Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 59 страниц)

Мы шли в полной тишине, только ветер изредка шуршал в соломе крыш, да тревожил ветви деревьев. Заклинатель молчал, и я не решился прервать его размышления. Одна лишь возможность увидеть своими глазами, как он заговорит с волчьим народом, была для меня бесценной, к чему же ещё какие-то слова.

У выхода из деревни никого не оказалось. Частокол здесь был особенно высоким, заложенные брусом ворота не желали никого отпускать. Заклинатель только хмыкнул – и это был первый звук, что он издал, после того как мы покинули трактир.

Рядом с воротами нашлась небольшая калитка. Скрытая тенью разросшегося барбариса, она была почти незаметна, но Заклинатель, похоже, ориентировался куда лучше меня. Вскоре перед нами потекла сквозь темноту наезженная дорога, тракт, который вёл через местные леса к соседней деревушке, а там и в город.

Заклинатель недолго шагал по нему. Едва в лесу, что вставал по обе стороны дороги, мелькнул хоть какой-то просвет, Заклинатель тут же шагнул туда, и мне осталось только следовать за ним.

Мы шли, не разбирая дороги, через бурелом, раздвигая ладонями молодой подлесок. Лесные жители не обращали на нас внимания – шумели в ветвях птицы, гулко разносилось уханье филина, в кустах шуршали мыши, кто-то крупнее пробирался в чаще.

Но вот деревья чуть расступились, открывая нам поляну. Заклинатель сделал мне знак подождать в темноте, а сам выступил вперёд. Всё больше в нём было волчьего, всё меньше человеческого, но стоял он на двух ногах, выпрямившись так гордо, точно осанка досталась ему от королей.

Поначалу ночь затаилась. Звуки лесные, шорохи и шёпоты отдалились, окружив нас пологом, шатром тишины. Немногим позже раздался короткий волчий вой. Очень близко. И я удивился лишь одному – как серые братья узнали, что их уже ждут? Ведь Заклинатель не произнёс ни слова, никак не позвал их? Или же его магия, его сила была настолько мне чужда и непонятна, что я не мог даже уловить её течение?..

Вскоре мне стало не до вопросов. Из-за деревьев выступили четыре волка. Сначала я почти не мог отделить их от темноты, потом же увидел столь ясно и чётко, будто их высветило лучом. Но луны не было и быть не могло, а звёзды скрывались от нас за пеленой облаков.

Заклинатель развёл руками, открывая волнам пустые ладони. И они сели вокруг него, запрокинув головы. Слушая.

Его голос внезапно разбил тишь, он звучал переливчато, похожий на вой, на крик и на песню разом. Взметнувшаяся ввысь мелодия показалась мне удивительно прекрасной. И волки согласились со мной, они присоединились, вплетая голоса так умело, так чисто, будто веками напролёт пели вместе с Заклинателем.

Я не знал, о чём была эта великая песнь, вот только слёзы сами собой наворачивались на глаза. Она пронзала, прошибала до самой сути, заставляла душу трепыхаться бабочкой. И было уже невозможно отделить, где голос получеловека, где крик волка.

Они пели и пели. Я опустился на землю и закрыл глаза, вслушиваясь, растворяясь и лесу, и в песне, без размышлений, без слов, без снов.

Когда всё кончилось?..

Надо мной застыл волк. Глаза его отчего-то отливали синим. Будто в них попал звёздный свет, да так и остался. Серая, очень светлая шерсть словно переливалась. Не ведая, что делаю, я коснулся его морды, вовсе не опасаясь, что сейчас поплачусь за такую наглость. Волк позволил провести пальцами, даже почесать за ухом, но быстро отстранился и канул, растворившись в невесть откуда взявшемся тумане.

Тут же рядом со мной встал Заклинатель. На этот раз капюшона на нём не было, но и теперь черты его лица словно растекались, не позволяя запомнить.

– Вот тебе сказка, – сказал он. – Волки отойдут, чтобы больше не пугать наивных людишек. Это – то, что ты хотел?

– Наверное, – признал я. – А может, и нет, потому что я не знал точно, чего хочу. Но во мне живёт твоя песня, и этого достаточно, пожалуй.

