Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 59 страниц)

Я ждал, что, как это часто случалось, в единый миг внутри всё замолкнет, и тогда я останусь один на один с ночной изменчивой тишиной.

Вместо того моё уединение нарушил такой звук, будто кто-то вспрыгнул на балкон и замер. Я не спешил открывать глаз, ожидая, что дальше сделает гость, если это, конечно же, был он. Почти признав, что мне почудилось, я всё же услышал шаги и тогда только сел.

В балконную дверь заглядывал Южный ветер.

– Что с тобой? – спросил он, видимо, удивлённый тем, каким нашёл меня.

– Да ничего особенного, усталость, – отмахнулся я.

– Почему ты не уходишь в холмы? – он всё же скользнул в комнату и сел на пол напротив меня. – Там ждут.

– Усталость, – повторил я.

– Когда же ты успел так вымотаться?

Вопрос остался без ответа. Я задумался, стараясь отыскать единственно верный, но понял, что едва могу собрать в цепь всё, что успел сделать в последние несколько дней. Едва я задумывался, как сознание заполняло туманом и подкрадывался сон.

– Что-то с тобой творится совсем не то, – Южный ветер фыркнул. – Если бы ты был из ветров, я звал бы лекаря.

– Что ж, тут вряд ли нужно кого-то звать, – я поднялся и подошёл к столу, где догорала свеча. – Слишком много всего навалилось…

– А когда у тебя бывало иначе? – он наверняка качнул головой. – Никогда-никогда.

– Я уставал и прежде.

– Ничего не знаю!

Его волнения казались мне смешными и неуклюжими, но я промолчал. Бросив взгляд на колоду Таро, я всё же отказался от мысли вытащить карту, только поджёг ещё одну палочку. Терпкий аромат взвился к потолку.

– Хочешь проводить август? – вдруг вскинулся ветер.

– Проводить? Но ведь рано, – я повернулся к нему. – Ещё…

– Неделя? – Южный ветер усмехнулся. – Ты не бродил с ним.

И правда. Затянутый в иные реальности, я забыл прогуляться с названым братом по холмам. Усталость во мне сопротивлялась, но я вздохнул и взял себя в руки.

– Идём.

***

В холмах было спокойно и тихо, только сверчки и звёзды, шёпот трав. Мы взобрались на гряду и замерли там, а потом Южный ветер исчез, оставляя меня наедине с Августом.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– С прошлого года ты стал мрачнее, – заметил он, подходя ближе.

– А ты остался прежним, – улыбнулся я открыто, но в глубине души что-то нестерпимо зацарапалось, точно мечтая выйти наружу.

– Мне так положено, – он вгляделся в меня, а после обнял. – Ты надломился. Отчего?

– Я даже не знал, что во мне существует надлом.

Мы замолчали.

Он сорвал звезду и протянул мне на ладони. Каким-то образом мы оказались среди небесной пустоты, и теперь гряда холмов, омытая лунным светом, лежала далеко внизу.

– Каждый надлом появляется не без причины. Он словно карта, маршрут, по которому тебе предстоит пройти, – заговорил Август. – Но ты сейчас считаешь, что слишком устал, не хочешь идти, разве нет?

– Наверное, – не стал я спорить, и он неодобрительно взглянул на меня.

– Ты ведь странник.

– Теперь не только.

– Ты ключ и дверь, странник и путь, – проворчал он. – И не желаешь идти.

– Я не рассматривал надлом как дорогу.

– Не хотел рассматривать.

Тут он всё же поймал меня, и мы помолчали ещё немного.

– Вот почему ты не приходил, – заключил Август внезапно. – Но теперь, раз уж ты здесь, пойдём.

Он сжал мою ладонь, и мы понеслись над спящими холмами, над долиной, над городом, лежавшим за ней. Над нами звенели звёзды, а луна, круглолицая, подобная начищенному гонгу, только и ждала, чтобы зазвучать низко и гулко, разнося над миром таинственный звук…

***

Позже мы расположились на берегу озера, Август развёл костёр и заваривал чай из терпких ягод. Я же сидел рядом, рассматривая его облик, тонкие черты лица, длинные кисти. Он всегда казался мне слишком прекрасным, но разве могло быть иначе?

