Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 59 страниц)

Его кровь была пропитана крошками звёзд, она была столь древней, светлой и терпкой, что, наверное, горчила бы на губах, и потому первое имя звучало громом, сияло молниями, казалось огромным.

Поговаривали, что оно было выжжено раскалённой спицей на мягком подбрюшье Вселенной, что стало печатью, которая сдерживает извечную спираль, что именно оно замыкает кольцами огненные витки, не сгорая, а лишь закаляясь, становясь всё прочнее с каждым прожитым мигом.

Он сам мог обратиться пеплом и восстать из руин сотни тысяч раз, потому что имя было столь велико и столь сильно. Физические тела изнашивались и пустели, принимая его по слогам, по букве, но не в силах долго удерживать даже малую каплю.

Сотню жизней он прожил без любви, отягощённый громадиной имени. Ни одна женщина, ни один мужчина не могли принять и почувствовать того, в ком затаилось дыхание звёзд. И никто даже на миг не казался ему достойным.

О, что за гордость владела им!

Но вновь тело обратилось в пыль, вновь он воскрес и на этот раз встретил её. Она никому не казалась особенной, пока он не прошептал из губ в губы ей своё имя, будто дарил заклинание. И она наполнилась звучанием до краёв, вобрала в себя, повторила имя всем телом.

Выдохнув ей своё имя, он пропустил сквозь неё весь звёздный свет и всю звёздную тьму, он дал ей изначальность и конечность. Именем его плавилось время, отменяя очерченные пределы, имя его оказалось заперто в клетке её тела, толкнулось под рёбра, утонуло в глубокой воде её чувств.

И в тот миг, когда он назвался ей, отдал ей истинную свою суть, в тот миг, когда она приняла круговерть звёзд и страстный танец Вселенной… Он стал безымянным, свободным и лёгким. А она обрела крылья.

То и была любовь.

Он стал для неё и светом, и сладостью, и тенью и вновь обретённой пропажей.

***

Но время шло, и оно было властно над безымянным, над тем, чьё имя хранилось глубоко, в самом нутре девы, осенённой звёздами. Время было властно над чувствами, даже над её любовью. Настал день, когда дева, полная света, и силы, и неизменной юности унесла его имя, оставив его самого невысказанным в тишине меж холмов.

Велико было его горе, так велико, что он разорвал собственную грудь в поисках ключа, который ушёл вместе с девой. Из рассыпавшихся зерном капель крови проросли на холмистой гряде поющие башни. День и ночь прозрачные их стебли наполнялись ветром и пропевали одно лишь слово, одно лишь… Которое некому было понять.

Они звали:

– Безымянный, – и больно было каждому, кто слышал их голоса.

Его имя кануло и растворилось, но осталось.

Ведь на самом деле ничего кроме и не было никогда.

***

Дева стала легендой, она стала дверью, которую невозможно было открыть ни рукой, ни ключом. Дверью, которую не достигнуть, к которой не прийти. Дверью, что молчаливо ждёт. У неё трижды восемь личин, ей дали сотню имён, но внутри так и осталось запечатано то самое первое имя.

Его имя, выбитое острыми искрами звёзд на последнем углу кирпича, одного из тех, которые и складывают Вселенную.

Его имя, что прошептали ветра, когда первым вдохом оживляли звёздную тишь.

Его имя, что запечатывало время, сворачивало спираль, имя, по силам которому было переплавить любого и выстоять всюду.

Дева-дверь осталась в звёздном холоде, в тёмном космосе. Она кричала, вот только крик её застывал во рту, как роза стынет в петлице. Проигранная любовь оставила ей горечь, память о безымянном истёрлась, но имя его горело внутри.

Казалось, кто-то должен прийти, и открыть, и освободить, и озвучить всё то, что дверь в себе самой скрывала, но…

***

Три тёмные башни пронзают рассветное небо, они растут, растут, словно хотят вспороть небу брюхо, чтобы пролить на пробуждающийся мир молочную кровь звёзд. Дева-дверь спешит к этим башням, но всякий раз не успевает до того самого мига, когда солнце делает первый вздох. Она падает на колени, ломается в спине и забывает себя.

Всякий раз не успевает она пересечь деревянные планки моста через пропасть, сокрытую в тумане. Но каждое утро она продвигается на один шаг дальше, и, сломавшись под мягким светом первых лучей, оставляет на мосту огненный знак. Платит своей сотней имён за возможность быть ещё на шаг ближе к неведомой цели.

Она пеплом срывается вниз, где цепляется, будто репейник, за спирали воды, льдом и холодом дышащей из каменной щели предгорья. И вновь с наступлением тьмы она поднимается на ноги, бежит, оставляя кровавые следы на раннем снегу, чтобы всё же добраться до башен, услышать, что они произносят, увидев солнце…

***

Последнее имя уплачено.

Легка и крылата, она встаёт между башнями, замыкая собой треугольник в кольцо. Последняя и первая на этой земле, она чувствует, что должна бы летать, но нечто огромное проросло внутри, держит, вцепилось как клещ.

Нечто душит, нечто давит бессильное горло!

Россыпью бисера на тёмном подоле небес разошлись отданные мосту в уплату имена, и ни одно из них больше не называло крылатую деву, деву, некогда бывшую дверью.

Деву, некогда предавшую свою любовь.

С запястий её и ладоней течёт звёздная – чужая ей – тёмная-светлая кровь. Пропитывает землю, взывая к тому, кто может услышать. Сама пред собой дева стоит одна, нагой, пустой, лёгкой, но хранящей, как хранит фарфор, тяжёлую тайну.

Что под рёбрами, что там в глубокой воде?..

Погружаясь в омут того, о чём не хотела и помнить, дева-дверь расправляет крылья. И в самой себе она видит тот день, когда среди холмов увидела осенённого светом звёзд странника. Глаза его, полные звёздной мути, казались взглядом самой Вселенной, а может, тем и были.

И она вспоминает, как он привлёк к себе, как коснулся губ, выдыхая в неё то самое, то тёмное, то яркое, то тяжёлое, что теперь не давало ей взлететь.

Память о великой любви заставила рухнуть на колени и плакать. Крылья поникли, рассвет сменился закатом, и вдруг от башен отделилась тень.

– Я могу дать тебе свободу.

Она знала как.

Он пробил её беззащитную и нагую грудь ладонью. Пальцы прошли сквозь плоть и сжались вокруг бьющегося комка, в котором стонало, звало, жило то самое…

То самое.

Он рванул на себя, и дева захохотала от боли и радости. Переполнившись ликованием, она взвилась в небеса и истаяла вечерним туманом, а он… побрёл прочь, крепко сжимая, бережно унося, удерживая в ладони своё самое первое имя.

Имя, сотканное из дыхания звёзд, выжженное раскалённой спицей на мягком и нежном подбрюшье Вселенной.

========== 113. (Не)желание остаться ==========

Над горным хребтом расстилалась ночь, звёздное небо кутало мир искрящейся шалью, и я, уставший после долгого пути, сидел над ущельем на ветви старого, почти окаменевшего дерева. Остановиться здесь, возможно, было почти ошибкой, я знал, что с рассветом в эти горы приходят ветра, что они никого не щадят, и быть мне распоротым, нанизанным на острия скал внизу, если не успею убраться подальше, но завораживающая красота не позволяла двинуться.

Мир этот был пустынным. Каждое утро он вздрагивал, по его лицу пробегали судорогой потоки ветра. Кто мог бы выжить здесь? Я никого не встретил, ни единого существа, только каменные остовы деревьев, только скалы, только пыль.

Вдыхая свежесть гор, я балансировал на грани желания и нежелания: мне хотелось остаться и увидеть, мне хотелось уйти и забыть. Быть может, по моей собственной душе порывом страшного ветра пробежали сомнения?

Не так давно, пожалуй, всего несколько дней назад, я слышал и видел так много. Передо мной открывались реальности, перестилались пути, и теперь я устал от шума, от ритма. Покой звёздной ночи, обещающей утром гибель, казался мне… куда приятнее. В нём чудилось обещание, полностью постичь которое я почти что не мог, только скользил по грани.

– Ну и мысли у тебя сегодня.

Когда он появился рядом? Я чуть склонил голову, чтобы полюбоваться волевым лицом, красивым профилем, тёмным взглядом.

– Что в них тебе не нравится? – я пожал плечами, хоть и так было ясно.

– Твоё стремление вычесть себя из мира, – он усмехнулся. – Разрушение. Ты любишь разрушение, не возражай. Ты любишь его за то, что следует после, но и его собственная романтика не оставляет тебя равнодушным. Иногда меня это тревожит, порой забавляет. Но сегодня я должен увести тебя прочь.

– Из этого мира?

– От этих размышлений.

Теперь мы смотрели друг другу в глаза. Желание остаться и досмотреть представление до конца превзошло разумную мысль о том, что пора уйти.

– Ты хочешь со мной спорить, – он продолжал улыбаться. – Это мне всегда нравилось. Но не сейчас.

– Я пойду с тобой, – пришлось мне ответить.

На востоке стремительно светлело небо, я чувствовал это, как ощущал и пробуждение сердца гор. Слишком скоро сорвутся ветра, сминая живую плоть и оставляя лишь камни после себя, даже дерево это было лишь порождением камня. Причудливым и красивым по-своему, но никогда не имевшим живого сока внутри.

Мы едва успевали.

Где-то там, за горными пиками, всходило солнце.

– Этого не произойдёт, – сказал он уверенно как раз в тот момент, когда ветер ударил в нас, сбрасывая на скалы, разрывая на куски… без всякой боли.

***

Сначала я увидел свет. Много света, так много, что можно было решить, будто все пути пройдены, все дороги закончились. Но я точно знал, как выглядит именно это, потому моргнул и шевельнулся. И конечно, это была только лишь очень светлая спальня в замке, которому вряд ли шла такая удивительная комната.

Но меня всегда ждала именно она.

Поднявшись, я отыскал одежду, привёл себя в порядок в небольшой ванной и только тогда спустился на первый этаж, в холл, где было сумрачно и очень тихо. Мне не нужно было искать, стоило бы только толкнуть дверь, ведущую наружу и…

– Уже уходишь?

Он возник за моей спиной, точно соткался из воздуха.

– Мой путь не окончен.

– Ты сам хотел его закончить буквально вчера, разве нет? – усмешка была удивительно тёплой, но мы оба понимали, какую игру ведём.

– Ветра настигли нас?

– Почти.

Я повернулся и всмотрелся в его лицо. Он был измождённым, даже усталым. «Почти»? Разве так?.. Но спрашивать – бессмысленное дело.

– Нужно идти, – я протянул к нему руку, на самом деле не желая уходить.

– Здесь ты можешь остаться, – заметил он тихо, однако не коснулся моих пальцев.

Так оно и было. Но я поймал себя всё на том же. Мне нужен был спор.

– До встречи, – развернувшись, я рванул дверь на себя.

***

Обломки и скалы, каменная пустошь. Я стоял на дне ущелья, сжатый едва ли не со всех сторон горными громадами. Я был маленьким, бессильным и почти растворился на их фоне. Мне нравилось.

Но стоило сделать шаг, один только шаг, и дорога возникла под моими ногами, вознесла меня, укачивая в ладонях, пропустила сквозь множество миров, и горы остались где-то далеко позади. Горы, ветра которых способны были смять любое существо, любое создание, даже тех, кто всесилен.

Новая реальность показалась пресной. Меня манило вернуться, но внутри росла уверенность – я не попытаюсь. Мой единственный шанс растворился с вчерашним рассветом. Растворился в глазах того, кто увёл и спас.

Много позже я буду вспоминать, но так никогда до конца не пойму его, хоть будто бы точно знаю, отчего он действует так или иначе.

***

Я проснулся в своей постели, было ещё темно. За окнами тёк сумрак городской ночи, в комнате стояла оглушающая тишина. Похоже, часы замерли, их сердце устало биться, нужен завод. Моё собственное же, напротив, билось слишком часто. Я вынырнул из снов, которые казались мне разрушающими, но вместе с тем дарили странное приятное чувство.

Я долго сидел на постели, не шевелясь. Даже рассвет заглянул из-за штор, точно хотел поинтересоваться, что со мной. Но это мне и самому было любопытно. И никаких ответов. Наверное, в глубине души я остался на ветви каменного дерева, никогда не жившего на самом деле. Наверное, во мне всё ещё переливались капли реальности сновидения. Ведь всё это было сном?

Или же нет? Вовсе не было?

То, что всегда заставляло меня идти дальше. Вопросы. Слишком много, чтобы можно было разрешить их все, чересчур любопытные, будоражившие воображение, чтобы можно было отказаться.

Возможно, когда-нибудь я снова выйду на тот горный склон, что обещает с приходом рассвета абсолютное окончание, но… это уж точно произойдёт не скоро.

***

За обеденным чаем меня застало письмо. Из тех посланий, что приходят с ветром и светом. Я вскрыл конверт, чтобы отыскать там открытку. На ней будто бы я всматривался в очертания гор, в звёздное небо, будто бы ждал рассвет.

«Рад, что ты передумал», – гласила надпись на обороте.

Мне почти хотелось улыбнуться, но… Я отложил открытку в сторону, глянул за окно – сеялся солнечный свет, пронизывал молодую листву, вызолачивая её. Горные россыпи звёзд сейчас казались недостижимыми, однако я чувствовал их внутри, точно они проросли во мне.

Что за странный мир я нашёл тогда? И нашёл ли? Может, это меня отыскало нечто?..

И передумал ли я?

Сколько вопросов, сколько странных вопросов рождалось во мне. Сумею ли я когда-нибудь хотя бы задать их все? И кто же ответит?.. Даже горы и ветра вряд ли смогут.

========== 114. Ментол и ладан ==========

Привкус ментола и запах ладана.

Я остановился в шаге от бездны и огляделся, пытаясь понять, отчего меня преследуют ароматы. Но здесь, в темноте и почти пустоте, не было ничего, что дало бы подсказку. Пусть так.

Я двинулся на ощупь, прилегая к стене насколько возможно ближе, по дуге обходя страшный зев пропасти, распростёртой на полу ничком. Я шёл, но хрупкие плитки под ногами пошатывались, будто намекая, что скоро перестанут терпеть и меня, и мой вес, и вообще какое-либо свидетельство существования жизни. Там, в темноте, в утробе, никого живого не было.

Меня должен был окутывать душный страх, густой, липкий, в котором нельзя вдыхать полной грудью, но я опять и снова не боялся. Мне не казался бесконечным хлипкий козырёк, я шёл и видел, куда поставить ногу, пусть сумрак старался обратиться тьмой.

Наконец я впрыгнул в открытый рот коридора, бездна осталась позади меня, завыла ветром, угрожая, но уже была совершенно бессильной. Впереди брезжил свет, обманчивый и слабый, такому не хочется довериться, такой даже любопытства не порождает, однако мне нужно было идти именно к нему. В груди гулко бился, дребезжал стрелкой компас.

Плитки пола были разбиты временем, раскрошились, став почти пылью, шуршали под ногой, подобно сухим травам. Я шёл, не опасаясь, что встречу кого-нибудь. В этой реальности живого не осталось, и скоро даже камни и остовы зданий обещали обратиться в прах.

Наконец коридор повернул. Свет исходил из окна, то располагалось высоко-высоко, напоминало узкую бойницу, и не имело для меня значения. У стены грудой обломков лежали некогда прекрасные статуи. Безжизненное каменное лицо уставилось на меня пустыми глазами.

Не удержавшись, я присел на корточки и коснулся недвижимых век, будто желал прикрыть белую пустоту взгляда, но, конечно, ощутил лишь холод камня и не более того. Поднявшись, я заметил новую дверь, наверняка мне нужно именно туда.

Но я медлил. И сердце билось неровно. И свет постепенно становился всё более тусклым

Пока вдруг не вспыхнул, ослепляя. Это был другой свет, передо мной зависла сфера, и поначалу я зажмурился, но затем понял, что глазам вовсе не больно. Я протянул руку, сфера коснулась пальцев. Она не была тёплой, не была и холодной. И ладонь свободно проходила внутрь.

Дверь открылась, и я последовал за светом.

***

Сон схлынул, как отступает море в пору прилива. Я ещё мгновение понял темноту коридора и сияние сферы, а потом и это смазалось и ушло, отступило, обнажая илистое дно реальности.

Сновидение принадлежало мне, соткалось из меня самого, но я не мог его расшифровать. Впрочем, и не слишком тосковал по этому. Только одно меня интересовало.

Привкус ментола и запах ладана.

***

День отвлёк и увёл меня прочь.

Разговоры, чужие тайны, льющийся с небес свет, аромат весны… Во всём этом было слишком мало места для размышлений о мутных снах. И только к вечеру, когда я замер в собственном саду, наслаждаясь теплом и вглядываясь в закатное небо, снова пришло ощущение.

Привкус.

Запах.

Ментол и ладан.

Странное сочетание, которое казалось подсказкой и загадкой сразу.

***

Иногда разгадать сновидение можно лишь тогда, когда и сам находишься внутри. Я отбросил мысли, чтобы дать ответам прорасти сквозь меня. Вернувшись в дом, я сделал чай. В тишине и покое я пил его глоток за глотком, удивляясь тому, что чувствовал в нём лёгкий ментоловый вкус.

А когда зажёг свечи, они запахли… конечно же, ладаном.

Тогда стало ясно, что сны, наверное, ни при чём.

Значит, нужно было ожидать гостя.

***

Мне не спалось. И к полуночи я уже точно знал, что не усну до утра. Я слонялся по дому, и иногда он обращался видением, манил иной реальностью, открывал двери, которых в нём никогда не существовало. Вот только уходить мне не следовало. Наконец часы пробили два, гулко замерли, и открылась входная дверь.

Я стоял в холле, ожидая, когда войдёт тот или та… Всё-таки тот.

Он был одет в чёрное, и чёрные его волосы свободным облаком падали на плечи. Белая кожа словно светилась изнутри, тёмный взгляд выдавал настороженность.

– Я понимаю, почему ладан, – мой голос растёкся по холлу. – Но почему ментол.

Он усмехнулся:

– Иначе ты сразу бы отгадал.

– Наверное, – я подошёл ближе и протянул ему руку. Он сжал мои пальцы.

Мы смотрели друг другу в глаза, как много раз до, как сотни раз после посмотрим, если столкнёмся.

– Почему ты здесь?

– Потому что меня здесь нет.

Это всё объясняло.

Он был из тех, кому не предложишь чай или посидеть у камина, а сегодня им владело волнение, и потому он метался по дому призраком, танцем чёрного пламени. Я не удержался от вопроса:

– Что так тебя тревожит?

– Я не странник, как ты, – начал он. – Мне не найти дверей. Путь даже…

Он не произнёс, но я знал, что там было в конце.

– Тебе нужна подсказка, – заключил я, он смерил меня взглядом.

– Вроде того.

– Я могу открыть тебе дверь, куда скажешь…

Он поймал мою ладонь и вгляделся в неё.

– Ты поишь пустоту кровью слишком часто.

– Мне это уже говорили, – отдёрнул я руку. – И что с того?

– Такая дверь мне не нужна.

– А какая нужна?

Он замер, но не нашёлся с ответом.

Запах ладана усилился, будто дом мой обратился храмом, от свежести ментола во рту сводило скулы.

– В обрядах нет нужды, – прервал я молчание. – Пойдём, я отведу тебя к твоей двери.

Мы вышли почти в три часа ночи, в тот тёмный и странный час, когда самая мелкая тень обретает разум и волю, в те самые минуты, когда страх выпускает на волю своих зверей.

Мы шли переулками, а за нашими спинами гасли фонари, луна пряталась от нас за крышами, звёзды холодно смеялись с небес.

Мы шли, и это само по себе казалось почти что подвигом.

Он не спрашивал, куда именно я веду его, и когда над нами сомкнулись кроны деревьев, он не удивился, что перед нами выросла ограда старого кладбища.

– Должно быть, и правда здесь, – он коснулся ближайшего памятника. – Странно, но…

– Ладан, ментол, только кладбищенской земляники и не хватает, – усмехнулся я. – Куда ты держишь путь?

– В мир, где нет света, – он пожал плечами. – Или куда-то ещё.

– Что ж, настало время узнать куда, – и я распахнул дверь склепа, и она совсем не вела в усыпальницу, за ней клубилась темнота, но другая, темнота, где рождались звёзды и умирали миры.

– Благодарю за помощь, – усмехнулся он и шагнул вперёд.

Дверь закрылась. Я стоял посреди мрачного кладбища за каплю до четырёх утра.

Привкус ментола едва ощущался, и запах ладана растворился в темноте.

========== 115. Искать сны ==========

Свет постепенно угасал, уходил, словно небо истончилось и сквозь прорехи в оболочке стало убегать сияние дня. Успокоился ветер, улёгся на крыши домов, растёкся по ним теплом, дыханием вечера.

Среди улиц, давно уже чересчур пустых, я чувствовал себя листом в потоке, зацепившимся за выходящий со дна корень. Вокруг что-то двигалось, что-то жило, а я оставался свидетелем меркнущего света.

Где-то вдали, за остовами зданий, за позвоночниками мостов, за встающим тёмной стеной лесом, умирало солнце, последний луч блеснул в осколках стёкол верхних этажей, и вот и его не стало.

Этот город всякий раз представал передо мной живым, но разрушенным. И каждое наше свидание я чувствовал всё то же – будто во мне и внутри меня было больше гибельного недвижья, чем в осыпающихся стенах и разбитых кирпичах, чем в тронутых разрушением дорогах.

С одной стороны, всё здесь было немного условным. То, что когда-то могло называться зданиями, сейчас обретало новое имя – руины ли, почва, быть может?.. То, что некогда именовалось дорогой, обращалось тропой, а после и совсем бездорожьем.

Я в этой системе имел некую определённость, являл собой нечто совершенно конкретное. Потому никак не мог понять, есть ли мне место в том, что медленно, неуловимо и невесомо меняется.

Ещё утром эти вопросы мало занимали меня. Утром здесь было так много сияния, так много солнца, и в его лучах всё казалось конкретным и ясным. Теперь же, в текучих сумерках, чей цвет не поддавался описанию, искажались черты, текли и изменялись границы.

На самом деле этот мир и не был миром в полном смысле этого слова. Он вмещал в себя осколки, обрывки иных реальностей, разрушившихся, павших под пятой времени. Он был лишь собранием, а может, даже мусоркой, почти что кладбищем разных миров. Он был перекрёстком, где сходились грани.

Отчего я остановился здесь так надолго, почему не пробежал из конца в конец, отчего не открыл дверь куда угодно прочь?..

Теперь, в этом вечере, почти захлебнувшись в сумерках, ощущая себя листом, что потерялся в потоке и намерен утонуть, я чувствовал, что здесь так много, так бесконечно много дверей… И ни одна не подходит мне.

***

На углу следующей улицы рассыпалось стекло, в нём отражалась чистая синева небес. Издали казалось, что это и есть осколки небосвода, сгруженные прямо на серый камень порушенных плит. Хотелось – до нестерпимого трепета в груди – собрать их, а после взмыть в вышину, приладить на место, чтобы удержать истекающий свет.

Конечно, эти мысли были иллюзорны, мимолётны и самую каплю безрадостны. Однако я всё же приблизился, будто если бы поймал собственный взгляд в одном из осколков, то нашёл бы ключ. Или путь? Или дверь? Или… себя?

***

– Тебе не кажется это безумием? – он возник из тени, отодвинулся от стены и дал себя узнать. Мне пришлось улыбнуться в ответ. Сонный лекарь. Разве ему тут место?..

– Возможно, но это же моё безумие, так пусть будет? – я вздохнул.

– Нет-нет, оно не твоё, это место само по себе немного… – он не договорил. – И ты сам здесь не потому, что безумен. Не потому, что личный изъян привёл тебя сюда. Ты не смог уйти из-за того, что безумна эта реальность.

– Я с трудом понимаю, – пришлось признаться. – Но что тут делаешь ты?

– Ищу сны, конечно. Кому-то же нужно искать их, несчастных, больных, искалеченных… Кому-то нужно ставить их на ноги и отпускать к законным владельцам. А ты… ты можешь мне помочь, – Сонный лекарь осмотрелся. – Я знаю, где сон. Но не могу открыть для него нужную дверь.