– В таком случае тебе пора.

За его спиной открылась дверь.

========== 117. Старая сказка ==========

Старый дракон в ожидании лучших времён кофе потягивал, бёдер касался хвостом. Сырость пещеры давно заломила виски, злато и камни заносят и пыль, и пески. Замок на скалах обветрен, а крыша течёт, старый дракон никого не видал вот уж год. Юных принцесс отошла в королевствах пора, принцы не ездят на подвиги в дивных горах. Сплошь дипломатия, войн даже славных и нет. Старый дракон кофе пьёт как всегда на обед.

«Было же времечко, – шепчет. – Зачем утекло?»

Бьётся, как сонная муха, надежда в стекло.

«Может, опять прибегут, понаедут, ну хоть… Пусть даже скажут, что жаждут вкусить мою плоть! Вот бы размяться», – мечтает дракон, но он стар. Даже, наверное, он и от жизни устал, только дракон, как и воин, не может уйти, славного боя минуя златые пути. Чашку кофейную в блюдечко перевернёт, что там не сказано, гущу когтём царапнёт. Только не видится рыцарей или же дев, старым драконам печальный достался удел.

***

Рыцарский герб облупился на старом щите, плащ белый-белый от времени весь пожелтел, даже доспехи почти не сияют уже, рыцарь последний на солнце глядит в витраже. Конь боевой давно радугу топчет, увы, и не попросит ни сахара, ни трынь-травы. Меч затупился, точило его не берёт, время проходит, и рыцаря кончен полёт. Были деньки – что ни час, то для подвига знак, был побеждён и упырь, и король-вурдалак, ведьмы и лешие, нечисти разной не счесть, что так хотели чуть рыцарской плоти отъесть.

Девы спасённые жёнами стали других, рыцарь принцессу искал, да не сыщешь таких. Ведь настоящих похитить-то должен дракон, но от драконов остался лишь слух или сон.

Бродит по комнатам рыцарь, тоскует порой, Бьётся о стёкла минут бесполезнейших рой. Не присягнуть уж короне и слов не сложить, рыцарь забыл уж почти, что такое служить.

Было бы здорово с кем-то клинками – и ах!

Только в душе затаился коварнейший страх. Что если нет больше места сим ратным делам, так умирать? Неприглядно, хоть вешайся сам.

***

Юные годы прошли, не оставив и след, в косах полно серебра да безбрачья обет. Принцы и рыцари мимо проехали, пусть, сердце не гложет ни зависть, ни спелая грусть. Грезит принцесса не старыми днями, отнюдь. Ей бы немножечко знаний, пусть самую суть. С детства она только книги листала – и вот нет королевства, короны, одна лишь живёт. Старой избушке с дворцом не равняться ничуть, главное, разум принцессы так скор – будто ртуть. Главное, что заклинанья послушны губам. Знаний, побольше и разных, нет времени снам!

Не допускает мечтаний она и невзгод, книгами дышит и книгами только живёт. Пусть не нашёл её старый дракон как-то раз, пусть её рыцарь в молчании где-то угас.

«Ведьмою лучше», – когда-то решила она, выбросив платье, сбежала, себе лишь верна.

Время течёт, огибая избушку её, время неслышно ей на ухо что-то поёт. Может, драконьи мечты рассказало уже, может, о рыцаре, солнце чьё лишь в витраже, только принцесса не хочет чего-то менять, согбенной стала её благородная стать. Руки теперь огрубели от ядов и трав, губы пожухли, ведь пробовать надо состав, но своё счастье она предавать не спешит, пусть даже кажется часто, оно и горчит. Пусть даже запах полынный порой у него, больше принцессе не надо совсем ничего.

***

Старый дракон с чашкой кофе грустит сотню лет, рыцарь не сыщет покоя, не знает побед. Дева одна совершила для них поворот, под колесо у судьбы и вода не течёт.

Чашу смиренья она не пила никогда, мимо проходят теперь, не затронув, года. Старость пусть тело коробит, нет места в душе, ведьма не знает покоя в своём кураже. Если б когда-то её вдруг похитил дракон, рыцарь бы спас её ярким и солнечным днём, правили б вместе, войной бы пошли на других…

Ведьме то ведомо, скучно, не хочет о них.

