Текст книги "Князья тьмы. Пенталогия"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 81 страниц)

* * *

За гостиницей приглашенных ожидал длинный омнибус на шести пузырчатых колесах, под балдахином из светло-розового шелка. Обмениваясь ироническими замечаниями и шутками, гости – одиннадцать мужчин и десять женщин – забрались в кузов и расселись на скамьях с подушками из пурпурного атласа. Омнибус прогромыхал по мосту через канал и направился на юг; Кухила с ее высотными домами осталась позади.

Целый час гости ехали мимо аккуратных, ухоженных ферм и садов в направлении далекой гряды лесистых холмов; строились всевозможные предположения по поводу местонахождения Дворца Любви. Хайген Грот решился даже засунуть голову в переднюю кабину и задать вопрос водительнице – той самой костлявой фурии в коричневой униформе с черными нашивками. Получив весьма выразительный, но бессодержательный ответ, изготовитель туалетного оборудования вернулся на сиденье, удрученно ухмыляясь и покачивая головой. Вверх на холмы забирался омнибус, под высокими зонтичными деревьями с блестящими черными стволами и дисковидными листьями, зелеными сверху и желтыми снизу. Откуда-то издали доносилось мелодичное уханье древесных существ; гигантские белые мотыли бесшумно порхали в лесной тени, становившейся все влажнее, все сильнее пропитанной едковатым запахом лишайника и кустарника с большими ворсистыми листьями. На гребне холма дорога вырвалась в ослепительно залитое солнечным светом пространство: впереди раскинулся бескрайний синий океан. Омнибус нырнул вниз по прямому крутому спуску и остановился у причала. Здесь гостей ждала большая яхта со стеклянным корпусом, синими палубами и надстройкой из белого металла. Четыре стюарда в темно-синих униформах с белыми отворотами помогли приглашенным выйти из омнибуса и провели их в здание из белых коралловых блоков, где их попросили переодеться в белые костюмы яхтсменов, веревочные сандалии и свободные панамы из белого льняного полотна. Друиды энергично протестовали, ссылаясь на ритуальные запреты. В конечном счете друиды-мужчины надели белые брюки и пиджаки, друидессы – белые юбки и блузы, но все они наотрез отказались расстаться с черными капюшонами и взошли на борт яхты, по-прежнему натянув их на головы.

Уже начинался закат: яхта должна была сняться с якоря только утром. Пассажиры собрались в салоне, где им подали коктейли, приготовленные на земной манер, а через некоторое время и ужин. Юные друиды, Хьюл и Биллика, немного ослабили завязки своих капюшонов, чем заслужили нагоняй от старших.

После ужина три молодых человека, Марио, Танзель и Этуэн, отправились играть в теннис с Тральей и Морнис. Друзилла безутешно сгорбилась рядом с Навартом, завязавшим исключительно странный разговор с друидессой Лейдигой. Герсен сидел поодаль и наблюдал, молчаливо размышляя о сравнительной вероятности различных вариантов развития событий и пытаясь определить, какую роль ему следовало играть в отношении тех или иных спутников. Время от времени Друзилла, сидевшая напротив, с другой стороны салона, тоскливо поглядывала на него. Она явно боялась того, что ей грозило во Дворце Любви. «И не без оснований!» – подумал Герсен. Но он не мог придумать никакого способа подбодрить ее. Танцовщица Зули, гибкая, как белый угорь, прогуливалась по палубе в компании Торраса да Носса. Скебу Диффиани с планеты Квантик стоял у поручня, погруженный в никому не понятные мысли, свойственные его племени, и время от времени бросал презрительный взгляд на проходивших мимо танцовщицу и композитора.

Биллика робко подошла поговорить с Друзиллой; к ним присоединился Хьюл, явно находивший Друзиллу привлекательной. Биллика слегка порозовела – она попробовала вино. Она искусно поправила свой капюшон так, чтобы стали видны ее курчавые светло-коричневые волосы – что не ускользнуло от внимания друидессы Лейдиги, которая, однако, оказалась не в силах прервать разговор с Навартом.

Маргари Льевер болтала с Хайгеном Гротом и его подругой Дорани, но Дорани скоро соскучилась и пошла гулять по палубе, где, к раздражению Хайгена Грота, к ней присоединился Леранд Вибль.

Друиды первыми отправились спать; за ними последовали Хайген Грот и Дорани.

Герсен вышел на палубу и взглянул на небо, где пылали звезды скопления Сирнесте. На юге и на востоке ритмично вздымались воды безымянного океана. Неподалеку, облокотившись на поручень, продолжал стоять Скебу Диффиани, глядя на тот же океан... Герсен вернулся внутрь. Друзилла уже ушла к себе в каюту. На прилавке буфета стюарды расставляли закуски ассорти – копчености, сыры, жареную птицу, заливное – а также коллекцию вин и крепких напитков.

Зули о чем-то тихо говорила с Торрасом да Носса. Маргари Льевер теперь сидела одна, с неопределенной улыбкой на лице – разве она не находилась в мире сбывшейся мечты? Наварт успел порядком нализаться и расхаживал вокруг решительно пошатывающимися шагами в поисках возможности устроить сцену. Но все остальные вели себя безмятежно и не подавали ему никакого повода придраться. В конце концов Наварт махнул рукой и ушел спать. Еще раз посмотрев по сторонам, Герсен последовал его примеру.

* * *

Герсена разбудила килевая и бортовая качка. Еще только светало – косые лучи восходящего солнца проникали в каюту сквозь стеклянную секцию корпуса над ватерлинией; ниже бурлила и проносилась прочь темно-синяя вода, еще остававшаяся в тени.

Герсен оделся, вышел в салон и обнаружил, что встал с постели первый. Береговая полоса виднелась километрах в семи по правому борту – узкий пляж с лесистой прибрежной полосой, переходившей в пологие холмы, с намеком на лиловые тени гор за горизонтом.

Герсен подошел к буфету и выбрал закуски на завтрак. Пока он ел, стали появляться другие гости, и через некоторое время в салоне сидела уже вся компания, поглощавшая жареные хлебцы и пирожные, согревавшая желудки горячим кофе и чаем, наслаждавшаяся видом и легким проворным движением яхты.

Покончив с завтраком, Герсен вышел на палубу, где к нему присоединился Наварт, в белом костюме яхтсмена выглядевший перезрелым щеголем. Начинался ясный день: солнечный свет блестел на синих волнах, и только над горизонтом парили белые облака. Наварт сплюнул в воду, взглянул на солнце, на небо, на море: «Так начинается наш путь – так он должен начаться: чисто, невинно».

Герсен хорошо понял, о чем говорил поэт, но не высказал никаких замечаний.

Наварт заговорил снова, еще более мрачным, безнадежным тоном: «Каково бы ни было ваше мнение о Фогеле, свое дело он знает хорошо».

Герсен изучал золоченые пуговицы на своей куртке – судя по всему, это были действительно пуговицы. В ответ на удивленный взгляд Наварта он спокойно пояснил: «В пуговицы и запонки нередко вставляют миниатюрные микрофоны и видеокамеры».

Наварт хрипло рассмеялся: «Маловероятно! Вполне может быть, что Фогель на борту, но подслушивать он не станет. Он слишком боится услышать что-нибудь неприятное. Это испортит ему всю затею».

«Так вы думаете, что он здесь, на яхте?»

«Как пить дать! Стал бы он пропускать такой случай позабавиться? Ни за что! Но кто из них – Фалюш?»

Герсен задумался: «Не вы и не я. Не друиды. И не Диффиани».

«Вибль – тоже нет, он человек совсем другого типа, слишком свежий, рассудительный, округлый. Композитор да Носса? Вряд ли, хотя он мог бы им притвориться, если бы очень постарался. Он мог бы притвориться и одним из друидов. Нет, скорее всего нет».

«Тогда остаются трое. Высокие и темноволосые».

«Танзель, Марио, Этуэн. Кто-то из них – несомненно».

Они повернулись, чтобы рассмотреть упомянутых троих гостей. Танзель стоял на носу, глядя в открытый океан. Этуэн сидел, развалившись в шезлонге на палубе, и развлекал разговором Биллику, жмурившуюся от смущения и удовольствия. Марио, явившийся в салон последним, только что покончил с завтраком и как раз выходил на палубу. Герсен пытался сравнить внешность каждого из них с тем, что помнил о Виоле Фалюше. Каждый из них вел себя напряженно, но элегантно, каждый мог быть «кандидатом № 2», длинноногим убийцей в костюме арлекина, сбежавшим с вечеринки Наварта.

