Текст книги "Marauders (СИ)"

Автор книги: Marta K

сообщить о нарушении

Текущая страница: 116 (всего у книги 122 страниц)

И она и правда помнит конфликт между магловским и их правительством. И даже тот теракт во французском Министерстве Магии. Правда, насколько помнила София, тогда всё свалили на приспешников Грин-де-Вальда, которые всё никак не могут успокоиться. Только вот на них сваливают абсолютно всё.

Убийство семьи Джори тоже приписали им. А оказалось всё так банально. Отец их убил. Просто потому, что они маглы. Просто потому, что София любила Джори.

Но куда больше ее волновало то, что мама каким-то образом защитила его. Как-то смогла его уберечь.

Но в таком случае, почему он ей ничего не сказал? Что ему мешало?

Она опустилась прямо на пол, навалившись спиной на кровать и прикрывая глаза, чувствуя, как пальцы вновь начинают гореть и подрагивать.

Все их жизни разрушил отец.

Разрушил жизнь Луи. Ведь если бы не он, брату вряд ли бы что-то мешало быть с девушкой, которую он любил. Но его воспитывали как настоящего наследника, с чувством долга перед семьей. И почему он только не послал их всех куда подальше?

Разрушил жизнь ее матери. Начиная с того момента, что ее силой выдали за него. И заканчивая тем, что её убили из-за него.

Разрушил жизнь целой семьи Джори, жестоко расправившись с ними. И о чем только думал ее отец? Нет человека – нет проблемы?

В горле стояла обида и злость на отца. Если бы не он, они все могли бы быть счастливы. И Луи, и ее мама, и Джори со своей семьей.

Неожиданно ее внимание привлек яркий зеленый отблеск. Луч солнца, пробившийся в окно, скользнул по полу, заставляя на секунду засверкать крошечный изумруд, лежащий под сломанным стулом.

Она подползла к стулу, отодвигая его и замечая под ним помятую карту, на которой лежал уроборос Луи.

И всё-таки, как бы она не ненавидела отца и все его решения, от которых последовало столько несчастий, она не могла его во всем винить. Если бы не все эти события, она бы никогда не приехала в Англию, никогда не перевелась в Хогвартс и никогда не познакомилась с Блэком.

Она бы никогда не узнала, что можно быть настолько счастливой и при этом свободной, что любовь может быть такой сильной, что никакие преграды не сдержат.

Она готова была повторно пройти весь этот круг ада, если бы в конце она вновь встретила Сириуса.

И она знала, что она сделает с уроборосом брата. София конечно же вернется к Сириусу, но и у него должен быть шанс найти её в любой момент, если он этого захочет.

========== 120. Братья Блэк ==========

Сириус Блэк

Трудно сказать, сколько времени прошло. Пять минут или пара часов. А может и несколько дней. Сириус так и продолжал стоять в совершенно пустой палате и глядя на то место, где еще недавно стояла Бланк.

В ушах всё ещё звоном отдавался её голос и говорил «прости».

Режущий Круциатус Беллы не доставлял столько мучительной боли, как чертово «прости» Бланк. Как её извиняющийся взгляд, который не выражал абсолютно ничего, кроме сожаления.

«Прости»

Она жалела. Конечно, она жалела. Жалела о том, что связалась с ним. Жалела о том, что целовала его и признавалась ему в любви. В то время как ее француз оказался жив.

Возможно, она и вполовину не любила его так сильно, как своего мертвого парня. Возможно, Сириусу не досталось и тысячной доли той любви, которая доставалась проклятому французу.

Душу разъедала обида и злость на неё.

Ведь она всегда хотела вернуться во Францию. Она всегда ненавидела Англию. И она прямо ему говорила, что всегда будет любить своего француза.

Можно было и догадаться, что рано или поздно что-то пойдет не так.

Сириус только поражался себе, как он мог поверить в какое-то нелепое глупое счастье, которое так обрушилось на его голову. Он же всегда знал, что ничего не вечно.

Всегда знал, что однажды она уйдет. Чувствовал это.

И все равно. Ему так хотелось верить, что она будет рядом вечность. И может быть, даже дольше.

В нем с каждым днем крепла уверенность, что она принадлежит ему полностью – душой, чувствами, мыслями.

Уверенность, что она будет любить его так, как никто до неё. Так открыто, как не умел он сам. Так искренне, чему он только начал учиться. И просто за то, что он есть.

Он дал ей в ответ самое ценное, что у него было. То, о чем он не подозревал и не мыслил. А она выкинула это за ненадобностью. Растоптала, разбила. И оставила его одного посреди этого пепелища.

Ушла, вырвав приличный кусок из его груди, забирая с собой, и сказала: «прости».

«Прости»

Ему казалось, её голос никогда не уйдет из его головы, ничем его оттуда не вытравить. И всё твердил: прости, прости, прости. И этот взгляд, полный сожаления, который нестерпимо хотелось стереть с её лица.

Ведь она не умеет смотреть с сожалением. Со злостью или гневом, с сумасшедшим желанием, с огнем и грозой в глазах. Но только не с сожалением. Она никогда ни о чем не жалела.

«Прости»

Сириус её никогда не простит. До конца своих дней не забудет.

Не забудет о том, как она заставила полюбить её, а потом ушла, разбив всю его душу на миллион осколков. Которые ни собрать, ни склеить, не разодрав свои руки и вены в кровь. Никаким волшебством не соединить.

«Прости»

Вот так просто. Закончилось всё в одну секунду.

И сколько продолжалась вся эта ложь? Как давно она смотрела в его глаза и знала, что уйдет от него? Как она могла обнимать его и целовать, зная, что это в последний раз?

Если бы Сириус знал, что целует её в последний раз, он бы никогда не остановился.

– Сириус…

Взволнованный голос Джеймса будто из-под толщи воды доносится.

Друг что-то спрашивает и что-то говорит. Кажется, о том, что его послал Дамблдор. Но Сириус не слышит ничего.

– …а где София?..

И только знакомое имя режет по ушам. И по сердцу.

Видимо, что-то меняется в его взгляде, и Джеймс вдруг замолкает, говорит, что сейчас вернется и выходит в коридор.

А Сириус снова остается один на целую вечность. И он даже не против. Он будто замер в этом мгновении. Будто умер.

Да, Бланк убила его. Прямо на этом месте. Убила без жалости и без пощады. Одним ударом. Один взглядом, одним словом.

Но Джеймс возвращается уже вместе с целителями. И неизвестно, кто из них поднимает большую суету.

Бланк ненавидела суету. И Сириус тоже. Лишние слова, лишние телодвижения, не несущие никакого смысла. И десятки вариаций вопроса: «где София?».

– Ушла.

Он не узнает собственный голос. Он прочищает горло и будто впервые приходит в себя, замечая огромные глаза Джеймса напротив.

– Как, ушла? Куда? – Джеймс хмурится и не сводит с него подозрительного взгляда.

А у Сириуса язык не поворачивается ответить. Физически не может сказать, что она ушла от него. Не может вслух произнести эти слова.

Стоит, молчит и надеется, Джеймс сам всё поймет. Только целители всё ещё суетятся кругом. Но и им, кажется, уже кто-то сообщил о случившемся, потому что их становится всё меньше и меньше.

– Пойдем, – Джеймс, кажется, и правда всё понял. Какая непривычная проницательность с его стороны. Он кладет руку ему на плечо и подталкивает к выходу. – В школу пора.

Сириус идет на автомате, он сейчас не может сопротивляться. А Джеймс рядом с ним идет. И молчит. Лучше бы он трепался без остановки, как и всегда. Потому что молчаливый Джеймс хуже пытки. Потому что, когда он молчит, кажется, будто что-то страшное случилось.

И длинный коридор никак не закончится.

Он не выдерживает и оборачивается. Бросает взгляд на самую последнюю дверь в коридоре. Может, ему всё это показалось? Может, оттуда сейчас выйдет Бланк?

Но кроме растерянных целителей оттуда больше никто не выходит.

– Сириус, идешь?

Оказывается, они уже дошли и стояли возле кабинета главного целителя, в котором виднелся камин, который перенаправит их прямиком в Хогвартс.

– Нет, я… – он молчит и не знает, что сказать. Он не хочет возвращаться в Хогвартс. Не хочет возвращаться без неё.

Что он будет там делать? В школе, где каждый коридор, каждая скрытая ниша и потайной проход, Выручай-комната, подземелья и его собственная спальня, пропитались ее образом и запахом. Её призраки были даже в чертовом чулане для метел и в хижине Хагрида. И на его тайном месте возле озера. Повсюду.

Хогсмид, Визжащая-хижина, его родное поместье и целый Блэкпул. Везде была она. И Сириус не знал куда спрятаться, где исчезнуть, чтобы не думать о ней.

И, как назло, в голову не приходит ни одно место. Казалось, Бланк заполнила каждый уголок его жизни. Казалось, куда не сунься, везде будет она.

Сириус только злится. На неё. И еще больше на себя.

Он что-то невнятно объясняет Джеймсу и уходит. Выбегает на улицу, думает лишь мгновение и трангсрессирует к «Кабаньей голове». Что может быть лучше, чем забыть о ней в этой помойной дыре?

***

Крошечная комната на втором этаже «Кабаньей головы» насквозь пропиталась запахом перегара и табака.

Воздух очень тяжелый. От мокрого запаха плесени и отсыревшего, прогнившего дерева. Сквозь грязное окно пробивается тусклый свет, но даже он неприятно режет по глазам, и Сириус, ленивым движением палочки, задергивает черную плотную штору. Он тянется рукой к помятой пачке сигарет и с трудом прикуривает её, зажав губами. Горький дым больно режет по пересохшему горлу.

Он смотрит в черный потолок мутным взглядом и делает одну затяжку за другой.

Алкоголь уже не помогает. На второй-третий-пятый-неизвестно какой день пропадает такой приятный эффект полного забвения. Выпивка настолько впиталась в кровь, что уже не даёт забыться.

А ему это так необходимо. Хотя бы еще на день, хотя бы на час перестать ощущать эту боль внутри себя.

В нем кишит чудовищная смесь из злости и обиды. Она варится внутри него. Заставляет кровь кипеть и мучиться от нестерпимой пытки.

И он не знает, как избавиться от этого. Что сделать, где спрятаться. Он абсолютно бессилен.

Бланк не идёт из головы. И на секунду не покидает его мысли.

Хочется делать всё ей назло. Всё то, что ей не нравилось. Всё то, что она ему запрещала. Но в голову ничего не идет. Кажется, она никогда ему ничего не запрещала. Полная свобода действий.

«Делай, что хочешь, Блэк. У тебя своя голова на плечах»

Да, ей всегда было плевать, что он будет делать.

Сириус ведь её всегда ненавидел. Ненавидел за её происхождение и её факультет. Ненавидел за то, что сопротивлялась ему, за её пренебрежение в его адрес. Ненавидел за необъяснимые чувства в его душе, сбивающие с толку. Ненавидел за то, что она имела бесконтрольную власть над ним. Ненавидел за то, что ушла от него, когда она так ему нужна.

Всей душой её ненавидел, и при этом ничего не желал сильнее, лишь бы она вернулась. Лишь бы снова её увидеть.

В голове не укладывалось, как она могла его бросить? Как могла уйти и оставить его? Как могла отказаться от него?

Он так нуждается в ней. В её близости, её голосе и прикосновениях, что поверить не может – неужели он ей не нужен?

Воспоминания против воли лезут в голову. Он тысячи раз прокрутил её последние слова в своей голове. Тысячи раз в нем поднималась злость ураганом и раз за разом он вымещал её, крушив всё подряд.

Как она могла так жестоко с ним поступить? Как могла, после всего того, что дала ему, просто взять и уйти?

Эти восемь месяцев он успел прожить так ярко и на полную мощность, как не жил за все предыдущие года вместе взятые. А ведь он никогда не жаловался на скучную жизнь.

Это всё она.

Появилась в его жизни и заставила прочувствовать каждый момент.

Заразила его мечтой о кругосветном путешествии. Научила его играть на гитаре. Показала как безумно можно любить.

«Jet’aime, Sirius»

– Ложь! Вранье! – отчаянно кричит он. – Ненавижу…

Он уже совсем не верит в её любовь. Не верит, что она могла любить его хоть немного так сильно, как он её.

Вот Сириус бы никогда от неё не ушел. Он бы никогда ни на кого её не променял. Он бы весь мир к черту послал, но только не её.

А она ушла. И ничего у нее не дрогнуло.

А воспоминания всё лезут и убивают его. Он мучается, кричит, чтобы это всё прекратилось, и вспоминает.

Вспоминает, как она гневно смотрит в его глаза, ворвавшись в чулан для метел, а за её спиной разбушевался настоящий ураган. Небо разрывает гром и молнии, а она стоит и смотрит на него, тяжело дыша от бега, одним взглядом пуская ток по его венам, не хуже ярких молний в почерневшем небе.

Вспоминает, как он приобнимает её за талию и сжимает в руке ее ладонь. Они танцуют, переступая с ноги на ногу на одном месте, под его любимую песню Фрэнка Синатры, и насмотреться друг на друга не могут. Сколько впоследствии Сириус думал о словах Синатры, находя в них особенный для себя смысл. Ведь с той ночи они с Бланк и правда стали навек близки, а весь мир превратился в них двоих.

Вспоминает, как подарил ей новую мини-гитару. Он готов был весь мир к её ногам положить, лишь бы увидеть восторг на лице, блеск в глазах и настоящую искреннюю улыбку.

Вспоминает, как они летят на мотоцикле над Блэкпулом. Она уговорила пустить её за руль, и Сириус прижимается к ней, обхватив тонкую талию, и орёт с ней на пару от переполняющего восторга.

Ветер тогда пронизывал насквозь, заставляя волосы развиваться. Над их головами горели мириады звезд, а внизу, под ногами был целый мир. Огромный, необъятный мир, который в тот момент принадлежал им двоих.

Как и в его руках был целый мир. Именно тогда он это понял, крепко сжимая её своими руками и прижимаясь к ней.

Он тогда был безгранично счастлив. Их громкий смех разносился над небом и уносился куда-то за пределы космоса. Их сердца бились так оглушительно громко и в унисон. Он подставлял своё лицо под её развивающиеся волосы и ловил каждое мгновение, чувствуя счастье каждой клеточкой тела.

Они разрезали ночной воздух на мотоцикле и неслись вперед, в неизвестность, с сумасшедшей скоростью. Впереди была бескрайняя жизнь и свобода, которая ощущалась как никогда ярко.

В ушах свист, её смех и задорный возглас: «Я люблю тебя, Блэк!». И её мимолетный взгляд, сверкнувший на фоне черного неба ярче звезд.

«Я люблю тебя, Блэк!»

Простые слова, а они его жить заставляли. Потому что ничего важнее для него нет, не было и не будет.

Он на всё готов ради её любви. Открыть для неё тайну Выручай-комнаты, чтобы скрасить тоску по дому. Чувствовать себя дураком, выбирая для нее самое красивое платье. Срываться в ночи, чтобы сбежать вместе с ней с её помолвки из самой резиденции ада. Обратиться за помощью к брату.

Целоваться до воспаленных губ, учить забытый с детства язык, курить одну сигарету на двоих, смотреть на звезды до самого рассвета, учить аккорды только для того, чтобы спеть о том, что в его душе. Он был готов полюбить всё французское, ради трех заветных слов от неё.

Тысячи воспоминаний отпечатали в нем, и он мечется между ними, заставляя себя страдать только сильнее. Ведь так нельзя. Просто нельзя. Нельзя сделать его таким счастливым, подарить ему свободу, которую он всегда искал, и любовь, в которую он никогда не верил, и уйти.

Его душат подступающие к горлу горячие слезы. Только вот он еще в восемь дал себе клятву не реветь, как девчонка. Ведь Блэки не плачут – это слабость. И это еще один урок от его матери, который он навеки усвоил. Все Блэки сильные. Их ничто никогда не сломит.

Но почему в груди все так давит и болит? Будто мантикора раздирает своими острыми когтями грудную клетку, пытаясь добраться до внутренностей.

Бланк ушла и забрала его душу с собой. Которую он ей так опрометчиво отдал. И теперь внутри осталась лишь пустота, которая болела и убивала его.

***

Иногда в сознании мелькал Джеймс. Приходил к нему и смотрел этим невыносимым взглядом, полным жалости. И раздражал Сириуса только сильнее.

Но и у него терпение быстро кончилось.

– Хватит жалеть себя, Сириус! Сколько можно?!

Голос Джеймса опять прорезает оглушительную тишину. На этот раз друг, кажется, настроен решительно. Во взгляде больше нет убогой жалости, а в голосе сплошной вызов.

– Мерлин, ты уже на человека не похож, – продолжает он ругается. – Только посмотри на себя. Тебя скоро с Флетчером будут путать. У тебя рожа хуже, чем у него, заплыла.

Сириус устало проводит рукой по лицу, которое заросло щетиной.

Вот. Он вспомнил. Бланк не нравилось, когда у него хотя бы двухдневная щетина была.

Значит, он отрастит себе бороду. Ей назло.

– У тебя тут воняет, будто стая фестралов сдохла.

А Сириус давно привык к этому запаху. Хотя, наверное, так смердит от него самого. Сколько дней он уже не был в душе, трудно сказать.

– Тебе самому от себя не противно?!

– Противно, – глухо отзывается Сириус и делает попытку сесть на кровати.

– Она ушла, Сириус. Всё. Пора жить дальше.

Сириус не помнит, как рассказывал Джеймсу о том, что Бланк его бросила. Хотя он определенно кому-то изливал душу. Только вот – кому?

– Так же нельзя, – Джеймс протягивает ему руку и силой тянет на себя, поднимая его на ноги.

Сириус его совсем не слышит. Очередные нравоучения. Как же ему на всё это плевать. Он бы, наверное, даже не расстроился, если бы помер прямо посреди этой прогнившей и пропахшей комнаты.

Хотя нет, это было бы неприятно.

Ему хотелось бы умереть в бою. И заодно прихватить с собой как можно больше мерзких ублюдков, что прислуживают Волан-де-Морту.

Или же умереть в объятиях Бланк. Так было бы даже лучше.

Только она ушла и не вернется. И выбора особо у него нет.

Сириус в несколько больших глотков осушает бутылку с водой, которую принес Джеймс, и идет за другом.

– Мерлин, как ярко, – Сириус жмурится от тусклого-тусклого солнца, – невозможно.

– Пить меньше надо, – с осуждением говорит Джеймс, выходя вместе с ним на улицу. – Ты же не просыхал неделю. У Аберфорта все запасы подчистил.

– Чёрт, – тянет Сириус заплетающимся языком и шарит по карманам, – мне надо с ним расплатиться.

– Я уже расплатился. А тебе он просил передать, чтобы ты не появлялась до конца года, – усмехается Джеймс. – Да, кстати. Это тебе, – он достал из кармана и протянул ему небольшой помятый сверток.

– Что это? – безучастно поинтересовался Сириус, забирая сверток и разворачивая его.

– Аберфорт передал. Говорит, сова до тебя не достучалась – ты совсем невменяемый был. Поэтому он мне отдал. Был очень недоволен. Сказал, что это последний раз, когда он твои посылки передает.

Джеймс продолжал говорить и идти вперед, а Сириус остановился прямо посреди дороги. Из свертка на его ладонь выпал холодный металл. Змей, с шипами и крошечными изумрудами в глазницах и по хребту, который свернулся в кольцо и глотал собственный хвост.

Будто и не было этих дней, в которые он так отчаянно пытался забыться, в которые пытался хоть немного унять боль и ноющую тяжесть на сердце.

На него с новой силой нахлынули все эмоции, которые он старательно глушил.

Ушла. Она ушла от него. И прислала на память о себе свою чертову змею. Будто это может что-то изменить.

–… Бродяга? – Джеймс остановился, заметив отсутствие друга, и развернулся к нему.

– Только посмотри, что прислала мне! – прошипел он, метнув ненавистный взгляд в сторону Джеймса. – Свою гребаную змею!

Джеймс подошел к нему и взял змея из его руки, поднимая к глазам и с интересом разглядывая.

– И что мне с этим делать? – клокочущая злость внутри мешала ровно говорить, постоянно сбивая его речь. – Что она хотела этим сказать?!

Сердце в груди билось с такой силой, словно пойманная птица в клетке. Хотелось выхватить палочку, и насылать проклятья на всех подряд. Надеясь, что хотя бы одно проклятье долетит до Бланк. Или до ее француза.

– Она ничего не написала? – Джеймс кивнул на пергамент, который служил конвертом и который Сириус сжимал в руке, не замечая.

Опомнившись, он развернул листок, на котором было всего несколько строк.

«Я тоже давно сделала свой выбор.

И мой выбор это ты, Сириус.

Обещаю, я вернусь к тебе.

Но если ты захочешь, ты можешь найти меня в любой момент»

Строчки плясали в глазах. То ли от злости, то ли от удушающей обиды, то ли от выпитого алкоголя.

Очередная ложь. Он знает, что она не вернётся. Ведь она всегда любила своего француза. Она говорила ему это. Она стала с ним спать, когда думала, что всё ещё его любит. И позднее признавалась, что чувства к нему никогда не пройдут, что ни делай.

А как быстро она сорвалась. Только узнала, что он жив, и она готова бежать к нему, лететь, несмотря ни на какие преграды. Несмотря на него, на Сириуса.

Сердце вновь сдавило от боли и он подпалил этот несчастный пергамент со лживыми признаниями и обещаниями.

– Пошли, – бросил он Джеймсу, и первый двинулся в сторону школы.

Как назло, на школьном дворе куча студентов, которые провожают их пристальными взглядами и шепчутся за спиной. Сириусу тошно от такого внимания и хочется быстрее скрыться в гриффиндорской башне.

Но и в гостиной много народу. И на его вопрос, почему все не на занятиях, Джеймс ответил, что сегодня, вообще-то, суббота.

Друг с тревогой оставляет его у лестницы, ведущей в мужские спальни, и обещает, что сходит до кухни и вернется, и умоляет его в это время не громить комнату и никуда не уходить.

– Возьми луковый суп, – в последний момент говорит ему Сириус, вспомнив, что Бланк ненавидела это блюдо. А он сейчас будет делать всё, что ей ненавистно.

Джеймс ему кивает, а Сириус плетется наверх. Ему бы сейчас не помешал обед, приготовленный домовиками – кажется, он ничего не ел всю неделю. И холодный душ.

Но он входит в комнату и видит свою кровать, столбики которой в изножье перевязаны яркими шелковыми лентами.

Он помнит каждую из них. Помнит, как стащил каждую. И помнит все её гневные взгляды.

– Бомбарда!

Сириус со стороны слышит свой голос, и только задыхающееся сердце в груди ощущает, и смотрит, как взрываются столбики его кровати, разлетаясь в щепки.

В воздух поднялся столб пыли, обрывки лент медленно парят в воздухе, опускаясь вниз, а кровать и полог рухнули на пол, не имея больше опоры.

Надо всё уничтожить. Чтобы ничего больше о ней не напоминало. Чтобы забыть её раз и навсегда.

В медную мусорку, которую он вытащил в центр комнаты, летят остатки ярких лент, которые не полностью уничтожила Бомбарда. Туда же – футболка, в которой он спал последние три недели, и которая всё ещё хранила её запах.

Летит в мусорку не только футболка. Сириус распахивает шкаф и выбрасывает оттуда всю свою одежду. Он чувствует, отчетливо чувствует её запах повсюду. И почему он только разрешал ей надевать свои вещи? Все его свитера, все рубашки и футболки были пропитаны её ароматом.

Он бросает в мусорку красный свитер, против воли вспоминая, как она надевала его, сидя возле камина в гриффиндорской гостиной.

Ей всегда шёл красный. А не чертов зеленый.

Бросает белую рубашку, вспоминая, как она надевала ее в последний раз в Выручай-комнате. И черную рубашку, вспоминая, что она ее носила все выходные на манер платья, перевязав его же ремнем на талии.

У неё что, своей одежды не было?!

Бросает бесчисленные футболки, вспоминая вечера в Визжащей-хижине, дни в Блэкпуле и бесконечные ночи в её парижской спальне. Бросает и гриффиндорский шарф, вспоминая, как завязывал его на её шее, когда они ходили в Хогсмид ещё зимой.

Ненавижу.

Он срывает с себя куртку, сдирает джинсы и футболку, вспоминая, как Бланк прижималась к нему, прощаясь.

Ненавижу!

…как ты могла…

На груду одежды сверху опускается змей, свернувшийся в кольцо.

Сириус не желает оставлять ничего, что могло бы напомнить о её существовании. Стереть, уничтожить, избавиться от всего, к чему она успела руку приложить. Вытравить её запах из комнаты и из его вещей.

Всё уничтожить. Спалить дотла. Стереть все воспоминания о ней.

Сириус направляет палочку на весь этот хлам и поджигает его.

Он так и стоял, не в силах взгляд отвести от яркого пламени, который всегда видел в её глазах, который всегда в ответ полыхал в его душе.

Вещи горели, но только вот её образ не желал уходить из головы. Он будто выжжен на подкорке мозга. А в носу и легких всё ещё стоит её запах, и никакие сигареты не способны его перебить. Кожа горит, будто помнит её прикосновения.

Она была в каждом мгновении, в каждом вдохе и выдохе.

И казалось, ничто не поможет, ничто его уже не спасет.

Он опять впал в ступор, не зная, сколько времени прошло. Только всё догорело, оставив после себя неприятный жженый запах. И оставив змея, свернувшегося в кольцо, на самом дне мусорки. Он не сгорел, по-видимому, обычный огонь его не брал.

В нём поблескивали изумруды, словно в насмешку, намекая, что Сириусу никогда не избавиться от Бланк.

***

Он, как и все последние дни, шёл, глубоко погруженный в свои мысли. И в тот момент, когда он плечом врезался в другого студента, стал решающим. Хотелось сорваться. Хотелось хоть на ком-то злость свою выместить.

– Смотри, куда прёшь, – прошипел он.

Только вот вскинув яростный взгляд, он словно в зеркало взглянул. Перекошенное злостью лицо. И полыхающий гнев в глазах, в глубине которых что-то затаилось.

Регулус Блэк

Регулус как сейчас помнит, как очнулся в спальне своего брата. Сказать, что он был взбешен – ничего не сказать. Ведь он должен быть там. Там, где София. Он должен был помочь и спасти её.

Он должен был хотя бы увидеть её.

Но Сириус, как и всегда, как и каждый день их жизни, не мог не забрать всё себе.

Даже сейчас он не мог разделить с ним этот момент. А ведь Регулус ни на что не претендовал. Он просто хотел быть рядом. Искренне хотел помочь. Хотел быть причастен.

Сириус всегда забирал себе все лавры, ничего при этом не делая. Вот и сейчас. Дождался, пока Регулус придумает план, пока проведет сложнейший ритуал, а потом усыпил, словно собаку бездомную.

Регулус и мог бы противостоять, но он не ожидал такой подставы от брата. Да и силы его были на исходе. Ритуал дался ему очень трудно. Беллатриса сопротивлялась, он это чувствовал. Она наверняка была под дополнительной защитой. Но он смог пробить все её защитные амулеты, все её защитные чары и найти её.

Этот момент слабо, но утешал. Еще пару лет назад он опасался свою кузину, но этот опыт показал – если он захочет, он её уничтожит.

А он её уничтожит. С лица земли сотрет. Но перед этим заставит мучиться так, что ей и не снилось. Её личные пытки покажутся ей цветочками, по сравнению с тем, что уготовит ей Регулус.

Беллатриса будет страдать каждое мгновение своей убогой короткой жизни. Он заставит её ответить за каждую секунду страданий Софии втройне.

А он видел, что ей пришлось пережить.

Как только он очнулся, как только с него спали чары, наложенные Сириусом, он сразу устремился в тайный проход, а оттуда трансгрессировал к поместью Лестрейнджей.

Поместье, в этот раз, стояло, где и всегда. Разрушенное, изувеченное. Но было на месте.

Правда, к этому моменту там никого, кроме мракоборцев, не осталось.

Регулус сразу трансгрессировал к Мунго и быстро нашел её, Софию.

У него сердце кровью обливалось, глядя на нее множественные синяки и порезы на нежной коже. Он без труда узнавал отпечаток Беллатрисы. А несложные диагностирующие чары показали, что её не только поили сомнительными зельями, но и круглые сутки применяли десятки темных заклинаний.

И это было настоящим чудом, что она осталась жива, после слетевшего блока. Регулус и представить не мог, какую боль ей пришлось пережить.

– Я отомщу за тебя. Клянусь, – шепотом произнес он, зачарованным взглядом глядя на Софию, по всему телу которой проходила магическая восстанавливающая пелена. – Беллатриса ответит за это.

***

Впервые за всё это время Регулус в полной мере во всем винил Сириуса.

Регулус каждый день думал о том, что пришлось пережить Софии, о всех пытках и унижениях, на которые была способна Беллатриса.

Он столько раз видел, как Беллатриса издевается над прислугой и домовиками. Столько раз видел десятки режущих заклинаний, столько раз видел Круциатус в её исполнении. И он прекрасно знал о её способностях легилимента – она сама его учила этому, и он лучше всех знал, на что способна Беллатриса, пробравшись в чужой мозг. Она и его заставляла видеть вещи, которые он не хотел. Только он видел. И ощущал их на себе.

А сколько раз он слышал крики её жертв. Сколько раз слышал мольбы прекратить.

И представляя, что об этом кричала и умоляла София, в нем поднималась невиданная до этого злость.

В этом Сириус виноват.

Если бы не он, с Софией ничего из этого бы не случилось.

Если бы Сириус не сорвал помолвку, Беллатрисе бы и в голову не пришло пытать её. Никто бы и не посмотрел в её сторону. Даже Темный Лорд. Она была бы в полной безопасности.

Но, как и всегда. Сириусу надо было вмешаться. Надо было всё разрушить. Надо было забрать её, чтобы показать своё превосходство.

Брат не может иначе. Ему всегда доставалось всё самое лучшее, и он не привык упускать это из своих рук.

И он разрушил всё окончательно, отпустив её. Регулус только днем ранее узнал, что-то София «куда-то ушла». Никто из профессоров и целителей не говорил ему что случилось. А Сириус в школе так и не появлялся.

Регулусу потребовались сутки, чтобы узнать, что она уехала во Францию к своему другу, которого до этого момента считала погибшим.

И у него в голове не укладывалось, как Сириус мог отпустить её. Отпустить неизвестно куда, неизвестно к кому. Отпустить, когда она так слаба и явно нуждается в поддержке.

– Смотри, куда прёшь.

Знакомый голос будто по венам режет, и Регулус автоматически выхватывает палочку, разворачиваясь.

Взгляд Сириуса гневный и затравленный. Но стоит им встретиться взглядом, там остается только злость. Сириус не хуже него умеет прятать эмоции, но Регулус всегда его считывал, не напрягаясь – брат глубоко несчастен.

– Доволен? – цедит Регулус ему в лицо, сам будто слыша себя со стороны. – Это ты во всём виноват.

Он сам не замечает, как с конца палочки искры сыплются. А ведь он всегда умел себя контролировать.

– Я виноват? – Сириус в притворном удивлении вскидывает брови, усмехаясь и выхватывая палочку. – В чём? В том, что она свалила?!

– И в этом тоже, – шипит Регулус сквозь зубы. – Отпустил её неизвестно куда!

– А что я должен был делать?! Умолять её остаться?! Не бросать меня?!

– Ты мог пойти с ней!

Сириус смеется. Как и всегда, громко и до стынущей в жилах крови.

– Думаешь, я ей там нужен?

Брат говорит с отвращением и злостью, только в голосе всё равно отчетливо проскальзывают болезненные нотки. Но Регулус слишком поглощен собственными эмоциями, чтобы обращать на это внимание.

– Это её выбор, – у Сириуса голос от гнева дрожит.

Брат несёт какую-то чушь, что она предпочла другого. Регулус и слова не понимает из его гневной, сбивчивой речи, всё ещё ослепленный собственной злостью.

– Её пытали из-за тебя, – звенящим шепотом произносит Регулус, перебивая его сумбурный монолог не несущий никакого смысла.

Сириус, наконец, заткнулся, и устремил на него непонимающий взгляд, в котором всё ещё плескались гнев и обида.

– Что?