Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 59 страниц)

========== 001. Первая ночь ==========

Вдыхаю холод, вдыхаю ночь, её бесконечность и холодную колкость. Нет тысяч глаз – облака-веки сегодня закрыли их все. Небо болит, небо стонет, роняя снег, как застывшие слова, невысказанные проклятья, нерассказанные сказки. Город кутается в саван из превращённых в лёд фраз, засыпает, приглушая огни, и только дороги звенят, дрожат натянутыми струнами.

Было бы неплохо найти сигареты, разбавить ночь в лёгких горьким дымом, привкусом ментола, влажным дыханием огня. Но сигарет нет, только сиротливая пустая пачка на подоконнике, забытая среди прогоревших, распустившихся воском свечей, пепла ароматических палочек, уснувшего колокольчика, говорящего с ветром о несбыточном счастье.

В открытое окно входит зима, качает и кружит ловец снов, треплет перья, путает паутинку, оставляя на ней лёгкие поцелуи инея. В комнате мгновенно становится холодно, точно вырастает лес, застывший в морозном дыхании января. Даже слышится гул ветров в кронах.

Можно упрямо закутаться в плед, молча оглядывая внезапную чащу, а можно захлопнуть створку, чтобы тихонько звякнул стеклопакет, вернуть себе и дому ощущение сомкнутых ладоней, жара раскалённых батарей, хрупкого очага, которому всё равно не страшны бури.

Не двигаюсь.

Пусть ночь, и зима, и ветер приходят и сядут рядом. Пусть они протянут пачку сигарет, закурят со мной, оттолкнутся от подоконника, выстуживая забытый здесь же чай в термокружке. Термокружке, что всё равно сдастся подступившему, взявшему её за горло холоду.

Зима сегодня молчит. Наверное, устала за день творить мороз, выстраивать снежные замки, вешать марево из мелких кристаллов над дорогами да пускать позёмочные вихри. Наверное, ей наскучило, быть может, так сильно, что уже завтра она заплачет оттепелью, но пока что она стоит на подоконнике – маленькая и хрупкая – и не решается сделать ещё один шаг. Ступни её укрывает снег, влажные капли от него с глухим стуком начинают разговор с полом. Подоконник напоминает подтаивающий, меняющийся под весенним солнцем сугроб.

На этот момент нерешительности можно смотреть бесконечно: на искрящийся влагой снежный край, на стылые капли талой воды, серыми слезами марающие ковёр. Можно даже забыться настолько, что морок сна уведёт в ледяную страну, где давным-давно заблудился Кай, так и не найденный Гердой.

Не желаю уснуть в объятиях зимы и закрываю окно. За стёклами на миг качаются и падают вниз резким взмахом огни. Всего лишь отражение мигающей на стене гирлянды, не более, но кажется, что это открылись тысячи глаз, моргнули и опять уснули, не найдя ничего интересного в мире вокруг.

Комнату обнимает тишина, незваная гостья, прокравшаяся за спиной у зимы, кутаясь в плащ темноты. Прежде затаившись в углу, теперь она стремительно делает шаг вперёд, раскинув руки, чтобы убедить меня, как жаждет объятий. Но я-то не жажду, потому включаю музыку, и мелодия распрямляется, будто спавшая в коробке пружина, вышвыривая тишину прочь – из комнаты, из дома, из мира, быть может.

На подоконнике остались капли и лужицы, в них танцует свет вновь зажжённых свечей, маленьких чайных «таблеток», прячущихся в фигурных подсвечниках. Дробные всполохи света озаряют часть комнаты, а из другого угла с ними соперничают светодиодные огоньки, и кажется, что теперь вокруг уже не лес, но луг в августе, когда сотни тысяч светлячков разжигают карнавальные фонарики.

Кружение огней усыпляет, заставляет мечтать. Разум, секунду назад очарованно-напряжённый, наконец расслабляется, отпускает сам себя, и вскоре мысли исчезают как факт, оставляя место лишь ощущениям, невысказанным порывам, неясным отблескам и образам, которые невозможно поймать.

Вот в этот самый момент можно лечь, попробовать уснуть, отдаться цепким пальцам сна. Но не хочу. И потому только делаю музыку громче.

Она звучит, звенит, кричит, танцует… нет, выплясывает, творя тем самым мириады новых миров сразу. Осколки и грани на мгновение вспыхивают, отражая и живое пламя свечей, и смеющиеся светодиоды, а затем блики теряются, а миры исчезают, улетая сквозь стены.

Холодный чай тоже ловит в себя свет, словно желая стать маленьким ложем для узкого серпа, столь похожего на месяц, но совершенно не умеющего летать. Нужно взять кружку и унести её на кухню, но идти по коридору в темноте, что успела захватить дом, не хочется. Включать электрический свет, мгновенно делающий слепым, тоже.

В воздухе разливается аромат корицы. Что это – музыка, тишина, ночь? Запах густой, терпкий, напоминает о запечённых с мёдом яблоках, о пышных булках, о глинтвейне… Но исчезает так же внезапно. Наверное, это пронёсся сквозь меня ещё один мир, непременно с городами, где пекут все от мала до велика, с кофейнями, чайными, ресторанчиками у моря… Сказочный мирок, где слишком тепло для сегодняшнего вечера.

Затихает одна композиция и начинается другая, свет по-прежнему мягок, за окнами темнота качает зиму на руках, в многоэтажке напротив горят тёплым оранжевым светом окна. Там тоже, наверное, рождаются миры, целые вселенные грёз и мечтаний, преждевременных озарений и… даже разочарований. Да, у скорби, печали и прочих тоже есть свои маленькие мирочки.

***

…Много позже я всё-таки тушу свечи – одну за другой. Отключаю гирлянду, чтобы полностью утонуть во тьме. И тогда вдруг чувствую, как по обнажённой коже бьют плавниками рождённые вселенные. Они пока так хрупки, что часть из них превратится в пепел и песок ещё до рассвета, а другие вдруг обрастут панцирем, третьи же превратятся в жемчужинки и упокоятся в раковинах, пока кто-нибудь их не отыщет.

Тьма – это как огромный океан. Можно смотреть сквозь стекло на то, как мимо проплывают акулы часов, на то, как стайки секунд разгрызают на части тело самой жизни, на величественные взмахи хвостов пёстрых рыб-минут… Терпкий привкус морской воды мешается с жаждой скорее вдохнуть кислород, вот только для этого требуется включить свет, а я всё тяну, всё отказываю себе, потому что мимо плывёт медуза многоэтажки, переливаясь, наползая, почти скользя щупальцами по моим собственным окнам.

Очнувшись, я выбираю маленькую настольную лампу. Луч света разрушает иллюзии, но тьма всё же плещется в окна требовательной волной, зовёт, намекает, что от неё никуда не скрыться. Я ей верю. Никуда.

***

Начало отсчёта, день 01, пусть даже не первый в календаре. Старт, тягучая первая нота, маленькая вспышка. Всё здесь, всё кажется слишком близким. Всё становится словом, словами, предложениями… Застывшими снежинками, которые роняет на спящий город зажмурившее веки небо. Кружение и бесконечное скольжение, ритмика сбитых фраз, недосказанных рифм, мягких полузвуков создают эту ночь, а может, все последующие ночи тоже или даже весь мир до самого последнего осколочка, до самого краешка, до самых границ между явью и неявью.

Тише. Это ночь. Первая ночь – оборотная сторона первого дня. Она ничья, она – мягкая тишина.

А я… я всего лишь не желаю засыпать.

========== 002. Хозяин холмов и леса ==========

С холмов долетают ветра, кружат, заглядывают в окна, словно стесняясь позвать. Идти недалеко, но всем телом владеет истома, а потому ничего не хочется, кроме пледа и чая. Свечной воск, недавно ещё податливый, горячий, застыл каплями на подсвечнике, позабыв об огне, и кажется, что он является идеальным символом этого вечера. На столе грустит полупустой бокал вина, в алом сердце его тонет звёздочка света…

Слишком рано, чтобы размышлять о грустном, слишком светло, чтобы разжигать больше огней, а чай слишком горячий, чтобы напиться им вдоволь.

