Текст книги "Мастер сновидений"

Автор книги: Алинна Ниоткудина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 86 страниц)

– А! Ну, то есть, не о желудке и не о прочих плотских наслаждениях? О том, что конкретно выше пояса? Давай! Давай о высоком. Смыл в жизни – просто жить. И жить так, чтобы пока живешь было что есть, пить и где спать, а уже потом в старости не было за это все стыдно. Смысл моей жизни – выполнять слой долг, заботиться о детях и подданных, помогать людям, если они об этом попросят….

– У тебя же, вроде, нет детей?

– Это ты верно заметил, собственных действительно нет. Ничего, детки подождут. Нам с тобой повезло, нас время не поджимает, торопиться некуда… Или ты уже поторопился? Как, кстати, дела с горничной? – Одрик от напоминания вздрогнул и как–то потускнел.

– Там кроме меня претендентов достаточно.

– Это кто же? – Полковник ведь божился, что чист как стеклышко.

– Кто, кто…Берни.

Вот об этом варианте я не подумала, как же я упустила Берни. А девица–то не промах, полковник ей не по зубам, это вполне вероятно, а молодой денщик самое то. Парень перспективный, его уже в адъютанты перевели, почти офицерская должность. Чем не выгодная партия для горничной. Однако я готова поклясться, что ее ребеночек – ведьмачек. Хотя какое мне дело, что–то с воза – кому–то легче.

– Он тебе это сам сказал?

– Сам…. Просил не вмешиваться.

– Ну и замечательно, всех им благ. А ты сначала разреши свои высшие вопросы, а то с детками о них уже не подумаешь, там надо о насущном думать. Вот я думаю о насущных проблемах пусть не детей, но своих подданных. И здесь я выполню все свои обязательства. Или ты считаешь, что этого мало? Для этого я готова убрать все препятствия. Вот такой у меня получается смысл.

– А если в выполнение этого смысла тебе придется кого–нибудь убить?

– Убью…, и совесть меня мучить не будет. Если ты про это…

– А если надо будет убить ребенка?

– Какого возраста?

– А что есть разница?

– Разница есть, если до десяти лет, то возможно убивать не буду, а постараюсь, найти ему другую семью, чтобы его перевоспитали, а если старше, то…

– А почему до десяти лет так, а потом иначе? Почему именно этот возраст?

– А что ты, мудрейший мой, знаешь о халифских мальчиках?

– Ну…, они маги и наемные убийцы. Но ты не переводи разговор на другую тему!

– А я и не перевожу… Так вот, свое первое убийство, причем жестокое и кровавое, будущий «мальчик» совершает именно в десять лет. Примерно в это время у детей формируется характер, и после этого возраста переделать привычки и повлиять на характер ребенка почти невозможно.

– То есть, ты хочешь сказать, что все дети старше этого возраста перевоспитанию не поддаются?

– Это все зависит от многих обстоятельств… Но, если будет надо выбирать между моей жизнью или жизнью моих близких и жизнью какого–то абстрактного ребенка, то я долго думать не буду, и тебе не советую…

– А как же…

– Что «как же»?

– Нельзя убивать детей, это уже за границами добра и зла. У тебя что, вообще никаких принципов, кроме собственноручно установленных?

– Ты о морали и нравственности? Ну, ты загнул… Одрик, где я и где эти моральные принципы? Ты их в своей жизни много видел? Ты посмотри по сторонам… Больше всего про эти твои «принципы» кричат ханжи, сами не на что не способные, и которым в глубине души, на эти «ценности» глубоко плевать. Для них это просто способ привлечь к себе внимание и выглядеть при этом чистенькими и беленькими. Все хватит философствовать, я есть хочу… Пошли в трактир.

– Нет, я, пожалуй, еще погуляю…

– Ну, гуляй, гуляй… философ. Действительно, подыши морским воздухом, проветри мозги, может поможет.

Он прерывисто вздохнул и стал спускаться к полосе прибоя. Мара озадачено посмотрела Одрику в след, подняла лапу, чтобы почесать за ухом, но раздумала:

– Чё за фигня с ним? Часом не приболел, не мог он у мэтра что–то подцепить?

