Текст книги "Хо"

Автор книги: Raptor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 109 страниц)

– Это-это. Знаешь, что там? Та самая каюта, единственная, которая была заперта. Предчувствие не обмануло. Это действительно был не обычный удар. Он разблокировал дверь. Теперь можно узнать, что спрятано в этой каюте.

– Не нравится мне это, Ген.

– Да ладно тебе. Там же светло. А ведь Хо боится света, верно? Пошли, глянем, что там.

– Только осторожнее, прошу тебя.

Стараясь не поднимать шума, Геннадий пробежался по коридору, и замер неподалёку от пятна света, падающего на пол из широкой дверной щели. Вершинина на цыпочках прокралась за ним, и осторожно тронула за плечо.

– Что там? Что-нибудь не так?

– Тс-с-с! – едва заметено прошелестел Гена.

Оля навострила уши.

– Как будто стонет кто-то, – прошептал капитан. – Там, в каюте.

– Так это… – Ольга бросилась было к проёму, но Осипов её остановил.

– Подожди! Не лезь поперёк батьки. Я первый, – отодвинув её в сторонку, Геннадий прокрался к приоткрытой двери. – Фу, ну и запашок.

Запах был действительно неприятный. Причём он постоянно усиливался. Тянуло явно из открывшейся каюты. Остановившись возле проёма, Гена заглянул в него, прищурился, и зажал нос.

– Что там? – не выдержала Ольга.

– Хрен его знает. Свалка какая-то. Горы мусора. И вонища. Фу!

– Чем же так воняет?

– Есть только один способ это выяснить.

Капитан попытался открыть дверь шире, но та не поддавалась. Тогда он протиснулся в проём боком. Под его ногами тут же зашуршали какие-то бумажки, и затрещали пластиковые контейнеры. Что-то бормоча, Осипов неторопливо продвигался вглубь каюты, а затем вдруг позвал Ольгу.

– Оль. Здесь человек.

– Живой? – девушка тут же бросилась протискиваться в узкий дверной проём.

– Кажется, да. Но выглядит не очень… Эй, приятель, как тебя зовут?

Протиснувшись наконец-то сквозь узкую входную щель, Ольга оказалась в душном замусоренном помещении, насквозь пропахшем невыносимым смрадом, от которого щипало глаза. Пола не было видно из-за сплошного слоя грязных салфеток, бутылок, объедков, и перепачканной одноразовой посуды, успевшей обильно покрыться плесенью. Таким же мусором был завален стол. А одна из коек утопала под этой смердящей грудой целиком, напоминая сплошной мусорный холмик. Грязь была повсюду. С трудом верилось, что в этой помойке кто-то мог жить.

Но каюта была обитаема. На койке, возле которой стоял капитан, под грязным, насквозь провонявшим одеялом едва заметно шевелилось живое существо, почти потерявшее человеческий облик. Сначала Ольга разглядела лишь его руку, высовывающуюся из-под серого от грязи покрывала. А когда Геннадий брезгливо откинул верхний край одеяла, открыв голову лежавшего, девушка узнала пассажира, и сердце её сжалось от нахлынувшего приступа жалости, перемешанного с отталкивающим отвращением.

– Отец, как тебя звать? – повторил Гена, прикрывая себе нос и рот ладонью от нестерпимого запаха, источаемого человеком.

– Его зовут Евгений, – борясь с приступами тошноты, ответила Ольга. – Евгений Калабрин. И он моложе тебя.

– Моложе меня? – Гена вгляделся в сморщенное, иссохшее лицо, густо заросшее седой бородой. – Вроде выглядит старше.

– Ты бы тоже выглядел старше, переживи то, что пережил он, – подавав в себе отвращение, Вершинина подошла к койке. – Ну, здравствуй, Женя.

Молодой старик разлепил гноящиеся глаза, и мелко заморгал, привыкая к свету.

– О… О-о… О-о-оля? Т-ты? Здесь? – прошамкал его беззубый рот.

– Да, Жень. Я здесь. И Гена здесь. Пришёл конец твоим мучениям. Мы тебе поможем.

– Держись, парень. Мы выберемся отсюда. Ты ходить-то можешь? – добавил капитан.

– Простите… М-меня, – прохрипел Евгений. – Ради всего святого. П-простите.

– После будешь извиняться. Когда домой вернёмся, – Гена попытался поднять его за плечи, но тот вдруг так страшно застонал, что его пришлось отпустить. – Эй! Что с тобой? Болит чего?

– Н-не-на-а-а-адо, – застонал Женя. – Оста-а-авьте.

– Мы тебя всё равно заберём. Ты только скажи, что с тобой? Сейчас я носилки быстренько сооружу… – спотыкаясь об мусор, Гена выскочил из каюты.

Ольга подошла поближе, и склонилась над своим другом.

– И-иллюзии и ре-реальность – это несколько разные вещи, – прошептал Евгений, и попытался улыбнуться. – Там я был другой, а здесь…

– Хватит говорить чушь, – оборвала его Ольга. – Тебе только постричься, помыться, и будешь ещё лучше, чем в иллюзиях.

– Нет. Не буду. Разве лучше я был до этого? Не-ет. Таким же, только внутри. Понимаешь? А теперь всё вывернулось наизнанку, шиворот-навыворот. Теперь я внешне такой, а внутри…

– Сейчас ты болеешь. Когда поправишься, будешь думать по-другому.

– Прости меня, Оля. Прости за ложь. Глупо было надеяться, что ты полюбишь меня таким. Сколько бед повлекло моё заблуждение. И, самое обидное, я до сих пор не знаю, как вам помочь. Я втянул вас в этот ад, и теперь ничего не могу исправить.

– Подожди. Не сдавайся раньше времени. День ещё не закончился. Нам бы только узнать, когда. Когда будет «окно»? Когда Хо будет бессильно?

– Ничто не может помешать Хо.

– Мы можем! Мы!

– Мы опоздали. Хо добилось своего. Вы погибнете. Из-за меня… Из-за меня!

– Ну так помоги нам! Ты ведь определённо что-то знаешь! Так скажи мне! Каждый пустяк, каждая безделица может послужить ниточкой, ответом!

Евгений помолчал, закрыв глаза. В какой-то момент Ольге показалось, что он перестал дышать. Но вдруг его веки задрожали, губы открылись, и он заговорил.

– Я не знаю, как это может помочь. Но есть кое-что.

– Что?!

Его рука ухватила Ольгу за ворот, и подтащила к себе. От смрадного дыхания девушка едва не лишилась чувств, но то, что безумец ей говорил, имело сейчас первостепенную важность.

– Слушай… Когда Хо проникло в мой разум. Когда оно завладело моим сознанием. Оно обрело то, чего не ожидало обрести. Мои чувства. Ведь оно никогда никого не любило до этого. И вдруг познало, что это такое. На первых порах оно будет изучать эти новые ощущения. Именно этим ты должна воспользоваться!

– Каким образом?! Я должна ответить Хо взаимностью?! Ты это хочешь мне предложить?!

– Думай сама. Это козырь в твоём рукаве. Последний козырь. Как применишь его – тебе решать.

– Посоветуй! Я в растерянности!

– Хо готовится покинуть корабль. Я знаю это твёрдо. Скорее всего, оно не будет использовать тебя как промежуточную хозяйку. Для этой цели ему нужен крепкий организм. Как у Генки. Генка будет последним. Поэтому оно и бережёт его. Разум должен быть незамутнённым до конца, чтобы идеально принять волю сумерек. Ты будешь следующей жертвой. Как только Хо поймёт, что любовь – это проклятье, а не дар. Оно уничтожит причину этого проклятья. А потом покинет «Эвридику» в теле капитана. Но это только предположение. Всего лишь предположение.

– Когда откроется «окно»?! Когда мы сможем бежать?!

Глаза Евгения закатились, и он забормотал что-то бессвязное.

– Когда… Когда солнце… Когда у одних солнце стоит в зените… У других… У других оно оказывается в надире…

– Что?!

– Муками лёгкими… Улаххи-суллар. Ишниллау-хо. Фаххетши суллар… Проект «Затемнение»…

– Женя! Не бросай нас! Пожалуйста.

Глаза Евгения раскрылись. Теперь его взгляд был безразличным и пустым.

– Оля… Оля…

– Что, Жень? – Ольга сжала его руку.

– Всё, Оля… Я ухожу.

– Нет, не говори так. Гена сейчас принесёт носилки, и мы тебя…

– Последняя просьба, Оля. Только одна.

– Какая?

– Поцелуй меня на прощанье.

– Жень, нам рано прощаться. Мы ещё…

– Я понимаю. Я мерзок. Но я не прошу касаться меня губами… Достаточно воздушного поцелуя. Пожалуйста.

Ольга вздохнула, дотронулась губами своих пальцев, и приложила их к его губам. Она почувствовала, как его сухие, похожие на деревяшки, губы, коснулись её подушечек, и сквозь них, вместе с последним выдохом, вырвалось слово:

– Любимая…

Глаза Евгения скосились в сторону и затуманились. Дыхание больше не ощущалось. Осторожно пощупав пульс, Вершинина поняла, что сердце не бьётся. Евгений умер. И вместе с ним умерли все его иллюзии.

Глядя на него, Ольга ловила себя на странной мысли. Она с каждой минутой начинает всё больше сомневаться, что перед ней лежит её старый друг. Вместо молодого энергичного человека, которым всегда был Женя, на грязной койке лежал дряхлый старец, больше похожий на жёлтую мумию, с костями проступающими сквозь шелушащийся пергамент кожи. Седой как лунь, с копной грязных, перепутанных волос, и такой же всклокоченной бородищей, в которой догнивали остатки последней трапезы. Ужасное зрелище. Даже врагу не пожелаешь такой страшной смерти. Отпустив его костлявую руку с обгрызенными до мяса ногтями, Ольга всё же пересилила себя, и поцеловала его в лоб, отдавая последнюю дань своему бывшему другу.

На стене, над койкой, она заметила странные письмена, и приглядевшись, различила в них знакомые буквы. Самая чёткая запись гласила:

Мы становимся рабами собственных привычек. Как бурлаки, мы тянем свои лямки непонятно куда, непонятно зачем, и для чего. Ведь итог для всех один – смерть.

Мы всё больше огораживаемся от внешнего мира, замыкаясь на собственном микрокосме. Нам гораздо спокойней жить в крохотном мирке, а не в огромном мире.

Мы не боимся, когда видим в теленовостях кровь своих соотечественников, ведь эта кровь не из нашего микромира. Она где-то далеко, по ту сторону экрана. Она не пачкает наших рук.

Мы – индифферентны. Мы – окукливаемся. Такова архитектоника наших судеб. Обстановка в мире нестабильна.

В коридоре послышались звуки приближающихся шагов, и вскоре в каюту, пыхтя, протиснулся Геннадий, втащив следом за собой пару жердей, кусок брезента и верёвку.

– А вот и я. Принёс всё, что нужно.

– Уже не нужно, – тихо ответила Ольга, повернувшись к нему.

– К-как? Почему? Он что…

Девушка кивнула. Капитан выронил жердь, подошёл к Оле, и мягко положил руку ей на плечо.

– Мне очень жаль.

Помолчав немного, Гена опустил покойнику веки, и вновь заговорил с Ольгой.

– Давно он здесь, бедняга. В этом склепе. Гляди, как исхудал. Кожа да кости. Я такое только в документальных фильмах видел, про фашистские концлагеря. А здесь, в этой клетушке – хуже всякого концлагеря. Ни воздуха, ни еды. И света почти нет. Иллюминаторы вон, заляпаны чем-то. Жуткие условия.

– Судя по глубоким пролежням, он лежал без движения не меньше месяца, – заглянула под одеяло Ольга.

Резкий смрад тут же шибанул ей в нос нашатырной струей, и она поспешно накрыла мёртвое тело, зажимая лицо ладонью.

– Не поднимался. Ходил под себя. Гнил заживо, – сочувственно качал головой Осипов. – Ужасно осознавать, во что может превратиться человек.

– Он сильно ослаб. Видимо, из-за плохого и некачественного питания. Сильно обезвожен. Значит страдал от жажды. Возможно, последние дни пребывал в бессознательном состоянии. И только удар, сломавший перегородку, смог его пробудить.

– Скорее всего, так оно и было. Поэтому мы его и не услышали, – согласился Гена. – Теперь понятно, почему мы нашли так мало питьевой воды. Весь её запас здесь – в его каюте. Смотри сколько бутылок. Меня только одно смущает. Как он умудрялся добывать еду и воду, если не мог выбраться из каюты?

– Еду и воду ему приносило Хо.

– Хо? Но зачем?

– Наверное для того, чтобы он дожил до нашего прибытия. Подкармливало его скупо, чтобы только от голода не умер.