Порыв задёрнуть шторы ветра встречают нерадостно, бьются снежинками в стекло, крутят туда-сюда флюгер на крыше соседского дома. Они не просят больше, не смущены, они требуют немедленно отбросить все дела, отогнать лень и тишину и отправляться. Дорога ждёт, искрит льдом в фонарном свете, чуть звенит, будто состоит из тысяч натянутых струн. Она ведёт прочь из города под нагие ветви леса, где среди снегов разлёгся вечерний сумрак.

И всё же идти не хочется. Чтобы оттянуть момент расставания с домашним теплом, приходится подбирать одежду подчёркнуто долго, выбирать шарф, вспоминать о невзначай потерявшихся перчатках, шарить по карманам в поисках ключей.

Ветра тем временем уже танцуют на крыльце, зовут, шепчут в замочную скважину. От них не отвертеться.

Но наконец дверь закрыта, отступать бесполезно. Дорога уводит прочь, мимо занесённых снегом домиков, мимо припорошенных садов с дивными кружевами инея на ветвях и выбегает в лес, где тут же обращается извилистой тропкой.

Ветра больше не хватают за руки, не норовят отобрать шапку и шарф – одни присмирели, другие ускакали сбивать с ветвей снег, оттого в лесу напряжённая, словно звенящая тишь, совсем не такая, как в опустевшем доме.

Остановившись на краю поляны, задумчиво осматриваюсь, точно мне здесь намечена встреча, вот только не понять, с кем же. С ночью? Но мы виделись буквально вчера. С лесом? Но он спит в хрупких объятиях зимы. С тишиной, сестрой моей домашней? Но она не подходит ближе.

Выступая вперёд на почти нетронутый, только аккуратно разрубленный тропкой ковёр снега, я уже почти понимаю, кто меня ждёт.

Увенчанная короной рогов голова, глаза, в которых утонули звёзды…

Мне бы хотелось протянуть руку, чтобы коснуться, но, конечно, это невозможно: мы и рядом, и слишком далеко сразу.

Наш диалог состоит из тишины, из взглядов, из трепета воздуха между нами. И покой, разлившийся по лесу, нельзя перепутать или сравнить с чем-то ещё. И я остаюсь до утра.

Мороз крепчает, но мы не разводим огня, серебрится снег – это луна выглядывает из-за облачной пелены, едва заметно улыбаясь. Хозяин холмов и леса задумчиво качает рогатой головой, луна тут же путается в разветвлённых рогах и рассыпается крошечными искрами.

Понимаю, что скоро рассвет – часа через полтора, если переводить в отрезки, к которым привыкли люди. Под деревьями сумрачно, но не слишком темно – снег сияет и сам по себе, точно уговаривая потерпеть ещё немного. Холода я почти не чувствую, в конце концов, какой может быть холод, когда рядом стоит живое божество. Мы словно сидим на пороге двух миров, и наш диалог – неслышный, но важный – где-то в иных реальностях станет дождём и туманом, где-то превратится в солнечные и лунные лучи, а здесь лишь множит тишину.

Чувствую кожей, а может, каким-то внутренним взором вижу, как на востоке небо выцветает до белого. За линией горизонта рождается огненный росток, пока его не видно, но он уже совершенно точно есть.

Лес будто выпрямляется, поднимает ветви, а ветра, напротив, укладываются у корней – наступает время их сладкого сна. Звёзды над нами всё ещё сияют, рассыпались бесконечным шатром, перемигиваются, но таящийся покамест за горизонтом свет уже заставляет их замирать. Они словно закрывают глаза.

Хозяин холмов и леса встаёт во весь рост, раскидывая такие осязаемые и такие бесплотные разом руки. Он обнимает небосвод, и деревья, и каждый холм по отдельности и вместе. Смотреть на него почти невозможно, если неосторожно моргнуть, то легко потерять среди стволов эту тонкую и худую фигуру. Только глаза… Взгляд ещё можно поймать, но и то на краткий миг.

Не замечаю, когда на самом деле начинается рассвет. Огненный цветок распускается на востоке, поднимая бутон, а с небосвода как будто бы уже льётся сияние, лёгкие облака румянятся, звёзды стыдливо прячутся, глубже ныряя в расцвечивающуюся разными тонами гладь. Синева мешается с алым и золотым, вспыхивает перламутр, откликается бликами лавандовый, лиловый, фиолетовый. Отобразить это невозможно, но лес пытается запомнить, старается поймать каждый блик.

Его хозяин уже покинул меня на промёрзшей поляне. Оставшись в одиночестве, я продолжаю смотреть на буйство рассветного пламени. Сейчас холод начнёт пробираться под одежду, проникать, растекаться в каждой клетке, стараясь забрать меня в этот хрупко-хрустальный мир навсегда.

Я, конечно, не поддамся, хотя порой бывает такой искус. Но даже сейчас, когда на востоке огненный цветок наконец-то превратился в солнце, я не хочу остаться среди холмов, под кронами деревьев. Не хочу слышать вечно лишь пение птиц и шорохи трав, не хочу сам стать цветком, ростком, забытым деревцем. И потому на щедрое предложение холода я не соглашаюсь. Ему приходится отступить.

Повернувшись к востоку спиной, я нахожу взглядом тропинку. Она блестит, и сияет, и звенит радостнее, чем вчера. Теперь предстоит недолгий путь к дому. Там ждёт тепло, и плед, и остывший чай, и бокал вина с ароматом корицы. Двигаюсь медленно – отчаянные оковы холода крепки, но с каждым шагом в крови всё больше рассветного огня. Вскоре хочется и бежать, и смеяться.

Лес остаётся позади, в тишине утра пробуждается город, гудит и шумит, выбрасывает клубы белого, серого и цветного дыма. Просыпаются люди, толпятся на улицах, спешат, не поднимая глаз к небесам. Кто из них поверит, что я встречал сегодня рассвет в лесных объятиях?..

Прохожу в дом, сбрасываю одежду, опускаюсь в кресло. Череда действий – скучных, размеренных, каждодневных, нанизанных одно на другое. Но в душе всё ещё горят неземным светом глаза хозяина леса, всё ещё кажется, что под веками проступит узор его дивных рогов. Он будет ждать в гости снова, быть может, не завтра, но весной. И пусть до весны ещё далеко, в сердце она жива прямо сейчас. Ведь именно из-за неё я не проиграл холоду.

Ветра крутят соседский флюгер, вино допито, только капелька его в стеклянной ладони бокала всё так же ловит световой блик. Нужно лечь спать, хоть за окном новый, полный сил и радости день.

Медлю. Смотрю сквозь стекло. Сердце моё видит дальше. Видит лес и его хозяина.

========== 003. Сновидение города ==========

Северный ветер снова постучался в стекло. За окном снегопад, всё укрыли пушистые подушки, мир погружается в сон. Город погружается в сон. Только мне спать ещё рано, да и я совсем не хочу. Недавно сварился кофе, и теперь привкус корицы и горечи бодрит и дарит удивительные мысли.

Когда закат угас, напоследок поцеловав стёкла многоэтажек, небеса окутались облачной пеленой, и вот уже который час идёт снег. Завтра город проснётся и не узнает себя, а может, и не найдёт себя. Забавно было бы посмотреть на это. Люди проводят в поиске самих себя порой целую жизнь, отчего бы и городам время от времени не заняться тем же самым? А какое, наверное, странное чувство заблудиться в городе, который не может найти себя. Как, должно быть, это удивительно, блуждать в том, кто заблуждается в себе. Тут уже не только словесный каламбур, тут целый каламбур пространства и времени.

Чашка кофе опустела, а в турке лишь гуща… Снег всё сильнее, и, конечно же, ничуть не усидеть на месте. Стоит выйти на улицу, и снегопад пригласит на вальс.

Фонари уже сейчас слепо перемигиваются между собой, где-то далеко ещё слышен шум машин, но вот прямо здесь звучит только музыка снегопада. Почти колыбельная…

Когда выхожу из дома, небо не видит меня, слишком слепое из-за облаков, а город забывает меня почувствовать. Если он окончательно уснёт, то потеряет себя – это становится кристально ясно, перестаёт быть только маленькой шуткой для усталого мозга. Всё слишком реально, слишком уж по-настоящему.