– Да… – машу рукой, – не забивай голову ерундой. Если бы здесь была Торкана, здоровая и адекватная, то у него и аппетит никуда бы не пропадал, и цвет лица был свежее, и пафос другим местом выходил.

– Так мы не на необитаемом острове, девицы вон косяками ходят, есть с кем душу отвести.

– Тут рыжих почти нет, а на других он не ведется. Эстет, елки–палки.

– Ты его не позовешь?

– Еще чего! Пусть попоститься малость, говорят полезно.

– А мы?

– А мы пойдем, оскоромимся.

Ужин я все же решила немного отложить, не смотря на ворчание Мары, надо было подготовить хотя бы еще одно лечебное плетение для мэтра, полежать в водичке и еще всячески привести себя любимую в порядок. Так что с Одриком мы встретились внизу за столом. Я спустилась вниз, а он уже сидел за столом в обществе абсолютно пьяной полненькой разбитной блондинки. Она обнимала Одрика за плечи и громким пьяным голосом жаловалась ему на свою жизнь. Мара в облике наемницы, шедшая позади меня, при виде этой сцены захрюкала, пытаясь сдержать смех.

– Вот, а ты говорила – только на рыженьких…. И ничего подобного, и на блондинистых он тоже очень даже ведется…

Одрику к этому времени уже надоело общество девицы, он увидел меня с мрачной рожей, и быстренько, и с явным облегчением, выпроводил девицу от нашего стола.

– И чего она такого ценного рассказывала? – Мрачно поинтересовалась я, усаживаясь за стол.

– Ты знаешь, какая у нее тяжелая судьба?

– Догадываюсь…

– Она тут работает, чтобы накопить на учебу младшей сестры, она подает большие надежды как маг. И еще у нее престарелая мать. Их бабка оставила все имущество их тетке, а та выгнала их на улицу…

– Ага, а если бы бабка оставила все матери девицы, то на улице оказалась бы ее тетка со своими детьми….

– Ну, зачем ты так…

– Одрик, ты что ей поверил?

– Да, она совершенно не врала, это и Учитель подтвердил.

– Угу, а Учитель не рассказывал тебе о случаях, когда люди настолько верят в то, что говорят, что слова их в ауре выглядят, как чистая правда. – Одрик к чему–то прислушивается, и краснеет.

– Вот почему ты всегда думаешь о людях плохо?

– Почему всегда? Не всегда… Просто в то, что рассказывают пьяные девицы легкого поведения, я не верю НИКОГДА. И тебе не советую… Кстати, а чего это они сюда перебазировались?

До сегодняшнего вечера, девицы и юноши сидели в другом конце трактира, а теперь переместились за соседний столик, и мне это соседство совершенно не нравилось. Мало, того, что этот миловидный Альфонсик постоянно строил мне глазки, так они еще и вели себя шумно. А ведь и не прогонишь их отсюда, вон заступничек сидит, и сегодня в трактире на редкость много народа.

Одрик обиженно изучал содержимое тарелки, а меня больше интересовала публика. Я уже ела десерт, как на пороге нашего трактира появилась очень колоритная парочка. Крупная женщина с властными замашками и красавец мужчина. При взгляде на него у меня сразу потянуло внизу живота и стало мокро в штанах. Я так и застыла, не донеся до рта очередной пирожок. Высокий, под два метра ростом, фигура… Обалдеть… Широкие плечи, тонкая талия, правильные черты лица, усики и маленькая бородка как у мушкетеров, темные длинные волосы, заплетенные во множество косичек и голубые глаза.

– На кого ты так уставилась? – Поинтересовался женишок…

– Ты посмотри – какой красавец!

– Этот ветродуй что ли?

О так это маг, да за красивой внешностью и не заметила… Да какая разница, маг он или нет. Какой мужчина! Хочу!

Я положила пирожное на место и стала вставать…

– Ты куда? – Поинтересовались в один голос Мара и Одрик.

– Знакомиться, хотя можно и не знакомиться…

– Зачем? Тебе что сейна мало? – Удивился Одрик.

– Одрик, сейн там, а я здесь… И я хочу этого мужчину, здесь и сейчас.

– Что прямо совсем тут? – Одрик критически посмотрел на наш стол. – Тут тарелки мешать будут и людей много.