– Может и не со зла, а из-за необходимости? На корабле не осталось продуктов. Мы доели последние крошки. Значит, весь запас оно скормило Евгению.

– Ты плохо знаешь Хо. Доброта и понимание – это не про него. Пока Женька был нужен Хо, оно сохраняло ему жизнь всеми силами. Теперь же, когда надобность в нём отпала, оно выбросило его, как ненужную вещь. Как замученного лабораторного зверька.

– Вся стена исписана. Он постоянно делал какие-то записи. Сначала карандашом, а потом, вон, гвоздиком каким-то царапал. Видимо, карандаш закончился. Какие странные записи. «Путь к вершине разума лежит через три пологих контура. И чем выше контур – тем круче угол его наклона. А значит, чем выше ты поднимаешься – тем труднее взбираться, и тем проще скатываться». Похоже на бред. Смотри, да тут не только на стене понаписано, – Гена поднял с пола клочок бумажки. – Тут этих записей целый ворох. Он писал, пока вся бумага не закончилась, и лишь потом на стену перешёл.

– Изучить бы всё это. Жаль времени нет.

– Изучать бред сумасшедшего?

– Прекрати так о нём отзываться. Он был не сумасшедший.

– Прости. Но мне кажется, что вся эта философия – полнейшая ересь.

– Не спеши вешать ярлык ереси на то, что не можешь понять.

–  «Я долго искал в толпе человека, но видел лишь кукол. Сотни, тысячи кукольных лиц. Глупых, пустых, хмурых, но чаще всего озлобленных. Да, внутри каждой куклы живёт зло. Кукла догадывается, что её дёргают за нитки, что ей управляют. Она чувствует это, и поэтому злится. Злится от беспомощности и несостоятельности. Как собака на поводке, она лает и дёргается, но не может укусить того, кто её тащит, потому что не знает, кто это. И тогда она срывает злобу на других собаках, которых так же, как и её, волокут на живодёрню'. По-твоему, такое могло прийти в голову здоровому человеку? А вот, ещё. 'Куклы живут среди нас. Внешне они такие же как мы. Но внутренне – это совершенно иной вид, выведенный специально для сохранения мирового баланса. Homo sapiens, 'человек разумный' – является истинным носителем частицы Высшего Разума. Он наделён пытливым развивающимся умом, а также ставит культурные и духовные ценности во главу угла. Homini similis 'человеческое подобие', а проще 'кукла' – всего лишь жалкая копия homo sapiens. Ничтожная подделка под оригинал. Ходячее мясо, наделённое лишь имитацией разума, основанной на примитивных инстинктах. Пища для сумеречников».Нет, это явный неадекват. Люди, куклы. Маразм какой-то.

– Любая попытка выразить запредельное в той или иной степени напоминает бред. К сожалению, он уже не сможет нам объяснить, о чём делал свои записи.

– Он что-нибудь сказал? Перед тем, как…

– Ничего вразумительного. Боюсь, что его рассудок был уже повреждён, – скрестив руки на груди, Ольга рассматривала исцарапанную решётку маленького вентиляционного оконца, зиявшего над кроватью возле самого потолка.

– Что например?

– Какой-то бред. «Когда у одних солнце стоит в зените, у других оно находится в надире». Где-то я уже слышала подобную фразу. Но где? Не могу припомнить.

– Хм. Со мной парень в яхтклубе занимался. Татарин. Надир Абубакаров.

– Надир – это точка на небосклоне. Обратная зениту.

– Да в курсе я. Просто вдруг вспомнил это имя… А чем тебя озадачила эта фраза?

– Вот, пытаюсь понять. Неспроста же он мне её сказал. Наверняка намекал на что-то. Но вот на что?

– По-моему, ты придаёшь этой бессмыслице слишком большое значение, – Гена накрыл лицо Евгения краем одеяла. – Покойся с миром, человек-загадка.

– Ну, конечно же! – вдруг воскликнула Ольга. – Всё правильно! Максимальную плотность фата сумерек обретает днём. Именно поэтому Хо теряет свою силу. Оно попросту не может пробиться сквозь оптоэнергетическую преграду. Это было доподлинно известно. Оставался вопрос, когда именно наступает этот самый пик плотности. А наступает он именно тогда, когда Солнце входит в зенит, то есть…

– В полдень.

– Сколько сейчас времени?!

– Сейчас же как раз… – Геннадий взглянул на часы, и растерянно произнёс. – Без десяти час.

– Сколько?! Не может быть. Только что вроде было… Боже, неужели проморгали?

– Выяснять некогда. Пора уходить. Пока Солнце не ушло ещё дальше, – капитан потянул Ольгу за руку.

Последние пять минут та сама уже готова была опрометью броситься из душной провонявшей каюты. Сознание у неё мутилось, к горлу подкатывала тошнота. Поэтому решительный рывок Осипова девушка встретила с радостным облегчением. На ходу подхватив с пола горсть исписанных бумажек, Оля последовала за капитаном, боясь что её вот-вот вырвет. Этот неприятный конфуз едва не произошёл, когда она проходила мимо туалетной кабины, и в нос ей ударил резкий смрад из давно засорившегося гальюна.

Протиснувшись в дверную щель, Вершинина выскочила в коридор, облокотилась на стену, и закашлялась. Гена терпеливо ждал, и не торопил её, давая прийти в себя. Пока спутница пыталась отдышаться, борясь с рвотными позывами, он внимательно вглядывался в коридорный полумрак.

– Оль, а тебе не кажется, что вон там, на полу что-то валяется?

Протерев слезящиеся глаза, девушка мучительно всмотрелась в мутную темноту.

– Хм. Не могу разобрать, что это, но вроде бы там действительно что-то лежит. Да это наверное пылесос.

– Наверное. Только я не припоминаю, что видел его, когда мы шли сюда. А ты?

– Я тоже.

– Давай ка поглядим, что там на самом деле, – Гена начал рыться в карманах. – Хорошо, что фонарик с собой захватил.

– Доставай.

Щёлкнула кнопка, и в пол наискось ударил жёлтый светящийся конус.

– Ёмп!!! – от неожиданности капитан выронил фонарь, тот упал на пол, и погас. – Чё за?!!!

– Что там такое?! – попятилась к светящемуся дверному проёму девушка. Что ты увидел?

– Н-не знаю. Хрен его знает, чё там. Гадость какая-то.

– Что?

– Блин, где же фонарь? Куда упал?

– Да плюнь ты на него!

– Кажется нащупал… От-чёрт! Твою ж мать!!! Фу! Ну, на хрен!!! – Осипов отступил из темноты, яростно вытирая руку об штаны, словно хотел содрать с неё кожу до костей. – Там чё-то вообще. Я не знаю…

– Да объясни ты, наконец, что там! – почти закричала Ольга.

– Чёрт, да откуда ж я знаю! Я как включил фонарь, сразу это и увидел…

– Что, «это»?

– Какая-то куча на полу, у стены. Вон там, – он ткнул подрагивающим пальцем в темноту. – Я не успел как следует рассмотреть. Только понял, что из неё рёбра торчат… Потом, короче, фонарь уронил. Стал искать. Пошарил вокруг. Что-то нащупал. Сначала думал, фонарь. А потом чувствую, что-то сухое, шершавое, как деревяшка. Пальцы… Будто рука чья-то… Костлявая. Фу! Ну и дерьмище! – он вновь принялся оттирать со своей ладони несуществующую грязь. – Там, по ходу, трупы. Трупы валяются чьи-то. В темноте. Кто-то ребят из морозильника вытащил, пока мы спали. Какая-то сволочь, притащила их сюда.

– Это не они.

– А кто? Кто тогда?! Чего ты так на меня смотришь? Думаешь, это я сделал? Да?!

– Я думаю, что ты должен взять себя в руки. Подумай сам. Мы не видели их, когда шли сюда. Значит они появились после.

– Ты права. Мы не могли их не заметить.

– Вот именно. Соберись, и старайся не поддаваться страху.

– Понял я, понял, – закивал Гена. – Значит там лежат не наши ребята. Это пассажиры. Теперь их видно. Правильно? Помнишь, вчера, когда мы нашли снотворное, и возвращались в каюту, что-то такое начало проявляться. Я не придал значения. Думал глюк. А теперь вот вижу, что это по-настоящему… Вот, зараза, – капитан запустил руку в карман.

– Что ты ищешь? – спросила Оля.

– У меня есть ещё один фонарь. Брелок. Но всё-таки. Д-да где же он? Ё-моё. А, вот.

– Дай мне.

– Не надо. Я сам. Больше я не трухну, обещаю.

– Ну, смотри.

Фонарик включился, и Гена неуверенно пошарил бледным светодиодным лучом в темноте. Первое, что они обнаружили, это сломавшийся фонарь, чернеющий возле двери двадцать восьмой каюты. Немного поодаль лежал тот самый предмет, который напугал Осипова. Ребята подошли поближе, и рассмотрели его. Это действительно были сгнившие останки человеческой руки, от которой остались лишь кости, обтянутые рваными лоскутами полуистлевшей кожи. На безымянном пальце виднелось обручальное кольцо.

– Смотри-ка. И вправду рука чья-то. Фу, – Геннадий перевёл луч фонаря чуть дальше.

– Подожди! – остановила его Ольга. – Верни назад.

– Чего? – капитан нехотя вернул луч обратно. – Не насмотрелась, что ли?

– Гляди, – Ольга присела на корточки возле мёртвой руки. – Она исчезает. Видишь?

Гена с полминуты разглядывал останки, и наконец отметил. – Хм. Действительно. Испаряется, что ли?

– Нет. Просто исчезает.

– Но с чего?

– Думаю, это всё потому, что ты на неё светишь. Поднеси фонарик поближе. Гляди. Стала быстрее исчезать. Это свет. Это он на неё действует.

– Каким образом?

– Элементарно. Эти трупы находятся не здесь. Точнее, здесь, но не в нашем измерении. Оптическая оболочка, скрывающая параллельный мир, напрямую зависит от света. Чем свет ярче – тем толще становится барьер. Возможно, свет тут не причём, и всё дело в солнце, которое питает это заграждение энергией. Я точно не знаю. Но как бы там ни было, ночью граница между мирами слабеет до максимума. Поэтому Хо активизируется именно по ночам. Понимаешь? А это, – Ольга указала на почти исчезнувшие останки руки, – всего лишь результат оптической реакции. Сейчас перегородка предельно сильна, поэтому при малейшем освещении она нейтрализует визуальный контакт с сумеречным миром. С другой стороны, это также может зависеть от нашего психического восприятия. Страх открывает канал связи с сумерками, а покой – наоборот, блокирует эту связь. Когда мы всматривались в темноту, то поневоле испытывали тревогу. Вот и увидели трупы пассажиров. А теперь, когда волна страха миновала, и мы начали успокаиваться – они исчезают.

Рука на полу окончательно пропала. Пропали и бурые пятна засохшей крови на коврике.

– Я бы с удовольствием послушал твои теории, но уже в мотоботе, и подальше от этого корабля, – хмуро произнёс капитан.

– Ты прав. Хватит трепаться попусту. Время теряем.

Гена с тяжёлым сердцем принялся рыскать лучом по коридорному полу. Впереди обнаружилось ещё несколько бесформенных остатков. Самый большой лежал ближе остальных, и выглядел особенно отталкивающе. Это был огрызок торса. Судя по всему, именно он заставил Осипова выронить фонарь.

Чем дольше на останки падал свет, тем прозрачнее они становились. Осторожно огибая их, ребята миновали коридор, и вышли в светлый вестибюль. Напряжение немного спало. Выключив фонарик, Гена убрал его в карман.

– Порядок. Теперь наверх.

Капитан стал подниматься первым. Ольга немного замешкалась и отстала. Чтобы догнать Гену, обогнавшего её на целый виток, она ускорила шаг, споткнулась, и тут ступеньки ушли у неё из-под ног, превратив лестницу в гладкую винтовую горку, как на детской площадке. Запоздало обернувшийся Гена не успел схватить её за руку. Потеряв устойчивость, Вершинина с визгом заскользила обратно вниз, вращаясь вокруг центрального лестничного столба. Виток за витком, она ускользала всё ниже и ниже, не осознавая, что этих самых витков слишком уж много, и соскальзывает она уже не по лестнице, а по какой-то глубокой винтовой шахте. Вокруг становилось всё темнее, и наконец всё погрузилось в глубокий мрак. Спуск завершился, и Ольгу кувыркнуло на ровный, горизонтальный пол.

– Проклятье. Да что за напасть? – она растёрла ушибленные места, и попыталась настроить зрение на темноту, чтобы хоть что-то в ней разглядеть. – Ге-ен!

Послышался глухой щелчок, откликнувшийся объёмным эхом, и вокруг зажглись красные лампы, осветившие совершенно пустой трюм корабля. Ольга подняла глаза, и увидела, что находится внутри полого корпуса «Эвридики». Все внутренности судна, включая палубы и переборки, бесследно исчезли. Осталась лишь его внешняя обшивка, словно из неё всё дочиста выскребли, как из яичной скорлупы. Сверху доносилось равномерное шипение, издаваемое каким-то громоздким механизмом.

– Что за дела? – Вершинина поднялась на ноги. – Что всё это значит?

Очередное шипение обдало её волной тёплого воздуха, взвихрившего волосы. Обернувшись, девушка задрала голову, и едва не упала от увиденного. Прямо над ней, под потолком висела тускло освещаемая фигура чудовищных размеров. Она как будто вырастала из корпуса, и была с ним единым целым. Верхняя половина монструозного существа напоминала сильно деформированный женский стан, от которого остались только голова и туловище, а всё остальное представляло из себя сложное хитросплетение биомеханических соединений, состоящее из металлических и костяных каркасов, опутанных подрагивающими трубками. Тело соединялось с корпусом корабля так органично, что ребристый скелет шпангоута казался его естественным продолжением. Глаза существа были закрыты. Во время его дыхания, трубки, выходящие из тела, причудливо надувались. Весь этот адский образ казался настолько потусторонним и завораживающим, что напоминал ожившую картину Гигера.

– Тебе не напугать меня, Хо! – попятилась Ольга. – Я всё равно уйду! Слышишь? Всё равно уйду!

– Хо-о? – громогласно произнесла фигура, открыв глаза, светящиеся под стать аварийным лампочкам.

Ольга споткнулась об какой-то металлический выступ, подвернувшийся под пятку, и с размаху упала на спину. Тут же наступила тишина, нарушаемая лишь далёкими пещерными звуками капающей воды.

– Всё это не по-настоящему, – убеждала себя Вершинина. – Всё это иллюзия. Порождение больного воображения. Не более. Всё это не по-настоящему.

– По-настоящему, – проревела фигура, и из её разинутой пасти мощным напором полилась вода.

Вскочив с пола, Ольга бросилась бежать. Но тяжёлая волна быстро настигла её, сбила с ног, потащила куда-то в сторону, а затем наверх. Сопротивляться могучему течению было бессмысленно. Девушка смиренно закрыла глаза, и старалась не выпускать остатки скопившегося в лёгких воздуха. Постепенно бурление воды прекратилось, и Оля решилась открыть глаза.

Вокруг было свело – горели электрические лампы. Теперь она находилась в знакомом коридоре жёлтой палубы, доверху заполненном водой. Из дальнего конца коридора время от времени поднимались столбики пузырьков, благодаря которым напрашивался вывод, что корабль находится в вертикальном положении. Попробовав сделать вдох, Ольга убедилась, что может дышать. Значит иллюзия продолжалась.

Очень медленно девушка опускалась в шахту коридора, лицом вниз. Её обгоняли трупы пассажиров, беспорядочно вращающиеся в толще воды. Они были тяжелее её, и уходили на дно гораздо быстрее. Когда очередной мертвец опустился на неё сверху, и она брезгливо отстранилась, пропуская его, то обнаружила, что труп принадлежит Лиде. На сердце сразу же заскреблись кошки. Ольга понятия не имела, как ей выбраться из этой иллюзии. Всё что ей оставалось, это смотреть вниз, на то, как трупы оседают на дно. Дном в данном случае были те самые витражные двери центрального холла, которые превратились в пару огромных челюстей. Всякий раз, когда очередное тело подлетало к ним, чудовищные зубы хватали его, и начинали с чавканьем пережёвывать. Пока это происходило, течение приостанавливалось, но сразу после того, как прожорливая пасть глотала прожёванную массу, возобновлялось вновь.

– «Что же это получается?» – устало размышляла Ольга. – «Если я ничего не придумаю, то рано или поздно съедят и меня».

Она поглядела на проплывающие мимо каюты. Пятьдесят первая, пятьдесят вторая… Сейчас, или никогда! Оля ухватилась за ручку пятьдесят третьей. Та растворилась под её пальцами, и девушка поплыла дальше. «Чёрт!» Паника помогла ей сконцентрироваться. Теперь она ухватилась за ручку пятьдесят четвёртой уже обеими руками. Ручка начала медленно таять, но Вершинина не собиралась сдаваться. Рывок. Ещё рывок. Одна рука соскользнула, отломив кончик рукоятки. Но вторая держалась крепко. Последний рывок! Ручка скомкалась, как пластилиновая, вытягиваясь соплёй, и потянула за собой дверь. Та отъехала вниз, открыв каюту, и счастливая Ольга незамедлительно вползла в образовавшийся лаз.

Пасть на дне гневно заревела, извергая пузыри и ошмётки непрожёванной пищи, но Вершинину это уже не волновало. Она развернулась среди висящих в пространстве вещей, упёрлась спиной в шкаф, и обеими ногами толкнула дверь назад, закрывая её. Вместе с щелчком запираемого замка мелькнула яркая вспышка, на короткое время дезориентировавшая Ольгу.

Когда её сознание стабилизировалось, она поняла, что сидит на полу в своей каюте. Корабль вновь находился в горизонтальном положении, и наполнявшая его жидкость исчезла. Значит она сумела вернуться в реальность. Поднявшись с пола, Вершинина покачнулась, и оперлась рукой о дверцу шкафа. Голова у неё всё ещё кружилась, а мысли путались, точно спросонья. Когда мерзкое головокружение прекратилось, она подошла к двери, и выглянула в коридор.

– Гена!

Капитан не откликнулся. Тогда Ольга сделала несколько шагов в полутьму, зловеще подкрашенную кровавыми отблесками аварийных лампочек, и несколько раз повторила свой призыв. Опять безрезультатно.

– Да что же это такое?!

Ощупывая рукой стену, Вершинина двинулась вперёд. В её душе появились ростки какого-то странного двойственного чувства. Одна сторона сознания требовала бежать прочь с «Эвридики», немедленно и безоглядно. Зная беспощадность Хо, она прекрасно понимала, что против него у Гены не было ни единого шанса, а значит, если он исчез – то уже никогда не вернётся. Логично было отбросить наивные героические мысли, и спасать собственную жизнь, пока ещё предоставлялся такой шанс.

Но в то же время она прекрасно осознавала, что не имеет на это право. Вторая половина рассудка стыдила её за трусость, и вынуждала сохранять непоколебимость, страшную и тяжёлую, зато не идущую вразрез с совестью. Жив был Геннадий, или уже нет – его необходимо было отыскать. Даже наплевав на собственную жизнь. Бросить его одного Ольга никак не могла. Не имела права. Поэтому проклиная всё на свете, она продолжала уверенно двигаться по тёмным коридорам корабля-призрака.

Постепенно, злобное раздражение начинало её отпускать, и клубящийся в душе страх всё сильнее заявлял о себе. Острее с каждой минутой Вершинина ощущала, что осталась одна, и это понимание собственной беспомощности начинало сводить её с ума. Трезвый рассудок неистово умолял её бежать, и она вот-вот уже готова была это сделать, держась на последней капле упорства.

– Гена, ну где же ты? – всхлипнула она. – Пожалуйста, откликнись.

– Зачем тебе он? – ответил из темноты чей-то булькающий голос.

– Кто ты?! – испуганно вжалась в стену Ольга.

Её точно ударили под-дых. Сердце едва не выпрыгнуло через глотку.

– Я – Хо. Мы ведь уже знакомы.

– Где ты?! Не подходи ко мне!

– Не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого.

– Что ты сделало с Геной?!

– С ним всё в порядке. Я лишь хотело немного вас проучить.

– Проучить? За что?

– Как за что? Вы вдруг собрались уйти. Не предупредив, не попрощавшись. Разве это вежливо?

– Мы думали, что днём ты бездействуешь.

– Это так. А из-за вас мне пришлось нарушать свой распорядок, и жертвовать драгоценными силами. Поэтому я очень недовольно вашим поведением. Хо! Хо! Но сегодня я вас прощаю.

– С чего вдруг такая щедрость?

– Прошлой ночью я кое-что почувствовало. Кое-что очень любопытное. Со мной никогда такого не было. Мне вдруг сразу стало понятно, почему вы, люди, начинаете писать восторженные стихи, сочинять лирические песни, и придумывать пафосные тирады. Теперь мне ясна природа этого волшебного безумия. Это любовь. Уникальное психическое расстройство, заключающееся в случайной навязчивой идее. Впрочем, это надо чувствовать, а не классифицировать. Ты поможешь мне разобраться в этой дилемме?