– Здесь сотни дверей, – я тоже огляделся. – Так много, что я и не знаю, какой предмет тут не таит створки.

– Снов тут тоже порядком, – он засмеялся. – Пойдём.

Мы двинулись вниз по улице, обходя остовы странных механизмов, лавируя между упавшими фонарными столбами, между обломками зданий. Было тихо, так тихо, что наши шаги казались громом. Но всё же тишина так быстро поглощала любой отзвук, что мы её будто и не нарушали.

Когда же раздался негромкий плач, мы оба повернулись в нужную сторону.

Сон – зверь с человечьим лицом – сидел у стены. Глаза его были слепы, лапы стёрлись до крови. В нём был и ещё какой-то изъян, и я неуверенно посмотрел на Сонного лекаря.

– Разве его можно спасти?

– Будь это не сон, то было бы почти нельзя.

Он шагнул вперёд, опустился на колени перед зверем из чьих-то фантазий, коснулся ладонью лба.

– Всё не так, всё не то… – голос его затих, чтобы мгновением позже зазвенеть по всему городу разом. – Ты уйдёшь в свой мир и там будешь спасён.

Сон лизнул ему руку. И тут же я увидел дверь. Пусть не мою, но зато к этой у меня был ключ.

Спустя миг сон исчез, а город, молчаливым кольцом каменных объятий сжимавший нас, словно нахмурился. Точно мы отобрали у него игрушку. Словно он не хотел отпускать сны.

– Он вообще никого не желает отпускать, ему одиноко, – поймал мою мысль Сонный лекарь. – Но ты не слушай его. Каждому – свой путь.

***

Следующий сон показался мне ростком дивного цветка. Лекарь коснулся и излечил его, мы открыли дверь, и цветок исчез.

Потом мы спасли бабочку, бьющуюся в пустом фонарном теле, затем – птицу в силках проводов. Сны обретали простую форму, понятную мне плоть, но я чувствовал – они больше, чем кажутся.

Сонный лекарь споро выполнял свою работу. Мы обошли едва ли не весь город, спускались в подвалы, поднимались по обрушивающимся под ногой лестницам на крыши. Мы видели так близко чёрное небо, в котором отчего-то не было звёзд, мы касались холодных камней. Но мне всё чудилось, что я тут – слишком твёрд, пока пластичная реальность перерождает себя.

И разве это не означало смерти?..

Наконец осталась лишь одна дверь. Сонный лекарь смотрел на меня устало.

– Ты тоже похож на сломанный сон, – сказал он. – Думаешь о чём-то, что растёт чернотой в груди. Такое бывает со сновидениями.

– Так может, я здесь всего лишь чужая фантазия? – мне хотелось бы улыбнуться, вот только это не прозвучало шуткой.

– Нет, ты снишь сам себя, зачем-то не выпуская из этой клетки. Посмотри, эта дверь – моя, не твоя. Но она последняя здесь. Значит, тебе нужно проснуться.

– Проснуться.

Я забыл как это. Понимание, знание ушло вместе с последними каплями, последними крохами солнечного света.

– Пожелай? – предложил Сонный лекарь.

***

Не так-то просто было открыть глаза. Я свернулся клубком, я обратился во что-то мягкое и не имеющее формы, я… пробуждался так долго.

Но потом послышались звуки – балкон был открыт. Почудился аромат кофе – кто-то, наверное, на кухне. И тело вдруг обрело очертания, налилось знакомыми ощущениями. Я смог открыть глаза.

У кухонного окна, удерживая совсем маленькую и хрупкую фарфоровую кофейную чашку, стоял Сонный лекарь. К его ногам жалась лисица, яркоглазая рыжая бестия. Мы нашли её там, среди руин.

– С пробуждением, – он не повернулся ко мне, а лисица тявкнула.

– Значит, я сам загнал себя в сон? – мне было почти смешно.

– Ты сам стал своим сном, – и тут он взглянул в мою сторону. – Но я умею лечить сны.

Теперь уже был его черёд исчезать. Я успел только перехватить хрупкий фарфор. Перевернув чашку на блюдце, в очертаниях кляксы от кофейной гущи я рассмотрел город, тот самый, что стал пересечением граней, перекрёстком, кладбищем и ловушкой для снов.

========== 116. Заклинатель волков ==========

Заклинатель волков был высок и плечист. Капюшон плаща затенял лицо, разобрать черты казалось почти невозможным, особенно в сумраке подступающей ночи. Он стоял на пороге трактира, где останавливались разные путники – и те, что блуждали между мирами, и те, что шли от поселения к поселению, предлагая товары, впрягаясь в любую работу или ища, где бы наконец-то осесть.

Заклинатель волков был одинаково чужим для всех здесь. Его дороги не пересекались с чьими-то ещё, его понятия каждому были равно чужды. Хотя я, да и прочие скитальцы между реальностями, мог понять его куда лучше тех, кто жил одним миром и только.

Сегодня Заклинатель пришёл не просто так, он негромко переговаривался о чём-то с трактирщиком. В этом селении трактир был сердцем, а его хозяин разбирал споры и улаживал проблемы. Его зычный голос, как бы он ни старался говорить тише, разбивал монотонный трактирный гул, обрывки слов ненадолго повисали во внезапной тишине.

– …волки… Да, неплохо… Это дорого… Ладно-ладно!..

Голоса Заклинателя, напротив, почти что не было слышно.

Наконец лицо трактирщика просветлело, похоже, они с Заклинателем всё же нашли компромисс. Они ударили по рукам, и вот уже трактирщик удалился за стойку, а Заклинатель уселся за столик в тёмном углу. Перед ним поставили тарелку с мясом и деревянную кружку с местным пивом.

Он ел, всё так же не снимая капюшона. Наблюдая за ним, я чувствовал, как в его жилах струится не человечья, но волчья кровь. Может ли он быть оборотнем? Или же просто перенял привычки волчьих братьев своих?

Ночь была тёмной – новолуние. За оградой поселения взлаивали и подвывали волки, подбираясь так близко, что начинали волноваться не только местные псы, но даже и сами люди, обычно не столь чувствительные к хищному зверю.

Возможно, Заклинатель появился здесь именно по этой причине, а может, деревеньке просто повезло. Было ясно только одно – уже сегодня, чуть время утечёт за полночь, Заклинатель отправится беседовать с серыми братьями. Расскажет им сказку.

Вот это меня и интересовало больше всего. Заклинатель не был охотником, он договаривался с людьми и волками, первые не тревожили вторых, вторые – первых. Как это у него получалось? Какие волшебные слова таились в его сердце, что он мог убедить диких зверей покинуть места, где обжились люди?

В этом мире лесов было вдоволь, всем хватило бы места. Но всё же уходить куда-то волкам… Разве им это свойственно?

Впрочем, я не знал. Но хотел узнать волчьи сказки.

Конечно, Заклинатель заметил мой интерес к себе. В какой-то момент я поймал взгляд, тревожно-пронзительный, будто пригвоздивший меня к месту. Он видел меня насквозь, и я понимал, что ему ясно, кто я, откуда пришёл и куда направляюсь.

Я не предполагал, что Заклинатель решит заговорить первым, однако он поднялся и подошёл к моему столу.

– Что тебе нужно, странник? – спросил он. – Или тебе тоже мешает стая?

– Нет, всего лишь любопытство, – я пожал плечами. – Сядь со мной, Заклинатель, и если ты можешь, то расскажи, как же тебе удаётся, как ты говоришь с ними?

– С серыми братьями? – он усмехнулся, а где-то вдали раздался чистый волчий вой. И на миг в трактире затихли все разговоры. Казалось, даже в камине перестало весело потрескивать пламя. – Видишь, меня ждёт важное дело. Я не могу рассказывать тебе истории сейчас. Однако, раз уж тебе так интересно, ты можешь пойти со мной. Страшно тебе, странник?

– Увы, но со страхом у меня особые отношения, – и я тоже встал, оставив на столике пару монет. – Пойдём, раз тебя уже позвали на встречу.

– А ты прозорлив, – он поправил плащ, и вместе мы вышли в ночь.

Хоть под крышей трактира и собралось немало людей, которые болтали, не желая спать, но в самом селении всё давно замерло. Не горели окна, никто не бродил по улицам.