Текст книги "Hunters and Victims (СИ)"
Автор книги: Sascha_Forever_21
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 68 страниц)
– И Джесси, – обронила я, заметив, как на челюстях Джонни появляются желваки. – И в том тумане перед появлением убийцы я… попав в ловушку… видела мужчину, такого же высокого, как ты, Вик. С белой м…
Я запнулась, вспоминая, что Дафна ничего не знает о Крике, но Вик понял меня. Кивнул, привлекая к себе обратно на плечо и ласково покачивая:
– Что бы там ни было, чикала, все это уже позади. Здесь тебя никто не тронет. Обещаю.
Из такси мы вышли с тяжким вздохом. Вик окинул глазами двухэтажный старинный дом в викторианском стиле с высокими дубами, растущими близ него. На одном из могучих деревьев покачивались простенькие самодельные качели.
Вик застыл, с отрешённым выражением разглядывая дом, но я вышла следом и взяла его за запястье, поглаживая ладонь большим пальцем. Он нежно взглянул на меня и улыбнулся, и хоть улыбка вышла слабой, все же я добилась того, чтобы он малость оттаял.
Прошло два дня после смерти Аделаиды. Вик не связывался со мной. Лишь попросил передать вещи, в которых бабушка хотела упокоиться, но я настояла поехать с ним – и он неохотно, но согласился.
В похоронное бюро «Гумбольдт и Сэйл» мы обратились не случайно. Вик сказал, что хорошо знаком с владельцами и даже оставлял у них Цейлон.
Мы шли по траве, припорошенной снегом. Я опустила глаза и улыбнулась, обнаружив, что мы с Виком не сговариваясь обулись в Мартинсы.
– Ты все-таки подпольный модник, – пихнула я его локтем в бок.
– Не издевайся, – Вик усмехнулся, – этим ботинкам уже лет десять, и они у меня на любую погоду, включая лето.
– Оправдывай своё отменное чувство вкуса и дальше.
Он притянул меня к себе, приобняв за шею, и чмокнул в макушку. Глаза под солнцезащитными очками прищурились. Сегодня Вик выглядел куда презентабельнее обычного – в черной водолазке, чёрном пальто до колен и тонких шерстяных брюках. Я рядом с ним, конечно, была сопливой школьницей в своей куртке и спортивных расклешенных штанах. Вик с усмешкой пропустил между пальцев мою толстую темную косу:
– Подражаешь мне?
Я с улыбкой дёрнула его рыжую, пляшущую при каждом шаге между лопаток:
– Просто в паре это эффектно смотрится.
– А мы пара? – Вик вскинул одну бровь, покосился на меня. Черт, вот засранец.
Я не имела в виду ту пару, которую имел в виду он!
– По крайней мере, сегодня – да, – буркнула я.
Мы поднялись на высокое крыльцо, и Вик постучал медным молоточком в дверь, вздохнув. Я прочла на бронзовой табличке:
«Похоронное бюро «Гумбольдт и Сэйл: с 1884 года»
Сперва внутри было тихо, но затем мы четко расслышали стук каблуков, а после дверь открыла статная, тонкая черноволосая женщина с бледной кожей и волоокими чёрными глазами:
– Мишлен Гумбольдт рада… оу, Вик. Так это ты! Мальчик мой…
Она нежно привлекла его к себе и обняла за шею, для чего Вику пришлось наклониться.
– Спасибо, что согласилась помочь, – сказал он тихо, и Мишлен махнула рукой, ласково погладив его по спине.
– Это Лесли Клайд, – представил меня Вик, и Мишлен улыбнулась, вежливо пожав мне руку.
– Аделаида была моей доброй подругой. Для меня это честь – помочь с её погребением. Проходите.
Она впустила нас, и я попала в классический американский дом конца девятнадцатого века, но с некоторыми новшествами.
Две большие стеклянные витрины напротив широкой дубовой лестницы, покрытой лаком, хранили многочисленные кубки, награды и портреты.
В углу были напольные часы из красного дерева. Их тиканье было единственным, что нарушало тишину.
– Сюда, пожалуйста, – прохладно улыбнулась Мишлен, и мы последовали за ней в соседнюю комнату, оказавшуюся неожиданно большим торжественным залом за двойными стеклянными дверьми.
Роскошный паркетный пол, несколько рядов обитых бархатом алых кресел, две бронзовые люстры и бра по стенам, обитым деревянными панелями.
– Как тебе? – неловко улыбнулась Мишлен. – Понимаю, что это немного не то, быть может, что хотела бы сама Аделаида…
– Это прекрасное место, – хрипло сказал Вик, прислонившись плечом к дверному косяку и прикрыв глаза. – Я должен посмотреть гроб, да? Выбрать… венок?
Каждое слово давалось ему через силу, и я осторожно коснулась его руки, приткнулась лбом к плечу. Со вздохом, Вик обнял меня и погладил между лопаток.
– Послезавтра состоится процедура, – медленно сказала Мишлен.
– Да, пусть.
– Насчёт атрибутики не беспокойся, мы с Эндрю уже обо всем позаботились.
Вик вскинул брови, начал что-то говорить, но она остановила его жестом:
– Перестань. Мы хотим тоже внести посильный…
Вдруг дверь сбоку приоткрылась, и из полуподвального помещения к нам выбежала девушка моего возраста с короткими тёмными волосами, крепко сложенная, но отнюдь не полная. Мне показалось, она занимается спортом в свободное время, быть может, даже атлетикой.
– Мам, мистер Уотсон прибыл, – едва слышно сказала она, бросая подозрительный взгляд на нас с Виком. – Там привезли миссис… э-э-э…
Она нахмурилась.
– Миссис Калли…
– Каллиген? – Мишлен пожала плечами. – Ты что-то напутала, Тэм, милая. Кстати, ты незнакома с Виком Крейном? Это ее внук.
– Тамара, – хмуро представилась девушка, пожав руку Вику. Он удивленно ответил рукопожатием, но ничего не сказал.
– А это Лесли, – представила меня Мишлен. Тамара и мне тряхнула ладонь. У неё рука была сухой, крепкой и неожиданно сильной. – Так что, милая, сходи узнай, пожалуйста, кого все же привёз мистер Уотсон.
– Он привёз бирку на фамилию Каллиген, – упрямо повторила Тэм, зачёсывая за уши темные волосы. – Я помню старую миссис, но эта – молодая.
… что?
Вик прильнул спиной к дверному косяку, и я ладонью почувствовала, коснувшись его груди, как медленно и гулко забилось сердце.
Мишлен качнула головой, недоверчиво переспросив:
– Селена Каллиген?..
– Да, точно, – Тэм щёлкнула пальцами и кивнула. – Мистер Уотсон сказал, повесилась нынче ночью у себя дома. Так что вскрытие можно не прово…
Он молча сполз по стене, присев прямо на пол. Закрыл лицо ладонью.
Так мы узнали, что мать Виктора Крейна, Селена Каллиген, покончила с собой накануне Рождества.
Двадцать четвёртого декабря день был солнечным и ясным. Сегодня должны были состояться похороны сразу обеих женщин – и матери, и дочери из семьи Каллиген.
Мама ещё с вечера запретила мне ехать туда. Был большой скандал. Она стояла на своём, постоянно повторяя одну и ту же фразу: я не хочу, чтобы ты имела что-то общее с этим ужасным человеком. Но проблема была в том, что этого хотела я.
Вик совершенно не искал со мной встречи в эти два дня, и я не могла его винить. Он был убит страшными новостями, которые навсегда изменили его жизнь. И хотя мать он почти не знал, а она не искала с ним встречи, но ее смерть стала для него сильным ударом.
Мама этого не понимала. Она стояла на своём до тех пор, пока я не пригрозила в принципе уйти из дома – потому что мне уже порядком надоело беспрекословно подчиняться. Я жила так целый месяц, но теперь просто не могла продолжать эту тупую молчанку.
Кончилось всё тем, что меня обозвали шлюхой и пригрозили, что я повторю судьбу любой подстилки для взрослого мужика. Вик автоматически сделался извращенцем и педофилом. Но я стояла на своём.
– Я отпущу тебя на эти чертовы похороны, – рявкнула мама утром, толкнув дверь в мою комнату и холодно посмотрев на вещи в собранном рюкзаке. Я не шутила и планировала переехать хотя бы к Дафне. – Но только с одним условием. Я выбила для тебя место практиканта по общественным работам в Бангорском колледже…
Я помедлила, села на кровать.
– Три месяца ты будешь учиться там. Заодно заработаешь себе достойную стипендию.
Она говорила бесстрастно, но в глазах я видела стальную решимость. С этим взглядом я была знакома: он означал – или будет так, как сказала я, или не будет никак.
– Весной вернёшься. В апреле. Некоторые ребята из вашей школы тоже поедут туда.
Я отвернулась, потёрла щёку. Ладони жгло, уши горели.
– Сегодня вечером у тебя рейс.
Это значит, что я успею побывать на похоронах и сразу уеду. Это значит, что три месяца я не увижу Дафну, Джонни и Вика.
Сердце больно стиснуло, но у меня не было выхода, и отказать я не могла. А потому остаток времени до своего такси провела в сборах.
В похоронное бюро я приехала минут за двадцать положенного времени. Людей собралось очень немного, некоторых я знала. Здесь были и индейцы из резервации. Они держались особняком, возрастом преимущественно были старше присутствующих. Тэм тоже сновала между приглашённых, незаметно проверяя букеты из белых лилий, установленные в высокие медные подставки вдоль стульев.
За стеклянными дверьми уже стоял большой лакированный гроб, обитый алым бархатом. В нем я издали видела смуглый профиль Аделаиды, но заглядывать внутрь боялась. Также рядом был ещё один гроб, чёрный, покрытый изнутри белым шёлком.
Я поправила воротничок закрытого чёрного платья. Под подошвами ботинок поскрипывал начищенный паркет. Я искала глазами Вика, но среди гостей его не было… как вдруг из боковой двери вышел высокий мужчина с тонкими чёрными усиками и зализанными назад волосами. В строгом костюме, при галстуке, он слегка улыбался, но скорее из вежливости. Взгляд его оставался глубоким, холодным и сочувствующим. Вик был с ним. Он сунул руки в карманы брюк. Чёрная рубашка, заправленная под ремень, сидела по фигуре. Он заплёл строгую тугую косу, отчего выбритые бока казались ещё более заметными. И хотя выглядел он прекрасно, по лицу я видела, насколько он измучен.
Я тихонько подошла сбоку, стараясь не мешаться… но Вик заметил меня. Его лицо переменилось. Он извинился перед мужчиной и крепко обнял меня, чуть отрывая от пола и вжимаясь лбом мне в плечо. Он ни на кого не смотрел, не обращал внимания и делал то, что хотел.
– Чикала… ты пришла, – растерялся он. – Как же тебя отпустили?
– С условием, Шикоба, – я нежно погладила его по волосам, – я после расскажу тебе. Сначала спрошу… как ты?
– Я – нормально, – слабо улыбнулся он. В глазах затаилось затравленное выражение.
Мужчина с усиками положил руку ему на плечо и пожал его:
– Вик, с твоего позволения, я отлучусь. Нужно решить кое-какие вопросы.
– Спасибо, Эндрю, – кивнул Вик.
Мы взялись за руки. Он отвёл меня в сторону, покосился на присутствующих. Приглашённые периодически бросали на нас взгляды, кто-то перешёптывался. Я болезненно воспринимала это и пыталась спрятаться за высокой фигурой Вика.
Ну конечно, школьница и здоровый крепкий индеец. Повод для сплетен, мама будет в ужасе.
– Не думай о них, – спокойно сказал Вик, погладив меня по щеке тыльной стороной ладони, – ни об одном из них. Спасибо тебе, что пришла. Я не знаю, как всё это…
Он замолчал. Но мне было и так всё ясно. Крик, который легко убивал других, пусть и линчевал он, с его точки зрения, по справедливости, был сломлен смертью близких. И я не посмела намекнуть ему об этом, понимая, что таким образом просто добью Виктора Крейна.
– Ты же должен будешь что-то сказать о них? Что-то вроде речи? – поморщилась я, вспоминая порядок похорон.
– Да, – Вик вздохнул, – но мне ничего не лезет в голову, так что я не знаю, что говорить.
Мы замолчали, сплели пальцы. Вдруг к нам подошла Мишлен в строгом чёрном платье по фигуре, постукивая высокими каблуками.
– Простите, ребята, что отвлекаю. Здравствуй, Лесли, рада тебя видеть… но Вик, нам пора начинать.
Она внимательно всмотрелась ему в лицо. Темно-вишневые губы поджались.
– Ты готов?
Он застыл взглядом поверх нас. Горько усмехнулся, покачал головой… и, коротко чмокнув меня в макушку, кивнул:
– Вполне.
Селена и Адсила. Мать и дочь. Две женщины, связанные судьбой настолько, что смерть настигла их почти одновременно.
Адсила умерла от рецидива. Онкология не пощадила её, несмотря на операцию, на которую Вик надеялся. Говорили, что состояние ухудшила травма, которую она получила этой осенью. Так что Вик, наверное, мстил не зря.
Селена повесилась двадцать второго декабря. Она переоделась в шёлковый ночной комплект, надела любимые серьги, выпила два бокала белого полусладкого вина.
Накинула петлю на крюк от люстры, встала на банкетку. Окно в ее спальне было открыто, на ковёр намело снегу. Она написала в предсмертной записке, что больше на этой земле её ничто не держит. Представляю, каково Вику было читать это… понимая, что он – ничто.
Люди говорили только хорошее о двух индианках, лежавших одна в красном, другая в чёрном гробах. Они утопали в белых цветах. Мишлен Гумбольдт не солгала и устроила достойное прощание.
Но когда пришёл черёд Вика говорить, стеклянные двери отворились, и в зал вошли двое мужчин.
Мы поневоле обернулись на них, и я хорошенько смогла разглядеть незнакомцев.
Первое, что бросалось в глаза – это братья-близнецы. Ростом метр девяносто или даже больше, крепкого, мускулистого телосложения, что не скрывали даже отменные дорогие костюмы. У одного рубашка была алой, у другого – иссиня-чёрной. И у обоих – роскошные волосы, как и у Вика, до пояса, но только цвета воронова крыла.
Бронзовая кожа, прямые носы, большие чувственные губы и сощуренные глаза: они были настоящими красавцами… и индейцами, что было очевидно с первого взгляда. Никто ни слова не посмел сказать при их появлении, и они заняли два пустующих кресла в заднем ряду, которые словно ждали их.
Вик внимательно поглядел на мужчин, но по глазам его я поняла: они друг с другом не знакомы. Тогда он встал с кресла, прошёл спокойно к кафедре, украшенной скромным букетом белых лилий, и застыл рядом с гробами матери и бабушки.
Cold – Five Fingers Death Punch
Холодные лучи зимнего солнца падали на его волосы, преломлялись в глазах. Плясали зайчиками в подвесках на люстре, мягко окутывая светом бледные восковые лица покойниц. Спокойных отныне и так похожих друг на друга.
От этого вида на мои глаза поневоле навернулись слёзы. Я скривила губы, стараясь не заплакать, и посмотрела на Вика, отметив, как он бледен и в то же время поразительно хладнокровен.
В зале все стихли, понимая, что его речь будет завершающей.
– Спасибо, что собрались здесь почтить память моих близких, – ровным, хрипловатым голосом начал он. – Заранее хочу извиниться перед вами, я не мастер говорить речи. Это в принципе мои первые похороны. Я не знаю порядков, так что скажу немного, но то, что обдумывал все те дни, пока ожидал погребения.
Многие не особенно хорошо знали Вика. Он был всегда немногословен, так что сейчас люди смотрели на него с удивлением, а некоторые – с жалостью.
Вик переступил с ноги на ногу, кашлянул.
Стояла гробовая тишина.
– Я не могу сказать ничего плохого о своей семье, – сказал он. – Мать я знал не очень хорошо, но на всю жизнь остался ей благодарен и сохранил уважение. Бабушка рассказывала, что я был рождён родителями в любви. И мне жаль, что мы не смогли быть с мамой ближе при жизни. Зато особенно близки мы были с моей бабушкой. Сейчас она бы сказала: бабушка не хочет слушать трогательную речь о себе, бабушка хочет сама вам кое-что сказать…
Он горько улыбнулся, и я увидела в его глазах слёзы. Кто-то в зале всхлипнул от такого же печального смеха, хорошо зная, как говорила Аделаида.
Вик дрогнул взглядом, лицо обрело тёплое выражение, и он слегка улыбнулся:
– Аделаида воспитывала меня как сына с шести лет, и почти всё, что я умею, чем я живу – это её заслуга. Она научила меня многим основополагающим вещам. Научила родной культуре. Старалась скрасить мое одиночество и разделить со мной праздники. Нам было вместе хорошо все эти годы. И теперь её нет.
Я стиснула руки, стараясь удержаться от слёз. Всё, что он говорил, мне было так знакомо. Я пережила это несколькими годами ранее, и слушая Вика, сознавала, что он прямо сейчас выворачивает душу наизнанку.
Какая горькая ирония. Он мстил за родных и за себя, но в итоге месть не привела к нужным результатам.
– Я понял одну важную вещь. Пока живы твои родители, старшее поколение одной семьи, ты чувствуешь себя… их ребёнком, независимо от того, сколько тебе лет и чего ты добился в этой жизни. Видишь, что перед тобой есть родители. И ощущаешь их защиту, даже если физически ты сильнее, а финансово богаче. Но теперь, кажется… – он помедлил, прищурив глаза. – Кажется, я стал старше одномоментно.
Это прозвучало так страшно и безысходно… так много сказало о его одиночестве и безнадёжности… что я лишь сглотнула, осознав, что простая и безыскусная речь отразила всю глубину его горя.
Похороны завершились погребением на индейском кладбище.
Оно находилось неподалеку от общего, но было огорожено простеньким забором, украшенным бусами, лентами, перьями, тотемами. Я была рядом с Виком и держала его за руку все время, пока оба гроба опускали в землю, а затем положила на каждый по белой лилии, мысленно прощаясь с обеими женщинами.
Вик выглядел предельно спокойным, но в глазах его плескалось горе. Он тяжело переживал утрату внутри, положил на гробы небольшие букеты белых лилий.
Последними из простившихся были те мужчины. В руках у них были богатые букеты из полевых цветов, откуда они только взяли их в середине зимы. В своих чёрных дорогих пальто они были похожи на двух братьев-воронов.
А после погребения они подошли к нам с Виком. Спокойно протянули по очереди руки, которые он пожал.
– Здравствуй, Вик, – улыбнулся один из мужчин неожиданно светло и приятно. Крупные белые зубы не прибавляли ему голливудской красоты, но он был очарователен донельзя. Вблизи мужчинам было около тридцати пяти – сорока лет, но выглядели они весьма ухоженно.
– Мы знакомы? – уточнил Вик, притянув меня к себе ближе за талию.
– Заочно, – покачал второй мужчина ребром ладони. – Хочу сказать, я был тронут речью, которую ты произнёс. Но, к счастью, взрослеть тебе ещё и взрослеть, дружок.
Мы оба непонимающе застыли с Виком, пялясь на мужчин. Один был предельно спокоен и достал из кармана пальто дорогой портсигар с серебряной чеканкой, а уже оттуда – узкую чёрную сигарету. Второй широко заулыбался, сложив руки на груди.
Боже, вроде бы близнецы, а какие разные.
– Меня зовут Теодор Каллиген, – представился спокойный. – А этот восторженный щенок – Адам Каллиген. Мы твои дяди, Вик. Двоюродные.
– Что?..
Вик был так поражён, что даже не поверил им, как мне кажется. В первую минуту он просто смотрел на мужчин, непонимающе моргая.
– Не поверил, – кивнул Адам.
– Я его не виню, – вздохнул Теодор. – Мы кузены твоей мамы, Виктор. Едва узнали о её кончине, как вынуждены были оставить все дела и приехать сюда. Во-первых, потому что нас вызвал нотариус для оглашения завещания.
– А во-вторых, потому что, очевидно, у тебя больше никого нет, – развел руками Адам.
Я обеспокоено коснулась руки Вика. Он стиснул мою талию так, что кости отозвались глухой болью.
– Это… – он покачал головой. – Это очень неожиданно.
– Понимаем, – кивнул Теодор.
– И непривычно, – встрял Адам, все ещё улыбаясь. – Но поверь, племянник. Мы как никто рады нашей встрече.
– Обстоятельства, конечно, ужасные, – недовольно покосился на близнеца Теодор, зажигая сигарету и раскуривая её. Вик поморщился.
– Но нет худа без добра, – продолжил Адам. – Кстати, Вик. Завтра мы можем заехать за тобой на машине.
– Зачем? – резко спросил он, исподлобья глядя то на одного, то на другого дядю.
– Чтобы вместе отправиться в нотариальную контору, в Огасту, – сказал Теодор. – Для оглашения завещания твоей матери.
Вик поморщился.
– Я не поеду, – решительно сказал он. – Извините, но… меня не интересует воля матери. Я в любом случае не думаю, что она упомянет меня там.
– Она уже упомянула, – усмехнулся Теодор.
– Раз ты записан в завещании, – добавил Адам.
Я мягко сжала воротник расстёгнутого пальто Вика. Чуть дёрнула ткань, чтобы он взглянул на меня.
– Вик, – я попыталась придать голосу понимания, – тебе сейчас очень тяжело со всем смириться, но прошу. Поезжай завтра. Ладно? Узнай, что хотела Селена напоследок… дать тебе. Раз она не смогла сделать это при жизни, может, вы станете ближе хотя бы после её смерти?..
Вик опустил глаза, размышляя о том, что я сказала, и осторожно накрыл ладонью мою руку.
– Ой, какая умная молодая мисс, – расплылся в ещё более широкой улыбке Адам, протянув мне ладонь. – А кто такая?
– Моя девушка, – без тени сомнений заявил Вик. Я возмущено посмотрела на него. Теодор усмехнулся:
– Ты в этом уверен?
И Вик усмехнулся точно так же, глядя на меня сверху вниз:
– Более чем.
Нет, а меня спросить не нужно? Я было возмутилась, как Вик прижал ладонь к моим губам.
– Я послушаюсь ее мудрости, – сказал он и вдруг оживился. – А ты не хочешь со мной, чикала?
Я тяжко вздохнула, отняла его руку и сжала. И по моему взгляду и выражению лица Вик понял: что-то не так.
– Мы отойдём ненадолго, – спокойно сказал проницательный Теодор. – Поговорите пока.
– А что такое? – все ещё блистал улыбкой Адам, но брат уже оттащил его в сторону за локоть.
Undo – Sanna Nielsen
Вик повернулся ко мне, взяв за руки и внимательно всмотревшись в глаза:
– Только не говори, что мы больше не увидимся.
Его голос был так холоден, а глаза так болезненно блестели, что я молча обняла его за талию, спрятав руки под пальто на рубашке и вжавшись лицом ему в грудь.
– Я уеду на три месяца, – глухо вымолвила я. – В Бангор, в колледж. Вернусь в апреле, получу стипендию, и… это требование матери…
Вик кивнул. Положил ладонь мне на затылок.
– Я понял. Значит, Бангор.
Он улыбнулся мне, слабо, устало и совершенно вымученно:
– Меня здесь больше ничто не держит. Я поеду с тобой, если захочешь.
Я покачала головой, отникла от его груди и увидела по глазам, как внутри у Вика что-то оборвалось.
Я чувствовала, что совершаю ошибку. Знала, что буду тосковать по нему каждую минуту. И верила, что не найду кого-то, даже отдалённо похожего на Виктора Крейна.
Но я хотела взять тайм-аут, время на размышление, чтобы не гнать лошадей. Эти чувства были слишком сильными для нас обоих. Моя мать против них. Я растерялась, не знала, что делать.
И сказала Вику абсолютно честно:
– Я хочу побыть немного одна, Шикоба.
Он вымученно взглянул на меня, отвёл прядь моих волос со лба. Погладил по голове.
– В апреле я вернусь, – продолжила я спокойно, хотя внутри всё переворачивалось. – И мы поймём, что между нами. Я прошу тебя, не звони и не пиши мне.
Сердце колотилось в горле, и мне хотелось ударить себя по щекам за эти слова.
– Это пойдёт нам на пользу.
Вик кивнул, опустил глаза. Посмотрел на носки ботинок и вздохнул, стряхивая с моих плеч снег.
– А если я не забуду тебя? – кротко спросил он вдруг.
Я не нашлась, что ответить, и просто обняла его, понимая, что слёзы уже совсем не остановить.
Накануне Рождества мы с ним попрощались на индейском кладбище под старым вязом. Он коротко поцеловал меня в лоб, и ни в одном жесте я обиды не увидела.
Три месяца спустя.
До Бангора ехать было всего три часа. Ерунда, на самом деле. Мама и Хэлен не раз приезжали ко мне в гости. Я жила в общежитии с такими же будущими студентками, посещала факультативные занятия и социальные мероприятия.
Каждый день я занималась чем-то новым, времени на тоску по дому не было, но с ребятами, мамой и сестрой мы регулярно связывались по скайпу.
