Текст книги "Сила двух начал (СИ)"

Автор книги: Pelagea Sneake Marine

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 85 страниц)

Мэри возмущенно фыркнула:

– Нет, ведь это практически невозможно. А главное – я не верила, что ты пойдешь на подобную подлость.

– Неужели?– удивился Волан-де-Морт,– надо же, я думал, ты обо мне худшего мнения.

– Какое же мнение о тебе будет более реалистичным?– спросила Мэри, пристально глядя в глаза мага,– скажи мне, я хоть буду знать, каких поступков от тебя ожидать.

Секунду Волан-де-Морт смотрел на волшебницу, затем, так и не ответив, решительно отвернулся.

– Ты, кажется, торопилась? Я больше тебя не задерживаю.

– Нет, я не уйду, пока ты мне не ответишь,– возразила Мэри, поворачивая мага к себе лицом. Тот, опешив от такой наглости, в гневе сверкнул глазами:

– Ты, может, путаешь меня с кем-то? Я тебе не Мальсибер, позволяющий грубое отношение к себе.

Он с силой оттолкнул Мэри от себя, так, что она чуть не налетела на один из стульев, растянувшись на полу. А потом неспешным шагом подошел к ней, целясь в ее сердце волшебной палочкой.

– Тебе придется запомнить, что твои желания здесь ничего не значат, и должны быть наказаны, если противоречат моим приказам.

Мэри даже не успела протянуть руку к волшебной палочке, когда ощутила адскую боль от пыточного проклятия Волан-де-Морта. Она корчилась в судорогах боли, надрывно крича, но даже сквозь свой крик слышала злобный смех своего мучителя – он явно наслаждался страданиями волшебницы, делая их все сильнее. Вскоре Мэри стало казаться, что эта боль была с ней всегда, и убьет ее, достигнув своего размаха. Она уже не ощущала своего тела, только этот огонь, пожирающий ее волю. И только когда поняла, что боль больше не терзает ее тело, почувствовала текущие по щекам слезы. Попыталась подняться, зная, что ей это не удастся, но нет – задуманное и, казалось, невероятное, получилось, что заставило Волан-де-Морта чуть пригасить ухмылку торжества.

– Теперь, надеюсь, ты уяснила, что мои поступки напрямую зависят от твоего поведения – повиновение вознаграждается снисхождением, своеволие карается пытками,– произнес Волан-де-Морт тихо, но отчетливо, не сводя глаз с залитого слезами лица Мэри,– не хочешь испытать вновь страдания, подобные этим – будь паинькой, и никогда больше не перечь мне.

И, оставив Мэри в одиночестве, Волан-де-Морт вышел из Зала, даже не потрудившись закрыть за собой двери. Звук его тихих шагов вскоре растаял в глубине особняка, но волшебнице казалось, что он все еще здесь, наблюдает за ней со своей обычной усмешкой, и очень удивилась, когда, подняв голову, обнаружила, что Волан-де-Морта и след простыл. По-быстрому стерев слезы, она направилась в свою комнату, думая по пути, что была права на счет него. Он, как и все Пожиратели, хотел сделать ее своей любовницей, и думал, что если будет с ней помягче, сможет добиться желаемого, как бы в награду за доброту, но ошибся, и теперь Мэри имела все основания бояться находиться рядом с ним. Вряд ли он попытается ее изнасиловать, но его жестокости ей уже не избежать.

И почему она так притягивала к себе мужчин? Почти каждый из них, проведя с Мэри хоть сколько-нибудь времени, непременно хотел более серьезных отношений, после ее категоричного отказа становясь ее врагом. И ни к одному из них Мэри не испытывала даже нежности, не говоря уж о любви. Мальсибер, правда, стал исключением, но неистовое желание выдало его с головой, и все нежные чувства ее к нему словно исчезли в тот момент – видимо, она обманывала сама себя, приняв за любовь влюбленность.

Лишь один Нотт смотрел на нее без вожделения во взгляде, и был ей неплохим товарищем. Но, после пыток Волан-де-Морта, не получившего желаемое, Нотт вряд ли будет оставаться ее другом, скорее всего, присоединиться к ее врагам, и Мэри не сможет его в чем-то обвинить – она сама еще помнила ту пожирающую волю боль, что владела ее телом совсем недавно.

Но желание жалеть себя и дальше прошло быстрее, чем успело появиться. Успокоившись, Мэри вспомнила о разрешении Волан-де-Морта покинуть особняк, и немедленно им воспользовалась, отправившись в Косой переулок. Она, разумеется, не собиралась бегать меж магазинов и у каждого встречного, подсовывая ему под нос древний пергамент, выяснять, не видел ли он случайно слов, «похожих на вот эти вот». Просто хотела посетить все книжные магазины, и спросить у тамошних продавцов, нет ли у них книги, что могла бы помочь расшифровать древние письмена.

Но эта цель, являясь главной, не была единственной – попутно Мэри хотела зайти в банк «Гринготтс», в котором все волшебники держали свои сбережения, а затем – пополнить запас необходимых ингредиентов для противоядия. И только закончив эти, второстепенные дела, она направилась к магазинчику «Флориш и Блоттс», где были множества книг на разнообразные темы. Генри, продавец, которого она знала уже больше десятка лет, приветливо улыбнулся ей, спросив, чем он может помочь на этот раз. Мэри высказала цель своего прихода, отчаянно надеясь, что нужная ей книга вот-вот окажется у нее в руках, но ей пришлось жестоко разочароваться – Генри сообщил, что никогда не встречал подобную книгу, и, к его сожалению, ничем не может ей помочь. Огорченная неудачей в поисках, Мэри, ничего не видя перед собой, словно во сне шла по людному переулку, и очнулась, только когда ее чуть не сбил с ног спешащий куда-то волшебник мощного телосложения.

– Извините!– донеслось до нее – волшебник тут же умчался, а Мэри, повернувшись, собралась было отойти в сторону и трансгрессировать, когда ее окликнул чей-то мужской голос:

– Мэри!

Она в недоумении обернулась, но тут же, увидев того, кто обратился к ней, радостно воскликнула:

– Альфред, здравствуй!

К ней уже спешил худощавый волшебник, чьи соломенного цвета волосы, казалось, искрятся на солнце – ну кто мог подумать, что она встретит здесь своего бывшего сотрудника? Мужчина, тем временем, пожал протянутую руку Мэри, и, вместе с ней присел за столик летнего кафе, находящегося по-близости.

– Ну, как дела, Мэри?– поинтересовался волшебник, едва они заказали себе по прохладному коктейлю – дневная жара начинала набирать обороты.– Столько было слухов, когда ты ни с того ни с сего уволилась… Что же это за болезнь, что заставила тебя бросить работу?

– Да, в общем-то, ничего серьезного, просто прогрессирующая вирусная лихорадка,– ответила Мэри, совершенно уверенная в том, что Альфред ей не поверит. Но тот не стал настаивать на более правдивом ответе, лишь, подмигнув ей, негромко произнес:

– Ну, тогда желаю тебе как можно быстрее выйти из ее власти, тем более что сейчас тебе это вроде как удается!

Мэри едва заметно кивнула.

– Когда же тебя можно будет увидеть вновь в Министерстве?– поинтересовался Альфред непринужденно, делая большой глоток из своего стакана.

– Скорее всего, недели через три, не меньше,– ответила Мэри, и, ухмыльнувшись, добавила,– а пока что не советую приближаться ко мне на расстояние меньше метра – так и заразиться не долго.

– Вот незадача, а я-то хотел пригласить тебя на свидание,– начал сокрушаться Альфред, придав своему лицу огорченное выражение,– что ж, придется подождать.

Мэри подумала, что Альфред будет ждать даже дольше, чем думает, но вслух сказала совсем другое:

– А как у вас дела? Особых изменений без меня, надеюсь, не произошло?

– Нет, что ты,– рассмеялся волшебник,– все по-прежнему – унылые серые будни, на этот раз не скрашиваемые твоей приятной компанией…

Мэри, внезапно вспомнив о нерасшифрованном пергаменте, решила прервать Альфреда вопросом, который уже на автомате вылетел из ее губ – так часто она его уже произносила:

– Ты случайно не знаешь язык, на котором написаны эти строки?

Она ожидала непонимания и удивления, но нет – подозрительно сощурив глаза, Альфред задумчиво провел пальцем вдоль строк, словно читая их содержимое, а затем спросил в недоумении:

– Мэри, откуда у тебя этот пергамент?

– Так ты можешь прочитать его содержимое?– воскликнула она радостно и удивленно. Альфред покачал головой, остудив ее ликование:

– Нет, я просто видел похожие строки в одной из книг, стоящих у меня дома.

– Альфред, я бы была тебе очень признательна, если бы ты одолжил мне эту книгу ненадолго,– произнесла Мэри тихо, блестя глазами, в которых зажегся маниакальный огонь, а рука ее уже сжимала руку того, кто мог приоткрыть завесу тайны над медальоном. Альфред, чуть не потерявший дар речи от удивления, неуверенно кивнул:

– Хорошо, я отдам тебе ту книгу. Если хочешь – подарю,– сказал он, тем самым мгновенно сметая Мэри со стула – волшебница поднялась так стремительно, словно была сорвана порывом ураганного ветра.

– Так чего же мы ждем?– громко спросила она, выдергивая своего сотрудника из его седалища за руку,– идем к тебе сейчас же!

Ее тон был таким властным, что Альфред не удержался от восклицания:

– Можно подумать, эти слова спасут жизнь тебе или кому-то, кем ты дорожишь, так ты торопишься их понять!

Мэри, мгновенно придя в себя, уже спокойным голосом пояснила:

– Я уже много месяцев пытаюсь разобрать, что именно рассказывает этот пергамент, и все безуспешно. Твои слова меня так обрадовали, что я просто не смогла сдержать те эмоции, что нахлынули на меня разом. Конечно, если ты сейчас занят, мы сможем встретиться в другое, более удобное для нас двоих время, и тогда…

Альфред прервал ее одним движением руки.

– Что ты, зачем я стану продлевать твое ожидание напрасно? Идем, раз ты так нетерпелива.

И, не разжимая руки, он повернулся, трансгрессируя, увлекая за собой Мэри в водоворот, в котором будто бы и не было воздуха…

Волшебница открыла глаза, привыкая вновь к слепящему солнечному свету – она и ее спутник стояли на одной из улочек Лондона и смотрели на вполне обычный трехэтажный дом, похожий на соседние дома. Альфред без слов потянул ее за собой к двери. Войдя в дом, они прошли через небольшую прихожую, за которой следовала гостиная – в ней-то Альфред и оставил Мэри, сказав, что скоро вернется. Вернулся он и правда быстро, с тяжеленной книгой в руках, но, когда Мэри уже тянула к увесистому фолианту руки, радуясь столь удачному стечению обстоятельств, Альфред неожиданно отпрянул, спросив холодным голосом:

– Сначала я хочу узнать, где же все-таки ты достала этот древний пергамент – не купила же за бесценок?

– Вовсе нет. Он достался мне по наследству, и может пояснить кое-что относительно одной вещи,– ответила Мэри уклончиво, не собираясь говорить Альфреду о медальоне. Волшебник укоризненно покачал головой, осознав, что она не очень-то хочет распространяться на эту тему, и, уже не медля, протянул изнывающей от нетерпения Мэри книгу, что до сих пор была у нее в руке.

– Ну, я пойду, не буду подвергать тебя опасности заразиться,– произнесла волшебница поспешно,– огромное спасибо за книгу, надеюсь, скоро увидимся!

И, махнув Альфреду рукой на прощание, Мэри, уже не сдерживая своей радостной улыбки, вприпрыжку помчалась к выходу, мгновенно забыв об Альфреде, что застыл наподобие каменного столба посреди комнаты, провожая ее долгим взглядом…

...– И как же это должно переводиться? Так, посмотрим… Ага: «дочь»!– воскликнула Мэри ликующе, и сделала короткую запись на почти чистом пергаменте.

Столь долгожданный перевод таинственных письмен с древнего пергамента уже длился часа три – Мэри, вернувшись в особняк, немедленно засела за чтение только что приобретенной книги, но, вопреки ее ожиданиям, перевод сопровождался рядом определенных трудностей – некоторых слов она вовсе не находила, и они оставались окутанными туманом неизвестности. Иногда нерасшифрованными оставались целые предложения, пробелами светясь между жидких на длинном листе пергамента слов, в своем одиночестве нисколько не понятных Мэри. Так что уже на четвертый час волшебница начала жалеть, что не гуляет где-нибудь в окрестностях Безмолвного леса, задумываясь вскользь над тем, когда же ей удастся найти книгу, что поможет ей расшифровать непонятные символы. Но, раз уж она нашла такую книгу, странным образом превратившую ее радость в разочарование и досаду, нужно использовать выпавший ей шанс, и переводить, пока ей не помешали.

Подбодрив себя этой, довольно вялой мыслью, Мэри, было, отвлекшись на красоты за окном, вновь склонилась над пыльными страницами, пожелтевшими от старости. «Наверное, эта книга принадлежала еще прародителям Альфреда»,– думала Мэри, ленивым движением руки переворачивая страницу. Она показалась волшебнице на удивление толстой, словно склеенной из нескольких, и она, решив проверить свою догадку, обнаружила, что права – из одного листа при соответствующих чарах Разделения образовалось целых три, да каких – они содержали что-то вроде словаря, в котором были все те слова, что Мэри прежде пропустила.

Исторгнув из груди вопль радости, что разбудил сидящую неподалеку сову Герду, Мэри, прижав книгу к груди, закружилась на месте в некоем подобии смеси дикарского танца и вальса, заставляя лежащие до этого в смиренном спокойствии стопки чистых пергаментов веселым роем взвиться в воздух. Герда, видя такое безобразие, возмущенно заухала, словно требуя тишины и покоя. Мэри, мгновенно остановившись и придя в себя, извинилась перед Гердой, подняла все пергаменты, и вновь вернулась к своему занятию, что больше не казалось ей нудным и бессмысленным. Шло время, безостановочно скрипело перо, заполняя длинный лист пергамента, изредка доносился едва различимый шепот Мэри, увлеченной переводом…. И, когда волшебница решительно и немного торжественно поставила последнюю точку, мимоходом сверившись с книгой, в окно, словно по чьему-то приказу хлынули, не встречая никакой преграды, жаркие лучи закатного солнца. Волшебница, зажмурившись от неожиданности, повела правой рукой с зажатой в ней палочкой в сторону окна, и тяжелые портьеры мигом преградили путь ослепляющим лучам – привычка, надежно закрепившаяся у Мэри уже на вторую неделю ее пребывания в особняке, и совершаемая с той поры на автомате. Сразу после этого нехитрого дела все внимание волшебницы вновь оказалось приковано к листку пергамента, на котором еще не успели высохнуть чернила. Сверившись с оригиналом еще раз, Мэри, окинув беглым взглядом свой шестичасовой труд, начала чтение:

«Издревле считается, что Златогривые единороги – редчайшие животные, которые дали начало единорогам с белоснежной гривой, могут обитать лишь в местах большого сосредоточения магии, а, следовательно – только в некоторых районах. Именно одним из таких районов и являлось место, где была основана школа чародейства и волшебства «Хогвартс» четверкой великих волшебников – Годриком Гриффиндором, Кандидой Когтевран, Пенелопой Пуффендуй, и Салазаром Слизерином. Не прошло и года с того знаменательного события, как в тех краях появился первый Златогривый единорог – превышающий размерами даже своих собратьев. Этот восхитительный жеребец с роскошной гривой, кажущейся в порывах ветра неистово бившемся пламенем, попавшись на глаза Годрику Гриффиндору, немедленно был наречен им «Пламенем». Зная, что Златогривые единороги существа гордые и неукротимые, Годрик даже не сдвинулся с места в попытке приблизиться к необычному созданию, просто пристально смотрел в темные глаза единорога, стараясь не замечать над ними витой рог – прямая угроза, вздумай единорог напасть на волшебника. Но единорог, нареченный Пламенем, не бросился на Годрика, и не убежал прочь – напротив, словно почувствовав, что стоящий перед ним волшебник не хочет причинить ему какое-либо зло, Пламень неспеша подошел к нему, и, остановившись в метре от Годрика, застыл подобно каменному изваянию. Казалось бы, единорог ждал от волшебника каких-то определенных действий, и, так и не дождавшись оных, разочарованно отвернулся от Годрика, но именно в этот момент волшебник, будто завороженный красотой единорога, протянул руку, легко коснувшись белоснежного рога. Пламень, всхрапнув, вновь повернулся к нему, целясь в волшебника своим рогом, но тихие слова, сказанные Годриком, призванные усмирить единорога, сделали свое дело – гордый жеребец подставил свою крутую шею под ласковые руки волшебника, предоставив Годрику власть над собой. Она длилась не более минуты, но, зная нравы Златогривых единорогов, Годрик понимал, что Пламень признал его своим другом.

Вслед за Пламенем в лесу неподалеку от Хогвартса появились и другие Златогривые – казалось, кто-то выгнал их с прежнего места обитания, так много их было, больше пятидесяти. Все они явно считали Пламеня своим вожаком, поэтому всегда следовали за ним, куда бы он ни пошел, и точно так же чурались всех людей. Исключением стал Годрик – он мог подойти к любому из единорогов, и ни один из них не пытался на него напасть, подставляя ему вместо этого свои роскошные гривы, в свете солнечных лучей кажущиеся пляшущими языками пламени. Но, несмотря на это, лишь один единорог был по-настоящему близок Годрику – Пламень, первый из них, кого он увидел.

Новые жильцы хогвартского леса незамедлительно были замечены остальными обитателями тех краев – тремя прочими основателями и остальными волшебниками. Но интерес этот был неутолимый – нравные единороги не давали даже любоваться собою, неизменно чувствуя чужаков, даже если те прятались за толстыми стволами деревьев, и тут же убегали, как если бы им угрожала опасность. Так что только Годрик знал, что Златогривые единороги – не просто видения, и регулярно навещал Пламеня и его собратьев. Правда, пару раз он замечал, что единороги, обычно в его присутствии спокойные, без видимой на то причины вдруг срывались с места и без промедления скрывались в глубине леса. Когда это случилось в третий раз, Годрик уже точно знал, что единороги бегут из-за того, что чуют чужака, и вскоре выяснил, что этим чужаком является один слизеринец, тайно желающий приручить хоть одного Златогривого единорога. Но это желание так и осталось мечтой – пусть Годрик знал, что мальчишка не замышляет ничего дурного, приближаясь к единорогам, то же самое он не мог объяснить нравным животным. Так что слизеринец был вынужден забыть о том, что ему когда-либо удастся приблизиться хоть к одному из Златогривых единорогов ближе расстояния полета стрелы, и, следовательно – забыть о самих животных.

Но то, что Годрик рассказал ему о них, тот слизеринец не сдержал в секрете – и вскоре об этом узнал Салазар Слизерин. Свои, появившиеся незамедлительно идеи о способах захвата единорогов в свою личную собственность Салазар воплотил при первой же возможности, переплотившись с помощью оборотного зелья в Годрика. Ему удалось одурачить десяток невинных животных, которые пошли за ним и вскоре были убиты и использованы в темных ритуалах. Но и этого ему было мало – требовалось 37 убитых единорогов, чтобы конечная цель мага – бессмертие, была осуществлена. И он почти достиг ее, но тут вмешалась сама судьба – среди своих сородичей, обреченных на заклание, оказался Пламень. Единорог, знающий Годрика не только по внешнему виду, мгновенно почуял замену, и, громким кличем предупредив других единорогов, ринулся на Салазара, пытаясь поразить мага насмерть. Но не учел того, что его противник не будет играть по правилам – Салазар, трансгрессировав, метнул заклинание в единорога, не промахнувшись, и только незамедлительное появление Годрика спасло Пламеня от мучительной смерти. Слизерин, опасаясь кары за свои злодеяния, скрылся, а Годрик, залечив раны Пламеня, так и не смог найти след своего когда-то друга, сколько не пытался.

Тех единорогов, что уцелели, Годрик незамедлительно переправил в более безопасное место, оставив лишь Пламеня, к которому уже успел сильно привязаться. С того времени Годрик оберегал Пламеня, опасаясь возвращения Салазара Слизерина в земли Хогвартса, которого, к счастью, не было ни видно, ни слышно более трех лет. К этому времени сын Годрика – Гарольд, вырос, и собрался жениться, и не на ком-нибудь, а на Силине – дочери Салазара Слизерина. Годрик было воспринял решение сына в штыки, но, увидев его и Силину вместе, их влюбленные взгляды, обращенные друг на друга, понял, что ничего не добьется своим противостоянием их браку, кроме сыновьей ненависти, и благословил их. Но счастье молодых не было долгим – Салазар, узнав о браке дочери с сыном Годрика, возжелал смерти Гарольда, и, сумев заманить ничего не подозревающего юношу в ловушку, буквально уничтожил его, устроив все так, словно несчастного растерзал оборотень. Эту версию он сообщил дочери, вместе со словами соболезнования, и Силина, не допускавшая неверия отцу, ни на секунду не усомнилась в его коварных и лживых речах, передав все Годрику. Тот, разобравшись во всем, возжелал отомстить за сына, но Салазар, предвидя такой исход, уже был так далеко от Хогвартса, что никакой возможности разыскать его не было. Так Годрик потерял единственного сына, но вскоре приобрел внучку, названную Марго Мордес. Рождение малышки повлекло за собой преждевременную смерть Силины – она, истерзанная горем, умерла вскоре после родов, не продержавшись и недели.

С того дня Годрик беспрестанно заботился о внучке, и, как до этого растил сына и дочь, один и сейчас растил Марго, уделяя ей все свое свободное время. Поэтому-то Пламень, привыкший к обществу мага, увидев его с маленькой Марго, словно обиделся на Годрика, и, незамедлительно умчавшись куда-то в чащу леса, больше не возвращался. И если Годрик поначалу переживал из-за этого, то вскоре ему стало не до того – Марго росла, и с каждым днем преподносила все новые и новые сюрпризы. Уже в пять лет она выполнила свое первое заклинание, и с этого знаменательного дня Годрик начал обучать ее премудростям магии. Попутно он признавал, что редко встречал подобный талант – Марго схватывала все на лету и продвигалась очень быстро, в одиннадцать лет достигнув того, что редко умел семикурсник. Но еще больше способностей Марго Годрика удивляла та жажда знаний, что лишь усиливалась с каждым днем. Девочка с такой энергией бралась за изучение и тренировку очередного умения, что Годрик лишь диву давался – на это время для нее исчезали такие понятия, как «еда» и «сон». После очередного успеха Марго позволяла себе день отдыха, а после – бралась за что-то новое.

В таком, довольно-таки напряженном, ритме, прошло еще семь лет. Ко дню своего совершеннолетия Марго почти сравнялась в своем мастерстве с Годриком, и кто знает, каких высот она достигла бы, если бы судьба как раз в этот момент не изменила ровное течение жизни Марго и Годрика.

Все началось с возвращения Пламеня – Марго, гуляя в одиночестве по хогвартскому лесу, неожиданно увидела прямо перед собой гордого и величественного единорога с роскошной гривой цвета расплавленного золота. Благоговение, восхищение и изумление словно приковали ее к месту, но желание убедиться, что единорог не видение, освободило ее от сковывающих движения чувств, и Марго неспешно подошла к прекрасному, похожему на статую, жеребцу, протянула руку, прикоснувшись к чуть шевелящимся на ветру прядям. Единорог тут же скосил на волшебницу один глаз, как бы в любопытстве, а Марго именно в тот миг поняла, что Златогривый, о котором она так много слышала от дедушки, только что признал ее своим другом, как когда-то Годрика. Разумеется, Годрик незамедлительно узнал о возвращении своего любимца, но Пламень, казалось бы, за прошедшее время круто изменил свое мнение о Годрике – так круто, что больше не позволял магу к себе прикасаться, угрожающе всхрапывая при каждой попытке. Но Годрик утешился тем, что единорог хотя бы не убегает от него, и, подпуская к себе Марго, дает ему шанс просто любоваться собой.

С того времени Марго и Пламень стали неразлучными друзьями, во время прогулок по хогвартскому лесу всегда пребывая рядом друг с другом. Но, разумеется, Марго не всегда могла быть рядом со своим любимцем – бывали и отлучки, после одной из которых волшебница, к своему ужасу, обнаружила Пламеня на одной из полян буквально истекающего кровью. Ее количество ввело Марго в ступор, но она быстро очнулась, и, понимая, что медлить нельзя, со скоростью молнии метнулась к несчастному животному, и незамедлительно начала залечивать многочисленные раны. Она потратила на это очень много сил и времени, и боялась, что все было напрасно, чувствуя, что дыхание единорога все слабеет, но нет – в один неуловимый миг Пламень безо всяких усилий взвился на дыбы, призывным кличем говоря волшебнице, что с ним все в порядке, благодаря ее за помощь. Но их радость длилась недолго – внезапно на поляне появился незнакомый Марго волшебник, тем временем, прекрасно известный Пламеню – Салазар Слизерин. Рука мага, было, подняла палочку, но тут же опустила ее – Салазар, взглянув на волшебницу, без труда узнал в ней свою внучку – так она была похожа на Силину. Но то, что Марго – не Силина, было видно по одному только взгляду девушки – будто не она сейчас смотрела на Слизерина, а Годрик.

Слизерин рассчитывал найти уже мертвого единорога, но, вдобавок к невредимому Пламеню нашел еще и Марго, и задумал использовать выпавшую ему возможность, сказав волшебнице, что он – ее дедушка. Волшебница не поверила ему, сочтя такое заявление шуткой, но, приглядевшись к Салазару внимательнее, тут же поняла, что он не лжет. Но, даже узнав то, что раньше держалось от нее в секрете, Марго не забыла о Пламене – весь его вид говорил о том, что Слизерин его враг, и волшебница, поняв, что именно ее дедушка чуть не убил ее любимца, презрела все родственные чувства, мгновенно обратив в прах злодейские козни Слизерина. Уже через секунду закипел яростный бой, Слизерин, сначала недооценивший Марго, вскоре понял, что поединок может закончиться печально именно для него, и запросил пощады, обещая оставить и её, и Пламеня в покое, и навсегда уйти из этих краев. Волшебница, собиравшаяся нанести последний удар, что оборвал бы жизнь Салазара, тут же передумала, и пощадила убийцу своего отца, не зная ничего о его подлости и коварстве. Слизерин же не упустил своего шанса, и Смертельное проклятие, предназначавшееся Марго, в ту же секунду убило Пламеня, что закрыл собою волшебницу. Марго, осознав, что совершила непростительную ошибку, вновь схлестнулась со Слизерином, и на этот раз безо всякой пощады покончила с коварным убийцей. Но Пламеня, что к тому времени полностью завладел сердцем Марго, это уже не могло вернуть, и волшебница, потерявшая смысл жить, вознамерилась убить себя от горя. Но, оплакивая Пламеня, в какой-то миг увидела в своем сознании картины далекого будущего. И, узнав, что рано или поздно кровь Слизерина и Гриффиндора вновь смешается в жилах той, от кого будет зависеть судьба всего волшебного сообщества через тысячу лет, решила помочь своей преемнице, создав из останков Пламеня медальон, названный ею Медальоном Златогривого Единорога, в который поместила часть своей души. Владеть им сможет любой, кто не думал об убийствах, но только истинная Хозяйка Медальона Златогривого Единорога познает все его возможности, и сможет с его помощью предотвратить непоправимое».

Повторив вслух содержание последней строки, Мэри неподвижным взглядом уставилась в стену, осмысливая все только что прочитанное. «Значит, Медальон Златогривого Единорога,– думала она, уже совершенно по-другому, чем обычно, глядя на серебристый кружок медальона в руке,– сотворенный из останков единорога Пламеня и содержащий в себе часть души той, кто его создал – волшебницы, пожалуй, самой могущественной из всех существующих ранее». Этот факт прекрасно объяснял все те странности, что порой удивляли ее – тепло, что излучал медальон, стремясь ободрить ее, успокоить, залечить ее душевные раны. Те видения о единороге с золотистым цветом гривы, безусловно, медальон мог помнить одновременно и памятью волшебницы, и памятью единорога. Что же насчет возможностей…

Мэри оторвалась от своих дум, и обнаружила, что комнату уже давным-давно затопила почти непроглядная темнота, оставалось лишь удивляться, почему ей удалось прочесть хоть что-то в таких условиях. Она зажгла светильники, и, приблизив к лицу старинный пергамент, прошептала три заветных слова, с помощью которых она когда-то отогнала тварь из Заклятого зеркала. Почти сразу же волшебница поняла, что разговаривать с куском пергамента, хоть и древнего, глупо, но уже через мгновение увидела новые слова, появившиеся сразу под последним абзацем. Поспешно перевела: «Медальон Златогривого Единорога может защитить тех, кто владеет им, достаточно лишь попросить у него помощи». Быть может, здесь идет речь о защите от вражеских проклятий?

Проверить свою догадку Мэри смогла, произнеся на уже знакомом ей языке призыв о помощи, непроизвольно сжав медальон в ладонях – едва прозвучало последнее слово, медальон ощутимо нагрелся и в ту же секунду образовал едва видимый защитный ореол вокруг нее. Волшебница немедленно испытала его, метнув заклинание с таким расчетом, чтобы то, отразившись от гладкой поверхности шкафа, попало в нее. Заклинание, почти настигнув Мэри, словно впиталось в защитную оболочку, отчего та стала виднее и толще. Только теперь волшебница осознала, какое сокровище было у нее в руках все эти семь лет – если медальон способен отразить почти все проклятия, возможно, даже непростительные, он делает Мэри – его обладательницу, почти неуязвимой! От этой мысли у нее закружилась голова – теперь перед ней открываются совсем новые возможности, а прежние страхи навсегда останутся в прошлом. Возможно, ей больше никогда не придется испытывать боль от Пыточного проклятия и терпеть домогательства Пожирателей смерти. Но сейчас, до поры, до времени лучше делать вид, будто ее медальон – обычная безделушка со слишком своенравным характером, и ничем не показывать, что у нее, Мэри, появилась очень даже неплохая защита. Разумеется, рано или поздно всем обитателям этого особняка станет известен этот ее секрет, но чем позже это произойдет, тем будет лучше для нее…

Громкий стук в дверь разбудил Мэри на следующее утро, оборвав невероятно приятный сон. Поминая всеми негативными словами тех, кому не спится в такую рань, волшебница была вынуждена подняться с кровати и открыть дверь. При виде злобно ухмыляющегося Руквуда Мэри немедленно захотелось ущипнуть себя посильнее, чтобы проверить, не кошмар ли это.

– Повелитель хочет видеть тебя в Зале,– сказал Пожиратель холодно, и добавил, оглядев ее спальную одежду,– немедленно.

– Минуту,– ответила Мэри, захлопывая дверь перед носом Руквуда. Утренний визит ее злейшего врага, да еще от имени Волан-де-Морта – это ли не залог определенно скверного дня? Но она не стала задумываться над этим слишком – по-быстрому одевшись, без промедления вышла в коридор, чтобы под конвоем Руквуда, что сегодня был явно не в духе, дойти до Зала Собраний.