Текст книги "Hunters and Victims (СИ)"
Автор книги: Sascha_Forever_21
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 68 страниц)
Дьявол! Не хватало ещё подглядывать за ними!
Я вытянулась лицом и лихорадочно начала искать пути к отступлению, чтобы эти двое меня не заметили, но, кажется, им было не до песни, поставленной на повтор.
Сэм пел одни и те же слова, тёплые и искристые, как рождественский нераспакованный подарок:
If you ever change your mind
About leavin’, leavin’ me behind,
Oh, oh, bring it to me,
Bring your sweet lovin’,
Bring it on home to me…
Если ты когда-нибудь передумаешь
Покидать меня,
То верни мне,
Верни свою нежную любовь,
Принеси её в мой дом…
Глядя на этих двоих, неспособных оторваться друг от друга, я поняла, что, кажется, жутко завидую им. И без того я ужасно скучала по Вику каждый Божий день, и если бы мне разрешили бывать у него в палате чаще, наверняка поселилась бы там, клянусь – он был бы не против.
Решено! Я кивнула сама себе. Поеду в больницу к Вику!
Я собиралась потихоньку выбраться через гостиную в прихожую так, чтобы не помешать, но мои светлые надежды на спасение были безжалостно разрушены.
Адам вдруг крепко подхватил Рин под бёдра и поднял себе на талию, улыбнувшись чисто и светло, когда она обвила его ногами.
Чтоб их обоих! Ребята, пожалуйста, дайте мне спокойно убраться из дома и делайте что хотите…
… только не на нашем столе!!!
Я захлопнула рот от возмущения и поджала губы, силой заставив себя заткнуться, когда Адам упёрся коленом в кухонный остров и широким движением руки сгрёб в сторону всё, что было на столешнице лишнего – по его-то экспертному мнению.
Рин присела на самый край, едва не стукнувшись затылком о штангу с висящими на ней кружками, и Каллиген со смешком придержал её рукой под голову. Она мягко погладила ладонью серебряную пряжку его ремня и опустилась ниже, отчего Каллиген прикрыл глаза, подавшись к девушке всем телом.
Я покраснела: хватит пялиться, мне надо валить отсюда и побыстрее, вот только беда – теперь Рин была лицом к гостиной и сразу бы меня заметила!
Пока я думала, целующаяся парочка – да когда они успели снюхаться-то?! Изображали ведь полное равнодушие и ледяное спокойствие! – даром времени не теряла.
Рин плавно развела бёдра шире, обжав мужчину коленями. Спрятала лицо у него на груди, целуя под жилетом шрам от ожога и оглаживая смуглые бока.
Это был мой шанс спастись! Я крадучись дошла до большого дивана, не спуская глаз с нахалов, решивших, что лучше нашего кухонного стола места во всём доме нет – конечно, спален им мало! – и чертыхнулась, когда Рин внезапно спрыгнула на пол и толкнула Адама к выходу в гостиную.
– Дьявол! – в сердцах ругнулась я, надеясь, что это заглушит музыка.
Крепко прижав Рин к дверному косяку, Адам склонился к ней – обоих от меня закрыли стеной его черные волосы. Пока они увлечены и ни черта вокруг себя не замечают, самое время линять!
Я быстро выбралась из-за дивана и шмыгнула было к прихожей, но шестое чувство подсказало обернуться.
Я поняла, что не успею добежать до двери, и ринулась на своё прежнее место, прячась за углом и вжимаясь в стену, смежную с кухонной.
Прямо за поворотом мой родственник по мужу склоняет к близости бывшую убийцу, превосходно! Я осторожно выглянула наружу. Путаясь тонкими бледными пальцами в чёрных волосах Адама, Рин что-то тихо шептала ему в губы, отчего его взгляд обретал странную задумчивую глубину. А затем он заткнул болтливую японку поцелуем.
Прекрасно, а теперь идите в спальню и дайте мне спокойно покинуть дом!
Когда они наконец, отчаянно целуясь, добрались до дивана (я молилась, чтобы по дороге не споткнулись и не упали, потому что совершенно ни один из них не глядел под ноги), в моей голове созрел гениальный план: проскочить на кухню и выйти через дверь на задний дворик.