Вик ни разу не потревожил меня, как и обещал. Сегодня, когда пришло время вернуться в Вудсборо, я поняла, что не знаю, хочу ли увидеть его снова.
Тосковала ли я по нему, думала ли о нем?.. Каждый день.
Я общалась с парнями и девушками, но никого среди них не было даже отдалённо похожего на моего Вика. Память о нем была так сильна, что я просто боялась при встрече не сдержаться и плюнуть на любые последствия. Я не хотела проблем. Привыкла за три месяца к спокойствию без бесконечного недовольства матери. А теперь, выходит, все придётся пережить сначала…
Я уныло вышла из дверей общежития, забросив на плечо рюкзак, и покатила за собой чемодан с вещами. Стоял тёплый апрельский день. Я надела чёрные широкие джинсы, чёрный короткий топ и фланелевую широкую рубашку. Волосы покрывала бейсболка, которую я с успехом похитила у Вика вместе с той самой футболкой, в которой с тех пор спала. Осмотревшись, сразу увидела у стенда с фотографиями лучших студентов маму: она активно махала мне рукой и улыбалась, и я поспешила к ней, крепко обнимая и выдерживая горячие поцелуи в щеку.
– Лесли! Дочка! Как я тебе рада!
Господи, какая ласковая. Я удивленно приподняла брови и сняла солнцезащитные очки. Мама потрепала меня по плечу.
– Вот что такое – не видеть ребёнка месяц. Ты отпустила волосы?!
– Мам, – я улыбнулась, – они такими и были.
– Ну и хорошо!
Она приобняла меня за талию и повела к дороге. Я безразлично скользнула взглядом по ряду припаркованных машин, но нашей не увидела.
Мама упорно вела меня к большому чёрному пикапу, возле которого стоял в пыльнике, высоких ботинках и шортах мужчина, опершись спиной о дверь и читая местную газету.
– Поехали домой, милая, – поторопила меня мама. – Хэлен тебя ждёт – не дождётся!
– Я понимаю, но машина-то где? – уточнила я.
И мама вдруг странно улыбнулась, пожала плечами. Она обняла меня за плечи, повела к пикапу, указав в сторону него рукой:
– Я просто подумала, что, если мы встретим тебя вместе, тебе будет куда приятнее…
Мужчина спохватился и сложил газету, сунув ее в карман пыльника, и с моего лица, верно, можно было писать картины.
Это был Вик.
Черт возьми, это он! Здесь! С моей мамой!
Я застыла на месте, глядя, как он радостно улыбнулся, сложив руки на груди, и подождал, пока пройдёт мое удивление. Мама усмехнулась:
– Что, не рада?
Я не понимала, что здесь вообще происходит, и почему мама приехала за мной с Виком! Черт возьми!
– И чья это вообще машина?! – возмутилась я, но ответ ещё больше удивил меня.
– Моя, – спокойно ответил Вик, подошёл и изъял у меня рюкзак и чемодан, легко поднимая оба и вдруг нахмуриваясь. – Ну, если ты меня не рада видеть, я, конечно, поработаю просто таксистом и грузчиком, но…
Я слабо сжала его запястье, улыбнувшись, и он просиял улыбкой в ответ.
– Я скучала, Шикоба, – тихо сказала я, оказывается, так и не позабыв его глаз.
– Я скучал ещё больше, чикала, – подтвердил он и легко, словно моей мамы рядом и в помине не было, обнял меня за плечи. – Садитесь в машину, поедем уже. Ты, верно, голодна, Лесли? Можем остановиться где-нибудь перекусить.
– Там есть неплохое кафе по дороге, – оживилась мама. – Виктор, пока уберите вещи в багажник.
Он спокойно кивнул и удалился, а я не понимала ни черта – выпучившись на маму и то открывая, то закрывая рот.
– Что происходит?! – прошипела я наконец, хватая ее за руку. – Ты же терпеть его не можешь!
– Вика? – удивилась мама.
– Его самого! – я буравила ее недобрым взглядом. – Он же извращенец.
– Да нет, – мама села на заднее сиденье, предоставив мне возможность устроиться рядом с водителем. – Приятный молодой человек.
Приятный?! Вик?!
Я обомлела, хлопая ресницами. Мама вздохнула.
– Сядь и пристегнись.
