Текст книги "Hunters and Victims (СИ)"

Автор книги: Sascha_Forever_21

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 68 страниц)

– Они загонщики, тут всё понятно, – пожала я плечами. – Вообще, мы играем в кошки-мышки под пяткой у бога.

– Или хтонической твари, – поправил Дуайт и смолк, вглядываясь в пламя. – Тебе не кажется странным ещё кое-что?

Мне казалось здесь странным буквально всё. От и до. И выжившие, и убийцы, и сам мир этот проклятый, где я заперта, и все его дурацкие правила. Но разговор хоть как-то коротал время, и я покорно спросила, как Дуайт и ожидал:

– Что?

– Так и знал, что ты не задашься этим вопросом, – щелкнул он пальцами и снисходительно улыбнулся. – Ну, это и понятно, Лесли. Признаться честно, мои наблюдательность и эрудиция в этом смысле очень пригодятся всем нам однажды.

Ага. Что-то только заболтать убийцу насмерть у тебя пока не вышло.

– Не кажется ли тебе, что Сущность к нам слишком мягка? – вдруг спросил он, и этот вопрос взаправду удивил меня.

Мягка? Сущность?

Я посмотрела в тусклое, пасмурное небо и тяжело усмехнулась, перебирая пряди рукой.

– Нет, прости, не кажется.

Только идиоту может это показаться. Но Дуайт был со мной не согласен.

– Но как это? Вот хотя бы люки… – сказал он. – Не будь Сущность к нам сострадательна… или отчасти не дай она нам шанс… были бы у нас генераторы?

– Так это же просто возможность подразнить близостью победы. Не всегда мы можем подрубить генераторы. Многие из них сломаны…

– Это так, но даже если гипотетически – да? – убийца нашёл троих и убил, а ты осталась четвёртой, ты можешь выбраться к костру. Спастись. – Он сложил на груди руки и улыбнулся. – Зачем ей это?

Чёрт возьми! Я начинала злиться. Покачав головой, раздражённо смахнула прядь с лица:

– Да какая нахер разница, зачем? Ты будто хочешь сейчас её оправдать.

– Нет! – Он возразил слишком громко и тут же понизил голос, когда Билл заворочался в спальном мешке. – Не оправдать. Понять логику. Или вот, гляди-ка… у нас здесь регулярно, из ниоткуда, появляется еда и периодически – одежда. Нам подкинули спальные мешки, фонарь и топливо. Она выдаёт нам аптечки… Абсолютное зло стало бы так делать? Нет, конечно.

Я совершенно смешалась и сосредоточенно посмотрела ему в лицо, не понимая, к чему он клонит.

– Опять же, давай посмотрим на убийц. Были б они всемогущими…

– А они не всемогущие? – нервно усмехнулась я.

– Нет! – тут же возразил Дуайт. – Тот же… не знаю… Траппер, да? Он может красться абсолютно бесшумно. А Кошмар? У каждого убийцы свои примочки, они гораздо сильнее нас. Но первое, что выдаёт нам даже самого неуловимого из них – это аура террора…

– Я чувствую, как подскакивает пульс, – медленно выдавила я, вспоминая мерзейшее ощущение липкого, ледяного страха, накрывающего капюшоном с головой, когда один из убийц приближается достаточно близко, чтобы мне нужно было от него драпать в противоположную сторону. – В висках стучит, бешено колотится сердце.

– Не твоё сердце, – заметил Дуайт. – Убийцы. Забавно, да? Она и с ними играет тоже. Ещё один шанс от Сущности, чтобы поддавки стали интереснее. Это взгляд всемогущего демиурга, наблюдающего за нами с позиции шахматиста.

– Не хотела бы я быть здесь пешкой, – мрачно возвестила я и натянула рукава кофты на замёрзшие пальцы. – Но хорошо. Предположу, что Сущность – некий сверхразум… как ты и сказал… и что ей слишком скучно было бы играть так, чтобы мы мёрли как мухи слишком быстро.

– Скучно, – медленно повторил Дуайт и глубоко задумался. – Скучно… кхм… и правда. Скучно.

