Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 59 страниц)

Первая строка почти сложилась, я аккуратно коснулся бумаги пером, капля чернил напитала острый носик, и вот уже потянулась первая буква. Возможно, мой почерк нельзя было назвать красивым или изящным, но зато он был уверенным и чётким:..

…В тех краях за волною приходит волна,

Плачут чайки, тоскуя о чём-то невольно.

Ветром полнится парус, свободой больна,

Прорывается к свету мелодия с солью.

Соль горчит на губах, обжигает язык,

И бывает, что хочется всё это бросить,

Но сквозь грудь так упрямо просочится рык,

И неважно, что шторм, и неважно, что осень.

Плачут чайки, а парус трепещет в ветрах,

И, наверное, зря я к тебе обращаюсь,

Но давно заблудился я в здешних местах,

Словно сердцем прирос, но ни капли не каюсь.

Иногда так желаю себя затереть,

На закате расплавиться в волнах прибоя

И исчезнуть, навеки себя запереть,

Чтобы больше не чувствовать этой вот боли,

Чтоб в реальности только волна за волной,

Чтобы плакали чайки, над морем взмывая.

Иногда… Но мой парус трепещет, родной,

Мой корабль плывёт, на закате не тая.

И строчки иссякли.

История выплеснулась, пахнула морем и солнцем, вскрикнула чайкой и… Я взял исписанный листок, осторожно сложил его, предварительно убедившись, что чернила просохли, и огляделся. Библиотекарь так и не появился, и я даже не знал, не нарушил ли случайно тайных правил этого загадочного места. Можно ли здесь записывать истории?..

Где-то вдали, между стеллажами, ровным солнечным прямоугольником вычертилась дверь. Библиотека подсказывала мне, что пора уходить. Потому ли, что я её обидел? А может, это всего лишь неспешное течение здешних энергий, и ничего странного не произошло?

Я всё же двинулся к свету, прикасаясь к корешкам, оглаживая их и мечтая, что полки этой библиотеки никогда не перестанут пустеть и обновляться, что обмен историями – рассказанными и нет – не закончится… Но несмотря на мечты и размышления, мне пришлось переступить порог.

Терпкий морской ветер ударил в лицо, солнечный свет после мягкого освещения библиотеки резанул глаза. Я стоял на морском берегу – на том самом берегу, который только что вылился в историю. Печально и протяжно вскрикивали чайки, волны шуршали, таская по пляжу ракушки, водоросли и прочие морские богатства. В отдалении плыл величавый парусник. Там и остался главный герой стихотворения, там он и будет пребывать, бороздя этот океан, что простёрся до самого горизонта, где ласково касается неба.

Я стоял на берегу и улыбался. Дверь за мной давно закрылась, библиотека затерялась в иных реальностях, но я верил, что она всё-таки впустит меня когда-нибудь ещё. Быть может, именно так и извлекают из неё нерассказанные истории? Кто знает наверняка?

Может быть, море?

========== 063. По ту сторону реки ==========

Кривые улочки спускались террасами и постепенно вывели меня к набережной. Заключённая в гранит река несла свои воды величаво и плавно, она была такой широкой, что противоположный берег едва виднелся в синеватой дымке, а мост возносился над ней так высоко, что его кутал туман. Впрочем, тут всё было подёрнуто влажной сизой дымкой, начинался вечер, неспешно загорались окна и фонари, сразу же обзаводясь короной ореола – свет отражался в мельчайших каплях водяной пыли.

Я присел на влажный парапет и едва слышно сказал:

– Здравствуй, река.

Для меня она была безымянной, я появился в этом мире, в этом городе только с полчаса назад, прошёлся по улочкам в тщетной надежде найти море, но здесь была лишь она. Однако нельзя было не поздороваться.

Река безмолвно несла свои волны дальше, лишь редкий плеск о гранит отзывался мне.

– Где-то там, вдали, ты наверняка впадаешь в море. Может быть, обрушиваешься в него с высоты, может быть, мягко растворяешься, мешая воду… – продолжил я, прикрывая глаза. Река слушала, не прерывая. – Твоя вода, сейчас сладковатая, меняет вкус. Сознаёшь ли ты себя рекой, когда окончательно становишься частью океана?..