Вик уже захлопнул багажник и шёл на место водителя. Я шикнула, плюхнувшись в кресло и защёлкивая ремень безопасности:
– А машина у него откуда?! Угнал?
– Получил солидное наследство от матери, – оживилась вдруг мама. – Дочка, не вертись.
Вик сел за руль, спокойно взглянул на нас. И я поняла, что он просто дал нам время немного обсудить всё, что происходит. В глазах его была насмешка. Он явно веселился, потому что знал, как мама терпеть его не могла прежде.
У меня во рту появился противный кислый вкус. Ах вот оно что. Наследство…
Вик вывернул с парковки, весьма уверенно выехал с территории колледжа и поехал по улицам. Я постоянно косилась на него, не зная, что он умеет водить, и притом неплохо.
На выезде из Бангора Вик вдруг спохватился:
– О, чикала. Чуть не забыл! У тебя же сейчас весенние каникулы в школе. Так вот, раз мы собрались все вместе… – он посмотрел в зеркало заднего обзора на маму. – Тео и Адам…
Ах уже Тео и Адам?
– … позвали нас с Лесли на один праздник в Техасе. Конечно, лететь будет нужно самолётом, но это не проблема.
– Что за праздник? – полюбопытствовала мама удивительно вежливо.
– Э-э-э… – Вик включил поворотник, вывернул на трассу. Пикап медленно, уверенно разгонялся, переходя в левый ряд. – Потлач. Индейский фестиваль. Там все более чем прилично: это большое культурное событие. Туда даже приглашают местные власти…
– Конечно, поезжайте, – легко согласилась мама, и я ошарашено повернулась к ней. – А что? Развлекитесь, ребята. Вик надежный парень. Я не думаю, что с вами что-то случится… – и она вдруг хихикнула. – Немного приключений никогда не повредит?..
====== Потлач ======
Комментарий к Потлач Дорогие друзья!
Следующие главы будут чуть более дробными и не такими большими, но так нужно логически.
Дальше продолжение будет в пятницу. Внезапно, но мы узнаем много нового о мире Сущности.
Желаю вам приятного чтения!
Как всегда, рада вашим отзывам 🔪
Вик на Потлаче, Арт: https://vk.com/wall-170410898_2265
– А он очень даже ничего, – улыбнулась мне мама, помогая складывать вещи.
Я устало вздохнула и потёрла лоб, укладывая крем для лица и зубную щетку в несессер. Только приехала из колледжа – и опять то же самое, сбор рюкзака! Я злилась на маму, злилась на Вика, на его бестолковых дядюшек… но больше всего – на себя, что позволила так легко втянуть в эту авантюру.
– Вик? Очень даже ничего? – мрачно переспросила я. – Мам.
Она вскинула брови, мило улыбнувшись и пытаясь аккуратно разместить в одном рюкзаке толстовку и объемные джинсы. Безуспешно. Рюкзак, предназначенный для ручной клади, отчаянно отказывался застёгиваться, но сила убеждения и врожденное мамино упорство не переспорить, и рюкзак бессильно сдался на милость победительницы.
– Ну что «мам»? – она вымученно посмотрела на меня. – Лесли, возьми рюкзак побольше, вы же едете на трое суток.
– Да мы уже на утро третьих будем в нашем аэропорту! – вскипела я. – В Техасе что, нет магазинов?
– Вполне есть, – подтвердила мама и потёрла рукой лоб. – Что это я, в самом деле… просто Вик сказал, что вы поедете не в мегаполис, и не в пригород, а куда-то на природу, в глушь… в этот…
– Национальный парк Биг-Бенд – это не глушь, – терпеливо пояснила я. – Это большущая охраняемая территория близ границ Мексики.
– Мексика?! – выдохнула мама, вытаращившись на меня, и я ехидно подколола:
– Но ты же была так спокойна, когда соглашалась. Со мной же Вик.
Теперь не проходило ни часа, чтобы я не поиздевалась над ней и не напомнила, что её неприязнь к Вику внезапно – как по волшебству совпав с наследованием немалого капитала матери – трансформировалась в любовь, доверие и безграничное уважение. Отчего-то.
– Не хватало ещё, чтобы она надела футболку с надписью «Native» и вступила в ту Лигу, что поддерживает американских индейцев, – шепнула мне вчера за ужином Хэлен. Похоже, не я одна находила внезапные мамины перемены если не обидными, то хотя бы забавными.