Канули в пропасть легенды и память, пускай. Канули в вечность походы за доблесть и рай. Ведьма не в прошлом, а в будущем только живёт, год истекает, другой начинается год.

Круг истекает, иной начинается круг,

Рыцарь, дракон и принцесса, супруга, супруг… Церковь, венчанье и вот коронации зов… Ведьма не хочет такого, не терпит оков. Снова садится луна, снова солнце встаёт, жизнь затухает и снова с весною цветёт. Нитка прервётся, мученья закончатся вдруг, если за ведьмою рыцарь приедет.

И тут новой легенды наступит сияющий час. Юн будет рыцарь, и подвиг свершит он на раз. Космы седые теряя, покатится прочь ведьмы усталой глава, и расстелется ночь… Рыцарь под утро найдёт королевство руин, рыцарь с драконом сразится, не только лишь с ним. Рыцарь принцессу отыщет, не зная ничуть, что оборвал жизнь троих, не постигнувших суть.

***

Время над всеми смеётся, и бьётся спираль, времени ведьмы, дракона и рыцаря жаль, только не значит, что им будет легче урок, каждому час свой настанет, отпущен и срок. Юные встанут на место чужое, и вновь будут рога, будут битвы, любовь или кровь. Будут вставать королевства и рушится в пыль, будет легендой врастать в плоть земли эта быль.

Только одно неизменно, пожалуй, совсем – неба лицо совершенно, не знает проблем. Солнце бежит по нему, звёзд идёт хоровод, Лунный прекрасный лик всходит в свой только черёд. Это небес не меняет, сплошна синева. Небу не знать колдовства и не тронут слова. Ведьмы и рыцари, сотни принцесс и дракон – небу всё это лишь кажется, кажется сном. Снова весна, и плывёт над землёю туман, небу плевать, оно вечно, ничуть не обман. Даже и солнце погаснет, но сам небосвод будет пусть тёмным, пустым, но таким же вот-вот…

***

Старый дракон поднимается из-за стола, ночью к нему очень странные были слова, ночью он в небо смотрелся и видел там знак, что его жизнь оказалась лишь только пустяк. Злата, сокровища – что это, если не пыль? Кто-то легенд не сложил, и не ведает мир, как среди ночи в пустом подземелье грустит старый дракон, и о чём он, пожалуй, молчит.

Рыцарь выходит из замка, не носит кольчуг. Сердце его пережило последний испуг, небо над ним прозвенело сегодня с утра, что засиделся, в дорогу пора, уж пора. Рыцарь давно не слыхал, но послушал тот зов. Был он когда-то бесхитростный, нынче – хитёр. Знает теперь он, где нужно дракона искать, что же, теперь не пора мемуары писать.

Ведьма вгляделась в зарю и нахмурилась. Что ж, кажется, что-то встревожилось, время – как нож. Ведьма собрать свои склянки спешит до утра. Значит, пора, уж пора, даже точно пора! Время вильнуло, река потекла сквозь неё! Вот почему так вопит над жильём вороньё. Вот отчего красит алым закат небеса.

Время приходит, и пусть серебрится коса…

========== 118. Родной мир ==========

Просыпаться совсем не там, где засыпал, – это чувство знакомо, пожалуй, каждому страннику. И хорошо ещё, если пробуждение получается приятным, зачастую безопасное убежище обращается новой реальностью, миром, в котором слишком много опасности или тревоги. Но на этот раз мне повезло, из сна меня вынесла волна света. Я оказался на лесной подстилке, сквозь не до конца распустившиеся кроны сияло солнце. Вокруг цвели фиалки, а поодаль виднелись и другие, тёмно-алые, но незнакомые мне цветы. В воздухе тёк лёгкий аромат.

Я сел и потёр ладонями лицо, как будто пытался понять – на самом ли деле проснулся. Но, похоже, сон действительно унёс меня куда-то ещё прямо из собственной постели, унёс несобранным и без всяких вещей. Разве что, у меня нельзя было отнять шаманский нож и… меня самого.