Я не понимала, чего он так прицепился к одному только слову, и поморщилась, но мужчина остановил меня жестом, что значило только одно: он просил тишины. И я с удовольствием смолкла и отвернулась от него, глядя на затянутый туманом луг. Впервые мне почудилось, что вдали под седыми клубами есть нечто выше и массивнее…

Я прищурилась, поменяла положение, пересела, вгляделась. Понадобилась не одна минута, чтобы различать с должным упорством то, что ускользало от взгляда в перемежающемся, движущемся тумане.

Я совершенно была уверена с того мгновения, что за лугом есть лес. Верхушки сосен видны очень неясно, но я всё же рассмотрела их. Хотелось поделиться своей догадкой с Дуайтом… но кто знает, может, он уже в курсе этого? А может и нет. Но он всё ещё был погружён в свои мысли, и я оставила его в покое, продолжив наблюдать за лесом.

Чем больше я вглядывалась, тем увереннее была в том, что он раскинулся за лугом, но что там находилось, сказать не могла. В одном была уверена: прежде никто из нас не говорил о нём ни разу, а это значит, что выживающие могли ничего о загадочном мире Сущности дальше, чем луг, и не знать.

Что же там находится?

Шелковая лента под рукой, алая полоса между пальцами. Оборванная нить в его прошлое, что она означала – сказать было невозможно. Пока.

Крик нащупал её в который раз в кармане и крепко сжал. Покидая лес, он чувствовал пронзительный взгляд в спину. Между лопаток защекотало, и раз обернувшись, он увидел между прозрачных сосен с тонкими стволами бескрайний луг, теряющийся в тумане. Медленно и неохотно, Крик побрел за Духом.

Под тяжелыми ботинками не хрустнула ни одна веточка, не шелохнулся ни один листик. Такой же бесшумный, как Рин Ямаока, Крик шёл следом, задумчиво прокручивая в памяти клочки воспоминаний, медленно всплывавших в голове, стоило коснуться ладонью холодного камня знакомых могил.

– Бабушка рассказывала, что я был рождён родителями в любви…

Он качнул головой, вспоминая тёплые, сухие, морщинистые руки с натруженными долгими годами работы пальцами.

Коротко моргнув, уставился в спину Рин, остекленело и задумчиво.

– Выходи.

Он послушно вышел из машины, взял под гробовое молчание женщины за рулем свой рюкзак и осторожно покосился на неё.

– Пока иди в дом, я поставлю машину.

Он чувствовал, почти кожей ощущал, что это неправда. Она не это хочет сделать. Но у него не было выбора: хорошие дети слушаются своих родителей, и худенький рыжеволосый мальчонка поплёлся к невысокому старому домику, теряющемуся в зарослях дикой розы. Стояла середина очень тёплого октября.

Он услышал за спиной шум мотора, знакомого маминого, который ловил с улицы каждый вечер в надежде, что она приехала раньше, и напуганно повернул голову. Рюкзак полетел на землю, одно долгое мгновение мальчик смотрел вслед уезжающему джипу. А затем, захлебнувшись воздухом, отчаянно рванул следом за ним.

– Мам! Мама… подожди!

Его скорости явно не хватало, чтобы догнать машину. Мальчишка лет восьми, высокий для своего возраста, долговязый, как жеребёнок, и худенький мчал так, что в боку закололо. Он задохнулся, но сделал ещё попытку и крикнул:

– Мам! Стой!

Она не остановилась. Машина уезжала по неровной дороге, подпрыгнула на кочке и повернула за пляж, выезжая из резервации и теряясь из виду.

– Нет! Мама! Погоди, не уезжай!

Он знал, что она не вернётся. Всем своим отчаянным сердцем чуял, что никогда больше не придёт. Судорожно вздохнув раз и другой, словно намереваясь заплакать, он скривил лицо, остановившись. Долго глядел на пустую дорогу, всё ожидая, когда машина вывернет к нему.

Это ошибка. Мама вернётся. Она за ним обязательно приедет.

Он сжал руки в кулаки, больно вонзил ногти в ладони, оставляя на смуглой коже белые полумесяцы. В глазах вскипали слёзы, душили грудь, ложились на горло толстым одеялом. Мир расплывался и был неясным и дождливым из-за влаги, накопившейся в глазах. И мальчик тихо сморгнул слезу, а потом быстро вытер её, понимая, что его надежды враз рухнули. И больше она никогда не придёт.

Никогда. Какое страшное слово.

На его плечо опустилась тяжелая рука. Мальчишка резко повернулся, темными от горя глазами посмотрел в строгое лицо пожилой женщины с седыми косами, в которых всё ещё переплетались с белыми прядями чёрные, как вороново крыло.

– Пойдём, Вик.

Мама всегда звала его Виктор… да, Виктор… холодно, отстранённо. Но к её холоду он привык, научился радоваться ему, необласканный ребёнок, а здесь было что-то чужое. И непонятное.

Женщина была величавой и прямой, пусть и не такой стройной и красивой, как мама, да и одежда у неё была гораздо беднее, как и вся обстановка кругом. Вик посмотрел вправо и влево. Разбитая дорога, покосившийся сарай, туалет во дворе, отсутствие всякого ограждения… кроме сада, всё вокруг кажется запущенным.

Его родная бабушка чуть повернула к нему орлиный профиль:

– Мне долго тебя ждать?

Мальчишка поплёлся за ней следом, опустив голову. Вся его жизнь вмиг рухнула в пропасть.

Он сморгнул воспоминания, откладывая их в уме как в отдельную комнату под замок, и понял, что они с Рин уже дошли до хижины и костра. В окрестностях совсем неподалёку от алого пламени цвета крови медленно прислонил руку к древесному стволу Майкл Майерс, маньяк по прозвищу Тень.

Этот высокий, могучий убийца, одержимый призраком Самайна, был одним из сильнейших среди всех, кого взяла под своё крыло Сущность. Крик не видел в нём лишь физически крепкого мужчину, который одним ударом способен убить даже такого, как он. Тень был силён не столько телом, сколько духом. Мистический и таинственный, трудный для понимания, с пустым, ровным и чистым взглядом ничего не выражающих глаз – и в такой же ничего не выражающей, стерильной маске – он был Крику близок и приятен.

Он всегда одинок и молчалив, ему не нужна компания, и он не глумится над жертвами, когда убивает.

Трикстер смеётся над Тенью за спиной: говорит, он туп, одержим и примитивен, но кто не одержим среди них? Крик не слышал ни разу, чтобы кто-либо, да хоть сам же Трикстер, издевался над Майклом в лицо. Убийцы опасались его ничуть не меньше жертв.

Свою работу он выполняет всегда одинаково жестоко. Его не трогают ни мольбы, ни слёзы, ни крики. Ничто не возбуждает в нём ярости и желания. Всё кажется чуждым, и единственное, ради чего он убивает – это смерть и потребность творить зло. Чистое зло…

Крик молча покосился на Майкла Майерса, пройдя мимо, и едва заметно кивнул ему, как равному. К немногим здесь он испытывал приязнь и уважение, но Тень заслужил их безоговорочно с первого же дня. Но Майкл ничем не ответил: как и обычно, он равнодушно проводил Крика и Дух безразличным и пустым взглядом. Рукава его джинсового тёмно-серого комбинезона были подкатаны, а пальцы покрыты уже подсохшей коричневой кровью. Тёмные всклокоченные волосы маски серебрились на концах в тумане, и Крик прошёл мимо, оставив Тень за спиной и ещё не зная, что в его отсутствие один из маньяков всё же дорвался.

– Что здесь стряслось? – медленно спросил он у Легиона, который сидел перед костром, опустив лицо под маской.

Земля вокруг очага пропиталась кровью, почва напилась багровым – пламя горело особенно ровно, точно приняло жуткое подношение. Крик обвёл глазами бревно перед костром, на котором всегда собирались по одному или двое, а ныне пустое, и тронул носком ботинка серебряную пряжку от ремня, выполненную в виде кастета. – Кто?..

– Деревенщина, – глухо сказал Легион, разминая пальцы в перчатках. – И знаешь, брат, мы тут совсем не уверены в том, что с ним произошло.

– Как давно?

– Как только вы с Духом куда-то подевались, – пожал плечами парень и вдруг злобно сощурился, подняв глаза на Крика. – Эта хрень накрыла Хиллбилли с головой. Сначала Доктор. Затем Óни… Теперь и Макс, чёрт бы тебя побрал… Они как с ума посходили. Все по сценарию. Жребий выбрал ему, но Хиллбилли идти отказался. Напал на Дэнни. А потом вмешался Тень…

Легион вдруг злобно ткнул пальцем в грудь Крику:

– Вся эта свистопляска началась, когда ты появился! Не знаю, что ты за выблядок, но с тобой явно что-то не в порядке.

Крик резко качнул головой, и не прошло секунды, как он прыгнул к Легиону и тряхнул его за грудки куртки, процедив:

– Ма-а-асс, что ты имеешь против меня, ты, шичу?! (Прим. автора: шичу – индейское ругательство)

– Кто это тут шичу, я?! Ты ненормальный ублюдок, – возмутился Легион и вскочил на ноги, сгребая безрукавку на груди Крика. Оба прищурились, оценивающе взглянули друг на друга, и под масками карие глаза поневоле встретились с тёмно-серыми.

Крик перехватил запястье Легиона. Больно сжал, рывком притянул его к себе и процедил:

– Понимаешь, что ты только что сказал?!

– Понимаю, что ты кусок дерьма, – презрительно бросил Легион, одним ударом отцепляя от себя Крика. – Отвяжись!

То, что Легион был младше, чувствовалось по голосу, виделось в жестах и движениях. Одного ловкого удара ножом и подсечки хватило бы, чтобы пролить ещё и его крови в костёр, но Крику Легион показался удивительно знакомым, а узнать больше о себе и том, что осталось позади, так хотелось… что убивать его сейчас было бы глупо.

Хотя руки и чесались прикончить этого клопа.

Крик недовольно прошёл мимо убийцы, толкнув его плечом, и равнодушно бросил:

– Я вообще не знаю, что у вас здесь за бардак и почему вы выкашиваете друг друга, как бешеные. Разве не наоборот должно быть, м? Мы против жертв.

– Кто бы говорил о единении, ты изначально вёл себя как мудак и на всех бросался. Не притворяйся, что не пытаешься слинять отсюда, – прошипел Легион так тихо, что Крик едва разобрал его слова. – Ты ходил в лес с Духом сегодня.

– Да.

– Там небезопасно. Те, кто туда ходит, рано или поздно подцепляют это бешенство, как все трое: Доктор, Они и Деревенщина тоже ходили, и итог? Все передохли.

– Не сами же, – равнодушно ответил Крик. – Вы им здорово помогли, не так ли?

Легион замолчал. Медленно опустился на бревно, взял в руку стилет, неторопливо проворачивая его в длинных ловких пальцах:

– Только немногие из нас. Есть такие, как Тень, или такие, как Мор, кто совсем иначе служит Сущности. В них есть что-то странное и темное, темнее чем в прочих, разве ты не чувствуешь?

– Да. Есть такое.

Крик прищурился и всмотрелся в грязные, тёмные стёкла хижины. Там мелькнуло бледное лицо Чиуна, который явно наблюдал за костром и растворился в полумраке.

Что ему нужно?..

Крик понимал, о чем говорит Легион. Он знал это, как знал также, что огонь из крепи (Прим. автора: крепь: очаг, костёр) Сущности не жжётся. Что кровь его жертв цветом багровая, как клок неба, которое он увидел близ лесного кладбища. И что он так же похож на тех, кто отмечен потусторонним, вечным злом, как те, кого другие маньяки боялись и обходили стороной.

Утро забрезжило через легкие занавеси: небо было грозовым, серым, налитым дождём. За ночь погода изменилась, и я с удивлением обнаружила, что лежу под одеялом.

Нежное белое облако укутало ноги мягкой пеленой, и я с наслаждением потянулась под ним и ойкнула. Черт! Испугалась: чья-то рука легла мне на живот и вдруг с громким хлопком одного обнаженного тела о другое притиснула спиной к чужой груди. Я застыла, с секунду спросонья забывая, как дышать… а потом вспомнила, что это Вик.

О Боже. Мы вчера так устали после дороги и всех событий, нахлынувших за последние сутки, что просто отрубились, обнявшись. Если бы не Вик, я точно уснула бы прямо в одежде. Конечно, немного непредусмотрительно вырубиться в майке и трусах в одной постели с мужчиной, которому вчера ты, пьяная от всех эмоций, призналась в любви. Вот только мужчина этот – Виктор Крейн, и ему я доверяю, пожалуй, как себе.

Ему. Но не Крику.

Я поёрзала и осторожно отодвинула от себя его руку. Гладкая смуглая кожа под пальцами казалась куда грубее и плотнее моей собственной.

– Доброе утро, чикала, – хрипловато сказал он, уткнувшись губами мне в шею и нежно чмокнув. – А который час?

Я не успела ответить или среагировать, как Вик уже тяжело налёг сверху, перегнувшись через меня. Ничего себе привычки! Вжатая в матрас мускулистым красивым мужиком – доброе, мать его, утро – я побагровела, прекрасно чувствуя через тонкое одеяло абсолютно все особенности его анатомии.

Вик не смутился ни на секунду. Он дотянулся до телефона на тумбочке, провёл пальцем по экрану и простонал, всё ещё не вставая с меня:

– Уже восемь. Ох, как мы разоспались…

Ну да, прямо Виктор Крейн, король сна. Я скривилась: будь моя воля, не вылезла бы из-под одеяла ещё час или два. Но нет, у одного индейца в заднице явно трубы поют.

Вик снова упал на кровать у меня за спиной и притиснул к себе, обхватив руками за живот:

– На тебя что нахлынуло? Что за утренние нежности? Вик, пусти! – отпихнула я его шутливо, но с таким же успехом можно было попытаться сдвинуть с места бетонную стену.

– Чикала, я люблю пообниматься, и желательно, чтобы меня тоже обняли в ответ. Давай, порадуй старичка!

– Ты бы ещё сказал, дедушку…

Я хотела обняться с подушкой, но меня так ловко развернули лицом к лицу и уложили себе на грудь, что поневоле пришлось внять требованиям. Вик так просто не отстанет.

– Я бы ещё немного поспала, – деликатно намекнуть на то, чтобы он затих ещё на часик, не вышло, и я вздохнула.

Вик с утра был встрёпанным и расслабленным, волосы выбились из косы, и короткие пряди рыжим ореолом обрамляли лицо со смягчёнными чертами. Он провел большим пальцем по моей брови, пригладив её, и затем – по щеке, неторопливо лаская лицо.

– Нет, малышка, – короткий поцелуй в нос был совсем неожиданным, и я вздрогнула, – нам пора выдвигаться. Дядюшки наверняка заждались, да и пока туда доедем… короче, скажу прямо: я хочу успеть на завтрак от Тео. Он готовит как бог, особенно блинчики. Ты обязана их попробовать.

– Да сразу бы сказал, что дело в блинах! – я шутливо ткнула его под ребро. – Кстати, снаружи так похолодало…

– В прерии ночи всегда холодные, это днём адское пекло, – заметил Вик и вдруг ухмыльнулся совсем не так, как обычно. В один миг его лицо исказилось, и то, что он прятал обычно под маской, враз проявилось: потемневший взгляд, дрогнувшие уголки губ и прищур, отчего тени легли иначе на его черты, делая их резче. – Но согреться вдвоём в одной постели можно разными способами, да?

Я ушам своим не верила. Второй день он говорит так чисто и совершенно не заикается! Я ждала от него хоть одной запинки, но бесполезно: своеобразный акцент остался, но голос без заикания звучал совершенно иначе. Куда глубже, ниже и более хрипло. Из него исчезла трогательная мягкость, которая так мне нравилась…

Я прищурилась в ответ и заправила длинную прядь ему за ухо. Попытавшись пробудить в нем моего милого добряка Вика, нежно коснулась высокого гладкого лба губами.

Но с добряком не сложилось.

Его длинные пальцы скользнули у меня под рёбрами, оглаживая их и двигаясь ниже, на живот. Если мы останемся в постели больше чем нужно, боюсь, благие намерения Вика отсрочить нашу близость превратятся в ничто.

Через несколько дразнящих прикосновений меня перестало волновать то, что он неуловимо переменился, и его мозолистые, крепкие руки, сжавшие ягодицы, тоже не смущали. Я вжалась в его живот своим, приникла к губам и огладила их языком, чувствуя, как его тело подо мной напряглось, горячо пульсируя.

Он обнял ладонью моё горло и медленно стиснул. Это было слишком властно, и в другой момент я бы испугалась… в другой, но не сейчас.

Даже если в нём проснулось то тёмное начало, которое он прятал под маской Крика – плевать. Я податливо легла в ладонь шеей и с удовольствием сипло простонала в губы:

– Сожми сильнее…

Хватка моментально обрела жёсткость. Он впечатал меня в руку и внезапно подмял под себя и припал губами к ложбинке на шее.

