Текст книги "Marauders (СИ)"

Автор книги: Marta K

сообщить о нарушении

Текущая страница: 111 (всего у книги 122 страниц)

Эта легкость была у нее во всём. В прикосновениях, взглядах, движениях.

– Ремус…

И в словах.

– Я люблю тебя, Ремус.

Как легко она всегда произносила эти слова, и сколько нежности в них вкладывала. И после этого всегда целовала, вначале едва прикасаясь губами, но потом целуя всё с большей страстью, не давая ему и шанса воспротивиться.

Тело неожиданно пронзила острая боль, ломая каждую кость на кусочки.

В комнату попали первые тусклые лучи от полной луны.

Он закричал, широко распахнув глаза и, будто мельком увидел перед собой кристально-прозрачные глаза Эшли. Но было ли это видение? Возможно, она еще не успела уйти из воспоминаний.

Только вот глаза смотрели с испугом.

Но он не успел об этом подумать, как тело в очередной раз ломать начало. Густая шерсть пробивалась сквозь кожу, выворачивая ее наизнанку.

Он чувствовал, как ломает руки и ноги, перестраиваясь; как удлиняется морда; как вытягивается позвоночник. Еще несколько долгих мучительных мгновений, и вот он уже стоит на четвереньках.

Ремус всего во второй раз осознавал себя, будучи в шкуре волка, и всё еще не мог привыкнуть к черно-белой расцветке.

Пока он находится в сознании, он мог бы просто мирно лежать на диване, но действие противоядия скоро пройдет и он начнет терзать сам себя, сходя с ума от скуки.

Но не успела эта мысль проскользнуть, как он почувствовал яркий запах Эшли. Аромат был таким насыщенным, словно она здесь была.

Он замер, принюхиваясь. Ошибки быть не могло. Он узнает ее аромат из тысячи. Но Эшли никогда не была в Визжащей-хижине. Ремус никогда не водил её сюда, не хотел показывать место, где он провел столько мучительных ночей. Не хотел, чтобы она вообще знала путь сюда.

Он мягко переступал по полу, двигаясь на запах, как вдруг резко остановился. Оперевшись передними лапами на диван, он уткнулся носом в мягкий свитер. Он принадлежал Эшли. Но как он тут оказался?

Ремус вдруг вспомнил, что Дебора говорила о том, что оставаться в сознании также помогают личные вещи близкого человека. Их запах может вызывать воспоминания, помогая дольше сохранять контроль.

Только вот в действительности это сработало в обратную сторону.

У него вновь пропало несколько мгновений из памяти, и вот он уже стоит на свитере, стянув его на пол, и с рычанием раздирает его на клочья.

Ремус шарахнулся в сторону, приходя в сознание.

В первый раз такого не было. В первый раз он полностью находился в сознании первое время, и только позднее начал терять контроль.

Очевидно, ее запах только раззадоривает его. Он пытался забиться в дальний угол, чтобы не чувствовать его, но обостренный нюх всё равно улавливал малейшие ароматы.

А память продолжала обрываться. И он мечется из одного угла хижины в другой, пытаясь то забиться поглубже, то выбраться, в попытке проломить дверь, через которую они всегда выходили.

И неожиданно крик. За пределами хижины. В глубине Запретного леса.

Он замер, навострив уши, прислушиваясь, и чувствуя, как сердце предательски колотиться в груди, будто ожидая чего-то страшного.

Он вновь бросился к двери, находясь в этот раз в сознании. Но выйти через нее он все равно не сможет – заклинания его не пропустят.

Остановившись, он задумался. Возможно, ему лучше остаться здесь. Ведь кто бы это не кричал, он не сможет помочь, скоро действие противоядия кончится, и он только навредит.

Но крик повторился вновь. Более приглушенный, он будто двигался вглубь леса.

Очередной провал в памяти. И вот он уже берет разгон и несётся прямо в окно, не успевая затормозить.

Осколки больно полоснули по шкуре, оставляя царапины в некоторых местах.Но он будто не замечает боли и несётся в сторону леса, попутно отмечая, что в воздухе по-прежнему витает запах Эшли.

Он чувствовал ее запах и шел по его следу, ощущая, как ужас в груди поднимается всё выше. Но ему нельзя, нельзя давать эмоциям пробиться, иначе он сразу потеряет контроль.

Только запах действовал одурманивающе. И приходил он в себя, с каждым разом оказываясь все глубже в лесу. Приходил в себя, обнаруживая, что несется со всей силы по лесу, проламывая тонкие ветки и прорываясь сквозь колючие кусты. Он снова теряет сознание. И снова приходит в него, когда слышит отдаленный голос и видит сквозь толстые стволы деревьев блеклые вспышки заклинаний.

Он уже близко.

Он замер посреди поляны, отчетливо видя перед собой Эшли и ее глаза, полные страха.

Память каждую секунду прерывалась. Каждое мгновение. Он медленно делал шаг ей навстречу. И снова приходил в себя, останавливаясь.

Он пытался держать контроль, отодвинув страх и все эмоции, что сейчас переполняли его душу и требовали сдаться под напором волка. Но он не мог позволить Эшли один на один остаться с оборотнем.

Только вот, они здесь были не одни.

Он остановился, чувствуя множество насыщенных ароматов.

Волки.

Они неслышно ступали во тьме, окружая их со всех сторон.

– Ремус…

Жалобный голос Эшли привел его в чувство. Он вскинул морду на нее, тут же замечая, что один из волков уже вышел на поляну, крадучись приближаясь к ней со спины.

Он тут же рванул вперед, и в следующий же миг его ослепила яркая желтая вспышка. Она глубоко рассекла его ребра и отбросила к корням массивного дерева, с силой приложив мордой о ствол, тут же лишая его сознания.

Ремус распахнул глаза.

Он откинул одеяло, делая очередную попытку встать, превозмогая боль.

Тысячи мыслей крутились в его голове. Как Эшли оказалась в лесу? Или все-таки это было видение. Откуда там взялись волки? Ведь они никогда не подходят близко к оборотню. И почему Эшли выпустила в него заклинание? Он же хотел ее защитить.

– Мистер Люпин! – воскликнула мадам Помфри, замечая его. – Ремус, вам нельзя вставать…

– Где Эшли? – слабым голосом спросил он, оглядывая Больничное крыло и тут же замечая несколько человек в лимонных халатах, стоящих возле одной из дальних кроватей.

Ремус с трудом шёл до них, продолжая придерживать рукой рану на ребрах, которая ныла, и не слушая мадам Помфри, которая просила его вернуться к себе.

Он приближался и всё больше думал о том, что же здесь делают целители из Мунго. Ведь обычно, если кто-то был в тяжелом состоянии, его переводили в больницу. Но если целители сами прибыли сюда, значит, всё совсем плохо.

И уже подходя к кровати, он заметил Реймонда. Старший брат Эшли, не шелохнувшись, сидел на соседней кровати, опустив лицо в ладони.

А рядом находился мистер Грин. Он стоял на коленях, упав корпусом на кровать и содрогаясь в беззвучных рыданиях.

Ремус тут же ускорил шаг, хоть и с каждым движением резкая боль пронзала ребра.

– Эшли…

Целители отступили в сторону, заметив его.

Первое, что он увидел, как мистер Грин сжимает тонкую белую руку.

Ремус уже знал, что увидит.

И всё равно. В груди всё сдавило тисками, как только перед ним появилась Эшли.

На ее теле живого места не было. Кожа сине-белого цвета, с множественными бордовыми подтеками и рваными ранами. Волосы спутаны, в грязи, и клочьями вырваны, оголяя череп. Часть щеки разорвана, из-за чего губы казалось, будто скривились. Под глазами глубокие синие вмятины.

Глаза обожгли горячие слезы. Горло перехватило, отрезая кислород.

Это не могло быть правдой.

Возможно, это всё еще сон. Возможно, он всё еще не до конца проснулся. Возможно, это побочный эффект от волчьего противоядия.

Но шло время. Шли мучительные минуты, а ничего не менялось.

Он так и продолжал стоять, глядя на безжизненное истерзанное тело Эшли.

А в груди всё нарастал ком. Ведь это его вина. Исключительно его вина.

Он не знал, как Эшли оказалась в лесу, что её туда повело.

Да это было и не важно.

Важно было то, что не свяжись он с ней, она бы никогда не пострадала.

Он медленно опустился на край кровати, не спуская с нее мутного от пелены слез взгляда, и несмело притронулся к ее плечу.

– Эшли…

Она должна была проснуться. Должна открыть глаза и посмотреть на него. Но она так и продолжала неподвижно лежать, и только тихий вой мистера Грина усилился.

Кажется, один из целителей говорил что-то о том, что они пытались её спасти, но было слишком поздно.

Но Ремус его и не слышал. В голове только и стучали слова о том, что это он во всём виноват.

Он всё еще не мог осознать случившееся. Обрывки воспоминаний всё еще яркими вспышками мелькали в сознании, но никак не складывались в общую картину. Но он и без того знал, что это он убил её. Он убил любимого человека. Убил невинного, светлого человека.

***

Тело Эшли забрал с собой мистер Грин. Ремус порывался пойти с ними, но его не отпустила мадам Помфри, пообещав, что он отправится следующим днем сразу на похороны.

Ремус неестественно усмехался, слыша такие слова, как «похороны». Он всё ещё не верил, что Эшли мертва.

Всё это казалось абсурдом.

Ведь еще вчера днем она была рядом с ним. Она улыбалась ему и звонко смеялась. Она рассказывала о своих друзьях с Когтеврана, об «отвратительно» по Трансфигурации и говорила, что гелиопаты вновь подросли. Она прижималась к нему всем телом и оставляла поцелуи на линии челюсти – только до туда могла дотянуться.

И как же так могло оказаться, что её больше нет?

– Ремус, выпейте, – к нему подошла мадам Помфри, глядя на него с жалость и протягивая бокал. – Это для вашей раны…

Ремус взял бокал и разом осушил его, в следующий момент провалившись в сон.

***

С самого утра он уже стоял возле местной церкви в Уиндермире, всё ещё не желая принимать действительность.

Он проснулся после полуночи и так и не сомкнул глаз, раздираемый острой болью, раздираемый непомерной виной. Не сдерживая слезы, не сдерживая горький, жалобный вой.

Это не могло случиться с ним. Это не могло случиться с Эшли.

– Ремус.

Он дернулся, словно от удара тока, и увидел в дверях церкви миссис Грин.

Разумеется, в Хогвартсе ее не было, она – магла, и не могла туда попасть. Но Ремус только сейчас задумался, что она чувствует. Ее дочь была истерзана волками, истерзана оборотнем.

После того, как тело Эшли увезли из Больничного крыла, к нему заходил Дамблдор. Он говорил, что его вины тут нет. Что Эшли нарвалась на волков. Только Ремус все равно не верил. Он знал, что вина полностью лежит на нем. Он чувствовал это. И даже если вина была не прямая, то косвенная. Ведь что-то её привело в Запретный лес.

– Это… это я виноват, – выдавил он из себя, глядя в заплаканные глаза миссис Грин.

– Не надо, Ремус, – она мотнула головой, взяв его ладонь в свои руки. – Твоей вины тут нет.

– Я… я…

Слова о том, что он – оборотень, комом стояли в горле. Он хотел во всем признаться. Хотел сказать, что это он убил их дочь. Убил свою любимую девушку, своего друга.

Хотел, чтобы вся ненависть на него обрушилась. Та ненависть и злость, которую он заслужил.

Но миссис Грин не дала ему закончить.

– Эшли всегда была такой, – сказала она, скривив губы, сдерживая слезы. – Ничего не боялась… и вот… Для чего она в лес ночью пошла?

– Я не знаю, – с отчаянием в голосе прошептал он, задавая этот вопрос себе каждую секунду.

– Наверняка собирать какие-нибудь редкие растения, – горько усмехнулась она, – или смотреть необычных животных…

Миссис Грин продолжала что-то говорить, изредка всхлипывая, а Ремус только и мог смотреть в ее кристально-прозрачные глаза, так похожие на глаза Эшли.

Он ведь тоже прекрасно знал, что Эшли ничего не боялась. Когда он только познакомился с ней, она ходила после отбоя по запретной территории, чтобы взглянуть на существ, которых никто никогда не видел.

Но она же знала, что в лесу нельзя появляться в полнолуние. Она знала, что он там бывает. Или же нет? Он так и не рассказал ей о том, что его друзья – анимагии, а в полнолуние они гуляют по Запретному лесу. Возможно, она и не рассчитывала его увидеть.

Миссис Грин, взяв его под руку, завела его в церковь, продолжая тихонько вздрагивать от переполняющих ее горьких эмоций.

В церкви было очень светло, горело много свечей, отражаясь в позолоченных рамах икон, крестах и лампадах. Сквозь витражные окна падали утренние солнечные лучи, преломляясь, и отражаясь различными цветами в воздухе.

На скамейках, стоящих двумя ровными рядами, сидели редкие скорбящие. Панихида начнется лишь через час, и пришли ещё не все.

Ремус резко замер, останавливаясь посреди прохода, замечая стоящий впереди гроб.

У него вновь всё до боли сдавило внутри, а на глаза выступили слезы, которые он пытался безуспешно сморгнуть.

Как же так могло получиться? Ремус всем сердцем, всей душой хотел оказаться на ее месте, лишь бы не чувствовать этой удушающей боли.

– Привет…

Потусторонний голос позади него заставил его обернуться.

Он сразу узнал Ксенофилиуса Лавгуда – друга Эшли, а рядом с ним, очевидно, стояла его подруга – Пандора. Именно она и поздоровалась с Ремусом, мельком ему улыбнувшись.

Ремус ей в ответ только кивнул, не желая вступать в разговор.

– Не грусти об Эшли, Ремус, – глухо отозвалась Пандора, всё также стоя позади него. – Всё, что мы теряем, обязательно к нам вернётся. Возможно, не так, как мы ожидаем, но…

Ремус не дослушал её, проходя вперед. Никакие слова его сейчас не могли утешить. Любые утешения лишь болью отзывались в сердце.

Он через силу ступал вперед, всё приближаясь к гробу, и всей душой боясь этого момента.

Все пришедшие уже попрощались с ней, и только Эрик продолжал стоять возле гроба, опустив голову и беззвучно плача.

Ремус сделал последние пару шагов, сразу замечая её.

Эшли привели в порядок. Сшили по кусочкам и замаскировали шрамы. Аккуратно расчесали длинные волосы, которые теперь мягкими волнами лежали на ее плечах и груди.

Ремус, как зачарованный, не мог отвести от нее взгляда, подходя всё ближе.

Она была очень красива. Даже сейчас. Создавалось впечатление, что она всего лишь спит, такое умиротворение и покой царили на её лице.

Она была в белом ситцевом платье, чуть ниже колена. На ногах белые туфли, а на шее красивое, скромное ожерелье их голубых камней.

Но чего-то не хватало.

Ремус достал палочку и взмахнул ею, наколдовав венок из голубых васильков. Бережно положив его ей на голову, чуть придавив волосы, он коснулся ее рук, сложенных на животе.

Он так многое хотел сказать. Прокричать, почему она пошла в лес в полнолуние, что она там делала.

И почему оставила его.

Но больше всего хотелось молить о прощении.

Ведь он виноват. Он всегда знал, что ему нельзя связывать себя отношениями. Всегда знал, что опасен для любого человека. Всегда знал, что он опасен для Эшли. Всегда знал, что недостоин её.

Она не достойна такой судьбы.

Почему, почему судьба к нему так несправедлива? Почему она наделила его самым страшным проклятьем? Почему забирает близких? Почему забрала Эшли?

Ремус не представлял, как жить дальше. Как дальше жить без неё. И как жить с этой виной, которая тяжким грузом лежала на душе.

– Прощай, Эшли…

========== 116. Сожаления и сомнения ==========

Северус Снейп

Паучий тупик, как и всегда, был затянут серой дымкой, идущей с завода. Время уже близилось к обеду, но было темно и пасмурно, словно поздним вечером.

Северус не спеша возвращался домой, поднимаясь по кривой улочке и держа в руках медную урну с прахом матери.

Вообще-то, членов чистокровных семей было принято хоронить в земле или в склепе. Тем более, насколько знал Северус, у рода Принц даже был свой участок земли с личным кладбищем. Но у него элементарно не было на это средств. Да и в кремации он не видел ничего плохого. Это быстро и дешёво.

Тело Эйлин сожгли в местном крематории за счет муниципальных средств. На её похороны никто не пришел, кроме Северуса. И он со злой усмешкой думал, что и его ждет такой же конец.

Он еще никогда не чувствовал себя настолько подавленным. Настолько опустошенным. И в тоже время, переполняющим эмоциями.

Он столько всего чувствовал одновременно, и тут же ощущал невероятную пустоту внутри, которая больно давила.

Всё наложилось враз. Северус и не знал, что ударило по нему сильнее: смерть матери или разочарованные и злые глаза друзей, осуждающие его за предательство.

Ему не хотелось возвращаться в пустой дом, не хотелось возвращаться в школу. Хотелось прямо сейчас бросить всё, обратиться вороном и улететь так далеко, как только сможет.

Только он понимал, что он так сделать не сможет. Как минимум школу закончить ему придется. Если он не хочет всю жизнь в анимагической форме питаться падалью.

А значит, придется встретиться и с друзьями. Внутри что-то болезненно ныло, как только он представлял себе их встречу.

С момента, как его забрала МакГонагалл, прошло чуть больше суток. И всё это время он думал о том, смогли ли друзья что-то предпринять в поиске Бланк. Он чувствовал за нее неизвестное до этого времени волнение и тревогу. Вероятно, он лишь сочувствовал ей – попасть в руки Пожирателей никому не пожелаешь. И даже Бланк подобной участи не заслуживала. Но еще, возможно, он чувствовал некоторую вину перед ней. Ведь он тоже причастен к разработке зелья, для которого её взяли.

А еще он волновался за друзей. Северус не сомневался, после того, как он им всё рассказал, Сириус из кожи вылезет, но найдет её. И если Сириус рванет её спасать, с ним отправится и Джеймс, и Ремус.

Северус боялся, что друзья тоже могут пострадать. Всё-таки, они хоть и сильные, но против Пожирателей, которые не стесняются использовать темную и запрещенную магию, выстоять будет трудно.

С другой стороны, Сириус уже один раз встречался с Пожирателями, а Джеймс и вовсе два раза участвовал в настоящих сражениях. Может быть, они, как и всегда, отделаются легким испугом.

А еще была надежда на Ремуса. Он всегда был самый благоразумный, и он обязательно бы попросил помощи у преподавателей или директора.

Но тревога всё равно не покидала душу.

Проходя мимо знакомого бара, Северус остановился. Постояв в раздумьях лишь несколько секунд, он уверенно направился внутрь.

Утром буднего дня бар был совершенно пуст, если не считать унылого бармена, который с тоской на лице сортировал бутылки с пивом. Заметив первого посетителя, он кисло улыбнулся.

Устроившись в самом углу барной стойки, Северус водрузил на нее урну, поставив ее в тень, и заказал двойную порцию самого дешевого виски.

Напиток неприятно жег горло, оставляя терпкое послевкусие.

Он бросил взгляд на урну, которая отбрасывала слабый тусклый блик по поверхности.

Как ты могла?..

Северус не мог простить матери её поступка. Более чем очевидно, убили её не Пожиратели. То есть, разумеется, они её прокляли, но окончательно убила она себя сама.

Когда Северус вернулся домой, он был цел и невредим, защита была на месте, и внутрь никто не проникал. Эйлин лежала всё на том же диване, а ряд пузырьков с лекарством стоял нетронутым.

Она добровольно пошла на смерть. Не стала сопротивляться. Не стала бороться. Даже ради него, ради Северуса.

Он не представлял, что ему сейчас делать. Не знал, что его ждёт. Казалось, впереди лишь беспросветная тьма.

Северус даже и не надеялся, что Пожиратели от него отстанут. Хотя, это было бы логично – зелье он им сварил, а Эйлин мертва.

Только вот ему не раз намекали, что он от них не отделается никогда. А если Пожиратели больше не смогут воздействовать на него через Эйлин, они выберут кого-то другого. И Северус больше всего боялся за Лили. Она была мишенью номер один в его окружении. И если с ней что-то случится, он себе этого никогда не простит.

Был еще вариант пойти на сотрудничество добровольно. Северус невесело усмехнулся на эту мысль. А ведь были дни, когда он об этом всерьез задумывался.

Он бы сейчас всё на свете отдал, чтобы вернуться в прошлое и сразу рассказать обо всём друзьям. И тогда он бы сейчас сидел вместе с ними, ощущая их поддержку, которой ему так не хватает.

– Господи, – прошептал он, прикрывая глаза, которые предательски защипало.

Сделав пару глубоких вдохов, успокаиваясь, он заказал еще порцию виски.

Бармен лениво подошел к нему и плеснул в стакан виски, оставив пару капель на деревянной столешнице.

– Кто там? – спросил бармен.

Северус проследил за его взглядом, направленным на урну.

– Мама… – ответил он, не узнав свой голос, и тут же прокашлялся.

Бармен поджал губы и сочувственно кивнул.

– Соболезную, – глухо отозвался он. – Я свою пару лет назад схоронил. Инсульт.

Северус ему ничего не ответил, приложившись к стакану и делая большой глоток, вновь опаляя горло.

– А с твоей что?

Чуть помедлив, Северус произнес:

– Анемия в запущенной форме.

И эгоизм.

Алкоголь ему совсем не помогал отпустить проблему. В душе лишь больше поднималась злость на мать, непонимание и отчаянный страх перед будущим.

– Как её звали? – очередной вопрос бармена вырывает его из раздумий, и он отвечает на автомате:

– Эйлин.

У бармена мелькает на лице просветление, и он чуть улыбается.

– Так ты – Снейп? – спрашивает он и добавляет: – Твой отец тут часто бывает.

А у Северуса внутри вновь всё неприятно сжимается. Отец. Именно он больше всех сгубил его жизнь и жизнь Эйлин.

Северус никогда не понимал, почему она живет с ним, почему терпит жалкого магла и пресмыкается перед ним. Она – единственная наследница известно рода, моет полы и терпит побои от мужа-алкоголика.

Он не верил в любовь между ними. Никогда ее не видел. И сам никогда не чувствовал хоть сколько-то теплых чувств по отношению к отцу. Они всегда были чужими друг другу.

В детстве Северус испытывал страх перед ним, а после он сменился глубокой и крепкой ненавистью. Северус еще с младших курсов подумывал его отравить, но Эйлин сразу пресекала эти попытки, без труда проникая в его сознание и замечая, что он задумал.

Северус тогда презирал мать за слабость. Ведь Эйлин была довольно талантлива. Она прекрасно разбиралась в зельях и в принципе была весьма одаренной волшебницей. Так почему она предпочла жить в нищете с маглом, а не ушла от него? Она бы без труда смогла прокормить их с Северусом.

Но чувство презрения сменилось жалостью. Он весь год жил в Хогвартсе, наслаждался учебными буднями и развлекался с друзьями, а домой приезжал лишь на каникулы. Он пару последних лет просил маму бросить отца. Уйти от него. Он даже говорил ей, что в одной из аптек Косого переулка требуется травник. Эйлин легко бы справилась с этой работой. Смогла бы заработать и снять комнату в том же Косом переулке.

Правда, мама всегда отказывалась без всяких объяснений. И вот, чуть больше года назад отец, наконец, ушёл сам. А может, и не сам. Северус уже никогда этого не узнает. Только одновременно с этим Эйлин и прокляли.

Северуса вдруг озарила догадка. Как говорил младший Блэк, проклятье сильнее всего действует на маглов, маглорожденных и людей в возрасте. Возможно ли, что как только Эйлин прокляли, она узнала об этом, и сразу внушила Тобиасу покинуть дом, чтобы он не пострадал вместе с ней? Судя по информации о проклятье, отец бы и недели не протянул.

Возможно ли, что Эйлин всё-таки любила его? Северус не знал, но всё внутри него говорило о том, что никакой любви там не было. Хотя, если бы любовь была, это бы объясняло, почему мать не хотела от него уходить.

В любом случае, как бы Эйлин не относилась к Тобиасу, Северус его всегда презирал и ненавидел.

Разом допив остатки виски в бокале, Северус порылся по карманам. Магловских денег с собой не оказалось. Можно было бы конечно сходить до дома и вернуться, но Северус был не в настроении.

Он поднял взгляд на бармена, который продолжал говорить что-то о его отце и о том, что он устроил тут драку в прошлые выходные.

Бармен прервался на полуслове, словно под гипнозом уставившись в его глаза. Северус чувствовал, как тяжелеют веки бармена, ощущал вялый и бессвязный поток его мыслей, в которых роились воспоминания о прошлых выходных, о его отце и какой-то распутной девице.

Северус впервые пробовал этот эксперимент: наделить чужой мозг ложными воспоминаниями.

Аккуратно, словно по тонким ниточкам паутинки, он прошелся по его воспоминаниям к настоящему моменту, на ходу создавая картинку, как он улыбнулся бармену, поблагодарил его за виски и оставил несколько купюр на барной стойке с щедрыми чаевыми.

Подумав, Северус чуть вернулся назад в воспоминаниях и стер слова, где он говорит о смерти матери. Ни к чему, чтобы бармен растрепал об этом отцу. Если Тобиас узнает о смерти Эйлин, может наведаться в дом. Дом сейчас, конечно, защищен, но одна из рун пропускает ближайших кровных родственников. Следовательно, Тобиас без проблем сможет туда зайти. А Северус этого не хотел.

Незаметно вынырнув из его мыслей, он взял урну с прахом, недопитую бутылку с виски и ушел.

Северус плохо помнил окончание дня. Напился он впервые в жизни.

До полуночи он собирал старый хлам по всему дому и сжигал его в чугунном котле. Туда летело всё: одежда Эйлин и Тобиаса; магловские детские книжки, которые он в жизни не видел; чьи-то письма и открытки двадцатилетней давности; давно просроченные ингредиенты и остатки испорченной еды. В котел отправилась и раздражающая картина из гостиной, с изображенным на ней песчаным белым пляжем, с одной стороны которого простиралось темно-синее море, а с другой находился город, со старинными зданиями и Эйфелевой башней. Северус эту картину никогда не любил – какой абсурд, ведь Эйфелева башня в Париже, и моря рядом с ней нет.

Из вещей Северус сохранил лишь книги, остальное уничтожив подчистую. А заодно и опустошил бутылку с виски.

***

Весь следующий день он проспал, мучаясь страшными головными болями, тошнотой, непомерной виной и стыдом.

Кое-как продрав глаза к вечеру и приготовив себе впервые за это время ужин, состоящий из двух яиц и пригоревшего тоста, он решил, что завтра займется оформлением наследства. Он знал, что наследства никакого нет, но к гоблинам всё равно необходимо сходить – это было обязательной процедурой при смерти родственника.

К его удивлению, Эйлин оставила завещание, которое ему вручили гоблины, как только он прибыл в Гринготтс. Наследство состояло из шаткого, старого дома в Коукворте, не имеющего практически никакой ценности, и совершенно пустой ячейки в банке Гринготтс, оформленной на семейство Принц.

На самом деле, до этого момента он и не знал, что домом владела Эйлин. Как оказалось, дом раньше принадлежал Тобиасу, но чуть больше года назад, незадолго до того, как уйти из семьи, он переписал дом на Эйлин.

Северус лишь убедился в своей правоте, что мать как-то повлияла на отца. Ей – весьма талантливой в легилименции, это наверняка не составило никакого труда. Иначе он и представить не мог, чтобы Тобиас добровольно отказался от своего единственного имущества.

Быстро оформив и подписав все бумаги, Северус вернулся домой.

МакГонагалл отпустила его до конца недели, сказав, что в понедельник он должен быть на занятиях. А значит, у него есть еще пара дней.

Но Северусу хотелось вернуться в замок. Что-то его туда тянуло, но страх встречи с друзьями его тормозил. Поэтому он решил остаться дома и перебрать оставшиеся книги. А заодно подумать, как ему сейчас себя вести с остальными.

***

В Хогсмид он трансгрессировал в воскресенье к обеду. И всю дорогу до школы терзал себя сомнениями. Он так и не определился, что делать и как вести себя при друзьях.

Северус понимал, что ни Джеймс, ни Сириус даже выслушать его не захотят. Возможно, шанс оправдаться предоставит Ремус.

Только Северус не знал, что сказать. Сказать, что он пытался защитить мать, которая всегда тесно общалась с Пожирателями, которая всегда знала, что её прокляли, но не говорила ему, и которая добровольно отказалась от лечения, лишив смысла все его жертвы и старания?

Или сказать, что он не хотел подвергать их опасности, ведь Пожиратели обязательно взялись бы за них.

Любые причины ему сейчас казались глупыми. А желание оправдываться перед кем бы то ни было и вовсе отсутствовало.

Как только он зашел в школу, сразу направился к МакГонагалл. Она просила его зайти к ней, отчитаться, всё ли у него хорошо, поэтому он решил не откладывать это дело. И оттянуть момент встречи с друзьями.

– Профессор МакГонагалл, можно? – он заглянул в кабинет, сразу замечая профессора, которая сидела за столом, оперевшись на него локтями и уронив лицо в ладони. Но, заметив своего студента, она сразу подскочила на ноги.

– Да-да, Северус… мистер Снейп, проходите, – сбивчиво произнесла она, мимолетно протерев глаза руками.

Он вошел внутрь. Ему одного взгляда хватило, чтобы по нервозному и обеспокоенному лицу декана понять, что произошло нечто ужасное.

– Что-то случилось? – спросил он, неуверенный, что может задать подобный вопрос учителю.

– Ваши друзья, Северус… – МакГонагалл зажала рот ладонью, мотнув головой и зажмурив глаза. – Бедные дети… – едва слышно прошептала она.

У Северуса мелко задрожали руки. Внутри все похолодело, сковывая грудь от страха.

– Что с ними? – через силу выдавил он.

– Они…

С трудом, сбиваясь и пытаясь сдерживать свои эмоции, МакГонагалл рассказала, что Сириус и София сейчас в Мунго. Оба в тяжелом состоянии. Как оказалось, Северус был прав. Бланк уже три недели держали у Пожирателей, но ко всему прочему еще и пытали.

Джеймс и Лили тоже были в больнице. Но они отделались легче и уже сегодня вернутся в школу.

МакГонагалл рассказала, что его друзья каким-то образом пробрались в поместье Лестрейнджей, где держали Софию, и там им пришлось столкнуться с Пожирателями и самим Волан-де-Мортом. Но, к счастью, вовремя подоспели мракоборцы.

Северус ног не чувствовал, слушая декана. А сердце давно уже не билось. Он чувствовал свою вину во всем этом.

Вину из-за того, что причастен к зелью. Вину из-за того, что обманывал друзей. Вину из-за того, что не был с ними рядом.

– … об этом никто не должен знать, Северус, – произнесла МакГонагалл. – Профессор Дамблдор уже говорил с «Пророком» и Министром, общественности не к чему знать, что в поместье были студенты.

Он ей кивнул. Он и не планировал это никому рассказывать. Ему и некому это рассказать.

– И ещё… – у профессора дрогнул голос, а на глазах выступили слезы, которые она сразу сморгнула, отворачиваясь.

– Ещё? – поникшим голосом переспросил Северус. Неужели это не всё? Неужели что-то может быть ещё хуже?

– Позапрошлой ночью…

Северус видел, как трудно даются слова МакГонагалл. Но он уже примерно представлял, что услышит. Позапрошлой ночью было полнолуние. И если остальные были в поместье Лестрейнджей, значит Ремус был один.

– Позапрошлой ночью, – вновь начала она, – в лесу… каким-то образом оказалась мисс Грин… и…

У Северуса сдавило горло, в груди поднялось неизвестно чувство, нагоняя волну непередаваемого ужаса.

– … она нарвалась на стаю волков… и…

– Она мертва? – спросил Северус, не дождавшись окончания рассказа.

МакГонагалл кивнула, побледнев и зажмурившись.

Он и сам почувствовал, как веки налились свинцом. Он не был близок с Грин. Временами она и вовсе казалось ему слишком шумной. Бланк называла её сломанным радио, а Северус молча соглашался. Но Грин как-то незаметно и уверенно влилась в их небольшую компанию, и он к ней привык. И он точно никогда не пожелал бы ей такой судьбы.