«Любой из них может быть Фалюшем», – сделал тот же вывод Наварт.

«А как насчет Зан-Зу – Друзиллы – как бы ее ни звали?»

«Она обречена», – Наварт возвел руки к небу и быстро отошел в сторону.

Герсен взглянул в сторону Друзиллы – и решил подумать о том, что можно было бы для нее сделать. Девушка стояла и говорила с Хьюлом, подростком-друидом, в порыве возбуждения забывшим о том, что ветер сдул капюшон с его головы. «Приятный, серьезный паренек, – подумал Герсен. – Он относится к женщинам с внутренним напряжением, которое женщины в конечном счете находят соблазнительным». В самом деле, Друзилла смотрела на подростка с некоторым интересом. Друидесса Вюста прокаркала приказ: Хьюл поспешно натянул капюшон на макушку и ускользнул из поля зрения.

Герсен подошел к Друзилле – та встретила его тревожным, но приветственным взглядом.

«Ты удивилась, увидев нас в гостинице?» – спросил Герсен.

Она кивнула: «Не ожидала, что когда-нибудь увижу вас снова». Немного поколебавшись, она посмотрела Герсену прямо в глаза: «Что со мной будет? Почему мне придают такое значение?»

Все еще испытывая сомнения по поводу потайных микрофонов, Герсен выразился осторожно: «Не знаю, что с тобой будет. Постараюсь тебя защитить, если у меня это получится. Тебе придается большое значение, потому что ты очень похожа на девушку, которую когда-то любил Виоль Фалюш, и которая отвергла его с презрением. Фалюш может быть на борту этой яхты; вполне возможно, что он – один из пассажиров. Будь осторожна – предельно осторожна!»

Друзилла испуганно разглядывала людей на палубе: «Кто из них?»

«Ты помнишь человека, который приставал к тебе на банкете Наварта?»

«Помню».

«Это был Фалюш. Сторонись пассажиров, которые выглядят и ведут себя, как тот человек».

Друзилла поморщилась: «Я не знаю, как быть предельно осторожной. Я не хочу быть собой, я хочу быть кем-нибудь другим!» Она опасливо оглянулась: «А вы не можете меня отсюда увезти?»

«Не сейчас».

Друзилла закусила губу: «Почему именно я? Чем я провинилась?»

«Я мог бы ответить на твой вопрос, если бы знал, кто ты такая. Но я даже не знаю, как тебя зовут. Зан-Зу? Друзилла Уэйлс? Джераль Тинзи?»

«Все это выдумки Наварта», – печально сказала девушка.

«Так как же тебя зовут, на самом деле?»

«Я не знаю!»

«У тебя нет никакого имени?»

«Бармен в салуне у причала называл меня «Пугалом»... Но так, конечно, нельзя называться. Пусть меня зовут «Друзилла Уэйлс». Чем не имя?» Девушка пытливо взглянула на Герсена: «Ведь вы не журналист?»

«Я – Генри Лукас, человек, одержимый одной идеей. И мне не следует тебе слишком много говорить. Ты понимаешь, почему».

Лицо Друзиллы, на мгновение оживившееся, снова стало неподвижным: «Пусть будет по-вашему».

«Попробуй ненавязчиво узнать, кто из пассажиров – Виоль Фалюш, – сказал Герсен. – Он захочет, чтобы ты его любила. Если ты его не полюбишь, он будет скрывать свой гнев, но ты можешь угадать его раздражение по какому-нибудь признаку – достаточно взгляда, угрозы, выражения лица. Или, например, он может флиртовать с какой-нибудь другой женщиной, и в то же время наблюдать за твоей реакцией».

Друзилла с сомнением поджала губы: «Я не слишком разбираюсь в людях».

«Сделай все, что сможешь. Но будь осторожна! Не навлекай на себя беду. Вот идет Танзель».