И невольно я ускоряю шаг, ведь так хочется пробежать по грани между городом, который ещё помнит, кто он есть, и городом, который полностью заблудится в снежной круговерти. Грань тонка и остра, как мгновение, которое отделяет прошлое от будущего, было от быть.

Фонари мигают в такт нарастающей мелодии, город кружится со снегом вместе, больше нет ни людей, ни машин. Кажется, что здесь и сейчас на улицы не сумеет выйти никто, может быть, я уже внутри сна, ведь город уснул, а значит, должен видеть сны.

Сновидения города похожи на снежные облака, они плотные и кудлатые, переполнены туманных оттенков, погружают во мрак. В них просто потеряться, потерять себя, но найти что-то иное. Иногда даже что-то более важное, чем утерянное. И это тоже меня забавляет.

Возможно, где-то здесь, в темноте, таятся сотни тысяч чужих масок и лиц. И когда они вот так присутствуют в материи сна, даже не различить, чем же отличается маска от лица, что более настоящее. Главное, не прикладывать ни одну из них к себе, ведь мало ли, какой попадётся характер…

Город спит и смотрит сон, в котором не видит себя, но находит множество зеркал. Те ничего не отражают, кроме клубящегося снегопада. Я тоже вижу эти зеркала, но для меня они – точно двери. Я прохожу сквозь каждое, стремясь надышаться мирами, в которые они ведут, уводят и увлекают.

Мне сегодня легко находить дорогу назад, потому что достаточно идти на голос снегопада. Оп! – и я уже снова танцую с ним вальс. Тягучие ноты разносит северный ветер, сегодня он сместил всех своих братьев. У него, видимо, сольный концерт.

Прохожу улицей, которой никогда и не было прежде. Вполне возможно, что для заблудившегося в себе города появление новой улицы как раз оправданно. Интересно, как же утром город поступит с ней, когда пробудится. Неужели стыдливо спрячет? Или же примет как должное?

Между людьми и городами на поверку оказывается много общего. И когда идёшь по граням городского сна, только о том и думаешь. И кстати, очень легко проникнуть в сон каждого из людей, что сомкнули веки с городом вместе. Некому мне помешать, и я брожу из мира в мир, из сна в сон, из города, который представляет себя, в город, который не знает, что он такое…

Странная ночь. Странный ветер. Я тоже становлюсь странным. Это лёгкое чувство, оно растает, если только вглядеться в него пристальнее, рассыплется, если попробовать коснуться его пальцами. Но я не смотрю и не касаюсь. Только ощущаю. Это гораздо лучше, а мгновения словно растягиваются. Есть время налюбоваться.

Снегопад превращается в кружение мотыльков. Фонари замирают на месте, но сейчас кажется, что они выросли в чаще, похожи на плотные переспевшие плоды: только тронь – и брызнут сладким соком. Город окончательно потерял себя и стал лесной чащей. Кто же поручится, что внутри себя город не может быть лесом? Кто же скажет, что ему должно всегда придерживаться одной и той же навечно застывшей формы? Уж тем более кто заставит город поступать так внутри его собственного сновидения?

Я не боюсь ни леса, ни зеркал, ни забывших себя городов. Но застыв посреди чащи, я вспоминаю о доме. Мысль чуждая и несвоевременная, мечтать о выходе из изменчивого пространства ищущего себя города только ради того, чтобы обнаружить собственный дом, как-то слишком уж дико, даже если всё вокруг странно.

Потому-то я остаюсь на месте, а через мгновение уже понимаю, что вокруг не лес, а горы. Город-горы. Как многого город не знал о себе, что ищет таких сравнений.

Теперь я стою на краю ущелья. Там, далеко внизу, гуляет северный ветер и идёт снег. Но я слишком высоко, смотрю на тела снеговых туч, что медленно переползают от одного края ущелья к другому. А город… города почти нет, я только знаю, что последний, запутавшийся в ветках дерева фонарь, кажется, раньше стоял на моей улице.

Всё снова меняется, миры вырастают и развеиваются пылью, снеговой крошкой, водяными каплями. Подо мной, надо мной и во мне катятся волны моря, а потом сон вспыхивает тысячью огней, те становятся звёздами, и…

Да, город просыпается. Ещё не рассвет, в снежном мареве тонут и фонари, и дома, и улицы. Я стою почти на крыльце и медлю, не зная, как высказать городу, что мне понравилось бродить в его сне. Северный ветер смеётся надо мной, ему-то как раз всё давно понятно.

Наконец я открываю дверь. Прихожая темна, но мне и не нужен лишний свет, внутри меня горит звездой клочок сна. Тот самый, где есть новая улица, что прежде не существовала. Знаю, она поведёт на холмы, пробежит мимо леса… Знаю, но всё же не спешу выпускать её из себя.

До рассвета не больше получаса, снегопад скоро совсем перестанет, уляжется и северный ветер, тогда будет самое время выпустить улицу в мир. Пока же она ещё так хрупка. Почти что только моя. Моя и, конечно, спавшего города.

========== 004. Юная и Прекрасная и первый Сновидец ==========

Тонкий абрис, только ниточка, выстраивающая силуэт, отделяющая тьму от тьмы – по засохшим чернилам ночи скользит острое перо с белой, почти сияющей краской. Постепенно очертания набирают плоть, становятся осязаемыми, получают лицо и голос. Передо мной стоит юная и прекрасная, создание ночи, улыбается, а в глазах тонут умирающие звёзды.

– Кто ты? – это не я задаю вопрос, это она говорит, обращаясь притом не ко мне, а к самой себе. Она ещё не ведает различий между «я» и «ты». – Кто… ты? – вот теперь она смотрит и на меня, и пауза, тончайший миг придыхания между «кто» и «ты» даёт понять, что она наконец-то отделила одно от другого.

– Твой проводник, – нахожу я ответ, хотя сейчас мы оба в материи сна, где никто никого не может вести, потому что сон равно не сотворён ни одним из нас, а существует где-то вне. Лишь мы – в нём. Это не я приснил себе её, не она приснила меня, в сущности, она ещё только родилась, а может, почти не родилась, зависла в материи чужого сновидения, остановившись в миге от сотворения.

Но она принимает мой ответ, кивает, кладёт ладонь на грудь.

– А я, – и этот жест на самом деле призван ещё раз подчеркнуть её самоосознание, – Юная.

– И Прекрасная, – я киваю. Такого имени здесь и сейчас ей более чем достаточно. А моего имени ей знать не нужно.

Теперь мы идём по почти неизменным пространствам сна. Идём рядом, но не вместе, а мир вокруг почти не даёт ответов. Юная молчит, ей всё ново, но интереса в глазах не заметить – когда у тебя внутри умирают настоящие звёзды, любопытство может вызвать лишь совсем из ряда вон выходящее.

– Почему же здесь? – наконец вопрошает она. Мы стоим на обрыве, который падает в темноту. Внизу, наверное, найдётся вода, глубокая темнота, в которой утонет всё, даже сам этот сон.

– Почему бы и нет.

Мой ответ под стать этому сновидению. Да и сам я тут начинаю растворяться, меня почти что и нет, да и зачем бы я был тут нужен. Кто-то вытащил меня в сновидческую реальность и забыл зачем.

– Потому что нет света? – она не спрашивает, не отвечает, но в конце её фразы слишком отчётливо рисуется вопросительный знак. Он звучит чуть фальшивой нотой. Она здесь потому, что не умеет задавать вопросы, теперь я это знаю.

– Звёзды – тоже свет, – намекаю я. Над нами рассыпается купол звёздного неба, разламывается и крошится, начинает кружиться и падать мелким песком, снегом, осколками звёзд.

Она внимательно смотрит, протягивает руку, чтобы поймать. Разочаровывается, потому что ещё не до конца воплощена – все осколки пролетают сквозь тонкие пальцы.

Сквозь меня тоже, но лишь потому, что это по-прежнему ничуть не мой сон. Чей-то ещё. Найти бы хозяина, который грезит о Юных и… Усмехаюсь, небо как раз закончило падать и обернулось алым. Здесь наступает рассвет.

На губах её читается невысказанное «Что это?»

Рассвет для неё впервые. Ночь тоже была первой, но Юная сама – часть ночи. А вот встающее солнце – это нечто совершенно новое. Нечто такое, чему она не может найти названия, не может отыскать понимания сразу.

