила безошибочно тюремная атмосфера, в других помещениях станции Менял не ощущавшаяся столь остро. Герсен затруднялся определить причину этой особенности – возможно, она объяснялась очевидной необщительностью едоков, тем, что они не обменивались сплетнями и шутками. Синтетическая пища отличалась неправильной расцветкой, была плохо приготовлена и раздавалась не слишком щедрыми порциями. Даже Герсен, обычно мало интересовавшийся едой, находил кулинарию Менял неаппетитной. «Если так кормят «гостей» класса B, что подают тем, кто томится в изоляторах низшего класса E?» – спрашивал себя Герсен. Возможно, однако, что разница была невелика.

После ужина наступал так называемый «общий час» – «гостей» выпускали на большой двор, защищенный куполом от пыльного вечернего ветра сасанийской пустыни. Здесь, покончив с вечерней пайкой, собиралось все заключенное население станции Менял – люди скучали, они интересовались новоприбывшими и проверяли, кого и когда уже выкупили. В киоске посреди двора Герсен получил под расписку картонную банку пива и уселся с ней на скамье. На дворе было не меньше двухсот человек: «гости» всех возрастов, представители всевозможных рас – одни просто прогуливались, некоторые играли в шахматы, другие беседовали, но многие, подобно ему самому, сидели на скамьях и угрюмо прихлебывали напитки. Даже дети казались зараженными всеобщей мрачностью, хотя проявляли более заметную тенденцию собираться группами. Среди заключенных можно было заметить примерно два десятка молодых женщин, еще более отстраненных, оскорбленных и молчаливо возмущенных, чем остальные. Герсен рассматривал их с особым интересом: кто из них – пресловутая Алюсс-Ифигения? Если Кокор Хеккус безудержно стремился ее приобрести, она должна была быть выдающейся красавицей – на первый взгляд, ни одна из присутствующих молодых особ не отвечала этому критерию. Неподалеку высокая девушка с поразительно яркими рыжими волосами грустно разглядывала свои длинные тонкие пальцы, каждый сустав которых был окольцован черной металлической втулкой – что свидетельствовало о ее происхождении из Эгинанда на Копусе. Чуть дальше темнокожая девушка небольшого роста, грациозная и привлекательная, пила вино из бумажного стаканчика; невозможно было себе представить, однако, чтобы она оценила себя в десять миллиардов СЕРСов.

Вокруг были и другие женщины, но все они казались либо значительно старше двадцати лет, либо слишком юными, или не отличались особой красотой – только одна девушка, сидевшая на другом конце той же длинной скамьи, которую выбрал Герсен, могла оправдывать восхищенные отзывы Арманда Кошиля. Бледная кожа оттенка чуть потемневшей слоновой кости, ясные серые глаза и правильные черты лица, золотистые русые волосы – все это позволяло назвать ее красавицей, но в ней, пожалуй, не было ничего, что стоило бы десяти миллиардов. Герсен не взглянул бы на нее снова, если бы не заметил слегка надменную посадку ее головы, а также движения серых глаз, говорившие о наблюдательном и расчетливом уме... Нет, несмотря на ясность взора и классические черты античной богини, в ней не было ничего необычайного, ничего немедленно внушавшего пылкую страсть... Двор пересекал, не глядя по сторонам, служащий станции Менял, с которым Герсен разговаривал во время предыдущего визита – Арманд Кошиль. Герсен помрачнел и замкнулся пуще прежнего. «Общий час» закончился; «гости» разбрелись по изоляторам, квартирам и номерам.

Завтрак для новоприбывших – пару кексов, чай и компот – подавали непосредственно в изоляторах. После завтрака Герсена вызвали в здание центрального управления, где он снова встретился с несколькими людьми, прибывшими на станцию Менял вместе с ним.

Через некоторое время объявили его имя. Герсен зашел в кабинет конторского служащего с сердитой физиономией, едва приветствовавшего посетителя небрежным жестом и заученной наизусть речью: «Господин Уолл, будьте добры, присаживайтесь. С вашей точки зрения пребывание на нашей станции – достойная сожаления трагедия. С нашей точки зрения вы – гость, заслуживающий вежливого и достойного обращения. Мы постоянно стремимся к тому, чтобы повышать репутацию нашей организации в глазах общественности, и принимаем с этой целью все возможные практические меры. В качестве вашего спонсора выступает господин Кокор Хеккус. Он требует погашения вашей задолженности в размере 1 681 490 СЕРСов. Теперь я вынужден поинтересоваться, каким образом вы рассчитываете выплатить эту сумму». Служащий ожидающе замолчал.

«Хотел бы я знать, – пожал плечами Герсен. – Это фантастическая, высосанная из пальца цифра».

Служащий кивнул: «Многие из наших гостей находят потребованные за них суммы чрезмерными. Как вам известно, от нас не зависит размер объявленной спонсором задолженности. Мы можем только рекомендовать спонсору умеренность, а гостю – стремление к сотрудничеству. Так что же – можете ли вы обеспечить выплату такой суммы?»

«Нет».

«А ваша семья?»

«У меня нет семьи».

«Друзья?»

«У меня нет друзей».

«Деловые партнеры?»

«Нет».

Служащий вздохнул: «Тогда вам придется оставаться здесь, пока не будет удовлетворено одно из следующих условий. Спонсор может уменьшить сумму задолженности таким образом, чтобы вы могли ее погасить. Через пятнадцать дней после того, как заинтересованным в вашем освобождении сторонам будет предоставлена первая возможность погасить вашу задолженность, вы будете отнесены к категории «лиц, имеющихся в наличии», после чего затребованная спонсором сумма может быть выплачена любой стороной, под опеку которой вы будете переданы. По прошествии некоторого времени, если наши сборы за питание и проживание не будут регулярно оплачиваться, мы будем вынуждены передать вас под опеку любого независимого посетителя станции, готового возместить расходы Менял. Что вы можете сказать по этому поводу?»

«У меня нет названной суммы. И мне не с кем связаться».

«Мы сообщим об этих обстоятельствах вашему спонсору. Желаете ли вы назвать сумму, которую вы могли бы предложить в счет вашей задолженности?»

«Примерно полмиллиона», – неохотно ответил Герсен.

«Мы сообщим об этом спонсору, – повторил служащий. – Тем временем, господин Уолл, надеюсь, что вы найдете пребывание на нашей станции не слишком неприятным».

«Благодарю вас».

Герсена отвели обратно в его квартиру и вскоре, когда наступило время обеда, выпустили в трапезную.

Во второй половине дня он мог бесплатно пользоваться помещениями станции, предназначенными для «отдыха и развлечения гостей». Развлекаться можно было не занимавшими слишком большое пространство спортивными и прочими играми, а также различными ремеслами; Герсен мог упражняться в гимнастическом зале и плавать в бассейне. Или же он мог оставаться в своей квартире. Посещение изоляторов и квартир других «гостей» запрещалось.

Прошло несколько дней. Отходя от киоска с картонной банкой пива, Герсен почти столкнулся с Армандом Кошилем, расписание работы которого, по-видимому, требовало, чтобы он время от времени проходил по двору станции, заполненный «гостями» во время «общего часа». Кошиль вежливо извинился и сделал шаг в сторону, после чего с недоумением обернулся, глядя на Герсена.

Герсен мрачно усмехнулся: «С тех мор, как мы встретились в последний раз, многое изменилось».

«Мягко говоря! – заметил Кошиль. – Я хорошо вас помню. Господин Гассун, кажется? Гриссон?»

«Уолл, – поправил его Герсен. – Ховард Уолл».

«Да-да, конечно: господин Уолл, – Кошиль недоуменно покачал головой. – Пути нашей судьбы неисповедимы, не правда ли? Но мне пора идти. Нам не разрешают болтать с гостями».

«Скажите мне одну вещь. Насколько приблизился Кокор Хеккус к накоплению десяти миллиардов?»

«Насколько мне известно, существенно. Этот процесс вызывает на станции всеобщее любопытство – никто никогда еще не погашал задолженность таких размеров».