– Можно и тут, но боюсь, он не согласится…. Я пошла…

– Да что ты в нем нашла? – Женишок схватил меня за руку, удерживая на месте

– Красив как бог….

– А как же чувства и любовь?

– Да, пусти ты меня. Не успею, вон на него уже две девицы вешаются, счас выберет и уйдет.

– Да куда он уйдет? Он только что пришел, ему еще выпить и пообщаться надо.

– Может ты и прав….

Я вытащила трубочку и стала ее нервно набивать…, поглядывая время от времени на мужчину своей мечты.

Глава 24.

– …Если Вас чем–то обидели, если девушка чем–то не устраивает, так взгляните, у меня на любой вкус, – не отставала от Одрика белотелая блондинка с пышными формами.

– Все с ней нормально, ничем она меня не обидела. Я просто… НЕ НАДО НИЧЕГО МНЕ! – Одрик вручил «мамочке» золотую крону. – Это вам на чай…ну хорошо, на ром. И, ради Пресветлой, оставьте меня в покое!

Вот ни на минуту его оставить нельзя, и пока я думала вмешиваться или нет, Одрик выскочил из трактира быстрее своего обожаемого ветра. «Мамочка» на мгновение опешила, недоуменно глядя ему вслед. Этого мгновения мне хватило, чтобы перехватить загребущую мамочкину руку,

– Столько рома девушкам пить вредно. Цвет лица испортить можно.

Ох, и цапучие у «мамочки» пальчики, но мои не хуже. Мой братик–женишок тут в сердцах денежками разбрасывается, а она и рада. Не позволю семейную казну опустошать! Ишь, чего захотели! Ладно, если соответствующие услуги были оказаны, а за «просто так» из парня деньгу тянуть не позволю! Фигушки, я плотоядная! Почти профессионально выкручиваю ее кисть, монета выпадает и тут же отправляется в надлежащее ей место, в бездонную пасть Мары.

«Мамочка» от злости и бессилия хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Нет, на самом деле она орет во все горло, но ее никто не слышит, я ей звук вырубила.

– Почтеннейшая смиз, – начинаю я издевательски, – и незачем так орать, желудок простудишь. А то местным властям будет сообщено о том, что вы тут занимаетесь вымогательством, и нарветесь на штраф. Если ваша «доченька» к юноше подлизалась, и он ее бокальчиком вина угостил, то это еще ничего не значит. Вы моего братика до нервного срыва довели, мне теперь его искать по всему берегу, ририка нанимать, ведь он быстрее меня бегает. Вообще надо думать, к кому подкатываете, у него, между прочим, оглашение с приличной девушкой из очень знатного Рода, у них любовь и все такое. И знаете ли, эта история весьма не понравится его будущей теще, ведьме весьма высокого уровня.

Хотя теща Одрику и не грозила, но это ему случайно повезло, а то бы кончилась увлекательная жизнь, как только он девушку благородных кровей за ручку взял. А сейчас я сама к нему и материнские, и тещинские чувства испытываю. А по отношению к Торкане тогда что, свекровины должна испытывать? М–да, редкостная ахинея…. Но жалко мне ребяток, молодые еще, наивные, а без мамки, без папки, кто их еще уму–разуму научит.

Мой взгляд скользнул по залу, мужчина моей мечты все еще распивал ром в компании других голубеньких магов. Правда, рядом с ним уже сидела какая–то наемница–блондинка, даже уже не сидела, а висела на нем. С этим надо что–то делать… причем срочно.

«Мамочка» все еще стояла возле меня и открывала и закрывала рот. Мимика лица у нее была абсолютно матерная, но слышно ничего не было. Достала из кошелька серебряную монетку, подумала и со вздохом заменила ее на золотую, и повертела перед носом «мамочки».

– Слушь ты, ошибка природы. Я тебе сейчас голос верну, и монетку, так и быть отдам, а ты применишь свои вокальные способности и расскажешь мне кое–что… Поняла?

Тетка замолчала и согласно кивает головой. Развязала синий узелок, связывающий ее голосовые связки. Я приветливо махнула ей рукой, предлагая присесть на место, освободившееся после бегства женишка.

