Текст книги "Hunters and Victims (СИ)"
Автор книги: Sascha_Forever_21
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 68 страниц)
Она запекала курицу в духовке (не ту пластиково-крахмальную дрянь из вакуумного пакета, как у матери дома). Когда оказалось, что он вырос из тёплой зимней куртки, так как Селена не потрудилась обновить его гардероб к холодам, Адсила вернулась из магазина с новой – и очень хорошего качества. Вик до сих пор её помнил. Красная, очень красивая, с нашивкой «Аляска» на рукаве, с енотовым пушистым капюшоном и двумя заклёпками на горле. Он снимал капюшон – и рыжие волосы падали на плечи и смешивались с огненно-красным цветом. Бабушка иногда гладила его по голове перед сном, и сквозь смуглые натруженные пальцы скользили гладкие мальчишеские пряди, обрезанные по скулы. Вик приехал к ней совсем коротко стриженным.
– Ты как не индеец, – говорила она и качала головой. – Мать совсем забыла, кто она… но ты помни, Шикоба.
Он равнодушно слушал и не реагировал на второе имя, всегда казавшееся ему придурошной глупостью. Однако она кормила его и он жил у неё, так что нагло сказать в лицо всё, что вертится на языке и на обиженном уме брошенного мальчика, он не мог.
Был колючий декабрь, с позёмкой и ледяным ветром, когда он сбежал. В школе в тот день его жестоко побили, потому что били всегда – и у обидчиков было настроение сделать это. Ему посекли бровь острым углом школьного подноса из тяжелого пластика, и Вик обалдело стоял, глядя на компанию ребят двумя годами старше себя – совсем ещё мелкий, пусть и высокий, нескладный, как подросший жеребёнок. Парни ухмылялись. Они были из благополучных семей, всё буквально этим кричало, так что таких как Вик привычно обламывали сразу, чтоб он вырос уже запуганным. Совсем как в собачьей стае, они подсознательно чувствовали, что этот вырастет для них достаточно опасным, если его не сломать.
И они в первую очередь иронично сломали о него поднос.
Вик как одуревший выскочил из столовой, ухватив куртку и рюкзак. С брови на глаз и щеку натекала кровь, он думал – что вообще сделал такого, но сердце колотилось быстрее, чем мысли вспыхивали в голове. Он споткнулся и упал, пачкая куртку, джинсы и руки о слякотный снег и грязь, но тут же вскочил и побежал ещё быстрее прочь. В ушах пульсировал смех его обидчиков: они радовались, что Вик покинул поле боя с таким позором. Его всё очень достало. Он уже шесть месяцев жил у Адсилы и не видел мать. Наивно утешал себя мыслями, что это она, мерзкая старая индианка, не даёт им встретиться. В глубине души Вик знал лучше всех, что это не так, но знать и верить – разные вещи. Перепрыгивая через живые изгороди и устремляясь по задворкам прочь от школы, он бежал что есть сил, поскальзываясь на обледенелом асфальте и забыв надеть шапку и застегнуть куртку, к своему дому, настоящему дому, откуда его за что-то выгнали. Так поступает брошенный или потерявшийся пёс, который напал на хозяйский след. Даже если он на последнем издыхании, и даже если там его ненавидели и держали на цепи в вонючей конуре, всё равно домчится, чтобы умереть, упав у этой самой конуры.
Это была абсолютная преданность, которую Селена не заслужила ничем. Детское чистое доверие, полное слепого обожания. Он обожал и помнил досконально те десять раз за всю жизнь, как она читала ему сказку или укладывала на ночь, усовестившись или забыв приложиться к бокалу вина, чтобы заглушить свои голоса в голове
иногда они звучали не только в голове, но и на заднем дворе, буквально сводили Селену с ума безумным шёпотом и резким, до боли в сердечной мышце знакомым голосом покойного мужа, который говорил громче прочих.
И Виктор думал: это всё неправда, она меня не бросала. Её заставили. Так было нужно. Причина неважна – к черту причину! Я сбежал от Адсилы и больше туда не вернусь. Он предвкушал, как удивится мама, что сын примчался домой. Он думал, она заплачет и распахнёт для него руки, чтобы Вик влетел в крепкие объятия. Так она раньше не делала никогда, но обязательно сделает сейчас.
Задыхаясь, Вик протаранил костлявые и острые кусты орешника, с колотящимся сердцем наблюдая за тем, как за кронами старых вязов и темнеющего леса на окраине Вудсборо показалась крыша его дома. Сердце заколотилось. Он криво улыбнулся и вылетел к высоким кованым воротам…
И сшибся с ними грудью, ухватившись грязными руками за прутья.
В желудке всё дрожало, его скручивало от волнения. Отросшие по плечи волосы выбились из резинки, и Вик, жадно глотая холодный воздух ртом, искал глазами маму. Ее машина у гаража, значит, она дома. Вспыхнула слабая надежда, когда он заметил огонёк лампы на террасе. И закусив губу, Вик увидел, как она выворачивает из-за угла в тёплом чёрном пальто, а плечи окутаны её любимым алым кашне. Он хотел крикнуть громко, во всё горло – мам, я здесь!!! – но крик застрял в глотке, и он скривился с открытым ртом потому что мама была не одна и она улыбалась.
Она держала под руку высокого белого мужчину, брюнета с породистым волевым лицом. Он был тоже в пальто до колен, как и она, и носил костюм под ним. Оба тихо общались и смотрели либо вперёд себя, либо друг на друга. И в их узком поле зрения не было места щуплому мальчишке с взлохмаченными рыжими волосами.
Селена усадила мужчину в машину и склонилась над ним, поцеловав в губы. Темные волосы упали стеной между ними и остальным миром, но Вик знал, что ни с кем другим мать не была так нежна. А когда машина тронулась, а ворота раскрылись автоматически, водитель гудком шугнул прочь с дороги зазевавшегося пацана. Вик отскочил, споткнулся и плюхнулся на задницу, изумлено перевёл взгляд с машины и безразличного мужчины в ней на Селену. И затем встретился взглядом с матерью, а она наконец увидела его. Глаза у неё потемнели, а щеки залил густой румянец. И резко развернувшись на каблуках, она побежала прочь в дом – так же отчаянно, как сын мчался к ней.
Вик не помнил, как дошёл до дома Адсилы. Спотыкаясь, он брёл, сжавшись и накинув на голову капюшон, чтобы окутать себя безопасным вакуумом, тишиной и мнимым теплом, будто бы оно выгонит стужу из его сердца. В горле нарывало слезами, но он не позволял себе расплакаться. Бровь и содранные ладони болели.
Виктор Крейн чувствовал себя самым жалким и потерянным мальчишкой в целом штате Мэн. Устало обнаружил, что порвал красивую куртку на боку так, что теперь среди алого белел утеплитель.
Вик кое-как добрался до пляжа у озера, закованного в лёд, и упал на топляк, обняв руками голову и опустив её к коленям. Злые, очень злые слёзы медленно заструились по лицу, закапали в песок, смешанный со снегом. Почему так? За что она его бросила?
Он не замечал, как день перевалил за половину, а кости заболели от сырого холода. Руки давно уже перестали чувствовать, он просто вцепился себе в капюшон и покачивался из стороны в сторону, стараясь пережить второе предательство и вторую острую боль, застрявшую под грудью как опухоль возле сердца.
Наконец услышал громкую ругань на индейском, доносившуюся с песчаной насыпи, и вниз на пляж быстро спустилась Адсила в своей неизменной коричневой шляпе и простом пальто.
Он думал, будет злиться и кричать за разбитое лицо, порванную куртку и побег из школы, но вообще-то она просто подняла его лицо за подбородок, тяжко вздохнула и погладила его по макушке.
Вместо всех возможных слов она устало взглянула на мальчика, которого не хотела воспитывать, но ей пришлось, и так уж вышло, что она чертовски привязалась к нему. И произнесла, когда он поднял на неё темно-серые, с голубыми холодными бликами у радужки, глаза:
– Пойдём домой, Шикоба.
С тех пор и трёх слов их жизнь как-то переменилась. Вик был неглуп и понял очень быстро, что твой дом – там, где тебя любят. Он был благодарным. И умел любить в ответ, правда, уж очень сильно. Иногда это было неудобно тому, кого он так душил своей любовью, но ничего не попишешь – её хватало с лихвой, потому что он всегда придерживал в себе запас для матери. Давал изо дня в день ей шанс, чтобы полюбить, так долго, что плевать ему было на все нанесённые раны.
Но затем Адсила стала ему матерью больше. Она погрузила его в мир индейской культуры, к которой он принадлежал, и что-то внутри него нашло покой. Его мысли перекликались с мыслями соотечественников, и Вик понял: он не странный, он не глупый, он не нелюдимый бирюк – он просто другой. Такой, как Том, и Рик, и Джонни, и Эдна, и Адсила – как все эти люди из резервации, куда бабушка возила его раз в месяц так точно, чтобы он пообщался с ребятами и старшим поколением. Он также был дружен с теми двумя стариками, кто жил на земле Адсилы и тоже отказался покидать её. Маленькая резервация в Вудсборо, отделённая от остального племени, чтобы не утратить священную землю предков. И бабушка наущала:
– Никогда не бросай это место, потому что они его отберут у тебя, если ты покинешь свой дом. Не продавай, сколько бы денег они не предложили. Это временное, это пыль. Земля живая, Вик, и она помнит, как по ней ходили поколения наших предков. Не будь косным, как они, и не дай себя купить.
Так Вик понял очень рано ещё одну простую истину. Человек при деньгах опасен. Он может и не отнять у тебя свободу силой: ты сам ее с радостью отдашь, потому что другого выхода выжить просто может не быть.
Вик извлекал уроки из всего, что посылала ему судьба. Он стал подчёркнуто интересоваться тем, что любили другие индейцы, потому что понял: он – часть них, и если он перестанет следовать их пути, путь сотрется и исчезнет.
Но сейчас, в мире, где морок управлял реальностью, Вик готов был поступить как должно, и как поступил бы любой из его племени.
Стрелок вывел Лесли из тёмного закутка, завернув ей руки за спину, и упёр в спину пистолетное дуло.
– Никто и не собирается решать твою проблему по-хорошему, Крик, – протянула Сущность и медленно, неторопливо, вальяжно поднялась с места. – Думаешь, сможешь сейчас спасти её? Давай это проверим. Полагаю, Стрелок достаточно решителен, чтобы прострелить девчонке лёгкое.
– Как раз плюнуть, леди, – подтвердил тот и усмехнулся, щуря безразличные глаза. – Но только если это ваш приказ. За просто так я и палец о палец не ударю.
Крик скрипнул зубами, переведя взгляд с него на Сущность, а уже затем заглянул в лицо Лесли. В нём поднималась и клокотала ярость, и ослепительная вспышка застлала разум, потому что увиденное его не ободрило.
Столько решительной злобы, отчаяния и ненависти в любимых чертах он не ожидал увидеть. И пусть то было не для него припасено, однако не хотел бы он, чтобы она чувствовала всё это. Она не ждала его помощи и не верила, что он спасёт. Оттого Крику стало лишь больнее.
– Если ты сделаешь это, – сказал он угрожающе-спокойно и удобнее перехватил топор, – считай, вы все здесь трупы.
Стрелок внимательно сощурился на него. Этот парень не похож на человека, готового шутить и пустословить, и взгляд его – затравленный и ясный – уже говорит об очень многом. Он крепче стиснул Лесли за плечо и развернул её грудью к Крику. Отчаянная девчонка рванулась из его руки, прорычав:
– Пустите!
И Сущность кивнула. Повинуясь немому сигналу, Стрелок помедлил мгновение: что-то внутри него слабо воспротивилось приказу, но он был должен подчиняться… таков у них с Сущностью уговор. Палец лежал на курке, ещё мгновение – и он убьёт девчонку. А дальше на всё воля Иктоми.
– Чёрта с два!!! – рявкнул Крик.
Секунды ему хватило, чтобы метнуть нож. Серебряный блик разрезал воздух, Сущность в изумлении моргнула, когда клинок пролетел мимо неё – и не сумела бы увернуться, но целился Крик не в неё.
Раздался оглушительный выстрел, Лесли вскрикнула, от пистолетного дула из-за её спины закурился тонкий дымок. Застонав, она обмякла в руках Стрелка, а по плечу под тонкой кофтой расползалось кровавое пятно. Однако зеркально её ране из плеча самого Стрелка торчал нож.
Все четверо в салуне застыли, только дыхание Лесли было шумным и всхлипывающим.
И тогда Сущность громко, фальшиво рассмеялась. Крик оцепенел, чувствуя, как волосы на загривке встают дыбом. Так животное замирает ощетинившись перед тем, как атаковать большего чем он противника. Слабый и тусклый свет ламп бросал кривые тени на мнимое человеческое лицо Сущности, отчего черты казались зыбкими и дрожали. Губы казались испачканными в крови. Глаза были двумя ямами, чернеющими в безупречно гладком кукольном лице.
Смех её отскакивал от стен и пола, заполнил лающим грохотом всё кругом, весь воздух, так что стало тяжело дышать. И казалось, он становился всё громче и безумнее, потому что крохотная телесная оболочка не могла вместить в себя всё титаническое содержимое Иктоми.
– Я прежде никогда не видела кого-то настолько же упёртого, как ты, – прозвенели её слова, когда смех стих.
– Будем считать, тебе повезло, – с отвращением бросила Лесли. В тёмно-карих глазах вскипали злые слёзы от боли. Крик презрительно смерил Сущность взглядом. – Ещё одного такого же ты бы просто не пережила.
– Ты хочешь узнать, в чем смысл, – произнесла Иктоми, поднимаясь из-за стойки. И сейчас она была ещё меньше похожа на человека, чем когда-либо: статуэтка или кукла, набитая песком – вот это и есть Сущность. Что-то грозилось вырваться из неё наружу, что-то огромное ворочалось под кожей, изредка натягивая её и выпирая костями под складками делового костюма: такие в штатах отшивают только в дорогих ателье. Прекрасное строгое лицо было неподвижно, и даже наклеенная холодная улыбка не придавала ему живости.
– А смысл всего этого прост. Я люблю играть, мой милый Крик, и паутину свою сплела вовсе не для того, чтобы такие мошки как ты трепыхались и рвали её. – Спокойный голос с каждым словом звучал всё злее. – В вашем никчёмном, ограниченном законами жизни и смерти мире есть свой глупый цикл, который меня отнюдь не устраивает. И я создала свой мир, лишённый такого недостатка. Жизнь и энтропия… – она издала нехороший смешок. – Две очень мощные энергии, способные созидать и уничтожать. А главное, питать меня. Но качественнее, лучше, сытнее всего – тот кровавый след, что оставляет после себя убийца, охваченный гневом, безумием и ненавистью. Он фонит ещё так долго, что заставляет единожды убившего снова и снова делать это. Искать идеальную жертву, свою высшую цель, которая настолько захватывает его, что он неспособен не убивать. Такие люди зовутся одержимыми. Их клянут маньяками, потрошителями, зверьми – хотя нет на этой жалкой планете других существ, кроме людей, кто уничтожал бы с таким сакральным восторгом себе подобных. Я же, друг мой, питаюсь вашей одержимостью – а точнее, её следами. Раз за разом убивая своих некогда уже помеченных смертями жертв, все вы, охотники, кормили меня. Раньше я покидала свою паутину, вынужденная что-то есть, в мир людей, и они нашли выход – устраивали кровавые ритуалы. Вырезали сердца прекрасных и главное – безвинных юношей и девушек на вершинах огромных пирамид и воздевали их над головами прежде, чем скормить мне. Организовывали культы в белых одеждах, уничтожающие всех, кто неугоден – и их энергия тоже уходила ко мне. Травили женщин, говоря, что сотни их летают на мётлах тёмными ночами, чтобы совершить шабаш с Сатаной – и убивая не сотни, а уже тысячи, озарив Салем всполохами костров, не подозревали, что давали пищу самому дьяволу. А сколько убийц было среди вас, моих нежданных кормильцев? Тэд Банди, Зодиак, Гарольд Шипман, Йоркширский потрошитель, Янг Синхай. Всё это настоящие имена всех тех, кто стал одержим убийствами. Нет дела до возраста, сложения тела, образа жизни и чего угодно у их жертв, кого-то они отпускали, а кого-то жестоко резали, душили, расчленяли, трахали и потом всё равно уничтожали ни за что. И я всегда была рядом, поедая эту восхитительную энергию смерти и безумия, влечения охотника к своей
добыче. Ведь в ней заключены и жизнь, и смерть – две самые мощные силы, сплетенные воедино. И я решила тогда создать свой мир…
Лесли покачала головой. Не верилось, что она стала частью плана голодной потусторонней твари, сломавшей ей жизнь.
– Я забрала и поместила сюда, в мою банку с пауками, самых опасных и страшных убийц своего времени. Джек-потрошитель, безумный учёный Джекилл, жрецы Ада, то ли демоны, то ли ангелы – сенобиты, которые ищут в страданиях – наслаждения… Психо… Кожаное лицо… их было бесчисленное множество, и все они сменяли друг друга, как и жертвы, которые были помечены их безумием в вашем мире. Эти жертвы стали выживающими. Я сколотила их в стайки, дала им и вам костры – и создала идеальные условия для воспроизведения бесконечного азарта охоты у маньяка. Вы кормили меня раз за разом, и я становилась всё сильнее, чтобы из осколка и подобия вашего мира… – она обвела руками салун и широко улыбнулась. – …создать свой.
– Создать?
Крик так глумливо сказал это, что Сущность осеклась, услышав издёвку в его голосе. Он улыбнулся не менее широко, чем она сама, хотя вот её-то улыбка как раз угасала, а лицо покрывала пелена слепой ярости, точно она уже знала наперёд, что он скажет.
– Ты ничего не создаёшь, глупая паучиха. – Бросил он, морщась. – Ты просто засунула нас всех сюда, лишила памяти и воли, а ещё – всех желаний, кроме одного: жажды крови. Те, кто оказался духом слаб, стали служить тебе. А очнувшихся, кто осмелился тебе возразить, я видел снаружи, в тех домах – они там до сих пор стоят безмолвными чёрными тенями. Так вот открою тебе секрет, тварь. Ничего ты не созидаешь. Ты только жрёшь, жрёшь и жрёшь, паразитируя у таких как мы. Ты даже неспособна убить никого собственными руками, чтобы прокормиться, потому что зависима от чужой энергии. И я не намерен больше в этом участвовать.
– Разве тебя кто-то отпускал, м? – в голосе Иктоми зазвучали резкие опасные полутона.
Снаружи рык и карканье ворон стали лишь громче. Сущность заметно заволновалась, и Крик незаметно скользнул ступнёй в сторону, принимая стойку для броска топора и крепче сжимая на нем пальцы.
– В отличие от многих твоих убийц, – процедил он, и Лесли по голосу его почувствовала: нужно быть наготове, – мне у тебя разрешения спрашивать нахер не упало.
Короткий замах, напряжение в пояснице, бёдрах, шее и ягодицах.
Всё тело разом заработало, как высокоточный механизм, ожило. Крик резко выдвинул правую ступню к цели, отклонился назад, и расслабленная кисть подняла томагавк…
Сущность не успела даже сделать вздох, а плечо Крика как тугой поршень вышибло вперёд мощным броском – мастерски точный контроль собственного тела заставил снаряд пролететь, быстро вращаясь в воздухе с ритмичным свистом.
Лесли застыла. Ей уже приходилось видеть, как Крик бросает топор: но если тогда, в лагере Паканак, это было сделано почти лениво и величественно, сейчас мимо просвистела смерть. До Сущности было метров восемь – топор при вращении хитро перекрутился, скошенное лезвие режущей кромкой глубоко вошло в худощавый торс и застряло между грудей, но крови, вопреки ожиданию, не потекло.
Он метнул томагавк мастерски, лучше вряд ли можно было бы – но по глумливому, клокочущему хохоту, зарождающемуся в груди Сущности, понял: это бесполезно. Однако в следующую же секунду она вдруг булькнула и потемнела лицом, стремительно видоизменяясь – и под туго натянутой на скулы и виски кожей забугрились и выкатились наружу шесть алых паучьих глаз.
– Раз так, поищи её ещё немного! – прокаркала она сипло и Протяжно зашипев, паучиха отшвырнула от себя топор, одним ударом выбив его из своей груди.
Никто не успел ничего поделать: она уже метнулась к Стрелку и выхватила у него Лесли за горло, а затем обе прыгнули в окно. Сущность расшибла его своим тяжёлым, чудовищно меняющимся с каждой секундой телом. Длинные конечности замелькали в воздухе.
Крик не медлил.
– Сучья мразь! – выругался он и на ходу поднял топор, вскакивая на подоконник и выпрыгивая следом в разбитое окно. Осколки стекла больно посекли бёдра и руки, но ему было плевать – он оцепенел и смотрел, как Сущность исчезает в тумане, швыряя Лесли на седло одного из трёх мотоциклов, а прислужники в чёрных лохмотистых балахонах уволакивают её вслед за своей хозяйкой, теряясь за седой клубящейся стеной.
Крик крепко сжал кулаки. Она была так близко, мать их, так близко к нему!
– Тва-а-а-арь! – взревел он яростно в туман, но ответом ему была лишь тишина. Тяжело дыша, он замахнулся топором на эту бесплотную стену и рубанул её – точно столб дыма, он на миг развеялся в воздухе, а затем всё вернулось обратно, покрыв стальное серебрящееся лезвие плотной пеленой.
Жуткий снег перестал сыпать, над головой у Вика послышались громовые раскаты. Глубокий и густой звук мощностью всех децибел заставил воздух и землю содрогнуться, но молнии следом не было. Сердце в груди заколотилось как безумное, зашлось лихорадочной, дикой болью. Он не успел, не успел, не успел…
За спиной послышались тихие шаги. Он не отрывал глаз от тумана, отчаянно опустив плечи и бессильно сжимая и разжимая руки. В глазах впервые за всё время прорезалось отчаяние.
– Мы не смогли бы ничего сделать, – тихо произнёс Теодор. Пепел прекратил сыпать с неба снежными хлопьями, но вместо него вдруг не капля по капле, а сразу тяжёлым ведром обрушился дождь, словно Господь прихватил могучими руками мокрую тучу и выжал её, скрутив, точно сырую ткань, в верёвку.
Адам стоял поодаль, болезненно прищурившись и вонзив когти в спину лежащей на земле и уже дохлой твари с длинными, неестественно подсечёнными лапами. На них напали совсем ещё голодные вендиго – с четырьми братья расправились и сожрали их плоть, насыщаясь. Рин прикончила ещё одного и теперь стиснула в ладони рукоять катаны, обмотанную кожаной оплёткой.
Hurricane – Theory of Deadman
Вик поднял глаза к небу и подставил ладонь, наблюдая за тем, как тяжёлые алые капли низвергаются из туч и стекают по его рукам и лицу. Кровавый дождь – кровавому убийце.
В груди стало резче и больнее. Мокрые рыжие волосы тоже окрасились в красный и слиплись прядями на выбритых висках. Заалевшее лицо вдруг вспыхнуло. Он не принял такой расклад событий. И не собирался принимать.
Решительно развернувшись на каблуках ботинок, Вик ладонью стёр с лица кровь и стремглав бросился обратно к салуну.
Свирепо пнул ступнёй двери – и одна вылетела из петли, жалобно скрипнув. Стрелок был там. Он сел на низкую скамью близ барной стойки. Шкафчик был заткан за бутылками дорогим стеклом. Усмехаясь и качая головой, он только сказал:
– Не круши мне здесь всё. Сам же понимаешь, я только выполняю её приказы.
– Мне плевать, – выплюнул Вик и быстро осмотрелся. Он подошёл к стойке и опрокинул на тряпку, которой её так тщательно натирали, весь стакан виски, а после с остервенением принялся тереть себе лицо и руки. – Мерзкая паучиха. Думает, меня этим запугать, да?! Чёрта с два.
– Чёрта с два, – эхом повторил Стрелок и вдруг повеселел. – Да, парень, к дьяволу её. Чёрта с два! А что, ты, гляжу, воевать с ней собрался?
Вик бросил на него короткий взгляд.
Седые волосы, тусклая борода и усы. Худощавое лицо, зубов не хватает, но глаза – молодые, цепкие, острые, как нож. И Крейн неприятно усмехнулся, пнув стул, некстати встрявший перед ним. Тот с грохотом отлетел вбок.
– Собираюсь. – Тихо ответил он и ещё раз провёл по почти чистому лицу тряпкой, побагровевшей от крови.
Стрелок ухмыльнулся.
– Пока только с мебелью моей воюешь, так не пойдёт, – он покачал головой и прищурился. – Знаешь же, что Сущность поиграть любит?
– Игрунья, мать её. Скучно ей.
– Именно. Скучно. – Стрелок поднялся, крякнув, и встряхнул полы старого потрёпанного макинтоша. – Не думаешь же ты, что она поволочёт девицу в своё логово?
– Я в этом не был уверен. – Крик помедлил. – Хотя… Так поступают обычно для отвода глаз. Лисы… уводят охотника подальше от норы. Зайцы… подкапывают свои же ходы. А перепела взлетают из-под ног, даже если их пристрелят, чтоб человек отвлёкся от гнёзд среди травы.
– Ты, смотрю, неплохой знаток всякого зверья. Траппер, никак? Ну так вот что, охотник, – Стрелок прищурился. – Перво-наперво запомни две вещи. Раз – я тебе не враг и не друг, а так, лицо, заинтересованное в том, чтобы эта тварь вырядилась в деревянный костюм. Только вот подсобить тебе никак не смогу, я всё же крепко с нею повязан. И как видишь, ослушаться приказа никак не могу.
– А говоришь, что хочешь помочь. – Крик откинул тряпку в сторону. – Как же ты нарушишь обещание ей служить?
– Она разве приказывала мне не помогать тебе? – изумился Стрелок. Смуглые губы индейца в ответ изогнула кривая ухмылка.
Большой сундук был окован железом.
От него пахло сырой могилой. Тленом. Землёй. Сладковатыми духами, забившимися пылью в ноздри.
Стрелок вытащил его из-за стойки и грубо швырнул на скамейку, подпёр крышку сапогом.
– Я понял сразу, как только ты бросил свой сраный томагавк: он настоящий. – Голос его зазвучал торжественно и низко. – У настоящего оружия здесь другой блеск металла, другая тяжесть. Оно никуда не девается. Вот вонзи ты нож в столешницу – так он и останется в ней, если только не задумаешь прихватить его с собой. Со штучками Сущности такой хрени не прокатывает. Всё куда-то ускользает словно само по себе…
– Ближе к делу, – хрипло сказал Крик. – У меня нет на это времени.
– Не беспокойся, она даст тебе возможность вдоволь погоняться за своими жополизами, чтобы отвлечь от главного. Об этом наверняка расскажут твои косматые дружки-людоеды, – и Стрелок хмуро усмехнулся и кивнул Вику за спину, явно указывая на вендиго, оставшихся снаружи. – Я же спрошу о самом главном. Хотя рассчитываю от краснокожего услышать ответ положительный…
– Господи, – закатил глаза Вик, – и ты всё туда же, мужик?
– …но задать вопрос будет не лишним. Держал ли ты в руке револьвер хоть раз, сынок?
Вик поджал губы и сузил глаза. Посерьёзнел. На короткий миг его лицо превратилось в маску с тяжёлыми, презрительно нависшими веками.
– Дай кольт, – не спросил, а потребовал он, протянув руку в коричневой перчатке.
Стрелок без сомнений вложил в неё Colt Model 1848 Percussion Army Revolver: старое оружие, которое когда-то давно, ещё во времена Дикого Запада, сделало шаг навстречу человеческому равенству. Вик коротко дрогнул уголками губ, взвесил в ладони оружие. Такого ему держать ещё не доводилось. Но все эти болванки действуют схожим образом, и если в пугаче есть пуля, он пошлёт её куда надо. Аминь.
Он отвёл курок и услышал щелчок; небрежным, но точным движением откинул барабан влево и прокрутил его. Три пули.
– Будешь стрелять по мне за то, что я палил в твою подружку? – сразу спросил Куинн, но Вик смолчал.
Он прокрутил барабан и закрыл камору. Удержал курок на предохранителе большим пальцем и с мстительным блеском в темнеющих глазах нажал на спусковой крючок.
– Наверное, зря я тебе это в руки дал, – буднично заметил Стрелок.
Вик вскинул руку, уже поставив ноги на ширину плеч. Взвёл с жадным, хищным щелчком курок. Цель была прямо по линии выпрямленной руки. Глаз зорко поставил цель по двум мушкам, Вик выдохнул и вдохнул… и в промежутке между ровными ударами сердца выстрелил. Всё это заняло секунды.
Прокрутка-барабан-предохранитель-стойка-цель!
Стрелок даже не вздрогнул, когда первая пуля сбила шляпу с его головы, а вторая расшибла бутылки текилы в осколки и влажное пятно на стене.
Осталась одна пуля, и Крик молча пустил её в молоко, глядя себе под ноги. Он пальнул в потолок, так что проделал в крыше дырку, и довольно кинул в руки Стрелку его оружие.
– Занятно, – похвалил убийца. – Не то чтоб что-то выдающееся…
– Было бы выдающимся, если б вышиб из тебя мозги? – хмуро спросил Вик.
– Пожалуй, да! – охотно откликнулся Куинн. – Всё равно своим оружием меня не завалить. А так хоть какое развлечение. Но что ж, за мной должок. Так что держи, малец.
Он развернулся, откинул крышку с сундука и распрямился над ним, сунув руку за жевательным табаком на ременном поясе. Вик подошёл и встал рядом, заглянув в полутьму деревянного нутра. Там на куске савана лежало два простых кольта и россыпью – пули.
Крейн покосился на Стрелка.
– Это мои, – тот опрокинул в ноздри табак и глубоко вдохнул. – Не спрашивай, как я их получил здесь. Господь свидетель, за них погибло тогда много хорошего народу.
– Как Сущность их не нашла?
– А она что, пыталась? – Куинн горько покачал седой головой. – Ты забавный, парень. Уж больно важно да хорошо о ней думаешь. На деле это только огромный паук, и ничего-то она, как ты верно сказал, не делает, кроме как жрёт. Считает нас букашками. Но однако ж припирается ко мне в городок, чтоб свести сюда всех неугодных за прежние её Циклы.
– Гляжу, таких тут много.
– Люди всякий раз просыпаются и начинают задавать вопросы, как здесь оказались, кто они и каким образом будут выбираться, – кивнул серьёзно Стрелок. – Но вот что я скажу тебе, красный. У всякого места, даже такого тошного, как эта дыра, есть вход и выход. Главное, что сделай, когда отобьёшь свою подружку – разыщи ключ. Но берегись. Если паучиха о том узнает, начнёт играть с тобой уже по-настоящему.
Мотоцикл прокрутил задним колесом, увязая в кровавой каше и костяном прахе.
Адам наспех заглотил останки человечины, давясь в горле оторванной и объетой до кости рукой – Теодор шустро расколол в клыках череп и перемол его в крошево.
Вик никого не ждал и никого не звал за собой.
Он решительно вылетел из салуна, только в тусклом свете вечно пасмурных сумерек очень ярко сверкнули ручки двух кольтов в кобуре на бёдрах. Не прощаясь и не благодаря Стрелка, Крик вскочил на байк, седлая его, и резко обернулся, вглядываясь в изрезанное глубокими морщинами лицо под шляпой.
– Как тебя зовут, меткий? – хрипло спросил он, и тот щёлкнул по поле шляпы пальцами.
– Меня, почитай, все кличут Стрелком, малец. Но ты лично можешь Калебом Куинном. Вполне себе заслужил.
Вик кивнул, поджал газ на ручке. Второй рукой походя накинул на голову островерхий истрепленный капюшон, и байк взрыкнул и заскользил рвано по земле, чтобы ворваться в туманную пелену.
Теодор бросил истерзанную на части добычу и проскочил по оторванным головам с бледными, бесцветными глазами и щербатыми пастями, усеянными зубами-иглами. Он разрезал туман следом за племянником.
– Да дери вас всех раком, подождать не можете минуту, что ли, – возмутился Адам и взмахнул рогами, на ходу цепляя в пасть оторванную ногу. Промчавшись мимо Стрелка, подмигнул, отчего глазница вспыхнула жёлтым светом. – Прикольная шляпа, дедуль.
Земля задрожала под когтистыми лапами пронёсшихся в туман, точно буро-сизые тени, вендиго. На спину здоровому и ершистому запрыгнула мёртвая девка с катаной, словно так оно и надо. Ухватилась ему за рога и оседлала враз. Куинн проводил их глазами, вынув ещё щепотку табака, и задумчиво бросил вслед:
