Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 59 страниц)

Я шёл по просторным проспектам и сворачивал в узенькие проулки, я замирал на перекрёстках и открывал калитки в сады у домов. Недолго я простоял на площади, бегом домчался до парка, а там прислонился щекой к коре одного из деревьев, распустивших каскады цветов до самой земли.

Может, я в чём-то и сотворил этот мир, а возможно, не прикасался к нему вовсе, но он принимал меня и радовался мне.

Только больше я никого не встречал, совершенно нигде. Всё так же лился утренний свет да очень редко проносился порыв ветра, тревожа ароматы.

– Нет-нет, ты здесь не одинок, – напомнила о себе Королева мечей. – Здесь каждому страннику выпадает возможность посмотреть на город вот так.

– И где тогда жители? – поинтересовался я мысленно, зная, что меня непременно услышат.

– Они в своих отражениях этого городка, – Королева усмехнулась.

– Потому не каждому досталась прелесть весны? – я постарался тут же представить, каким ещё бывает этот город, но не сумел.

– Так и есть, так и есть, – она была довольна.

– Отчего же тогда у меня здесь совсем не осень?

– Ты слишком привык считать себя осенним, да и август в твоём мире чересчур близко. Ещё набродишься по золотым аллеям, – она чуть заметно укоряла меня, и я согласился, пусть не сказал об этом.

Осень внутри меня иногда должна была отступать, хоть немного, хоть капельку.

***

Я бродил так долго, что лиловый, лавандовый, фиолетовый влились в меня и потекли внутри спокойствием. Закрывая глаза, я видел каскады цветов, я растворялся в них и почти летел, чтобы, подняв веки, обнаружить себя в самом центре парка.

Меня больше не тревожила Королева мечей, я словно пытался вместить в себя весну.

***

Прогулка по любой реальности должна приходить к концу, но этот мир, лишённый временных рамок, застывший в солнечном свете раннего весеннего утра, не желал отпускать, хоть и не держал. Я кружил по нему, и кружил, и кружил, сознавая, что так всё равно не отыщу дверь.

Однако в какой-то миг сердце сбилось с такта, и благодаря этому я выбрал дорогу. Улица шла под уклон, а вскоре стала уже, ещё уже, пока не превратилась в тропу. По обеим сторонам от дороги лавандовым покрывалом колыхались ветви, на которых было так много цветов, что если бы все они одновременно опали, я стоял бы по пояс в цветочном сугробе.

Не было ветра, лепестки оставались на месте, не боясь облететь, а я шёл, всё ускоряя шаг. Улочка чуть петляла, так что всякий раз не получалось посмотреть, что же там у неё в конце, а я чуял, что тот близко.

Последний поворот оказался даже очень крутым. Улица обратилась тупиком, её перегородила белая стена, в центре которой стояла крашеная в фиолетовый дверь.

***

Вот и выход.

Рванув дверь на себя, что было сил, я увидел в проёме знакомую тьму путей между мирами, но всё же оглянулся – запомнить получше удивительный весенний мир, полный тишины, покоя, цветов.

И перешёл порог, закрыв глаза.

***

Королева мечей ждала меня в гостиной, играя в карты с Королём пентаклей. Они подняли на меня такие разные взгляды, улыбнулись очень непохожими улыбками.

– Твоя весна, – Королева мечей бросила на стол даму крест.

– Хочешь, она всегда будет где-то рядом? – уточнил Король пентаклей и добавил: – Бита! – укладывая поверх туза.

У них в руках осталось по две карты, а в колоде ни одной.

– Весна и так всегда близко, – я опустился на стоявший поодаль диванчик, а сфера, полная весеннего аромата, зависла над плечом.

– Разве она бывает лишней? – Королева мечей отбила обе карты – двух валетов.

– Ничья, – отвернулся Король пентаклей.

Я же оглянулся на сферу. Бывает ли весна лишней? Наверняка нет.

***

С той поры мир с весной внутри остался жить у меня. Иногда он парил в гостиной, иногда замирал над изголовьем моей кровати, а порой летал по саду. Моя личная, совсем крохотная весна, в которой было столько сиреневых и лиловатых оттенков, столько лавандовых и пурпурных, что иногда я засматривался именно на них, забывая обо всём.