Я некстати вспомнила, что он нечищен, и мысленно прокляла лентяя Каллигена. Но деваться некуда! Придётся обойти дом по снегу и, вернувшись через прихожую, благо дверь я не заперла на замок или щеколду, забрать обувь и куртку, а уж после можно и в больницу к Вику.
Решено, так и сделаю!
Стараясь даже не смотреть в сторону Рин и Адама, я прокралась к нужной двери и тихоньку выскользнула наружу, прикрыв её за собой.
– Ах ты ж…! – закончить мысль не удалось, я смолчала и гневно раздула ноздри.
Теперь я стояла в снегу по колено и отчаянно пыталась не ругаться хотя бы вслух.
Вдох-выдох, Лесли, вдох-выдох.
Идти в одних носках по глубокому рыхлому снегу – то ещё удовольствие. Ноги моментально промокли: тяжёлыми и холодными стали даже спортивные штаны!
Шагать было неимоверно тяжело, и я барахталась в сугробах, с ненавистью глядя в большие окна.
Там, вообще на меня никакого внимания не обращая и даже не задумавшись ни на миг, чтобы закрыть ставни, крайне непредусмотрительные Адам и Рин занялись любовью на нашем с Виком, мать их, диване!
Ну, я потом им всё выскажу. Может быть.
Сердито зыркнув на обоих – Рин было почти не видно под смуглым мужским телом – я кое-как доползла до террасы и буквально на четвереньках выбралась из сугроба на дощатый пол. Всё виноваты моя чертова вежливость… и жалость.
Добрела до двери, тихонько толкнула её и сразу сняла с крючка куртку, а с пола подобрала ботинки.
– Ну давай, Ромео, – процедила я, мстительно сверля вход в гостиную, – не подведи и сделай ей хорошо. Иначе зря я, что ли, иду на такие жертвы?
– И ты…
– И я плавала в сугробе вместо того, чтобы просто преспокойно пройти метров тридцать через гостиную, да! Не забудь, что куртка и обувь остались в прихожей, так что носкам точно конец.
Вик расхохотался, качая головой, и продолжил мягко массировать мои босые холодные ступни.
Растирая их ладонями и разминая пальцами, он заметил:
– Если Эд решит поиграть с Рин и бросить, она отстрижёт ему всё, что до этого дня делало его мужчиной.
– Не решит, – покачала я головой и прожевала ломтик хрустящего картофеля.
За окном уже стемнело, ветер тихо колыхал голые ветки чёрных деревьев, падали снежинки.
До Рождества оставалось меньше месяца.
– У него был такой взгляд, Вик. Как бы она не вздумала с ним играть.
– Рин невероятно чуткая, – возразил Вик. – Нет, я вообще-то рад, что у них всё, кажется, серьёзно. Но только два вопроса. Первый – как они так быстро спелись, и второй – почему из-за их влечения должна страдать наша мебель и моя жена.
Я рассмеялась, прислонившись спиной к стене и с тёплой улыбкой глядя на него.
Как же я рада, что мне в голову пришла светлая мысль прийти в клинику. Да, я заполнила парочку бланков, и сегодня мне разрешили переночевать в палате: для родственников руководство заботливо продумало раскладное кресло, но нам двоим в одной постели, пусть даже такой узкой, было очень удобно.
Я сидела к Вику лицом, уложив ноги ему на живот, а он старательно грел их руками и дыханием.
Мокрые спортивки пришлось снять, чтобы они высохли быстрее, так что я осталась в толстовке и нижнем белье, совершенно мужа не стесняясь.
Мы жевали картофель и цветные драже с арахисом, пили кофе из больничного автомата – Вик по привычке предпочёл обычный чёрный, хотя денег теперь у него хватало даже на тот, что с молоком.
Вудсборо медленно окутывало ночной мглой, но мне было уютно и тепло здесь, в надёжных руках самого близкого человека.
Клонило в сон.
– Нас выживают из собственного дома, – притворно возмутился Вик. – Пора бы мне уже выписаться и навести в нём порядок.
– Без тебя там плохо, – пожаловалась я и потёрла глаза, – двор никто не чистит.
– Прибью Адама! – кивнул Вик и прожевал драже.
– И по ночам в постели холодно и тоскливо.