Этот вопрос, конечно, не был ни новым, ни оригинальным, и река, верно, засмеялась, не пожелав отвечать. Но туман точно сгустился.

Хотя, вероятно, всего лишь стемнело.

В сумраке город был особенно красив. Пусть небо и скрывали тучи, но яркие огни, мерцали разными цветами, приветливо горели витрины магазинчиков и кафе, теплом встречали окна зданий, на мосту развернулась целая сияющая сеть, точно он был заплетён паутиной, в которую попался рой светлячков.

Всё это сверкающее многообразие упало бликами на воду, растянулось цветными яркими пятнами, словно река вдруг украсилась бантами и лентами. Праздничное убранство.

Но мне не было здесь уютно. Этот город, такой будто бы весёлый, добродушный, мне казался совсем-совсем чужим.

Я поднялся. Мне уже было холодно, неприятно, сыро и промозгло. Двинувшись вдоль реки, я всё гадал, отчего так? Почему этой реальности я настолько… чужд? Вот только это были праздные размышления, и вскоре я от них отказался.

Отчего-то горожане не гуляли здесь, хоть на набережной горели фонари и тёплый оранжеватый свет разгонял темноту. Я был один на один с молчаливой рекой, с ночным воздухом, с замершим почти надо мной мостом. На том берегу не было города. Мост уводил из него прочь…

Мне захотелось пройти по нему, узнать, что же там на другой стороне.

Для начала нужно было найти, где поднимаются на этот мост. Он словно рос из центра города, такой огромный. И на набережной я мог бесконечно рассматривать высоченные колонны, удерживающие его над землёй, но взойти на выгибающуюся спину здесь было негде.

Повернув в сторону центра, я долго пробирался по улочкам. Мост всегда маячил где-то перед глазами, возносился к тёмному небу, не заботясь о том, что из-за него весь город будто бы сжимается и скукоживается. Сколько бы я ни шёл, он не приближался и не удалялся. Он существовал будто бы сам по себе, и нельзя было подобраться к нему поближе.

На пути мне не попадались жители, хотя я слышал их – они смеялись на соседних улочках, хлопали дверями и ставнями, эхо их торопливых шагов звенело, отскакивая от стен… Но рядом со мной никого не оказывалось, двери были закрыты, в окнах задёрнуты шторы, в переулках не оставалось ни души. Город скрывал от меня что-то, но это не походило на обычную лукавую игру. Он не хотел меня видеть, общаться со мной, соприкасаться. И пускать на мост.

И тем важнее было всё-таки найти способ.

Прошло больше часа, когда я встал посреди городской площади. Мост был прямо передо мной, за первыми же домами поднимал свою гордую спину, на него словно бы вела лестница, но где она начиналась? Ступени матово поблёскивали в неверном свете ночных огней, искрилась сеть канатов, система которых казалась совершенно неясной. В ночи нельзя было не поймать себя на ощущении, что в каком-то смысле мост привязан прямиком к небу. Вот только проверить, так это или нет, я не мог. Но реальности, в которых такое случалось, встречались на моём пути не раз.

Я не мог поручиться, что теперь найду нужную мне лестницу. Город смеялся мне в лицо, скалился огнями, и легко было представить, как его улицы змеятся, вьются, чтобы не дать мне пройти. И всё же я решил попробовать. На этот раз я шёл, глядя только на мост. Пусть под ногами моими вдруг обнаруживались мелкие зеркала лужиц, отражающие фонарный свет, пусть мостовая выпячивала спинки булыжников, в надежде, что я споткнусь – эти мелкие пакости не волновали меня. Я преследовал конкретную цель.

И остановился, только когда мне под ноги кинулась кошка. Первая кошка, которую я встретил здесь.

Она не убежала, напротив, встала на границе между светом и тенью, тараща на меня зелёные луны глаз. Хвост её ходил из стороны в сторону, чёрная шерсть позволила бы запросто скрыться во тьме, однако что-то её остановило.

