Текст книги "Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 64 страниц)

– На трансфигуратора! – заметила она, когда Матей затих.

– Да хоть на бублика! – покачал головой Влад. – В Денбридже учится народ со всех концов света, и далеко не все там такое доброе и хорошее… Тебе почти восемнадцать, а ведешь себя как ребенок! Даже Кэт, хоть и валькирия, для Денбриджа больше подходила, чем ты!

– Ребята, хватит ругаться! – взмолилась Ивз, наблюдая за тем, как глаза опытного ифрита становятся все ярче и все желтее, а Кас, напротив, все больше бледнеет.

– Влад, в самом деле, успокойся, – негромко заметил я. Влад кивнул и посмотрел уже на меня.

– Тут одеяла для Жозефины и детей, пара игрушек и продукты, – показал он на сверток. – И у меня новости, не скажу, что дурные, но хорошего в них мало. Димитр потерял Кэтрин, как сообщает мой информатор. Он не может ее найти и установить с ней связь, уже две недели как.

– Так это же хорошо! – обрадовалась Жозефина. – Он не доберется до нее!

– Он будет пытаться приманить ее. Добравшись до кого-то из ее близких. Полагаю, поскольку Гарри с сестрой, этот кто-то – мистер Реддл, – пояснил Влад, взглянув на нее. – Так что вам придется тут подзадержаться и быть наготове. Особенно – Кас! И еще одна, более печальная весть, уже мои собственные наблюдения…

– Как Димитр отреагировал на пропажу Кэт? Что говорит твой таинственный информатор? – перебил его Сириус, присев на каретку кресла Жоззи.

– Рвал и метал, что называется. Чуть не прибил какого-то молодого Хранителя и разгромил целую комнату в подземельях замка. Информатор говорит так же, что Димитр активно общается с кем-то из Пожирателей, но времени у нас было мало и с кем именно, я так и не узнал…

– А что за твои личные наблюдения? – осведомился я.

– У Кэт пару раз случались за последний месяц неконтролируемые ей вспышки злости, они ей даже снились – успокаиваясь, она боится этой стороны своей души и не понимает, откуда берется такая ярость. Боюсь, если война затянется и это не прекратится, Кэт начнет сходить с ума…

– Есть догадки, от чего это происходит? – мне стало страшно и неспокойно на душе. Валькирия не может и не должна впадать в ярость и я боялся, что это как-то скажется на ее душевном состоянии и ее даре… Я ужасно хотел оказать рядом с дочкой, чтобы успеть помочь ей хотя бы сейчас, хотя бы ей… успеть… Но я понимал так же и то, что попавшись Димитру и его дружкам, я сделаю ей только хуже. И, осознавая, какова опасность попасться Димитру, выбравшись из-под опеки явно загруженного делами ифрита – Влад все время выглядел устало и напряженно, – предпочитал выбирать меньшее из зол. На тот момент оно казалось меньшим.

– Димитр, скорее всего, что-то успел на нее наложить, через все ту же Диадему. Я выясняю, как от этого избавиться, но лучше на всякий случай подумайте и вы, не отличалась ли она и раньше вспышками злости… особенно до становления валькирией. Так, вроде все. Кас, – он серьезно посмотрел на девушку. – Я понимаю, ты только недавно стала ифритом. Но прошу тебя, отнесись ко всему серьезно. Идет серьезная война, очень серьезная, бесчинства Хранителей затрагивают всю Европу и даже потихоньку касаются Египта и Турции… Учиться некогда, а опасность может прийти в любую минуту. Отнесись к этому серьезно… Мистер Реддл, мистер Блэк, – взглянул он на нас. – Вы оба хорошие волшебники… Я надеюсь, с вами все будет в порядке, вас тут трое… Но будьте настороже. Дело медленно, но идет к развязке. Нам нужна осторожность и серьезность. Всем, – взглянув на Блэка, добавил Влад, прежде чем исчезнуть…

Весь остаток дня мы почти не разговаривали – новость, принесенная им, была и радостной – Матей потерял Кэт и не мог добраться до нее самой. Но в большей степени пугающей – я и раньше опасался, что наш враг объединится, теперь уже это было очевидно. Единственное, чего мы не знали, того, с кем именно объединился Димитр и как далеко зашел этот союз. Я искренне боялся, что это сама Лестрейндж, но это было не так… Союзником Димитра была не Белла…

========== Воспоминания и настоящее… Часть 2 (Кэтрин). ==========

Перепиши свою жизнь на чистые страницы,

И ты увидишь, что любовь не ведает границ

Последняя звезда упала в провода,

И снег белее мела

Война со всех сторон, а я опять влюблен,

Что ты будешь делать?