– Это поправимо, – Вик ласково пощекотал мне пятку. Я дёрнула ногой, улыбнувшись. – Как там миссис Клайд, Хэлен?
– Вполне себе ничего, – пожала я плечами и со вздохом провела пальцами по его смуглому колену, исполосованному белыми затянувшимися порезами. – Мама сходила с ума всё это время, Хэлен взяла электив по художественному искусству.
– Давно пора, у неё явный талант.
Вик зевнул и откинул голову на подушку. На широкой шее так и осталось цветное бисерное ожерелье, которое моя сестра спела ему своими руками, и я поневоле сглотнула, вспомнив аэропорт: именно там Вик и Хэлен познакомились и спелись, и с тех пор Крейн украшения не снимал.
– Ты что, уснула, чикала?
– Почти, – созналась я и подавила зевок. – Ты не будешь против, если я подремлю?
Он молча покачал головой, и я быстро поменяла положение, чтобы улечься поудобнее ему на грудь и уложить голову на плечо.
Умудрившись втиснуться между внушительных габаритов телом Вика и стеной, я свернулась калачиком и принялась задумчиво перебирать хвостик от его рыжей косы. Вик приобнял меня за плечи, стих.
Ветер за окном шумел за нас обоих, говорить не хотелось вовсе – на сердце лежала непонятная тяжесть, и мне чудилось, что вместо снега с неба сыпет пепел…
– Когда-нибудь мы прекратим вспоминать то, что было? – спросил Вик то, что занимало и мои мысли тоже.
Хотелось бы мне знать.
– Не уверена, милый, – рассеянно откликнулась я и скользнула ладонью ему на грудь, ласково поглаживая гладкую смуглую кожу под рубашкой.
Он на секунду непроизвольно напрягся всем телом, а затем точно так же – моментально и разом – расслабился. Пропустил мои волосы сквозь пальцы, задумчиво перебирая их.
– Забудем ли когда-нибудь, как я убивал тебя столько раз, что сосчитать не смогу, – сказал он наконец вслух.
И я повозилась, вдруг ощутив себя очень неуютно здесь, с ним, в этой палате – наедине.
В коридорах больницы тихо и пусто. Тревожная кнопка расположена ближе к нему и дальше от меня – слишком неудобно.
Я невольно оценила расстояние взглядом и опасливо покосилась на Виктора. Он дышал спокойно и ровно. Губы были неплотно сомкнуты, а индейский профиль точёно выделялся на фоне светло-серых стен. И на очень долгий, почти бесконечный, миг мне почудилось, что ничего не поменялось.
Что он по-прежнему охотник, а я – его жертва. Спряталась здесь, в тёплых объятиях, и не ожидаю, что он опустит мне на грудь нож или пронзит им со спины.
Между лопаток пополз холодок, и даже кости заломило болью. Бесконечные циклы выучили меня вскакивать и бежать, как вспугнутая лань – даже если это будет последним, что я сделаю. Потому что бесполезно биться с тем, кто сильнее тебя, или с тем, у кого в руке – нож…
У Вика потемнели глаза. Когда он посмотрел мне в лицо, я совсем не узнала его взгляд.
Два обелисковых зрачка впились свёрлами: мне стало страшно, потому что мой муж вернулся в этот мир с холодными глазами Крика.
В тот момент я осознала, что лежу в руках именно его, а не Вика Крейна.
И не Вик Крейн грел мне ступни, не он утешал вечерами, когда я тосковала в разлуке. Страшная мысль охватила в панике, и я напряглась, отстранившись от него – и вжавшись лопатками в стену.
Крик чуть повернул набок голову в той излюбленной манере, в которой он смотрел на меня с колен осенним вечером, пряча лицо под маской. В той, в которой убивал и глядел на своих жертв в последний раз прежде, чем выпотрошить их.
Вернулся ли мой Виктор из мира Сущности, или вместо него в теле остался только Крик?
– Я не готов забыть, как прекрасно это было, – шепнул он, и пальцы его скользнули вниз по голове к шее, плавно лаская кожу.
Мне не встать и не сбежать.
По рукам змеится холод, кажется, он забивается в вены и сосуды, отчего мне не вдохнуть полной грудью.
Крик мягко движется второй рукой под толстовку – и я не успеваю ничего почувствовать и предпринять, когда он подминает меня своим тяжёлым телом и вжимает колено между ног.
