Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 59 страниц)

Наверное, во мне проснулась интуиция, а может, и просто здоровое любопытство, но я пытливо рассматривал все витрины, точно искал что-то совершенно определённое, что-то настолько своё, конкретное, однако никак не мог назвать, подобрать точные слова.

Округлые стёкла циферблатов казались сферами миров, каждый из которых жил, дышал, звучал и был совершенным. Хотелось коснуться их, ощутить реальность, но, спрятанные за прозрачностью витрин, они были недосягаемы.

На дальней стене висели мощные часы с боем, качали маятниками, демонстрировали увесистые гирьки, манили закрытыми дверцами, где прятались кукушки. По этим я только скользнул взглядом. Что-то моё было меньше, уменьшалось в ладони…

Витрина по другую сторону являла тысячи моделей наручных и карманных – круглых, овальных, в виде животных и птиц. Вот к ним я подошёл совсем с другим чувством. Сердце замерло, а потом забилось быстро и чётко, будто узнало собрата.

На зелёном бархате лежала сова, пряча циферблат под крыльями.

Это были они.

– Вижу, вы всё же что-то подобрали, – вкрадчивый голос показался мне таким, точно это ожила и заговорила тень. Часовщик, возникший напротив, был неимоверно высок и столь же неимоверно худ. О его запястья можно было бы порезаться, кожа так плотно обтягивала челюсть, что было удивительно обнаружить внушительный нос. Крупный кадык ярко выступал на тонкой шее. И всё же чем-то Часовщик неудержимо привлекал, был любопытен, в нём что-то находилось ещё, помимо этой не слишком красивой внешности, помимо длинных, но узловатых пальцев, тонких, едва заметных губ и тёмных глаз, всё время чуть сощуренных.

– Наверное, я должен взять эти, – указал я на сову.

– Наверное? – он удивился. – Нет, тут нужна абсолютная точность. Они ведь покажут именно ваше время. Если вы будете не уверены, то, может статься, и время будет не вашим. Зачем же вам чужое?

– Хм, – я задумчиво скользнул взглядом по витрине.

В этот момент часы разом забили, зазвенели, завопили, запели гимны. Кукушки надорвались разными вариантами отсчёта, кто-то прокричал дважды, а кто-то и все двенадцать. Невольно я закрыл ладонями уши, но какофония не стала меньше, пришлось пережидать, жмурясь и почти задыхаясь, словно и с воздухом что-то случилось, словно он тоже раскололся и рассыпался на куски от громкого звука.

Когда же всё стихло, Часовщик, как ни в чём не бывало, спросил:

– Ну так что же?

Я опять осмотрел витрину и понял, что все часы в ней поменялись местами, да и бархат вдруг пожелтел, словно и не бархатом был, а мхом и почувствовал наступление осени. Но сова нашлась, пусть и сдвинулась немного.

– Вот эти, – указал я, уже не колеблясь.

– Чудный выбор, – почти пропел Часовщик. Он сунул руку прямо сквозь стекло, то задрожало, как вода. Но вот уже всё кончилось, на узкой ладони красовалась сова, Часовщик протягивал её мне с улыбкой.

– Сколько же они стоят?

– Вы о деньгах? – заметно смутился Часовщик. – Здесь не расплачиваются деньгами, – и поспешно сунул часы мне в руку. – Возьмите. Нам скоро закрываться.

Я оглянулся на витрины, выходящие в переулок. Странно, но там уже было так темно, так сумрачно, хотя я как будто бы не мог провести внутри слишком долго.

– А чем же у вас расплачиваются? – сова была хороша, но я не мог считать её полностью своей, пока не завершил сделку.

– Это позже, – отмахнулся Часовщик. – Вы поймёте. Ступайте, они уже показывают ваше время, совсем ваше…

Я открыл совиные крылья. Циферблат – совершенно обычный, стрелки бегут по извечному кругу.

– Ну… Хорошо, – и я вышел, потому что взгляд Часовщика стал уж слишком странным и нетерпеливым.

Перед витриной я завозился, подбирая карман для совы, а когда поднял голову, магазинчика не было. Только вечер, да стены старых домов, узкий переулок, в разрезе которого виднелось потемневшее небо.

