Текст книги "Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 64 страниц)

– Они тут, госпожа Элеонора, – указала темная фигура в двери на нас. Скрип кожаной обуви и в проеме двери выросла еще одна темная фигура. Она вгляделась в нас, отступив, чтобы на нас с Раулем попал свет.

– Что тут делает мальчишка?! – Хранителя, открывшего дверь, впечатало в стену. Бутти направила палочку на него. – Я велела отпустить маглов!

– Марк подумал, что… Что Реддл так быстрее прибежит… Забрал… Может, она к нему привязана? – залепетал Хранитель. Бутти отпустила его и взглянула на нас.

– Реддла перевести в спальни для гостей замка на третьем этаже. Рауля отправить домой, и побыстрее. У меня сейчас встреча с мессиром, когда я вернусь, мальчик должен быть дома. Как вы это сделаете – мне плевать. Ясно?

– Да, госпожа Элеонора, – поклонился Хранитель. Бутти скрылась, ее шаги затихли вдали. Хранитель вошел в нашу темницу и рывком поднял Рауля на ноги.

– Твой страх обещает быть вкусным, – зло улыбнулся довольно молодой на вид парень. Он коснулся палочкой живота мальчика, и тот закричал от боли, заливаясь слезами. Я, лишенный палочки, с силой ударил парня по руке, сжимающей волшебный предмет. Со всей силой, с какой только мог. Тот отпустил ревущего француза и резко взмахнул палочкой, поднятой с пола. Щеку опалило страшным огнем. Еще один взмах снова отправил меня в беспамятство… Из которого я и вышел уже в упомянутой мной ранее комнате.

***

Я не знал, сколько часов прошло с момента ухода Элеоноры. Часов у меня не было, иного способа узнать время тоже. Я измерил всю комнатку шагами, пытался использовать магию или трансгрессировать, но безрезультатно. И уже довольно долго просто лежал, разглядывая каменный потолок и думая, как быть дальше. Раз заглянули Хранители, унесшие зелья Элеоноры, еще раз меня вывели для некоторых дел, о которых не принято рассказывать, и раз накормили. Рыбным супом и чаем. Условия для тюрьмы, а я воспринимал пребывание в этом месте как заключение, были почти царскими… Однако возможности сбежать я не видел, хотя думал только об этом…

Скрипнул ключ в двери, я лениво обернулся. В комнату вошли Элеонора и Димитр Матей собственной персоной. За его спиной маячили два или три охранника. Телохранители, верно. Матей прошел ко мне и сел на кровать у меня в ногах. Распахнувшийся плащ его открыл колени в темных брюках и ножны, висевшие у него на боку. Для кинжала весьма приличной длины. Я догадывался, что они не пустовали.

– Как вам здесь обитается, мистер Реддл? – вежливо поинтересовался Верховный Хранитель. Бутти холодно смотрела на меня, в руке ее сжата была палочка. Шрамы на щеке исчезли. На шее, вроде бы, тоже. – Нет жалоб? – он поправил темные длинные волосы. С тех пор, как я его видел на колдографии «отсека» Кэтрин, учебного, конечно, миновало много времени. Но я узнал его моментально – по глазам. Каким-то странным глазам, нечеловеческим. Они пугали даже больше, чем глаза Беллатрисы, Элеоноры и Долохова вместе взятые. В них не было ничего человеческого и живого. Уже на колдографии это бросилось мне, еще с поры аврората привыкшему внимательно смотреть на людей вокруг, в глаза. Вживую это было еще заметнее.

– Нет, для тюрьмы тут вполне уютно, – отозвался я. Димитр покачал головой.

– Очень жаль, что вы считаете себя заключенным в темницу. Вы – мой гость. Ну а то, что мы лишили вас возможности использовать магию и приставили охрану, лишь забота о вас. Замок очень древний и пропитан могущественной магией. Мы просто не хотим, чтобы она каким-либо образом вам навредила, если вы попробуете колдовать. Ну и, конечно же, мы не можем не приставить охрану к такому дорогому гостю, как вы.

– Что от меня нужно?