– Восход солнца, – доносится не мой голос. Оборачиваюсь, чтобы заметить прячущегося в облаках Сновидца.

Причудлив здешний творец, но скромность – это даже хорошо.

– Солнце, – повторяет она, чтобы лучше запомнить. Раскидывает руки в стороны, обретая внезапно и крылья тоже. Только пока что ей трудно понять, как развернуть их, как поймать рассветный ветер.

Теперь уже я отступаю в тень. Мне тут совсем нечего делать.

Просыпаюсь.

Тягучий сумрак кутает всю комнату, даже кажется, что на самом деле я проснулся в ещё один сон. Проверять не хочется, только вспоминаю Юную, стоящую перед лицом рассвета и улыбаюсь. Должно быть, это здорово – увидеть восход солнца в первый раз.

Интересно, хватит ли у Сновидца сил дать ей жизнь?..

Где-то бьют часы, требовательные четыре утра. И можно снова попробовать уснуть, но вместо того я поднимаюсь и иду на кухню – варить кофе, мечтать о первом рассвете, кормить ранним завтраком внезапно залетевшие на огонёк миры. Рутина, такая приятная и умиротворяющая.

Когда поворачиваюсь с туркой к столу, вдруг вижу в дверях её. Она смущённо оглядывается, растеряв то своё внезапное всезнание, которое не давало пробиться росткам любопытства.

– Ты здесь? – удивляюсь и сам.

– Да, – она присаживается к столу, молча кивает на чашку. Конечно, моя порция кофе теперь уже принадлежит не мне.

– Отпустил? – спрашиваю, чтобы хоть немного разобраться, как же она связана со Сновидцем.

– Убежала, – усмехается она. И я понимаю, зачем ей были крылья.

Быть может, Сновидец и сам планировал нечто подобное, но всё же насколько изменяет её осознание своего бегства, преступание закона, а не получение разрешения. Так она себя чувствует вдвое свободней. Бунтаркой, юной и… прекрасной. Собой.

Сновидец всё сделал правильно. Внутри даже вскидывает голову ненавязчивое желание встретиться с ним ещё разок. В его мирах или моих, на дорогах среди холмов, на побережье или даже в городе, почему бы и нет. Вот только как бы назначить ему свидание?

Она же пьёт кофе, задумчиво рассматривая полупрозрачную сферу: мыльным пузырём в кухню вплыл новорождённый мирок. В нём перемигиваются огоньки – крошечное солнце, маленькая луна…

– Это солнце тоже умеет делать рассвет? – уточняет Юная. – Как забавно.

– Можешь проверить, – я маню мирок к себе, тот приближается, раздумывает, а потом устраивается у меня на коленях.

– Как же мне туда попасть, я ведь… – она рассматривает свою ладонь – то солнце, внутри сферы, меньше даже самого маленького её ноготка.

– Это просто, если захочешь.

Она смотрит так недоверчиво, что, хоть мне и мечталось бы побыть в её компании немногим дольше, я всё равно отсылаю её в этот мирок. На секунду внутри сферы вспыхивает маленькая звёздочка. Крошечное солнце медленно плывёт вокруг едва заметной планетки – да, в том мире иные законы. Однако рассвет там обязательно настанет.

Ради интереса опрокидываю её чашку на блюдце. Гуща укладывается фрактальным узором, в котором всё же можно заметить крылья, звёзды и солнце. Всё, что составляет её причудливую, юную и прекрасную душу. А может, душу Сновидца – творца, отца и просто интересного существа, которое сейчас прячется среди материи сна, не желая прислать мне приглашение на встречу.

Когда занимается утро, а сонный город выпускает со вздохом дым прямо в светлеющее небо, я снова засыпаю, пусть только на пять минут.

Сновидец стоит рядом со мной, он в белом. Глаза его полны звёзд и всполохов.

– Привет, – говорит он.

И я, лишившийся голоса, улыбаюсь.

