Текст книги "Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 64 страниц)

– Ага…

– Я понял, что это мне и надо, – сказал Рон. – Похватал барахло, нацепил рюкзак и пошёл в сад. Шарик света меня дожидался, а как я вышел, он полетел вперёд, так это подпрыгивая, а я двинулся за ним. Он привёл меня за сарай, а потом… ну, переместился в меня. Я его чувствовал, он такой горячий. Я сразу сообразил, что надо делать. Понятно было, что он вынесет меня, куда нужно. Я трансгрессировал и попал на какой-то холм. Там лежал снег…

– Мы там были! – подхватил Гарри. – Две ночи там провели, и на вторую ночь мне всё казалось, что кто-то ходит и зовёт меня в темноте.

– Ага, это, наверное, был я, – сказал Рон. – Ваши защитные заклинания здорово работают – я вас так и не смог увидеть и услышать тоже, но я был уверен, что вы где-то рядом, так что в итоге вытащил спальник и стал ждать, пока вы появитесь. Думал, увижу, когда вы будете складывать палатку.

– Да нет, – сказала Гермиона, – в тот раз мы трансгрессировали под мантией-невидимкой, для перестраховки. И отправились очень рано, потому что, как Гарри сказал, слышали, будто кто-то бродит вокруг.

– Ну вот, а я целый день просидел на холме, – продолжал Рон. – Всё ждал, что вы покажетесь. А когда стало темнеть, я понял, что упустил вас, и опять щёлкнул делюминатором, синий свет вошёл в меня, я трансгрессировал и оказался здесь, в лесу. Ну, вас опять не было видно, оставалось только надеяться, что кто-то из вас объявится… Гарри и объявился. То есть сначала-то я увидел серебряную лань…

– Что увидел?! – не поняла Гермиона. Мы описали ей, что случилось за время ее сна. Рон попутно снял с себя большую часть мокрых свитеров, я дала ему немного согревающего в таких вот ситуациях зелья из своих запасов (Гарри никогда бы его не взял, если бы знал, кто его на самом деле сварил, поскольку зелье это было сделано Севом, да и Рон тоже, наверное)… И переоделся в сухое, мокрые вещи я потихонько невербально сушила магией, изредка вставляя свои реплики. И мои мокрые свитера прибавились к вещам Рона, я надела куртку. Голубой огонек Герми, хранимый в баночке, грел комнатку, где мы и находились.

– Это явно был чей-то Патронус! – воскликнула она. Я усмехнулась, думая о том, что я догадываюсь, чей… – ты так и не видел, кто её создал? Вообще никого не видел? И лань привела тебя к мечу? Даже не верится! А потом что было?

Рон рассказал, как увидел, что Гарри прыгнул в озерцо, стал ждать, когда он вынырнет, потом сообразил, что что-то не так, бросился в воду и вытащил Гарри и меч. Дойдя до того, как открылся медальон, Рон замялся, и Гарри закончил за него:

– И тогда Рон как даст по нему мечом!

– И он… уничтожился? И всё? – прошептала Гермиона.

– Ну, он бился от страха, открываясь, и здорово орал, – улыбнулась я Рону. – Но теперь умер…

– Вот, – Гарри показал ей бывший крестраж. Герми с опаской его осмотрела, Гарри убрал щит. И посмотрел на Рона.

– Когда ты удирал от егерей, у тебя вроде образовалась лишняя волшебная палочка?

– Что? – отозвался Рон, глядя на Гермиону, рассматривавшую медальон. – А, ну да.

Он расстегнул пряжку на кармане рюкзака и вытащил короткую палочку из тёмного дерева.

– Вот, я подумал, что невредно будет иметь запасную.

– И кстати, потому что моя сломалась, – заметил Гарри.

– Серьёзно? – сказал Рон, но тут Гермиона поднялась на ноги, и он испуганно съёжился.

Гермиона спрятала обезвреженный крестраж в расшитую бисером сумочку, забралась в кровать и молча укрылась одеялом. Рон передал Гарри новую палочку.

Рон переодевался в пижаму, пока Гарри проверял палочку, Гермиона отвернулась от нас, все еще молча и гневно фыркая… А вскоре, оставив пришедшего Рона спать, а Герми – дуться, мы с Гарри отошли к выходу из палатки, где я и рассказала ему про полет в Афины, что там случилось, и про слова на моей руке, когда я сжала руку Оливии…

– Может, она пыталась тебе сказать, что ты можешь как-то связаться с ней безопасно и на расстоянии? – произнес Гарри, задумчиво на меня поглядев.

– Может. Только одна беда – я не знаю, как это сделать, – вздохнула я.

После возвращения Рона в палатке стало немного грустно и сумрачно, поскольку Герми еще долго дулась, но все-таки общий подъем ощущался. Крестража больше не было и это нас вдохновляло. Теперь мы активно думали о том, чтобы найти и другие и уничтожить их. И где их найти…

А еще оказалось, что Беллатриса наложила чары на свое настоящее имя, своеобразное Табу. Так они и нашли ребят на Тотнем-Корт-роуд тогда, так чуть не поймали Кингсли и, что было ужасно, могли выявить членов Ордена. Я взмолилась, чтобы папа знал о Табу и не называл ее по имени. Точнее, имени и фамилии вместе или фамилии одной. Лестрейндж уже давно превратилось в что-то нарицательное, обозначая, как правило, даже не человека, а некоего самого страшного врага. Не всегда, упоминая эту фамилию, имели в виду Беллу. Иногда ее организацию в целом…

После обеда на второй день Гарри и Рон отошли снова, якобы искать мифическую ежевику, и, вернувшись, обменялись со мной родившимися у них предположениями. Они даже предположили невероятное – Дамблдор жив. Я понимала, что им этого хотелось бы, но я знала и другое – он мертв. Даже если бы Северус не убил его в ту ночь, скорее всего, Дамблдор был бы уже мертв сейчас. А еще, и я с трудом удержалась от усмешки, они решили, что и лань – его. Он положил туда меч… Что еще больше навело меня на мысль, что сделал это Сев. Сев положил меч в озеро, по плану Дамблдора, вполне возможно, но Сев… От этой мысли приятно кольнуло сердце – он жив, помогает нам, даже был совсем недалеко от меня. И тут же его сжало ледяными клещами страха – помогая нам, он рисковал жизнью. В памяти вновь вспыли простые и жестокие слова. «Преемница Тезла-Экалы».

Выбором моим он не был, но я выбрала его для себя сама. В данном случае, что я уже уяснила, долго и мучительно думая об этом и вспоминая все, что знала о валькириях, Тезла-Экалой могла я стать после смерти Северуса… Анна и сама лишилась любимого, а не выбора. И детей у нас не было… И, возможно, уже не могло бы быть…

Наверное, уничтожение крестража и впрямь стало для нас каким-то моментом, давшим толчок для более активных действий. По крайней мере, за последовавшие четыре месяца мы достигли куда больше, чем нам это удалось за предыдущие пять… Рон вернулся к нам в последних числах декабря, а вскоре настал уже новый год. И в начале января у нас родилась еще одна идея, посетить отца Полумны, Ксенофилиуса. Гермиона нашла знак Грин-де-Вальда в письме Дамблдора из книжонки Риты Скитер. И в Годриковой Впадине на могиле кого-то, которая появилась намного раньше, чем родился Грин-де-Вальд. И Лавгуд, что ребята вспомнили, пришел на свадьбу Билла и Флер с этим же знаком на шее. Гермиона наполнилась азартным желанием навестить его и поговорить с ним.

Гарри ответил не сразу. Он посмотрел на исполненную азарта Гермиону, потом в темноту за палаткой и глубоко задумался. Наконец он сказал:

– Не надо нам ещё одной Годриковой Впадины. Мы тогда убедили друг друга, будто нам туда очень нужно, и что вышло?

– Но он же всё время нам попадается, Гарри! Дамблдор завещал мне «Сказки барда Бидля», так откуда ты знаешь, что не ради этого знака?

– Ну вот, опять всё сначала! – Гарри вдруг вышел из себя. – Мы всё время уговариваем сами себя, что Дамблдор оставил нам какие-то тайные указания, намёки…

– Делюминатор здорово пригодился, – подал голос молчавший до этого Рон. – По-моему, Гермиона права. Я думаю, надо навестить этого Лавгуда. И тут не то же самое, что в Годриковой Впадине, – прибавил Рон. – Лавгуды на нашей стороне. «Придира» с самого начала был за тебя, он постоянно всех призывает помогать тебе!

– Ладно, – сдался Гарри, не зная, смеяться ему или злиться. – Только давайте после Лавгуда поищем ещё крестражей, идёт? Где они хоть живут, эти Лавгуды? Кто-нибудь знает?

– Да недалеко от нас, – ответил Рон. – Точно не знаю, но мама с папой, когда о них говорят, всегда показывают в сторону холмов. Мы их легко найдём.

– Кэт, а ты что скажешь? – спросил Гарри меня, явно надеясь, что я запрещу и думать о походе к Лавгуду. Ошибся. Я, прикинув, как сильно мы рискуем, решила попробовать…

– Думаю, рискнуть можно, – пробормотала я. – Не скажу, что я ему всецелом доверяю, но рискнуть можно… Давайте попробуем, если что, нас все-таки четверо…

На следующее утро мы трансгрессировали на холмы недалеко от деревушки, рядом с которой жила семья Рона… Всматриваясь в сторону «Норы», видели мы только живые изгороди и сады, загораживавшие домик Уизли от взора маглов. Гарри, само собой, скрылся под своей Мантией-невидимкой…

– Странное ощущение – совсем рядом, а зайти нельзя, – сказал Рон.

– Вряд ли ты успел соскучиться. Ты ведь был здесь на Рождество, – холодно промолвила Гермиона.

– Не был! – возмутился Рон. – Ты что, думаешь, я бы явился к ним и сообщил, что бросил вас в лесу? Ага, Фред и Джордж меня бы за это по головке погладили. А уж Джинни бы как меня поняла!

– Где же тогда ты был? – удивилась Гермиона.

– У Билла и Флёр, в их новом доме. Коттедж «Ракушка». Билл всегда со мной нормально обращался. Он, конечно, не пришёл в восторг, когда услышал, что я наворотил, но жилы тянуть не стал. Он видел, что я всерьёз об этом жалею. А больше никто из наших не знал, что я у него. Билл сказал маме, что они с Флёр не поедут в «Нору», хотят провести Рождество наедине – типа, первый праздник после свадьбы и так далее. Флёр вроде была не против. Она терпеть не может Селестину Уорлок.

Мы осматривали холмы несколько часов, но не было и признаков жилья. Лишь маленький коттедж на склоне одного из холмов, но, по мнению Рона, для Лавгудов слишком нормальный. Я плохо знала Полумну и предпочла в этом вопросе довериться ребята…

– Я думаю, если бы тут жили Лавгуды, это было бы заметно. Пошли теперь вон к тем холмам. – Сказал Рон.

Мы трансгрессировали на несколько миль к северу. Ветер мгновенно принялся трепать волосы и одежду. Это холмы продувались всеми мыслимыми и немыслимыми ветрами, пожалуй. Со всех сторон.

– Ага! – завопил Рон. Он показывал на вершину ближайшего холма. На фоне неба вырисовывался очень странный дом – громадный чёрный цилиндр, над которым средь бела дня висела призрачная луна. – Это точно дом Полумны, кто ещё будет жить в такой жуткой конструкции? Похоже на гигантскую ладью!

Возле покосившейся калитки были прибиты три самодельные таблички. На первой была надпись: «Кс. Лавгуд, главный редактор журнала „Придира“», на второй: «Омела на ваш выбор», на третьей: «Не наступайте на сливы-цеппелины!».

Калитка скрипнула, открываясь.

– Ты, Гарри, наверное, сними мантию-невидимку, – сказала Гермиона. – Мистер Лавгуд стремится помогать тебе, а не нам. Кэт, спрячь маховик, на всякий случай… Не все любят валькирий, наверное…

– Думаю, я не настолько неизвестна, чтобы он не догадался. С каждым годом все больше народа знает, кто я такая, – вздохнула я. Но маховик все-таки спрятала под кучей одежды. Гарри стащил с себя мантию и отдал Гермионе, та сунула её в бисерную сумочку. Потом Гермиона трижды стукнула дверным молотком в форме орла по массивной чёрной двери, утыканной железными гвоздями.

Не прошло и десяти секунд, как дверь отворилась. На пороге стоял Ксенофилиус Лавгуд. Седые длинные замызганные волосы. Спутанные и сальные… Босиком. В чем-то странном, на манер балахона или грязной истрепанной ночной рубашки. В общем-то, только подтверждая свою фамилию, тоже ставшую в некотором роде для меня именем нарицательным… Так или иначе, но дом Лавгудов мы нашли. И кое-что у нас все же изменилось. Говоря языком магловских штампов, дело сдвинулось с мертвой точки…

========== Поход к Лавгудам (Кэтрин) ==========

От третьего лица

И о тебе я напишу красивый роман

В котором я останусь с тобой

НеАнгелы. Роман

– Мама, мама, давай еще немножко тут побудем, – мальчик с черными спутанными волосами до плеч теребил за рукав женщину с густыми темно-каштановыми. На ней было черное платье в пол с длинным рукавом. (1) В карих глазах стояли слезы.

– Да, Джейми, конечно, – она обняла сына за плечи, не сводя взгляда с портрета мужчины. Мальчик был его точной копией, такие же длинные волосы, такие же черные глаза, похожие для кого-то на холодные туннели, а для кого-то – на теплых черных добродушных жучков. Такой же чуть кривой нос. И значок Слизерина на мантии совсем как у отца когда-то. Отца, на чей портрет, отчего-то неподвижный, они с женщиной и смотрели сейчас. Лето и все ученики разъехались по домам. Все, кроме Джеймса Северуса Реддла, прибывшего сюда вместе с мамой, что-то забывшей в своих рабочих апартаментах. (2) Внезапно губы портрета растянулись в улыбке. Джеймс просиял и подскочил к холсту.

– Папа, здравствуй!

– Здравствуй, Джеймс, – Северус на портрете печально улыбнулся сыну. Пальцы мальчика коснулись руки мужчины на холсте. Недолгий разговор и Кэтрин отправила сына собираться домой. Когда его школьная мантия скрылась за дверью, она коснулась пальцами щеки мужчины на портрете.

– Я скучаю по тебе… – по щеке девушки скатилась слезинка. – Но уже двенадцать лет перестали нас разделять…

– Я люблю тебя, Кэтрин, – прошептал портрет. Его рука сделала движение, словно он хотел коснуться ее.

– Я тоже… Я тоже тебя люблю, Северус… – по ее щекам катились крупные слезы. Двенадцать лет прошло с момента, когда она лишилась его. Двенадцать лет миновало второго мая… Но все же у нее осталось то, ради чего хотелось жить и ради чего стоило бороться с тоской утраты дальше. Их сын…

Уже позже, шагая по улочке городка из парка к дому, Джеймс снова потеребил маму за рукав.

– Мама, а папа был смелый?

– Он был очень смелый, – грустная, но светлая улыбка Кэтрин. – Очень-очень смелый и умный.

– Дядя Гарри, когда вел у нас занятия, сказал, что папа – герой. Он привел его нам в пример как самого смелого человека, которого он знал.

– На войне, я тебе о ней рассказывала, папа защищал Гарри и меня, и всех остальных, как мог. Папа был самым храбрым человеком, которого знала я, милый. Знаешь, таким же храбрым, как тетя Элеонора, наверное. Они оба были смелыми людьми.

– Но тетя Элеонора жива, – Джеймс опустил глаза. По щеке мальчика скатилась огромная слезинка. – А папе там хорошо?

– Папе там очень хорошо, – улыбнулась Кэтрин. – Я уверена, что он смотрит на нас с тобой с неба и гордится тем, какой у него хороший сынок. И ждет нас. Знаешь, время – ничто, когда по-настоящему кого-то любишь. И знаешь, твоя бабушка сказала мне однажды, что те, кого мы любим, всегда с нами. Вот здесь, – она коснулась его лба. – И вот здесь, – она коснулась того места, где билось сердечко мальчика. – Пока мы любим папу, он с нами.

– Тогда он всегда будет с нами, – Джеймс прижался к маме. Из кармана его мантии выглянул уголок старой потрепанной колдографии. На ней около большого пирожного в форме сердца сидели его папа и мама. Колдография, с которой Джейми не расставался никогда. Он очень любил по ночам подсвечивать себе фонариком, разглядывая каждую черточку на лице его папы. Взрослые спорили, был его папа героем или чудовищем, а Рита Скиттер, противная журналистка, даже написала об этом книгу. Но Джеймс знал, что дедушка, мама и дядя Гарри говорят правду. Его папа был героем… Настоящим героем…

Анна устало завесила зеркало тканью. Уже лучше, чем совсем ничего. Но все же зеркало, показывавшее пока несбыточное, изображало совсем иное. И Анна знала, что если Кэтрин действительно окажется такой, какой Анна видела ее, это станет возможным. Из парка домой шли не два человека, а три. Женщина в черном платье с темно-каштановыми волосами, мальчик и мужчина с черными глазами и черными волосами почти до плеч. Кое-что другое было отнято у Кэтрин с этого зеркало. Кое-что, что значило для нее куда меньше. В глазах этой Кэтрин светилась не светлая грусть, а почти ничем не омраченное счастье. Два совершенно разных варианта одной и той же жизни. Жизни, которая зависела от той, что показалась на обоих зеркалах. От того, что совершит ее сердце.

Кэтрин

Я едва успела щелкнуть пальцами перед тем, как Лавгуд возник на пороге и превратить свое лицо в нечто с огромным кривым носом и нарисовать себе магические круги под глазами. Денбриджцы уродовали себя в виде маскировки, но это было сейчас единственное, что пришло мне на ум. Более того, я слабо понимала, зачем я это делаю… Но интуиция меня как валькирии была иногда посообразительнее меня как волшебницы.

– Что такое? Кто вы? Что вам нужно? – закричал Лавгуд пронзительным, сварливым голосом, глядя сначала на Гермиону, потом на Рона, на меня и, наконец, на Гарри. Тут его рот раскрылся, образовав идеально ровную букву «О».

– Здравствуйте, мистер Лавгуд, – сказал Гарри, протягивая руку. – Я – Гарри. Гарри Поттер. – Ксенофилиус не пожал ему руку, хотя его глаз, здоровый (Лавгуд страдал косоглазием) устремился на шрам на лбу брата. – Можно, мы войдём? – спросил Гарри. – Нам нужно вас кое о чём спросить.

– Я думаю, лучше не стоит, – прошептал Ксенофилиус. Он судорожно сглотнул и окинул быстрым взглядом сад. – Это несколько неожиданно… Право. Я боюсь, что… В самом деле, лучше не надо… – он внезапно устремил взгляд здорового глаза на меня, точнее, на мою шею. – Вы Кэтрин Реддл? – Гермиона открыла было рот, чтобы ответить, но я опередила ее. Что-то тревожное снова возникло у меня в душе и маховик, касающийся кожи, предостерегающе меня кольнул. Лавгуд мог просто не любить валькирий, но дело могло быть и куда страшнее…

– Нет, я… Оливия… Оливия Пинз, мистер Лавгуд. Мы с вами незнакомы. Я подруга Гарри, – я предостерегающе моргнула кузену и друзьям, вытаращившимся на меня. – И ребят.

– Мисс Реддл… – как-то странно кашлянул Ксенофилиус. – Разве мисс Реддл не путешествует с мистером Поттером? Я слышал… – он вздрогнул всем телом, но тут же взял себя в руки.

– Мы можем войти? – не выдержал Рон.

– Мы ненадолго, – сказал Гарри.

– Я… Ну что ж, входите, только быстро. Быстро!

Он захлопнул дверь, как только мы переступили порог. Мы оказались в самой удивительной кухне на свете. Она была совершенно круглой. Всё в комнате было изогнутым по форме стен: плита, рукомойник, шкафы с посудой – и всё расписано птицами, цветами и насекомыми ярких, чистых оттенков…

Чугунная винтовая лестница в центре комнаты вела на верхние этажи. Над головой что-то громко лязгало и громыхало.

– Поднимемся наверх, – пригласил мистер Лавгуд.

Держась по-прежнему скованно, он первым начал подниматься по лестнице. Комната этажом выше оказалась одновременно гостиной и мастерской, а захламлена она была ещё сильнее, чем кухня. Повсюду лежали высоченные стопки разных бумаг и книг. С потолка свисали искусно сделанные модельки самых невероятных существ, и все они хлопали крыльями и щёлкали челюстями, а гремела, как выяснилось, загадочная деревянная штуковина с магически вращающимися штырьками и колёсиками, по видимости, печатный станок.

– Прошу прощения, – сказал Ксенофилиус, выдернул из-под мгновенно развалившейся груды книг неопрятную скатерть и накрыл ею станок. Грохот и лязг стали чуточку глуше. Мистер Лавгуд повернулся к Гарри. – Зачем вы сюда пришли?

– Мистер Лавгуд, что это у вас? – Гермиона с ужасом показывала пальцем на серый закрученный винтом рог, немного похожий на рог единорога. Он был прибит к стене и выдавался в комнату чуть ли не на целый метр.

– Это рог морщерогого кизляка, – сказал Ксенофилиус.

– Ничего подобного!

– Гермиона, – зашептал, сконфузившись, Гарри, – сейчас не время…

– Гарри, это же рог взрывопотама! Класс «В» по списку запрещённых к продаже материалов, его категорически нельзя держать в доме! Он описан в книге «Фантастические звери и места их обитания». Мистер Лавгуд, его нужно немедленно отсюда убрать! Разве вы не знаете, что он взрывается от малейшего прикосновения? Даже не понимаю, откуда вы его взяли…

– Купил, – авторитетным тоном ответил Ксенофилиус. – Так зачем вы всё-таки ко мне пришли, мистер Поттер?

– Нам нужна помощь, – ответил Гарри, не дав Гермионе снова открыть рот.

– А! – сказал Ксенофилиус. – Помощь. Хм-м… – здоровый глаз опять обратился к шраму Гарри. Он казался одновременно испуганным и словно завороженным. – Да-а… Видите ли… Помогать Гарри Поттеру небезопасно…

– Но вы же сами писали в своем журнале, и пишите, что наш первейший долг – помогать Гарри Поттеру! – заморгал Рон. Маховик снова предупреждающе кольнул, но я решила списать это на рог взрывопотама, осторожно отходя подальше от него, насколько это было возможно…

– Ну да, ну да, мне случалось высказывать подобные взгляды. Однако… – Ксенофилиус покосился на громыхающий под скатертью станок и на мгновение перевел взгляд на меня. – Я никогда не слышал о мисс Пинз, – заметил он. – Все говорили, что… Все, кто верит в мистера Поттера, верят, что с ним валькирия Кэтрин Реддл… Почему же ее нет с вами?

– А еще другие, кто верит в мистера Поттера, помогают ему. Вы призывали к этому же, – заметила я.

– По-вашему, это относится ко всем, кроме вас? – спросил Рон.

Ксенофилиус не ответил. Он то и дело мучительно сглатывал, глаза у него бегали.

– А где Полумна? – спросила вдруг Гермиона. – Пусть она скажет своё мнение.

Ксенофилиус поперхнулся, потом как будто взял себя в руки и произнёс дрожащим голосом, еле слышным за шумом печатного станка:

– Полумна пошла на ручей, наловить пресноводных заглотов. Она… Она будет вам рада. Я пойду позову её… А потом, так и быть, помогу вам.

Он шмыгнул вниз по лестнице. Хлопнула дверь. Мы переглянулись.

– Кэтрин, а почему… – начала было Гермиона, но Гарри ее перебил, отвечая Рону.

– Он, наверное, беспокоится, что с ними будет, если Пожиратели смерти узнают, что я сюда приходил… И я могу его понять…

– А по-моему, Рон прав! – объявила Гермиона. – Кэтрин, так почему ты назвалась Оливией?

– Боюсь, – я вздохнула, сжимая маховик на мгновение, вытащив его из-под одежды. – Что нам предстоит узнать, почему он так боится и почему он так интересовался, где Кэтрин Реддл. И узнать довольно скоро… – я убрала маховик обратно.

Внизу хлопнула дверь, и через минуту Ксенофилиус взобрался по винтовой лестнице, в руках он держал поднос с разнокалиберными чашками и чайником, от которого шёл пар. Он сунул поднос в руки Гермионе и остановился рядом с Гарри перед статуей. Это был каменный бюст прекрасной, но строгой с виду волшебницы в необыкновенном головном уборе. По бокам торчали изогнутые золотые штуковины, напоминавшие слуховые рожки. Через темя шла кожаная полоска с укреплёнными на ней сверкающими синими крылышками, лоб охватывал другой ремешок, к которому была прицеплена оранжевая редиска.

– Я считаю, что весьма удачно выбрал образец – голову прекрасной Кандиды Когтевран. «Ума палата дороже злата»! Мое любимое изобретение! – похвастался Лавгуд, но как-то тревожно и суетно… – Позвольте вам предложить настой лирного корня? Домашнего изготовления!

Разливая по чашкам густо-фиолетовый, цвета свекольного сока, напиток, Ксенофилиус прибавил:

– Полумна там, у Нижнего моста. Скоро придёт. Садитесь, пожалуйста, берите сахар. Итак, – он снял с кресла шаткую стопку бумаг, сел и скрестил ноги в резиновых сапогах, – чем я могу вам помочь, мистер Поттер?

– Понимаете, – я сглотнула, всеми силами уверяя себя, что маховик боится опасного рога. Но что-то в глубине души уже давно нарастало, говоря мне, что это не так… Далеко не так… – Это касается…

– Это насчёт символа, который был у вас на шее на свадьбе Билла и Флёр. Мистер Лавгуд, мы хотели спросить, что он означает? – взглянув на меня, прервал меня Гарри.

Ксенофилиус поднял брови:

– Вы имеете в виду знак Даров Смерти?

– Даров Смерти?! – я машинально коснулась рукой своей сумки, в которой лежала Мантия-Невидимка, одолженная мне Джеймсом… Моим, как выяснилось, крестным отцом. Я внезапно поняла, что… Не сержусь на него. Я злилась на отца, на Анну, даже на маму, скрывавших от меня правду, но почему-то совершенно не обижена была на Джеймса. Он относился ко мне как к крестнице, обожал меня, а молчать вполне мог по причине того, что боялся за меня или ему завязали язык…

А еще я осознала, что Римус тоже по своему любил меня как крестницу и заботился обо мне, как мог. Может быть, он и не знал правды, думалось мне. Может, для него я на самом деле его крестница, как для всех и недавно для меня самой… Вот только я не знала, смогу ли назвать его крестным, зная, что это не так. Пока что я не могла этого принять… И Римус для меня стал просто Римус.

Усилием воли я заставила себя вернуться в реальный мир из своих размышлений как раз вовремя для того, чтобы услышать:

– Те, кто верит в Дары, носят этот знак, чтобы по нему узнавать единомышленников и помогать друг другу в Поисках.

– Простите, – сказал Гарри, – я так ничего и не понял.

– Видите ли, те, кто верят, разыскивают Дары Смерти, – объяснил мистер Лавгуд и причмокнул губами, явно наслаждаясь вкусом настоя. Я же эту сомнительную жидкость пить не хотела. Гарри сделал глоток и тут же скривился, словно съел что-то на редкость неприятное…

– А что это такое – Дары Смерти? – спросила Гермиона.

Ксенофилиус отставил в сторону пустую чашку:

– Я полагаю, вы все читали «Сказку о трёх братьях»?

– Да, – сказали мы хором.

Ксенофилиус торжественно кивнул:

– С этой сказки всё и началось. Где-то у меня она была… Но неважно, – он пожал плечами. – Вы помните, что Смерть подарила братьям?

– Бузинную палочку, Воскрешающий камень и Мантию-Невидимку, – отозвалась я, сжав рукой сумочку, в которой лежал последний из трех упомянутых мной только что предметов. – Мне мама читала эту сказку, когда я была маленькой. А еще она говорила, что лишь дар третьему брату, Мантия-Невидимка, поистине достойный дар. Два других… Не сумели обмануть смерть.

– Воскрешающий камень? – переспросила Гермиона. – Это тот, который вернул возлюбленную среднего брата? – взглянула она на меня. – Но не сумел вернуть ей настоящую жизнь?

– Только валькирия и всего лишь раз, и с большими ограничениями может вернуть умершего, – влез Гарри. – Воскрешающий камень, по-моему, менее удачен… – я пнула его в щиколотку, покрепче стиснув сумочку. Гарри замолчал. Ксенофилиус закивал, словно полностью соглашался с каждым словом брата.

– Да, мистер Поттер, конечно. Ваша сестра валькирия, я понимаю… Вот это и есть Дары Смерти…

Он выудил из кучи хлама гусиное перо и вытянул обрывок пергамента, засунутый между книгами.

– Бузинная палочка. – Ксенофилиус провёл на пергаменте вертикальную черту. – Воскрешающий камень. – Он изобразил поверх чёрточки круг. – Мантия-невидимка. – Он заключил черту и круг в треугольник. – Всё вместе – Дары Смерти.

– Но в сказке даже нет таких слов – Дары Смерти! – воскликнула Гермиона.

– Это детская сказка, её рассказывают для забавы, а не для наставления. Но люди понимающие знают, что легенда эта очень древняя и в ней идёт речь о трёх волшебных предметах, трёх Дарах, обладатель которых победит саму Смерть, – он выглянул в окно, за которым заходило Солнце. – Должно быть, Полумна уже наловила достаточно заглотов, – тихо произнес он.

– Получается… – Гермиона запнулась, явно стараясь, чтобы её голос звучал не слишком скептически. – Вы верите, что эти волшебные предметы существуют на самом деле?

Ксенофилиус поднял брови:

– Разумеется!

– Но ведь это… – Гермиона уже с трудом держала себя в руках. – Мистер Лавгуд, как же вы можете верить в такую…

– Полумна рассказывала мне о вас, юная леди, – повернулся к ней Ксенофилиус. – Насколько я понимаю, вы не лишены интеллекта, но страдаете крайней узостью мышления.

– Мистер Лавгуд, – опять заговорила Гермиона, – как всем известно, мантии-невидимки существуют. Они очень редки, но они есть. Однако…

– Нет-нет, мисс Грейнджер, третий Дар Смерти – не простая мантия-невидимка! То есть это не обычная дорожная мантия, насыщенная дезиллюминационными чарами или заговорённая для отвода глаз, поначалу она успешно скрывает своего владельца, но с годами чары истощаются и мантия мутнеет. Нет, тут речь идёт об истинном чуде – Мантии, которая делает своего хозяина абсолютно невидимым на неограниченное время, причём его невозможно обнаружить никакими заклинаниями! Много вам таких попадалось, мисс Грейнджер?

Ребята переглянулись, открыли было рты и закрыли их снова. Я поняла, о чем они могли подумать – мантия Гарри, которая, по их мнению, была именно такой.

“Отлично сделанная копия”, – произнес в моей голове голос Джеймса. Копия, которая до конца войны должна казаться всем оригиналом. Я не хотела и представлять, как умудрились создать такую Мантию, которая стала точной копией Дара Смерти. Пока ее не наденешь, отличить их было нельзя. Когда наденешь – пока еще трудно, но со времени эти чары могли иссякнуть…

А вот Мантия в моей сумке была именно такой. Дар смерти. Как бы здравый смысл Гермионы не отрицал возможности существования этих Даров, один из них был сейчас у меня…

– Вот видите! – сказал Ксенофилиус, как будто только что сразил нас неопровержимым аргументом. – Никто из вас не встречал подобной вещи. Её владелец был бы невероятно богат, не правда ли?

– А Бузинная палочка, – быстро спросил Гарри, – вы считаете, она тоже существует?

– О, тому есть много свидетельств! – воскликнул Ксенофилиус. – Судьбу Бузинной палочки легче всего проследить благодаря своеобразному способу, каким она переходит от одного владельца к другому.

– А как она переходит? – спросил Гарри.

– Новый хозяин Бузинной палочки должен силой отнять её у прежнего владельца, – ответил Ксенофилиус. – По страницам истории волшебного мира тянется кровавый след Бузинной палочки! Кто знает, где сокрыта Бузинная палочка? След прерывается на Аркусе и Ливии. Кто может сказать, который из них на самом деле победил Локсия и забрал Бузинную палочку? И кем он был, в свою очередь, побеждён? Об этом, увы, история умалчивает.

Наступила долгая пауза и лишь после нее Гермиона спросила весьма прохладным и натянутым голосом.

– Мистер Лавгуд, а семья Певереллов имеет какое-нибудь отношение к Дарам Смерти?

Ксенофилиус как будто растерялся.

– Так что же вы мне голову морочили, барышня! Я думал, вы ничего не знаете о Поиске! Многие искатели убеждены, что семья Певереллов имеет самое что ни на есть прямое отношение к Дарам Смерти!

– Кто это – Певереллы? – спросил Рон.

– Это имя было написано на надгробном камне в Годриковой Впадине, и там был знак! – Гермиона не сводила глаз с мистера Лавгуда. – Там был похоронен Игнотус Певерелл.

– Именно, именно! – откликнулся Ксенофилиус, наставительно подняв кверху палец. – Знак Даров Смерти на могиле Игнотуса и есть решающее доказательство!

– Доказательство чего? – спросил Рон.

– Того, что три брата из сказки на самом деле – трое братьев Певереллов: Антиох, Кадм и Игнотус! Они и были первыми владельцами Даров.