«Доброе утро, доброе утро!» – приветливо произнес красавец Танзель. Обратившись к Друзилле, он сказал: «Вы выглядите так, словно только что скончался ваш лучший друг. Но это невозможно – по меньшей мере пока на борту нахожусь я, Гарри Танзель. Развеселитесь! Мы плывем во Дворец Любви!»

Друзилла кивнула: «Я знаю».

«Самое место для красивой девушки. Я хотел бы сопровождать вас при осмотре достопримечательностей Дворца – если мне удастся отвадить конкурентов».

Герсен рассмеялся: «Не опасайтесь конкуренции с моей стороны. Я не могу отвлекаться от профессиональных обязанностей, даже если бы захотел».

«Вы собираетесь работать? Во Дворце Любви? Надо полагать, вы фанатик-аскет?»

«Не более чем журналист. Все, что я вижу и слышу, может быть опубликовано в «Космополисе»».

«Только не упоминайте в журнале мое имя! – изобразил притворный испуг Танзель. – Когда-нибудь мне придется жениться, а такого рода известность подобна несмываемой краске».

«Я учту ваши пожелания», – пообещал Герсен.

«Прекрасно! Пойдемте, прогуляемся, – Танзель взял Друзиллу под руку. – Утренний моцион вам пойдет на пользу. Пятьдесят раз вокруг палубы!»

Они ушли. Оглянувшись на секунду, Друзилла бросила на Герсена последний загнанный взгляд.

Под боком, как из-под палубы, возник Наварт: «Один из них. Это он?»

«Не знаю. Но он энергично взялся за дело».

* * *

Три дня яхта бороздила солнечные моря – Герсен приятно провел это время, несмотря на то, что гостил у человека, которого намеревался убить. Посреди океана, в отрыве от всего мира, время проходило легко, действительность чем-то напоминала сон, и характерные черты каждого человека становились более выпуклыми, более значительными, чем в повседневной жизни. Предрассудки забывались, напряжения разряжались: Хьюл сдвинул капюшон на спину, а затем вообще от него избавился; Биллика сделала то же самое, но осторожнее и позже, после чего танцовщица Зули, напустив на себя комически строгий вид, поинтересовалась, не желает ли Биллика воспользоваться ее познаниями в парикмахерском деле. Поколебавшись, Биллика со вздохом решила пуститься во все тяжкие и согласилась. Зули принялась работать ножницами, подчеркивая бледное изящество и большие темные глаза девушки; результат восхитил всех мужчин на борту. Друидесса Лейдига отозвалась гневным возгласом; друидесса Вюста неодобрительно прищелкнула языком; друиды-мужчины были неприятно поражены. Но все остальные уговорили их не устраивать девушке взбучку. Атмосфера стала настолько непринужденной и веселой, что друидесса Лейдига в конце концов не удержалась и стала смеяться над выходками Наварта, и Биллика сумела незаметно ускользнуть от присмотра. Вскоре после этого друидесса Лейдига позволила ветру сбросить на спину свой капюшон, а через некоторое время то же самое случилось с друидом Дакау. Друид Прюитт и друидесса Вюста, однако, строго соблюдали ритуальные правила приличия, но терпели распущенность других, лишь иногда бросая неодобрительные взгляды или язвительно что-то бормоча.

Тралья, Морнис и Дорани, заметив, что все внимание сосредоточилось на младших представительницах их пола, стали проявлять кипучий энтузиазм и заразительную бесшабашность – ни одна из них явно не собиралась отвечать упреками или поучениями на галантные любезности.

Каждый день, после полудня, паруса убирали, и яхта дрейфовала посреди океана. Все желающие могли нырять, бросаясь в чистую воду, а остальные спускались вниз, чтобы наблюдать за ними через прозрачные стенки корпуса. Купаться отказывались, разумеется, друиды, а также Диффиани (вообще не участвовавший ни в каких забавах или разговорах – он только ел и пил), Маргари Льевер, признавшаяся, что она боится глубокой воды, и Хайген Грот, не умевший плавать. Остальные – даже Наварт – надели плавательные костюмы, предложенные командой яхты, и плескались в теплом океане.