– Так ты собираешься воспользоваться картой? – спросил он вдруг, и я поспешил отвести взгляд.

– Опять ты об этом.

– Разве не потому ты всё же согласился на встречу? Даже твоя усталость куда-то пропала.

– Кстати, – я нахмурился. – Но она же совершенно точно была.

– Нежелание можно с ней спутать, – Август засмеялся. – Разве нет?

– Разве нет… – повторил я этот рефрен. – Ты чего-то от меня хочешь.

– Да, найти тебя цельным, – он стал серьёзным.

– Боюсь, что…

– Иди по маршруту.

Снова нас обняла тишина, а потом был готов чай, и мы пили его в молчании, глядя на падающие звёзды. Ночь длилась бесконечно.

***

– Пойдём встречать рассвет, – Август помог мне подняться. Холмы затянуло туманом, только вершины поднимались над ним. Мы двинулись к самой высокой.

Август приобнял меня за плечи, и я вдохнул запах его волос, немного отдающий полынью, и улыбнулся. Сейчас все тревоги отступили, я забыл о надломах и пустоте, что преследовала меня слишком часто в последнее время.

На востоке уже разливалось золото, но ни краешка солнца пока не показалось из-за выгнувшегося горизонта.

– Скоро я исчезну, но в следующий раз… – он усмехнулся. – Впрочем, мы встретимся раньше. Ты найдёшь меня в каком-нибудь из осколков миров.

– Возможно, – я не отрывал взгляда от зари, становившейся всё ярче. – А может и нет.

– Посмотрим, – на этот раз он согласился.

Внутри меня всё ещё звенело его «Иди», и теперь я не мог отказаться. Когда вдруг моё нежелание превратилось в потребность? Август крепко держал меня за руку.

========== 229. Другая концовка ==========

Королева мечей вошла в гостиную решительным шагом, и мне пришлось оторваться от книги.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Тебе нужно написать иную концовку для сказки! – заявила она.

– Зачем? Почему?

– Потому что эта никуда не годится! – усевшись в соседнее кресло, Королева мечей вздохнула. – Пожалуй, сначала я должна рассказать.

– Наверное, без этого нельзя обойтись, – согласился я, усмехнувшись.

– Тогда слушай, – она закрыла глаза и начала говорить. И я будто бы сразу оказался совершенно в другом месте.

***

Лили всегда чувствовала себя очень одинокой. Матери и отца у неё не было – как говорила бабушка, они уехали в город и не вернулись, Лили почти не помнила их лиц. Бабушка же отличалась скрытностью и нелюдимым характером, и Лили рада была бы спрятаться и от неё тоже, слишком уж часто слышала в свой адрес неприятные замечания.

Их домик стоял дальше остальных в посёлке, совсем рядом с лесом, который самой Лили всегда нравился, но другим казался страшным. Только среди деревьев и кустарников, в самой чаще Лили ощущала спокойствие и могла бродить по тропинкам долгие часы абсолютно одна. Другие дети, боявшиеся выйти даже к опушке, потому и невзлюбили Лили, дразнили её сумасшедшей, а бабушку – ведьмой.

Лили исполнилось девять, когда в день рождения она получила странный конверт. Почтальон принёс его утром и протянул прямо ей в руки, хоть бабушке это не понравилось. Бумага, из которой конверт был сложен, казалась золотистой, будто в неё каким-то образом добавили звёздную пыль. Адрес был выведен таким красивым почерком, что Лили долгое время рассматривала изящные буквы, счастливая уже тем, что они складываются в её имя.

Посчитав письмо самым лучшим подарком, Лили открыла его только вечером. Плотный белый лист словно заговорил с ней:

«Крошка Лили, ты наверняка грустишь от одиночества. Кто же поздравил тебя сегодня? Кто вспомнил, что тебе уже девять и ты совсем взрослая?

Я столько времени наблюдала за тобой, и мне хотелось бы хотя бы сегодня согреть тебя. Жаль, что я не могу обнять и утешить, вытереть твои слёзы.

Милая, милая Лили, поверь мне, в твоей жизни тоже наступит счастливая пора. Расскажи мне о всех несчастьях, и они истают с утренним туманом…»

Может, это было письмо от феи?

