Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 59 страниц)

Замерев, я вслушался в ночь. Что заставило меня бежать сюда? Почему город не позвал и не принял?

Что должно произойти?

Мне не видно было тропы, не чувствовалось никакой определённости – туман словно каждое мгновение заново отрисовывал всё, что меня окружало, но хотелось идти вперёд, и я отпустил это желание.

Мои движения сами собой стали более плавными, такими же текучими, как туман. И когда я вышел на берег лесного озера, то сам уже почти стал водой.

Волны едва слышно касались песка, шуршали и плескали. У кромки, на границе между влагой и сушей замер Хозяин холмов и леса. Он повернул ко мне рогатую голову и, наверное, усмехнулся. Глаза его были полны звёзд, как обычно, и в то же время пусты.

Прежде мы говорили музыкой, мы говорили тишиной, но сегодня я произнёс вслух:

– Зачем ты позвал меня?

Он не удивился моему голосу, только протянул ко мне крупные ладони. Из раскрытых пальцев вскинулись, полетели искрами бабочки. И вскоре оказалось, что он протягивает мне клинок.

Поначалу я не осознал, что он мне предлагает. В сущности, это могло быть что угодно, даже лёгкий намёк на необходимость принести себя в жертву. Но потом я ощутил тяжесть своего шаманского ножа в руке. И шагнув ближе, я обменял один клинок на другой.

Этот был больше, тяжелее, в нём чудилась особая сила. Мой же Хозяин холмов и леса спрятал в складках одежд, в накидках из шкур.

Мы посмотрели друг на друга.

Никаких объяснений.

Темнота всё так же кружила между стволов, клубился туман, плескалось о берег лесное озеро.

Скоро я понял, что остался один.

***

О новом клинке я вспомнил не сразу, прошло не меньше недели, прежде чем, сидя перед камином, я не позвал его к себе на колени, чтобы рассмотреть.

Рукоять увенчивалась головой волка, но это не мешало балансу, лезвие льдисто отблёскивало, серебрилась на нём руническая вязь, и эти письмена словно менялись всякий раз, когда поворачиваешь клинок иной стороной к свету.

Я держал его в ладони, привыкая и понимая в тот же миг, что мы с ним – одно. Странный подарок был как будто бы выкован из меня.

Однако я всё же не понимал причины замены. И этот, чистый ещё, не пивший моей крови нож я не знал, как тот, с которым мы вместе творили миры и двери.

Могло ли это подвести меня когда-нибудь?..

***

Хозяин холмов и леса долго не встречался мне ни в одном из миров. Он не пел мне песен, не радовал меня туманами и ветрами. Я бродил тропами и ходил берегами лесных ручьёв, поднимался на вершину холмов и оставался ночевать в травах на опушке… Но его всё не было.

Однажды я оказался на той самой дороге. Небо окрашивал закат, лес ждал меня в отдалении, но я повернул к городу, так же не сознавая, отчего делаю это.

Чем ближе я подходил, тем больше удивлялся. Тогда, в ночи, городские стены манили тайной, они казались прекрасными, почти сказочными, а теперь были грязными и… будто таили в себе зло. Всё удивляясь, я не спешил повернуть назад. Впрочем, почти пожалел об этом, когда перешагнул городскую черту и оказался среди низеньких домишек, прежде скрытых от меня замызганной стеной. В ставшем кровавым свете заката их низкие крыши и тусклые окна казались необжитыми или покинутыми.

Я шёл дальше, удивляясь или даже недоумевая. Но город не становился лучше. И жители, что мне встречались, не вызывали симпатию. Плутая в узловатых, словно больных улочках, я почти случайно вышел на площадь. Увиденное там ударило меня под дых.

Площадь была небольшой, тёмной – дома подступали так близко, точно собрались наклониться и передумали в последний момент. Посреди же высился деревянный помост, куда водрузили грубо сколоченную клетку. Но как бы плоха она ни была, ей оказалось по силам сдерживать Хозяина холмов и леса.

Я приблизился, но он долго не поднимал увенчанной рогами головы. Я почти отчаялся почувствовать взгляд его звёздных глаз. А когда подошёл совсем близко, меня опалило жаром. Клетка словно была раскалена.