– Привет, – сказал я и опустился на корточки, протянув пустые ладони к кошке. – Я не причиню вреда.

– Знаю, – ответила она и сощурилась. Хвост успокоился.

– А как попасть на мост знаешь? – спросил я и улыбнулся.

– Его нет, – она уселась, обернув лапы хвостом. – Он не существует. Никто никогда не ходил по нему.

– Отчего же?

– Никто не хочет отсюда сбежать, – она отвернулась на мгновение. – Но ты можешь постараться. Если выйдет луна, она укажет тебе путь. В лунном свете невозможное становится возможным.

– Когда же будет луна?

Теперь кошка посмотрела в небо, глаза её сверкнули, расширились, став похожими на озерца света, а затем она фыркнула:

– Недолго осталось. В чём-то тебе, странник, повезло. Луна сегодня встанет поздно, но полной. Ещё вчера ничего бы не вышло.

И она тут же сбежала.

Я выбрал дворик, где росла одинокая вишня, и присел на скамью под ней, приготовившись ждать луну. Мост был очень близко, но всё так же недостижим. Городские огни потихоньку угасали – сначала окна, потом и фонари, а вскоре и светящаяся паутина моста поблекла, однако его громадина по-прежнему нависала над городом, совершенно теряясь где-то по ту сторону реки.

Грязно-серый туман вился между зданий, полз по тротуарам, потихоньку поднимаясь выше. И скоро я оказался во влажном и холодном облаке, но продолжал так же упрямо ждать, пока наконец-то в небе где-то за крышами не просветлело небо.

Лунный лик пока что прятался за зданиями, но я уже чувствовал, как он близок, как медленно карабкается вверх. Поднявшись, я нетерпеливо вглядывался в черноту небес, пока не вздохнул с облегчением – луна выглянула из-за городских теней и засеребрилась в одной из арок моста.

И что-то случилось с воздухом, с туманом, с двориком, где я сидел в ожидании.

Я увидел ступени.

Мне не впервой было созерцать подобные чудеса, потому я знал, как они быстротечны. Как бы я ни ненавидел лестницы, сейчас я кинулся к ступенькам с искренней радостью. И вот вскоре уже стоял над землёй, а луна высвечивала мне дорогу всё дальше, и дальше, и дальше…

На мост я поднимался долго, но в какой-то миг понял, что ступени исчезли, а я стою словно на нагом позвоночнике древнего чудища. Здесь гулял ветер, канаты и тросы стонали и выли, вниз смотреть было чересчур страшно. Вдали всё терялось во мраке.

Сначала я шёл медленно, но потом ускорил шаг, подгоняемый любопытством. Река и город далеко внизу уже ничуть мен не заботили, а лунный свет подбадривал и гладил по щеке и плечам.

Я почти бежал, а мост и не думал кончаться. Росли всё новые и новые пролёты, раскидывались всё новые тросы, поддерживающие его. Точно этот мост был самой бесконечностью.

Так продолжалось почти до утра.

Я не знал, когда перестал ощущать гнетущий и тяжёлый взгляд города, которому так не понравился, не знал, когда луна описала круг и спряталась за горизонтом, не знал, когда заря улыбнулась с небес.

Только рассвет, первый луч солнца остановил меня. Впереди были ступени, они вели вниз.

Лестница утопала в разросшейся траве, которая была усеяна каплями росы и с такой высоты напоминала расшитый блёстками ковёр. Было даже страшно сейчас спуститься туда и нарушить покой и красоту…

Я замер на первой ступеньке. Где-то там, позади меня, город открывал глаза и тянулся к рассветному солнцу. Где-то там он начинал смеяться и петь, жить новый день. Но я был счастлив оказаться здесь, в неопределённости, в мягком сиянии утра. И мост уже не напоминал спину чудища, хоть и оставался чересчур огромным.

Когда я ступил на следующую ступеньку, мир пошатнулся, и я оказался совсем в другом месте. И, наверное, это было хорошо. Слишком уж прекрасным казался ковёр трав, к тому же я всё-таки узнал, что там, по ту сторону реки.

Комментарий к 063. По ту сторону реки

История 062 уже опубликована вот здесь: https://ficbook.net/readfic/5332669

========== 064. Подарок голодной бездны ==========

Очень редко, но всё же двери приводили меня в миры, которые уже были близки к гибели. Каждый из них не походил на другие, в них, пожалуй, можно было отыскать больше индивидуальности, чем в тех, что только рождались, но больше всех я запомнил один. Я шагнул в него так, как погружаются в сумрак, и едва не захлебнулся туманом, горьковатым на вкус.

Лишь мгновением позже я осознал, что стою на скалистом выступе, а подо мной простирается бездна, чёрно-сизая, отчего-то кажущаяся грязной. Там, внизу, уже не оставалось тверди, не было плоти мира. Там начинался хаос, изначальность, пришедшая, чтобы поглотить мир без остатка.

Здесь не было троп. Они уже обрушились, лишь местами выступая из скальной породы. И мне пришлось карабкаться, держаться изо всех сил, потому что я не хотел сорваться и познакомиться с изначальностью лично раньше, чем следует.

Скалы резали пальцы, бурые, алые и багряные камни с удовольствием пили кровь из порезов. Напоследок мир желал насытиться, сожрать и самое себя, и каждого, кто неосторожно забрался сюда. Внутри него раскрылось оголодавшее брюхо бездны.

Наконец я оказался на плоском плато. Оно простиралось так далеко, что терялось в скудной дымке тумана. Сплошь изрытая оспинами земля, безжизненная, местами превратившаяся в пыль, местами ставшая растрескавшимся камнем, ничем не радовала глаз. Я двинулся вперёд, гадая про себя, всё ли здесь уже стало таким. Возможно ли отыскать кого-то живого?

Снова цвета мешались – от жжёной умбры к багрянцу, от пепельно-серого песка к карминно-алым окатышам булыжников неведомой породы. Пыль, кирпично-красная, усыпала мою одежду, забилась в волосы, ноздри, глотку, и я повязал шарф, чтобы не вдыхать её слишком много. Наверное, изнутри я тоже стал таким же прожжённым кирпично-красным.

И пока я шёл, всё больше проникаясь печалью, ведь видеть такое безмолвие и такую разруху было попросту больно, тем слышнее становился шёпот бездны. Она уговаривала, манила и звала к себе, и не составляло труда догадаться, что многие вняли её зову. Вот только я этому миру не принадлежал, в том и была моя защита.

Плато оборвалось так внезапно и резко, что мне пришлось взмахнуть руками, остановившись на краю. Казавшееся бесконечным, здесь оно было точно срезано гигантским ножом. Но вниз вели ступени. Там раскинулась долина, такая же пустынная и лишённая какой-либо растительности, а среди неё высился остов города.

Долина с высоты казалась пропыленно-голубой, а город – красно-жёлтым, с подпалинами. И эти краски отсюда виделись чистыми и красивыми, вот только в них тоже чувствовалась утомлённая меланхолия, точно художник, набросавший картину небрежными мазками, не окончил и не прописал её тщательнее из-за глубокого отчаяния, овладевшего им.

Спускался я долго, беспокойно поглядывая на вздумавшее нахмуриться небо. Громоздкие, рыжевато-серые облака набежали с севера, если у этого мира оставался север. Я не доверял здешним ливням и не хотел столкнуться с ними близко. Но дождь всё не начинался, и когда я оказался внизу, только сухой ветер встретил меня, обсыпав пылью.

К городу вела дорога. Изрезанная трещинами, она напоминала морщинистую кожу старика, и отчего-то возникало неприятное ощущение, будто мне пришлось идти по громадному – и совершенно точно мёртвому – лицу. Серо-голубые плиты с вкраплением мелких бирюзовых точек когда-то наверняка восхищали каждого, кто шёл этим путём. Теперь же их было жаль. По обе стороны дороги серая пыль залегала дюнами, никаких трав, кустарников, ничего больше. Скоро кирпично-красный смешался с серым, и получившаяся сухая бурая грязь окончательно испортила мою одежду.

Даже издали было заметно, что город почти разрушен. Дома покосились, смотрели пустыми окнами, стояли без крыш. Чем ближе я подходил, тем больше видел разрушений – разобранную кирпичную кладку, рухнувшие перекрытия, гнилые балки, груды мусора, в котором уже было не определить, чем он являлся когда-то.

И здесь шёпот бездны слышался чётко и чисто. Она всё звала и звала, было как-то глупо не подчиниться. Наверное, это меня и развеселило. Я ускорил шаг.

В иных местах из любопытства я бы поискал, попытался предположить причину разрушений, но здесь всё было слишком однозначно. Мир разрушался, его время кончилось, и потому он пришёл в запустение. Я всё меньше верил, что смогу найти кого-то из обитателей здешних мест.

Улицы города дышали бездной. Где-то в самом центре его, вероятно, образовался разлом, и, наверное, лучше было уйти, а не выискивать его, но внутри меня задрожал невидимый компас. И я не хотел ему отказывать. Квартал за кварталом – серые, жёлтые, оранжевые, розовато-лиловые… Когда-то город был восхитителен, но сейчас стал руинами, и хоть в утомлённом, усталом и разрушенном тоже была прелесть, меня эти красоты заставляли печалиться.

А в центре площади я нашёл её.

Поначалу можно было подумать, что она – жительница этого мира, его дочь, оставшаяся в одиночестве после свершившейся катастрофы. Но тут она посмотрела мне в глаза, и я увидел, что у неё нет зрачков, а радужка, совершенно круглая и переполненная серым и чёрным, принадлежала оголодавшей бездне. Улыбка её была мягкой, но становилась всё шире и шире, и вот уже показались белые клыки.

– Что ты забыл здесь, странник?

Она протянула ко мне руку, но бессильно уронила её, в тот миг я заметил, что она врастает в каменные плиты… или вырастает из них и не может сдвинуться с места.

– Искал жизнь, – я оглядел разрушенную площадь. – Но здесь только гибель.

– Мирам настаёт пора уходить, – кивнула она. – Хочешь, уходи с ним.

– Моя дверь откроется в ином месте.

Я уже даже видел её, но бездна была бессильна рассмотреть сияющий прямоугольник прямо рядом с собой.

– Жаль… Странники хороши на вкус, – она хрипло рассмеялась. – Шутка голодной бездны, как тебе?

– Наверное, даже смешно, – я шагнул к двери. – Неужели тут никого больше нет?

– Есть, – и тут лицо её преобразилось. Кто бы мог подумать, что бездна сумеет нежно улыбнуться. – Держи.

На её когтистых ладонях появилось пушистое создание, больше всего похожее то ли на кролика, то ли на совсем юного дракона, отчего-то сменившего чешую на шёрстку.

– Он здесь последний.

– Что мне нужно сделать?

– Дверь отведёт тебя в мир, где продолжится жизнь этого существа, – и бездна вдруг скрылась, исчезла, будто впитавшись в плиты.

В тот же миг в самом сердце мира зародился чудовищный стон, он рос, рос, пока не стал криком. И когда слышать его было уже совсем невозможно, я шагнул через порог.

Спокойствием полудня переполнился воздух. Луговые травы тянулись к небу, ручей щебетал на перекатах. В этом мире я бывал часто, я знал его, и он узнавал меня.

Между раскидистыми кустами я свил из мягкой травы подобие гнезда, куда и уложил пушистое создание, пережившее собственный мир. Сон, насланный бездной, был крепок, и потому я успел уйти прежде, чем спасённый проснётся…

Все миры увядают по-своему, какие-то рушатся с криком и шумом, какие-то разлетаются в пыль беззвучно. Но мало таких, что после себя оставляют росток в существе, уснувшем на ладонях бездны.

========== 065. Красота, противостоящая пустыне ==========

Свет сеялся мягко, словно боялся потревожить, здесь он вообще походил на живое существо. Я бродил в этом мире, казалось, целиком состоящем из пещер, стены которых являли собой настоящие картины, так переливались кварцы, аметисты, опалы и многие другие камни, уже несколько часов. Колдовство красоты кружило голову, и иногда мне начинало чудиться, что я не найду выхода вовсе, потому что и не захочу его искать.

