Текст книги "Хо"

Автор книги: Raptor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 106 (всего у книги 109 страниц)

– Я не знаю, кто ты такое, но ты определённо сошло с ума. Где Гена?!

– Дался тебе этот Гена! Кто он такой? Всего лишь неотёсанный морячок, утопивший яхту хозяина, и лишившийся смысла своей никудышной жизни. Выкинь его из головы. Он же неперспективен.

– Это не тебе решать! Что ты с ним сделало?

– Ничего. С ним всё в порядке. Будут ещё плаванья у твоего морячка. Может даже останется капитаном. И не утонувшей яхты, а нормального корабля. Такого как этот. Всё с ним будет в порядке. Что до меня, то вся эта «морская романтика» мне уже порядком приелась. Хочу завязать с кораблями, и заняться чем-то более интересным и масштабным. Без вдохновения мне не обойтись. Поэтому я хочу взять тебя с собой, Ольга. Как тебе моё предложение? Хочешь стать сумеречницей?

– Не хочу.

– Подумай. Зачем тебе этот идиотский мир, который вы называете «реальностью». Реальность не там. Она выглядит по-другому. Не так, как ты себе представляешь. Я покажу тебе чудесные миры. Открою величайшие тайны Вселенной. Только тебе! Представь, ты увидишь такое, что тебе и не снилось. Ты поднимешься сразу на несколько ступеней выше своей примитивной цивилизации. Ведь твой мир – это хлев, в котором вас выращивают на убой. А у тебя появился шанс вырваться из этого свинарника. На свободу. Да-да, я подарю тебе свободу. Настоящую. Не иллюзорную. Подумай.

– Уходи.

– Ты думаешь, что если я уйду – всё сразу станет хорошо? Напрасно. Ты ведь не просто увидела изнанку своей реальности. Ты прозрела. Считаешь возможным вернуться к обыденной жизни с подобным прозрением? Думаешь, возможно всё забыть? Глупая девочка. Твоя психика безнадёжно расстроена. Обратного пути нет.

– Это у тебя его нет. А я вернусь в свой мир во что бы то ни стало!

– Вернёшься? И зачем? Что тебя там ждёт? Задумайся, Ольга, есть ли что-то в твоём мире, ради чего стоит в него возвращаться? Чем привлекательна эта жалкая модель социального содержания ведомственных элементов, которую вы назвали «обществом»? Система, построенная на неравенстве и несправедливости. Где тебе постоянно что-то навязывают. Заставляют верить в полнейший бред, лишь потому, что он является общепринятым, а значит, непререкаемым. Тебя зомбируют, постепенно превращая в куклу. Ограниченную, зато податливую и предсказуемую. Заменяют дух живой личности – искусственным, корпоративным духом, казённым, и насквозь фальшивым. Да, в вашем мире есть краски, но вы не замечаете их, предпочитая разбавлять свою чёрно-белую обыденность нелепыми и безвкусными, зато общепризнанными полутонами. Вы не живёте. Вы существуете. И, зачастую, оказываясь на смертном одре, вы осознаёте, что не сделали за свою жизнь ничего действительно стоящего. Но даже тогда упорно в этом не признаётесь, утверждая, что «прожили жизнь не зря». Однако, не зря жизнь проживают единицы, в то время как большинство не оставляет после себя ничего существенного. Ваша жизнь – мучение. Поэтому вы и плачете, появляясь на свет, когда остаточное сознание предыдущей жизни ещё не угасло, и вы ещё понимаете, что впереди вас ждут десятилетия новой тягомотины, наполненной испытаниями, проблемами и болью. Зачем возвращаться в эту рутину?

– Потому что это жизнь. Моя жизнь, понимаешь? Плохая она, или хорошая – она моя. И я хочу в неё вернуться.

– Но ты должна остаться со мной!

– Ничего я тебе не должна.

– Тебе придётся смириться с неизбежностью.

– Никогда. Слышишь? Никогда. Никогда! Ты слышишь меня?!

Хо ничего не ответило. Минуты молчания тянулись одна за другой, и эта изматывающая тишина всё сильнее вводила девушку в состояние паники. Она чувствовала, что сумеречник вот-вот набросится на неё, но не могла определить, откуда получит удар.

– Эй! – не выдержала она. – Чего замолчало?!

– Ага, всё-таки передумала? – тут же откликнулось Хо.

– Нет! Иди ты знаешь куда, сумеречное отродье! Ты мне противно! Делай что хочешь, но я с тобой не останусь! Уж лучше смерть!

– Что ж, любовь моя. Ты сама напросилась. Хо! Хо! Хо!

Ольга почувствовала как что-то зловещее надвигается на неё из темноты, и попятилась назад, скользя вдоль стены. Она не видела Хо, но всеми своими фибрами чувствовала его приближение. Позади светилась яркая полоска света, пробивавшегося из каюты. Не смотря на то, что Оле сейчас больше всего хотелось запереться в этом единственном безопасном закутке, здравый смысл вовремя отговорил её от поворота в тупик, и погнал дальше по коридору. Перешагнув через светящуюся границу, Вершинина пропятилась ещё немного назад, и остановилась, напряжённо ожидая своего преследователя.

В какой-то момент ей почудилось, что никакого преследования и не было. Что Хо инсценировало эту обстановку, вынудив её отступить. Но как только эта мысль посетила её, сумеречник появился на границе света и тьмы, словно отпочковавшись от тёмного потолка. Теперь Ольга поняла, почему сразу не увидела его на мутно-красном фоне дальнего конца коридора, освещённого тусклой аварийной лампочкой. Всё это время оно сидело наверху, вжавшись в потолок.

Приподнявшись на своих длинных конечностях, Хо отцепилось от потолочной поверхности, и очень пластично, не издавая ни малейшего шума, перевернулось, спрыгнув на пол. Помедлило слегка, и шагнуло вперёд – навстречу девушке. В этот момент между ними усиливалась какая-то неуловимая связь, которая, возможно, возникает между хищником и его жертвой. Может быть, именно поэтому Ольга вдруг стала лучше понимать сумеречника, анализируя его поведение, и, неожиданно для себя, улавливая излучаемые им флюиды. От этого ей стало ещё страшней. Она почувствовала, что Хо вовсе не играет с ней, и не пытается напугать её своей нарочитой нерасторопностью с чрезмерно замедленными движениями. Оно действительно хотело напасть, но не могло двигаться быстрее. Какая-то невидимая сила сковывала его, заставляя двигаться на пределе сил.

Зелень светящихся глаз расплывалась, то и дело угасая и вспыхивая вновь. По мере его приближения, Ольга всё четче различала то ли кряхтение, то ли хрипы, издаваемые им. Рука чудовища протянулась вперёд, и стало заметно, как от неё обильно отлетают тончайшие лохмотья, которые вскоре рассеивались в полумгле. Когда пальцы сумеречника коснулись полоски света, падающего из каюты, этот процесс усилился, и рука стала распыляться ещё быстрее. Но ярость продолжала гнать Хо вперёд, и оно целиком шагнуло в световой барьер. Ольга смотрела на него, не в силах пошевелиться. Даже тая, сумеречник продолжал её сковывать своим гипнотическим взглядом. Оставляя позади себя густой шлейф отшелушившейся материи, Хо сделало ещё один шаг вперёд. Чтобы дотянуться до девушки, ему осталась лишь пара таких шагов.

– Ты моя! – прошипело существо.

И даже голос его повлиял на ускорение распада. Новая волна чёрной шелухи веером разлетелась от него в разные стороны.

– Не надейся! – попыталась блефовать Вершинина, тем временем изо всех сил стараясь вырваться из-под гипнотического влияния. – Сейчас не твоё время!

– Хо! – сумеречник изрыгнул ещё один комок тлеющего пепла, и шагнул дальше.

Его хвост уже окончательно распался. Тело представляло из себя жалкий огрызок, покрытый колышущимися лохмотьями отстающей оболочки, от которой постоянно отлетали невесомые куски, словно от горящей газеты.

– Что, плохо тебе? – с презрением спросила Ольга, а сама радостно почувствовала, как её левая нога сдвинулась чуть назад. – Тлеешь? И после этого ты ещё будешь мне предлагать связать с тобой жизнь, если даже не можешь ко мне подойти?

Прорычав, Хо метнулось вперёд, занеся над ней лапу. Оля зажмурилась, но вместо удара почувствовала, как её с ног до головы осыпало пепельной шелухой. Последний рывок сумеречника окончательно растворил его в пространстве.

Хо потратило остатки своей энергии, и теперь должно было её восстанавливать. Вместе с его исчезновением, к девушке вернулся контроль над собственным телом. Ноги подогнулись, и она повалилась назад. От падения её уберегла пара сильных рук.

– Гена?! – радостно воскликнула Ольга.

– Я это, я! Не бойся, – ответил Осипов. – Ты как?

– Хорошо. А ты? Где ты пропадал?

– То же самое хочу спросить и у тебя, – капитан поставил её на ноги. – Что вообще произошло?

– Хо опять объявилось.

– Сейчас? Но сейчас же, вроде, время, когда оно беспомощно.

– Значит, не так уж и беспомощно. Само напасть не может, но иллюзии внушать способно. Либо мы ошиблись с временным зазором, либо этого зазора вообще не существует, и Хо активно в любое время. Ты его видел?

– Всё, что я видел, это как ты вдруг повалилась с лестницы. Я обернулся, чтобы тебя удержать, но тут мне словно кто-то по голове кирпичом ударил. В глазах звёзды, всё помутнело. Едва успел за поручень ухватиться, чтобы самому не упасть. Очнулся, а тебя уже нет. Побежал искать. На нижней палубе никого. И тут слышу, наверху вроде твой голос. Я туда. Смотрю, ты в коридоре стоишь. Ну, я к тебе… Дальше, сама всё знаешь.

– Нас упорно пытаются разделить.

– Пойдём отсюда, пока опять что-нибудь не произошло, – Гена взял Ольгу за руку, и повёл за собой.

Не успели они сделать и нескольких шагов, как всё вокруг них начало вибрировать, а затем, коридор стал сужаться, как будто корабль уменьшался в размерах.

– Мы не сможем выйти! Оно нас не выпустит! – воскликнула Оля, выдёргивая руку.

– Успеем! Побежали! – ответил капитан, и тут же ударился головой об потолочную лампу.

– Назад! Скорее!

Ольга уже на четвереньках добралась до каюты. Она почему-то была абсолютно уверена, что сейчас это было единственное безопасное место на всём корабле. Стены уже давили её со всех сторон, когда она проскользнула в оставшийся светлый проём, и скрылась в каюте. Скрючившись в три погибели, Осипов на корточках следовал за ней, пока коридор не обрёл размеры вентиляционной шахты. Опустившись на живот, капитан пополз по-пластунски, и буквально втиснулся в катастрофически сужающееся отверстие, оставшееся от дверного поёма. Как только он втянул ноги в светлую, и ничуть не изменившуюся каюту, коридорные стены и потолок с полом – сошлись воедино, клацнув глухим прессом. Дверь закрылась, и всё стихло.

– Зараза! Вот ведь, гадство! – выругался Геннадий. – Ну, ничего. Попробуем через окно.

– Подожди! У нас нет гарантии, что оно не перекроет нам и этот путь.

– А что ты предлагаешь?

– Нужно придумать, как его перехитрить. Наверняка есть лазейка.

– Перехитрить? Да эта тварь, может быть, явилась из самого ада! Предлагаешь потягаться с ней интеллектом?!

– Знаю, это звучит абсурдно. Но иначе нам не выбраться из западни. Если верить Жене, от Хо ещё никто не уходил живым.

– Твою мать! – Гена стукнул кулаком об пол. – Твою мать!!! Вот это я попал! Вот это угораздило! Мы в полной заднице!

– Ну, по крайней мере, выяснилось, что я – его следующая жертва, – Ольга со вздохом опустилась на кровать.

– Оно тебе сказало? – приподнял голову Гена.

– Да.

Поднявшись с пола, Осипов подошёл к кровати, сел рядом с Ольгой и деликатно приобнял её.

– Я не допущу этого.

– Тебе с ним не справиться.

– Пусть так. Но дёшево я свою жизнь ему не продам.

Ольга опустила голову ему на плечо.

– Спасибо.

– Не за что. Вместе влипли, вместе и выбираться будем. Знать бы только, как.

– Хо оперирует нашими страхами. Самыми глубокими и потаёнными. Сопротивляться такому воздействию особенно сложно. Наверное, лучший способ подготовиться к его атаке, это вспомнить наш худший кошмар, и настроить себя на встречу с ним.

– Даже и не знаю. Можно конечно попробовать.

– В твоей жизни был такой кошмар, Ген? А я уж думала, что тебе вообще страх не свойственен.

– Ну коне-ечно. Я же не робот. Все чего-то боятся, но не все осмеливаются это признать.

– И чего же боишься ты?

– Чего боюсь? Хм. Помнишь, утром я рассказывал тебе про танкер «Руссильон»?

– Тот, что сел на мель?

– Да. Так вот, я его и боялся. В детстве, конечно же. Потом, естественно, перестал. Но всякий раз когда к нему приближался – оторопь брала.

– А что тебя в нём пугало?

– Да всё. Но особенно труба.

– Труба?

– Угу. На ней было нарисовано что-то похожее на глаз. Вот он-то меня и пугал больше всего. Казалось, что это глаз корабля. Понятное дело, я никогда никому в этом не признавался. Когда пацаны агитировали меня пойти полазить по «французу», деваться было некуда. Не отставать же от друзей. К тому же, такие вылазки были полезны. Так я заставлял себя справляться с собственным страхом, и в конце концов победил его. Танкера давно уже нет, а этот самый глаз на его трубе снится мне и по сей день. Он приснился мне и сегодняшней ночью. Поэтому я и задумался над закономерностью черноморских кораблекрушений.

– А больше ничего странного ты на том корабле не находил?

– Ничего необычного. Мы облазили его вдоль и поперёк. Да и не мы одни. Кто по нему только не лазил, пока он там ржавел на берегу. Разве что чёрная жижа в трюме вызывала тревогу. Представляли, что будет, если в неё ненароком свалишься. Это ж сразу каюк.

Слушая его, Ольга постепенно переключилась на свои мысли. Как ни странно, эти внутренние размышления строились на заурядно-бытовой основе. Сейчас, прижавшись к Осипову, и чувствуя близость его крепкого сильного тела, девушка поневоле расслабилась, вспомнив о каких-то простых вещах, которые на фоне творящегося кошмара казались едва ли не пустотой.

Сперва Оля начала вспоминать, сколько дней назад закончилась вода в душе. Она не мылась уже дней пять, но только теперь почувствовала себя грязной. Отвлекшаяся от постоянного напряжения нервная система постепенно возвращала ощущение лёгкого зуда на коже. «Господи, от меня наверное так пахнет», – посетила её стыдливая мысль. Утешало лишь то, что запах, исходивший от капитана, был явно сильнее, и тот, видимо, ничуть не комплексовал по этому поводу. Как любил говорить покойный Бекас, «что естественно – то не безобразно». Ведь это не их прихоть. Кто виноват, если воды не хватает даже для питья? Вот вернёмся на берег – первым делом отмоемся до блеска. А пока, можно и потерпеть. Оля мечтательно улыбнулась. Странно. Она только сейчас начала различать неприятные запахи. Вся каюта пропахла ими, а она ощутила их лишь теперь. Вот что значит нервное напряжение.

Вторым неприятным ощущением являлось уже ставшее обыденным чувство постоянного голода. Справляться с этой неприятностью Ольге помогла привычная борьба с лишним весом. Традиционные диеты и голодовки перед летними сезонами научили её игнорировать сосущие под ложечкой позывы, и стоически их переживать. За время пребывания на «Эвридике» она заметно похудела, но всё ещё была в форме. По крайней мере, она сама так считала, и больше переживала за Гену, которому этот полуголодный паёк явно шёл не в пользу. Такому крупному и крепкому организму требовалось много питания для поддержания энергии. Недостаток оного заставил Осипова превратиться из почти атлета, в почти доходягу. Естественно, это не отразилось на его бодром поведении, но давалась ему эта бодрость всё труднее с каждым днём. Капитан выглядел сильно уставшим и осунувшимся. Довершала картину густая щетина на его впалых щеках, намекающая на скорое превращение в настоящую бороду.

Недостаток пищи дополнялся её низким качеством, что так же не могло не отразиться на самочувствии ребят. Желудок, измученный чёрствой и просроченной пищей, вызывал массу неприятных ощущений.

Всё это, вкупе с критическим недосыпанием Ольги, культивировало общее состояние усталости и измотанности. Моральная составляющая усталости была довлеющей. Это можно было сравнить с несколькими днями сплошного бодрствования, когда спать уже не хочется, и сознание пребывает в каком-то пространном рассеянном режиме, готовое в любую минуту отключиться от переутомления.

Разглядывая Геннадия, Вершинина почему-то вспомнила одно старое телевизионное выступление, которое видела ещё в глубоком детстве. Какая-то эстрадная певичка, чей образ давно уже стёрся из памяти, на простенькой советской сцене пела незамысловатую песенку о боцмане, потерпевшем кораблекрушение на необитаемом острове. Всё это время ей подпевал небритый мужичок, слегка потрёпанного, возможно даже похмельного вида.

Мужичок был одет под моряка. На нём были узкие брюки клёш, потёртая тельняшка и мятая фуражка, из-под которой торчали густые курчавые волосы. В зубах торчала трубка. Ольге чётко запомнился именно этот персонаж, с отсутствующим, устало-измученным взглядом пустых глаз, всем своим видом показывающий, как же его задолбал этот концерт, и как он хочет поскорее покинуть студию, получить деньги за выступление, и тут же поправить здоровье.

Она запомнила, как он стоит столбом посреди сцены, держа руки в карманах расклешенных брюк, и чисто символически притопывает ногой, бубня одно и то же.

– «Боцман, бо-оцман Боб! Ошибся в жизни лишь однажды», – пронзительно пела солистка.

– «Боб-Боб, Бобоб, Боб-Боб», – вторил ей небритый «боцман», притопывая ногой в такт.

В данный момент Ольга видела перед собой такое же небритое лицо Генки, одетого в точно такую же измазанную тельняшку, и он сейчас выглядел практически один в один, как тот эстрадный подпевала. Это вызвало у Вершининой чувство трогательного умиления. Такой сильный, смелый и мужественный моряк, как Гена Осипов, попав на свой «необитаемый остров», превратился в беспомощного, беззащитного человечка, который уже перестал скрывать свой собственный страх и отчаянье, из последних сил пытаясь сохранить остатки самообладания и непоколебимости. Что ж, в некотором плане это даже хорошо. По крайней мере стало понятно, что он – живой человек, а не бесчувственная деревянная фигура на носу корабля, какой он всегда пытался казаться.

Скопившийся тромб из критических, смертельно-опасных проблем, постепенно притупил чувство опасности, и горечь утрат. Этих проблем стало слишком много для одновременного их переживания. В связи с этим, даже смерти друзей теперь выглядели какими-то отдалёнными, застарелыми болячками на душе, которые уже фактически забылись. Плотные систематические наслоения всё новых кошмаров и волнений, утрамбовывали печаль, видоизменяя её в некую совершенно новую форму отстранённого, безразличного настроения, морально абстрагирующегося от этого переизбытка неприятных эмоций.

Ольга не могла понять, что захлестнуло её в эти минуты неожиданно образовавшегося затишья, и откуда возник этот неожиданный порыв, временно помутивший рассудок, вызвавший столь несвоевременное желание, которое вспыхнуло в глубине её естества, тут же воспылав обжигающим горнилом. Дальнейшие действия диктовались чем-то примитивным, необузданным, игнорирующим зов разума.

Гена продолжал рассказывать что-то о своём детстве, когда Вершинина вдруг коснулась рукой его заросшей щеки, и, нежно оборотив лицо капитана к себе, посмотрела ему прямо в глаза. Тот остановился на полуслове, и растерянно пробормотал:

– Т-ты чего?

Ничего не ответив, Ольга придвинулась ещё ближе, и их губы сошлись воедино. Сначала Осипов растерялся, не ожидав столь спонтанной романтики, но с каждым новым мгновением, он всё больше терял связь со страшной реальностью, целиком погружаясь в новую волну страсти. Повинуясь этому неудержимому влечению, капитан быстро завладел инициативой, и перешёл к решительным действиям. Его пальцы в торопливом нетерпении заскользили по Ольгиной рубашке, путаясь в пуговицах, и та помогла ему их расстегнуть. Бесцеремонно избавившись от одежды, они повалились на помятую кровать, задыхаясь от наслаждения. Двигаясь в такт древнейшего танца любви.

А тем временем, в темноте коридоров неистово бесновалось Хо. Оно металось из угла в угол, билось об стены, в бессильной злобе бросалось на дверные ручки и светильники, размазывая повсюду отмирающий внешний покров, перемешанный с буро-зелёной кровью. Оно выло и ухало, царапая когтями стены, и своё собственное тело, в бессмысленных корчах. Незнакомое, испепеляющее чувство раздирало его изнутри, изматывая и угнетая.

Несколько раз оно порывалось ворваться в каюту, где стонала его вожделенная Ольга, беззастенчиво отдающаяся капитану. Но всякий раз чудовищное энергетическое сопротивление отшвыривало его назад, опаляя невидимым пламенем, выдирая клочья драгоценной жизненной силы, ослепляя чувствительные к свету глаза.

Хо не знало, что с ним происходит, и от этого ему становилось ещё больнее. Боль порождала ярость, которая синтезировалась в новую боль, и так бесконечно, по закольцованной схеме.

– Как?!!! – ревело воплощение сумерек. – Как она посмела?!!! Что ею движет?!!! Я не понимаю. Это за пределами здравого смысла. Это нетипично. Не приемлемо. Это выше моего понимания.

– Добро пожаловать в мой мир, – ответил ему голос из темноты.

Повернув лицо с затуманенными кровавой слизью глазами, сумеречник, не скрывая удивления, посмотрел на фиолетовое колеблющееся свечение, зависшее под потолком, и тускло брезжащее на фоне темноты.

– Ев-гений?

– Удивлено?

– Ты же умер. Тебя нет. Тебя не должно быть!

– Умерло моё тело. Но не душа.

– Я же убило твою душу!

– Душу нельзя убить. Её можно заставить умереть. Но убить её нельзя.

– Душа не может жить здесь без тела! Это нонсенс!

– Всё правильно. Не может. Успокойся. Законы, на которые ты полагаешься, не нарушены. Моя душа умирает. Сама. Я чувствую, как сливаюсь с пустотой. С бесконечностью. И это… Это прекрасно. Словно короста, от меня отслаиваются надоевшие заботы, метания, переживания. Ты бы знало, какое блаженство сбросить весь этот проклятый груз.

– Разве тебе не страшно? Тебе, разумному существу, глядеть в лицо вечной пустоты.

– Разум – вещь субъективная. Это всего лишь инструмент. Индивидуальное лекало. Он позиционирует себя как основу личности. Но это иллюзия. Разум – это бремя. Возможно, когда-нибудь ты это поймёшь.

– Ты лжёшь! Ты всё потерял!

– Напротив. У меня ничего не было. Теперь же у меня есть всё. И я счастлив. Наконец-то счастлив. Мои страдания закончились. А твои ещё только начинаются.

– Что со мной происходит?! Чем ты меня заразил?!

– С тобой всё в порядке. Ты познакомилось с нормальным человеческим чувством, именуемым «ревность». Ты познало любовь. А где любовь, там всегда поселяется ревность. Её пропорции рознятся, но она есть всегда. Авель не может жить без Каина. Так уж заведено у нас, у людей.

– Это ещё раз доказывает, что люди – примитивные существа.

– Ну, что ж. Тогда попробуй справиться со своей ревностью, и докажи, что ты выше нас.

– Как? Как мне с ней справиться?!

– Откуда же мне знать? Ищи выход самостоятельно. Ты само этого хотело. Теперь ты это получило. Наслаждайся. Ты способно мыслить как человек, чувствовать как человек и… страдать, как человек. Мы, люди – избранники Высшего Разума. В нас заложено то, чего нет у вас. И ты само это признавало. Поэтому ты и пыталось вскрыть моё сознание. Ты этого добилось. Ты узнало нашу тайну. Быть избранником Всевышнего, носителем Его великого наследия – это не дар. Это испытание. Вечное испытание. Непосильная ноша, и огромная ответственность. Ты не знало об этом Хо. Ты полагалось на разум и логику. И в этом заключалась твоя ошибка. Признайся, что я победил.

– Ни за что! Я сумею справиться с этой напастью.

– Каким образом?

– Я уничтожу естественный раздражитель. Как только появится возможность, Ольга будет нейтрализована. Но сначала, я не откажу себе в удовольствии расправиться с её любимым капитаном. И чтобы она видела его мучения. Видела, и страдала. Я хочу, чтобы перед смертью, это ничтожество всецело осознало, что нельзя отказывать Даркену Хо! Я хочу, чтобы она поняла, что капитан страдает только из-за неё. Из-за её строптивости и несговорчивости. Я добьюсь этого, во что бы то ни стало.

– Типичная реакция, – ответил Евгений. – Твоя болезнь прогрессирует. Но мне на это совершенно наплевать. Мне наплевать на Геннадия, наплевать на Ольгу, и наплевать на тебя. Вы теперь лишь отблески моей гаснущей памяти. И я страстно желаю поскорее всех вас забыть. Делай что хочешь, Хо. Теперь ты на моём месте. Мне жаль тебя. Прощай.

– Ненавижу!!! – Хо яростно набросилось на угасающее свечение, но лишь ударилось в бездушную темноту. – Ненавижу…

Лёжа на кровати, Геннадий задумчиво рассматривал табличку, сорванную со штурвала «Гортензии». Ольга лежала рядом, положив голову на его широкую грудь.

– Ты правда хотел утонуть вместе с ней? – тихо спросила она.

– У? Не знаю. Может быть, – нехотя ответил Осипов.

– Но зачем? Какой в этом смысл?

– Морской обычай. Слышала о таком?

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, то я и сам не понимаю, – Гена вздохнул. – Какое-то помутнение. Трудно его объяснить.

– Но ты ведь не стал бы совершать эту страшную глупость?

– Не стал бы. Наверное. Знаешь, после того, что случилось с остальными ребятами, я уже начал сомневаться, что это была плохая идея.

– Не говори так Ты не должен сдаваться.

– А я и не сдаюсь. Будь что будет.

– Нельзя, Ген, нельзя так говорить…

– Нельзя? Тогда чего мы тут лежим до сих пор, вместо того, чтобы… – Гена осёкся. – Прости, я не это имел в виду. Я не о том. Мне с тобой было очень хорошо. Почувствовал в себе дополнительные силы. Почувствовал себя живым, что ли.

– Я всё поняла, – Ольга поцеловала его в губы. – Пожалуйста, не оправдывайся. Тем более, что ты прав. Хватит разлёживаться.

Перебравшись через него, девушка спрыгнула с кровати, и начала спешно одеваться. Действительно, секс неожиданно оказался своеобразным допингом. Сонное расслабление, последовавшее за ним, довольно быстро сменилось новым приливом сил, придавшим что-то вроде второго дыханья, временно позволившего им преодолеть угрожающе нараставшую сумеречную апатию. Это напоминало перезагрузку компьютерной системы. Но было понятно, что мнимая бодрость может в любой момент завершиться, а значит, необходимо воспользоваться этим подвернувшимся шансом.

– Коридорами больше не пойдём, – натягивая тельняшку, произнёс Осипов. – Эта хрень запросто может нас там поджидать.

– А как же тогда? – удивилась Ольга.

– Вон, – Гена указал на окно. – Выйдем напрямую. Снаружи ещё светло. Тварь туда не полезет.

– А если не откроется?

– Что ты, ей богу, как маленькая? Не откроется – разобьём! Или ты боишься, что тебя оштрафуют за порчу чужого имущества? – капитан застегнул ремень, и, подойдя к окошку, принялся ощупывать пыльную раму.

Обнаруженный наверху ригель поддался не сразу. Его пришлось немного подёргать, прежде чем заедающая защёлка не выскочила из паза. Натужено крякнув, Геннадий дёрнул раму вниз, и та со стуком опустилась, открыв прямоугольный проём, площадью в четверть окна.

– Пролезем? – осторожно спросила Вершинина.

Гена высунулся в окно по плечи, покрутил головой, и, вернувшись обратно, ответил. – Легко. Давай, ты первая.

– Подожди. Давай не будем торопиться.

– Не понял. Ну, чего опять?

– Хо не отпустит нас так легко.

– Оно ненавидит свет, верно? А там, на палубе, светло. Или я неправ?

– Прав, но… Мы не можем рисковать своим последним шансом. Я знаю, что есть способ победить его. Я чувствую.

– Мы сейчас будем прислушиваться к чувствам, или действовать?

– Ген, успокойся, я тебя умоляю. Лучше напряги память, и попытайся ещё что-нибудь вспомнить. Вдруг ты что-то забыл, какую-то мелочь, какой-то пустяк. Вдруг мы с тобой что-то пропустили.

– Да что мне ещё вспоминать?! У меня сейчас голова раздута, как шар. Мысли враскорячку. Все эти сумеречники, иллюзии, трупы…

– Вспоминай, Гена, вспоминай!

– Да нечего мне вспоминать, Оль! Не-че-го!

– Ты же встречался с призраком своего друга. Он подсказал нам, как уберечься от ментального воздействия Хо. Может быть, он тебе ещё что-то рассказывал?

– Федька? Ничего он мне больше не подсказывал. Правда, до этого он мне снился, но там вообще был полный бред… Вроде бы, он куда-то собирался, и маслёнку какую-то искал…

– «Лежат в моём брюхе личинки огня», – задумчиво произнесла Ольга.

– Чё-чё?

– «Дав масла испить, ты погубишь меня»!

– Оль, ты чего?

– Гена, кажется мы вплотную приблизились к решению нашей проблемы.

– С чего ты взяла?

– Мы оба получали одну и ту же подсказку. И оба во сне. Ты видел своего друга Фёдора, я – демона Бафомета. И тот и другой говорили нам о масле. Считаешь это совпадением?

– Даже если это действительно неслучайно, мне до сих пор непонятно, как нам это может помочь. Масло. Ну и что? Что делать с маслом? Намазаться им? Выпить его? Напоить им Хо?

– Видимо, третий вариант. Если верить Бафомету…

– Ага. Отлично. Прекрасная идея. Только чур, поить его буду я, а ты, тем временем, его подержишь, о`кей? По мне, так более разумно разлить масло на полу, чтобы исчадие поскользнулось, когда за нами погонится, упало, и свернуло свою чёртову шею нахрен!

– Сейчас у нас на руках есть все части головоломки. Мы знаем, что энергетическая структура корабля поддерживается за счёт энергии Хо. Мы знаем, что оно несёт повреждения, когда повреждается корабль. Мы знаем, что повредить корабль Хо нам не позволит. И что единственный способ уничтожения, который нам под силу – это поджог. Но корабль сгорит не сразу, и если учесть, что каждая минута у нас теперь на счету, можно сделать печальный вывод: Нам не дадут довести дело до конца. Корабль надо уничтожить одним ударом. И таким, чтобы у него не было возможности восстановиться. Для этого нам и нужно масло.

– Хм. А что ты там про личинки говорила?

– Да стишок вспомнила глупый, который мне приснился. «Лежат в моём брюхе личинки огня»…

– Баллоны.

– Что?

– Газовые баллоны в трюме. Личинки в брюхе корабля. Если рванут, то мало не покажется.

– Точно! Вот и разгадка! А масло тогда зачем?

– Кажется, знаю. Однажды мне кто-то рассказывал, не помню уже кто, мол, если смазать маслом запорный клапан кислородного баллона, то при открытии вентиля произойдёт какая-то реакция, и баллон взорвётся. Не знаю, может быть брехня, но к сожалению уточнить не у кого.

– А разве там есть баллоны с кислородом?

– Я видел два типа баллонов, белые и голубые. Белые – это ацетилен. По-идее, голубые должны быть кислородными. Там применялась автогенная сварка, для которой необходимы оба этих газа.

– Пойдём. Мы должны сделать это.

– Сначала надо масло найти. Ты сиди здесь, а я быстренько сбегаю. Я примерно знаю, где оно лежит.

– Я с тобой. Одного я тебя не отпущу. Даже и не думай.

– Нет, ты будешь сидеть здесь. И это не обсуждается! Не хватало мне опять бегать, искать тебя по всему кораблю. Сиди тихо и жди меня. Поняла?

– Гена…

– Всё, я пошёл, – Осипов запрыгнул на столик, нечаянно уронив с него светильник, и довольно проворно проскользнул через окно, вывалившись на туманную палубу.

Сделав Ольге знак «ожидать», он тут же метнулся в сторону, и исчез в туманной завесе.

Спешно продвигаясь по прогулочной палубе, капитан лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Проходя мимо крепёжных тросов, удерживающих мотобот, Гена с опаской глянул за борт, и, удостоверившись, что с лодкой всё в порядке, отправился дальше. Ему меньше всего хотелось возвращаться в страшное нутро «Эвридики», но деваться было некуда. Трусцой пробежавшись по палубе, он свернул в парадные двери центрального холла.