Лили так мечтала, что у неё тоже есть фея-крёстная, как в любимых сказках!

Писать Лили было сложно, буквы прыгали по строчкам, расползались уродливыми насекомыми и ничуть не напоминали стройную каллиграфию от неизвестной отправительницы. Наверняка, та и сама была очень красива и добра, кто же ещё может писать такие письма?

На следующий день почтальон не принял скромный конвертик Лили, объяснив, что без адреса не сумеет доставить письма. Приуныв, Лили ушла в лес, где чаще всего пережидала свои печали, и, проходя знакомой тропинкой, вдруг заметила старый дуб. В нём была огромная щель – некогда молния расколола ствол, но дерево перестояло ту грозу и продолжало жить, хоть сквозь чёрную рану в коре было видно, что часть сердцевины обуглилась и просыпалась пеплом вниз.

Как же эта щель напомнила Лили почтовый ящик! Раз уж ей написала фея-крёстная, значит, отправлять ей письма нужно не обычной почтой, а… как-нибудь так! И Лили оставила свой конверт в щели дуба.

Целую неделю ждала она, получится ли из затеи хоть что-нибудь. Уже на следующий день скромного конвертика на месте не оказалось, и у Лили были основания предполагать, что письмо отправилось к адресату. К воскресенью она почти отчаялась, но уже в понедельник почтальон опять постучал в двери домика.

– Тебе снова послание, Лили, – сказал он.

На этот раз конверт был серебристым, Лили сразу узнала почерк.

«Милая, милая Лили, – писала незнакомка. – Очень печально, что у тебя нет настоящего друга. Давай я буду такой для тебя. Мне совсем несложно любить тебя всем сердцем, нежная моя девочка».

И Лили сразу поверила в каждое слово. Казалось бы, она ещё совсем ничего не успела рассказать, а фея – да, это точно фея! – уже понимала её, чувствовала и старалась утешить.

Снова Лили старательно написала ответ, опять отнесла его к расколотому дубу. Пришлось прождать ещё неделю, а потом почтальон принёс новый конверт, лучащийся солнечным светом…

Письмо за письмом…

Лили уже протоптала тропинку к любимому дубу. Она не могла ни о чём думать, кроме писем, поверяла бумаге все свои тяготы, бежала со всех ног, едва слышала стук в дверь. Бабушка ворчала на неё, но как бы она могла этому препятствовать?

Между тем пришёл сентябрь. Осень выдалась прохладной, и Лили скоро заболела, да так тяжело, что почти не могла дышать. И всё же тяга отправить фее очередное письмо пересилила, и Лили тайком выбралась из дома, добрела до дуба, чтобы вложить заветный конверт.

Не прошло и трёх дней с того момента, и она получила очередной ответ.

«Крошка моя Лили, я желаю тебе поправляться как можно скорее…»

Вот только слова феи не помогли, её волшебства хватило лишь на то, чтобы вызвать у Лили тень улыбки. Жар и лихорадка взялись за неё с такой силой, что скоро Лили впала в бессознательное состояние.

Не прошло недели, как она умерла.

На следующий день бабушка Лили получила письмо. Она не стала вскрывать лучащийся конверт, а сразу сожгла его в камине…

***

– От кого же были эти письма? – спросил я Королеву мечей.

– От той, что украла у Лили и детство, и жизнь, – пожала она плечами. – Но разве это справедливый конец?

– Сказки бывают разными, – возразил я. – Что же ты хочешь, чтобы я написал?

– Пусть Лили хотя бы узнает, кто отсылал ей письма, – Королева мечей всё же поднялась и прошлась по комнате. – Пусть, пусть!

***

Я вспомнил об этой сказке вечером, когда поднялся в кабинет. Лист бумаги на столе манил белизной, и я всё же написал первую строчку, а затем история побежала сама собой.

***

Лили оставила своё охладевшее тело и шагнула к столу, где писала все свои письма. Теперь она видела, как бабушка любит её, знала, что и отец, и мать никогда не уезжали в город, а погибли в пожаре, из которого в последний миг вынесли только её саму – грудного младенца. Всё это открылось ей сразу и легко, как будто ей стало доступно всё на свете.