Должно быть, такому существу, тому, кто дышал прохладой, кто сам был холодным ветром, сидеть в этакой темнице совсем невмоготу.

Шаманский нож – его дар – сам собой появился в моих руках. Я ещё не знал, что собираюсь делать, а клинок уже плёл колдовство, вёл меня, звал, приказывал. И я подчинился, а потом лишь смотрел на то, как сила клинка владеет моими руками.

Мы шли – нож и я – по кругу, перерубая узлы тёмного колдовства. Клеть стонала, дрожала, точно была живой, но не могла препятствовать. И обойдя её кругом, мы остановились напротив двери. Хозяин холмов и леса уже почувствовал нас, и здесь мы впервые встретились взглядами.

Мне была знакома такая тоска и боль. Со всей силы ударил я по навесному замку, и он сорвался, не устояв перед ледяным лезвием шаманского ножа.

В тот миг и клетка растаяла туманом, и город раздался вширь, дома отступили друг от друга. Кровавые небеса стали золотыми и тут же стремительно померкли, наливаясь синевой, глубокой и тёмной.

Он молчал, встав передо мной во весь рост и оказавшись выше всех зданий. Рога упирались в небо. Из уставших пальцев выпал клинок, но я не стал его подбирать, только смотрел и смотрел, потому что ждал очередной просьбы, приказа, задания.

Но ответом на все ожидания была только тишина.

И, конечно, скоро я остался один. Один с городом.

Теперь уже я бродил по улицам с другим чувством, но всё же мне чудилось – нечто злое не ушло отсюда, а лишь затаилось. Я не сразил его.

Но мне и нечем больше было сражаться. Мой клинок исчез вместе с тем, кого освободил.

Вырвавшись из стен, выбежав за пределы улиц, я едва сумел вспомнить, как дышать полной грудью и почему не мог вдохнуть там. Я оглянулся, но пелена тумана уже окутывала стены, очертания стали зыбкими, растекались, растворялись в ночной темноте.

Я шагнул через порог, мечтая скорее оказаться где-то ещё.

…Дома на каминной полке меня ждал мой шаманский нож. Пусть не такой красивый и без головы волка, пусть не казавшийся выкованным из меня самого, но он был целиком и полностью моим. И был мне верен.

========== 084. Храм для огня ==========

У него в ладони отчаянно бился огонёк. Просачивался язычками между пальцев и трепетал, будто старался выскользнуть, но никак не мог. Маленький, вёрткий, золотисто-оранжевый, он плевался искорками, а порой прятался совсем.

Я сидел на холме, среди высоких трав и вдыхал ароматы лета, а хозяин огонька брёл мимо, ничего не замечая. Пламя в его руке не помогало ему, он словно забыл даже, что именно несёт. Иногда его лицо освещалось ярким бликом – так я понял, что глаза его светлые, а губы плотно сжаты. А ещё – он очень устал.

Наверное, он и вовсе собирался пройти дальше, ничего не замечая, но вдруг ощутил мой взгляд и замер.

– Кто здесь? – голос его оказался хриплым, словно надтреснутым. Ответить я не успел, он и сам всё понял. – Странник.

– Да, – отозвался я на это.

Тогда только он приблизился и опустился на тёплую после жаркого дня землю в шуршащие травы. Огонёк опять показался между пальцев, но он плотнее сжал кулак.

– Нельзя отпускать его, – пояснил он, пусть я и не спрашивал.

– Отчего же?

– Он не знает меры, – и мой случайный собеседник прикрыл глаза. – Некогда он уже сжёг этот мир.

– Такой малыш?

– Да, всё начинается едва ли не с искры. Я всё ещё стараюсь найти, где могу отпустить его на волю, где он не причинит вреда, но нет… никак не могу отыскать подходящего места. Может, и не в этом мире оно.

Голодный огонёк опять выглянул, точно осматривался. Я даже посочувствовал ему, пленнику, но в то же время задумался, где же ему можно дать волю.

– Как же ты поймал его?

Он посмотрел на меня долгим взглядом, прежде чем ответить.

– На пепелище, сжёг ноги, пока гонялся.

Только теперь я заметил, как перемотаны его ступни. Возможно, они были изуродованы пламенем.

Ночь вокруг нас стала гуще, и мы надолго замолчали. Где-то далеко щебетала птица, не зная никаких забот. Огонёк то выглядывал, то прятался между пальцев, казалось, в нём нет никакой опасности.

– А есть ли здесь храм? – спросил я вдруг. – Каменный храм? Не стоит ли он за грядой холмов?

– Храм, говоришь… – он задумался, вытянул руку, словно хотел полюбоваться игрой пламени. – А зачем он нам?

– Там огонь мог бы жить и не причинять боли, – мне было это очевидно, но мой собеседник взглянул на меня, не понимая.

– Возможно, в этом есть смысл, – вера была ему чужда, так я понял. – Я знаю, где спрятался старый храм, пойдём, научишь меня создавать безопасное пламя.

В этом почти не звучала издёвка. Я поднялся и подождал, пока он встанет и выпрямится во весь рост. Он повёл меня почти незаметной тропой, мы спустились с холма и поднялись на другой, пошли по гряде, а ночь клубилась вокруг, дышала в лицо ветром, пела птицей.

Храм нашёлся не сразу. Он скрылся в чаще молодого леска, и старые каменные стены заросли плющом и бородами мха. У самого крыльца, едва ли не сквозь ступени, пробивалось деревце. Мы вошли, отодвигая его ветви.

Внутри, конечно, царил мрак, но огонёк в кулаке моего нечаянного спутника развеял тьму. Мы увидели колонны, удерживающие купол, росписи на стенах, алтарный камень, холодно блеснувший полированной поверхностью.

На стенах сохранились полукруглые каменные чаши. Он висели на цепях, и я сразу представил, как там может танцевать пламя.

– Что нужно твоему огоньку?

– Ничего, – удивился он и впервые раскрыл ладонь. Танцующее пламя осветило весь храм, заблестела почти скрытая пылью мозаика, засиял алтарь, отражая каждый блик.

– Посади его в чаши, – кивнул я. – И ты оживишь храм. Здесь огонь не сбежит.

Откуда у меня была такая уверенность, я не знал, но в то же время ничто не убеждало в обратном.

Он послушался.

Подходя к чашам поочерёдно, он отпускал по языку танцевать там. Скоро засиял весь храм, раскрываясь для нас. Сколько тут было красоты, как удивительны оказались и витражи, и росписи, и мозаика!.. А на последней чаше огонёк в ладони иссяк.

Вздохнув свободнее, он повернулся ко мне.

– Благодарю тебя, странник, так мне будет легче беречь его и этот мир.

– Теперь ты жрец, – усмехнулся я. – Тебе принимать страждущих.

Он кивнул, задумчиво оглядев сияющий храм.

– Здесь много работы. Приходи посмотреть позже.

Тут у алтаря раскрылась дверь. Я не стал спорить, прошёл через неё, лишь махнув рукой на прощание.

***

Когда я попал в этот мир снова, стоял октябрь. Холмы встретили меня нерадостно, шёл дождь, но влажность и ароматы осени мне нравились, и я двинулся знакомой тропой.

Свинцовое небо ещё не скоро обещало потемнеть, травы шуршали и мокли, а я, набросив капюшон, то поднимался на холм, то петлял между разросшихся кустов, пока не увидел знакомый лесок, среди ветвей которого маячила остроконечная крыша храма.

Сквозь узкие арки окон падал оранжевый свет. В каплях дождя он искрился и бликовал. У крыльца всё было расчищено, неподалёку появился новый колодец.

Я не сразу тронул тяжёлую дубовую дверь, но когда вошёл, ощутил невиданное тепло. В каменных чашах танцевало жаркое пламя, которое дохнуло мне в лицо.

Здесь теперь всюду были скамьи и столы, а мой давешний знакомец в длинной мантии стоял у алтаря, на котором лежали колосья и стояли бокалы с водой.

– Обжился? – спросил я, и он обернулся, улыбаясь.

Его было почти не узнать – длинные волосы сияли, глаза лучились счастьем, он казался моложе, и сильнее, и выше.

– Да, твой совет был прекрасным.

– И огонь не желает сбежать?

– Все благодарят его за тепло и уют, ему не от чего бежать и нечего просить. Он больше не жаждет уничтожить весь мир.