Поднявшись, я обошёл поляну, на которой очутился. С неё, как с настоящего перекрёстка, уводило несколько троп, но только одна позвала меня. Так как сон, перебросивший меня сюда, не озаботился завтраком, я двинулся именно по ней, надеясь отыскать хотя бы источник и выпить воды.

Этот мир был почти дружелюбным, а может, просто безучастным и слишком занятым самим собой. В общем-то, и то, и другое страннику видится одинаково. Тропа вела мимо цветущих кустов, то загибала вверх, то внезапно спускалась по склонам пологих оврагов, пересекала сухие русла ручьёв. Казалось, меня ждёт только прогулка, и ничего больше.

В ветвях перекликались птицы, солнечный свет золотыми пятнами разукрашивал тропу, и тёплый воздух обещал, что к середине дня настанет настоящая жара.

А вот родников не попадалось, как не заметно было и присутствия какого-либо зверя или существа разумного. Впрочем, ни первое, ни второе странным не было. Миры, в которых щебетали только птицы, встречались мне столь же часто, как и те, где никаких птиц не было вовсе.

Когда я всё-таки вышел к воде – к реке, заросшей камышом, рогозом и осокой, пить из неё мне не захотелось. Всё же тягучий болотный запах слишком тревожил. Жажда тоже не очень успокаивала, и мне осталось только идти по берегу, ожидая, что в реку вот-вот впадёт ручеёк – из тех, что берут начало из холодного и свежего родника.

Однако в этом отношении удача мне совершенно не улыбалась.

Уже почти решившись спуститься к заболоченному берегу, я услышал оклик:

– Странник? Откуда ты здесь?

На меня смотрела девушка, в ней было что-то знакомое, но одновременно и ничего такого, чтобы я мог точно сказать – мы встречались раньше.

– Сном принесло, – усмехнулся я чуть настороженно.

– Интересно, – она хмыкнула. – Здесь нечасто встретишь путешественника, я уж думала, что одна могу находить пути в этот мир.

И тут я наконец-то вспомнил. Когда-то мы сидели почти рядом у костра в одной из тех реальностей, где путники и странники всех мастей собираются вечерами рассказывать истории и травить байки.

Мы вместе слушали о странных делах и удивительных людях, но сами в тот вечер совсем ничего не говорили.

– Наверняка, это случайность, – сказал я, чтобы поддержать разговор. – Сновидение вынесло меня сюда и схлынуло.

– Выпей, – протянула она мне фляжку. – Становится жарко, а ты с утра на ногах, сразу видно.

– Благодарю.

Это была не вода, какой-то кисловатый и даже терпкий напиток, однако отлично утоляющий жажду.

Дальше мы двинулись вместе, и моя спутница рассказывала об этом мире, хоть я совсем не просил.

Она говорила, что здесь почти не встретить человека, несколько деревенек затерялись в лесах и живут очень скрытно. Говорила, что нет здесь и хищных зверей – рай для птиц и мелких животных. Рассказывала, что многому научилась тут, особенно покою. И слушать её речь было приятно, пусть даже скоро я перестал улавливать отдельный смысл.

Когда мы замерли перед лугом – лес остался за нашими спинами – солнце уже клонилось к западу.

– Где-то здесь будет твоя дверь, – сказала она с сожалением в голосе.

– Да, где-то здесь, – я посмотрел на неё. – А ты? Останешься? Кажется, этот мир уже… слишком твой.

– Ну… – она замялась. – Мне всё ещё хочется куда-то идти, однако я всегда возвращаюсь именно сюда. И забыла… О том мире, что был мне родным. Не могу его отыскать.

– Видимо, теперь твоим родным стал этот.

Неподалёку от нас вспыхнула арка портала. Попрощавшись, я шагнул за порог.

***

Родной мир встретил меня тихим вечером и ласковым солнцем. Некоторое время я побродил в саду, словно привыкая, и только потом вернулся в дом – к чаю и размышлениям.

Что делает мир родным?

Как он нас принимает?

В камине играло пламя, и не хотелось искать ответов, но отчего-то мне казалось важным понять. Или, быть может, мысль, заставившая задавать вопросы, была о другом.

Быть может, мне было важным осознать, отчего путники меняют миры. Словно бы искал причины и самому сменить реальность.