Оставалось лишь пожать плечами и двинуться прочь, ближе к дому, как я проходил всегда.

Конечно, оказавшись у себя, я совсем позабыл про неожиданную покупку. Сова так и осталась в кармашке куртки. Нашёл я её случайно, дня через три. Мысленно попросив у часиков прощения, я унёс их в гостиную и положил на кофейный столик, прямо под лампу, точно жёлтый спокойный свет мог их согреть, искупив возможную обиду.

Сова бездумно смотрела на меня, её тихое тиканье было слышно лишь тогда, когда подносишь близко-близко к уху. И я погладил выгравированные перья, почти лаская. Всё же зачем они мне, эти часики?..

Но отчего-то без них я себя чувствовал не вполне собой. И ощущение такого рода было мне в новинку, вот я и рассматривал часы, выискивая в них хоть какой-то ключик к разгадке. И… я же всё ещё не заплатил за покупку.

Впору было вновь искать торговца, но в то же время я был уверен, что не стоит. Это тоже было странным.

Часики тикали, минута убегала за минутой, и каким-то образом они показывали верное время – то самое, что демонстрировали и остальные часы в доме. Вот только, как мне казалось, это не могло быть правдой, ведь я не подводил их. Трудно было представить, что во всей лавке я выбрал именно единственные точные. А может, это и значило, что они показывают теперь моё время? Больше вопросов, чем ответов.

Я ухватил их за цепочку и надел себе на шею. Скользнув прохладой по груди, сова замерла и в то же время показалась мне очень живой. Отогнав ощущение, я занялся обычными вечерними делами.

Не все вопросы имеют ответы, а кое-какие не разрешить сразу… Часы тикали, разрубая сутки на секунды, и это и было самым главным. Где-то среди миров Часовщик вновь открывал свой магазинчик. В одном я был уверен – мы ещё непременно встретимся.

========== 096. Петь ночь ==========

Ровно неделю не было ни гостей, ни писем, даже миры прилетали лишь после полуночи и быстро исчезали, не оставляя после себя ничего – ни ароматов, ни звуков, ни вздыхающего эха. Иногда такие моменты затишья, странного, очень зыбкого покоя мне нравились, но чаще заставляли настораживаться. Позвоночник будто превращался в струну, мышцы всё время оставались чуть напряженными – в общем, я был точно не создан для таких тихих дней.

А сегодня закат вылился в небо тревожно алым, но в доме стояла умиротворяющая тишина. Я пробежал по всем комнатам, всюду распахнул окна, впуская вечерний ветер. Однако проникая внутрь, он сразу успокаивался, едва шевелил занавески.

Я распахнул и двери, приглашая сумерки вползти, внести что-то ещё, но они не решились переступить порог.

Ждать ли гостя, встречать ли его? Вот странно.

Угасал последний луч, я стоял на пороге и всматривался в меркнущий, стремительно оборачивающийся вечером день. Почему этот покой так сводил меня с ума?..

Впрочем, я всё же взял себя в руки. Ну раз уж эти дни никак не хотят закончиться, значит, нужно воспользоваться ими как-то ещё.

***

На кухне я выстроил посуду и принялся мыть чашки и чайники, доставая даже те, что всегда стояли в самых дальних углах и ждали чего-то абсолютно особенного. Шумела вода, пахло мыльной пеной, вскипал на огне пузатый чайник, и тишина отступала куда-то за пределы кухни. Деятельная моя натура приходила в равновесие в таком шумной работе.

Я и не заметил, когда напряжение схлынуло.

Но вот уже последняя чашка, сияя боками, отправилась на полку в шкафу, последний заварник подмигнул мне золотистой каёмкой, а в чашке наконец-то оказался чай с ароматом малины и леса. Присев за стол, я оглядел преобразившуюся, мягко мерцающую кухню и… понял, что из углов опять наползает то странное неприятное неуютное спокойствие.

Чёрт его дери!

Я подхватил чашку и поднялся в спальню, вышел на балкон в ночь.

Звёзды перемигивались над городом, ветер улёгся, а луна и не думала показаться в небе. Слишком тихо. По крышам не крались кошки и чудеса, по водосточным трубам не спешили вниз собравшиеся за вечер капельки.

Чего-то не хватало, и это тревожило по-настоящему.