Дремлющий на ладонях утра городок ждал меня терпеливо и с затаённой нежностью каждый день. Пока однажды я не понял самого главного. Похоже, Королева мечей об этом и собиралась мне сказать, но ей-то гораздо приятнее играть в загадки.

Весна не нуждалась в том, чтобы жить в кажущейся хрустальной сфере, чтобы ловить блики, привлекая внимание. Она должна была остаться внутри меня, как некогда я побывал внутри неё. В тот миг, когда я осознал эту простую вещь, сфера лопнула, обдав меня брызгами и сразу уходя глубоко-глубоко.

***

Я открыл глаза.

Я лежал на полу в гостиной.

В сердце моём жила весна.

========== 190. Что внутри ==========

Я не пытался сосчитать миров, в которых успел побывать, их уже стало слишком много, и мне отчаянно не хотелось, чтобы «слишком» превратилось в «чересчур». Тончайшая грань между этими двумя понятиями для странников имела особенный смысл.

Однако дорога не уставала меня удивлять.

***

Этим утром я проснулся не от света, как то бывало, а от… темноты. Шторы оказались задёрнуты так плотно, прилегали друг к другу так сильно, что даже малейший лучик солнечного света не имел никаких шансов пробиться сюда. Пришлось подняться с постели и подойти к окну, чтобы развести в разные стороны полотнища ткани.

В комнате со вчерашнего вечера ничего не изменилось, кроме этих самых штор. Ещё день назад они были полупрозрачными – лишь наброшенная органза, искрящаяся, едва поймает самый скромный лучик света, теперь же я даже не сумел узнать, что именно за ткань лилась с карниза.

Нахмурившись, я раздвинул гардины, ожидая обнаружить за стеклом привычный городской вид, быть может, хмурое небо, но вместо того моему взгляду открылся горный ландшафт, чуть окутанный туманной дымкой.

Небо было высоким и белым, плотно застланное облаками, сквозь него более светлым пятном прорисовывалось солнце. Горы поросли хвойным лесом, но точно их очертаний отсюда оказалось не разобрать.

Мне раньше не случалось путешествовать вместе с домом, потому-то я огляделся ещё раз, много пристальнее, однако дом был совершенно точно мой, только шторы изменились. Впрочем, этакие штуки он мог проворачивать и раньше.

Я спустился на кухню и поставил чайник. Тут окно оставалось открытым, и холодный горный воздух, настолько влажный и ощутимый, точно им запросто можно напиться, обнял меня и закружил голову. Заварив прямо в чашке, я уселся на подоконнике и глянул вниз. Дом замер на краешке скалы, под ним падали вниз отвесные стены ущелья.

Если б только у меня были крылья, я бы прыгнул прямо отсюда, чтобы поймать поток ветра и взмыть к белёсому своду небес…

***

Постепенно облака разошлись, открывая синь, спрятался в чащу леса туман, и удивительная чёткость воздуха позволила рассмотреть, как далеко расстилаются горы, как по их склонам пробираются узкие горные речки, как скалы уступают тёмной зелени лесов, а чуть выше покрываются искрящимся снегом.

Мир этот нравился мне всё больше.

Оставив недопитый чай, я вышел на крыльцо и увидел, что прямо от него бежит едва заметная тропка. Точно приглашение. Двигаться по ней оказалось так хорошо и удобно, точно я ходил здесь уже не раз и не два.

И только это меня и насторожило. Я успел порядочно отойти, когда замер и вгляделся в окружающую реальность.

Уже было не рассмотреть дома, но я вдруг задумался, а был ли в моей спальне балкон? Тот балкон, что однажды весной вырос, заставив и весь дом измениться изнутри и снаружи? Мой ли на самом деле это был дом, или только очень похожее место?

Однако странники не поворачивают назад, когда дорога зовёт двигаться вперёд. И я не стал. Даже не оглянулся, а только ускорил шаг. Иногда приходилось карабкаться или прыгать с обломка скалы на другой, но вообще тропа оказалась крепкой и ничуть не норовила обмануть.

***

Стоило завернуть за выступающий каменный клык, как я оказался среди низеньких сосен, цепляющихся за камни узловатыми корнями. Среди них я заметил мужчину. Тяжёлый плащ у него был оторочен мехом.

– А вот и ты, – заметил он меня.

И в тот самый миг я узнал в нём себя, разве что немногим старше или… Это неуловимая разница в нас не поддавалась описанию. Наши волосы были сходной длины и отливали алым в солнечных лучах, мы смотрели одинаковыми глазами и не уступали друг другу шириной плеч.

Но он – не был мной.

Я – не являлся им.

Он всматривался в меня спокойно, и я тоже чуть расслабился. Теперь стало ясно, и что такое случилось с домом.

– Я мечтал встретить тебя, Шаман, – подошёл он ближе.

– Так ты Охотник, – наконец я сумел улыбнуться. – А кто есть ещё?

– Не Шаману ли положено знать об этом? – удивился он.

Но я задавал вопрос самому себе, а не ему, потому только молча повернулся на север, чтобы увидеть, как среди сосен появляется Воин. Охотник перевёл взгляд в том же направлении и кивнул, осознав, зачем я спросил.

Не прошло и минуты, как рядом с нами встали такие схожие и такие отличные от нас – Воин, Маг, Пират и другие… Их оказалось так много.

– Зачем ты собрал нас? – поинтересовался Певец. Он единственный стоял на пронизывающем ветру в столь лёгких одеждах, будто его призвали из краёв, где не кончается лето.

– Хотел посмотреть, верно ли выбрал путь, – Охотник вздохнул. – И всё же не понимаю. – Первым пришёл Странник, но он – Шаман…

– Шаман – это все мы, – пояснил Воин. – Странно, что ты не знал этого.

– Шаману я даю всего себя, – добавил Маг. – А он всё равно остаётся неизмеримо больше.

– Что на самом деле тревожит тебя? – повернулся к Охотнику. – Эти горы говорят о тебе больше, чем ты можешь представить. Они приняли тебя безгранично, а значит, ты – Охотник. Это твой ключ.

– Меня манят дороги… – ответил он, чуть погодя.

Я взглянул на ладони, где сейчас почти не было шрамов. Нахмурился, проследив мой взгляд, Маг.

– Моя вина, – тихо выдохнул я.

Теперь все они смотрели на меня пристально и оценивающе.

– Не вина, – возразил Воин. В нём жила иная мудрость, та, что скрывается в стали и привкусе крови. – Нет, ты лишь перестал думать о себе. Щедро поил миры кровью.

– Так и есть.

– Что-то внутри тебя, – он поставил ладонь напротив сердца. – Горечь и боль, которую ты отверг, но пригрел.

Мы смотрели друг другу в глаза. Я смотрел в себя через него. Там, внутри пряталась дверь.

Кто-то обнял меня за плечи, кто-то подошёл ближе. Мы стояли минуту вместе, а после я остался один. Ни Воином, ни Охотником, ни Магом… Странником с ножом Шамана в руке.

***

Мой дом ждал меня. Город обступил его и обнимал бережно, сжимая жемчужину моего сада, как раковина удерживает драгоценный перламутр. Я ступил на крыльцо, тронул дверь, но не вошёл, испытав вдруг странное, почти не поддающееся объяснению чувство.

Кто-то стоял позади.

Охотник!

– Зачем ты пришёл за мной? – спросил я, обернувшись.

– Дорога пустила меня.

– Значит, в тебе всё же растёт зерно странника, – я коснулся его плеча. – Может, мы не так уж похожи?

– Мы одно и нет, – он усмехнулся. – И это непонятно. Но я разберусь.

– Сейчас откроется дверь, иди, – пропустил я его вперёд.

***

Он канул в сумрак нового мира и двинулся путём, что позвал его. Я же вернулся в дом и сел у камина, задумавшись.

Мои ладони саднило. Наверное, все они, все они когда-нибудь станут Странниками, больше не будут мной. И это… Разве плохо?

Прислушавшись, я различил голос мага:

– Не забудь о том, что там. Внутри.

Я помнил.

Такое нельзя забыть.

========== 191-192. Патрик ==========

Городской театр отметил век рядом значительных премьер и… потерей одного из лучших сотрудников, чья работа, быть может, не была особенно понятна и заметна зрителю. Однако спектакли неминуемо потеряли бы яркость и красоту, если бы никого не нашлось на замену.

Ушёл костюмер.

Сезон выдался бурным, но уговорить старика Дика остаться до конца не вышло и никто другой не рвался занять его должность. Странно ли это? Да, только театр ведь и сам по себе – место, переполненное мистикой, а уж когда у него за плечами сотня лет…

Труппа и все работники буквально с ног сбились, разыскивая хоть кого-нибудь на вакантную должность. Так прошла целая неделя: в отчаянных поисках и переговорах, которые не обошлись без флирта и даже лёгкого шантажа. А ведь спектакли продолжались, и ежедневно происходило волшебное действо! Костюмы же некому было привести в порядок, что приводило в ужас и владельца театра, и всех, кто был вхож в этот дивный мир…

***

Зимний день едва начался, солнце пряталось в тучи, никто не спешил гасить городские фонари, хоть и близилось десять утра. Здание театра, укутанное ночной метелью в белый плед, додрёмывало, впустив только владельца и уборщиков. На крыльце стоял дворник, опираясь на лопату для уборки снега и меланхолично рассматривая занесённую площадь.

Он первый и увидел высокого и стройного юношу, одетого будто не по сезону в тёмное пальто, сидящее плотно по фигуре. Юный франт не испугался сугробов и прошёл прямиком к дверям, не удостоив дворника взглядом. Впрочем, тот был такому раскладу рад – в юноше чудилось ему что-то недоброе.

Не прошло и десяти минут, как этот же юноша постучал к владельцу. При себе у него было несколько рекомендательных писем, но владелец почти не вчитывался в них. Хватало и того, что юноша сам вызвался стать костюмером. Чёрт с ним, откуда бы он ни был! Пусть он оказался рыж и зеленоглаз и носил высокий цилиндр! Главное, что он приступал к обязанностям в тот же день, что пришёл.

Нельзя было не отдать ему должное, в своей работе он не знал равных. И никто не задумался, как только у него всё это получается. Приятен в общении и хорош собой, Патрик – а так его и звали – не чурался задержаться допоздна, чтобы поправить ленты на платье главной героини, отгладить фрак или накрахмалить сорочку. Он творил чудеса, возвращая к жизни старые костюмы и изобретая новые.

Мягкий с актёрами, он сразу пришёлся им по вкусу и вскоре казался им своим, будто и не работал никогда в этом театре никакой другой костюмер.

***

Беатрис пришла в театр недавно и пока что не получила ни одной первой роли. Не то чтобы она не была талантлива или умна, но чего-то ей всерьёз недоставало, так что она прозябала на заднем плане и с завистью провожала глазами приму – Алексию, чьи золотые волосы во многих спектаклях не требовалось прятать под парик.

Патрика Беатрис полюбила с первого взгляда. Чего только она ни делала, чтобы обратить на себя его внимание! Вот только ничего не работало, никакие уловки не приносили результата. Не утешало её и то, что Патрик не смотрел ни на кого из актрис, будто был уже женат – и то на своей работе.

Поначалу сердцем Беатрис завладело отчаяние, а затем она воспылала жаждой мести, как это и водится у натур крайне романтичных, но неглубоких. Ей долго ничего не приходило в голову, пока однажды она не затаилась в подсобке. Подождав, когда все до последнего разойдутся, она вытащила портновские ножницы и углубилась в ряды костюмов, ждавших завтрашний спектакль.

Платье, в котором вечером должна была блистать главная героиня, висело чуть в стороне, и Беатрис принялась кромсать его с особенным рвением. Так она сразу высказывала все чувства и к Патрику, и к извечной сопернице! О, сколько забот свалится ему на голову, о, как же Алексия будет вопить! Может, даже сорвёт голос!

Так, вылив весь накопившийся яд на ни в чём не повинную вещь, Беатрис совершенно счастливая ушла домой. Она не подумала, что её преступление кто-то видел. А между тем Патрик никогда не покидал театра вместе с остальной труппой…

***

Беатрис предвкушала большущий переполох, и это согревало ей сердце. Появившись в театре, она всё ждала и ждала, когда же начнётся крик и беготня, но всё шло как обычно.

Короткая репетиция, грим… А вот и костюмы.

Никаких изменений! И Алексия прошла в том самом платье за кулисы, готовясь к выходу на сцену. Будто и не было ночи, не было ни одного порывистого жеста, ни разу не сомкнулись ножницы на тонкой парче.

Алексия едва взглянула в её сторону, а Патрик… Патрик занимался работой, не замечая Беатрис, как и раньше.

***

Теперь Беатрис не могла отступиться. Она долго размышляла над тем, как внести в этот порядок частицу хаоса. Нельзя было остановиться лишь на одном платье, нет! Теперь она выждала несколько дней и кинулась рвать, резать, втаптывать в землю костюмы всей труппы.

Отглаженные и чистые, те беззвучно кричали, пока она сокрушала их и – через них – Патрика, которого любила с таким отчаяньем, и Алексию, которую не могла терпеть ни секунды.

Беатрис была уверена, что теперь-то Патрику ни за что не отвертеться. Теперь-то будет сорван спектакль – и всё по его вине!

***

Однако стоило ей прийти на очередную репетицию, что была уже на следующий день, как сердце её отчаянно забилось. Патрик всё так же шутил и улыбался с другими актёрами, а костюмы ждали их – накрахмаленные, сияющие чистотой!

Беатрис сжалась в комок. Она бросилась к режиссёру и сослалась на жутчайшую мигрень, только бы не выходить на сцену. Впрочем, тут театр ни капли не потерял, ведь Беатрис заменила Марсель, пусть не такая красивая, но гораздо более талантливая девушка.

***

Выстраивая планы на этот раз, Беатрис уже не понимала, что уходит всё дальше за границы безумия. Какими бы ни были её чувства к Патрику, они переродились, обернувшись чистейшей тьмой. Беатрис под покровом темноты вернулась к зданию театра и пилкой для ногтей вскрыла замок задней двери.

С собой она принесла керосин и, тщательно облив все костюмы, бросила в них зажигалку.

В тот миг, когда взметнулись первые языки пламени, Беатрис, породившая огненное чудовище, не думала ни о чём, а только смеялась. Огонь разгорался всё сильнее, и её сотрясали спазмы дикого хохота, пока кто-то не положил ладонь ей на плечо.

Обернувшись, Беатрис непонимающе уставилась на Патрика. Лицо его было бесстрастным.

– Так не следует поступать с вещами, – сказал он очень тихо и очень спокойно.

– Не следовало отвергать меня, – прошипела она.

Патрик качнул головой и перевёл взгляд на разошедшееся пламя. Он щёлкнул пальцами, и огонь тут же улёгся, а целые и невредимые костюмы, заботливо укутанные в чехлы от пыли, повисли на своих местах.

– Как?.. – Беатрис попятилась. – Как… ты делаешь это?

– Всего лишь моя работа, – улыбнулся Патрик.

За этой улыбкой чудилось что-то неестественное и даже жуткое. Вскрикнув, Беатрис бросилась бежать прочь по тёмным коридорам старого здания.

На следующий день она не появилась в театре. Да и в городе её никто не видел. Никому не пришло в голову искать её.

***

Патрик умел воплотить все самые смелые фантазии художника по костюмам. Спектакли стали ещё ярче, публика приходила не только следить за развитием пьесы, но и рассматривать шикарнейшие наряды, равных которым не бывало даже в столице. Некоторые из актёров были этим не вполне довольны, потому что им виделось, что зрители теперь меньше интересуются игрой, а больше – вещами. Но нельзя же было попросить Патрика, умного, обаятельного и удивительного Патрика выполнять свои обязанности хуже.

А ведь он был настоящим волшебником! Стоило хоть немного измять или повредить костюм, как он возникал рядом и в считанные секунды исправлял проблему, да так, будто той никогда и не существовало.

***

На исходе театрального сезона в город приехала столичная труппа. Этих-то ничем было не удивить. В глазах их словно застыло навечно выражение утомлённой скуки. «Мы ставили в прошлом сезоне», «Устарело», «Нужен больший блеск» – слышалось снова и снова. И хоть гости не могли похвастать большим числом роскошных нарядов, но впервые с того дня, как он переступил порог, Патрик оказался расстроен. Осуждая наряды, столичная прима получила безоговорочное одобрение и владельца театра, и всей труппы, точно не они ещё вчера рукоплескали Патрику.

На сцене столичная труппа должна была появиться пять раз, костюмы они привезли с собой. «Столичные», «последний писк моды», те ожидали своей очереди в фургоне, оставшемся позади театрального здания.

Однако в день первой репетиции спектакля, когда фургон открыли первый раз, внутри ничего не оказалось. Ни единой пуговички, ни одной ленточки! Ничего, даже пыли.

Чтобы не сорвать спектакль, приезжие обратились к Патрику с просьбой подобрать что-то для них. Оставалось лишь три дня, и они почти не надеялись на успех. Патрик не стал напоминать, как они отзывались о его работе, он согласился так просто, будто совсем не имел гордости.

Прошло три дня, и столичная труппа увидела новые наряды. Пышности и великолепия им было не занимать! Такой красоты никто не видел прежде. Однако жителям столицы, великим актёрам своего времени не пристало благодарить какого-то костюмера. Впрочем, Патрик этого будто и не заметил, лишь слегка улыбнулся и скрылся в тени.

***

Премьера прошла великолепно, зал рукоплескал стоя и даже столичная звезда Исабель, больше всех проклинавшая Патрика прежде, осталась довольна. Ей так понравилось стильное и вычурное платье, предложенное костюмером, что она решила отправиться в нём на праздник, устроенный в честь спектакля городскими властями и руководством театра. Патрик ничего не сказал и на этот раз, хотя не терпел такого отношения к одежде, которая должна была блистать в свете софитов.

В течение вечера Исабель смеялась и была самой прекрасной на празднике, но ближе к концу куда-то исчезла. Все сбились с ног в поисках, но от актрисы будто не осталось и следа. Только утром её нашли в гостиничном номере, тот был заперт изнутри.

Исабель словно спала в кресле у окна, так и не сбросив роскошного платья. Но сердце её не билось, а глаза смотрели в никуда.

Конечно, теперь столичная труппа не могла остаться. Были отменены все спектакли, и актёры спешно покинули город. Исабель же решили похоронить на местном кладбище.

В том самом платье, в котором она нашла свою смерть.

***

Казалось бы, ничто не изменилось. По Исабель никто не горевал, да и неприятность эта скоро позабылась, однако… Теперь, если случалось повредить костюм, с тем, кто был в этом виновен, случалась мелкая неприятность.

Юная актриса, Бернадетт, случайно пролила на платье чай и в тот же день на сцене потеряла голос, едва не сорвав спектакль! Осветитель задел стойку, оторвав ленту с одного из платьев, и не успел отойти двух шагов, как подвернул ногу, после чего неделю не вставал с кровати.

Мелочь за мелочью, но будто какой-то театральный дух отвернулся или, напротив, начал слишком пристально следить за всеми. Вот кто-то посадил пятно на платье, а затем упал и немыслимым образом сломал мизинец, а вот актриса вывернула запястье, когда ей не понравился цвет банта…

Приключающиеся неприятности Патрик встречал с улыбкой. Улыбаясь, он исправлял чужие оплошности, отглаживал и крахмалил заново. Но всё же в нём чаще и чаще проявлялась какая-то странность. Удовлетворение?

Вряд ли хоть кто-то посмел обвинить его в наслаждении чужими страданиями и связать происходящее одно с другим, но…

***

Владелец театра был человеком почтенным и в летах. Он часто приходил на городское кладбище, там лежала его супруга, покинувшая этот мир несколько лет назад. В очередной раз отправившись на это скорбное свидание, он решил на обратном пути завернуть к могиле Исабель и бросить на мрамор, укрывший её, пару белых цветков.