***

Поздно ночью среди юных миров, что просачивались в стены моего дома, я заметил один, очень юный и очень прекрасный. Я рассматривал его, искрящийся, яркий и свежий, размышляя, почему бы не выбрать его, вместо этого?

Почему бы не перенести туда и дом, и сад, и любимый камин, и проросший балкон?

Но сердце отказывалось принимать такой вариант. С улыбкой я откинулся на спинку кресла. Сердце. Компас каждого путника.

И снова в памяти встал тот вечер у костра, тот самый, когда я впервые увидел девушку с речью, похожей на движение водяного потока.

У неё в глазах была тоска, словно… сердце, её сердце рыдало. Конечно, теперь она совершенно другая, теперь у неё есть мир. Но мой меня не покидал, и искать иного мне не пристало.

Кружились у лампы сферы миров, молодых и старых, сияющих и тусклых, в камине плясало пламя, а свежий чай ждал меня в кружке. Возможно, уже скоро в мой дом, ставший давно уже перекрёстком, войдёт иной путник со своей историей, весёлой или печальной, возможно, уже этим утром я проснусь в другом мире, в какой-то причудливой реальности, где не отыскать сразу путей и дорог.

Возможно…

Одно было точно ясно: этот дом будет ждать меня всегда и всегда будет открывать для меня двери.

На город опустилась ночь, когда я вышел на балкон и задумчиво оглядел спящие улицы. Мне нравилось то, что здесь никогда не умолкает голос города, что он смешивается с песнями холмов и криками птиц. Мне нравился здешний воздух и свет, мне… Нравилось жить тут. И пусть дороги звали, от них не хотелось отрекаться, но и этот мир я не променял бы ни на какой другой.

Даже на самый прекрасный.

Улыбнувшись, я ушёл в дом, пора было готовиться ко сну… и новым путешествиям.

========== 119. Вчерашний дождь ==========

Дождь начался ещё ночью, настойчиво стучался-скрёбся в окна, будто хотел погреться у камина, размазывал слёзы по стеклу, бегал по жестяным подоконникам, прыгал по крышам. Он утихомирился только к полудню – сначала стал водяной пылью, а затем и вовсе растворился, будто бы его и не было.

Небо всё ещё затягивали тучи, но потихоньку то там, то здесь начинала проглядывать синева. Город словно встряхнулся, освобождаясь от избытка капель, роняя их в быстро мелеющие ручейки.

Скоро выглянуло солнце, засияло, разбросало блики.

Я стоял на балконе, щурясь, но улыбаясь. Солнечный свет сам собой повышал настроение, и плачущий дождь забылся, словно бы его и не было вовсе.

Однако стоило мне повернуться к двери, чтобы уйти в дом, как позади кто-то хмыкнул. Оглянувшись, я увидел мальчишку лет четырнадцати, встрёпанного, в мокрой одежде. Глаза его были свинцово-серыми, губы тонкими, а черты лица то таяли, то обретали чёткость.

– Не узнаёшь? – спросил он с вызовом. И по его голосу, да, наверное, именно по голосу, я понял – это и есть вчерашний дождь.

– Хочешь погреться? – я кивнул на дверь.

– Не откажусь от кофе, – он независимо повёл плечами и сунул руки в карманы. – Если угостишь.

– Угощу, – и мы вошли в спальню, спустились вместе на кухню. Я заметил, что от моего гостя на полу остаются влажные следы, но было бы странно, если бы он никак не проявлял дождливую свою сущность.

На кухне же Дождь устроился у окна, посмотрел на улицу – и тут же по стеклу поползли капли, правда с внутренней стороны.

– Устал? – отвлёк я его, опасаясь за свой подоконник.

– Немного, – признался, подумав, Дождь. – Пожалуй, мне кофе с корицей.

Я добавил приправу в турку и поставил её на огонь. Дождь потянулся, с наслаждением выпрямив спину, а потом склонил голову к плечу.

– Почему люди не любят меня? – его вопрос был, в сущности, закономерным, но именно потому таким странным. Я не привык, что мои гости говорят нечто закономерное.

– Они не любят, когда их планы ни к чему не ведут, – пояснил я. – Видишь ли, ты часто можешь заставить их отказаться от прогулки или даже важного путешествия…

– Иными словами – они эгоистичны.

– И это так, – согласился я.

Мы замолчали, а кофе постепенно набирал аромат, пенка поднималась, заволакивая турку, как облака заволакивают небосвод. Дождь скользнул взглядом по стеллажам с банками, в которых хранились разнообразные чаи, приправы и прочая кухонная канитель.

– Может, они на самом деле ненавидят именно меня? – вновь попробовал Дождь через некоторое время.

– За что бы им ненавидеть именно тебя?

– Об этом-то я и спросил.

– Но ты ведь должен тогда и сам предполагать, какими окажутся причины ненависти, – я глянул на него, но затем занялся туркой – кофе был почти готов.

– Вот уж не знаю…

– Тогда и никто не знает.

– Хочешь сказать, люди, например, понимают изначально, за что их ненавидят? – Дождь даже привстал, но тут я поставил перед ним чашку, и он сразу успокоился.

– Люди могут предполагать, что в них кого-то раздражает до невыносимости, – я усмехнулся. – Не сказать, что они всегда правы, но порой совсем не ошибаются.

– Ты невыносим, – фыркнул Дождь.

– Должно быть так, – я только плечами пожал и налил себе чай.

***

После чашки кофе Дождь стал гораздо спокойнее, даже рассказал, как ему на самом деле весело было мчаться по крышам с ветрами наперегонки. Мне всегда казалось, что дожди и ветра не любят грустить, это только люди видят в них что-то… своё.

И когда Дождь замолчал, я сказал ему:

– Люди полагают, что ты вечно грустишь и не умеешь веселиться. И сами грустят с тобой вместе.

– И потому со мной не гуляют? Очень интересный способ утешить, – фыркнул он. В его глазах блестели задорные искорки. – Впрочем, именно в утешении я никогда не нуждаюсь. Капли – это весело, Ветер – это здорово. Видишь, какой я простой?

– Да, очень простой, – разве была возможность с этим не согласиться?..

***

Немногим позже мы вместе сидели на балконе. Над городом снова собирались тучи, да и ветер поднялся нешуточный.

– Собираешься продолжить веселье?

Дождь смерил меня взглядом и снисходительно пояснил:

– На самом деле я тут должен на три дня задержаться, у меня расписание.

– А, ну ясно, – я улыбнулся. – Тогда развлекайся, а я, наверное, лучше сделаю ещё немного чая.

– Скучно, никто не хочет развлекаться со мной, – он кивнул на пустеющие улицы. Все спешили поскорее укрыться от стихии.

– Это потому что холодно и мокро. Было бы только мокро, они отнеслись бы лучше, – я ему подмигнул.

– То есть дождь с солнцем они одобряют? – он нахмурился. – Я, кажется, не задумывался об этом…

– Весна. Ещё слишком прохладно, чтобы очень радоваться тебе. Чем жарче день, тем больше радости приносит дождь.

– Что ж мне теперь до лета дать? – возмутился он. Но тучи действительно стали рассеиваться.

– В этом мире весна, в других может быть любое время года, – отметил я как бы между прочим.

– В других? – недоверчиво повторил он.

– Ну да.

– И ты можешь меня туда впустить?

– Конечно.

Дождь задумался.

Над городом проглянуло солнце.

***

Дверь мерцала и переливалась. Она открылась в саду, и ей удивительно подходили крупные кисти едва зацветающей сирени. Дождь стоял со мной рядом и оглядывал её с невероятной придирчивостью.

– Там точно лето?

– Там пустыня.

– И что мне с того?

– Живущие там люди почитают любой дождь за чудо. Если ты придёшь к ним, они точно не оставят тебя одного. Они будут танцевать и петь, – засмеялся я. – Не хочешь стать чудом?

– Чудом… – он задумчиво сделал шаг к двери и едва коснулся ручки. – Вот откуда ты знаешь?..

– Такова суть Странника – знать, куда открыть дверь, – уклончиво ответил я.

Дождь фыркнул недовольно, но ручку повернул. Створка двери отошла в сторону, открывая бескрайнюю пустыню. Тут и там стояли узловатые и низенькие деревца без единого листочка.

Дождь качнул головой неодобрительно и даже как-то печально.

– Тут давно не знали воды.

– Так и есть.

– Это можно исправить.

Он кинулся в проём, и тут же над пустыней полился ливень, каких эти края не видели никогда-никогда. Пески побурели, впитывая влагу, воздух задрожал, мир скрылся за пеленой.

Люди из маленькой деревеньки на краю песков, выскочили на улицы и запели, благословляя своё божество, но Дождь не знал об этом, он только слышал смех и пение. Ему там было хорошо.

Я закрыл дверь, и та сразу исчезла.

Тучи над городом обернулись белыми облачками, величаво плывущими по бесконечной синеве. Было тепло, солнечный свет гладил стены домов и танцевал в окнах. Похоже, больше дождя сегодня совсем не будет.

Я всё же вернулся в дом, собрал сумку и отправился прогуляться. Солнечный день манил меня, я же не хотел ему противостоять. Когда часом позже я влез на холм и застыл там, глядя на безбрежность зелёных трав, мне всё же пришло в голову кое-что. Я вспомнил наш с Дождём разговор…

Почему люди ненавидят Дождь? Разве они ненавидят именно Дождь?

Нет, скорее, они не любят самих себя в дожде. Свои настроения, свои мысли, свои чувства. А Дождь… Он всего лишь зеркало, в которое они случайно заглядывают в тот момент, когда совсем того не желают. Разве нет?

========== 120. Жёлтый дым ==========

Через всё небо протянулся жёлтый дым, только ближе к горизонту обращаясь внезапно низким облаком, которое готовилось проглотить солнечный свет. Я стоял в незнакомом городе, среди площади, окружённой низенькими домиками, и меня словно совсем никто не замечал. И, наверное, сейчас мне было нужно именно это.

Только одно высокое здание – с часовой башней – нависало справа, перекрывая жёлтый дымовой след. Я следил за тем, как неспешные стрелки подползают одна к четырём, вторая – к тринадцати. Скоро должен был начаться новый час, и мне почти хотелось услышать, как это происходит здесь.

Но вот внутри башни что-то зарокотало, стрелки дёрнулись и зазвенел колокол. Раз, два… четыре, – и затих, ничего более не произнеся. Жители города, привычные к своему миру, к часам и жёлтому дыму не поднимали голов, спешили куда-то прочь, терялись среди городских улиц. Только мне не хотелось потеряться здесь, я всё рассчитывал уловить, что же недосказали городские часы.

Наконец стало ясно, что здесь отгадок не водится. Тогда я развернулся к башне спиной и пошагал по первому попавшемуся под ноги переулку, в конце которого виднелось отчего-то знакомое здание магазинчика. Проходя мимо витрины, я на миг задумался – не здесь ли когда-то приобрёл часы с совой?.. Но входить и проверять не стал – точно было не время.

В этой реальности очень часто приходила подобная мысль – о несвоевременности. Даже попал я сюда как-то не вовремя. И постоянное «не» маячило рядом со мной почти осязаемо. Нужно было, наверное, хоть что-нибудь с этим сделать, но…

Я остановился на перекрёстке, выискивая взглядом ориентир. Мне он был почти жизненно необходим, пусть даже сердце ничуть не сбивалось с ритма и обещало вывести. Дома, стоявшие здесь, казались слишком одинаковыми, совсем безликими, а оттого – и мёртвыми. В стёклах их окон пусть и играл солнечный свет, но он не дарил ни живости, ни радости. Только глаза слепил.

Ничего, что могло бы служить намёком для путника. И я двинулся дальше на страх и риск, будто шёл по тонкому льду, по скалистой кромке, по камням через горный поток. Словно бы и здесь требовалось особенно тщательно выбирать, куда же поставить ногу, как правильно наступить, чтобы не сорваться, чтобы не погибнуть в раскрывающей пасть пропасти.

Дома придвинулись, открытые двери подъездов показались голодными ртами, в которых зубы ступенек нетерпеливо облизывали языки теней. Но всё же я заметил выход – единственное свободное пространство – арку, нырнув же в неё замер.

Вокруг растеклась тишина, среди маленького сквера тут и там стояли скамеечки, приветственно подмигивали фонари, хотя на самом деле до вечера и их часа было очень далеко. Возможно, именно потому я насторожился и обогнул сквер, не заходя в центр, прокрался вдоль глухой стены одного из домов к выходу через иную арку в другой переулок.

Там меня не ждали, не собирались сожрать, просто люди бежали мимо, спешили по своим делам. На мгновение я представил, что бегу точно так же, слился с ними, стал одним из них. Я помчался вдоль разноцветных зданий, не поднимая головы, видя перед собой только чужие торопливые ступни да разноцветные плитки, и почти уже потерялся здесь, когда сердце надоедливо заныло. Пришлось остановиться и… вспомнить, что если я и путник, то точно не такой. И не в этом городе моя цель, и не здесь мне бежать, не разбирая дороги.

Я отступил в тень абрикосового дерева и будто бы растворился, скрылся от потока, от толпы и её мелких одинаковых мыслей и стремлений. Тень скрыла и спрятала меня, ничего не попросив взамен. Теперь я уже точно знал, куда мне на самом деле нужно: где-то тут, в этом городе, билась закованная мостами река. Она – живая и яркая – хотела свободы, но единственное, что у неё хорошо получалось, так это дарить свободу другим. И мне необходимо было выбрести на набережную, подойти к самой воде… Там найдётся дверь, а может, небольшая лазейка, которая и даст мне возможность бежать.

Но вот где набережная, даже сердце подсказать не могло. Бесполезно было и спрашивать у города или его жителей. Первый не желал никого отпускать, вторые не отличили бы мостовые улиц и булыжники набережной друг от друга.

Я снова взглянул в небо, точно там скрывался ответ, тайная карта, указательная стрелка. Там висела лишь полоса жёлтого дыма, обращавшаяся в облако, готовое проглотить солнце.

Полоса дыма.

Вглядываясь в её очертания, я пытался осознать, откуда она и почему там взялась? Почему замерла так неподвижно? Может ли она послужить направлением? Или же она подсказывает мне время – как только солнце погрузится в желтизну, со мной здесь что-то произойдёт?..

Качнув головой, я вышел из абрикосовой тени и перебежал на другую сторону дороги. И тогда уловил дыхание ветра. Вот странно, я совсем не подумал о ветрах, в этом городе их словно бы и не встречалось, и не должно было быть. Но этот порыв… нёс влагу.

Неужели всё-таки подсказка?

Теперь я выбрал улочку, которая подарила мне каплю свежести. Надеясь, что меня не попытались обмануть, я снова почти что бежал, лишь изредка сбиваясь на шаг. Дома таращились на меня из-за невысоких заборчиков или сквозь кроны деревьев. Они не одобряли ни меня самого, ни моего стремления выбраться. Людей здесь я не заметил, редко кто проносился этой мостовой.

Улочка змеилась, то взбиралась на невидимый холм, то вдруг устремлялась вниз, отчего палисадники у домов располагались террасами. Но вдруг, вильнув последний раз, она пропала в зарослях сорняков. Однако – вот же чудо – за этими зарослями виднелся жёлтый песок, похожий на полоску жёлтого дыма, и синяя кромка воды. Река.

Я рванулся вперёд из последних сил, хоть сорняки и цеплялись за ноги, мешая бежать. Мне хотелось как можно скорее коснуться волны ладонью, окунуть пальцы в холодную свежесть. Я едва не упал на влажный песок.

Река лизнула мои ботинки, солнечный круг почти утонул в жёлтом облаке. И в тот момент, когда я опустил руки в воду, надо мной вспыхнула арка выхода.

– Беги, странник, беги, – шепнула мне река на прощание.

***

Уже дома я задумчиво смотрел на опрокинувшееся на город тёмное небо. Есть ли такая сила, что способна дать свободу целой реке?

Мимо проплыла полупрозрачная сфера маленького мирка. В нём тоже были реки и озёра, но они не хотели стать свободными, они не были скованы. Почему же та река так томится, так страдает? Или на самом деле в том цель и суть её существования – не освобождаясь освобождать?