Я улыбнулся и подошёл к нему.

– Значит, твой мир в безопасности.

Мы пожали руки друг другу, а пламя всё плясало, искрило, шуршало в чашах, как за стенами шуршал октябрьский дождь.

Долго в тот вечер я просидел в этом храме. Мы говорили о том, что влечёт сюда странников, о мирах, которые они проходят ради кусочка тепла, об огне, что нашёл себе мирную цель.

Незаметно я так расслабился, что начал задрёмывать, и тогда мой знакомый – теперь он был Жрец – провёл меня в комнатушку за алтарём, предложив устроиться на мягких шкурах, что и ему служили постелью. У него были ещё дела, оставив меня, он вышел, гремел чем-то, подметал пол, пока я метался среди снов, что были одни другого прекраснее.

Утром же выглянуло солнце. Проснувшись, я вышел в общий зал и…

И тогда увидел, что крыша храма легко пропускала солнечный свет. Я стоял и не мог налюбоваться этим чудом, этим сиянием, я переполнился восхищением.

– Да, это тоже было чудом, – появился Жрец рядом. – Но твоя дверь зовёт…

– Я приду ещё.

И снова наши пальцы сплелись. Мы взглянули друг другу в глаза, запоминая и давая обещания разом.

Покидая храм, я уже знал, что буду здесь в следующем мае…

Обязательно буду.

========== 085. Привратница ==========

Останавливаться в этом городке мне было не нужно, однако захотелось поиграть в обычного странника, не в путешественника, шастающего по мирам. Я вошёл в город незадолго до заката, когда свет стал словно теплее, подкрасился оранжевым тоном. Здания здесь были сплошь высотные вычурные, будто много-много замков собрались как-то вместе и решили зажить единым сообществом. Их сплетали между собой ажурные мостики или целые сети водосточных труб. Между тем улицы были настолько широки, чтобы не теряться в тенях от домов.

Я шёл, удивляясь подобной архитектуре, но больше заботился о том, чтобы отыскать какую-нибудь кофейню. В этом мире я бродил уже вторые сутки, мне пришлось спать в чаще леса, и теперь хотелось горячего питья и обед.

Можно было легко обнаружить дверь – едва ли не в каждом переулке затаилась хотя бы одна, которую не видели другие люди, коренные обитатели этого мира. Но я не хотел торопиться.

На самом деле это ощущение присуще каждому страннику: оно намекает, что где-то здесь, совсем рядом бродит чудо, которое нужно изловить, узнать, запечатлеть в памяти. И уходить из реальности, где что-то такое ждёт на самом деле почти что глупо.

Так что, пропуская всё новые и новые двери, я шёл квартал за кварталом, иногда поворачивая, иногда выходя на площади, а порой сворачивая в переулочки. Город дышал разными ароматами, но я никак не мог отыскать кофейного, а чая мне совсем не хотелось.

Наконец среди множества чайных я учуял другой аромат. Усталость будто вмиг покинула, и я расправил плечи, удивляясь тому, что, оказывается, сам не заметил, когда наступили сумерки.

Витрина кофейни мягко сияла в подступающей тьме. Заведеньице занимало часть первого этажа большущего здания, настолько высокого, что когда я задрал голову, так и не смог понять, где оно сливается с потемневшим небом. Отбросив мысли об этом, я вошёл в приветливо распахнутые двери и отыскал для себя столик в углу у окна. Позади меня была стена, и потому это местечко казалось особенно уютным.

Почти сразу ко мне подскочил бойкий мальчишка:

– Кофе? – угадал он и улыбнулся, когда я кивнул. – Что-нибудь ещё?

Глянув на краткое меню, я пожал плечами. Здесь не подавали обедов, только десерты.

– Какую-нибудь сдобу.

– Минуту! – и мальчишка унёсся. Я прикрыл глаза, чтобы лучше напитаться смесью тёплых вкусных ароматов, чтобы вслушаться в звон вечера.

Среди негромких голосов, приглушённого смеха, позвякивания ложечек, я снова уловил присутствие чего-то донельзя странного, какого-то почти свершившегося чуда. Однако когда оглядел помещение, ничего ровным счётом не обнаружил.

Народа здесь было немного, кое-кто сидел на диванчиках в дальнем конце, кто-то уселся прямо к стойке, мальчишка-официант шастал между столиками, из кухни доносились едва слышные звуки, навевающие приятные размышления о поднимающемся тесте, турках с кофе и прочих кулинарных хитростях.

Я едва удержался, чтобы не пожать плечами. Что же такое мне мерещилось? Что нашёптывал этот город, этот вечер?.. Задумавшись, я даже не обратил внимания, в какой момент передо мной возникла чашка кофе и тёплая булка, загнутая как рогалик.

За окном плыли сумерки, они были зеленоватыми, точно сквозь бутылочное стекло, и почти казалось, что скоро в этой бутылочной темноте зажгутся золотом медузы, заснуют почему-то именно ярко-красные рыбки, быть может, даже мелькнёт огромное тело кита.

И снова, снова мне почудилось легчайшее дуновение, прикосновение чуда. Словно бы это оно и проплыло мимо, прячась за мыслями о морских обитателях.

Только когда чашка кофе подошла к концу, а от булки не осталось ни крошки, я, зарывшись в карманы в поисках монет, заметил, как волной накатывает то же самое ощущение. Но на этот раз я будто бы понял, откуда – хотя бы приблизительно – оно исходило.

Сначала я глянул туда искоса, опасаясь спугнуть, но потом уже развернулся открыто: в углу сидела кошка. Разноцветные глаза её мягко светились, едва заметно, отчего казались драгоценными камнями. В меру пушистая и рыжая, кошка таращилась на меня, обернув хвостом лапы, и иногда поводя ушами.

Оставив на столике пару монет, я поднялся и подошёл к ней. Кошка не сдвинулась, только посмотрела на меня со спокойным удивлением.

– Кто ты? – спросил я, опускаясь перед ней на корточки и протягивая ладонь – не погладить, а только показать, что не желаю ей зла.

– Кто – ты? – отозвалась она отнюдь не мурлыканьем. – Не местный. Из-за тебя двери сошли с ума?

– Двери?

– Да, двери-двери, – она чуть дёрнула кончиком хвоста. – Я слежу за всеми дверями этого города, и сегодня те, что ведут прочь, сошли с ума. Что тебе нужно здесь?

– Я странник.

– Ах, так вот оно что. Им хочется тебе понравиться, – кошка направилась к выходу. – Иди за мной, не так-то это просто. Нельзя открыть какую угодно дверь, – она выделила голосом «какую угодно».

Украдкой я оглянулся, но никому и дела не было, что пытаюсь беседовать с кошкой. Вероятно, они даже и не видели нас.

Кошка повела меня по улицам, уверенно поворачивая на самые узкие, лавируя между зданий. В какой-то миг мы оказались в таком странном переулке, где водосточные трубы сплетались, будто плющ. На одну из них и запрыгнула кошка. В темноте она стала рыже-сизой.

В этот городской уголок не долетал свет фонаря, и теперь создавалось ощущение, что кошачьи глаза разгорелись и даже освещают всё вокруг, пусть и очень неярко.

– Так вот, – она строго фыркнула. – Не любую дверь здесь можно открывать, когда захочется. Не знаю, как там в других мирах, но у нас строгая очерёдность. Ты и так уже разрушил их спокойствие!

– Какую же тогда следует открыть? – улыбку я спрятал, очень уж умильный это был страж.

– Я покажу, – и она пошла по водосточной трубе. – Не теряй меня из виду.

Нам пришлось ещё долго блуждать по подворотням, иногда я почти терял мою провожатую в темноте, но всё же мы вышли к двери.

– Вот эта! – и снова кошка уселась, обернув лапы хвостом.

– Что ж, я всё равно уже поймал то, за чем приходил, – но я всё же не спешил открыть дверь.

– Это за чем же? – она сощурилась, глаза сверкнули ярко и почти зловеще.

– Познакомиться с тобой, чудесный привратник.

– Ладно уж, погладь за ушком, – и она подставила голову под ладонь.

Шёрстка её была очень мягкой и нежной, а вырвавшееся мурлыканье звучным и громким. Но всё же я отступил и отворил дверь.

Кошка проводила меня до порога.

Уже у себя дома я снова вспомнил её. Что-то я всё же не поймал до конца, а потому сразу задумал вернуться. Отчего там так сложно с дверями? Что это за город такой? И почему его хранит кошка?..

Вопросы только сейчас будто выпрыгнули на меня и не собирались больше покидать. До самой глубокой ночи я просидел за рабочим столом, вырисовывая снова и снова наброски улиц и переулков, плетения водосточных труб… Будто бы такие рисунки позволили бы мне заглянуть под полог тайны.

Кошка, наверное, посмеялась бы надо мной. Впрочем, я собирался и это узнать, отыскав её в следующий раз.

========== 086. Полынное зелье ==========

Горький полынный вкус – это всё, что я запомнил. Очнулся под белёсым, словно выгоревшим небом июля в мире, где было слишком много пыли и мало дорог. Первое время память не возвращалась. Я сидел у костра и рассматривал пламя, будто и его тоже требовалось узнать заново.

Я слушал голоса ветров за спиной.

Наступил момент, когда я ощутил жажду, и пришлось подниматься, осматриваться. Хорошо, что колодец оказался неподалёку. Впрочем, быть может, и не так уж хорошо. Я напился чуть солоноватой воды и долго сидел на камнях, всматриваясь в горизонт. Где-то там далеко пустошь обращалась холмами.

День клонился к исходу, подступала ночь, сумерки здесь наверняка намечались короткие – и откуда у меня возникло такое убеждение, я не сумел отследить. Да и не хотел, наверное, мысли текли свободно, не задерживаясь, они не бежали по кругу. Проносились, словно поток, в котором не было никаких догадок, никаких идей, только спокойное недоумение.

Пустошь, пыль, редкие кустики травы, догорающий костёр, ветер, вечер…

Точно я вспоминал названия, искал внутри себя понимание каждого, но всё-таки что-то ускользало. Именно из-за этого глубоко во мне растекалась, угрожая затопить целиком, тишина и немота.

Небо чуть порозовело, солнце упало за холмы, и сумеречный час вытянул тени, загустел в воздухе. Костёр прогорел, и мне будто бы больше незачем было здесь оставаться. Не выбирая направления, ни о чём не заботясь, я побрёл наугад сквозь пыль и пустоту.

Ночь обступила меня очень быстро, почти внезапно. Застиранная ткань небес налилась цветом, её истыкали иголки звёзд, замолк даже ветер. Двигаясь в монотонном, почти механическом ритме, я шёл к холмам, но они не желали приближаться. Угли костра подёрнулись пеплом и скрылись за спиной уже очень давно.

Растянувшееся, бесконечное время едва не заставило меня забыть и о том, что я ещё застал день. Казалось, ночь пришла и пребудет тут всегда, целую вечность.

Горький полынный вкус.

Следуя сквозь ночь, я вновь ощутил его на губах, словно бы некто поцеловал меня и исчез прежде, чем я сумел осознать, что случилось. Остановившись, я вглядывался в темноту, я рассматривал звёзды, искал хоть какой-то намёк, но тщетно.

Да и… мне не казалось это необходимым. Здесь и сейчас, лишённый памяти, лишённый звучащего и зовущего сердца, я был спокоен. Возможно, даже чересчур.

Я снова двинулся вперёд, хоть и не видел в том необходимости. Ничто не требовало этого, я мог остаться среди ночи здесь или идти в некое туда, ни на то, ни на другое у меня не было никаких причин. Этот выбор не основывался бы ни на чём.

И только вычленив эту мысль из потока других, я с некоторым беспокойством подумал, что память каким-то образом давала мне цель. Теперь же таковой не оказалось. Разве в том должен был состоять покой?

Но, конечно, и на таких размышлениях я не сосредоточился надолго. Отпустив их вместе с остальными, я шёл и шёл, даже наслаждаясь каждым шагом, находя в бесцельности своеобразную привлекательность.

Или не зная ничего иного.

Только полынь стала мерещиться мне всё ярче, всё более явно.

…Я прошёл ночь насквозь и утро встречал на холме, почти на вершине, укрывшись от проснувшегося ветра в пологой ложбинке, где разросся шиповник. На старом кусте трепетал лепестками единственный розовато-белый цветок. И он отчаянно пах полынью, почти до рези в глазах.