Взгляд мой бесцельно блуждал по гаснущим и вновь зажигающимся окнам, тщетно искал кого-то иль что-то среди наползающих облаков, а чай остывал в чашке, пока я вдруг не услышал тихое пение.

Чуть перегнувшись через перила, я попытался угадать, откуда исходит звук, но это было не так-то просто. Отражаясь от стен, рикошетя в стёклах, он дробился и звенел, распадался на отдельные ноты и то нёсся отовсюду сразу, то затихал совсем.

Оставив чашку на кованом столике, я перепрыгнул перила и оказался на мостовой. Апрельский воздух сплетался вокруг меня, чуть дрожал, но при этом не двигался, не было никакого ветра. А вот мелодия была, жила, звучала.

Не сразу я определил направление, но вскоре уже шагал довольно уверенно. Город же вслушивался и замирал. Даже машины не носились где-то неподалёку, не шуршали шинами, не гудели. Даже лампы в фонарях не жужжали настырно, как то обычно бывает.

Только пение становилось будто бы громче.

Квартал за кварталом, я поворачивал, прислушивался, шёл и снова искал верный поворот, пока вдруг улица не вывела меня к обрыву. Овраг здесь так сживался с садами, что во тьме казался лесом, в котором росла темнота.

И звук шёл оттуда.

Не сказать, что я хорошо знал эти места. Тёмные тропы уводили в такую глушь, где мне недосуг было блуждать, но теперь я шагал уверенно и спокойно, потому что некто пел и звал. Отчего-то я ему верил, светлая мелодия не могла нести боль.

В самой тьме, на самом дне оврага, журчал ручей. Мне не видно было быстрой воды, я только чувствовал её сырое дыхание, чуть болотистый запах, слышал плеск. Но кто-то прятался именно там, таился среди корней больших деревьев, где темнота казалась такой густой, что её можно было мять в ладонях.

– Эй, – решился я впервые вплести и свой голос.

Ответом был смех. Пение прервалось, но возобновилось громче и ближе.

– Кто ты? – задал я очевидный и оттого глупый вопрос.

– А ты? – переспросил меня певец.

И вдруг то ли привыкли глаза, то ли что-то помогло мне увидеть, но оказалось, что прямо передо мной на выступающем из земли корне сидит юноша лет двадцати. У него были длинные тёмные волосы перехваченные обручем по вискам, тёмная кожа, а просторное сизое одеяние скрадывало фигуру.

– Странник, – назвался я, хоть в этом мире – в своём мире – я почти им не был.

– Тогда я Певец, – усмехнулся он. Глаза его тоже были почти чёрными, а может, темнота обманывала меня.

– Отчего ты здесь?

– Пою ночь.

– Раньше я не встречал тебя.

– Раньше я не пел ни одной ночи.

И теперь мы улыбались друг другу.

Все вопросы были неверными, все ответы лукавили, даже ветер засмеялся в кронах.

– Ты ищешь смысл, может, ты искатель? – он всё же подошёл ко мне ближе, мы даже коснулись друг друга в совершенно необычном порыве. Прикоснулись кончиками пальцев, проверяя реальность друг друга.

– А ты привёл меня сюда, так, может, ты – Зовущий?

И снова было не то, но много ближе, так близко и… так ускользающе.

– Может, мы танец? – предположил он, почти смеясь.

Тьма вокруг нас расступилась, исчез и ручей, и корни, и даже овраг. Мы стояли на ровной площадке, покрытой старыми, полустёртыми плитами. Над нами шатром выгнулось небо.

– Танец, – согласился я.

И мы повели друг друга сквозь ночь. Мелодия нарастала вокруг, изливаясь прямо из тьмы, звуча словно со звёзд. Мы танцевали, играли друг с другом и стремились одержать верх в соревновании, которому не придумали ни названия, ни правил.

Длилось и длилось, звенело и звенело, то на высоких, то на самых низких нотах, от которых гудела земля и дрожали звёзды. Когда мы выдохлись, то стояли спиной к спине, чувствуя горячий, текучий жар, бьющийся в каждом из нас.

– Ты умеешь, – выдохнули мы вдвоём, на мгновение превратившись то ли в близнецов, то ли в отражения друг друга.

