Текст книги "Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 64 страниц)

– С возвращением во внешний мир! – объявил мужской бас над ее ухом. Нора подняла голову, глядя на лицо бывшего больше чем на голову ее выше Майкла. Мужчина довольно аккуратно потрепал ее по плечу. – Поправилась? Будем меня испепелять?

– Может, я тебя лучше отравлю? А то какой из меня экспериментатор, когда я аж с марта котлы не взрываю? – отозвалась девушка, шагая вдоль ограды клиники к воротам, у которых начиналась зона трансгрессии. – Ты что предпочитаешь? Быстродействующий и болезненный яд или медленный, но незаметный?

– А как насчет превращения в рыбку?

– Чего?

– Я знаю одно жуткое заклинание, превращающее ноги в рыбий хвостик… Потом тебе придется дать мне противоядие, а то будет Верховная Хранитель рыбой…

– Скотина!

– Ага. Добавлю еще – польская! – девушка растерялась, сообразив, что сильные руки обнимают ее за талию, притягивая к теплому телу под черной футболкой с эмблемой какой-то магловской рок-группы. И замычала, изо всех сил пытаясь стукнуть по спине ифрита, впившегося поцелуем в ее губы, но уже сдаваясь и отвечая на его поцелуй…

– Ненавижу, – прошипела немка, когда поцелуй прервался.

– Неудивительно. Немцы вообще агрессивный народ. Хотя ты ж наполовину полячка, – издевался мужчина. – Да-да, я помню твои рассказы про твое детство и то, что Щербак – твой папочка, – посерьезнел он. – Норси, ты мне нравишься…

– Норси? Да как ты… Откуда ты знаешь?

– Ну, я с Дня Ягнят не только ос видел… Тебе не нравится? Ладно, будешь Норой.

– Наоборот. Мне очень нравится… – ее симпатичное личико, не красивое, как та, прошлая, картинка, а именно симпатичное, чуть-чуть несиметричное, может быть, зато живое, озарила улыбка. Робкая, настоящая, теплая. – Только при Ордене меня так, пожалуйста, не называй, – он сжал ее правую руку, направившись к воротам, до которых осталось совсем немного. – А то я собираюсь писать диссертацию о влиянии яда на организм ифритов, а из тебя выйдет шикарный подопытный.

– Ты неисправима! – хмыкнул волшебник.

– Секрет прост – я не хочу исправляться, – подмигнула женщина, когда они дошли до ворот. – Как насчет перекусить? Обожаю восточную кухню.

– Я тоже… – громкий хлопок и двое, миновавшие ворота клиники, исчезли в воздухе…

***

– Сестра Кэтрин, – Оливия, похудевшая, бледная, сидела во главе стола в зале совещаний Совета Десяти. Девушка с покрытым шрамами лицом молча смотрела на девятерых валькирий и Анну, игравшую роль десятой, буравивших ее глазами. – Ты понимаешь, какие правила и заветы Ордена Сов нарушила за последнее время?

– Понимаю, – кивнула девушка.

– Применение Круциатуса и Империо всегда вызвано было острой необходимостью? В банке тогда ты не в официальном амплуа находилась! – Гертруда покачала головой.

– Это была необходимость, в противном случае удачный исход войны ставился под вопрос, – пожала плечами девушка.

Суд это собрание напоминало меньше всего, но считалось все же судом. Бледная и все еще слабая Ту Ким, на денек покинувшая клинику, занявшая место погибшей Абены Дивья, едва пришедшая в себя аргентинка, приглашенная вместо погибшей бразильянки… Анна, игравшая роль Ядвиги, замену которой пока не подобрали.

– Виновной себя не признаешь? – поежилась Ту Ким.

– В чем именно? – посмотрела на нее Кэтрин.

– В клятве, данной Крюкохвату, – пояснила Анна. – Ну и в том, что позиционировать себя пыталась могущественнее меня. Указывала мне, менять время или нет. Мир-за-гранью считает, что так себя вести было некультурно.

– Те, кто даровал нам способности, мне это уже сказали, – Кэтрин вспомнила те туманные белые фигуры, словно сотканные из света, менявшие форму, и их прекрасные, ласкающие, завораживающие голоса. Те, кто даровал способности валькириям, те, от кого произошла первая Жизнь Несущая. Те, кто дал ей вернуться и начать жизнь снова. Кэтрин там видела и других валькирий, за тысячелетия истории Ордена. И видела Розалину, которая смотрела на дочь с гордостью. Маховик мамы, что теперь часто вспоминала девушка, когда ей было тяжело, сиял ярче всех. Мама ей и после всего улыбалась… – Признаю и готова понести заслуженное наказание…

– Мы уже приняли решение, – Оливия поправила мантию. – Я, Оливия Говьер, Великая Валькирия Совета Десяти, от имени совета и Анны Экалы приговариваю тебя за нарушение четвертого и второго правил Кодекса Ордена «Белая Сова» к лишению права пользоваться способностями валькирии и магией в целом в своих личных интересах на пять лет. На тебя для соблюдения приговора будет наложено заклинание Надзора…

– Наказание справедливо, – Кэтрин почтительно поклонилась. – Благодарю Совет за проявленное понимание. – В тот же день раньше она в беседе с Анной отказалась от места в Совете и от того, чтобы отдать ненавистный ей дар спокойно, ничего не теряя. Как бы сильно она его не недолюбливала, и девушка это понимала прекрасно, жить без него она не умела…

***

– Ты точно уверена, что не хочешь занять мое место? – женщина в закрытом черном платье стояла у окна, глядя на проплывающие по небу облака. Пожилая валькирия, похудевшая, ослабшая, с глубокими морщинами на лице и тонкой, похожей на старый пергамент кожей отрицательно покачала головой, приподнявшись на высоких подушках.

– Нет. Это не для меня. Ты гораздо лучше справляешься с этой ролью, Анна. Да и Оливия Экала звучит не очень-то красиво.

– Не жалеешь? – в холодном голосе не было эмоций, но в глазах, черных, глубоких, в самой глубине, они были. Скорбь, радость, сожаление… Целая смесь чувств, давно потерявших у этой женщины право на существование…

– О чем? Что потратила свой Поцелуй на благое дело? Знаю, что никто раньше не передавал Поцелуй, ты мне сама об этом говорила, но Кэтрин заслужила этот подарок. Она дала мне очнуться здоровой и уйти в мир иной добровольно, сделав кое-что светлое напоследок… Разве об этом можно жалеть? – голос Оливии звучал тихо, женщину оставляли жизненные силы, большая часть которых ушла на дарованный Кэтрин второй поцелуй.

– Кэтрин ведь никогда не узнает, откуда исходили эти силы, – на тонких губах Анны появилась тень улыбки.

– И пусть. Она заслужила подарок, и пусть ей будет неизвестно, кто его ей дал. Ты знала, кого она выберет? Когда расстегнула браслет, ты знала, Анна?

– Нет, – Экала отрицательно покачала головой. – Я надеялась, Лив. Кэтрин – самая самостоятельная моя подопечная за тысячу лет. Я ни единой секунды не знала точно, что она решит. Я знаю о ней такое, что ей знать о себе и не снилось, но должна признать – я никогда не знала и не узнаю ее по-настоящему…

– Знаешь, – Оливия кашлянула. – Гертруда рассказала, что почти Кэт поверила, когда девочка надела Диадему. Поверила, что Кэтрин станет той, Темной Валькирией…

– Ей почти поверила даже я. Кэтрин удивительная девочка. Знаешь, что она ответила, когда я предложила ей забрать дар, перед малым судом? Она сказала, что терпеть не может эти способности, но она к ним привыкла и смирилась и другим портить ими жизнь не хочет. Она и теперь в своем стиле…

– Прежде чем ты возьмешь дар, не хочу отдавать прямо Марте, пусть запомнит меня живой… Почему ты тогда дала мне выбор из Чехии? Я же была влюблена, я замуж мечтала выйти… Почему забрала мой первый дар и наделила этим? Из-за Кэтрин?

– Из-за нее. Важно было, чтобы она родилась и получила дар именно в этой стране. И я решила, что будет целесообразно просто перевести тебя в другую страну. Ты мне всегда нравилась, – женщина прошла к кровати и склонилась к угасающей валькирии. – Ты со всеми простилась?

– Советы дала, прощения попросила, благодарности выразила. Гертруда уже пожелала мне приятного пути к Свету. И пусть помнят меня живой.

– Мне будет тебя не хватать… – Анна сжала руку Оливии. – Мы почти сто лет шли бок о бок. Но знаешь, кто тебя там ждет, чтобы пойти по дороге света без времени? – Оливия отрицательно покачала головой, сжав руку женщины, державшей сейчас в руках ее жизнь. – Розалина. Наша маленькая Роззи. И теперь у тебя будет вечность, чтобы все ей объяснить…

– Наша Розалина сейчас и так все понимает. Знаешь, Анна, я до сих пор чувствую себя виноватой за то, что мы с ней сделали. Третье Правило Кодекса, мне кажется, на самом деле самое жестокое.

– Разве не Негласное? – губы Анны тронула слабая улыбка.

– Негласное можно нарушить. Третье нарушить нельзя… – прошептала Оливия. – Кстати, что будет с Хранителями? Что с войной? – всполошилась валькирия.

– Будет мир, как до войны, и уравновешивание друг друга. Мы без них не можем, и они без нас.

– А с… С ней…?

– Я даю ей возможность самой сознаться и облегчить свою участь тем самым. Ну или одной известной нам обеим молодой женщине проявить искренность своих намерений делом. В любом случае, она слишком наивно полагает, что я не знаю. Ты молодец, ты догадалась, и твое открытие подтвердило мои мысли на ее счет, так что ей осталось ликовать недолго. Ну а теперь… Пусть свет примет тебя и подарит покой, – чешская, еще не так давно британская, валькирия Оливия Говьер (взявшая после смерти мужа обратно девичью фамилию) закрыла с последним выходом глаза. Серебристый шарик исчез в руках Анны, сжавшей уже мертвую руку старой приятельницы. – Мне будет тебя не хватать, Лив, я же не принадлежу ни к одному миру… Но Кэт сказала золотые слова. Портить жизнь других я не хочу…

***

– Северус Тобиас Снейп, Пожиратель Смерти, обвиняется в… – монотонно зачитывал секретарь суда. Мужчина с длинными черными жирными волосами, сидевший к кресле подсудимого Визенгамота, хладнокровно взирал на судей, понимая, что все доказательства своей невиновности – личное письменно подтверждение Дамблдора, заверенное печатью и подписью Альбуса и скрытое в его, Дамблдора, гробнице (авроры копались на редкость дотошно, с самого ареста Северуса через неделю после победы и сейчас, по начало августа) на тему «я сам его просил, это была часть его шпионажа по моему приказу», воспоминания, проверяемые на предмет «истина-ложь», он им уже предоставил и добавить ему нечего. Все это имело бы значение, признавался он себе, будь у него защитник. Но никто не соглашался защищать бывшего Упивающегося. А Кэтрин, которая защищала бы, могла считаться слишком заинтересованным лицом…

– Защитника нет, управимся быстро, – решил зевнувший председатель суда, когда обвинения наконец дочитали.

– Защитник есть! – эти слова заставили Северуса вздрогнуть. Но человек, который явился после этих слов, удивителен был еще больше. Если бы меньше, чем год назад, Северусу сказали, что выглядеть это будет так, он не поверил бы.

– Представьтесь, пожалуйста…

– Защитник подсудимого Снейпа, мистер Гарри Джеймс Поттер… – но свидетели, приглашенные по настоянию Гарри, удивили Северуса в разы сильнее, чем его могло после прихода Гарри, казалось, что-либо удивить. МакГонагалл, Грейнджер и Матей, и даже Римус Люпин, явно порядком нервничавший. Гарри показывал воспоминания, представителям судейской коллегии, и свои, и с рокового дня, рассказывал, что знал и было возможно рассказать, приводил свидетелей благих намерений и поступков Снейпа. Итог прозвучал так, что наполнил на мгновение душу уставшего от войны и двойной жизни человека светом.

– Признается частично виновным… – этого он не слушал. Он свои преступления и так знал. – Условное осуждение сроком десять лет без права покидать территорию Соединенного Королевства, с сохранением права занимать преподавательскую должность.

Из Министерства они вышли вместе с Гарри. Зельевар остановил уверенно шагавшего к проулку, удобному для трансгрессии, героя магической войны. Авторитет Гарри и его положение в глазах магического сообщества сыграли в таком легком осуждении, бесспорно, важную роль.

– Зачем? – было единственным вопросом мужчины, второй раз в жизни избежавшего Азкабана. Точнее, возвращения туда после суда – он с мая сидел там и возвращаться туда не хотел.

– Я очень люблю, когда Кэтрин улыбается. Рядом с вами она улыбается чаще, – Гарри пожал протянутую ему руку. – МакГонагалл берет вас на работу, Слакхгорн захотел подать в отставку. И один безнадежно бездарный ученик с «Выше ожидаемого» по С.О.В. хотел бы изучать у вас, профессор, Зелья. Возьмете?

– Сделаю парочку исключений, – в уголках губ бывшего шпиона Дамблдора промелькнула тень улыбки. – Спасибо, Поттер.

– Не стоит, я не ради вас. Я для Кэт.

– За нее и спасибо…

***

– Госпожа Элеонора, – стоило высокой фигуре женщины появиться в дверях Большого Зала Замка Ордена Равновесия, вмещавшего в себя до полутора тысяч человек одновременно и использовавшегося для наиболее важных церемоний, гул голосов раздался под сводами высоких каменных потолков. Верховная Хранительница Ордена Равновесия холодно осмотрела тех, кто пару недель назад здесь же принес ей присягу и поклялся верно соблюдать все ее указания. Кто-то из собравшихся здесь уцелевших орденовцев, которых насчитывалось сейчас полторы сотни человек, а так же ученики Ордена – не примкнувшие еще к рядам Хранителей молодые люди, которых заманивали в эту организацию, ифриты-помощники Ордена, официально не принятые, около полусотни человек, опустились на колени. Вошедший вслед за женщиной высокий мужчина в черной кожаной куртке окинул остальных взглядом чуть желтоватых глаз.

– Я рада объявить решение созванного мной после вступления в должность собрания руководства Ордена Равновесия, – усилив свой голос, начала Элеонора. – Мы очень долго совещались, взвешивали плюсы и минусы и наконец пришли к единому выводу, – она бросила взгляд на два десятка Хранителей и ифритов, которых было существенно меньше, чем первых. Те Хранители, которых в случае принятия существенных решений созывал для обсуждения Верховный Хранитель. Раньше, при Щербаке, их было полсотни. Наиболее взрослые, опытные и добившиеся в жизни определенных успехов, причем не только внутри Ордена. При Димитре руководство не собиралось ни разу. Только Верховный, двое его поверенных и глава ифритов, роль которого играл некоторое время приятель исчезнувшего мессира Ватли Шан. Элеонора же, вступая в должность, первым делом внимательно изучила всех членов бывшего большого руководства и созвала тех из них, кого сочла достойными при своем пересмотре установленного порядка. – День Ягнят проводится по новому, мы внесли поправки в порядок его проведения, – она осмотрела Зал. Под тяжелым взглядом зеленых глаз возмущенные шепотки моментально стихли. – Мы заботимся о том, чтобы приток жизни в этом мире продолжался, будучи, тем более, важным для нас же. Я, с согласия руководителей пересмотра и соблюдения порядков Ордена, отменяю правило, позволяющее привлекать к участию в испытаниях тех, кто не достиг двадцати одного года, беременных женщин и женщин с грудными детьми. Кроме того, я запрещаю привлекать к участию в роли Ягненка единственного кормильца в семье. Мы заинтересованы в том, чтобы дети вырастали и становились родителями сами. Мы заинтересованы в том, чтобы в мире появлялись новые люди. И заинтересованы в том, чтобы те, кто еще может оказаться нам полезен, не слабели от голода и нищеты по нашему же недоразумению. Кроме того, я так же запрещаю, – она сделала глубокий вдох. – Применять к детям до четырнадцати лет какие-либо способы пытки… – возмущенный ропот прервал ее слова. Кто-то из сторонников нового правила зашикал на товарищей. Взмах палочки вернул тишину в Зал. – Я знаю, что их страх самый вкусный. Но я запрещаю их трогать потому, что став старше без потрясений нашими действиями, они принесут больше пользы. Ифриты Ордена займутся тем, что будут следить за соблюдением нового правила. И, с согласия и утверждения помощников Верховного Хранителя, я представляю вам нового руководителя ифритов Ордена Равновесия. Ифрит крови, в шестом поколении, думаю, заслуживает этой должности, – она сделала спутнику знак рукой, призывавший его подойти поближе. – Майкл Ожешко, глава ифритов Ордена и личный телохранитель Верховного Хранителя Ордена Равновесия…

***

Их было почти двадцать. Все в черном, все как один суровые и неулыбчивые, они шли по коридорам Дворца Сов вслед за провожавшими их помощницами валькирий. Возглавлявшая их молодая женщина с черными волосами до середины спины и зелеными глазами казалась самой суровой и непреклонной из всех. У нее заняло не один месяц, чтобы разобраться с помощью главы ифритов и самых близких и доверенных Хранителей с внутренними смутами Ордена. Но вот, наконец, волнения были позади и можно было заняться внешними проблемами.

– Ждите здесь, – скомандовала Верховная Хранительница Ордена Равновесия у дверей Зала Совещаний Совета Десяти. И когда перед ней почтительно распахнули дверь, переступила порог. Хранители со словами:

– Да, Миледи, как прикажете, Миледи! – остались стоять у дверей. Но один из спутников молодой женщины, высокий, крепкого вида ифрит в черной джинсовой куртке, прошел вместе с ней. И остался стоять у кресла, в которое Нора и опустилась, у стола, чтобы заключить договор о перемирии на правах уже провозглашенной руководительницы Ордена. Временно назначенная в Совет вместо покойной Оливии, пока следующая претендентка не выйдет из клиники, куда угодила после битвы, Кэтрин чуть заметно улыбнулась, распознав в ифрите Майкла. И все одиннадцать женщин, а роль Ядвиги все еще играла Анна, мир-за-гранью-времени пока не ниспосылал новый дар, его требовалось еще создать, занялись заключением мирного договора, знаменовавшего официально собой окончание магической войны. Подписываемый с обеих сторон лично руководительницами Орденов.

– Договор заключен мной, Великой Валькирией Совета Десяти, Гертрудой Майер, в присутствии Тезла-Экалы и остальных членов Совета, а так же временно исполняющей роль члена Совета валькирией Соединенного Королевства Кэтрин Реддл…

– И мной, Верховной Хранительницей Ордена Равновесия, Элеонорой Вивьен Бутти, – добавила молодая темноволосая женщина в длинном черном платье. – И в качестве подтверждения истинности намерений нашего Ордена и нашего желания восстановить естественный порядок взаимоотношений валькирий и Хранителей, я хочу назвать Совету имя предателя, действующего во вред вашему делу и естественному ходу событий. – Валькирии настороженно переглядывались. После исчезновения Димитра решили было, что Матей просто настраивал их друг против друга, но сейчас слова Бутти звучали слишком серьезно, и ситуация была неподобающей такому подлому поступку. Одна из молодых валькирий вздрогнула, побледнев. – Мерседес Норьега, испанская валькирия! – прозвучало в тишине Зала ровным и холодным голосом. – Она почти пятнадцать лет поставляла нам информацию изнутри и выполняла поручения. Она привела Ядвигу и Джу. Войдя в Совет, сдавала решения, принятые вами на совещаниях, приутихла по настоянию руководства Ордена, когда Ядвига попала под подозрения…

– Очень правильно со стороны Ордена, – совершенно спокойно кивнула Анна. – У меня лишь один вопрос, Мерседес, зачем?

– Она лжет! – испанка побледнела, вскакивая на ноги. – Это ложь! Я никогда не предавала сестер-валькирий!

– Мерседес, очень наивно полагать, что мы ничего не знаем! – с нажимом произнесла Анна, посуровев. – Я не спрашиваю, предавала ли ты, я это знала уже давно. Я спрашиваю зачем.

– Выбор! Димитр и его предшественник обещали просто забрать мой дар, и я сумела бы жить нормальной жизнью. Быть с любимым человеком…

– У которого трое маленьких детей и жена… – тихо заметила Федерика. На лицо итальянки набежала тень, на глазах блестели слезы.

– Плевать, – Мерседес внезапно с маниакальной гордостью оглядела Орден. – Не потакать его интересам, а согласовать их со своими. Я мечтала о том моменте, когда вы исчезнете! Чтобы больше не жить во имя ваших идеалов, не слушать ваши советы и указания. Как и моя мама.

– Ты могла просто в официальном порядке просить меня забрать дар. И потом, тебя спрашивали, нужен ли он тебе… На посвящении. Ты не отказалась. – Спокойно отозвалась Анна.

– Потому что хотела отомстить за то, как мне пришлось расти. Без отца, выбранного маме и бросившего ее. Я не раскаюсь, не ждите. Я знала, что делала.

– Последний вопрос… Кто наложил на Врата Империус, когда напали на Оливию. Ты или Ядвига? – Гертруда с откровенным презрением наблюдала за молодой валькирией, которую ждал формальный Большой Суд и… лишение души, на всю вечность, с обречением души на муки за предательство и превращением тела в овощ. Самое суровое наказание для валькирии. Наказание, которого еще никто не заработал прежде. Лишали дара, случалось, и души лишали, забирая душу в пустоту безвременья. Но туда, к тем, кто даровал валькириям их силы, на вечное наказание, не ссылали еще никого…

– Я. Ядвига была, – Мерседес обошла стол под пристальными взглядами женщин, ифрит встал у единственной двери в Зал, окна заслонились щитовыми чарами Анны. – Уверена, что Врата просто не увидели и не почуяли Хранителей. Наивная дура… А плакала я тогда потому, что испугалась. Димитр велел убить Оливию. Я потом подумывала, но Федерика все время сидела с ней рядом, и просила меня помогать. Не нашла удобного момента. Мальчишку хотела увести, чтобы не сдал… – она с усмешкой посмотрела на Кэтрин. – Что, ликуешь? Второй Поцелуй подарили? Право самой любить? Считаешь, ты лучше нас?!

– А ты исполнила бы Негласное Правило? Отдала бы Диадеме приказ умереть, зная, что тоже умрешь? – Кэтрин подняла изуродованное лицо. – Я всю оставшуюся жизнь буду выглядеть так. И горжусь этим. Я не лучше других сестер, каждому – свой подвиг, свои особенные поступки, свое уважение. Но я определенно лучше тебя, – она улыбнулась, от чего пересекавший правый уголок губы шрам странно выгнулся. – Ты заслужила то, как тебя накажут.

– А ты… Низко с твоей стороны, Нора! – язвительно отозвалась Темная Валькирия, плюнув в лицо хладнокровно вытершей лицо салфеткой Бутти.

– Я предупреждала, что очень мстительна, – почти лениво ответила молодая немка.

– Ватли? Те чары, что я в него запустила?

– Нет. Те, кого ты предала…

– Довольно, – Анна со спокойным гневом в глазах прервала происходящее. – Увести ее и созвать сестер срочными извещениями. Чем быстрее мы с ней покончим, тем лучше. Как представительница мира-за-гранью на земле, принимаю и скрепляю договор валькирии Гертруды и Хранительницы Элеоноры… – Мерседес уводили, пока звучали эти слова. С заключением договора война была окончена…

***

– Северус! – когда Гарри и его спутник вошли в дом, уже весьма кругленькая юная мисс Реддл радостно заулыбалась. Вторая половина ее беременности протекала тяжеловато, и девушку старались побольше радовать и поменьше огорчать. А Гарри и Томас за время, пока Северус «прохлаждался» в Азкабане, порядком устали от ее капризов в стиле «я хочу вишню, и плевать, что два часа ночи, идите и принесите»… По рассказам Томаса, беременная Розалина с тех пор, как Кэт толкнулась в первый раз, вела себя немногим лучше, устраивая мужу истерики «ты меня не любишь», «я хочу мороженого», «почему в этой книге все умерли?!» и прочее, прочее, прочее…

– Беременные валькирии так всегда себя ведут, свойство дара, – пояснила как-то заглянувшая к ним Федерика, оправлявшаяся от потрясения, вызванного разоблачением ее лучшей подруги. – Я, когда Кас ждала, чуть Марко не свела с ума. Потерпите немного…

Но сейчас кругленькая мисс Реддл молча с улыбкой прижала руку мужчины к животику, слушая его и Гарри рассказ о суде.

– Он толкается уже совсем сильно, – жизнерадостно сообщила девушка. – А у Анж еще больше, папа шутит, что у нее там растет будущий спортсмен. Ой, ты же не знаешь, наверно… Анж пока у нас живет, мы решили, что вдвоем и под присмотром нам сейчас проще будет. Мы с ней уже совсем помирились! А на мой день рождения Нора нас по магазинам вытащила, заставила меня с моей мордой пойти, она же у нас суровая, сам знаешь, вот, заявила, что хочет обновить вещи, у нее же и фигура немного изменилась, – слушая поток ее речи, Снейп лишь улыбался, вдыхая запах шалфея от ее волос. Она рядом… -Она еще сказала, у нее рядом с двумя бубликами, мной и Анжи, самооценка повышается. Она же худее теперь… Ну, мы пошли и я там такую милую футболку тебе купила, я знала, что ты вернешься скоро… – тараторила девушка, обнимая мужчину. Азкабан остался позади. Война осталась позади… Впереди ждала мирная жизнь…

***

Грязный, набитый соломой или чем-то похожим матрас, окошко высоко под потолком, в которое он видел клочок серого неба, металлическая чашка с водой в изголовье «кровати». Даже старое серого цвета одеяло – в камере было жутко холодно. Уже ноябрь, суд прошел еще в июле, а Кэтрин почему-то все не выполняла свое обещание. Серебристое сияние вокруг запястий не давало забыть, что на руках у него магические кандалы, и он не может развести руки в стороны больше, чем на полметра, не может толком их сильно выгнуть или как-то «извивать», не может применять магию. Даже если ему в руки попадет каким-то чудом палочка, это будет в его руках просто деревяшка. Так что из Ирманаза ему не сбежать. Да и мракоборцы, охраняющие тюрьму, как и церберы, как и дракон там, внизу, у единственного хода…

Из Азкабана и Нурменгарда сбежать нельзя. Из Ирманаза нельзя и мечтать сбежать. Отсюда выходят или после окончания срока, или мертвыми, это он уже давно понял и усвоил, еще до суда. А до его единственной в неделю прогулки – и то этот чудо-бонус ему дали по ходатайству одной валькирии – еще целых четыре дня. Мужчина с тоской посмотрел на светящийся шарик под потолком. До него не достать, зато в его свете хоть видно камеру. И газеты, которые ему тоже в виде бонуса раз в неделю приносят. Правда этими чертовыми газетами с собой ничего не сделаешь, даже если захочешь. Если только подумаешь – они просто возьмут и сгорят. Он это уже проверил…

Тощая подушка (ирманазцы просто-таки гуру комфорта заключенных, невольно хмыкнул бывший Пожиратель), из наволочки которой он вытащил единственное более-менее ценное в этой одиночной камере. Черно-белая колдография, на которой изображена была улыбавшаяся девчушка-гот в мантии студента Денбриджа. Он знал, что это ее первый снимок из университета. Он стащил его из ее же альбома незадолго до решающей битвы… В преддверии того, что сядет в Азкабан, а то и в Ирманаз… Снимок ему дали оставить, и за это он был бескрайне благодарен…

Он вспоминал ее звонкий смех, прикосновения ее теплых хрупких рук, серые глаза. Ее улыбку, вернувшую ему желание жить, пусть и так ненадолго. Ее учащенное дыхание в его сильных руках, ее нежную кожу и еще совсем юное и нежное тело. Вкус ее губ, горько-сладкий… Она – единственный в мире человек, который стал ему дорог после всей этой истории с Роуз и ее выбором. Единственная, для кого он был не чудовищем, а человеком.

Единственная, к кому он хотел бы сейчас вернуться…

Он старался не подпустить ее слишком близко, понимая, насколько обречен их союз. Чтобы не сделать еще больнее, когда все рухнет. Не дать ей слишком сильно его полюбить. И тогда, услышав о ребенке, он изо всех сил пытался не показать, как на самом деле ему рад, чтобы оттолкнуть Лику, не притянуть. Сделать больнее сразу, чтобы проще было потом.

Пытался, но не смог…

Он скучал по ней, по дерзким заявлениям, по ее нежным касаниям, когда она укладывала его спать, по блеску ее глаз… Светлая горечь от осознания того, что он был счастлив с ней, почти счастлив, но так недолго…

– Лика, – он провел пальцем по краешку снимка. – Ты и правда ангел… – лязг засова заставил его посмотреть в сторону двери. По грязному полу его камеры прошуршал белоснежный подол мантии валькирии. Остановился подол перед ним. Антонин поднял глаза.

Он на суде все смотрел на ее лицо и никак не мог привыкнуть к испещрявшим его шрамам. И еще больше не мог поверить в то, что его защищает Кэтрин, на правах валькирии его родной страны. Она привела примеры его благих поступков, рассказала об «Уоркессе», которого Долохов не тронул, и всеми силами и пытался не тронуть. О том, как он дважды спасал жизнь Кэтрин, о том, что он рисковал собой, чтобы развести Хранителей и Пожирателей во времени. И вместо столь уже вероятного Поцелуя дементора Долохов был приговорен к другому.

Пожизненное в Ирманазе. Свидетелем защиты выступала профессор Денбриджа, полностью по всем статьям оправданная героиня войны Элеонора Бутти. Были предоставлены воспоминания Кэтрин, Тадеуша Ожешко, Бутти, даже Анж…

Пожизненное с правом прошения об амнистии через пятнадцать или двадцать лет, он точно не помнил…

Вот только куда ему идти через эти двадцать лет? К кому? К ребенку, которому факт того, что его отец сидит в Ирманазе, вряд ли поможет в жизни, который его не видел ни разу? К Лике, которая дождется, конечно, скорее всего, потому что любит… Обрекая ее на два десятка лет, меньшее, без его помощи и с его фамилией, за которую ее будут ненавидеть? Горькая усмешка исказила его губы. Он разрушил свою жизнь сам, но если он что-то может сделать для тех, кого оставил за стенами Ирманаза, для девушки, ставшей для него близким человеком на издевательски короткое время, он это сделает.

– Говорят, ты жаловался на сердце? – Кэтрин не сводила с него карих глаз, сев рядом с ним на матрас. Девушка явно уже родила, летом, на суде, она была весьма уже кругленькой. Сейчас, даже под свободной мантией, обычной. И двигалась слишком легко для беременной. – Я осмотрю тебя?

– Это была попытка тебя хоть как-то вызвать. Знаешь ли, я ждал… Ты же после суда сама мне обещала тогда… – он бросил на нее взгляд. – Спасибо, что защищала меня. Не ожидал, если честно, что это будешь ты…

– Мама простила тебя. Я тоже. Знаешь, ты успел сделать кое-что хорошее, и этого нельзя не учесть, – она слабо улыбнулась. – Я принесла то, что обещала, но хочу спросить, уверен ли ты, что этого хочешь? И зачем ты это делаешь?

– Я уверен. Иначе не просил бы. А зачем… Знаешь, вдова Пожирателя все же лучше, чем его жена. Я не могу сделать для нее большего, но так она хотя бы свободна будет. Право на амнистию… А кому я там буду нужен, скажи мне? Я не хочу причинить ей еще больше вреда… Только…

– Дочь. Назвали Мэлани, очень милая и спокойная девочка, – ответила она на его непрозвучавший вопрос. И достала из-под мантии набросок. – Вот, фотографировать Лика пока не хочет, пришлось нарисовать. Глаза у нее серые…

– Похожа на Лику, – мужчина улыбнулся и его лицо с длинной щетиной просияло, на глазах став лет на двадцать моложе. – Глаза мои только… Красивая…

– Она узнает правду о твоих последних поступках, обещаю. Что ее отец был не безнадежной свиньей. И мы поддержим их с Ликой. И да… Спасибо тебе за помощь, – девушка повернула маховик, остановив время, и сняла с его рук магические наручники. – Вот, я потом запою и вызову врачей, палочку уничтожу. Сошлюсь на сердечный приступ…