Доступно и бесполезно.

Лили была призраком и поначалу очень из-за этого расстроилась. Однако довольно скоро ей пришла в голову мысль, что её призрачное состояние позволит отыскать таинственную фею, которая так поддерживала её, но не сумела спасти.

Не было нужды красться и уходить из дома тайком. Лили поднялась высоко над посёлком, поплыла над лесом, ведомая странным чутьём. Наверняка оно возникло потому, что фея очень-очень любила её и сейчас сильно скучала и ждала нового письма!

Лили ни капли не сомневалась.

Она рассчитывала найти домик феи в чаще леса, но вместо того чутьё привело её к старому кладбищу, которое даже призрачной Лили показалось страшным и зловещим. У покосившихся ворот высился домишко, в окне которого горел свет. Хоть Лили и могла пройти сквозь стены, она приникла к пыльному стеклу, силясь рассмотреть, кто же там живёт. Не могла же тут обитать её обожаемая фея!

Прямо у окна, сквозь которое заглядывала Лили, стоял стол, где разместился красивый писчий прибор и стопка бумаги, чуть поодаль лежали сияющие конверты. У стола суетилась высокая женщина, красивая, но с такими тёмными и холодными глазами, что Лили никогда бы не сумела назвать её феей.

Она видела, как женщина достала конвертик, тот самый конвертик, что Лили, едва держась на ногах, вкладывала в щель дуба, и пронзила бумагу острым стилетом. Лили стало больно, будто она ещё не умерла.

Рассердившись, Лили ринулась в дом.

– Так вот кто ты есть, ты ведьма! – закричала она. – Это ты привела меня к смерти!

– Надо же, первый раз какой-то дух сумел пробиться ко мне! – засмеялась ведьма. – Ты подарила мне почти шестьдесят лет жизни, милая Лили.

– Это мои годы! – и призрачная Лили кинулась к ведьме.

Совсем крохотная, Лили всё же обладала огромной силой. Она схватила ведьму за руки и… проникла в неё, впиталась в её тело.

…Спустя час Лили открыла глаза. Пусть ей предстояло привыкнуть, что теперь она совсем не ребёнок внешне, но это было по-своему замечательно, ведь ей нужно было написать столько писем, чтобы вернуть украденные у многих и многих детей годы и улыбки.

***

Я прочёл концовку Королеве мечей и долго смотрел, как она размышляет с чашкой чая.

– Да, такой конец мне нравится больше, – наконец она взглянула на меня. – Но не кажется ли тебе, что…

– Что и Лили может стать злой ведьмой? – я пожал плечами. – У неё есть выбор.

– Ах, выбор, – Королева мечей засмеялась. – Что ж, именно этого ей не хватало.

– Так и есть, – согласился я.

За окнами гас закат, и мы собирались разговаривать с Королевой мечей всю ночь напролёт.

========== 230. Прийти в себя ==========

Оказавшись в тишине и темноте – в который раз – я замер, точно прощупывая пространство. Оно не являлось пустотой, но как будто бы не было наполнено, в нём не чувствовалась готовность воспринять идею и раскрыться в творении, и такого я не встречал никогда прежде. Здесь только условно существовал верх и низ, что до других направлений, то они отсутствовали. И никакого света, никакого, даже самого робкого. Зрение оказалось абсолютно ненужным.

Я сделал шаг, но ничего не изменилось, и вскоре мне пришлось признать, что я словно исчезаю, перестаю существовать здесь. Тьма заставляла отказаться от собственного тела, забыть о нём или вырваться за его пределы.

Может, в этом и смысл?

Опустившись на то, что здесь являлось землёй – плоскость, лишённую каких-либо качеств, я представил, как покидаю сам себя, отказываюсь от определённости, лишаюсь ощущений, которые помогают ограничить собственное я. Это получилось не сразу, даже робко подняла голову паника, но в определённый момент меня охватило спокойствие.

Меня больше не было во мне.

***

Что есть реальность?