– Так что же, Шаман, зачем пришёл ты в этот мир? – спросил я целым мигом позже.

– Путешествую, – ответил он, больше не играя. – Жду дверь.

– Хочешь – открою?

– Нет, она будет с рассветом. Разве не прекрасна ночь, которую я пою? – я мельком заметил его улыбку.

– Слишком спокойна, – пришлось мне признаться.

– Какой же ты неспокойный, Шаман, – он ударил меня по плечу. – Тогда давай-ка добавим и ветра, и дождя, и лунного смеха…

Снова полилась музыка, снова мы начали танец, а вокруг нас хлынул дождь, в быстро бегущих облаках стала прятаться, то и дело выглядывая, луна, ветер побежал по городским крышам, гудя в водостоки. Совсем другая ночь, живая, полная, жадная.

Мы смеялись ей, открывались до донца, выплёскивали её из самих себя с силой, жаром и немного – саму капельку – с болью.

Выдохлись лишь под утро, в мягких ладонях рассвета. Застыли спина к спине. Наши волосы смешались – его тёмные с моими рыжими. Я видел теперь, что глаза его почти фиолетовые, глубокого и тёмного оттенка, каких не бывает в этом мире. Я видел, что его одеяние таит лиловые и лавандовые тона. Я почти знал, кто он и откуда. И мне было не нужно это знание.

Потому что на краткий миг мы стали одно, и этого было достаточно.

– Вот и дверь, Шаман, – сказал он. Мы сплели на краткий миг пальцы.

– Ступай, Шаман, – откликнулся я.

– Приходи и найди меня, – позвал он и шагнул через порог.

Я знал, что приду, что найду. Когда настанет время покоя.

========== 097. Северный Ветер ==========

Порыв северного ветра едва не разбил створку балконной двери. Погода была солнечной и тихой, так что такой шумный гость не остался незамеченным. Я даже вышел на балкон, чтобы присмотреться к нему, но в городе уже опять было тепло и ярко, почти по-летнему.

Может, он играет со мной?

Но на самом деле я не верил в игру, напротив, в сердце отозвалась тревога. И ветра порой нуждаются в помощи. Но где же тогда мой знакомец?

Подумав немного, я всё же вернулся в дом и через чердак поднялся на крышу и, конечно, оказался прав. Северный ветер сидел, прислонившись спиной к нагретому солнцем коньку. Он дышал тяжело, а под пальцами, тщетно зажимающими подолом белой рубашки рану, растекалось алое пятно. Странно, наверное, но кровь ветров алая, как у многих других созданий.

– Что случилось? – сел я рядом с ним, бегло осматривая. Нужно было отвлечь его, не дать потерять сознание.

– Повздорили, – он улыбнулся, но на губах тоже запеклась кровь. Кто-то очень разозлился на него, не стал щадить. Даже длинные светлые волосы были перепачканы в крови, и дыхание, что всегда обжигало холодом, сегодня выдавало разгорающуюся внутри лихорадку.

Могут ли ветра погибнуть? Я задавался когда-то этим вопросом, но точного ответа не знал. Однако сейчас точно был убеждён в том, что не собираюсь проверять это на практике.

Дом нехотя поддался моим мысленным уговорам. Он принял нас, забрал нас вглубь самого себя, и Ветер оказался в постели гостевой спальни. Он привстал на свежих белых простынях, пачкая их, и удивлённо спросил:

– Как так вышло?

– Потом расскажу, – миска с водой и губка уже были под рукой.

Всё сплелось в круг отточенных, чётких действий – снять рубашку, смыть кровь, обработать рану, забинтовать её.

Когда я смог вымыть руки и умыться, Ветер уже забылся тяжёлым сном. Ему не слишком подходили человеческие лекарства, чуть больше пользы было от тех, какие принимают Странники, но на самом деле всего этого было мало. И я снова вышел на балкон, на этот раз в поисках Ветра Южного. Немного ленивый и очень беспечный, тот с утра носился по улицам, совсем ещё хрупкий мальчишка.

Я позвал и прислушался, солнечное марево даже не дрожало, повисло, будто плотная пелена. Время тянулось, тянулось, а никто не отзывался, но в тот миг, когда я повернулся, чтобы уйти, с крыши свесилась лохматая голова.