Вечером второго дня, когда уже сгустились сумерки, Герсен отвел Друзиллу на носовую палубу, старательно воздерживаясь от любых интимных прикосновений, способных возбудить ярость Фалюша, если он за ними наблюдал. Друзилла, по-видимому, не считала нужным сдерживаться, и Герсен понял, почувствовав укол в сердце, одновременно скорбный и сладостный, что девушка в какой-то мере увлеклась его персоной. Герсен, подверженный естественным страстям не меньше любого другого человека, боролся со своими побуждениями. Даже если он уничтожит Виоля Фалюша, к чему привела бы его связь с этой девушкой? В суровом будущем, которое он себе уготовил, не было места для Друзиллы. Тем не менее, искушение оставалось. Друзилла, с ее мрачноватой замкнутостью, внезапно озарявшейся вспышками радости, была обворожительна... Но обстоятельства не позволяли распускаться, и Герсен свел разговор к самым насущным вопросам. Друзилла не заметила ни в ком из ухажеров никаких знакомых признаков. Марио, Этуэн, Танзель – все они окружали ее постоянным вниманием. Подчиняясь инструкциям Герсена, она не проявляла особого расположения ни к одному из троих. Пока они стояли на носу, любуясь закатом, к ним уже приблизился Марио. Через несколько секунд Герсен извинился и продолжил прогулку в одиночку. Если Марио был Фалюшем, не следовало провоцировать его враждебность. Если же он не был Фалюшем, настоящий Виоль Фалюш, наблюдая со стороны, мог удостовериться к своему удовлетворению в том, что Друзилла не предпочитала кого-либо из пассажиров.

Утром четвертого дня яхта лавировала среди небольших островов, покрытых буйной растительностью. В полдень яхта приблизилась к континентальному берегу и потихоньку причалила. Плавание закончилось. Пассажиры с сожалением сошли на берег; многие то и дело оборачивались, а Маргари Льевер даже откровенно расплакалась.

В здании за причалом гостям выдали новую одежду. Мужчинам предложили свободные бархатные рубахи мягких, исключительно насыщенных цветов – мшистого зеленого, кобальтового синего, темно-каштанового – и столь же свободные черные бархатные бриджи, подвязанные под коленями алыми лентами. Женщины получили блузы примерно того же покроя, что и мужские рубахи, но побледнее, с юбками в полоску соответствующих оттенков. Всем выдали также мягкие бархатные береты – квадратные, свободные, с интригующими кисточками.

Когда все гости переоделись и собрались, им подали легкий обед, после чего их усадили в огромный деревянный фургон на шести колесах, расписанных зелеными и золотыми спиралями, под темно-зеленым балдахином на витых стойках из красивого темного дерева.

Самоходный фургон тронулся по прибрежной дороге. Ближе к вечеру колея повернула в сторону от моря; их окружили округлые холмы, усеянные цветами, и океан скрылся из виду.

Вскоре стали попадаться деревья, высокие и одинокие, очень похожие на земные, но, пожалуй, туземного происхождения; затем деревья стали расти группами и рощами. В сумерках фургон остановился у одной из таких рощ. Гостей провели к дортуару, устроенному в кронах деревьев и представлявшему собой многочисленную группу небольших бунгало из плетеных прутьев, соединенных шаткими раскачивающимися мостками. Ужин подали на земле, при свете огромного трескучего костра. Вино сегодня казалось крепче обычного – или, может быть, все были не прочь выпить. Снова каждый казался интереснее и значительнее, чем в обыденной жизни, как будто во всей Вселенной не было никого, кроме этой компании пирующих. Опорожнялись бокалы, провозглашались тосты – в том числе «за здоровье хозяина-невидимки». Имя Виоля Фалюша не произносилось.

Появилась труппа музыкантов со скрипками, гитарами и свирелями; они исполняли диковатые, завывающие мелодии, от которых сильно бились сердца и кружились головы. Зули вскочила на ноги и исполнила импровизированный танец, дикостью и самозабвенностью не уступавший музыке.