Мой путь проходил по берегам подземных рек с быстрой и холодной водой, по краю озёр, что были похожи на оставленные кем-то огромным серебряные зеркала, по узким и широким коридорам, сплетавшимся в настоящий лабиринт.

Наверняка кто-то жил здесь, но ускользал, избегал меня, старался не вглядываться, прятался в изменчивых тенях. И я двигался один сквозь царство рассеянного света и воздушных пастельных красок.

Сводчатые потолки, словно вырубленные в скале, поросли грибницей, и именно она давала этот нежный свет, не холодный, чуть золотистый. Вскоре я так к нему привык, что почти считал солнечным, и лишь когда потолок заметно снизился и потянуло сыростью, вспомнил, что нахожусь всё же в подземелье.

Тут же подумалось, как же тогда там, наверху? Каков мир извне, если здесь столько чарующей красоты, столько цвета и красок?

И это стало моей новой целью, но коридоры неизменно поворачивали и шли вниз, а я уже понятия не имел, как глубоко спустился, где вообще нахожусь. Поначалу я ведь не придавал тому значения, а теперь было уже не так-то просто определиться. Мне пришлось проблуждать ещё долго, пока я не нашёл наконец-то коридор, ощутимо забирающий вверх. Ободрившись, я двинулся вперёд, почти не отвлекаясь на свечение красок.

Конечно, и эта дорога оказалась извилистой, то поворачивала, то кружила на месте, но всё же она поднималась, и именно это мне было нужно.

Сколько прошло часов, я не брался судить. Ничуть не утомлённый красотой, которой было так много, что её почти невозможно было вместить в себя и оставалось только плыть соломинкой в её мощном потоке, я внезапно оказался там, где коридор резко разошёлся в стороны, превращаясь в широкий холл. И в конце этого удивительного холла-грота сияло очень ярко – ярче, чем светилась грибница – округлое окно выхода.

Сталактиты и сталагмиты некогда сошлись в этой пещере вместе, обратившись колоннами, и казалось даже, что она рукотворна, но иллюзия быстро рассеивалась, стоило только получше вглядеться в стены.

Я с трепетом в сердце пересёк эту широкую залу, подступил так близко ко входу, что ощутил движение воздуха, даже услышал его напев… И всё же промедлил, не шагнул сразу.

Свет не давал рассмотреть отсюда, что меня ждёт, и потому воображение нарисовало удивительные образы, из которых даже не хотелось выбирать наиболее близкий к истине. Однако я слишком долго шёл сюда, чтобы теперь отступить, потому всё же пересёк границу, отделявшую мир подземный, от того, что ждал меня наверху…

Передо мной расстилалась голая равнина. Она была заметена светлым песком, здесь не вставали чудесные деревья, не цвели цветы, не несли воды реки и ручьи. После многоцветья пещер тут словно и не было ничего. Даже небо казалось лишь пустотой, взирающей на всё отстранённо и прохладно. Солнце – мелкая белая точка – не грело, но и зимнего холода не ощущалось. Точно кто-то выставил совершенно определённую температуру, когда не испытываешь ни холода, ни жары.

Оглянувшись, я увидел, что вход к подземным чудесам чернеет в склоне пологого холма. Но возвращаться, как бы того ни хотелось, было ни к чему. И я направился по наметённым ветром дюнам туда, куда позвал мой вечный сердечный компас.

Сперва я не замечал никакого разнообразия, но в какой-то момент – то ли когда краски внутри чуть поблекли, то ли когда я немного привык к скудности здешних мест – я начал различать, что и здесь есть краски, скорее даже оттенки. Что и здесь таится красота, и это стало удивительным открытием.

Всё сильнее проникаясь этим местом, я уже был очарован, я уже внимал ему и ждал, что же ещё оно таит. Может быть, я даже воззвал к нему – беззвучно, как умеют странники, и, наверное, именно поэтому получил своеобразный ответ.

Спустившись с одной из дюн, я вдруг застыл, поражённый до глубины души. Передо мной над песком возвышалось дерево. Ветви его были почти целиком сухи, но на нескольких трепетали на ветру розоватые нежные цветки. Это было торжество жизни над пустыней, и ничего прекраснее, ничего более впечатляющего до той минуты я будто бы и не знал.

Снова внутри меня не поместилась вся эта восхитительная красота, вся эта чёткость и тонкость линий, вся глубина этого символа, который рождён был этой реальностью почти что из ничего. И я смотрел, и смотрел, и смотрел, и не мог налюбоваться.

***

…Красота бывает такой разной.

Я столько раз вспоминал и те лабиринты с плетением драгоценных камней, и то дерево, гордо вознёсшее свои цветы над пустынной землёй, где только ветер и был жив. Столько раз я мысленно касался этих образов, словно напитывался их силой, их необыкновенной глубиной… И всё же они остались неисчерпаемы и будут таковыми впредь.

Когда очередной мир открывает передо мной свои двери, когда я шагаю через порог, стараясь не ждать ничего конкретного, чтобы удивление было ярче и глубже, мысленно я всегда добавляю в свою коллекцию воспоминаний новую картину.

В часы, когда становится тоскливо, я могу перебирать их… Это успокаивает и дарит силы жить. Красота никуда не исчезает, сохраняясь в памяти, она дарит столько же приятных моментов. И она есть во всём.

***

Так я стоял на песчаной дюне под почти белым небом, где солнце – лишь маленькая яркая точка. Я стоял и вглядывался в чёткие линии чёрных ветвей, что качались под ветром, я стоял и почти вдыхал этот момент, только чтобы он остался со мной и во мне.

Дверь в иной мир раскрылась позади меня – я услышал звон, но не спешил обернуться. И когда уже был готов оказаться в другой реальности, всё же посмотрел назад, на дерево, что не сдалось пустыне, на розоватые нежные цветки.

Иногда я думаю, что это воспоминание и есть самое важное в моей жизни. Красота, противостоящая пустыне.

Разве не такой должна быть жизнь, не таким должно быть творчество?..

Сколько бы ни было препятствий, что выпадают на мою долю, стоит только обратиться мысленно к тому дереву, и я понимаю – каждый шаг сделан не зря, пока несёшь в мир – в любой мир хотя бы осколок, хотя бы глоток, хотя бы лёгкое дуновение красоты.

========== 066. Ворон и Воробей ==========

Первый весенний дождь – целое событие. Его отчаянно ждал город, освободившийся от снега и внезапно запылившийся, трепетно жаждала земля на холмах, о нём мечтали деревья, и птицы, и звери… И когда я вышел на балкон, чтобы вдохнуть его свежесть, принять её в себя, чтобы она на какой-то миг стала мной, мне послышался облегчённый вздох всего мира.

Долго смотрел я, как улицы омываются дождём, как присмиревший ветер качается на ветвях пробуждающихся деревьев, как бегут облака, и казалось, что вместе с ливнем приходит спокойствие.

В тот миг, когда я готов был раствориться в этом покое и свежести, где-то внизу, буквально под балконом, началась странная склока.

– Нет, пойди прочь! – скрипучий голос был больше всего похож на поскрёбывания по жести, точно это заговорил водосток, а не живое существо.

– Это не твоя собственность, и я никуда не уйду, – а этот голосок оказался тоненьким и звенящим. Ну вылитый колокольчик, только очень нервный.

Я перегнулся через перила, силясь рассмотреть, кто же там не поделил местечко. Сначала ничего было не разобрать, а затем стало ясно: под балконом устроился крупный ворон и мелкий взъерошенный воробей. Однако чем больше я на них смотрел, тем яснее становилось – они странники, совсем не из этих мест.

– Эй, может быть, чаю? – окликнул я их, понимая вдруг, что на улице сыро и прохладно, а вдоль стены дома наверняка ещё и тянет неприятным сквозняком.

Спорщики синхронно вскинули головы, тёмные взгляды птичьих глаз были пронзительны и будто бы способны прочесть самые потаённые мысли.

– Идёт, – каркнул Ворон.

– По рукам, – согласился Воробей, хоть у него не было никаких рук.