– Чего? – улыбался Южный Ветер.

– Мне нужна помощь знахаря, который бы знал как вас, Ветров, лечить.

– А что стряслось? – зеленовато-золотые глаза Ветра разгорелись любопытством. Ошибочно думать, что все ветра – братья и всегда знают друг о друге самые разные тайны. Южный и Северный не были ни в каком родстве.

– Нет времени на разговоры, – поторопил я его вместо рассказа. – Знаешь ли ты, кто может помочь?

– Знаю одну, – задумчиво протянул Ветер. – Домчу её к тебе, если уж она сама захочет. И исчез.

Тем временем Северному Ветру стало хуже, он бредил, метаясь по простыням, и в комнате становилось то нестерпимо жарко, то холодно.

Присев рядом, я вытер пот с его лба и задумался. С кем же он сцепился? Не так просто достать в битве столь совершенное создание, как Ветер. Особенно когда он не новичок, а Северный был уже опытным, пусть и не совсем уж заматеревшим ветром.

Расспросить, впрочем, было некого, а скоро кто-то постучал. Понадеявшись, что это обещанная знахарка, я спустился и открыл дверь.

На пороге стояла девушка в чёрном. Окинув меня взглядом, она хмуро спросила:

– Ну и где же больной?

– Раненый, – машинально поправил я.

Она взглянула на свою сумку и пожала плечами.

– Веди.

Северный Ветер беззвучно бредил, когда она вошла в комнату.

– Вот же, – губы её скривились в горькой усмешке. – Глупый. С кем он сражался?

– Этого не знаю.

– Плохо, вдруг яд?.. – она склонилась, рассматривая побледневшую кожу. – Очень плохо.

– Как я могу помочь?

– Оставь нас пока, – она прошептала под нос заклинание. – Оставь, эта магия не для Странников.

***

Только спустя пару часов вошла она ко мне в гостиную. Измождённая, она некоторое время молча растирала виски и только потом сумела заключить:

– Он будет жить.

– Пришёл в себя?

– Нет, это произойдёт не скоро, – вздохнув, она налила себе чая – чайник её и дожидался. – Вот нелепость, кто-то хотел убить его.

– Вряд ли он расскажет.

Северный Ветер всегда был неразговорчивым, а уж в такой ситуации замолчит так, будто совсем превратился в лёд.

– Если не расскажет, значит, лечение бесполезно, – она качнула головой. – Марна, зови меня так.

– Почему же бесполезно, Марна?

– Так ведь он найдёт его, обессилевшего, и прикончит.

Резонно, если только противник не был убит. Но я не успел озвучить – в дверь заколотили с такой силой, что вздрогнул, казалось, весь дом.

– Лёгок на помине, – нахмурилась Марна. – Я поднимусь к больному.

Мне же пришлось идти открывать.

На крыльце я нашёл Вихрь. Хоть и тех же кровей, что Ветра, этот был и кровожаден, и зол.

– Где он?! – рявкнул Вихрь.

– Кто? – я закрыл дверь за собой. Пусть уж меня раздерёт на клочки, но стены защитят Ветер. Этот дом умел справляться с любыми стихиями.

– Северный, мой враг.

– Почему вы враждуете? – я тянул время, но он не понял, а с охотой поделился:

– Он украл мою любовь.

– Разве может кто-то заставить другого полюбить или разлюбить? Или ты обвиняешь его в колдовстве? – вырвалось у меня.

Вихрь задумался, мотнул головой.

– Не заговаривай мне зубы, пусти! Ты всего лишь человечишка!

– Я Странник.

Он был не властен ни над чем в моём мире, и я об этом знал.

– Уходи! – я толкнул его в грудь, а за его спиной тут же распахнулись двери. Иная реальность утащила его, слизнула, как каплю росы слизывает солнечный луч.

Только я заперся, как Марна показалась на лестнице.

– Враждуют из-за любви? Хах, – махнула она рукой. – Чёрт разберёт эти ветра и вихри.

– А что Северный?

– Только открыл глаза, поднимись, мне нужно отдохнуть, – она скользнула в гостиную.

Северный встретил мой настороженный взгляд и шумно вздохнул.

– Вихрь приходил, – почуял он.

– Приходил. Что за история у тебя с ним?

– Не стоит рассказа, – он только прикрыл глаза, длинные светлые ресницы дрожали. – Никому из нас не принадлежит то сердце.

– Вот почему ты дал ему ранить себя?

– Вот почему, а ты пытаешься спасти того, кто хотел умереть.

– Глупо, – я сел на постель, убрал с его лба прядь волос.

– Да что ты знаешь, – но он встретил мой взгляд и прочёл в нём ответ, тут же осёкшись. – Слишком больно внутри, не в теле.

– Ветра умирают?..

– И рождаются новыми, не зная памяти, – подтвердил он.

– Любви бывает плевать на память, – пришлось сказать мне. Он долго смотрел на меня.

– Тогда я обречён.

– Или будешь счастлив.

Мы помолчали, а затем вошла Марна и принялась снова плести кружева заклинаний. Северный Ветер проводил меня взглядом и, кажется, уже нашёл иной путь. Или смирился.

***

Гостевая спальня опустела через три дня. Ушла Марна, улетел полный новых сил Северный Ветер, храня на губах печать скорби, а я стоял на балконе и смотрел на то, как город нежится в солнечных лучах. Южный присел на перила.

– Так в кого он влюблён?

– Не знаю, – я поддался порыву и взлохматил ему волосы. – Так ли важно?

– Возможно, – он скосил на меня глаза. – Время покажет.

В нашем городе оно опять тянулось так медленно…

========== 098. Колодцы ==========

Колодец был совсем пустым. Вода ушла из него так давно, что песок, пыль и сухие листья слежались на дне. Вокруг же простиралась степь, такая пустынная, такая голая, что было неясно, кому же вообще мог понадобиться здесь колодец, да ещё и сложенный так добротно – каменные блоки были идеально подогнаны друг к другу. Рядом с колодцем чахло деревце, длинные листья, похожие на ивовые, всё же были немного иными, потому я не брался искать ему имён.

Казалось, здесь всё было выжжено, сухо, пусто. Только травы, да и те желтоватые и безжизненные. Только небо, да и то запылённое. Горячий воздух обжигал горло и сушил губы.

Я спустился сюда с холмистой гряды, за которой было вовсе не так жарко. Вчера вечером я ещё любовался на закат по ту сторону, а за ночь добрался до колодца, не ожидая, что с наступлением утра окажусь почти что в пустыне.

В гулком каменном жерле гудели ветра, и я, слишком уставший, чтобы бежать от палящего солнца, прислонился спиной к дереву и почти задремал, хоть и было чересчур жарко.

Далеко впереди, на горизонте, воздух дрожал, танцевал, словно желал обернуться миражами, а может, я это уже увидел во сне. Дремота подбиралась неспешно, как барханная кошка, но всё-таки одолела меня.

***

Мне привиделось, что из колодезного горла бьёт фонтан, такой высокий, что смывает пыль с небес, выбивает облака. И дерево, под которым я уснул, украсилось цветами и качало ветвями под свежим, влажным ветром.

***

Когда я открыл глаза, тени стали много длиннее, а духота была такой, будто воздуха не осталось. Во фляге у меня ещё было немного воды, но я раздумывал, стоит ли тратить её сейчас. Наверное, нет, кто знает, сколько ещё мне брести по пустоши, пока наконец не отыщется дверь.

С сожалением я поднялся с горячей земли и перегнулся через каменный борт. Но нет, тщетно, ни капельки влаги. Колодец дышал тем же глухим и требовательным жаром, что мир вокруг. Некогда он наверняка приносил путникам пользу, но теперь был бесполезен.

Отступив на шаг, я огляделся. И всё же, разве ставят колодец вот так просто? Разве не должно тут быть какое-то жильё? Странный мир.

***

Пустошь стелилась под ноги и шуршала травами. Где-то одиноко тренькала птица. Я шёл и шёл, совсем позабыв о жажде и усталости. Солнце пропитало меня насквозь, и теперь я забыл о жаре. Даже тело почти не ощущалось, будто бы я не заметил, когда стал призраком.

Быть может, и колодец на деле никогда не был полон водой? Может, его наполняла лишь жара?

Улыбнувшись этой мысли, я замер, поглядел назад – солнце слепило глаза – и далеко заметил чахлую крону, в тени которой пытался спрятаться каменный остов. Скоро, конечно, всё это скроется, исчезнет, и я останусь среди пустоши, где глазу даже не за что зацепиться.

Подумав об этом, я двинулся дальше и даже ускорил шаг, словно внутри, едва сознавая, мечтал поскорее забыть о пустом и гулком колодце.

***

К вечеру, когда солнце стало тонуть в облаках, прятаться, выныривая лишь для того, чтобы бросить длинный алый луч, я выбрался к новой холмистой гряде. Карабкаясь вверх, цепляясь за ветки кустарников, разросшихся здесь невероятно, я уже не думал о колодце.

Пока не нашёл ещё один.

Издали он показался мне близнецом предыдущего: те же каменные блоки, то же чахлое дерево, чья листва почти не даёт тени вдосталь. Но приблизившись, я обнаружил, что этот полон водой.

Вмиг проснулась и жажда, и усталость. Я сел на землю и некоторое время набирался сил, только после этого сумел подняться, зачерпнуть воды и умыться, а после – и напиться ею досыта.

Вечер расползался вокруг, и самым верным было остаться. Дверь, которую я чувствовал всё ещё слишком далёкой, не могла в этом мире закрыться без меня.

Ночь подступала тёплая, я не стал разводить огня. Так и сидел, опираясь на ствол дерева и вслушиваясь в шелест ветра. Звёзды постепенно загорались над грядой холмов, точно обозначали дорожку, указывали направление, вот только совсем не то, что было мне нужно.

И конечно, я не заметил, когда задремал.

***

Снилось дерево. Оно застилало ветвями свет, узором выплеталось на синеве неба. Я же стоял на дне сухого колодца и смотрел вверх, не в силах выбраться. Гладкие каменные блоки были так плотно пригнаны друг к другу, что я не мог ни зацепиться, ни поставить ногу, ни вбить клинок между ними.

Не испытывая страха, я всё осматривался и осматривался, будто бы это как-то улучшало моё положение.

Нет. Колодец не хотел отпускать меня.

Впрочем, я не успел отчаяться, потому что проснулся.

***

Вокруг стелилась ночь, на меня смотрело полное небо звёзд.

Поднявшись, я подошёл к колодцу, в тёмной воде тоже плыли звёзды. Отчего-то я оглянулся назад, но, конечно, не увидел другого, потерявшегося среди пустоши. Только темнота, только ветер ночной, и всё.

Однако я точно видел самого себя, склонившегося над другим колодцем. Будто в какой-то момент, ещё днём, в жару, забыл там свою часть, тень, кусочек себя самого.

Странное и тревожное ощущение никак не хотело уходить.

***

Я больше не уснул. Набрал флягу воды, но не спешил уйти, отчего-то решив встретить утро именно здесь.

Постепенно ночь посвежела, и в какой-то миг на востоке небо стало бледным, как тонкий фарфор. И разбилось, выпустив из трещины огненный сгусток солнца. Тогда я решился идти.

Стоило ступить несколько шагов в таких ещё неярких розоватых лучах, как навалилась необычная, злая усталость. Я увяз в воздухе, тщетно пытаясь вырваться. Глаза закрывались сами собой.

Не понимая, даже не в силах разозлиться, я опустился на землю, и меня отпустили – но я знал, что на деле пленитель только ослабил путы.

Я взглянул на молчаливый колодец и не нашёл там ответов, запрокинул голову и… вдруг понял, что на самом деле сейчас и нахожусь на дне, только этот колодец много больше встреченных скважин. Всё в него поместилось, и небо будто накрыло его крышкой.

Куда бы я ни шёл, меня ждали только гладкие каменные стены, сложенные, наверное, из камней ещё более крупных, ещё более древних, чем каждая из встреченных миниатюрных копий колодца.

Тогда я разлёгся на траве. Главная загадка отгадалась, и дверь уже не казалась мне далёкой. Скоро она должна была открыться, потому что теперь колодец уже был надо мной не властен.

****

– Вставай.

Наверное, я заснул, потому что совсем не узнал голоса. С трудом открыв глаза, я увидел парня моих лет. Он склонился надо мной, но вряд ли был так уж озабочен моей судьбой, лицо его было спокойным, почти равнодушным.