Наверное, каждому страннику приходилось решать этот вопрос, ведь среди веера миров было так легко наткнуться на нечто невообразимое, меняющее любые представления, искажающее всякие известные законы. Отказавшись от тела, я увидел мир, что принял меня, иным, ярким и красочным, но только эти ощущения ничуть не соответствовали зрению. Далёкое от прежнего восприятие не давало мне осмыслять новый опыт, точно вместе с телом я забыл где-то позади и привычное сознание.

Был ли я собой в тот миг, когда согласился на путешествие?

***

Скользнув в новую плоскость, я понял лишь, что теперь не имею границ. Возможно, я сам стал миром, пророс или протёк в структуру пространства, раскинувшегося вокруг меня. И чем дольше я оставался внутри, тем стремительнее разворачивались образы вокруг. Точно эта реальность начала черпать из меня, воспроизводить накопившиеся во мне идеи, которым прежде будто бы и не находилось выхода.

Возможно, о таком мечтает каждый, хоть немного склонный к творчеству. Я с удивлением обнаружил, что любая мысль воплощается без изъяна, без искажения, так же отчётливо, как и пришла, зародилась, выросла в глубинах меня самого.

Я любовался тем, что получалось, пока не задался вопросом, как всё это выглядит для меня внутри привычной клетки. И стоит ли искать возвращения?..

Стоит ли?

***

Быть миром, почти безграничным, почти всесильным, оказалось так увлекательно. Я тёк и переливался, я дышал и звенел, и только на самой грани, где-то неизмеримо далеко ещё хранилась память, что я прежде имел меньшие размеры, мог собраться в единой точке и… чувствовать, а не созерцать, действовать, а не растекаться.

Было ли это на самом деле?

И когда по мне расползлось сомнение, я утратил память.

***

Что делает нас собой?

***

Я пробудился в собственной постели и долго смотрел в потолок. Память внутри меня напоминала расколотый витраж, я никак не мог собрать цельную картинку, никак не мог рассмотреть, что же там было. Где я находился, как попал домой?

Мне казалось, что кто-то должен был принести меня сюда, но рядом как будто бы никого не оказалось. Тело ощущалось болезненно тяжёлым, и я почти не хотел владеть им, но никак не получалось понять, откуда же у меня понимание, что значит свобода от его оков.

Я что-то упустил.

Наконец я заставил себя встать и закрыть балконную дверь, одеться, спуститься на кухню и поставить чайник.

Я умылся холодной водой, пока осколки памяти внутри меня дребезжали и разлетались всё более мелкими кусочками.

Я почти отказался от поисков.

Я.

Я был сам у себя, и уже это меня безмерно удивляло, хотя раньше я никогда бы не сумел найти причин для такой реакции.

***

Когда чайник вскипел, когда по дому пополз аромат свежезаваренного чая, я прикрыл глаза.

Может, на самом-то деле я не выбрался, а всё ещё в каком-то там? Возможно, это игра сознания? Вдруг я… по-прежнему расползаюсь в темноте?..

Что было верным?

Где начинаюсь и кончаюсь я сам?

***

Череда вопросов тоже разлетелась вдребезги. Сквозь солнечный день ко мне шагнул брат. Он не улыбался. Он щурил глаза.

– Что ты опять делаешь с собой? – спросил он, и вот вокруг нас разлился мрак. Не было ни утра, ни чая, ни дома.

– Что делаю? – повторил я.

– Приди в себя.

– Что есть я? – теперь мне захотелось усмехнуться, но я понял, что без тела это было бы невозможно.

Я потянулся к себе в пространстве и нашёл только сломанную куклу, только разрушенный манекен. Брат неодобрительно качнул головой и коснулся лба того, что должно было быть моим телом.

Боли тут не существовало, но я, кажется, изобрёл её краски, когда меня рвануло из пространства внутрь скромной клетки плоти, за рёбра, ко вновь забившемуся сердцу.

– Ты, – объявил брат жёстко.

– Наверное, – я закашлялся, точно лёгкие застоялись и теперь только начинали работу.

– Знаешь, что самое отвратительное? – спросил он, усаживаясь рядом со мной. Только теперь я понял, что вокруг нет тьмы или тишины. Мы странным образом возникли прямо на вершине холма. Другого холма, не того холма, что ждал меня в родном мире.

– Что? – поддался я.