– Нельзя так… – задохнулась я, не ожидая, что он будет делать не вполсилы, и крепко стиснула его плечо, царапнув по коже ногтями. Повела рукой к затылку под рыжей косой и обняла ногами за талию, скрестив в лодыжках и сковав ими мужчину в замок. Даже если он сейчас не совсем мой Вик, пусть…

Я не готова его отпустить.

– Почему нельзя? – кончик его длинного, гибкого языка тяжело заворочался поверх соска, слюна смочила тонкую ткань майки, и я откинула назад голову, понимая, что в этот момент не хочу ничего другого, кроме бесконечного удовольствия, разделённого на двоих.

Он без сожаления небрежно встал с меня, скинув ноги с талии, но прежде, чем обида накрыла с головой непониманием, почему так, Вик подхватил меня под бёдра и прильнул губами к животу.

– Нельзя, потому что ты сам говорил что… м… нам нужно повременить… – мысли путались с каждой медленной лаской. Лобок налился жаром, под волосами на затылке вспрела испарина. – Не останавливайся… – жалко проскулила я, запустив пальцы в его волосы. Во мне не осталось никакого самоуважения: к чёрту его, зачем Вик дразнится?!

Я забыла обо всём, погружаясь в мерцание света и тьмы перед глазами. Бессознательные просьбы были услышаны одним индейским божеством, нависшим надо мной:

– Расслабься, – тихо сказал он. Язык опустился ниже, обвёл чашечку пупка. Вик, дьявол подери, либо уйди прочь, либо сними с меня бельё! Я рвано выдохнула и дёрнулась, на мгновение поддавшись страху и смущению, когда он провёл ладонью по внутреннему бедру, заставил меня медленно простонать:

– Подожди… я не уверена, что хочу…

– Но ты же сама велела не останавливаться, – ровным голосом сказал он и обжёг меня взглядом. Смотреть на смуглое лицо, застывшее между моих ног точёной скульптурой, на поднявшиеся, точно у пумы перед прыжком, лопатки, и плавно поднимающуюся мускулистую спину, по которой змеилась встрёпанная рыжая коса, было… слишком жутко и желанно одновременно. И точно выше моих сил.

– Я не думала… я не ожидала!

Он усмехнулся, совершенно не слушая мой лепет, и окунулся ниже, погрузив лицо в тень и втянув ноздрями воздух.

– Вик, нет!

– Вик, да, – рыкнул он, обдав меня горячим дыханием, и впился губами в тёплую, влажную складку белья, заставляя меня коротко застонать и громко, яростно выругаться. Вик вибрирующе рассмеялся.

Ненавижу засранца.

Язык вжимал и вкручивал внутрь сырую ткань, проникая на самую малость и заставляя желать больше… больше и глубже.

– Ещё…

Я стиснула в кулаке его волосы, вжала Вика в себя, не желая отпускать ни на секунду: мир задохнулся вместе со мной, в нем выжгли кислород, опалили грудь до самого сердца.

Лица его теперь не видно; он оперся на локоть, приподнявшись, и вдруг размашисто хлопнул меня по бедру, заставляя насадиться на язык и рвануть его за рыжие пряди ещё ниже, погружая в себя.

Я утонула в собственном надрывном крике, зажимая рот рукой. Темп ускорился, бедро снова обожгло хлёстким тяжёлым ударом, и я просела под ним, чувствуя, как Вик впивается в меня губами.

Да…

Да…

Жар раскалил мои веки и опалил губы. Я проглотила живой огонь, порвавший лёгкие гортанным стоном, и услышала его низкий выдох, хлестнувший не хуже удара. Толчок за толчком, он выпивал из меня свободу, привязывая к себе не болью и страхом, а наслаждением, и бросив короткий взгляд на него, я поймала ответный – вгляделась в глаза цвета грозового неба. Он смотрел неотрывно на то, как я дрожу и извиваюсь, запоминал и казался довольным, когда поднимал голову.

Некоторое время он просто лежал подбородком на моем животе, и я почти физически ощутила волну спокойной уверенности, которая исходит от него. Власти.