Сев, я потянулся и уставился на него, не зная, как начать разговор.

– Я должен выпустить тебя, – скупо пояснил он, видя моё замешательство.

– Выпустить? – ухватился я за это слово.

– Ну да. В этом мире тебе больше нечего делать, Путник.

– Так ты – Дверь?

– Привратник, – он оглядел пустошь, покачал головой. – А ведь до третьего ты так и не добрался, но уже угадал главное.

– До третьего колодца? – переспросил я, проверяя, не потерял ли что-нибудь в этом мире. Всё было на месте.

– Ага, до третьего, – он хмыкнул. – Ну теперь-то неважно…

Меня выбросило из этого мира прямо на крыльцо дома. Я недовольно нашарил ключи. Что же там было, в третьем-то колодце? Чем он-то был полон? Ночной темнотой?..

Но, похоже, эта загадка уже не разрешится.

Я вошёл в дом.

========== 099. Два мира ==========

Мир казался созданным из разноцветного стекла, в котором вспыхивали блики и загорались звёзды. Я стоял на хрупком, причудливо изогнувшемся мосту, и во мне тоже было вдоволь хрустальной хрупкости. Можно было смотреть сквозь собственные пальцы, а за стеклом груди наверняка видно было, как гулко бьётся сердце.

Оказавшись здесь, я замер, испугавшись, что неосторожным движением расколю самого себя или всё мироздание разом. Но когда привык, всё же посмел коснуться гладких перил, всмотреться в блестящие, отражающие друг друга поверхности и плоскости.

Всё расцвечивалось радужными бликами, пастельные, мягкие тона перетекали один в другой, преображаясь бесконечно, мерцая, удивительным образом рождая внутри крошечные сияющие точки. Под моей кожей тоже текли, переливаясь, крохотные галактики.

Небо гляделось в землю, всё отражало друг друга, и я, наверное, отражал частичку этого мира столь же чётко, как он мог отразить меня.

Даже звук тут казался хрустальным, звенящим, даже ветер словно лился, неся в себе мельчайшие сияющие частицы. Не вредно ли таким дышать? Или моей плоти, ставшей такой же стеклянно-прозрачной, уже ничто не повредит, кроме прямого удара?

Наконец я сбросил оцепенение и перешёл по мосту на другую сторону навечно застывшего хрустального потока. Словно деревья, здесь высились зеркала, и в них я дробился и бесконечно повторялся. В таком лесу можно было заблудиться, даже не двинувшись с места.

В округлом куполе небес не сияло солнца, но свет как будто бы проникал изнутри, шёл от неведомого источника и потому был мягок и чист. Он почти не давал теней. На мгновение я представил, что на самом деле нахожусь в одной из тех сфер молодых миров, что так часто парили вокруг лампы на моей кухне. Когда я улыбнулся этим мыслям, тысячи меня повторили улыбку.

Я шёл мимо зеркального леса, и во множестве своих дубликатов потерял осознание самого себя. Вот только это было совсем не страшно, напротив, стало спокойнее. Может быть, на какой-то бесконечный миг я даже превратился в зеркало или прозрачную стеклянную статую – ничего нельзя было утверждать конкретно.

Само передвижение по этому миру казалось скольжением и парением. И когда-то я забыл о возможных осколках, о том, что стекло способно разрушаться. Наверное, то была секунда чистейшего счастья.

***

Наступил миг, когда весь мир зазвенел, точно захотел расколоться, напомнив мне о вероятных угрозах. Но нет, и снова страх был ложью, никаких трещин не появилось, ничто не дрогнуло, не опало осколками. Всего лишь открылась дверь.

Она, конечно, тоже была стеклянной, и переступать её порог было немного больно – растворяясь в этом мире, я почти что забыл о других. Или о том, что мне нужны какие-то другие.

Однако дорога вела меня прочь, и я сделал шаг вперёд. Как было нужно.

***

Дыхание перехватило, и лишь секундой позже я осознал – всего лишь ветер бьёт прямо в лицо, быстрый и безжалостный. Он был влажным, даже ледяным, нёс снеговые хлопья. Дышал не то застоявшейся зимой, не то гневной, выхолодившейся весной.