– Мы не можем препятствовать тебе, но каждый твой выбор…

– Каждый мой выбор?

– По-своему уничтожает, – он закрыл глаза. – Действительно ли ты хотел стать миром? Или сбросить тело? Или и то, и другое?

– Не уверен, – я прижался к его плечу. – Сейчас мне вообще не помешал бы сон.

Он усмехнулся и обнял меня.

Секунду спустя мы оказались в гостиной моего дома. И всё, что со мной случилось, не случалось вовсе.

***

Оказавшись в тишине и темноте, я замер, прощупывая пространство. Меня окружала не пустота, но никакого наполнения тут не было, я не чувствовал готовность воспринять идею или раскрыться в творении, и потому реальность показалась мне слишком странной, слишком непривычной и даже пугающе неприятной.

Никаких направлений. Я мог с уверенностью сказать только, что тут был некий низ. Плоскость, на которой я стоял. Его противоположность могла бы считаться верхом, только и это было весьма условно.

Никакого света. Можно было закрыть глаза. Но я не хотел. Я упрямо шагнул вперёд.

Пусть реальность была неподатливой, но я представил, как вдали разгорается звёздочка маяка. Я разжёг её в собственном сердце, вынес за пределы себя, разместил на горизонте, чтобы обозначить путь.

Я готов был на этот раз создать мир из тьмы.

***

Маяк сиял ровно и сильно. Над ним развернулся купол звёзд. Я стоял на побережье, среди плещущих волн, и моя обувь промокла. Морской ветер обнимал и подталкивал меня, требуя идти, однако я не спешил, любуясь стройной башней.

Маяк был для меня больше, чем маяк.

В каком-то смысле это был я сам. Тот, что преодолел тьму, прошёл новым путём.

Вглядываясь в сияющий луч, я вспомнил, что говорил мне Август. И как бы ни был ярок маяк, я пока не знал, сумел ли пройти по надлому, расколовшему что-то внутри меня.

Наверное, мне придётся подобрать новую историю, чтобы отыскать ответ.

Не сегодня.

========== 231. Антрацитово-чёрное ==========

Небо надо мной было антрацитово-чёрным, будто залитым густой смолой. Запрокинув голову, я всматривался в него бесконечно долго, оно же оставалось безучастным и пустым. Неуютное чувство, схожее с пронизывающим ветром, обняло меня и заставило наконец-то отвести взгляд.

Здесь всё было измождённо-изогнутым, искажённым, иным. Окажись тут не странник, и он посчитал бы, что всё это нереально. Мне же пришлось принять, что и такая реальность существует и столь же весома и явственна, как любая другая.

Я стоял неподалёку от перекошенных городских зданий. Что-то подсказывало – пора углубиться туда, пройти между бочкообразными конструкциями, угрожающе нависшими над разбитой дорогой. Я не взялся бы судить, что меня ждёт там, но ощущал требовательный зов дороги и повиновался ему.

Город надвинулся на меня резко, всей своей мощью. Он был точно проржавевший в сердечнике, гулкий и пустой. Местами коррозия так обезобразила его, что хотелось закрыть глаза. Я лавировал между зданиями, тщетно выискивая правильное направление – улицы перекосились и смялись, точно были нарисованы на бумаге, которую кто-то скомкал.

Впрочем, всё это пространство, весь этот мир был кем-то скомкан и растерзан, растерзан и скомкан. Чем глубже уходил я в него, тем сильнее чувствовал, насколько же он перекошен и искажён.

***

Равнодушная чернота небес вскоре почти забылась. Её загромождали здания, крыши, башни, остовы конструкций, ни на что не похожих. Проходя мимо, я ждал, что порывом ветра все они придут в движение, угрожающе шатнутся, накренятся и наконец-то сумеют обрушиться, как давно желают.

Только ветра не было, как не находилось даже намёка на то, что в этом мире есть солнце и случается рассвет.

Я бы сравнил мир с Лимбом, с пространством, где каждому даровалось то одиночество, которое он вынести бы не сумел. И я тоже был здесь чудовищно одинок. Мне оставалось верить, что зов дороги выведет меня за пределы, но пока что я только углублялся, словно падал, а не шёл.