– Ничего, – Димитр посмотрел на меня честными глазами. – Мне нужно кое-что не от вас. А от Кэтрин. И я надеюсь, что вы поможете нам найти вашу дочь и уговорить ее это нам дать. Она вас любит и прислушается к вашему мнению, – Димитр поднялся на ноги. – Вам что-нибудь принести для того, чтобы вам тут не было скучно? Книги, быть может? У меня богатая библиотека…

– Право, Димитр, не стоит, – я выдавил улыбку. «Мессир» дернулся, потянувшись рукой под плащ, к эфесу клинка. Но рука его замерла на половине пути.

– Я Верховный Хранитель, мистер Реддл. Жильцы замка называют меня мессир или Верховный. Пока вы у нас в гостях, я попросил бы вас чтить наши традиции. Нора, – он взглянул на нее. – Поговори с мистером Реддлом, позаботься о том, чтобы ему было у нас уютно. Я очень надеюсь, что мы с вами будем хорошими… Что наше сотрудничество будет иметь исключительно положительные последствия и вы нам поможете. Вы знаете, где Кэтрин?

– Не имею ни малейшего представления. Я не видел дочь с конца июля.

– Что ж, мы найдем ее. И вы поможете нам ее уговорить, – елейно улыбнулся он.

– Боюсь, мессир, что это невозможно, – отозвался я. Матей замер в двери. – Я не собираюсь вам помогать…

– О, я надеюсь, мистер Реддл, что вы передумаете. В таком случае это сохранит некоторым хорошим людям жизнь. В том числе – вашему племяннику, – без тени улыбки взглянув на меня, произнес Димитр. Миг спустя дверь за его спиной захлопнулась. Бутти подошла ближе.

– Не слушайте его, мистер Реддл, – почти неслышно прошептала она. – Он и вас бы убил. Его останавливает необходимость ладить с союзником. У вас очень неожиданный покровитель на родине… – она снова коснулась пальцами моего ожога. Пару ран я получил в схватке у Матеев, ожог – тут. К счастью, на этом мои увечья и закончились. Но сейчас ожог пронзила сильная боль. – Не бойтесь за Кэтрин, – склонившись еще ниже и надавив еще сильнее, прошептала она. – Она не придет. Не сейчас, по крайней мере. У нее есть проблемы пострашнее… – она убрала руку. Боль исчезла. – Мне поручено показать вам, что мы умеем. Чтобы помочь сделать правильный выбор, – уже вслух произнесла она. – Приступим? – легкий взмах ее палочки вызвал в теле вспышку адской боли. Стиснув зубы, я терпел… В голове крутилась мысль «у нее есть проблемы пострашнее…»… И лишь одно приходило мне на ум, когда я мог здраво мыслить. Что проблемы эти каким-то образом связаны с ее даром. И с Гарри… А тогда мне оставалось только молиться за дочь о том, чтобы эти проблемы не стоили ей жизни. Которой мои «приключения» легко могли стоить мне…

========== Первые достижения (Кэтрин) ==========

Наставница Оливия лежала на простой кровати из какого-то светлого дерева, по подбородок укутанная белым одеялом. Федерика, сидевшая у нее в ногах, всхлипывала, закрыв лицо руками. Еще две валькирии, откуда-то с юга, со скорбным выражением лиц стояли, прислонившись спиной к стене. Гертруда, следом за которой я сюда и зашла, прошла к кровати и коснулась рукой лба Наставницы, покачав головой.

Два дня назад я получила извещение из Дворца Сов, подписанное лично заместительницей Наставницы Оливии, фрау Гертрудой Майер. Крошечный лучик света на рассвете проскользнул в нашу палатку, сел на мою руку, блеснув по лицу и разбудив меня. И принял вид крошечного, едва различимого лебедя. Особая повестка, обычные вызовы и повестки писались от руки, такие создавались магией, и за короткое время пересекали огромные расстояния, в том числе и водные пространства. Сообщение особой важности.

Ничего конкретного мне не сообщалось, лишь говорилось о том, что я просто обязана явиться как можно быстрее, что мои присутствие необходимо. И я, уговорив Гарри и Гермиону быть осторожнее и ничего не предпринимать до моего возвращения, отправилась в Афины. Где меня и ждала ужасная новость – Наставница Оливия – при смерти.

– Жара нет, – констатировала Гертруда. – Федерика, есть хоть какие-то изменения?

– Нет, сестра Гертруда, – итальянка промокнула глаза и взглянула на меня. – Здравствуй, сестра Кэтрин.

– Что с ней, – я прошла внутрь, не сводя взгляда с пепельно-серого лица Оливии, обрамленного потускневшими седыми волосами. На лице этом были видны глубокие морщины, и выглядела Оливия какой-то дряхлой и старой. Чуть слышное прерывистое дыхание раздавалось из ее чуть приоткрытого рта. – Что случилось?

– Применили Инг-Ша, – Гертруда подвинула стул и села на него. По ее черному платью и опустившимся плечам я поняла, что стряслась беда, еще когда только прилетела сюда. Я и не представляла, правда, что именно стряслось. – Вложили в руку, – она бережно подняла одеяло Оливии и показала мне аккуратно перебинтованный обрубок на месте некогда целой правой руки Великой Валькирии. – Сгорело по середину предплечья, но колдомедики предпочли удалить по локоть, – Гертруда покачала головой. – Зрелище не из приятных, скажу я тебе…

– Как это могло произойти? – я села на очень кстати подставленный Федерикой стул. Сердце кольнуло при мысли о том, какую же боль, должно быть, пережила эта добрая и мудрая женщина, так заботившаяся всегда обо всех сестрах… Постепенно моя злость на валькирии уменьшалась, ненависть исчезла и оставалось лишь недоверие, но от него и не было возможно так быстро избавиться.

– Хотелось бы нам знать. Врата никого не замечали, – прошептала валькирия из Австралии, присоединившаяся к нам. – Мы спрашивали их, но ни зримо, ни незримо их не миновала темная магия. Однако же…

– На Оливию напали в ее же кабинете, судя по всему, два Хранителя и ифрит. Она почти сумела от них уйти и отбиться от одного из Хранителей, и мы были совсем близко, Оливия позвала на помощь, с помощью посланника света. Думаю, ее и нас обманули, скорее всего, второй Хранитель оставался невидимым до того мига, как вложил это штуку. Двое ушли.

– А третий? – я осторожно коснулась обрубка, Оливия хрипло дышала, но даже не вздрогнула.

– Умер. Он и вложил… Совсем мальчишка. Уверена, он не понимал, что делает, скорее всего, его заставили вложить ингатус, тот мальчик его так назвал… В общем, мы не можем понять, как они прошли, хотя есть определенные опасения. Кэтрин, я лично послала тебе просьбу явиться сюда, потому что к тебе у меня есть достаточно важный разговор. Если, конечно, ты хочешь слушать после полученных тобой известий…

– Хочу, – я всхлипнула, поднимаясь на ноги. – Если нужно, я могу поговорить.

– Это важно, Кэтрин. Это очень важно, – Гертруда встала и поправила длинную, в пол, мантию. – Думаю, стоит обсудить это не здесь. Как оказалось, даже во Дворце Сов небезопасно. Поэтому мы отправимся в такое место, где нас никто не услышит, – она взяла меня за руку. – Федерика, следи за сном Оливии. Просыпаться ей сейчас нельзя, мы не знаем, сколько вреда ингатус успел ей причинить. Анна примет решение о том, чтобы забрать дар, скорее всего…

– Зачем? – прошептала я, оглянувшись на лицо Оливии. Пепельно-серое, заострившееся, почти ушедшее в мир иной. Гертруда не ответила, но этого больше и не требовалось.

Жизнь Оливии сохранялась сейчас исключительно за счет дара, скорее всего, по мнению остальных валькирий. И я не уверена была, что это не так. Знакомое ощущение трансгрессии и я оказалась в какой-то круглой комнате, без окон, освещаемой только свечами. Сотни свеч, в высоких канделябрах, несколько кресел с дорогой обивкой, почему-то достаточно темной, и что-то завешенное черной тканью, высокое, выше моего роста. Напоминавшее зеркало. Каменные стены и такой же пол, устланные коврами, и дверь из темного же дерева в одной из сторон круглой стены. Ничего больше здесь не было… Гертруда опустилась в одно из кресел, указав мне на соседнее, и достала из-под полы мантии свиток пергамента.

– Где мы? – я взглянула на валькирию. Это место явно находилось не во дворце валькирий, но я ощущала кожей могущественные силы, царящие в этом месте. Свечи загорелись ярче, когда мы оказались здесь, но даже сотни их создавали тут полумрак…

– Башня Времени. Единственная комната ее, куда дозволено входить валькириям из Совета. Для тебя на этот раз сделано исключение, поэтому не старайся ничего запомнить. То, что под завесой – зеркало, отслеживающее… кое-что, что не имеет отношения к событиям, сейчас происходящим. Трогать его валькириям строго запрещено… Лишь одна валькирия может попасть в другие места Башни, и пока что она спит…

– Оливия? – Гертруда кивнула.

– Анны здесь нет, поэтому не советую что-либо трогать, кроме кресел. Не знаю, что и какими чарами защищено, и к ее возвращению от нас может остаться только кучка пепла, если проявить глупость. Так вот, Кэт, причина моего желания с тобой поговорить в этом, – она протянула мне свиток пергамента. Я взяла его и пробежалась по нему глазами. Ахнув, начала читать внимательнее. Список валькирий, которых могут пригласить в Совет. Я – вторая. Первой шла валькирия из Аргентины, я ее знала. Женщина почти пятидесяти лет, полненькая, довольно пессимистичная.

– Аргентинка сейчас находится в несколько затрудняющем ее назначение состоянии, – заметила Гертруда. – Она одна из тех, кто пострадал, когда мы погашали беспорядки Хранителей там, в Европе. Она уже вполне здорова, но пока еще находится в клинике… Оливию, скорее всего, мы отпустим в ближайшее время.

– Выходит, – я сглотнула огромный комок, образовавшийся в горле. – Я первая в этом списке?

– Именно. Я хочу спросить тебя, Кэтрин, примешь ли ты приглашение в Совет. Заставлять тебя с нашей стороны даже опасно, учитывая, что происходит в твоей стране и что творится с твоим сознанием. Поэтому мы спрашиваем…

– А голосование Совета? – я сцепила пальцы в замок, не сводя с ее лица взгляда. – Вы должны проголосовать!

– Лишь тогда, когда Оливия покинет наш мир, – Гертруда промокнула глаза салфеткой. – Предварительно мы проголосовали в тот же вечер, как это случилось. Девять голосов из девяти – за. Решать тебе.

Я представила себя в Мантии Валькирии, в обществе еще девяти других валькирий, отдающую указания и наказывающую за нарушения Кодекса. Валькирией, которой почтительно кивают все остальные полторы сотни сестер, слово которой для валькирии, подконтрольной Совету – непререкаемое указание. И мне стало неуютно… Я не командовала Владом и Майклом за редкими исключениями, потому что никогда не любила отдавать приказания, это было не для меня. Пожалуй, единственным человеком, который я когда-либо в какой-либо мере командовала, был Гарри, как мой младший брат, но и в его случае я никогда не любила приказывать и заставлять выполнять мои указания. Да и ответственности валькирии, входящей в Совет, мне для себя не хотелось. Это было не моим, я предпочитала быть одной из многих, обычной девушкой, насколько для валькирии это возможно.

К тому же я вспомнила о маме и о том, как хладнокровно они решили за нее сценарий, по сути, всей ее жизни. И выбирать для кого-то против воли, заставлять терзаться чувством вины, насильно подталкивать чье-то сердце к человеку, которого девушка могла бы и не полюбить, разрушать едва зародившуюся любовь, отбирать дар за незначительную провинность и судить других за то, что, возможно, совершила бы и сама, и ведь я уже нарушила Кодекс… Я не хотела этого.

Еще более страшной предстала передо мной перспектива стать Тезла-Экалой, заняв место Анны. Стать той, кто приложил руку к смерти мамы, к тому, что творилось в моей жизни, не без чьего участия я лишалась постепенно всего, что было мне дорого, и уже давно лишилась нормальной жизни обычной девушки. Но если на это я едва ли могла повлиять, у меня был один шанс из тысячи, что я сумею предотвратить это, не допустить такого сценария своей жизни, неважно, какой ценой, то отказаться от должности Валькирии Совета я могла. И становиться ей, тем более тогда, когда я нужна была в родной стране и когда мне самой нужно было право решать свои проблемы и проблемы людей, которым я помогала, я не собиралась.

– Нет, – отрезала я. Гертруда взглянула на меня понимающими глазами. – Я не приму это предложение. Я останусь обычной валькирией.

– Я знала, что ты так и скажешь, Кэтрин, – вздохнула женщина. – В общем-то, учитывая твое настроение во время последнего твоего визита сюда это было ожидаемо. Но есть и другие вопросы, которые мне хотелось бы обсудить с тобой. Оливия… Она собиралась что-то тебе сообщить, о Диадеме и твоей связи с ней. Думаю, до Димитра это каким-то образом дошло, и нападение на Оливию произошло именно из-за этого.

– Вы знаете, что именно? – я села ровнее. Эта информация могла бы быть полезна, актуальна, важна. И если хоть что-то из того, что Наставница Оливия хотела мне сообщить, известно было бы Гертруде или еще кому-то из Совета, это уже могло бы быть хоть немного полезно. В той же ситуации, что сложилась у меня в тот период, даже обрывочек информации, даже самую тонкую ниточку нельзя было упускать.

– К сожалению, дитя мое, я и не представляю, Оливия никому не рассказывала всего, что ей удалось узнать. Думается мне теперь, она боялась, что у стен во Дворце есть уши. С визитами сюда тоже было опасно часто баловаться – ведь уши стен могут быть еще и глазами. И тогда могло произойти что-то еще более ужасное. Беда в том, что информация, полученная Оливией, надежно теперь закрыта в ее голове, и добраться туда мы никак не можем. Я знаю лишь самые крохи того, что знала Оливия… Новости эти ужасны, однако же, для всего Ордена в целом. Я не знаю точно кто, хотя у меня и есть подозрения, но одна из валькирий, а может статься и не одна, предала заветы и традиции нашего Ордена. Самую суть того, зачем мы существуем…

– Каким же образом? – мне показалось, что при ее последних фразах даже свечи потускнели. – Что она могла сделать?

– Она и продолжает это делать, – вздохнула Гертруда. – У нас есть основания полагать, что Хранители прямо изнутри получали информацию о том, каковы наши планы и что у нас происходит. Уже дважды наши секретные вылазки с целью борьбы с их буйствами были неудачны, в одной из них пострадали пятеро сестер, в том числе и сестра из Аргентины, в другой двое погибли. Нас там уже ждали… И я боюсь, что это не все, что она или они выдали врагу.

– И вы знаете, кто это? – я сглотнула. По щекам текли слезы от жалости к Оливии и страха перед тем, что происходило. Слова Гертруды только усиливали мой ужас. Я не могла и представить себе того, как валькирия может предать свое дело. Ведь мы становимся такими для того, чтобы нести людям помощь, чтобы вместе с обычными магами бороться с темными волшебниками, вроде Беллатрисы, чтобы противостоять Хранителям и их приспешникам. Наше существование уравновешивало с давних пор существующее в мире зло, помогая сохранить саму жизнь и равновесие мира живых. Это, а не хранение времени, я чувствовала, и было нашим предназначением. Предназначением, ради которого мы существовали уже тысячи лет. И предать его для меня было просто немыслимо.

– Есть догадки, – пожала плечами Гертруда. Глаза ее блестели от слез. – Оливия знала… То есть знает, и говорила мне, что скоро мы уладим эту проблему. Может быть, тебе что-то известно, Кэт? Никакие сведения не будут сейчас лишними.

– К сожалению, Сестра Гертруда, нет, – я покачала головой. – Я видела Наставницу Оливию в последний раз тогда же, когда посещала Дворец Сов и разговаривала с Анной. И до этого без Совета мы не общались… Боюсь, я ничем не могу помочь в этом… И мне бы очень хотелось знать, что же она хотела сообщить. Для меня это сейчас важно…

– Оливия хотела запросить Анну об указании, что делать дальше. Рассказать ей, что Наставнице удалось разнюхать и раскопать. Но я не знаю, Кэт, успела ли она это сделать. – Гертруда поднялась на ноги и развела руками. – Нападение произошло три дня назад, но Анна пока не прибыла, и известно лишь, что она занята чем-то крайне важным, где-то в Восточной Европе. Я знаю лишь, что ты каким-то образом можешь связаться с Диадемой, так, что это не станет известно Димитру, но что именно даст такую возможность, знала только Оливия. – Она вздохнула, меряя шагами комнату. – Она провела в библиотеке Дворца немало ночей, читая огромные книги, где собраны пророчества и сведения о наиболее важных событиях и вещах древности. Ни одна валькирия не в состоянии прочесть все, что есть в этих огромных залах, даже читая без отрыва всю свою жизнь, не применяя Поцелуй. Оливия уже двадцать с лишним лет немало ночей проводила там, читая и листая древние и новые книги. Но буквально за несколько дней до трагедии что-то сумела найти… Хотелось бы мне знать, что… И какие еще источники информации у нее были… Может быть, ты как-то и сумеешь понять больше, чем я.

– Спасибо, Сестра Гертруда. Мне так жаль, что Наставница… Вы с ней подруги и мне страшно и представить, как вам сейчас тяжело… Может быть, она поправится?

– Она спит и мы не рискуем ее будить, я боюсь, что ее удерживает дар. Тогда она будет так страдать, – Гертруда поникла, плечи ее опустились, по морщинистой щеке покатилась слезинка. Я обняла ее за плечи, усаживая в кресло, и тихонько запела Песню. Гертруда пару минут спустя посмотрела на меня с благодарностью. – Ты очень добрая, Кэтрин, мы все это видим. У тебя чистое сердце и помыслы. Розалина была такой, как ты, искренней и чистой… Если сможешь, прости нас за то, что с ней случилось. Мы не уберегли ее от страшной трагедии, и тебя тоже. Прости…

– Я не питаю на вас зла, Сестра Гертруда, – прошептала я. – Думаю, многие в том Совете не ведали, что делают. Быть может, и Анна была вынуждена так поступить.

– Я молилась о том, чтобы ты не стала Экалой, дитя мое, – Гертруда погладила меня по плечу. – В твоих глазах уже сейчас столько боли, а ты еще так молода… Я молю их, – она указала глазами в потолок, – чтобы они дали тебе хоть немного счастья за все, что приходится пережить тебе и пришлось твоей маме. Но я и завидую тебе, силе твоего духа. И верю, что ты выстоишь… Знаешь, есть валькирии те, кто просто наделен даром, а есть те, кто валькирии изнутри, из самой души. Истинные валькирии. И я верю, дитя, что ты из таких… И еще, – она улыбнулась. – При общении с сестрами держи язык за зубами получше. Кто именно уши врага и его глаза, мы не знаем. Но сдается мне, одна из них, по меньшей мере, из Совета… Ту, кого я в этом подозреваю, я держу поближе к себе… Но могу и ошибаться.

– Я буду молить их о том, чтобы вы не пострадали на этом важном посту в такое время, – пробормотала я. – Спасибо. Быть может, мой единственный шанс сбудется и после войны я смогу быть с ним…

– Твоя любовь не ведает границ, Кэтрин, – покачала головой женщина. – Все, кого ты любишь, счастливые люди. Ты готова быть рядом с ними, что бы ни происходило. Отдать за них жизнь. Разделить горе и радость. Я знаю, ты боишься стать прежней, из другой реальности, но зря, милая. Поверь. То, какая ты сейчас, дорогого стоит. И даже Димитру этого в тебе не убить. Однако же… Нам пора, – она вздохнула. – Тут никого не может быть, тут даже мантия-невидимка не закроет, лишь Дар Смерти, если только. Но нам пора, – мы трангсрессировали обратно в комнату Оливии. Федерика и Мерседес как раз закончили делать перевязку. Последняя, с красными опухшими глазами, посмотрела на меня.

– Здравствуй, Кэтрин.

– Привет, – я взглянула на Оливию. За время нашего разговора с Гертрудой ничего не изменилось.

– Анна написала, Сестра Гертруда, что мы можем голосовать, а она потом посмотрит уже на наше решение.

– Сестра Кэтрин, Сестра Мерседес и Сестра Федерика, через полчаса мы все соберемся в зале Большого Совета, чтобы проголосовать об очень важном решении, – заметила Гертруда. – Я пока осмотрю Наставницу Оливию, вы можете немного отдохнуть…

– Нет, Сестра Гертруда, я останусь, – Федерика покачала головой. – Помогу вам. Мерседес, отдохни немного, ты почти не отдыхала эти дни, – молодая валькирия кивнула и вместе со мной вышла в коридоры Дворца. Мы молча шли рядом некоторое время, и вдруг в каком-то широком коридоре с белыми стенами, светлым паркетом и окнами с огромными подоконниками она кивнула мне.

– Сядем? – я кивнула и мы уселись на прохладное дерево, поджав ноги. Места для двоих там с трудом, но хватало. Окна выходили в сад у Дворца, этаж это был третий. Я смотрела на ветви высоких могучих деревьев и маленьких плодовых, качавшиеся на сильном ветру. Одна из тонких веточек обломилась и упала… Уже мертвая частичка, еще недавно бывшая живой, дерева… Маленькая, но смерть… Мерседес проследила за веткой взглядом и посмотрела на меня. – Она выживет, я надеюсь. Я о Наставнице, конечно…

– Я тоже на это надеюсь, – пробормотала я.

– Знаешь, – Мерседес задумчиво посмотрела на меня. – Ты же отказалась, правда? Мы голосовали за твое включение в Совет, когда это случилось. Гертруда сказала, тебя надо будет спросить, правда.

– Я отказалась… Это огромная честь, конечно, и я польщена, но я отказалась. Мне сейчас немного не до этого. Проблемы большие, знаешь…

– Ну да. Я тебя понимаю, в общем-то, я бы на твоем месте тоже не хотела бы тут оказаться в плену бумажек и совещаний, и решать вопросы о вылазках и контратаках. Тем более у тебя там выбор, который в тебе нуждается, и любимый мужчина, за которого ты переживаешь… Понятно, что тебе хочется быть там, с ними, и сражаться вместе с ними.

– А у тебя? Тебя же тоже в Испании ждут, разве нет?

– Неа. Мой выбор женат и у него трое дочерей. Я крестная мать средней… Ну, ты сама понимаешь, что ждать меня там некому, своей семьи у меня нет, отца я видела последний раз лет в пять, а мама умерла, передав мне дар. У нас с ней как-то не сложилось с выбором… – меня передернуло, когда я представила себя на месте Мерседес. Я знала, что случается и такое, и искренне ей сочувствовала. Сколько же боли должно быть в душе этой молодой женщины, когда она смотрит на любимого ей человека, на выбор, без которого ей тяжело жить, и видит рядом с ним его жену и детей… Валькирии, внезапно осознала я, страдают по той или иной причине все, у каждой есть внутри что-то, что приносит бесконечную боль. Расплата за дар… Мне еще, подумала я, даже повезло… У меня до совсем недавних пор было больше счастья, чем боли. Вот только теперь это счастье таяло со скоростью снежинки, а боль – нет. Опять же – расплата за дар. – Как ты? Как дела с твоими чарами, ну, то есть с этими, плохими чарами… – заботливо поинтересовалась Мерседес. Я открыла было рот, чтобы рассказать о том, что кое-чего достичь удалось и видения, головная боль и сны перестали меня мучать, но вспомнила предостережение Гертруды. И потому ответила совсем другое, не то, что собиралась:

– Пока ничего особенно не изменилось. Разве что людей не пытаю, – Мерседес улыбнулась, рассказала мне что-то про повестки и успехи в борьбе с Хранителями, и нас позвали в Зал Большого Совета. Решать вопрос о том, будет ли Оливии дан шанс жить, или нет.

Огромная круглая зала с колоннами и балконом, украшенным резными белыми с золотом перилами. Золотистые подсвечники и огромная двустворчатая дверь в форме арки, из дуба, с золотыми ручками и засовами. Ковры устилали пол, каменный, кажется, мраморный. Ковры со всех концов света – персидские, турецкие, египетские мотивы. Как символ единства всех стран, в которых были валькирии… Большинства стран мира. И сто шестьдесят одно кресло, расставленных кругом в два ряда. Зеленых. Для валькирий, всех до единой, и для Анны. Именно здесь собирались раз в десятки лет, по вопросам особой важности… Я в таком собрании участия не принимала никогда, мама лишь однажды – выбирали новую Великую Валькирию Совета. Анна почему-то не стала назначать ее сама. В этой же зале судили за два самых страшных для валькирии преступления – убийство, не имеющее веских по Кодексу оснований, наказание за которое было самым страшным, каким бы ни было. И неисполнение прямых обязанностей, приведшее к бедам и неприятностям. Коротко говоря, в случае, если бы кто-то создал временные волнения и колебания, например, нарушил правила использования обычных, не наших, маховиков времени, а валькирия не стала исправлять это, что принесло беды и проблемы, за это наказывали самым строгим образом. Если сама валькирия допускала ошибки в управлении временем, а правила таких «игр» были строгими, ее наказывали самым строгим образом. И никаких смягчающих обстоятельств не принимали… К счастью, такое случалось очень редко. Третье преступление, за которое по Кодексу могли судить все сестры, еще никогда не воплощалось в реальность… Хотя наказание за него я представить себе боялась. Предательство. Ордена, сестер-валькирий, самих основ того, зачем мы нужны… Такого преступления, насколько мне было известно, не совершила ни одна валькирия за несколько тысяч лет. Или же… Этого не было выявлено, быть может.

Я села в том ряду, что был ближе к двери, внешнем. Мерседес опустилась рядом, глаза у нее все еще были красными и заплаканными. С другой стороны от меня села валькирия из Канады, тоже член Совета. Передо мной – Федерика и Ту Ким, кореянка. Однако взгляд мой упал на двух других валькирий, севших напротив, на чуть более большие кресла, чем прочие. Они стояли по бокам от кресла с самой высокой спинкой. Сейчас явно не занятого никем, поскольку принадлежало оно Анне. Гертруда опустилась в правое из них, если брать лицом ко мне, молодая валькирия, что отнеслась ко мне с такой неприязнью, в левое. Я шепотом спросила у Федерики, кто это.

– Сестра Ядвига, из Польши. – Шепотом отозвалась итальянка. – Стала валькирией девять лет назад, до этого полтора года числилась ученицей польской валькирии. Всегда старалась на благо Ордена и всех сестер… – я снова посмотрела на Ядвигу, перебросившую через плечо толстую темно-русую косу. Что-то было в ней мне знакомо, совсем неуловимо знакомо… Но я никак не могла понять, что именно… Между тем собрались все остальные… Половина – в белых мантиях и с лентами, другая половина – в платьях, джинсах, туниках, юбках и гоблин знает, чем еще, что позволило мне в моих джинсах и куртке чувствовать себя уместной. Все явно были в том же виде, в каком сюда прибыли, кроме тех, кто тут практически сейчас жил…

Темнокожие, азиатки, валькирии из Европы, Штатов, Латинской Америки… Я, наверное, только тогда по-настоящему осознала, как на самом деле нас много и какие мы все разные, и все же мы были для меня всегда как одна большая семья. И тем больнее и сложнее было мне осознавать, что в этой большой семье, служащей общей доброй цели, оказались предательницы… Я никак не могла в это поверить, хотя понимала, что Гертруда едва ли имеет хоть крохотную причину мне врать, тем более такими вещами, что Оливию чуть не убили прямо во Дворце Сов. Но поверить все равно не могла.

– Найю нашли вчера, – прошептала Ту Ким, пока рядом с нами рассаживались все остальные. Она обращалась к моим соседкам, ну и ко мне тоже, как получалось. – Точнее то, что от нее остаться. Говорят, она превратиться в большой кусок кости, как уголь… – «обугленной кости» – мысленно перевела я для себя. – Работа ифрита… – ее передернуло.