Раз за разом он делает так, что я не могу забыть Вика Крейна. Без моего разрешения, только что ласкал меня так, как ему было нужно, и был на вид доволен не меньше моего, хотя я даже не коснулась его. Разве плечо оцарапала…

Тени дрожали вокруг его глаз, делая взгляд почти ленивым, как у крупного сытого хищника. Я легонько потрепала его по загривку, и он ответил благодарной улыбкой, сразу прикрыв глаза. Ну помурлычь ещё.

Говорить о случившемся не хотелось: я бы умерла от смущения быстрее, чем от ножа Крика, и мысленно миллион раз сказала Вику «спасибо», когда он погладил меня ласково по голове, из зверя превращаясь в типичного домашнего кота. И как у него это так ловко получается?!

– Ты в душ первой? – глаза были тёплыми, как речное дно, пронизанное солнцем.

– А… я не знаю… можешь ты, если захочешь?

– Да можем вместе пойти, – Вик небрежно приподнял темную бровь и засмеялся, глядя на мое вытянувшееся лицо. – Я шучу, чикала, шучу! Не смотри так на меня. Давай вставать. Тебе сходить за кофе? Да? Какой ты хочешь, с молоком? А сахара сколько? Пока искупайся, я возьму тебе попить.

Через минуту он уже был моим любимым Виком, порой даже чрезмерно заботливым и предупредительным, но совершенно точно – нежным и внимательным. Он быстренько накинул шорты и толстовку, подмигнул мне и вышел из номера, оставляя одну.

Тёплый душ был как нельзя кстати: тело расслаблялось под струями, и не сразу услышала, как тихонько хлопнула дверь. Наслаждаться водными процедурами долго было чревато тем, что придётся пить холодный кофе, так что я быстро вытерлась и сразу надела то, в чем поеду на ранчо: свободные джинсы и рубашку-распашонку льняного цвета.

Когда я вышла в комнату, Вик уже сидел в кресле и пил кофе, читая что-то в телефоне. Его лицо было подсвечено голубым светом экрана, волосы, все ещё встрёпанные, обрамляли лоб и спускались прядками на выбритые бока. Я подошла со спины и тихонько коснулась темно-рыжей косы, помедлив:

– Ты не против, если я тебя заплету?

Он вполоборота взглянул на меня и улыбнулся:

– Помнишь, я сказал: тебе можно делать со мной всё, что захочешь.

Да забудешь такое. Я взяла из рюкзака свою щётку и распустила его волосы, тяжелой огненной волной покрывшие лопатки. Они легли мне в ладонь, и я потихоньку начала расчёсывать.

Какие густые и прямые, и ни одной спутанной пряди. Вик не отрывался от чтения, но порой – я замечала – косился на меня и ложился затылком в руки, ластясь. Если бы не поджимало время, вот так заплетать его я могла бы ещё очень долго: это удивительно медитативное, расслабляющее занятие! Я подхватывала прядки с огненного гребня на макушке, зачесала волосы со лба назад и вплела их в рыхлый колосок. Вик засмеялся:

– Теперь за мою шевелюру отвечаешь ты, чикала. У тебя такие легкие руки.

Он ловко сгрёб меня в охапку, усаживая себе на колено, и прихватил ладонь, целуя. Скользнув под широкий волан на рукаве пальцами прямо на запястье, тихо сказал:

– За какие заслуги и кем ты мне была послана?

Сердце пропустило удар.

Послана… а ведь действительно, всё так и есть.

Кто же послал меня в этот мир, швырнув с балкона?

Кто послал в новое тело, оставив подсознание помнящим эту жизнь, этих людей, этот язык? Я постепенно вспоминала всё, что знала эта, другая Лесли, но оставалась собой.

Почему многие события так перекликались с тем, что происходило со мной в прошлом?

Я не знала ни одного ответа, но слова Вика тревожно укололи в грудь.

Если я послана сюда, то кем и зачем?

В девять мы были уже в шеви и выруливали на трассу. Я косилась на Вика с улыбкой от самой гостиницы.

Да, элегантная одежда – явно не его конёк.

Он надел смешные черные штаны для бокса, по тонкой ткани до самых колен извивались белые осьминожьи щупальца. Черная майка в рубчик плотно обтягивала мускулистый торс. Поверх он накинул нежно-голубую гавайскую рубашку в белый цветок – ну просто бог стиля! И как изюминка, последний штрих – его замшевая куртка с бахромой.

Я развеселилась, со смехом двумя пальцами оттянув ткань брюк с его бедра, и он рассмеялся в ответ, щёлкнув по козырьку моей бейсболки:

– Они очень удобные, не смотри так.

– Да ты каждый раз меня удивляешь! Тебя кто учил так одеваться? Мне придётся заняться твоим стильным образованием.

– Индейцы вообще очень крутые, ты что же, не замечала? Все эти банданы, штаны смешные… – он подвигал бровями, заставив меня прыснуть со смеху, и вдруг указал на небо. – На фестивале, надеюсь, у всех при себе есть дождевики. Смотри, там уже вовсю льёт.

Низкие тёмные тучи набухшей ватой нависли над землей, готовые пролиться влагой. Рыжая прерия была прекрасным фоном для непогожего, пасмурного неба, и я залюбовалась видом, прислонившись лбом к стеклу.

Асфальт летел под колёсами серой лентой. Мы миновали милю за милей и держали путь западнее Биг Бэнд, к самой его границе. Там, на территории резервации, и находилось ранчо дядюшек Вика.

Пару раз вдали за нашими спинами гремел гром. Вик спокойно посмотрел в зеркало заднего обзора и посерьезнел, глядя на дорогу:

– Нужно добраться до дома, пока не началась гроза, – сказал он. – Не хотел бы я повстречать молнии в прерии.

В пути он постарался отвлечь меня от переживаний разговорами, но затем всё же замолчал: Вик не слишком болтлив в принципе, зато включил радио и настроил местный канал.

Заиграли кантри.

Johnny Cash / Ain’t No Grave

Вик бесшумно постукивал в ритм по рулю кончиками пальцев, будучи явно в хорошем настроении несмотря на то, что за нами шла полоса серого дождя и гром раскатом прозвучал ещё раз.

– There ain’t no grave can hold my body down…

(Нет, в земле меня не удержать…)

Вик тихо и хрипло мурлыкал под нос вместе с Джонни Кэшем.

– Well, look way down the river, what do you think I see?

I see a band of angels and they’re coming after mе,

Ain’t no grave can hold my body down…

(Что ж, гляди, кто это там, на берегу реки?

Эта компания ангелов, и они идут за мной.

И в земле меня не удержать…)

От этой песни мне стало не по себе, и Вик, поющий от имени неупокоенного мертвеца, вдруг зазвучал совсем иначе, жёстко и угрожающе:

– Well, meet me mother and father, meet me down the river road

And momma you know that I’ll be there when I check in my load

Ain’t no grave can hold my body down…

(Что ж, мать и отец, встречайте меня на том берегу реки,

Мама, ты знаешь, там я оставлю всю боль и грехи.

И никакая могила меня не удержит…

Грехи, о которых он пел, не смыть кровью, даже убив себя. Я задумчиво вгляделась в однообразную прерию, в который раз задумавшись над наказанием прижизненным и посмертным, что грозит Вику. Вернее, грозят оба.

То, что мучило меня долгих три месяца – осознание, что Вика могут поймать и вычислить, понять, что он и есть Крик – догнало даже в пустыне.

Я часто просыпалась в холодном поту с мыслью о его аресте. Я не смогла бы перенести суд и тем более приговор, а за те убийства, что он совершил, полагается даже не пожизненное заключение: смертная казнь. И как бы он ни был виновен, я любила его, видит Бог, сильно любила. Со мной он был добр… почти всегда. И он точно не заслуживал казни.

Сейчас он ехал со мной рядом и был в безопасности и на свободе… но я знала, что всю жизнь буду бояться за него. Прав он или нет, хорош как человек или плох, не мне решать.

Это только в фильмах крутой парень мочит злодеев и потому мы думаем, что он герой. В жизни любой, кто берет в руки оружие, злодей и маньяк, тем более, многие убийства Вик совершал куда более жестоко, чем жертвы того заслуживали. И, как я думала, некоторые из них не заслужили смерти в принципе…

Но я любила его и не могла допустить даже мысли о том, что однажды он пострадает за совершенные преступления.

Эгоистично? Очень.

Но я не думала о справедливости и только тихо молилась, чтобы Вика никогда не нашли.