Возможно, каждый мой шаг сталкивал меня всё глубже в бездну, что щерилась где-то позади зданий, усмехаясь моей наивности.

Я ждал двери, но здесь не было дверей. Проёмы зияли пустыми глазницами, но чаще оказывались окнами. Город из бесконечных окон и ржавого металла, в котором было не отыскать арки выхода.

В какой-то миг мне показалось, что смысл в том, чтобы пронизать собой эту реальность, точно я был иглой, протянуть дорогу, словно та – нитка.

Мне негде было узнать, прав ли я, но я продолжал идти, хотя ни одна улица не вела прямо, ни одна не казалась надёжной. Грани и сколы – вот что я находил за каждым углом.

***

Небо оставалось чёрным. Я прижался спиной к стене в тщетной надежде хоть немного отдохнуть. Прогулка по городу измотала меня так сильно, что я с трудом мог представить, сколько же времени кружу между остовов зданий в совершенном одиночестве.

В последние часы за мной гнался нарастающий звук, похожий на стон. Он прокатывался по улицам и стихал ровно у меня за спиной. От его силы вибрировали ржавые стены и срывались жестяные листы. Возможно, город агонизировал и мечтал разрушиться до основания, а я всё никак не мог отыскать двери.

Дорога – моя дорога – петляла и скрывалась в тумане, которого на самом деле ничуть не было. Я чувствовал сердцем, как она прячется, но я обязан был пройти по ней, вот только сил почти не осталось.

Смогу ли я выбраться из Лимба, или мне придётся распахнуть себя вместо двери?

***

Очередной поворот и очередной тупик. Над прогнувшейся крышей чернотой зияет небо. Я поморщился и развернулся, желая оказаться к небу спиной. Мне уже начинало чудиться, что оно смеётся надо мной, что этот прокатывающийся стоном звук – его смех. Я упрямо зашагал вперёд, пока новая волна не нагнала, не рассыпалась в шаге от меня.

Быть может, я потерял все ориентиры, может, компас внутри меня начал ошибаться?

Я споткнулся и с трудом удержал равновесие. На дорожке передо мной издевательски поблёскивал ключ, сломанный ключ, как намёк, что ни один замок тут уже не будет открыт.

Стиснув зубы, я напомнил себе, что всё равно смогу выбраться. Могу уйти прямо сейчас, но мне действительно хочется знать что там, в бездне.

Я даже не был уверен, лгу ли себе.

***

Город мог быть и сетью, ловушкой, в которую я сам себя загнал, куда попал так неосмотрительно, куда зачем-то погрузился, как в антрацитовую пустоту небес.

Я запрокинул голову, выискивая там ответ, но тьма, разлившаяся там смолой, молчала, не собираясь обращать на меня внимание. И тогда я впервые ощутил пробуждающийся внутри меня гнев.

Дорога вела меня по кругу. Здесь не было двери.

Когда город в очередной раз попытался напугать меня криком, я развернулся к набегающей волне лицом. Мне было уже всё равно, что я увижу, безразлично, что я нарушаю правила, будто бы прописавшиеся внутри, едва я переступил порог.

Нужно было что-то разрушить или преступить, чтобы всё изменилось.

Чтобы обрушилось небо.

***

Чернота надо мной качнулась, пришла в движение, застонала и понеслась вниз. Я ждал, что окажусь погребён под ней, что обрушатся остатки зданий, но внезапно всё обнял чёрный туман, морок, мгла. И, закрыв глаза, я представил, как пробиваюсь к двери.

Теперь я двигался вслепую, но так как будто было куда правильнее. Хоть мне не нравилась мысль о правильности, я почти побежал, растрачивая последние силы так щедро, словно их у меня оставалось ещё безгранично много.

Что-то ударило меня по спине, но тут же я споткнулся о порожек и провалился в иной мир.

На меня уставилось звёздное небо, сине-фиолетовое, столь высокое, что никогда не смогло бы упасть.

***

Вернувшись домой, я долго сидел в гостиной, глядя на огонь в камине. Искажённый мир антрацитовым небом не отпускал меня, точно я забыл разрешить какую-то важную загадку. Я не находил ни вопроса, ни ответа, лишь тягостное чувство незавершённости, заставлявшее вздрагивать и ёжиться.