Странное чувство – это не мой муж, но его плоть и кровь, и даже разум тоже принадлежит ему.
Я с радостью тысячу раз отдалась бы ему, но вынуждена отдаться один – Крику.
– Я же говорил, – голос спокоен и размерен, – ты всё равно будешь моей.
Он привстал на колени. Кончики пальцев провели от лодыжек выше и выше, губы коснулись загривка: волосы он небрежно откинул. Странная и унизительная поза, стою на четвереньках перед серийным убийцей – но в голове хмуро и жарко, а от груди до низа живота толчками вспыхивает яркое зарево.
Я знаю, что будет дальше, и оттого мне ещё тяжелее. Я хочу его так сильно, что в висках стучит.
И когда чувствую прикосновение потяжелевшего члена к ягодице, невольно вздрагиваю.
– Давно грезила о том, чтобы быть со мной?
Голос тихий, со знакомой низкой хрипотцой. Я знаю его как ничей другой и проседаю на коленях. Если бы он не придержал меня ладонью под живот, уже распласталась бы по смятой простыне перед ним, и меня это пугает и злит.
– Я была с тобой, – дыхание сбивается, когда он мягко гладит ниже, скользит длинными пальцами в бельё.
– Ты была с ним.
Один он или их двое?
Притворялся он одним и тем же человеком в двух ипостасях, или что-то в нём Крик сломал напополам навсегда?
И если да, когда это случилось и можно ли вернуть моего Виктора?
А главное. Хочу ли я возвращать?
Но мысли улетели чёрными воронами, когда он поднял мою толстовку и сбил в сторону трусы, касаясь языком позвоночника, а гладкой головкой – половых губ. Голову странно повело, пришлось прошептать:
– Пожалуйста, не делай глупостей.
– Глупостью в постели с убийцей будет возражать ему, – хмыкнул он мне в загривок.
Пусть и перевязанный, но куда более сильный и большой, нежели я, он навис сверху и придавил массой, не сильно – но так, чтобы я не могла выпрямиться и взбрыкнуть.
Он зафиксировал меня, опершись ладонями поверх моих о постель, и первый толчок был уже подобен тому, как он в циклах вонзал нож.
Перед глазами мелькнуло алое небо мира Сущности, и я запаниковала.
– Легче!
Но с новым толчком боль стала чистой и очень сладкой.
Она поднялась тягучей волной из низа живота к диафрагме и заставила гулко выдохнуть:
– Ты не причинишь мне вреда?
Крик промолчал. Мой вопрос погас слабой искоркой, и я похолодела, ощутив гнетущую тишину, словно за спиной Крик уже надел свою страшную маску – когда так случается, кто-то обязательно умирает.
– Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Я затылком ощутила его улыбку и холодный взгляд и поняла, что он добился своего, как и обещал мне когда-то – в то время, когда я была ещё совсем ребёнком.
Его размеренные движения нагнетали возбуждение в боках. Каждый толчок – напоминание о том, чья я теперь и кому принадлежу.
И осознание будоражило не хуже проникновения, потому что всё, что нас возбуждает и заставляет выгибаться под чужим телом – только игра подсознания и мозговые сигналы, стимулирующие токовыми импульсами каждую клетку взмокшей собственной плоти.
– Пожалуйста.
Он безжалостно молчал.
Но даже руки убийцы были мне роднее и ближе прочих, и я поневоле приластилась к его предплечью головой и потёрлась, ощутив лишь выдох и усмешку у себя на затылке.
Головка раскрыла меня глубже, и Крик вошёл сильно и порывисто, так что я не сдержалась – коротко и гулко охнула, проседая на локтях и царапая сосками больничную простынь.
В палате было очень тихо. Моё дыхание и короткие вздохи звучали слишком вульгарно, и я покраснела до корней волос, чувствуя, как пылает лицо, и пытаясь стряхнуть смущение:
– Ты онемел, что ли…
Вошёл больше чем наполовину – я почувствовала, как он вжался бёдрами в меня сзади и медленно задвигался внутри, заставляя обжать член и прогнуться в пояснице из-за тянущей, проникающей боли в боку. Он не щадил меня и не заботился, удерживая за шею ладонью и вколачиваясь с громкими хлопками. И я поняла по прикосновениям, что Вик сейчас удивительно далеко от меня.