Странно, что самой полыни я не встретил ни кустика.

Отдыхая, я смотрел, как медленно светлеет небо. До вершины было недалеко, но подниматься пришлось бы почти по отвесному склону, и мне хотелось набраться сил. Само ощущение небольшой цели, заключённой в необходимости подождать, радовало.

Но вот встало солнце. Оно смотрело на меня, а я всматривался в него, и вместе с живительным светом в меня втекали воспоминания. Я бы прикрыл глаза, но не мог, околдованный моментом.

***

– Если выпить этот напиток, то почти потеряешь себя, – его голос звучал тихо и вкрадчиво. – Этого ли ты хочешь?

– Я любопытен, точно кот, и ты об этом знаешь, – я вытянул ноги к огню и лениво подсматривал за тем, как он склонился над тиглем, установленным над обычной чайной свечкой. Внутри прозрачной посудины что-то бурлило.

Пахло полынью.

– Ты ведь можешь не вернуться, – напомнил он.

– Каждый день я могу не вернуться, – усмешка скользнула по губам. – Каждый день и из каждого мира. Любой странник однажды может забыть, как открывать двери.

– И ты решил поторопить этот момент?

– И я решил узнать, каким станет для меня такой момент, – взмахнув рукой, я помолчал. – Мне нужно почувствовать.

– Как будто ты ищешь гарантию, что именно с тобой на самом деле ничего подобного не случится. Представь свой страх, а?

– Я не боюсь.

– А что делаешь?

– Хочу подготовиться, в этом ты прав.

Он отодвинулся от стола и откинулся на спинку кресла, рассматривая меня так, будто видел впервые.

– Я Алхимик, но не отравитель.

– Это меня не убьёт.

– Это почти убьёт тебя.

Мы смотрели друг на друга. В его взгляде читались и вопрос, и насмешка. Что он видел по моему лицу, я знать не мог. Наконец мне пришло в голову отметить:

– Я не ищу смерти. И Смерть не ищет меня.

– О, вот этого я бы не утверждал так смело, – Алхимик поднялся и потушил свечу, жидкость, распространявшая полынный аромат, зелье, лишающее памяти, остывала. – В твоём случае нельзя утверждать ни первое, ни второе.

– Поддел, – невольно я любовался им – высоким, статным, таинственным… удерживающим внутри себя знания, которые мало кому поддаются.

– Не могу…

– Перестань, – теперь и я встал, обнял его за плечи. – Это мой выбор.

Горький полынный вкус.

Тишина. Пустота.

***

Странно, но я не ощутил облегчения, когда вспомнил. Хотя, быть может, и не должен был его почувствовать. Навалившиеся на меня воспоминания довольно быстро разложились по полкам, и я отвернулся от ставшего чересчур ярким солнца. Позади меня вырисовывался прямоугольник двери. Она ещё только угадывалась, только готовилась прорасти в этот мир, но в сердце уже отозвался тягучий зов.

У меня снова была цель, передо мной опять легла дорога, определённая неопределённость, миры, путешествия, пересечения путей.

Но стало тяжелее.

Наверное, в пустоте беспамятства я отдыхал от чего-то, что и сам не мог уловить в повседневной жизни.

…Когда я перешагнул порог, Алхимик обнял меня, вглядываясь в глаза.

– Ты, это действительно ты.

– Сомневался? – голос мой прозвучал слишком тихо.

– Никогда нельзя знать заранее, что точно заберёт это зелье, а что подарит. Вот какой смысл был в том, что ты так рисковал?

– Пока что мне нужно об этом поразмыслить, – отстранившись, я усмехнулся. – Ну же, не тревожься. Наверняка тебе поможет чай.

Полынью больше не пахло, и мы провели весь вечер, беседуя и подшучивая друг над другом. Но всё же внутри меня теперь звенел тревожный колокольчик. Точно ли я вернулся весь? Точно ли мне следовало вернуться? Правда ли нужно было уйти?..

Оставшись в одиночестве, я долго смотрел на огонь, словно пытаясь его вспомнить. Вплестись с ним в одну реальность. Кажется, мне это почти удалось.

========== 087. О музыканте и девушке ==========

В тишине небес звёзды этого мира рассказывают друг другу сказки. В вечности и высоте им так одиноко сиять, так медленно течёт их жизнь, что истории – это единственное, чем они могут развлечь друг друга в ночной тьме. Они говорят по очереди мягко звучащими голосами, и порой, если хорошенько прислушаться, когда город уснёт, можно услышать, о чём болтают звёзды в самом сердце ночи.

Особенно они любят услышанные у людей сказки про ангелов, возможно, потому что думают, будто похожи на них. Ещё их чаруют подсмотренные истории о неразделённой любви, ведь звёзды бесконечно одиноки в этой реальности, а потому не понимают, как может появиться взаимность. Ценят они рассказы о Вечности и о ветре, потому что Вечность – их родитель, а ветер целует их, на краткий миг даря ощущение соприкосновения с чужой жизнью.

На южном краю неба неярко горит совсем крохотная Звёздочка, зачастую она прячется в облака, молча вслушиваясь в рассказы остальных и не выдавая ни своего интереса, ни своего присутствия. Долго готовясь к ночи, когда и ей придётся заговорить, Звёздочка нередко перебирала в памяти всё, что когда-либо видела: звёзды не умеют сочинять, они открывают друг другу лишь то, что подсмотрели с небес. Однако много ли рассмотришь, когда вокруг облачная пелена? И потому Звёздочка пряталась всё чаще, стыдясь, что не привлечёт ничьего интереса.

Но как раз накануне Звёздочке несказанно повезло. В тот час, когда другие звёзды спали, а заря уже потихоньку перекрашивала небосвод, Звёздочка единственная стала свидетелем чудной и печальной истории…

***

На окраине городка, над которым как раз и сияла крохотная Звёздочка, высилась старая башня, окружённая тенистым, давно заброшенным и потому сильно разросшимся садом. В сумрачный предутренний час вошла в сад девушка необыкновенной красоты. И так же невероятно глубока, как красота, была её печаль. Пронзительно одинокая, девушка напоминала одну из холодных и далёких звёзд, обречённых на вечность в пустоте.

На щеках девушки вспыхивали алмазным блеском слёзы, и она шла по саду, то скрываясь в тени деревьев, то вновь появляясь. Наконец она пришла к старому пруду, села на берегу, не боясь сырости. Её пальцы тронули поверхность тёмной воды.

Звёздочка не могла насмотреться – никогда прежде она не становилась свидетельницей столь прекрасного в своей печали зрелища. Длинноволосая девушка смотрелась в озёрную воду, роняя хрустальные капли слёз и забывая убрать их со щёк.

Сколько это продолжалось, что за тоска съедала красавицу? Звёздочка не знала ответов и не умела прочесть их в человеческих душах. Но вот девушка поднялась и прямо в платье вступила в воду. Белая ткань взметнулась куполом вокруг её ног, а она продолжала заходить всё глубже.

Пожалуй, единственное, что каждая звезда в небе видела с избытком – человеческие смерти. Какими они только ни были! Но Звёздочка, смотревшая с небес на то, как медленно уходит в темноту омута красивая девушка, опечалилась. Ей не хотелось, чтобы столь удивительное создание увяло так быстро, не хотелось, чтобы ничего не осталось, кроме памяти. Вот только со своего места на небосклоне Звёздочка ровным счётом ничего не могла сделать.

Не заметила она и того, когда в саду появился юноша. Лишь в тот миг, когда он прыгнул в воду, чтобы спасти красавицу, Звёздочка и увидела его впервые.

Юноша вынес нахлебавшуюся воды девушку на берег. Та прижалась к нему, позволяя гладить по волосам и плечам. Они заговорили не сразу, но всё же Звёздочке удалось узнать, что девушка действительно умирает от любви. Та пронзила её сердце ядовитыми когтями и не давала вздохнуть.

Музыкант, чей облик свёл её с ума, не отвечал взаимностью.

Сколько ни умолял спасший одуматься, девушка только плакала, отводила взгляд, не соглашалась жить ни днём больше.

Такие истории в этом мире бывали слишком часто. Любовь даже звёздам казалась лишь жестокой насмешкой. Как часто она приносила лишь разочарование людям!