Мне нужен был совет, но я не знал, у кого его попросить. Да и шевелиться ничуть не хотелось.

Убаюканный живым теплом, я скоро задремал, тут же опять оказавшись в городе, в его ещё более искажённой, гротескной копии. И снова мне пришлось бежать изломанными улицами, а небо надо мной угрожало рухнуть в любую секунду.

Из безнадёжности сна меня вырвало прикосновение к плечу.

Дёрнувшись, я огляделся и понял, что это кот, теперь прижившийся в моём доме, пробудил меня.

– Чернота? – спросил он понимающе.

– Наверное, – возможно, так можно было окрестить эту реальность.

– Ты всё ещё бредёшь по собственному излому, – он разлёгся у огня. – Неудивительно.

– Откуда тебе известно про излом?

– Август говорил не только с тобой.

Устроив голову на лапах, он замолчал, и я только вздохнул. Похоже, внутренние дороги давались мне плохо. Нужно было учиться заново бродить по путям и тропам, по таким путям и таким тропам, что раньше мне не попадались.

– Насколько вероятно, что тот город – я сам? – спросил я кота.

Он шевельнул хвостом.

– А насколько ты бы хотел быть им?

– О, нет…

– Вот тебе и правда. Это не ты, – он зевнул. – И ты тоже, конечно. Но не так.

– Очень понятно, – но всё же я понимал, хоть не мог объяснить.

Прикрыв глаза, я услышал, как со стоном разлетелось на куски антрацитово-чёрное небо. Небо, жившее во мне, внутри меня, в центре меня, где каким-то образом приютилось лютое одиночество, целая чёрная бездна.

========== 232. Танцевать тревогу ==========

В доме повсюду горели свечи, на каминной полке стояла аромалампа, откуда растекался мягкий запах лаванды, смешанной с жасмином. Сумерки, расползшиеся по углам, дрожали и танцевали. Я же стоял в центре всего этого, закрыв глаза. Мне чудилась музыка, которая сметала всякую плавность, вносила только беспокойство, но я никак не мог понять, внутри меня она звучала или уже прорвалась наружу.

Чувство тревоги прорастало насквозь, заполняло собой и меня, и гостиную, и каждый уголок дома. Рваный ритм, чуть быстрее, чем удары сердца, скоро раскачал весь мир, рывком перенеся меня из привычной обстановки в иную реальность, изломанную и странную.

Когда я открыл глаза, оказалось, что стою на осколках стекла. Свечи горели и здесь, искрились в белой крошке, в которую превратились окна. За пределами здания плескался океан ночи, где не было ни единой звезды.

Переступив, я вдруг услышал не шорох стекла под подошвой, а устойчивый ритм, ещё мгновение – и он пронзил меня, растёкся по позвоночнику, вырвался из глубин и расплескался. Утонув в нём, я судорожно выдохнул, опасаясь, что воздух стал водой и теперь я непременно захлебнусь.

Но нет, музыка всё так же была неосязаемо-осязаемой.

Я вышел из комнаты, свечи стояли на полу, дрожали, отекали желтоватым воском, обдавали меня неожиданно сильным жаром. Я шёл, чуть пошатываясь, иногда задерживался, опираясь о стенку, а порой ускорял шаг, чтобы тут же сбиться. Мне казалось, что здание мерно качается, что оно дрожит, а звук так и лился отовсюду, кричал, звенел, заливал собой.

Добравшись до лестницы, я двинулся не вниз, а вверх, словно вырвись я на крышу, стало бы легче дышать.

Я не мог даже прислушаться к себе, обрести внутри островок уверенности, взглянуть на стрелку компаса, что должен был бы спасти меня отсюда.

Или мне не требовалось спасения?

На четвёртом по счёту пролёте я оступился и вцепился в перила, загоняя занозу в ладонь. Лестница угрожающе застонала, как будто была не бетонной, а стальной, да ещё и проржавевшей. Она выдержала меня, а я, сжав зубы, ускорил шаг.

Мелодия во мне и музыка внутри переплелись наконец, и я стал лучше ориентироваться в этом месте. Теперь было ясно – меня ждут.