Тихие могилы и памятники в наступающих сумерках казались ему мирными пристанищами, и буйство жизни за оградой чувствовалось чуждым и нелепым. Он шёл неспешно, читая таблички, вздыхая, иногда останавливаясь, чтобы подумать и о себе, о своей очереди.

Среди медленно наплывающей темноты особенно привлекла его фигура ангела. Скорбящий, он опустил крылья, грустно вглядываясь в землю под своими ногами. В руке ангел держал свиток, где было выбито имя умершего и крепилась фотография.

Каково же было удивление, когда владелец театра прочёл имя Патрика и увидел его самого на потускневшем от времени изображении! Из краткой эпитафии стало ясно, что вот уже десять лет, как Патрик ушёл из мира живых, не сумев побороть болезнь.

На всякий случай владелец театра не только запомнил место могилы, но и переписал даты в записную книжку. Не теряя больше времени, отправился он в городской архив, где у него были знакомые.

Там-то он и выяснил, что Патрик действительно считается мёртвым…

***

Целую неделю владелец театра пытался разрешить для себя ребус. Стоило ли обратиться к Патрику и рассказать, что он всё знает? Или же оставить того в покое, ведь и театр, и пьесы только выиграли от присутствия инфернальной силы.

Однако спустя неделю он всё же отозвал Патрика после спектакля, поймал его за запястье, заодно убеждаясь, что тот – человек из плоти и крови.

– Прошу вас, Патрик, нам нужно поговорить.

Приветливый юноша тут же нахмурился, и глаза его переполнились льда.

– О чём же нам говорить? – спросил он.

Вместе они прошли в подсобное помещение, где сейчас никого не было, а только костюмы молчаливо ожидали следующего дня.

– Недавно я узнал кое-что о вас, – начал владелец несмело, и Патрик тут же отдёрнул руку, чуть отступая.

– И что такое вы выяснили?

– Поймите, Патрик, я не хочу причинять вам боль, но… не понимаю ситуации, – как тяжело было произнести этот несусветный абсурд! – Я случайно оказался у вашей могилы.

Нужно было видеть, какой ненавистью полыхнули глаза Патрика. Он хотел что-то сказать, но только качнул головой.

Развернувшись на каблуках, он двинулся прочь по коридору, и никому не пришло в голову его остановить.

На следующий день Патрик не появился в театре. Костюмы осиротели и ждали своего хранителя, но тот не пришёл. Исчезла и могила с кладбища, словно и не было никогда печального ангела.

Может, это было хорошо, а может, и не совсем, слишком уж часто владелец театра теперь размышлял об этом. А Патрик…

Если вдруг вы встретите юношу в цилиндре, предпочитающего чёрное, если вдруг заметите, как зелены его глаза и рыжи волосы… Будьте осторожны. Он очень трепетно относится к одежде.

========== 193. Не ради себя ==========

Разворачивая паруса, в небо поднимались причудливые корабли. Они взмывали с поверхности воды, и я наблюдал за этим почти с тоской, почти с печалью, хоть подобные чувства на самом деле никак не могли принадлежать именно мне.

Я вошёл в этот мир минутой раньше, ничто не связывало меня с ним прежде, так откуда же было взяться светлой грусти? Наверное, те, кто столпился на пирсе, сейчас щедро делились своими эмоциями с реальностью, что их породила, и потому я пил этот коктейль вместе с воздухом.

Корабли ждало долгое и опасное путешествие, они уходили всё глубже в закат, и вскоре совсем исчезли, растворившись в золотом сиянии. Люди начали расходиться, лишь я стоял, рассматривая происходящее с любопытством странника, укрылся, незамеченный никем, чтобы наблюдать. Здесь, на пустой смотровой площадке, со мной был только ветер.

Солнце тоже почти село, и я мимолётно задумался, отчего же эти парусники уходят в небо непременно перед самой ночью, почему не утром? Но, конечно, это вновь был один из тех вопросов, ответа на которые никак не получить.