Герсен заставил себя протрезветь; именно в такие минуты было важнее всего вести наблюдение. Он видел, как Леранд Вибль что-то прошептал на ухо Биллике, после чего они потихоньку отошли в сторону и скрылись в ночных тенях. Друиды и друидессы были полностью поглощены музыкой – они откинули головы назад и полузакрыли глаза. Кроме Герсена, исчезновение Леранда и Биллики заметил только Хьюл. Он задумчиво посмотрел вслед этой парочке, после чего подкрался к Друзилле и прошептал ей на ухо несколько слов.

Друзилла улыбнулась. Бросив быстрый взгляд в сторону Герсена, она что-то тихо ответила. Хьюл разочарованно кивнул, уселся поближе к ней и через некоторое время обнял ее за талию.

Прошло полчаса. По-видимому, только Герсен заметил, что Вибль и Биллика снова присоединились к компании; глаза Биллики ярко горели, ее губы стали мягкими и влажными. Уже через несколько секунд друидесса Лейдига вспомнила о девушке, стала беспокойно оглядываться и сразу нашла ее – Биллика сидела неподалеку. Что-то было не так, что-то изменилось: Лейдига это чувствовала, но не замечала ничего, к чему могла бы придраться. Ее подозрения утихли, и она вернулась к созерцательному наслаждению музыкой.

Герсен наблюдал за Марио, Этуэном и Танзелем. Они сидели в компании Тральи и Морнис, но их взгляды то и дело устремлялись в сторону Друзиллы. Герсен прикусил губу. Судя по всему, Виоль Фалюш – если он действительно присутствовал среди гостей – не намеревался раскрывать свое инкогнито...

Вино, музыка, пламя костра – Герсен откинулся назад, опираясь на локоть; он испытывал странное ощущение – острое осознание отсутствия ясности в голове. Кто из всей группы был трезвее всех, бдительнее всех? Таким должен был быть Виоль Фалюш! Но Герсен не видел никого, кто казался бы расслабленным меньше остальных. Друид Дакау заснул. Друидессы Лейдиги нигде не было видно. Скебу Диффиани тоже исчез. Герсен усмехнулся и уже нагнулся было к Наварту, чтобы поделиться этим забавным наблюдением, но передумал. Костер превратился в груду тлеющих углей; музыканты, продолжая играть все тише, растворились в ночи, как порождения сна. Гости стали подниматься и расходиться по качающимся мосткам к своим плетеным бунгало. Если кто-то еще решил с кем-то ночевать, если были назначены свидания, Герсен пребывал по этому поводу в полном неведении.

Утром гости собрались на завтрак и обнаружили, что фургон уехал; все интересовались тем, какое средство передвижения им предложат теперь. После завтрака стюард указал на лесную тропу: «Мы пойдем туда. Мне поручили вас провожать. Если вы готовы, предлагаю отправиться в путь – придется долго идти, до самого вечера».

Пораженный Хайген Грот спросил: «Что вы имеете в виду – нам придется идти пешком?!»

«Именно так, лорд Грот. Наш пункт назначения доступен только пешим ходом».

«Не ожидал, что придется пыхтеть и потеть! – пожаловался изготовитель туалетного оборудования. – Я думал, что во Дворец Любви, раз уж нас пригласили, всю компанию доставят на аэромобилях».

«Я всего лишь служащий, лорд Грот. Маркграф не объясняет мне, почему вещи делаются так или иначе».

Грот отвернулся – он был недоволен. Но у него не оставалось выбора. Через некоторое время он развеселился и первым затянул ритмичную песню, под которую когда-то маршировал с другими студентами, когда учился в колледже Люблинкена.

Тропа вилась по лугам и рощам, переваливая через пологие холмы. Они пересекли обширный луг, вспугнув при этом стаю белых птиц, после чего спустились по долине к озеру, где их ждал приготовленный обед.

Стюард не позволил им отдыхать слишком долго: «Нам все еще далеко идти, но торопиться не следует, чтобы не утомлять дам».

«Я уже утомилась! – отрезала друидесса Вюста. – И больше не сделаю ни шагу!»

«Желающие могут вернуться, – отозвался стюард. – Тропу хорошо видно, и, если потребуется, расставленные вдоль нее служащие окажут вам помощь. Тем временем, остальным пора продолжать путь. Во второй половине дня поднимается ветер».

Действительно, по озеру пробежала рябь – налетел легкий порыв прохладного ветерка; западный небосклон затянуло перистыми облаками.

Друидесса Вюста решила-таки идти со всеми, и компания побрела по тропе, огибавшей озеро. Через некоторое время тропа повернула вверх по склону и углубилась в лес, напоминавший парк из высоких деревьев, утопавших основаниями стволов в высокой траве. Гости шагали дальше и дальше; ветер подгонял их в спину. Когда солнце стало заходить за далекий горный хребет, они остановились; им подали чай с пирожными. После этого гости сразу продолжили путь; ветер налетал порывами, вздыхая в лесных кронах.

Солнце зашло в горах; компания продвигалась гуськом через сырую чащу, после захода солнца казавшуюся темной и угрожающей.

Теперь они шли гораздо медленнее – женщины постарше устали, хотя жаловалась только друидесса Вюста. Друидесса Лейдига продолжала шагать с мрачной сосредоточенностью, а Маргари Льевер привычно улыбалась, хотя ее улыбка стала несколько натянутой. Хайген Грот погрузился в угрюмое молчание, лишь время от времени обмениваясь с Дорани короткими резкими замечаниями.

Лес казался бесконечным; ветер, теперь уже ощутимо холодный, завывал, раскачивая вершины деревьев. Горы окутались сумерками; наконец компания выбралась на прогалину, где темнело хаотичное строение из бревен и камня – охотничья дача. В окнах мерцали желтые огни, из трубы струился дым; внутри должно было быть тепло, сытно и весело.

Так и оказалось. Поднявшись по каменным ступеням на крыльцо, усталые путники зашли в просторный приемный зал под потолком с бревенчатыми перекладинами, с яркими коврами на полу и ревущим пламенем в камине. Некоторые облегченно опустились в глубокие кресла, другие сразу прошли в номера, чтобы освежиться. Снова им выдали новую одежду: мужчинам – черные брюки и короткие жилеты с темно-коричневыми кушаками; женщинам – длинные черные платья со шлейфами, а также белые и коричневые цветы для украшения волос.

Вернувшись в приемную, те, кто уже помылся и переоделся, вызвали зависть сидевших, все еще изможденных и грязных; через некоторое время все остальные тоже приняли душ и переоделись в новую темную одежду.

Подали глинтвейн, а вскоре после этого сытный охотничий ужин – гуляш, хлеб с сыром и красное вино – позволил всем забыть о тяготах утомительного похода.

Утолив голод, гости собрались у камина, пробуя крепкие настойки, и теперь разговор стал храбрым и громким – все строили предположения относительно местонахождения Дворца Любви. Наварт встал в театральную позу перед камином. «Это очевидно! – громко объявил он звенящим голосом. – Разве нет? Неужели никто не понимает, и только дряхлый поэт Наварт способен узреть свет истины?»

«Говори, Наварт! – воскликнул Этуэн. – Открой нам тайну своего прозрения! Зачем алчно наслаждаться в одиночестве преимуществами интуиции?»

«У меня никогда не было такого намерения – все знают то, что знаю я, все чувствуют то, что ощущаю я. Мы прошли полпути. Здесь нас покидают беспечность, изобилие, спокойная непринужденность. Суровый ветер подгонял нас в спину по дороге через лес. Мы нашли убежище в Средневековье!»

«Не жонглируйте загадками, старина Наварт! – шутливо возмутился Танзель. – Говорите так, чтобы вас можно было понять!»

«Те, кто могут меня понять, поймут; те, кто не могут, никогда меня не поймут. Но все предельно ясно. Он знает, он знает!»

Друидессе Лейдиге не терпелось разгадать головоломку; она обиженно спросила: «Кто знает? Знает что?»

«Кто мы все, как не ходячие нервы? Мастер своего дела знает, как один нерв соприкасается с другим!»

«Говорите за себя», – обронил Диффиани.

Наварт отмел возражение характерным экстравагантным жестом: «Он тоже поэт. Не кто иной, как я, его учил! Каждый прилив душевной боли, каждый мучительный позыв тоскующего ума, каждый шорох крови в ушах...»

«Наварт! Наварт! – со стоном прервал его Вибль. – Довольно! Или, по меньшей мере, говорите о чем-нибудь другом. Все мы оказались здесь, на этой странной старой даче в дремучем лесу – где, как не здесь, должны водиться призраки и домовые?»