Сплин. “Что ты будешь делать?”

Полтора месяца прошло с того момента, как мы похитили крестраж-медальон и дело больше ни на мизинец не сдвинулось с мертвой точки. Мы каждый день сворачивали «лагерь» и перемещались в другое место. Рон уже окончательно пришел в себя, для чего мне еще дважды пришлось над ним петь, что делать с крестражем и где искать остальные, мы понятия не имели… И такое бесцельное «хождение по лесам» начинало давить на психику всех четверых, включая меня… Плюс к этому нас терзал и мучил постоянный легкий голод – питались мы сомнительной съедобности грибами, иногда находили ягоды и коренья, и пару раз умудрялись ловить магией в лесных озерцах рыбу. И все-таки вечно жить так было не возможно, понимал это каждый, и скандалы для нашей четверки грозили превратиться в привычное дело. Рон и Герми не раз уже шептались украдкой за спиной меня и Гарри, несомненно, о том, что брат отправился на столь важное предприятие без какого-то плана. Не скрою, злило это и меня, но я, тем не менее, верила в старика Дамблдора и в Гарри и готова была пойти за своим кузеном до конца, каким бы конец этот ни был… Однако обычно я была миротворцем между Гарри и ребятами, и вместе с братом предлагала начать с Хогвартса –как выяснилось на занятиях Гарри и Профессора, путь Лестрейндж начался именно там. Она еще на младших курсах увлеклась Салазаром Слизерином и его идеями, уже на четвертом курсе, когда из Запретного Леса выползла змея, Лейстрейндж к собственному изумлению обнаружила, что владеет парселтангом. Именно тогда в голову Беллы и залезла идея того, что она, чистокровная волшебница, урожденная Блэк (она умудрилась в самом начале своего «жизненного пути» еще и выйти замуж), может продолжить дело великого темного мага по очистке мира магии от всяких примесей магловской крови. Она даже предлагала этот путь моему отцу, наследнику Салазара, но папа вежливо и тактично намекнул тогда еще совсем молоденькой Белле – а отец уже даже работал – что ничем подобным он не интересуется и заниматься не будет… И тогда Лестрейндж окончательно вознамерилась достичь величия и чистоты крови сама…

Фанатичная, амбициозная и очень эгоистичная девочка превратилась в опасную темную колдунью, угрожавшую теперь всему миру… И именно потому-то, что история Слизерина увлекла ее еще в школе, мы с Гарри искренне полагали, что как минимум один крестраж там есть. Но ребятам идея отправиться в Хог категорически была не по душе. И добиться решения пойти туда мы с братом не могли, а больше идей у нашего Избранного попросту не было…

Так вот, та неопределенность, что царила у нас в планах, постоянный голод и полная изоляция от дорогих людей вкупе со страхом за них, сводили нас всех с ума. Пару раз, особенно при упоминании, какая же сволочь Северус, у меня начинались вспышки необъяснимой злости и жестокости. Гарри же косился с все большими и большими подозрениями, но молчал.

Однажды я чуть не подожгла палатку, придя в бешенство во время очередного спора, в другой раз я очнулась, тыкая палочкой Гарри в Гермиону и уже прожигая в ее свитере дырку. И такие приступы меня, по правде говоря, откровенно пугали. Я не понимала, чем они вызваны, ведь валькирия не может находиться в неконтролируемой ярости. Не должна.

Все чаще, кроме того, я начала за это время простоя задаваться одним и ранее небезынтересным для меня вопросом – если в прошлой реальности я была валькирией, почему за зверства и жестокости меня не лишили маховика и что заставило меня-то саму, ту, злую, внезапно передумать и захотеть исправить все?

Я не знала ответа, а между тем вспышки ярости походили на то, что нам тогда, в первое мое Рождество после школы, показала Анна Экала. И это еще больше пугало и настораживало меня.

Единственным достижением за это время стало только то, что трансгрессировав однажды ночью, по браслету, к Северусу, я получила «оберег ифрита» – талисман, призванный защищать от слежки с помощью темных чар и от влияния на обладателя такой вещи извне. Оказалось, ему о нем сообщил фантом мамы, придя к нему однажды глубокой ночью… В целом, фантом валькирии в случае крайней необходимости действительно мог явиться какому-то человеку, не будучи заметным при этом больше никому… Я коротко рассказала Северусу, которому мама не объяснила почти ничего, в чем была суть талисмана и он успокоился. Мама и не могла ему объяснить, время, на которое мог прийти фантом валькирии, было крайне ограниченным. Ко мне же по вполне понятным причинам прийти она не могла, в этом я была с ней согласна – Димитр отслеживал мои перемещения, я это знала, не знала лишь насчет перемещений по браслету. Потому забрать амулет из дома я в любом случае бы не сумела. Папа так и не обнаруживался, что тоже меня терзало и пугало. Я боялась представить и подумать, что же с ним такое… Кто из охраняемого чарами дома мог забрать самый важный кусок письма, даже если с папой все в порядке? Кто? И главное – зачем?

Наверное, именно это состояние неведения, которое угнетало не только меня, но и Гарри – я ведь рассказала брату о пропаже папы, и на Гарри это тоже повлияло далеко не лучшим образом – и мешало мне в тот период здраво думать и активно действовать.

Но так или иначе, а с моей встречи с Севом – узнать новости о крестражах, которых кстати и не было – прошло уже две недели и хотя бы на счет того, что Димитр меня не найдет, я была спокойна. И все же… В ту ночь я долго лежала на своей кровати, сдав двенадцатичасовое дежурство в компании крестража – остальные надевали его на шею, я же просто держала в руке – соседствовать с моим маховиком такая штука не должна была ни в коем случае. И безучастно глядела в потолок, пытаясь понять в очередной раз, что нам всем делать, откуда у меня берется такая ярость и почему я, прошлая я, разбила маховик…

Еще мне в последнее время упорно лезли в голову разные факты из моей жизни как валькирии. Особенно ярко в моей памяти вспыхнул один эпизод еще из самого детства, но уже после получения дара и гибели мамы. Он несколько раз грезился мне в ярких красках…

***

Мы вышли из «Флориш и Блоттс», папа с моими учебниками в руках, я в новенькой мантии, только что купленной для первого курса школы, Римус, держа Гарри за руку, тащил с помощью палочки котел со сваленными в него ингредиентами, свитками пергамента и перьями. Чернила же несла я сама, чтобы случайно в общей куче котла их не разбить. И проходила наша компания мимо магазина с товарами для магических животных. Гарри во все глаза разглядывал сов, хотя папа обещал ему подарить сову на одиннадцатилетние, а меня, остановив, отец спросил, не хочу ли я жабу или кошку. Сова – я ведь уже была валькирией – даже не предлагалась.

– Но папа, я хочу сову! Она полезная, будет носить почту, а еще совы красивые и я их люблю! – начала я. Мне всегда хотелось иметь именно сову, я обожала этих мудрых красивых птиц, и еще до гибели мамы сову мне обещали к школе… Однако сложились обстоятельства совсем иначе.

– Кэтрин, милая, – папа наклонился ко мне и погладил по щеке. – Мы не можем взять тебе сову, ты же знаешь… Она не сможет у тебя жить…

– Почему?! – на мои глаза навернулись слезы. Я правда хотела сову и мне было обидно знать, что Гарри ее купят, а мне – нет. К тому же, я еще не совсем осознавала тогда, какой же у меня теперь дар. И не понимала, насколько он серьезен.

– Ты же… – папа понизил голос. – Ты валькирия, у тебя будет очень сильная магическая аура, и уже есть. Сова просто не выдержит и будет…

– Грустить, а ты же не хочешь, чтобы твоему другу-сове было грустно, правда? – пришел папе на помощь деликатный крестный. – Мы можем взять кошку, если хочешь, они тоже умные и полезные.

– Или жабу, будет необычно! – заметил Гарри, улыбаясь мне. – Или… возьми крысу! – показал он мне на мальчика, выходившего из магазина в обнимку с небольшой крысой.

– Но я хочу сову! – всхлипнула я. – Папа, ну пожалуйста! Ну Римус!

– Детка, мы бы с радостью купили тебе сову… – вздохнул папа, с трудом удерживая одной рукой гору учебников. – Но нельзя. Просто нельзя. Прости… Я правда был бы только рад взять сову. Но ты валькирия, ты не обычная волшебница. И мы же не хотим делать сове грустно, правда? – я кивнула, утирая глаза. – Давай тогда пойдем и съедим по большому… нет, лучше выпьем по большому стакану коктейля. Идем-ка! – скомандовал папа, уводя меня от витрины, где стояла клетка с красивой черно-белой совой. Той птицей, приобрести которую у меня не было ни малейшего шанса с девяти лет. Когда Гарри купили Хэдвиг, он прятал ее от меня. Чтобы она не заболела и не умерла, разумеется… Отнюдь не для того, как сказали мне маленькой заботливые родные, чтобы она не грустила…

***

Я взглянула на соседнюю кровать, где крепко спала Гермиона. Рон находился во второй комнатке, а Гарри как раз дежурил. И внезапно я подумала о том, что в случае своей гибели обреку Гермиону, мою единственную достойную на мой взгляд замену, на далеко не сладкую жизнь. После получения дара слишком многое в моей жизни поменялось. Планы, интересы, возможности. На мои плечи лег груз очень большой ответственности. Да, валькирия может гораздо больше, чем человек, но беда в том, что от валькирии и ждут всегда гораздо больше, чем от человека. Валькирия не должна быть эгоисткой, сказал мне как-то папа. Он был прав, конечно, но я выразилась бы иначе. Валькирия не должна даже думать о себе и своих желаниях, если кому-то нужна ее помощь…

Я очень много думала той осенью в лесах, о своем даре, долге, возможностях… О маме, почти родившейся с этим даром и не знавшей по чистоте души равных себе. А еще я впервые именно тогда задумалась, почему она все же ушла из аврората и больше туда не вернулась. Папа твердил, что это грязная работа, и он имел право так говорить. Он работал там на момент встречи с мамой и ушел, когда они уже три года как были женаты. Но мне хотелось «быть как мама», и последовать по ее стопам. И все же мои вспышки злости, постоянная тяжесть на светлой душе валькирии, которую усиливал в тысячи раз крестраж, борьба с темными магами и существами – казалось бы вот оно то, чего я хотела, борьба со злом! – заставляли меня снова и снова думать о том, смогу ли я на самом деле стать аврором. Смогу ли арестовывать, зная, что пойманного ждет Поцелуй Дементора или Азкабан? Северус, когда убил Дамблдора, красноречиво показал мне, что нет.

Да, тут я не могла быть объективна, но эта история показала мне, что в глубине души я не могла бы желать такой участи, даже будь это сама Лестрейндж. Именно в тот период у меня зародились первые сомнения на счет того, хочу ли и могу ли я работать в аврорате. И я начала по-настоящему осознавать, почему оттуда ушли мама и папа. Это, в отличии даже от университета, была не игра. Эта была жизнь. Суровая, грязная, порой подлая работа… И валькирии там было не место…

Мне вспомнился отчего-то Скримджер и мое с ним знакомство. Оно было далеко не теплым и приятным. Наутро после смерти мамы именно этот человек, тогда глава аврората, тряс меня за плечи и пытался расспросить о том, что случилось в доме Джеймса и Лили. Наверное, именно тогда и именно поэтому он стал мне неприятен, и только недавно, когда я узнала, что он не выдал Гарри и погиб, он обелился в моих глазах… И теперь мне было искренне его жаль…

Я не заметила, как мои размышления сменились сном, и более того я даже не уверена, насколько сном все это было. Не уверена до сих пор.

***

Я сидела на подоконнике в огромном особняке, касаясь босыми ногами голого камня стены и тоскливо смотрела в звездное небо. Черное длинное бархатное платье закрывало мои поджатые колени, а снятые с ног ботинки стояли под окном, на которое я и забралась. Мне было примерно лет двадцать, наверное, как и тогда, в последний год войны. Где-то в глубине особняка слышались негромкие голоса и визгливый женский смех, а я, обхватив колени руками, смотрела в простор темной, полной звезд бездны за окном… На шее висел маховик…

– Она давно умерла… Почему он не видит меня? – с тоской прошептала я, по щеке потекла слезинка. – Я ведь рядом, я живая… Такая же, как он, – я зачем-то закатала левый рукав платья и посмотрела на выжженную на коже Черную Метку. – Почему все так?! – в дверь постучали и на мое резкое «заходите» в комнату заглянула голова Хвоста.

– Миледи, Милорд ушел по делу, но тут остались Нотт и Снейп, – доложил он, дрожа всем телом. – Желаете поужинать?

– Не желаю, Хвост. Позови ко мне Снейпа, – презрительно отвечаю я. Хвост, изгибаясь в поклоне, уходит и вскоре дверь открывается вновь. На пороге возникает мужчина в черной рубашке, черных брюках, с длинными черными грязными волосами и крючковатым носом. Отчего-то внутри у меня, той, другой меня, все сжимается, сладко и одновременно болезненно.

– Вы желали меня видеть? – осведомился он абсолютно холодным голосом. Даже не просто холодным, скорее ледяным.

– Я слышала об успехе выполнения тобой задания Милорда, – Северус проходит в комнату, я магией запираю дверь и накладываю чары, защищающие от подслушивания и подглядывания. Мои босые ноги касаются холодного пола и потом ковра на полу… – Присядь, – я указываю на кровать – единственное, на чем можно сидеть в этой спальне. И сажусь рядом. От холодного, равнодушного взгляда черных глаз, которого реальная я никогда и не видела, той мне хочется плакать… – Ты показал себя блестящим…

– Слугой? – вкрадчиво уточняет он, когда я заминаюсь с подбором слова. Я тут же мотаю головой.

– Нет конечно! Помощником, вот…

– Спасибо, я польщен. Простите, у вас все?

– Нет… Северус, скажи, почему? Я живая, теплая, рядом с тобой, а ты не хочешь увидеть этого и смотришь на давно покойную женщину, едва ли хоть когда-то любившую тебя! Неужели ты не видишь меня?

– Я вижу чудовище, – черные глаза проницательно заглядывают в мои. – Когда после его воскрешения он нас познакомил, ты все же была другой. В тебе оставалось хотя бы немного света… Теперь же его нет, хотя я вообще не понимаю, что ты тут делаешь. Валькирии среди таких, как мы, не место.

– Я не чудовище! – я не злюсь, мне, напротив, становится больно от его слов. Северус же отрицательно качает головой, все еще глядя мне в глаза.

– Ты хочешь знать, почему я выбираю ее, а не тебя? – я кивнула. Северус поднялся на ноги и вздохнул. – Она была живой, настоящей и доброй. Ты – управляющая временем холодная и злая колдунья.

– Не такая уж я и злая! – все-таки возмущаюсь я, Северус грустно качает головой. – Я не сдаю тебя ему! Хотя и знаю все. Я верю, что ты одумаешься и отвернешься от старого хитреца…

– Вот потому я даже не хочу на тебя смотреть. Ты делаешь это не ради меня. Не тыкай мне этим. Ты все это ради себя же и делаешь! Ты думаешь только о себе, своем могуществе и власти. И не можешь оставить меня в покое, потому что не получаешь того, чего хочешь от меня ты… И хотел бы я знать, что заставляет твой дар и твою суть так долго спать… – еще какое-то время таких пререканий и Северус уходит, потому что уже, скорее всего, вернулся прочимый мне в женихи отцом-Лордом Долохов. Но уже перед самым его выходом я останавливаю его отчаянным, полным боли и надежды криком… Его не слышно за стенами комнаты, но в ней самой он слышен хорошо.

– Я же люблю тебя! – он замирает на пару мгновений, потом оглядывается на меня равнодушными черными как ночь глазами и негромко отвечает то, после чего мрачная я бессильно оседает на пол, и даже реальной мне хотелось заплакать – я представила, что это он сказал бы тут, в нашей реальности, где я любима. В тишине комнаты безжалостно звучат несколько страшных, может быть, роковых для чего-то слов…

– А я тебя – нет, и никогда не любил бы, – за ним закрывается дверь, а я остаюсь наедине с ужасной болью. Он был моим выбором тогда, я не могла бы без него жить. Но тем было больнее – меня не любил выбор. И в том, что разговоры с ним и его слова как-то повлияли на ту, другую меня, я не сомневалась. Не знала я только того, как.

Видение сменилось. Теперь я стояла на каком-то пустыре, в мантии с капюшоном, но без маски. Рядом со мной, усмехаясь, стоял Димитр Матей и за нашими спинами, знала я, было полно Хранителей. Мы о чем-то мило и непринужденно беседовали, я хихикала, Димитр улыбался. Внезапно за моей спиной послышался шелест крыльев пары дюжин птиц и я обернулась. Димитр с усмешкой достал из рукава палочку, я же взяла в руку маховик, как-то по-змеиному сузив глаза.

– Нам пришлось вас еще и ждать, о великие и могучие валькирии, – насмешливо произнес Димитр, взяв меня под руку. – Что, вы снова будете угрожать Кэтти отобрать у нее маховик?

– Нет, – процедила Великая валькирия, приближаясь к нам в компании трех десятков валькирий в белых мантиях с зелеными лентами. В их взглядах на меня явственно читалось презрение и неприязнь. И я, реальная я, их понимала – я презирала себя из другой реальности. Я презирала свою эгоистичность и жестокость, свою злобу. Та я была не валькирией, та я была настоящим чудовищем. И теперь, начиная это осознавать, я все больше хотела в этот раз такой не быть… – К сожалению, вы не дадите нам отобрать маховик у этой маленькой ведьмы. Хотя она и заслуживает этого, прошлый раз показал нам, что это невозможно даже для Ледяной Королевы… Мы пришли забрать другое, то, что мы можем забрать. Точнее сообщить тебе, что у тебя этого больше нет, Реддл.

– Де Морт, – прошипела я, окинув их полным ненависти и презрения взглядом. – Я Де Морт.

– Так вот, – не сводя с меня глаз, отозвалась валькирия. – За все твои нарушения Кодекса Валькирий, за злобу, эгоизм, за то, что ты используешь свои способности во вред и за то, что ты предаешь своих сестер-валькирий, служа Хранителям…

– Мы партнеры, – прошипела я. Одна из валькирий поморщилась, по ее щеке потекла капелька крови из нанесенного то ли мной, то ли Хранителями, пореза…

– Замолчи, гадина, – процедила уже она. Я же, глядя ей в лицо, холодно произнесла «Круцио», вызывая у женщины адскую боль, доставлявшую мне явное наслаждение.

– Реддл, опомнись! – воззвала ко мне другая валькирия, и пытку я прекратила, вновь взглянув на Великую.

– Давай уже быстрее говори, у нас есть дела, – ехидно заметил Димитр.

– Ты лишена одной из своих способностей, той, что так скоро будет тебе необходима и о лишении которой ты пожалеешь. Горько пожалеешь. Ты дорого заплатишь за то, что творишь… – я лишь усмехнулась, трансгрессируя с Димитром и дружками-Хранителями куда-то для очередных бесчинств. Я не приняла эти слова всерьез… Однако однажды мне довелось узнать, чего же меня лишили. Какой именно способности я лишилась тогда…

Видение сменилось вновь. Последняя Битва в Хогвартсе, я не принимала в ней участия, лишь следя за тем, чтобы отцовские слуги выполняли грязную работу, пока отец не вступит в игру лично. Потом находилась рядом с ним, снова бездействуя. Почему-то в душе я в тот момент уже не желала всего того, что происходило. Я просто боялась гнева отца, и лишь потому находилась в школе. Но… На моих глазах погибли Римус и Тонкс, а я просто не могла им ничем помочь – я боялась, я не знала, что делать, растерявшись, и когда на моих глазах погибали люди, пусть там и незнакомые со мной, я не хотела их смерти, но бессильна была помочь. Однако тайной для меня оставалось, что же такое произошло со мной, что заставило меня вдруг так сильно изменить свое отношение к миру. Что из эгоистки, вершащей чужие судьбы, вдруг превратило меня в испуганную и растерянную девушку…

И уже после битвы, когда все ликовали, я потерянно оглядела Школу с опушки Леса, не зная, что делать дальше. Добро одержало победу, но радости я не ощущала. Слишком многие погибли и пострадали. Цена победы была непомерно высока… Я дезиллюминировалась и поспешила в самую гущу событий, ареста выживших Упивающихся, осмотра павших и раненных, радости встречи тех, у кого уцелели дорогие им люди… Я же искала глазами в толпе одно лишь лицо, но его не было… не было… не было…

– Малфой,– я столкнулась с растерянным Люциусом, который вместе с Нарциссой и Драко как-то сник и сжался, хотя их почти никто попросту не замечал. – Где Снейп?! Ты его видел?! – я даже вернула себе видимость и отчаянно трясла Люциуса за воротник. Тот, испуганно посмотрев на меня, отозвался:

– Визжащая Хижина… – мгновение спустя меня не было рядом с Малфоями, я со всех ног неслась к воротам Школы, сейчас ничем не защищенным. Вскоре трансгрессия и вот уже я внутри домика, у самого входа, отчаянно надеясь на лучшее, но уже понимающая, что произошло что-то непоправимое. И вот очередная комната, которую я осмотрела…

Так истошно я не кричала никогда в жизни ни в той реальности, ни в другой. Из моих глаз капали слезы, попадая на страшную рваную рану на шее, затягивая ее, заживляя… Пальцы лихорадочно перебирали черные жирные волосы, уже заострявшиеся черты лица стояли перед глазами даже тогда, когда я на них не смотрела. Никогда еще та, другая я, так горько не рыдала, вцепившись в рукав покойного и отчаянно пытаясь найти на его лице хотя бы тень жизни. Реальная я страдала так лишь однажды, когда не стало мамы…

– За что?! Неужели он догадался?! Почему?! – забыв об осторожности, видя перед собой лишь мертвое лицо, почти в голос рыдала я, держа голову Северуса на коленях… – За что?! – внезапное воспоминание о том, что когда-то в раннем детстве я слышала о валькириях и том, на что они способны, и зародившаяся надежда. Вместе с телом я трансгрессировала к маленькому старому, давно заброшенному, домику, в котором когда-то за двадцать лет до того начинался мой жизненный путь и который я почти уже забыла. Там меня уже ждали – Димитр стоял, прислонившись к косяку заколоченной входной двери, внимательно разглядывая мое лицо.

– Я знаю, где Диадема, осталось лишь ее оттуда отобрать! – улыбнулся он мне. И озадаченно взглянул на тело, бережно опущенное мной на траву. – Зачем тебе труп, Кат?

– Я ненавижу тебя, тварь, – выпрямившись, произнесла я. Матей казался крайне озадаченным происходящим. – Из-за тебя я превратилась в чудовище и ничего хорошего из этого не вышло…

– Ты о чем? – осведомился не ожидавший этого Матей. Я же, глядя в его глаза, без тени жалости и без малейшего налета сомнений, вместо ответа произнесла всего лишь два слова. Два слова, которые должна была произнести уже давно, и, возможно, та история пошла бы иначе:

– Авада Кедавра… – не будь я валькирией, это не принесло бы ему вреда, человеком-то он не был. Но валькирией я все-таки была. Даже после всего того, что натворила, я была валькирией.

Не обращая внимания на все же убитого мной Димитра, я опустилась на колени перед безжизненным телом самого дорогого для той меня человека. Единственного, кого я тогда любила. С отчаянной надеждой я коснулась губами его губ, пытаясь вдохнуть в него жизнь. Но секунды потянулись в минуты, и ничего не менялось. На все более сером и безжизненном лице не появилось ни тени жизни. Поцелуй валькирии не сработал… Северус остался мертвым…

«Ты дорого заплатишь за то, что творишь…», – прозвучало в моей голове. В тот момент я поняла, чем именно я заплатила за то, что, будучи валькирией, думала лишь о себе и своих желаниях, забыв о главном предназначении моих сестер и меня самой. Нести свет и жизнь… Валькирии не могли лишить меня самого дара. Димитр защищал меня и подобраться ко мне не давал даже в общем-то не всемогущей Анне. Маховик, который и заключал в себе мой дар, я отдавать намерена не была. А вот той способности, в которой я в тот момент нуждалась, я была лишена. Моей расплатой стала потеря Поцелуя Валькирии. Того, что могло бы вернуть мне человека, которого я любила и который мог бы, я все еще надеялась на это и даже сильнее, чем прежде, любить меня…

На коленях я молила непонятно кого сжалиться надо мной и дать мне шанс, умоляла его вернуться, проклинала себя и то, что моя суть слишком долго спала. Отчаяние овладело моим рассудком и не собиралось его отпускать. Внезапно мой взгляд упал на маховик… И в моей опустошенной болью и отчаянием голове вдруг явственно вспыхнула мысль о том, что я должна сделать. И с какого же момента, внезапно осознала я, я должна все изменить. Рука сама собой схватилась за маховик…

***

Я распахнула глаза, перед которыми возникло перепуганное лицо трясшего меня за плечи Гарри. Рон и Герми, бледные, стояли у него за спиной. Моя рука стальной хваткой сжимала маховик, по щекам все еще текли слезы.

– Слава Мерлину, очнулась! – с облегчением выдохнул Рон. Герми присела ко мне, положив ладонь на лоб.

– Что случилось? – выдавила я, отпуская маховик, и оглядывая явно напуганных ребят.

– Это ты скажи, что случилось. Ты сначала истошно закричала, что-то вроде «Нет»… Потом плакала во сне, можно сказать рыдала, словно кто-то умер… А потом схватилась за маховик и чуть с шеи его не сорвала, я тебе еле руку удержал, – рассказывал Гарри, сев рядом и обняв меня за плечи. – Сестренка, что случилось? Что с тобой происходит? – заботливо спросил он, прижав меня к себе. Я начала вспоминать свои сны и на глаза снова навернулись слезы. – Ты как будто какая-то другая. Вроде и ты, и вроде и нет…

– Я не знаю, в чем дело, Гарри. Правда не знаю… – прошептала я.

– Тебе снилась чья-то смерть? – поинтересовался Рон. Гермиона посмотрела на него убивающим взглядом. Я задумалась – сказать, чья смерть мне снилась, я не могла, ни Гарри, ни Рон вообще не знали о нашем романе, Герми же тоже считала Северуса предателем и убийцей…

– Мне снилась моя прошлая жизнь, – наконец решилась я с ответом. – Последняя битва и то, как я одумалась. Все в порядке, правда…

– Ты еще пробормотала что-то вроде «Авада», – тихо заметила Герми. – Разве валькириям можно применять непростительные?!

– Если это нужно для исполнения долга, нам можно даже убить, в самом крайнем случае, – отозвалась я. – Но мы не убиваем… Не потому, что нельзя, а потому, что не можем. Наш дар не дает этого сделать…

– И кого ты убивала во сне? – поинтересовался Рон. Я усмехнулась, вспомнив озадаченное и чуть испуганное лицо Димитра.

– Матея. Там мы дружили, но перед разбиванием маховика, одумавшись, я его убила. Вроде… – постепенно мне удалось успокоить брата и ребят, Гарри вернулся ко входу, Рон снова ушел на кухоньку, и вслед им я еще успела договорить ответ на вопрос Гарри «точно ничью смерть в этой реальности ты не видела? Точно не смерть в будущем или прямо сейчас?».