– Садись, в ногах правды нет.

«Мамочка» неуверенно и бочком протиснулась и уселась за стол. Ее глаза ни на мгновение не выпускали из вида монетку в моих пальцах. Она рукой на ощупь схватила первый попавшийся на столе бокал, отпила и скривилась.

– Фу, компот…

– Не, компот, а сок. Ром в соседнем бокале.

– Так тебе чего от меня надо? Я никаких государственных тайн не знаю… А может ты юношу снимешь? У меня тут не плохой выбор есть. Вот Кнор тебе второй вечер глазки строит, хороший мальчик, ласковый

– Да, мне эти тайны до одного места, и мальчики пусть идут туда же… Вон того красавчика через три стола от нас видишь?

Тетка нехотя оглянулась и окинула быстрым взором сидящих мужчин.

– Которого именно? Там много симпатичных… – И мерзко так мне улыбнулась…

– Мне интересен тот брюнет, с бородкой и косичками…

– А этот маменькин сынок?

Я пожала плечами…

– Может он и чей–то сынок… Все мы чьи–то дети. Расскажи, что ты о нем знаешь?

«Мамочка» задумчиво посмотрела на меня… И раз уж выпустила из поля зрения монетку, решила посмотреть на содержимое бокалов и налить себе рома.

– Да, про него особенно много не известно. Зовут его Коллифин ап Сефари, маг ветра, красив и ветренен, в каждом порту у него новая девушка. Его мамаша Дрива ап Сефари известная личность. Ей в наследство достался лесовоз, вот она и гоняет его туда, сюда, лесом торгует. Живет там же на лесовозе, он сейчас стоит на внешнем рейде. Коллифин – ее единственный поздний ребенок. Она его от себя не отпускает, разве что с девицами ночь провести разрешает, а так, все остальное время он с ней, под ее присмотром. Все больше я ничего интересного не знаю…

– А где его мамаша сейчас? – «Мамачка» плотоядно ухмыльнулась…

– А она двух моих мальчиков на ночь сняла и сейчас развлекается с ними. – И она ткнула пальцем с обломанным ногтем в потолок.

Понятно, на час номер не сдают, а на ночь значит можно. Золотая монетка сверкнула в воздухе и словно растворилась в потной ладошке «мамки», а после этого ее из–за моего стола, словно ветром сдуло.

Я допила ром, что добру пропадать и решительно пошла отгонять от мужчины моей мечты повисшую на нем блондинку. У меня на этого красавчика, и эту ночь есть некоторые планы…

Одрик вышел на набережную, направился вдоль берега. В центральной части, облаченная в камень, называемый «черный хайнрод(108) ", набережная, давила своей помпезностью. Состоятельные дамы всегда подбирали наряд, выгодно выделяющийся именно на фоне этого надменного камня. И то ли прежний адмирал Союза Великих обладал отменным вкусом, то ли предки Анны расщедрились, то ли просто так случайно получилось, но темно–синяя форма морских офицеров, на фоне камней набережной, вид имела соблазнительный, оказывающий на противоположный пол магнетическое воздействие. Флотские не заставляли себя долго уговаривать и, как правило, оправдывали надежды.

Флот всегда был особой, элитной кастой Союза Великих. По старинной традиции женщины, даже маги, туда не допускались. Когда–то любимый супруг одной из Великих служил капитаном корабля, и она приложила все усилия, чтобы всеми правдами и неправдами законодательно закрепить такие порядки. Но, как известно, запретный плод сладок. Во время морских парадов в бухте Ерта, на берегу надо было беречь глаза от сияния драгоценностей и прочих женских прелестей.

Хорошо, что сейчас затишье, в гавани только один сторожевой корабль, а то бы на набережной было не протолкнуться от дамочек разного возраста и назначения.

В Ерте было много магов воздуха, кто еще так востребован здесь, они в портовом городе нужны до зарезу. Раньше, правда, еще пользовались большой популярностью сильные маги воды, да где их сейчас найдешь.

Одрик шел навстречу северному ветру, и скоро миновал фешенебельную часть набережной. Дорога совсем спустилась к берегу, камни были пересыпаны белым просоленным песком. Встречавшаяся публика стала попроще, победнее, большей частью простые матросы и горожане. Прямо здесь на песке были разбросаны пивные и закусочные. На их отрытых жаровнях рыба и прочая морская живность оказывалась, не успев опомниться, прямо из сетей или ловушек. Рыбаками были почти поголовно гоблины на маленьких юрких одновесельных челноках, сновавших вдоль берега. На отмелях подростки–гоблины по плечи в воде волочили по дну бредни. Попавшиеся в бредень креветки прямо из него сваливались в кипящий чан при одной из пивных. Ее хозяин, креветок посолиднее подавал посетителям к пиву, а некондицию, вываленную в медный тазик, и несколько медяков сверху возвращал гоблинской молодежи. Они налетали как мальки на приманку, лущили креветочные панцири и лопали добытую мякоть как семечки, или скорее орехи.

Пока чан с креветками закипал, гоблинята пританцовывали вокруг него и напевали незатейливую песенку:

Бам, бам, мараре.

Мараре, тамоле.

Хаве–хаве, бам, бам.

Мака–мака тамоле.

Бам, бам, мараре.

Мей–Коха, Маке–маке,

Хава–туи–таке–таке.

Одрик сидел на бочке, заменявшей в прибрежной пивной стул.

– О чем это они, не знаете случайно? – Спросил он соседа.

– Как не знать! – Ответил сосед, судя по одежде и обветренному лицу, моряк. – Это известная песенка. В ней поется про их родину, зеленые острова, бескрайнее синее море, только на его просторах они могут быть счастливы. Море… Если уж его полюбил, разлюбить невозможно… А вы, коллега, не наниматься ли собираетесь? А то я бы мог посодействовать, свести кое с кем…

– Нет, пока нет. Спасибо.

– Да ты не стесняйся, на нас тут спрос, голубые всем нужны, – и коллега азартно покрутил кольцо мага ветра на сухом узловатом пальце, как бы подтверждая, что он свой. – Я смотрю, ты тоже ветрячек, здесь мы в цене, здесь нас уважают. Если у магов воздуха была бы своя столица, то она наверняка была бы здесь, в Ерте, или еще каком портовом городе…

– Да, славный город. Дышится легко.

– А от кого ты тогда прячешься?

– Прячусь?!

– Нитей твоих почти не видно, цвет не различить.

– А, это… так, на всякий случай, привычка.

– Ну, мы–то своих не трогаем, у нас тут, на побережье, что–то вроде братства. Ветер ведь непостоянен как малый ребенок, а море…, оно промашек не прощает.

– Но и подлостей не творит.

– А вот это правда. Дикое, своенравное, непонятное для нас людей море, которое скрывает в себе еще так много загадок, все равно влечет нас своей непостижимой силой и красотой. Оно словно прекрасная женщина с прихотливым характером. С ней конечно сложнее, чем с покладистой, но интереснее. С покладистой все слишком просто, каждый день одно и тоже, надоедает быстро. А эту надо каждый день разгадывать, распознавать…, не знаешь, что от нее ждать в следующую минуту. Но это не дает расслабиться, заскучать и разжиреть.

– Точно! С ними не соскучаешься, – юноша улыбнулся.

– Ох, молодежь! Все–то вы знаете, все–то вам известно, – парировал корабельный ветровой маг. – Но молодой человек, не пора ли нам познакомится? Хардман ап Альвадан, – маг поднялся и протянул коллеге руку.

Одрик вскочил навстречу протянутой руке, вытянул вперед свою:

– Одиринг аль Бакери. Можно просто Одрик.

– Можно просто Харди. Ты у нас с «аль», не столичный случайно?

– Не–е, – замотал головой парень, – каравачский.

– А, так ты не из сейнов ли будешь?

– Вроде как из них.

– Тогда понятно, почему тебе наниматься не интересно. А я все гадаю, чего это маг здесь с рассохшейся бочки высматривает, глаз от горизонта не отводит?

– Просто на море смотрю…. Я же его вчера первый раз увидел. Вот, жду заката, а то вчера заболтался кое с кем и все пропустил.

– О! Так ты пропустил такое представление! Я уже несколько лет на море и всякий раз поражаюсь этому зрелищу. Я не видел еще двух одинаковых закатов, каждый из них неповторим. А это твой первый закат на море и, дай Пресветлая не последний, и его надо бы увидеть наплаву. Попытаемся взять лодку.

– А разве это проблема? – Одрик не понял в чем сложность, ведь в пределах видимости маячило множество рыбачьих челноков.

– Тут во всем свои тонкости. Не каждый возьмется иноплеменников прокатить, и дело не в деньгах.

Хардман подозвал хозяина пивной.

– Я бы хотел небольшую прогулку устроить, для моего юного коллеги. Он впервые на море…, – хозяин понимающе кивнул. Он прошелся по берегу, высматривая, видимо, кого–то из знакомых и замахал рукой, подавая знаки. К берегу пристал гоблинский челнок.

– Рийгу согласен брать пассажиров, но без багажа.

– А мы налегке, нам прогуляться, – и оба мага шагнули в лодку.

– Ширбо(109), – обратился Харди к лодочнику, – нам на закат.

Это могло означать и просто на запад, и в открытое море, поскольку бухта Ерта выходила прямехонько на заход светила.

– Туда за сети, где ничто кроме чаек не нарушает горизонта.

– Что асса хотел там найти?

– Что можно найти на горизонте, кроме заката? Того захватывающего момента, когда уставший от трудов Андао позволяет себе отдых в ласкающих ладонях морских волн?

И состоялся удивительно красивый закат. Солнце уже зашло, но небо еще освещается красноватыми отблесками. Цвета на небе плавно переходят друг в друга. От совсем темной линии горизонта к нежно–розовому цвету облаков и далее прозрачно–золотистому. Эта ни с чем несравнимая палитра повторяется в отражении на гладкой как зеркало глади воды. Возникло бы ощущение полной умиротворенности, если в последнюю минуту на горизонте не объявились, тяжелые как свинец тучи и прощальные лучи Андао не выцветили бы на них тревожную пурпурную кайму.

Увидев это, гоблин побагровел до своих лягушачьих перепонок и еще больше сгорбился. Новый знакомый Одрика мрачно покачал головой.

– Стергу надо бы молитвы вознести. Кто не войдет в бухту завтра, рискует не войти сюда уже никогда… – он задумчиво вздохнул, и, не отрывая глаз, от зловещего горизонта продолжил. – Можно, конечно, встретить шторм и в открытом море, только не все любят рисковать…

Одрик зачарованно наблюдал за сменой красок на небе и воде, а утомленный жизнью маг задумался, глядя на воду, и вдруг стал беседовать сам с собой:

– Сумерки – единственное время, когда я перестаю ненавидеть планету и всё, что на ней находится. Время когда дневная суета оставила рассудок, а обольстительные чары ночи ещё не пробудили в душе первобытные силы, пока не воцарился безумный мир моих кошмарных снов. Но перед тем, как я растворяюсь в нем, как соль в водах моря, перестаю ощущать свой порабощенный разум и тело, зато ощущаю всем своим существом каждый звук, каждое движение, каждую мелочь. Я сторонюсь людных мест, блуждаю, устремив взгляд в небеса, туда, где облака на небе всех цветов – от кровавой ваты до вулканического пепла…. И в голове нет ни одной мысли, человеческой мысли. В душе тоска и спокойствие смертника на перед казнью, и непонятное стремление вперед к неизбежному. Мир поглощают сумерки, и я становлюсь самим собой, я уже и не человек, но еще и не особь из моих кошмаров. Я живу от заката до заката…

Бывает, я встаю во сне, хожу по несуществующим дорогам, разговариваю на неизвестном языке с невидимыми собеседниками. Самое поразительное, что меня тянет туда, что мне с ними лучше, чем с людьми, все чаще посещает желание не возвращаться.

Не может человек не спать, я пробовал, тогда они приходят наяву, и я не могу отличить гостей из моего бреда, от реальных людей. Перед тем как заснуть, я привязываю себя к ложу, объясняю всем на корабле, чтобы не выпасть при случайной качке. Пока, кажется, никто не догадался…. Никто не догадался, что всю ночь во сне я развлекаюсь с демонами. Я поэтому и ушел с военного корабля, чтобы случайно не попасться и не подставлять брата. Он дослужился до кого–то там в Канцелярии, и смог место для меня выбить, не хотелось бы портить ему карьеру.

… не знаю, зачем я говорю тебе все это, когда мы с тобой в этой убогой лодчонке. Ведь как все нормальные люди, ты вправе в лучшем случае сдать меня городской страже для препровождения в дом для одержимых демонами, а в худшем прирезать как психа. Хотя может и наоборот, гораздо интереснее принять удар от такого изысканного меча, как твой, чем гнить заживо в компании умалишенных. Я устал, не знаю, сколько еще мне удастся продержаться. Я уже сомневаюсь, человек ли я, я уже начал мыслить категориями своих ночных гостей. Хорошо, что при свете солнца они отпускают меня, но мне кажется, что днем они просто спят, а то бы мне не было от них покоя.

Это еще хорошо, что здесь в Ерте очень мало фиолетовых, мне не приходится прятаться, как в Ричелите или в других местах. Кто–то из них возможно и помог бы мне, но большинство сочтут меня опасным и сдадут в соответствующее заведение. Я бы сам наверно так поступил на их месте. Местная гадалка поведала, что есть какой–то Мастер сновидений, и он разбирается во всем, что происходит во снах. Бывалые люди рассказали, что такой действительно есть и живет в Караваче. Я был там полгода назад. Зимой в Ерте неуютная погода, суда на приколе, и мы все сидим по домам. Я посетил Каравач, но не нашел Мастера, кто–то говорил, что он куда–то уехал, некоторые утверждали, что он повстречался с Двуликой. И теперь я и не знаю, куда мне ехать, где мне его искать.

– Никуда не надо ехать, не зачем никого искать…, – ответил Одрик. – Я здесь.

Одрик, сидевший на носу лодки, обратил взгляд на одержимого ночным демоном. На берегу уже зажигались ночные фонари, кто–то поджидал запоздавших рыбаков. Не дождавшись команды своих пассажиров, повернул к берегу свой челнок и гоблин Рийгу. Челнок – лодочка двухсторонняя, разворачивать ее необязательно, можно просто пересесть лицом в другую сторону, а нос с легкостью становиться кормой, а корма носом.

Немного южнее, центральная часть города переливалась разноцветными огнями, казалось, что там полыхает костер в честь Зимнего поворота, а по окраинам разлетаются искорки от него. И трудно было отличить холмистые окраины Ерта от ларийского звездного неба, пока за вершинами холмов не начало пониматься зарево.

– Что это? – Встревожено спросил Одрик. Он еще виделся все только в магическом диапазоне, несколько в другом «цвете».

– Так ведь луны встают, обе. Через неделю общее полнолуние.

Челнок скользил по ночной волне, гоблин привычно разгребал отразившиеся в море звезды, а в впереди из–за холмов всплывал огромный кроваво–красный Марис, болезненно–желтая Мурана рядом с ним выглядела чем–то напуганной.

Когда Одрик наблюдал полнолуние во всей красе, когда это было? Давно, еще в горах у гномов, от своей землянки. Тогда еще вокруг был снег и лед, а потом стало как–то не до ночных светил. Нет, ночи с множеством событий были, но луны не были их действующими лицами, а реквизитом подсветки. И видел он это просто глазами молодого человека, немного художника, а теперь! Никто еще не рассматривал предчувствие смерти, окутавшее его нового знакомого в магическом диапазоне. Нет, не реальную ее опасность, а ощущения и эмоции самого человека: он светился почти таким же воспаленным светом, как и пугающе красный Марис, светился весь, а не только в ауре. Он был окутан этим светящимся облаком как липким туманом, как роем пчел.

«Ведь это не сумасшествие, он не придумывает. Действительно похоже на демона. "

«Да, – ответил Учитель, – у него действительно подселенец. Рискнешь? "

«А я–то чем рискую? "

«Мало ли кто у него там, отсюда хорошенько не разглядеть. Потом тебе придется зайти в чужой сон, мы на территории противника. А во сне я не смогу тебе ничего подсказать, я должен оставаться снаружи, вокруг тоже территория противника. "

Лунная дорожка их лодки не серебрилась или золотилась, сегодня они плыли как по кровоточащей ране. С набежавшей волной челнок вынесло на песок почти до половины, магам даже не пришлось замочить своих сапог.

– Ну и что я должен делать? – спросил Харди.

– А ничего особенного, как обычно лечь спать.

– Как обычно не получится, я же не могу вернуться с тобой на корабль.

– Я так понимаю, завтра в море никто не выйдет. Разве маги не остаются на берегу во время стоянки?

– Да, но мы с тобой снимающие номер на ночь…, ты может быть и выше предрассудков, но моя репутация и так висит на волоске. Людей со странностями не любят, и при любом удобном случае приписывают им все грехи мира.

– Ладно, какие еще есть варианты? Главное, чтобы ты спокойно спал. И обо мне думай как о своем приятеле, не более того. Вот если мы с тобой долго засиделись в прибрежной пивной, то что?

– Тогда хозяин может предложить нам свой навес. Сейчас еще не холодно, дождь пойдет завтра днем. Нет ничего прекраснее, чем выспаться на берегу, под шум волн.

– Ты хозяину доверяешь? – Спросил Одрик, чтоб успокоить Учителя.

– Тому, где мы сидели – ДА.

– Так мы к нему и идем?

– Конечно, надо же подкрепиться. Тебе после морских впечатлений, мне перед сном.

Хозяин оказался рад поздним гостям, да и заказали они горячий ужин. Корабельный маг по обыкновению пожелал рома, а этот молодой приезжий попросил чего–то легкого.

– Зря, – заметил старший младшему. – Здесь всегда отличный ром.

– А ты думаешь, я бы отказался?! Но туда, куда я собираюсь…, не стоит…

– Асса, вот ваш грог, – хозяин поставил перед Одриком большую дымящуюся кружку. – Я сварил слабый, слабее не бывает. Но Вам надо выпить чего–то согревающего, ветер уже приносит сырость.

Грог был правильный, обжигающий с прекрасным ромом, с сахаром из тропических влажных лесов, с гариамскими пряностями, теми какие положены. Но Одрик вспомнил другой с запахом каравачских трав, и те руки, что принесли его, неаристократические, но мягкие и теплые руки Кайте. Он сотый раз спрашивал себя, почему так получилось? Неужели он так ее обидел, что она даже ни попытавшись попросить помощи у него, оказалась с другим. Нет, Берни не хуже его, а в каком–то отношении может быть и лучше, но почему ему даже извиниться перед Кайте не позволил? Хотя какие, к Гаарху, извинения, в таком состоянии Кайте лучше не расстраиваться и не надо никаких неприятных воспоминаний. Да и ему не надо лезть, куда не просят, хорошо людям без него, и слава Пресветлой, он туда не сунется.

– Харди, хватит тебе рома, настало время для моего лекарства. Где мы с тобой встретимся?

– Как это «где»?

– Ну, во сне, нам же надо встретиться, называй место.

– Что, можно любое?

– В принципе любое, но желательно что–то знакомое, так будет легче.

– Можно набережную…

– Хорошо… А ты ничего не помнишь в Караваче, мне в своем городе было бы проще.

– Тогда зима была, я помню белый город и обледеневшие ажурные мосты. Давай на первом от ратушной площади по дороге на юг.

– Прекрасно, ты жди меня там…, – над ладонью Одрика повисло переливающееся облачко. – Давай свой стакан. Теперь отхлебни этого.

Хардман изучающее посмотрел на радужное лекарство, ни один из его узлов не был ему знаком. Все они были какие–то неправильные, словно вывернутые на изнанку, все учебники магии гласили, что так нельзя, что так нарушаются цвета.

– Не сомневайся, хуже от этого точно не будет.

– Про тебя уже много лет байки ходят и мастером зовут, я ожидал кого–то постарше.

– Я учился этому, как только начал произносить слова, сколько я помню себя, столько помню и это. Смелее, жди меня на мосту и никуда не уходи, я скоро…

Зимой в Караваче морозно, снежно и тихо. В это время почти никто сюда не приезжает, да и местные жители предпочитают сидеть по домам. Большинство рассказывают про ярмарочный Каравач, шумный и суетный, а про такой, заснеженный и молчаливый знают только свои.