Друид Прюитт назидательно произнес: «Наше предание таково: каждый мужчина, каждая женщина – семя будущей жизни. Когда наступает посевная пора, человек погружается под покров земли и прорастает древесным побегом. У каждого своя, особая душа, из каждого вырастает свое, особое дерево. Мы преображаемся, становясь березами и дубами, лавенгарами и черными панеями...»

Так продолжалась эта беседа. В молодых людях еще остался избыток энергии; они отправились изучать закоулки ветхой дачи и увлеклись игрой в прятки в длинном полутемном зале с янтарно-желтыми шторами, раздувающимися от ветра, сквозившего через оконные щели.

Друидесса Лейдига вертела головой – ее беспокоило отсутствие Биллики. В конце концов, с трудом поднявшись на ноги, она пошла ее искать, заглядывая то в одно помещение, то в другое; через некоторое время она привела назад приунывшую девушку. Лейдига что-то пробормотала на ухо друидессе Вюсте; та вскочила и поспешила в соседний зал. Через несколько секунд Вюста вернулась в сопровождении угрюмо молчавшего Хьюла.

Еще через три минуты в салон зашла Друзилла. Ее лицо раскраснелось, глаза сверкали злорадным весельем. Длинное черное платье шло ей необычайно; она никогда не выглядела лучше. Друзилла пересекла гостиную и присела рядом с Герсеном.

«Что случилось?» – поинтересовался он.

«Мы играли в длинном зале. Я спряталась вместе с Хьюлом и следила, как вы советовали, за тем, кого это будет раздражать больше всех».

«И что же?»

«Не знаю. Марио говорит, что меня любит. Танзель смеялся, но он был заметно раздосадован. Этуэн молчал и не хотел на меня смотреть».

«Чем вы занимались? Что их так раздражало? Не забывай, что дразнить и унижать людей опасно!»

Уголки рта Друзиллы опустились: «Да, я забыла. Мне нужно бояться... И я на самом деле боюсь, когда об этом вспоминаю! Но вы не дадите меня в обиду, правда?»

«Сделаю все, что смогу».

«Вы сможете. Я знаю, что вы сможете».

«Надеюсь, что так... Что же вы делали? На что так разозлились Танзель и Этуэн?»

«Ничего особенного. Мы с Хьюлом сидели у окна, на старом диване, повернутом спинкой к залу. Хьюл хотел меня поцеловать, и я ему позволила. Друидесса нас нашла и стала угрожать Хьюлу ужасными наказаниями. А меня она по-всякому обзывала: «Шлюха! Нимфетка! Развращаешь детей!»» – Друзилла удачно имитировала скрипучие истерические интонации Вюсты.

«И все это слышали?»

«Да. Все слышали».

«Кого это больше всех задело?»

Друзилла пожала плечами: «Иногда я подозреваю одного, потом другого. Марио, по-моему, добрее всех. У Этуэна практически нет чувства юмора. А Танзель иногда делает едкие замечания».

«Надо полагать, я многого не вижу», – подумал Герсен. Вслух он сказал: «Тебе лучше ни с кем не обниматься по углам, даже с Хьюлом. Веди себя приветливо с каждым из трех молодых людей, но не отдавай предпочтение ни одному».

Лицо Друзиллы осунулось и поблекло: «Я боюсь – правда, боюсь! Когда меня сторожили три надзирательницы, я надеялась, что смогу сбежать. Но их ядовитые кольца меня удержали. Вы думаете, они бы меня отравили?»

«Не знаю. Сейчас тебе лучше всего лечь в постель и выспаться. И никому не открывай дверь!»

Друзилла поднялась на ноги. Бросив последний загадочный взгляд на Герсена, она поднялась по лестнице на балкон и зашла к себе в номер.

Один за другим гости расходились. В конечном счете Герсен остался один, глядя в гаснущий камин и чего-то ожидая – он сам не понимал, чего именно... Балкон был тускло освещен; балюстрада не позволяла хорошо разглядеть происходящее наверху. Тень прокралась к двери одной из комнат; дверь быстро открылась и закрылась.