От понимания, кто мной овладел, внизу стало влажно, и Крик задвигался плавнее и мягче. Я попыталась взглянуть на него, обернуться – бесполезно. Он настойчиво придержал меня за подбородок, прокатываясь внутри от головки и на всю длину. В ушах стоял звон, в груди тлел настоящий костёр. Проникнув в меня двумя пальцами – безымянным и средним – Крик надавил на складку близ клитора, прильнув своей грудью к моей спине. Огрубевшие подушечки пальцев массировали и дразнили плоть, заставляли в беспамятстве тихо всхлипывать, и я взмолилась, чтобы никто не услышал и не нашёл нас.
Даже если он решит покончить со мной здесь и сейчас – пусть никто и никогда не найдёт.
Я отдалась ему до остатка, как не отдавалась прежде – и услышала, как он настойчиво шепнул, пережимая рукой мне горло и придушивая до хрипа:
– Ты теперь никогда от меня не избавишься. Понимаешь это?
Он так долго мучил меня. И я так сильно любила его. Он пугал меня и привлекал. Без него жить было бы невозможно.
И когда он освободил хватку, я ласково уткнулась в его ладонь и почувствовала взгляд, упёршийся между лопаток.
– Благодарю за это, – шепнула в кожу, чувствуя, как он каменеет во мне и останавливается, вгоняя член и больно до сладкой судороги упираясь истекающей головкой в стенку влагалища.
… мы долго лежали вместе, сплетясь телами, обняв друг друга и выравнивая сбившееся тревожное дыхание. Он спал. Я – нет. Я смотрела на то, как снег летел за окном.
Он вился лёгким свободным танцем, тихим и живым – совсем не таким, как в том адском мире, и наблюдая за падением настоящих снежинок, я почувствовала, как хватка Крика у меня на талии слабнет, а затем и вовсе его рука соскальзывает на кровать.
Я вгляделась в его лицо.
Короткие тёмные ресницы обрамляли охристые веки с капиллярами, змеисто проступающими под тонкой кожей. Губы его были расслаблены, строгие складки в уголках рта казались печальными. Я погладила его по волосам и извернулась, чтобы удобнее лечь на подушку рядом.
До моих щёк доносилось его дыхание, и я на миг прикрыла глаза, готовая погрузиться в сон следом за ним…
А затем ноздрей коснулся густой и вязкий запах дыма. Стоило векам окунуть меня в темноту, как багровое небо и пепел встали перед внутренним взором совсем как настоящие, а из пелены седого тумана медленно и торжественно опускались вороньи перья. Я вздрогнула и подскочила на месте, испуганно озираясь. Меня пробрал такой холод, что продрогли даже кости.
Трясущимися руками и вцепилась в предплечье спящего Виктора и вдруг прищурилась, непонимающе вглядываясь в его лицо. Там, в уголке сомкнутых губ, я увидела что-то. Это чернело некрасивой кляксой, и сперва показалось мне ниткой (или паучьей лапкой?!. Я содрогнулась и приблизила руку к его рту, осторожно коснувшись губ… и в следующую секунду подцепила указательным и большим пальцами чёрное вороново перо – такое же настоящее, как в моём сне.
Как оно оказалось там?!
Я непонимающе повертела его в руке, то поднося ближе к глазам, то отдаляя. Я отчаянно пыталась найти объяснение, откуда во рту Вика может оказаться перо? И только тогда в памяти моей вспыхнула резня на девяносто девятом этаже, и целая туча таких же перьев, в которые рассыпался наш провожатый, наш Ворон, и словно чумной рой забился в глотку Крейна, заставляя его встрепенуться, вдохнуть и ожить.
– Чёрт подери, – прошептала я, разом понимая, что та тварь – тот Ворон – возможно, до сих пор сидит внутри Вика. Он или какая-то его часть.
Я всмотрелась в лицо спящего Крика и усомнилась, не нагнетаю ли. Он выглядит таким умиротворённым и спокойным сейчас. Не сказать, что он меньше чем четверть часа тому назад внушал мне трепет и страх…
Тук-тук-тук.