Отвернувшись от моря и засыпающего заката, я спустился по лестнице из песчаника на улочку, плавно огибающую холм. Здесь в каждом доме было своё кафе, но мне не хотелось остановиться, пусть манящие запахи и убеждали, что дело того стоило.

Никто не обращал на меня внимания, а немногим позже я понял, что и не вижусь им, проскальзывая тенью и призраком по границе восприятия. Меня могли обнаружить только такие же странники. Сколько бы ни было тут людей, а я остался совершенно один.

Такое вынужденное одиночество, выпадавшее исключительно во время прогулок по иным реальностям, ничуть меня не тяготило. Напротив, я даже привык любить такие моменты, ведь возникали они отнюдь не часто.

Улочки кружили, и мне ничего не оставалось, как только кружить с ними вместе, вот только в памяти отчего-то то и дело восставали летающие корабли. Быть может, я опоздал на один из них? Быть может, туда звала меня дорога?

Это, пожалуй, случалось нечасто, но иногда мало было только войти. И вот теперь я не был уверен, что сумею выбраться без корабля.

***

Наступила ночь, а я как раз замер на пирсе, глядя в пустой горизонт. В этом городке не осталось даже самой маленькой лодочки, на пристани не покачивались они на воде, не ждал отправки другой корабль. Весь флот покинул сегодня город. За какой же великой надеждой отправились они? Или что за святая уверенность вела их, если они ничего не оставили для второй попытки?

Странно…

Зря я смотрелся в лица звёзд, ничто не готовило мне ответов.

Наконец я сел на ещё тёплый бок волнореза, и спустил ноги, освободив ступни из плена ботинок, в прохладную морскую волну. Жадный язык здешнего океана облизал меня, точно пробуя на вкус. Я не ждал от него никакого участия, только всё так же исследовал взглядом горизонт.

– Присяду? – осведомилось вдруг существо. Я не мог даже сказать, кто это, что уж там рассуждать о его поле.

– Конечно, – я пожал плечами. – Здесь много места.

– Но ты же в одиночестве, – сказало оно так, как если бы имела в виду костюм.

– Даже если и так, то ничего страшного со мной не случится, если рядом кто-то присядет, – я хмыкнул. – Странно, что ты видишь меня. Или?..

– Или. Я тоже не отсюда, – оно прикрыло сияющие глаза и договорило: – Корабли никогда не вернутся.

– Куда они ушли?

– О, тут есть такое место, в сердце океана, – существо обернулось ко мне. – Они принесут себя в жертву ему, а на деле окажутся в ином мире.

– Их отпустили на верную гибель?

– Видишь, тут не ходят по морю, да и летать им не очень нравится, – он очертил ладонью город, уснувший в ладонях покатых холмов. – Родившиеся на берегу, они все лишены стремления путешествовать. Потому им не по силам увидеть странников. Набралось не так-то уж много храбрецов, чтобы заполнить ушедшие корабли.

Оно помолчало, а ночь стала будто бы гуще и темнее, подул прохладный ветер.

– Их надоумил на это странник, оставшийся без компаса, – теперь голос был не мелодичным, а глухим и печальным.

– Откуда же он тут взялся, родился?

– Нет, что ты, странники тут не рождаются. Им тут нет места. Он попал сюда случайно, ветром занесло. Кто-то сломал его изнутри, – существо вгляделось в меня. – Вот ты – не сломан, а он…

– Всякое случается, – кивнул я. – И что же, как он узнал, что делать?

– Путешествия же не вытравить из нашей крови, из нашей сути. Отобрать компас – это ещё не всё. Да ты и сам наверняка знаешь.

– Да, знаю, – пришлось подтвердить. Я вспомнил мир, где у странника вырвали компас.

– Вот он и выстроил первый корабль, а за ним и ещё два. Сегодня он пошёл искать свою суть. Он найдёт, я-то чую.

– Но печалишься?

Оно долго не отвечало, будто выбирая, что же сказать, быть может, даже сочиняя ложь, но потом всё же нехотя заметило: