Текст книги "365 сказок (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 59 страниц)

Я, сколько мог, отстранялся, почти отпихивал её, может, даже что-то кричал, пока вдруг по картону не заструились трещины. Они были чёрно-зелёными, и новые краски обрадовали меня. Змеясь, выгибаясь, они всё больше напоминали причудливые ветви растущего дерева. И, конечно, это меня успокоило, теперь я смотрел, как ветви заполоняют всё пространство, как они растут и растут, дотягиваясь даже до серых небес, а потом пробивают и их, устремляясь куда-то ещё.

Проснулся я от толчка и не сразу понял, что произошло. Надо мной расстилалась чернота, и я сначала решил, что наступила ночь, но потом нахмурился, недоумевая. Плотный полог ветвей, а вовсе не темнота – вот что меня окружало. Я и лежал на молодых ветвях, прогибающихся от каждого неловкого движения, а земли под собой совсем не чувствовал.

Подобравшись ближе к стволу и ухватившись за него для надёжности, я огляделся, пытаясь понять, что произошло. Выходило, что семя дало росток, да какой! Он развернулся настоящим лесом, шумел ветвями, раскрывал всё новые почки, и воздух был переполнен ароматами весны.

Улыбнувшись, я двинулся по ветвям. Перешагивать, перепрыгивать, рискованно карабкаться пришлось немало, но всё же я сумел подняться выше и отыскать такое местечко в плотной кроне, откуда можно было бы рассмотреть побольше.

Серая пустошь превратилась в весёлый и молодой лес, а холмы на горизонте тоже зазеленели. Удивительно! Откуда же в этой пустыне нашлась вода? Как они росли так быстро без всякого солнца?

Ровный белый свет с небес тоже стал иным, он словно изменил тон и теперь казался почти живым. Я несмело улыбнулся. Неужели ожил и этот мир? Не испугался серой пустоты?

До холмов, конечно, было не добраться, но я присел на ветку, опираясь спиной о ствол, и прикрыл глаза, наслаждаясь ветром и песней растущих деревьев. Скоро я потерялся в мечтах и ощущениях. Мне виделись удивительные картины – источники среди скал, выходящие на поверхность золотые жилы, гроты, чьи стены сияли от сплетения драгоценных кристаллов, леса, под сенью которых цвели цветы и спели ягоды, рощи, в которых можно было прятаться от дождя, долины, где разливались реки и пахло клевером.

Каждая моя мысль была точно и не моей тоже, как будто бы мир вытаскивал из меня эти картины, стремясь воплощать их в жизнь. Было ли так или только казалось, я судить не брался, мне просто нравилось ощущение ветра на коже, и грезить здесь было на удивление приятно.

Когда же я почувствовал, что грань миров близко и готова открыть мне дверь, мир вокруг преобразился настолько, что я бы никогда не узнал его, если бы не прожил эти моменты вместе с ним. Красивый и яркий, многоцветный и сильный, он блистал всё новыми красками.

Дверь открылась прямо передо мной. Перешагнуть порог оказалось мучительно сложно, но всё же я пересилил себя. Обернулся лишь раз, чтобы убедиться – мне не приснилось. Или всё же приснилось?

Молодой лес качал ветвями мне вслед. А над кронами раскинулось шатром ослепительное синее небо, настолько чистое, точно в него можно было нырнуть, как в озёрную воду…

========== 020. Орёл и дева ==========

А эта история прозвучала, когда путники остановились на ночлег среди горных круч. Площадка, с двух сторон закрытая скалами от ветра, приютила почти десяток странников, костёр горел ярко и жарко, закипал на углях чайник. В такие моменты разговоры ни о чём сменялись сказками, легендами и байками, пережитыми на собственной шкуре.

В тот вечер рассказ повела высокая женщина, возраст которой невозможно было определить навскидку. Ветра выбелили её волосы, закалили кожу лица, и морщинки вокруг глаз говорили разве что о том, сколько она любит улыбаться. Яркие губы казались сухими, но были красиво очерчены, а лицо было настолько худым, что рельеф скул очаровывал тонкой красотой…

Голос был под стать внешности – глубокий, бархатистый, как будто его можно потрогать, ощутить настоящую мягкость. Поначалу она говорила тихо, и невольно все замерли, вслушались, почти не дыша.

– Среди гор, ущелий и острых скал есть деревенька, – начала она, ни на кого не глядя. – Там живёт суровый народ, крепкий и коренастый. Любят местные одежду из шкур, плотную кожаную обувь, добротное оружие, которое и ковать научились получше многих. Лица их суровы, кожа тёмна, а глаза почти всех оттенков синевы. Волосы всегда уложены в косы и у мужчин, и у женщин. В таком краю и не выжить тому, кто телом слаб…

Она замолчала, потянулась к костру и поворошила угли увесистым суком, растревожив пламя. Как раз вскипел чайник, и скоро рассказчице подали плошку с травяным отваром. Она только кивнула в ответ.

– Но вы и сами понимаете, что не было бы истории, если бы в том краю всё шло, так, как заведено изначально, – сделав глоток, она продолжила: – Так однажды родилась там девочка у солидной четы – именитого воина и лучшей швеи тех мест. Дочь оказалась слабой и болезненной, бледнокожей и хрупкой, едва сумела сделать первый вдох, не завопила радостно, как другие младенцы. Повитухам пришлась не по нраву. Впрочем, была там одна древняя уже женщина, что сразу одёрнула остальных. Пригляделась к младенцу и решила, что жить девочка будет, приказала только побольше согреть воды, получше кутать в шкуры после первого купания.

У костра стояла тишина, за спиной говорящей развёртывались крылья ночи. В паузах, пока она пила мелкими глотками травяной отвар, все терпеливо ожидали продолжения рассказа.

– Родители девочки не были молоды, это была их третья дочь. Так что им и в голову не пришло уделять ей больше внимания, чем остальным. Приняв, что ребёнок может уйти до срока, они никак не старались упростить её жизненный путь. Да и не принято это было в том селении, ведь горы неженок не прощают, слабому не поддаются. Девочка же росла смышлёной и пусть уступала сверстникам в силе, но порой превосходила в разуме и хитрости. Дети пытались обижать её, но вот взрослые стали замечать и даже ценить. Однако никуда ей было не скрыться от печати смерти. Всем чудилось, что она не заживётся на свете, все украдкой вздыхали ей вслед.

Едва голос затих, над горной грядой показался краешек луны. Неяркий ещё лунный свет мазнул лучом по щеке рассказчицы, и та прикрыла глаза. Было в ней что-то странное, что-то неземное, хотя ни один из путешественников, собравшихся у этого костра, не походил на обычных людей ни внешне, ни внутренне. И всё же…

– Приготовила судьба особенный путь такому ребёнку, – словно вспомнила рассказчица, что пора вести повествование дальше. – И чем больше зим переживала хрупкая с виду девочка, чем ближе было её совершеннолетие, тем утончённее, интереснее становилась её красота. Уж стали заглядываться мужчины, да только каждый из них понимал, что жена должна быть крепкой и выносливой, а такая, пусть и красавица, а умрёт родами, оставив дитя сиротой. И никто не смел подойти к ней близко. Она же и не искала любви. Всё чаще уходила подальше от селенья, спускалась на луг, чудом затесавшийся меж двух горных вершин, собирала там травы и будто говорила с ними. Стать бы ей травницей, но и это её словно бы не тянуло, а что влекло по-настоящему, того никто не знал.

Костёр стал меркнуть, путешественники засуетились, подкладывая поленья, а рассказчица ждала, рассматривая собственные ладони, точно с них и читала историю неведомой девушки. Когда же все уселись, рассказ полился сам собой.

– Однажды осенью она собрала все свои вещи и ушла из селения. Никто не стал ей препятствовать, никто и не обратил внимания. Отчего-то каждый решил, что она отправилась на любимый луг собирать травы. Но девушка шла в другую сторону, поднялась она на скалу, откуда далеко-далеко видно было всё, что окружало родной ей край, и закрыла глаза, вслушиваясь то ли в звуки ветра, то ли в стук собственного сердца. Стоило ей постоять так немного, как из-за горной вершины показался крупный орёл. Таких больших птиц раньше здесь не видывали, да и после того не встречали ни одной. Орёл дал девушке сесть на спину и взмыл к солнцу.

Снова пауза, и многие теперь вглядывались в лицо рассказчицы, чудилось им что-то птичье.

– Куда она стремилась? – спросила между тем женщина. – Куда унёс её орлиный бог? Горы молчали. Родные забыли о ней, даже имя истёрлось, показавшись бессмысленным, как шелест дождя. Но девушка не умерла, не исчезла совсем. Она выучила магию.

Многие этого и ждали, шепоток прошёлся над костром. Но рассказчица подождала и договорила:

– Она не вернулась в родной край никогда, хоть поначалу сердце её просилось туда за поддержкой, а чуть позже – за расплатой. Но когда все стадии своего обучения она закончила, ни месть, ни любовь не были над ней властны. Говорят, и сейчас она бродит по подлунным дорогам. И тот, кому она встречается, может попросить у неё один дар. Странный дар…

И каждому в тот же миг стало ясно, что это за странный дар. Рассказчица вглядывалась в суровые лица, в глаза тех, кто повидал и перешёл мириады миров. И ожидала.

– Забери у меня желание мстить, – попросил вдруг один. – Месть гнетёт меня, сколько бы я ни бежал, сколько бы миров ни узнавал, а тянет вернуться и убить обидчика. Забери мою месть.

И она кивнула.

– Забери мою любовь, – прошептал едва слышно другой. – Не то чувство, которым следует гордиться, забери его, чтобы больше не терзало.

И она опять кивнула.

А чуть позже просьбы стали раздаваться отовсюду, но она каждой отвечала только кивком. И стоило ей это сделать, как отступала тяжесть с сердца, становилось легче дышать, уходили навязчивые мысли. Таков был её дар.

– Неужели ты не хочешь любви? – вдруг прозвучал вопрос от девушки, сидевшей позади всех. – Неужели ни капли?

Рассказчица поднялась, повернулась к сияющей луне. Орлиный клёкот разнёсся над горами.

– Чтобы получить дар, приходится пожертвовать чем-то, – пожала она плечами.

Орёл улетел, унося свою всадницу, скоро над костром зазвучали разговоры. И только девушка стояла у самого края, до боли в глазах вглядываясь в лунный диск. Она не успела попросить избавить её от того, что причиняло ей нестерпимые муки. Только отчего-то ей было совсем не жаль.

========== 021. Звёдный мальчик ==========

В город снова приходит ночь, засыпают улицы и фонари, мягкий ветер пробегает по крышам и тоже замирает. Сидеть на самом верху сейчас особенно хорошо, наконец-то обступает тишина, и лишь изредка её нарушает шорох автомобильных покрышек.

Появляются кошки – таинственные ночные звери, почти что слуги ночи. Они приносят в своей пушистой шёрстке сон, мурлычат, навевая приятные грёзы, осторожно ловят звёзды, которые оказались слишком низко.

В этом городе всегда особенно спокойно по ночам.

Есть и другие миры, другие города, где ночь пронизана настороженным ожиданием, где стучат громко сердца охотников и жертв, где аромат крови кажется сильнее, чем запахи цветущих трав. Но не здесь. Потому я и забрался сюда.

Долгий путь иногда настолько утомляет, что хорошо отыскать такой вот мирок. Уснуть на крыше в объятиях ветра под голоса сонных кошек, раствориться всего лишь на одну ночь в городском покое, пронизанном сотнями тысяч разнообразных снов. Это похоже на погружение в податливые воды тёплого озера. Всё глубже и глубже, пока не коснёшься светлого песчаного дна… Уютно, совсем не умирание, совсем не утопление, что-то другое, но ты будто в воде и принадлежишь ей, течёшь с нею вместе.

Так я и чувствовал себя, пока смотрел, как котята играют на крыше, слушал, как гудит в проводах ветер. Почти задремал уже, когда прямо на крышу упала звезда, покатилась по жести с мелодичным звоном. Котята отпрянули и спрятались за трубами, а звезда остановилась и обратилась ребёнком.

– Больно, – раздался детский голос, но его обладатель не думал плакать. Присмотревшись, я понял, что это действительно мальчик. Звёздный мальчик, дитя звёзд. У него были рыжие волосы, остриженные чуть ниже подбородка, и если бы футболка не светилась, то легко было бы спутать его с обычным ребёнком лет десяти.

– Отчего ты упал? – поинтересовавшись, я подошёл ближе и протянул ему ладонь.

– Такое случается, – дёрнул он плечом и сжал мои пальцы. Его рука оказалась невозможно горячей. – Теперь придётся ждать дождя на рассвете.

– Почему именно дождя? – это было интересно, даже любопытно. Звёздный мальчик сел на крышу, и я устроился рядом с ним. Он принялся объяснять:

– Когда будет вставать солнце, оно всё равно взглянет на город, даже если придут тучи. Смотри, они уже ползут вон там, – я проследил за взмахом тонкой руки, действительно на севере уже собрались облака. – Так вот, солнце взглянет, а будет идти дождь. И тогда появится радуга. По ней я легко доберусь назад. В небо.

Он кивнул мириадам звёзд, что смотрели сейчас с высоты. Где-то там затерялся кусочек чёрной пустоты, маленькая заплатка – его место.

– А по-другому никак? – удивился я. – Вдруг не будет дождя?

– Ну, если не будет, то придётся долго ждать… Или просить птиц, но с ними я не в ладах. А ветер и сбросил меня сюда, мы в ссоре.

– Да уж, – я не нашёл, что сказать, только погладил Звёздного мальчика по руке.

Он пожал плечами и вгляделся в ночь. Потихоньку на крышу снова выбежали котята и принялись играть, ветер совсем улёгся, а город полностью заснул. Только несколько фонарей горели у дорог.

Я тоже почти задремал, когда Звёздный мальчик вдруг поднялся и торопливо подошёл к самому краю крыши.

– Смотри-ка, – воскликнул он. – Разве это не кит?

В небе и правда плыл кит. Я знал таких, они выбирали самый большой океан – воздушный. Их песни были удивительно прекрасны, но сегодня кит молчал, а может, был слишком далеко от нас.

– Он нас не видит, – заметил я.

– Да, жаль, жаль, что не видит, – Звёздный мальчик приуныл. – Он бы подбросил меня домой. И не нужно было бы ожидать дождя.

– Его можно позвать, – мне захотелось тут же вытащить из кармана варган и сыграть для кита, и для этого мальчика, и для котят на крыше, и даже для целого города. – Он услышит песню и обязательно прилетит, потому что небесные киты очень музыкальны по натуре своей.

– Разве же до него доберётся эта тихая мелодия? – усомнился Звёздный мальчик. – Ты, конечно, можешь попробовать… – но голос его звучал так, что любому бы расхотелось. Не за это ли его сбросил с небес обиженный ветер?

Впрочем, мне было не привыкать, и я вытащил свой варган, поначалу тронув его осторожно и мягко. Тонкая нота словно повисла в воздухе, на мгновение почти засияв. Она была не только слышна, но и ощутима, её и потрогать можно было бы, если б успеть. Следом за ней появилась и другая, короче и звонче. На этот раз Звёздный мальчик заметил её и потянулся рукой. Нота сбежала из его пальцев.

А я продолжал играть, вычерчивая ритм, пытаясь найти в этой ночи то правильное созвучие, которое позовёт кита петь. Довольно скоро я заигрался настолько, что уже и ночь, и звёзды, и кит, и город стали для меня нотным станом. Казалось, я могу музыкой описать каждого и, более того, каждого позвать.

Котята замерли у моих ног, облака застыли на севере и теперь казались картонной аппликацией, город был будто вырезан из чёрной бумаги. Даже луна воздушным шаром подплыла поближе. Звёздный мальчик забрался на неё, но оказался слишком тяжёл – она не могла поднять его выше, туда, где оставалось чернотой его место.

Кит приблизился. Теперь можно было видеть, как он выпускает сияющие фонтаны, ведь небесные киты умеют выпускать из себя свет. Звёздный мальчик, очарованный то ли этим чудным зрелищем, то ли мелодией, почти не шевелился, сидя на округлом боку луны.

Вскоре кит оказался совсем близко и даже запел. Никогда прежде не играл я дуэтом с таким чудесным зверем, но получилось очень хорошо. Даже ветер снова проснулся, даже город будто бы прислушался всеми своими стенами, крышами и трубами. Кит пел и пел… и наверное, мы бы с ним забыли о главном, но Звёздный мальчик вдруг звонко спросил:

– Можно ли мне забраться на твою спину? Отвезёшь ли ты меня домой, наверх?

Киты не только музыкальны, они очень добры, потому большой наш солист протянул к звёздному мальчику хвост. Что то был за хвост – целая дорога, особенно для ребёнка. Взбежать по нему было не только просто, но и весело. И Звёздный мальчик смеялся, когда выбирал, куда же усесться на широкой спине. Последний раз кит пропел мне и медленно поплыл выше и выше… Мы остались на крыше с луной, котятами и ветром. Я опустил варган.

– Может, и не стоило ему помогать, – вдруг сказал ветер. На мгновение я увидел его облик, но тот снова спрятался в тенях. – Он слишком уж балуется.

– Он ещё совсем ребёнок, – возразил я. – Да и кит не помогает тем, в чьём сердце нет ни капли добра.

Над городом всё ещё звучала песнь кита…

========== 022. Колода Таро ==========

Свечи горят так ровно – пламя кажется мазком кисти, что застыл в воздухе. В комнате тихо, так тихо, что даже звук дыхания – почти грохот и рокот отдалённой грозы. Далеко за полночь, в раскрытое окно заглядывает только полная луна, свет струится спокойный и мягкий. Всё тонет в тенях, становится дрожащими миражами из-за неяркого сияния свечей. Полумрак, сумрак и тишь.

Именно сейчас – то самое время, когда лучше всего слышен шёпот карт, когда каждая из них говорит чётко и ясно.

Время доставать Таро.

Карты с серебряным обрезом уже не спят в своей коробочке, колоде не терпится оказаться в ладонях. Тяжёлые и гладкие, они готовы рассказывать и рассказывать, нужно только правильно ставить вопросы, и они откроют такие тайны, о которых и помыслить было страшно. Или же помогут лучше всякого зеркала вглядеться в самого себя.

Вот только у меня сегодня нет вопросов, но хочется – да и нужно – коснуться карт и послушать их. Нужно дать им окунуться в лунный луч, как в быстро бегущую воду. И я открываю коробочку, вынимая колоду.

Пока я тасую колоду, в комнату будто входят всё новые люди. И пусть пламя свечей не дрожит, а из окна веет прохладой, я чувствую множество взглядов, словно внезапно оказываюсь посреди причудливого бала, где ведут неспешный танец прекрасно одетые дамы и господа. Слышится вздох и трепет их разговоров.

Стоит закрыть глаза, и картина развернётся во всех красках, но мне рано тонуть в этом, рано разбираться в чужих па. Я вытаскиваю первую карту и кладу её посреди стола. Вздохом отвечают свечи.

Передо мной оказывается старший аркан – Ату Луна, то ли предупреждением, то ли побуждением к действию. Она обещает мне путешествие по сверкающей дороге, идущей между холмами, полными самых страшных страхов. Вот только я не раз проходил этим путём, а потому встречаю госпожу Луну улыбкой.

Следующая карта ложится рядом, точно в пару госпоже Луне. И это оказывается беспечный и вечный Дурак. В улыбке его таится бесконечность, и всматриваться в безумные его глаза можно столь же долго, как в горящий огонь или бегущую воду.

Но я отвожу взгляд, лишь кивнув. Я не делаю расклада, но приветствую, и, вытаскивая новую карту, уже опять чувствую старший аркан. Кончики пальцев покалывает, в тишине отзвуком пробегает тень мелодии.

Этой карте не нужна пара, они и так уже пара – и танцуют вместе, и почти не видят никого, кроме друг друга. Сегодня не время дурных предзнаменований, потому сердца их чисты и бьются в унисон. Влюблённые. Ату VI.

Карта за картой… На столе всё больше открытых арканов, старшие мешаются с младшими, колода в руках становится всё тоньше, огонь играет с блестящим обрезом, блики рассыпаются по лаковым рисункам.

Знаю уже, что одна из карт скрывает в себе историю. И именно её мне нужно найти, прочесть и почувствовать. Луна в небе хмурится облаком, свечи тихонько трепещут, слишком много сил в воздухе.

Скорее, скорее, где же та самая карта?..

Сердце бьётся чуть быстрее, предвкушением заполняется каждый вдох. Кажется, что вот-вот я встречу ту самую… Того самого…

Рыцарь мечей? Нет, не он. Королева чаш? Вовсе нет.

Может быть, это двойка пентаклей? Нет, сбежала из пальцев, едва ли не смеясь.

В комнате становится холодно, всё сильнее дрожат огоньки свечей, и, кажется, я уже знаю имя, но падает Башня, и… Нет. Не тот аркан. Не Ату XVI.

Бессильно откидываюсь на спинку кресла. В ладонях осталось с десяток карт. Бал вокруг набирает обороты, почти слышна странная музыка, затанцевало даже пламя свечей, луна за окном подёрнулась вуалью, будто тоже собралась броситься в сумасшедший вальс.

И я кладу на стол ещё одну карту. Это Дьявол, но не он – тот самый. Лишь улыбается хитро, и можно прочесть его обещания, но не стану, потому что этот ответ сейчас ничего ещё не значит.

Последний раз перебираю карты в ладони. И вдруг одна сама собой вырывается, выпадает сквозь пальцы, открывается… Я вижу Ату XIII.

Да, вот она, та самая карта… И этот ответ такой яркий, чёткий и лаконичный, что представить себе иной невозможно.

Вот только я не задавал вопросов.

Господин Смерть смотрит мне в глаза, и мы улыбаемся друг другу. Этот танец нам суждено исполнить вдвоём. Вмиг я оказываюсь на паркете, в котором блещут отражения тысяч свечей. Мы словно стоим посреди тёмного звёздного неба, которое под нашими ногами трепещет и переливается.

Наши пальцы соприкасаются, его ладонь обнимает мою талию. Смерть ведёт всегда, и с этим ничего не поделать. Шаг… Ещё шаг… Мы несёмся по кругу, не отрывая взглядов друг от друга. Музыка сфер льётся вокруг, льётся сквозь нас, колотится в сердце, ритмом взрывает виски.

Нет, этот танец не угроза, нет, он не обещание. Это только скольжение и кружение по грани, по лезвию между этим и тем, между вчера и завтра, между днём и ночью. И холодные пальцы, что сплелись с моими, не дрожат, и шаг наш твёрд, и мы почти одно целое, но совсем нет, вовсе нет.

Времени больше нет, миров больше нет, под ногами нашими не паркет танцевального зала, а небеса, вокруг нас кружатся галактики. Господин Смерть танцует со мной, и нет более чуткого и надёжного партнёра. Когда он отпустит меня, это будет лишь мгновением отдыха. Мы ещё сойдёмся в танце, и устоять перед таким приглашением не дано никому.

Лунный свет, звёздный свет или же даже сияние самой Вечности – мы кружимся в луче, и я слышу вместо музыки шелест карт Таро в своих руках. Я бы закрыл глаза, но они закрыты, я бы распахнул их, но увижу всё равно то же самое. И нет такого момента, когда можно было бы сказать: «Стоп!»

Нельзя вырваться из танца до срока.

Шёпот историй окружает меня. Они разом вливаются в моё сердце, пронизывают сетку кровеносных сосудов, вспыхивают под кожей серебром. От них больше не убежать.

Господин Смерть смотрит в глаза мне и кивает. Это его желание, его сказки, тысячи историй, которые теперь следует рассказать одну за другой, не сбиваясь и не ошибаясь в словах. Это поручение, потому что я ни о чём не просил, это ответ на вопрос, который я не задал и даже не сформулировал.

Господин Смерть растворяется вместе с залом, светом, огнями небес…

…Колода Таро разбросана по столу, старшие арканы смешались с младшими, свечи почти догорели, лишь одна ещё трепещет в пальцах утреннего ветра. Я снова в кресле и снова один, сущности карт уснули до поры, до времени. И только одна лежит напротив меня, притягивая взгляд. Старший аркан. Тринадцать. Смерть. Не обещание, не предупреждение, только танец.

========== 023. Обрести имя ==========

В тишине, в темноте прорастает сквозь ткань сновидения имя твоё. Неведомое и невысказанное, стелется туманом, набирает сок зелёным ростком, колышется, свивается, прядётся и скоро пробивает неплотный кокон, являя себя предрассветному сумраку. Смотрится в небо, где нет облаков и нет звёзд, где только светлая голубизна затаилась, ожидая рождения солнца.

Ни вздоха, ни ветра, никакого колыхания воздуха, всюду расстилается тишь, и нет ни теней, ни мрака, ни бликов, ни света. Пограничное состояние между тем и этим замирает, застывает льдинкой и тихонько гудит, точно ждёт, когда же первый луч расколет, извлечёт звук, и имя, невысказанное, непроизнесённое, обретёт тело в мелодике звучания.

Мгновение тянется медовой патокой, течёт так неспешно, что будто стоит. Небеса чуть светлеют, наливаются неясным сиянием, но всё это слишком зыбко, чтобы не принять за воплощение собственного желания, за самообман, за грёзу и сон наяву.

Но вот тонким краешком, огненным языком на востоке облизывается небо. Приотворяется рот горизонта, видно лишь тонкий серп, нестерпимо полыхающий алым и золотым. Всё вокруг вздыхает, просыпается и тянется вперёд, забывая в бывшей тишине о невысказанном и неугаданном имени. Но и оно растёт, обратившись травинкой, былинкой, полевым цветком, растёт, внутри себя сохраняя собственную неспетость.

Крики птиц, дыхание пробуждённого ветра, шорох трав и листвы – всё обретает мелодию, ритм, чёткость, катится волной, эхом отражается от склонов холмов, грохочет и ворчит вдаль по долине. Огненный язык становится больше, яростно бледнеет, рассыпая по небесам ало-розовый румянец.

Росток имени качается вместе со всеми, но безмолвен, точно именно рядом с ним кто-то выключил звук. Всё в мире радуется, бежит и летит, а имя растёт и вызревает, пока не распускается красивым, но неизвестным цветком, трепещет под порывами утреннего ветра.

Прислушавшись к этому неясному шелесту, к тончайшему шёпоту эфемерных лепестков, ты – единственный, кто в этом мире пока лишён самого себя, – наконец-то слышишь первый звук, не оформленный буквой, первый вздох, который катится в твоей груди, впечатывается в сердечную мышцу, отдаётся протяжным стоном в причудливом инструменте позвоночника.

Это ещё не ответ, только частица вопроса, ещё не символ, но уже первых взмах кистью для каллиграфии. И скоро на чистейшей бумаге души проступает первый мазок. Не время рассматривать его, не время о нём размышлять. Цветок имени продолжает тянуться вверх, выпускает новые плети, обволакивает ствол выросшего рядом деревца, ползучей лианой бежит по его ветвям, выбрасывая один за другим бутоны.

В них запечатаны и спят иные звуки, иные знаки, и вскрывать нужно осторожно, иначе можно перепутать всё имя, и оно увянет, так и не прозвенев в наливающемся теплом воздухе утра.

Свет становится ярче, над бескрайней равниной в мягких ладонях покатых холмов замирает золотой шарик солнца. Косые лучи гладят травы, отражаются в росах, превращая их в драгоценные камни, в слёзы небес. Согревая, они осторожно обласкивают один из бутонов и…

Звоном и шелестом над полем проносится следующая частичка. Внутри обретает самое себя первая буква. Она сияет, и можно на мгновение посоперничать с солнцем, пока то ещё так неярко, что на него можно смотреть, не боясь сжечь глаза.

Но вот светило ползёт вверх и больше не похоже на язык, оно раскалилось, яркость уже слепит, только цветок твоего имени не боится заглядывать ему в лицо. Следующий бутон вызревает, наливается соком, становится то алым, то пурпурным, то внезапно перекрашивается в чернильный мрак. Когда его лепестки расходятся, сердцевина вспыхивает оранжевым, а звучание глубокое и чистое, как у виолончели. Он поёт, этот раскрывшийся бутон, и звук его вплетается следующими росчерками в самую твою суть. Ты и знал его всегда, и никогда не знал тоже. Потому – повтори, сначала отдельно, затем вместе с первой уже немного померкшей буквой. Повтори и внеси в собственную память, хотя это будет не запоминание, а воспоминание. Вспоминание о том, что случилось с тобой прежде, чем ты обрёл это тело.

Свет так ярок, так чист, он льётся не с небес, а изнутри тебя, из сердца, с белого полотна души, где алым и золотым сияет не рассветное солнце, а две первые буквы имени, которое никто ещё не прочитал.

Ветер качает бутоны, играет в ветвях, шелестит травами и гоняет туда-сюда изумрудную волну, осыпающуюся каплями росы. Свежесть и радость, беспечность и вечность порыва заставляют раскрыться ещё один бутон. Флейтой и стоном разворачивает он к небесам своё нутро, добавляя новых штрихов, нового звука в мелодию. Он зелёный и голубой, лазурный и прозрачно-туманный.

И вот уже три буквы произносятся вместе, в недосказанности чудится удивительная тайна, так хочется поторопить весь мир, качнуть требовательно окрепшую лозу, на которой не раскрылись лишь два ярких бутона. Но солнце гладит по щеке, ветер ласкает волосы, и хочется замереть, прочувствовать утро, его бескрайность, его бесконечность. Время стоит, солнце не поднимается выше… Бутоны дрожат в ладонях ветра.

В тот миг, когда один из них не выдерживает, раздаётся хлопок. Новый ритм завладевает, чудится, что и всем миром, всем, что можно охватить взглядом, что можно охватить мыслью. Движение, устремлённость, – и вот уже больше не тянет остаться в определённом мгновении, жажда жить и действовать овладевает… Это пришла ещё одна буква, ещё несколько росчерков, ещё один знак, который стал определять тебя, проник внутрь и, как оказалось, всегда там находился. Он сплетён из оттенков и полутонов, переливается перламутром и сразу темнеет, но слишком долго не стоит смотреть на него, ведь остался только один-единственный бутон, тот, что и хранит ключ, тот, что и является главной тайной.

Последняя буква.

Момент наступает не сразу. Сначала приходится долго лежать на подушке из свежих трав, повторяя про себя одну за другой все открывшиеся буквы. Пока что они – не слово, не его частица, они распадаются, кажутся бусинами, вольно катающимися по крепко натянутому полотну. Сталкиваясь, они сухо потрескивают, раскатываясь – шелестят сухой травой. Можно спрятать их в банку и встряхнуть – ничего не произойдёт, они не потеряют своего волшебного значения, но и не обретут целостность.

Но когда солнце подползает к зениту, простреливая самое сердце небесного шатра, тогда нужно встать во весь рост и поймать бутон.

Сжать его в пальцах.

Сок покажется тёмным, будет пахнуть почти как вино и немного – полынью. Сожми его крепче, пусть течёт сквозь пальцы, капает в землю, где родилось до рассвета твоё имя. Капля за каплей… И рождается новый звук.

Вот оно!

Всё встало на свои места, и нет больше бусин, но есть вписанное в тебя, яркое, жаркое, жадно имя. И ты произносишь его раз за разом, удивляясь, как столько времени не мог узнать его. Не мог впустить его.

Ведь это так просто – обрести имя.

========== 024. Рассказанная история ==========

Когда очередные слова пронзают насквозь, привкус крови на губах заставляет подняться с колен. Здесь, в этом сумрачном мире, нет более опасного оружия, чем слово. Нет ничего острее, ядовитее, ничего смертоноснее. И внутри меня сотни и тысячи орудий, которые готовы прорвать мою кожу, сломать мои кости, вырваться наружу с алыми каплями крови.

Я замираю на обрыве, под порывами холодного ветра, потому что знаю, следующий шаг заставит что-то внутри меня взорваться новыми фразами, обрывками рифмованных строк, даже отдельными словами… И это будет сродни самоубийству.