Я спустился, чтобы открыть им окно в кухне, но в тот миг позвонили в дверь. Пожав плечами, я повернул ключ в замке и… столкнулся лицом к лицу со странной парочкой.

Он был в чёрном, и никак нельзя было отделаться от ощущения, что всё его одеяние соткано из перьев. Тёмные волосы он убрал назад, крупный и острый нос от этого казался ещё заметнее, а глаза – совершенно чёрные, заглядывали в самую душу.

Она была в лёгком дорожном костюмчике бежевых оттенков, коротко остриженная и вся какая-то взбалмошная. Каштановые волосы торчали во все стороны. Круглое и милое лицо с небольшим курносым носиком, озаряла улыбка, а глаза были карие-карие, тоже почти что до черноты.

С трудом я узнал в них тех Ворона и Воробья.

– Ну, проходите, – посторонился я. – Наверняка устали и проголодались.

– Да, конечно, – прощебетала она просто и звонко.

– Только чай, – хрипло ответил он.

Странный контраст между ними в то же время выдавал что-то глубинное, что-то общее, и мне было любопытно посмотреть, как же они поведут себя в гостях. Ворону я приготовил чай с черникой, а Воробью – ароматный «Земляника со сливками». Я предложил им печенья и бутербродов, и пока Воробей с живой радостью жадно поедала всё, до чего могла дотянуться, Ворон почти что чопорно пил чай, согласившись лишь на один скромный бутерброд.

– Какая всё-таки сырая весна в вашем городе, – заявила Воробей, когда очередная чашка чая опустела, а печенья на тарелке заметно убавилось.

– Дождь тут только первый день, и ты об этом знаешь, – оборвал её Ворон. – Спрашивай уж, что ты на самом деле хочешь спросить.

– Это невежливо, сперва надо поболтать о погоде, – возмутилась Воробей, и я понял, что моё присутствие им совершенно не нужно.

Отойдя к мойке, я принялся мыть чашки и заварники, прислушиваясь к диалогу, который звучал всё громче и громче.

– Невежливо пожирать всё, что есть на столе, – припечатал Ворон. – И заводить разговоры о пустяках, которые только утомляют!

– Твои понятия о гостеприимстве всегда меня поражали, – разошлась она. – У тебя лишнего пирожного нельзя попросить.

– Лишнего пятнадцатого пирожного, после которого ты не можешь лететь? – ядом его голоса можно было отравить всю питьевую воду города.

– Так вы путешествуете вместе? – повернулся я, чтобы наконец-то присмирить таких громких гостей.

– Нет! – Воробей сложила руки на груди.

– Приходится, – Ворон склонил голову к плечу. – И нам скоро уходить, несмотря на дождь

– Куда-то спешите?

Тут они оба замялись и переглянулись – перебросились взглядами, точно играли в пинг-понг.

– Неподалёку откроется портал в мир, который нам нужен, – Ворон произнёс это тихо, в то время как Воробей вскочила и взмахнула руками.

– Мир, который нужен тебе! Тебе, исключительно тебе, а не нам! Я туда не хочу.

– Тогда зачем же идёшь с ним? – удивился я.

– Мы связаны, – Ворон меланхолично протянул ко мне руку, и я увидел на пальце странное кольцо, тонкое-тонкое, как алая нитка.

– И никак не развязать! – она отвернулась.

Что-то мне напоминало это кольцо, но высказывать свои догадки я не стал. Это уж точно было не ко времени.

– Вам нужен проводник? – зачем-то уточнил я, хотя странники всегда справлялись сами.

– Нам нужно только время, – устало улыбнулся на это Ворон. Воробей так и не повернулась ко мне.

Между тем дождь заканчивался, а день клонился к закату. Сырость соткалась в туман, и теперь весь город стал загадочным и странным. Я прошёлся бы вечером, но не хотел, чтобы мои гости подумали, будто я их преследую или слежу за ними. Кажется, с их проблемой всё было очень просто, но поручиться я не мог.

В час, когда зажглись фонари, Ворон поднялся из кресла у камина и протянул задремавшей Воробью ладонь.