========== 005. Из огня и воды ==========

Если наблюдать только краем глаза, то даже в самой спокойной тени заметишь что-то странное. Но сегодня нет необходимости приглядываться или стараться обмануть их, чтобы рассмотреть истинную сущность – тени и без того сошли с ума, выросли лесом вокруг, мешая пройти от спальни до кухни. Нужно выбираться из дома, пока он полностью не сломлен тьмой, мраком, вышедшим из-под контроля. Вырваться, пока тени не изменили его суть…

Мне не нужно долго собираться, я выхожу под потоки лунного света и оглядываю город, точно не узнаю. А может, его действительно не узнать – тени выплёскиваются из окон, выглядывают из стен, тянут щупальца, безглазо таращатся из каждого угла. И как ни старается луна, а их всё больше, так много, что даже ветер поймался в их сети и больше не может вдохнуть. Целое нашествие, река, сменившая русло и теперь плеснувшаяся на улицы.

Деревья тревожно звенят оледеневшими ветвями, фонари вдоль дороги кажутся свечами, и вот я уже иду зеркальным коридором, удаляясь от самого себя, от дома, в пространство, сотканное из мрака и огня разом.

Я сам тоже соткан из огня и мрака, во мне сейчас нет ни капли воды, и это удивительно – считать себя принадлежащим стихии воды, а потом отказаться от неё разом и будто бы почти навсегда. На самом деле в эту ночь нет никакого времени, и она будет длиться бесконечно, пока я не найду, где именно должен кончаться и начинаться путь. Где должны возникать и разрушаться тени.

Началось ли всё прямо сейчас?

Сказать точно нельзя, но я иду вперёд, потому что это единственное ясное направление. Города вокруг уже нет, только морок, туман, свечи в человеческий рост высотой, роняющие тяжёлые горячие капли воска прямо на мостовую. Влажный камень принимает воск и едва не проглатывает, и это так странно и так понятно, что не хочется даже останавливаться, чтобы рассмотреть получше. Луны тоже не стало, всюду бликует пламя, от него и светло, и темно сразу. Это неверный свет, слишком живая тень, и, может, даже стоило бы разозлиться, но я иду спокойно, дорога зовёт и тянет меня, некогда воевать.

Может быть, изменилась сама материя мира, в очередной раз пропустив меня на изнанку, за стенку, в щель между тем и этим. И конечно, я не могу отказать, это приглашение слишком интересно, чтобы отбрасывать его или отвлекаться попусту на игры с изменчивой тьмой.

Выдыхая огонь, рассматривая здешний мир сквозь пламенные очертания собственных рук, я продвигаюсь дальше по дороге, что причудливо вьётся между свечей. Мне кажется, что совсем рядом я слышу шорох зеркал. О, зеркала умеют шуметь так же звонко, как осиновая роща в час особенно сильного ветра. Просто звук этот слишком привычен, чтобы находить его в обычной суете. И люди никогда не обращают внимания, признаться, люди вообще мало на что обращают внимание, так уж странно они устроены.

Но сейчас я уже не совсем человек, а может, и совсем не… Кто уж поручится за меня в мире, сотканном из пламени и сумрака?..

Вдруг дорога выгибается мостом. Я замираю в верхней точке и перегибаюсь через перила. Они горячие, почти раскалённые, но что за дело тому, кто сам есть огонь? Вглядываюсь в темноту, влажно ловящую отражения свечей. Это влага? Вода ли? Настоящая вода?

Призыв этой стихии, некогда бывшей мне столь же родной, как пламя, нельзя игнорировать, и я встаю на перила, снова глядя вниз. Ещё секунда – и сорвавшимся огненным сгустком я падаю в объятия воды, чтобы на миг удивиться тому, как она вскипает, обращаясь в пар.

Долго я погружаюсь, теряя кусочки собственного пламени. Полная темнота, что обступает меня, душит, не давая ни глотка воздуха, она непроницаема для свечей, что горят где-то наверху. Я погружаюсь в чернильный мрак, в ледяной его холод, в остывшее нутро, которое с радостью поглощает даже намёк на тепло.

А потом вдруг вижу под собой что-то. Нечто. И понимаю, что на самом деле в этой темноте потерял способность видеть. Наверное, это ощущение, а скорее, даже предчувствие, похожее на удивление, на мельчайший всплеск понимания. Это ничуть не работа зрения, только лишь воспоминание о нём, а на деле – это внутреннее чутьё, которое радостно заменяет мне всё в этот миг.