В оконное стекло на четвёртом этаже к нам кто-то постучался, и я испуганно вздрогнула и села на постели, тут же тряхнув за плечо Крика. Он вздрогнул и открыл мутные глаза.
– Что стряслось? – сипло спросил он и перевёл взгляд на окно.
Я неотрывно смотрела на крупную чёрную птицу, присевшую на скат подоконника: силуэт ворона я бы узнала даже вот так, среди снегопада поздней ночью.
– Он прилетел к нам и сюда, – шепнула я насторожено и невольно коснулась руки Вика, притаившись. – Как ты думаешь… что…
– Ничего это не значит.
Он встал на колени и выпрямился, внимательно глядя птице прямо в бисерно-чёрные глаза, блестящие среди матовых перьев. И на какую-то долю секунды мне, сжавшейся за плечом Вика, почудилось, что он без слов общается с Вороном.
Я не была уверена, что Ворон был тем же, что и в мире Сущности, но не верила в совпадения после всего, что с нами приключилось. А потому притихла, когда Крейн повёл рукой у себя перед грудью, словно приказывая птице улететь – и в тот же миг, тяжко хлопнув большими крыльями, Ворон поднялся в воздух и исчез в чернильной ночной мгле.
Мы тревожно смотрели ему вслед: я не скрывала своих чувств, впившись пальцами в запястье Вика. Он казался непоколебимым, но я чувствовала, как он глубоко задумался.
– Меня это беспокоит, – созналась я честно. Вик не обронил ни слова.
Близилось Рождество, когда Вика наконец-то выписали.
С каждым днём мы проводили всё больше времени вместе и могли наконец выходить на прогулки по небольшому скверу, разбитому перед больницей. Мы доходили до постамента и возвращались назад.
Я привезла Вику из дома тёплый анорак цвета хаки и спортивные штаны на флисе, потому что зима в этом году выдалась очень уж морозной.
Каждый раз я брала его под руку, крепко прижималась боком и тепло улыбалась каждую прогулку, радостная и счастливая несмотря на то, что Вик серьёзно изменился после нашего возвращения.
Всё чаще в каждом жесте и улыбке, во взгляде и движениях я замечала вместо него – Крика. Всё больше видела странностей в том, как он замирает напротив зеркал и отражающих поверхностей, пристально глядя в них и безмолвно общаясь с кем-то мне недоступным. И после этого взгляд его неуловимо менялся, темнел грозовым небом и сулил недоброе.
Я пыталась поговорить об этом с Адамом и Теодором, но оба твердили одно и то же: дай ему больше времени, чтобы прийти в себя. В этом было здравое зерно, и я соглашалась хотя бы потому, что должна была сначала понаблюдать за ним и понять, какими ещё новыми привычками он обзавёлся.
Не единожды его в больнице навещала Хэлен. Виктор всегда был ужасно рад их встречам.
Я с тёплой улыбкой смотрела, как сестра торопится крепко обнять его, а он стискивал её в руках в ответ и кружил, баюкая и качая.
В очередной раз запечатлев у него на щеке торопливый детский поцелуй, она заулыбалась и пригладила рыжие пряди, выбившиеся у висков:
– Наконец-то выписывают!
– Уже завтра, – кивнул он и закатил глаза. – Если бы не поговорил с ними, продержали бы ещё с месяц.
По правде говоря, он чувствовал себя куда лучше прежнего и мог долечиваться дома.
«Родные стены способствуют выздоровлению» – замечал он не раз. Как с ним не согласиться?
Я с удовольствием помогала ему собрать сумку с вещами и подготовиться к выписке. Для того привезла чистую футболку, тёмно-зелёный джемпер с молнией на груди, обыкновенные джинсы и рыжие зимние ботинки. Предполагалось, что Адам подъедет за нами на машине и заберёт.
– Как твоя учёба? – спросил Вик тем временем, ероша светлые волосы на макушке Хэлен.
Она скривилась и вывернулась из-под его руки, отчего он ласково ухмыльнулся.
– Смотря о чём ты. Если об оценках, с ними всё в порядке. А если о том, интересно ли мне это…
Я невольно залюбовалась на них обоих. Два самых близких и дорогих мне человека – такие разные и в то же время настолько похожие!
Белая как молоко Хэлен с копной волос, превратившихся в золотое руно цветом, кожа усыпана веснушками, васильковые глаза – смелые такие, с хитринкой. И точно такие же – серо-голубые, но только на смуглой, как каньонный камень, коже Вика, и тёмно-рыжие волосы у него заплетены в очень тугую косу, отчего она похожа на плётку. Он собран, на губах – улыбка, но такая, что от неё веет Криком, и это заводит и пугает меня одновременно. Хотя, признаться, первого даже больше, чем второго.
Я крепко свыклась с ним и его чёртовой психической дихотомией за то время, что мы провели вместе в мире Сущности, и даже более того – подсознательно смешала с личностью Виктора, хотя прежде старалась их разделять. И вот наконец приняла их обоих, какой бы не оказался передо мной в любую секунду.
– А что с твоей художественной школой?
Хэлен пожала плечами.
– Ничего. Меня там не то чтобы хвалят… пока что я стойкий середнячок, но надеюсь, вскоре это изменится. Кстати, после Рождества у нас планируют сделать выставку… от каждого ученика нужно две или три картины. Я подумала и решила: пусть от меня будет триптих! Тема – жители коренной Америки и их культура. Я нарисую трёх индейцев из тех, кого знаю. Уже взяла в библиотеке пару книг по истории национального костюма…
– Хэлен, – Вик оказался не на шутку удивлён, – ты серьёзно?
– Абсолютно! – она округлила глаза и внимательно взглянула на него. – А ты сомневаешься? Ты, красавчик, там тоже есть…
– Да ладно тебе!
Они болтали о картинах всю прогулку. Мы ещё с час бродили вокруг больницы, держа Вика под руки, и я слушала трескотню Хэлен и внимательные вопросы и ответы мужа.
С неба снова сыпал снег: кажется, природа решила прямо к Рождеству укутать Вудсборо белой пеленой. В тот момент счастливее чем я вряд ли кого-то можно было найти. Мы чувствовали себя семьёй, самой настоящей – и ощущение усилилось на другой день, когда мы заехали за Виктором, чтобы забрать его домой.
Пикап был всмятку, так что близнецы с разрешения Виктора обстряпали продажу «Мерседеса» и на вырученную сумму приобрели неплохую новую машину взамен старой.
Ford F-150 оказался весьма неплох что с виду, что в обкатке: я смирилась с потерей любимого чёрного красавца и влюбилась заново в яркую синюю машину с оранжевым кантом по бамперу.
Форд был выбран, конечно, согласно вкусу Адама – за ним ездил как раз он.
Рама, украшенная лонжеронами, выглядела даже изящно, зато у этого пикапа был удобный передний привод, да и по бездорожью он ехал прямо как по паркету.
– Вику не особо понравится, что он такой пёстрый, – только и сказала я, восхищённо проведя ладонью по капоту.
Адам закатил глаза.
– Если очень разонравится, пусть сам и перекрашивает, мастер-золотые-ручки, – проворчал он, усаживаясь за руль. – Все, что ли, на месте? М?
– Я бегу! – Рин торопливо юркнула на переднее сиденье вперёд меня и застегнула ремень безопасности.
Я со вздохом устроилась сзади, хлопнула дверью. Мы притихли, ожидая, когда тронемся. Адам тем временем почесал в затылке, задумчиво надув губы. Мы с Рин растерянно переглянулись.
– Так, – он щёлкнул пальцами наконец, будто что-то вспомнил. – Ключи забыл.
– Ох, ну… тупица! – жалобно простонала Рин.
– Тихо-тихо, не ругайся, – быстро сориентировался он и первым делом ласково поцеловал Рин в лоб, придержав её рукой за подбородок, а уже после выскочил из машины. – Я бегом.
– Не сомневаюсь, – проворчала она ему вслед и откинулась на спинку кресла.
В салоне пикапа повисло неловкое молчание. Мы с Рин нечасто оставались наедине: Адам двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю был нашим надёжным связующим звеном. Он всегда знал, что и как сказать, постоянно болтал и не переставая шутил.
Его запросто могла обругать я и привычно обозвать «тупицей» Ямаока, и тогда мы с ней находили какой-никакой общий язык, объединяясь против Каллигена, который обязательно что-нибудь да отколет. Но сдаётся мне, мудрости в нём было достаточно настолько, чтобы хотя бы так раз за разом сводить нас в дружеском диалоге.
Адам исчез за дверью дома, оставив её открытой.
В одиночестве мы задумались каждая о своём.
Не знаю, что было в голове у Рин: я с нетерпением ждала той минуты, когда наконец-то смогу увезти Вика домой из больницы.
Интересно, каким будет его лицо, когда он снова окажется дома? Ему наверняка до чёртиков надоела эта треклятая палата…
Я так погрузилась в мысли, что голос Рин заставил меня подскочить:
– Как думаешь, он и правда такой дурак, или только притворяется?
Я подняла на неё взгляд и обнаружила, что Рин продолжает задумчиво смотреть на неприкрытую дверную щёлочку. Пожала плечами и облизнула губы, прежде чем ответить то, что думаю на самом деле:
– Полагаю, ему хватает ума показаться лёгким, глупым и беззаботным.
Она думала то же самое, потому что убеждённо кивнула. Чёрные волосы были так гладко забраны в хвост, что её аккуратности я только позавидовала – со своей-то неряшливой и вечно взлохмаченной копной.
Рин задумчиво нарисовала на запотевшем окне смайлик и, подумав, добавила ему на голову шляпу, похожую на цилиндр.
Я улыбнулась краешком губ, легко узнав в ней одну из любимых шляп Каллигена. Но улыбка эта стёрлась, когда Рин произнесла:
– Я должна буду уехать в Японию. Мне нужно разобраться со всем, что осталось после родителей. Закончить университет.
Невольный холодок пробежал по рукам, потому что я представила себе, как погаснет радость такого живого и улыбчивого Каллигена, едва он узнает эту невесёлую весть.
Я не догадывалась прежде, что его тяготит что-либо – он умел ловко притворяться, но сейчас точно знала. Он не существовал, а жил. Не ходил, а летал. И лишать его всего этого снова было бы очень нечестно.
Однако я понимала, что Рин здесь не место. Она должна разобраться в себе и своём прошлом, чтобы двигаться дальше. Должна прожить свою жизнь – ту, что у неё отняла Сущность, похитив и сделав убийцей.
– Я полагаю, он всё поймёт правильно, – ободряюще сказала я вслух, хотя опыт подсказывал: Адам будет раздавлен.
– А какой у него есть выход? – уныло спросила в пустоту Рин, явно не ожидая от меня ответа, и я поникла.
В тот момент всё моё желание поддержать её улетучилось, потому что стало ясно как дважды два: Рин хотела не моей дружеской руки, а честности. Вот только для честности нужна огромная смелость, которой у меня не было.
Я отвернулась к окну, наблюдая за тем, как из дома показался Адам, победоносно встряхивая ключами.
– Ты его морально уничтожишь, скорее всего, – прохладно заметила я, и Рин обеспокоено обернулась… но тут же проконтролировала свой жест и бесстрастно выпрямилась. – Я наблюдаю за вами пару недель и понимаю, что он не из тех, кто так трогательно ухаживает просто так, в пустоту.
Рин молчала. Пришлось говорить дальше.
– Не тяни с этим. Чем быстрее ты скажешь о своём намерении уехать, тем лучше. Ты, кстати, надолго нас покидаешь?..
Каллиген коснулся дверной ручки, когда Рин шепнула быстро и пугливо:
– Навсегда.
Адам сел за руль и стряхнул с макушки снег. Он завёл машину и улыбнулся, посмотрев на меня в зеркало заднего обзора.
Ох уж этот Адам мать его Каллиген и его, чёрт возьми, пятьдесят шесть белоснежных зубов:
– Ну, что вы такие кислые? Поехали забирать нашего чертилу из больницы, пока он там всё на кирпичики с тоски не разнёс?
– Поехали, – пришлось выдавить из себя, но уже без былого энтузиазма.
Он достал сигарету и зажигалку, собираясь затянуться, но Рин сердито отобрала у него и то, и другое – сигарету вообще вышвырнула в окошко, а зажигалку спрятала в карман.
– Хватит курить! – категорично заявила она в ответ на изумленный взгляд Адама.
– Боже, могла бы просто сказать…
Адам кашлянул и вывернул со двора на дорогу. Уже через минуту наш пикап ехал по направлению к больнице.
