Текст книги "Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 64 страниц)

– Слушаюсь, валькирия-мастер, – в голосе Ожешко послышалась искренняя обида. Но в тот момент меня саму трясло от ярости и объясняться с кем бы то ни было я не желала. Я хотела посмотреть в глаза Анны и высказать все, что я о ней думаю. Ярость, усиленная чарами Димитра, требовала выхода. И вскоре белоснежная сова с черным пятном на боку, взмахнув широкими крыльями, полетела в сторону Английского Канала. Я представления не имела, где находится Башня Времени, но зато я знала, где заседает Совет. А как минимум одна валькирия в этом совете обязана была знать, где обитает та, кого мне так хотелось увидеть…

***

– Валькирия Кэтрин, – волшебница в длинном розовом платье попыталась преградить мне дорогу к Залу Совета. – Идет совещание! Вам нужно подождать! – я преодолела расстояние в рекордно короткое время, меньше чем за сутки, ни разу не сделав передышки. Страшно болели руки, долгое время пребывавшие крыльями, от усталости слегка пошатывало, но злость, так и не угасшая, придавала мне сил. Я угрожающе подняла руку.

– Лучше отойди, – судя по всему, я действительно выглядела пугающе, поскольку девушка, охнув, отскочила в сторону, а двери в Зал распахнулись практически сами собой. Десять женщин в белых мантиях подняли головы, оторвавшись от каких-то свитков и артефактов на круглом столе между ними. Наставница Оливия вопросительно выгнула бровь.

– Приветствую тебя, сестра Кэтрин, – ласково начала она. – Но у нас, вообще-то, совещание. Валькириям, не входящим в Совет, не положено на нем бывать…

– А мне плевать, – я стиснула зубы, уговаривая себя потерпеть: – Где Башня Времени?! Как туда попасть?!

– А заче… – начала было сестра Гертруда. Я посмотрела на нее.

– Я хочу увидеть эту гадину и посмотреть ей в глаза. Вам тоже, но ей – больше. Я не игрушка и я не дам так с собой обращаться! Я живой человек, между прочим! Где эта мудрая дамочка, возомнившая себя вершительницей судеб?! – Мерседес, что-то собравшаяся было говорить, замерла с открытым ртом, указывая глазами за мою спину. Или на саму меня. – Я бы и с вами хотела поговорить, но, думаю, ее участия тут больше.

– Какой лестный отзыв, – за моей спиной раздался холодный голос. – За всю свою тысячу лет я не слышала более теплых слов, – осознав, кто это, я непроизвольно повернулась и попятилась. Анна развела руками. – Очень интересно. Продолжай…

– Анна, я полагаю, Кэтрин под властью эмоций и ее последней целью было вас столь жестоко оскорбить, – попыталась вступиться за меня Оливия. – Девочка очень бледная, как видите… Какие-то переживания привели ее сюда.

– Я не оскорблена, – холодная улыбка показалась на губах Анны. – Напротив, мне очень даже интересно, что еще Кэтрин может обо мне сказать. Что еще более интересно, в связи с чем, – она вопросительно взглянула на меня. – Рассказывай!

– В связи с тем, что вы сделали с мамой и продолжаете делать со мной, уважаемая крестная мама, – лучше бы она накричала на меня, угрожала или еще что-то, видеть такое холодное лицо в состоянии моей ярости было просто невыносимо. Совет ахнул за моей спиной.

– Крестница Анны? О святые валькирии, – в ужасе прошептал кто-то. – Какой кошмар!

– В смысле? – злость чуть поутихла, уступая недоумению. – Что это значит?

– Ты… – Франческа сглотнула и оглядела остальных. – Тебе лучше не знать, Кэтрин, – покачала она головой. – Правда, лучше не знать…

– Я имею право знать! – не выдержала я. – Хватит врать и умалчивать! Я имею право знать, во что влипла! – Совет опустил глаза, храня гробовое молчание. Анна перевела взгляд с меня на них.

– Можете сказать, – тихо произнесла она. – Раз уж начали, договаривайте. – Тишина по-прежнему висела полнейшая и Анна с усмешкой взяла меня за руку. – Я поговорю с валькирией Кэтрин, и к тому моменту, когда мы вернемся, вы решите, кто из вас ей это скажет. Если никто – я сниму весь Совет, а кое-кто лишится и дара, – окинув валькирий взглядом, она вывела меня в коридоры и долгое время мы молча шагали по их замысловатым переплетениям. Злость почти ушла, уступив недоумению, страху, желанию получить-таки адекватные ответы. Остановилась Анна только в оранжерее, где когда-то общалась с мамой. Только я в отличии от последней была с распущенными волосами и без мантии. Как прилетела, в общем-то, так и осталась.

– Давай присядем, – впервые за все время с тех пор, как мы покинули Зал, заговорила она. Тон ее голоса стал чуть мягче. Мы сели на красивую резную скамейку с видом на небольшой фонтанчик, украшенный серебряными лилиями. – Я так понимаю, блокнот вы с Майклом посмотрели весь? – я кивнула. – Оперативно, надо отдать ему должное. И что же вызвало столь лестный отзыв в мой адрес? Высказывай все, не стесняйся, ты имеешь право, – улыбнулась она мне. Я начала изложение всех своих претензий, начиная от того, что мне никто ничего не говорил о том, что Диадема, если я ее уничтожу, меня убьет с большой долей вероятности, и заканчивая тем, что она прекрасно знала, что произойдет с мамой и никак этому не препятствовала.

– Вы ей соврали еще в одном, – наконец закончила я. – Чары Измененного Сознания вы все-таки применили.

– Разве он вел бы себя так, примени я эти чары? – Анна склонила голову на бок. – Кэтрин, мне кажется, его поведение говорит само за себя.

– Не к нему, – прошипела я, заглянув ей в глаза. Анна достойно встретила мой разъяренный взгляд и своего не отводила.

– А к кому же? – она изобразила на лице что-то вроде удивления. Я стиснула зубы, успокаивая себя.

– К маме. Вот почему она не могла отказать ему резко и окончательно, хотя и хотела. Я права?

– С чего ты это взяла? – по прищуренным глазам я прочитала невысказанный ответ. Я не ошиблась.

– Догадалась. Маме рассказывали в тех воспоминаниях об этих чарах. Я нашла похожую симптоматику у нее самой, пока добиралась сюда. Зачем вы это сделали?

– Некоторые смертные очень любят распускать язык, – покачала она головой. – Стоило его завязать Тадеушу уже тогда…

– Зачем вы с ней так поступили?! Что она вам сделала?!

– К сожалению, дитя мое, я не могу тебе этого сказать. Возможно, однажды это будет допустимо, но сейчас тебе нельзя этого знать. Не все свои действия я обязана кому бы то ни было объяснять. Сознаюсь, я знала, что он ее убьет… – она отвела взгляд, опуская глаза. – И ничего не сделала, чтобы не допустить этого. Более того, мне пришлось помочь этому воплотиться в реальность. Но то, что я это сделала, не говорит о том, что я хотела это сделать…

– На нем тоже что-то наложено?

– Нет. На Долохова я ровным счетом ничего не накладывала.

– То, что она, как я поняла, не верила, что он Пожиратель, это тоже следствие Чар Измененного сознания? – мои вопросы задавались быстро, как во время блиц-игры, и Анна, по всей вероятности, машинально отвечала кое-что важное.

– Да. – Она явно чуть опомнилась. – К слову, не обвиняй Наставницу Оливию, она изначально была против моей затеи. Она обожала Розалину… В общем-то, – женщина внезапно опустила голову. – И я тоже…

– Так сильно, что даже ускорили ее кончину, – не удержалась я от горького сарказма. Экала покачала головой.

– Иногда приходится пожертвовать жизнью одного, чтобы спасти многих.

– Третье правило… – пробормотала я. Перед глазами всплыл Кодекс.

– Что?

– Третье правило Кодекса. Вы его только что озвучили. К слову, ко мне это тоже относится? – прищурилась я. Анна отрицательно покачала головой. По ее достаточно пространным объяснениям далее выяснялось, что погибну я только если прикажу короне вообще самоликвидироваться. Если же я прикажу, например, начать впитывать яд Василиска, то я сама жить останусь, а вот свет, заключенный в тиаре, исчезнет. Грубо говоря, ей придет конец. И хотя мое доверие к Анне и Совету резко после всего увиденного понизилось, мне от всей души хотелось поверить в то, что это правда. Разговор о Диадеме и обо всем, что с ней связано, был долгим, достаточно для меня сложным, но постепенно ситуация прорисовалась чуть более приятная. По крайней мере, у меня зародилась надежда на то, что я сумею все-таки устоять в этой игре и одержать верх. И на то, что талисман мне не подпортит жизнь так уж сильно. Анна полагала, что если предатели будут, то едва ли кто-то из тех, кто про талисман так уж хорошо знает, чтобы им воспользоваться. Даже совсем неполные, эти ответы были все же адекватнее, чем те, что в свое время получала мама, и это меня слегка успокоило.

– Розалина ничего не сделала мне, дело тут в другом. Нужно было, чтобы ты получила этот дар, именно для этой страны. Ну и для начала вообще родилась бы, – наконец призналась Анна.

– Я с самого начала пешка в вашей игре, верно? С самого рождения, – кустик какого-то растения с узкими листочками вспыхнул. Анна щелкнула пальцами, затушив его.

– Ты не пешка. Возможно даже, что ты – ферзь, – отозвалась она. – От твоих решений на самом деле зависит довольно многое, но я не уверена, что могу по-настоящему на них повлиять. Так что уж тебя назвать пешкой точно никак нельзя.

– Что-то еще есть такое, чего я о себе не знаю? – поинтересовалась я. По крайней мере, хотя я по-прежнему на нее злилась, я хоть что-то услышала. Мама в свое время не услышала ничего… Наверное потому-то я так и осмелела, что задала Экале этот вопрос. Она призадумалась и отрицательно покачала головой. – Помимо той новости, что меня ждет от Совета, – уточнила я. Анна горько улыбнулась.

– Тебе и ее за глаза хватит, поверь, – прошептала она.

– Вы меня накажете за такую дерзость, верно? Отнимете то же, что и в прошлой реальности? – я не понимала, откуда во мне столько отчаянной решимости, но та лилась из меня, что называется, через край.

– Ты о Поцелуе? Нет, – она покачала головой. – Но, возможно, ты и сама не применишь его… Точнее, применишь, но столкнешься с определенными трудностями…

– То есть? – нахмурилась я. Внезапно мозг пронзила болезненная мысль. – Негласное правило, да? – Анна кивнула, обняв меня за плечи.

– Хочу признаться тебе вот в чем, – она погладила меня по голове. – На самом деле за его нарушение не наказывают. И если ты выберешь кого-то вопреки ему, если будет выбор, поверь, я не имею права тебя за это осудить. Половина валькирий в такой ситуации никого не целует. Другая половина целует в нарушение правила… Ни одну еще ни я, ни моя предшественница не наказали. Многим выбор вообще не сужден, им повезло. Правило на моей памяти почти никто не соблюдал. Отсутствие наказания определило то, что его не считают обязательным. Как мне сказала моя предшественница, соблюдение этого правила показывает истинную валькирию. Не просто женщину с даром, но ту, в ком дар стал частью души. Проверка. Но ее пока никто, видимо, не прошел…

– Но ведь это же… Валькирия должна соблюдать правила! Иначе какая же это валькирия? – недоумевала я. Анна рассмеялась.

– Не все так думают, – отсмеявшись, пояснила мне она. – Про это правило, по меньшей мере.

– Вы говорите, что Негласное правило на вашей памяти почти никто не соблюдал… Почти… – я облизнула вмиг пересохшие губы. – Кто-то все-таки это сделал, так?

– Одна валькирия, это произошло много лет назад. Ее звали, – она взглянула мне в глаза. – Анна. Ей было ровно столько же лет, как тебе сейчас, но тогда она считалась достаточно зрелой дамой. Ей дано было право полюбить самой, – я не сводила взгляда с ее глаз, где-то далеко в глубине которых засветилась боль воспоминаний и сожаления о чем-то. – У нее был прекрасный муж, и они любили друг друга. Но шла война валькирий и Хранителей, страшнее, чем нынешняя… И однажды сестра Анна получила приказ защищать ребенка, мальчика, семи лет. Он был волшебником, и ему суждено было войти в число тех, кто поможет восстанавливать пошатнувшееся мироздание. Хранители же хотели убить его, пока он был еще маленький… И однажды ночью они нашли Анну и ее подопечного. Их было девять, они любят это число. Анна защищала мальчика, но сил ей едва ли хватало. И тогда Годрик пришел на помощь жене… Они одержали победу, сбежать удалось лишь двоим Хранителям из девяти, но сестра Анна не успела обрадоваться. Она увидела, чего стоила эта победа, чем она кончилась… Мальчик был мертв, а Годрик, раненный, истекал кровью… Одного взгляда хватало, чтобы понять, что ему не жить… – она внезапно закрыла лицо руками и какое-то время молчала. Наконец, отняв руки от холодного лица, продолжила, казалось бы, спустя вечность. – Она хотела было поцеловать мужа, как обычно в таких случаях и бывает. Но тут взгляд ее упал на мальчика, чья жизнь не успела толком даже начаться. Она вдруг представила, как отчаянно кричит мать, потерявшая сына, как потерянно смотрит на тело его отец, какую боль испытают те, кому дорог этот ребенок, в то время, как она будет наслаждаться счастьем своей семьи. Вина сжала сердце… Годрик, вероятно, проследил за направлением моего взгляда, – по всей видимости она, погрузившись в страшные воспоминания, забыла о форме повествования и начала рассказывать уже от самой себя, выплескивая эмоции в свои слова. Преобладающей из них была боль. – Он собрал все силы и улыбнулся мне. И сказал, что не осудит любое мое решение. Это были его последние слова… Думаю, – она посмотрела на меня. Слез на ее глазах не было, но белки ощутимо покраснели. – Не стоит уточнять, кого именно я поцеловала. И хотя мне было страшно больно и сердце рвалось на части, и хотя ушла часть меня самой, вместе с ним, когда я увидела счастье в глазах родителей мальчика, я поняла, что сделала правильный выбор. И знаешь, – задумчиво произнесла Анна. – Даже до того, как я стала той, кем стала, у меня не было чувства вины перед ним… Уважение к его смелости, благодарность за то, что он пришел на помощь и успел, сожаление о том, что наше счастье было недолгим, но вины нет.

– Можно спросить? – я просто не знала, что ей ответить. За ее образом всегда стояло нечто ледяное, лишенное эмоций. Но сейчас на меня смотрела обычная женщина, потерявшая любимого человека, пусть и бесконечно давно. И по опущенным плечам и опухшим векам я понимала, что в этот момент она была настоящей, искренней… В какой-то мере все-таки человеком…

– Конечно, милая, – она слабо улыбнулась мне, натягивая на лицо маску непроницаемости. Но я теперь понимала, что это все-таки маска. Что какие-то эмоции ей все же присущи…

– Если вдруг… – я не сумела договорить, что именно «вдруг». – В случае выбора… Я же смогу подумать перед этим? – мне было страшно при одной мысли о том, что я попаду в такую ситуацию… Но если это было суждено, этого нельзя было изменить. Мне оставалось только молиться, чтобы это были не Северус, Гарри или отец. И уж тем более не два из них троих. Такой выбор я бы просто не осилила… Сердце разорвалось бы раньше…

– Конечно. Но помни, что чем дольше ты решаешь, тем больше от них уходит надежда вернуться. Воскресить можно…

– Лишь пока душа не отошла в мир иной, я помню, – кивнула я.

– Так вот. Раздумывая слишком долго, ты рискуешь выбор сделать, и Поцелуй потратить, но никого не вернуть. Ты отдашь свою жизненную силу, но ничего не получишь взамен. Такое случается пару-тройку раз в столетие. Думают слишком долго, увы…

– Спасибо за то, что уделили мне так много времени, – я встала и поклонилась привычным движением. – И да… Мне очень жаль, что у вас с Годриком… Я понимаю, это прозвучит глупо, но я искренне соболезную… – благодарная улыбка послужила мне ответом. И уже когда я почти зашла в коридоры дворца, вслед мне раздалось:

– Помни, если предстанешь перед выбором, что бы ты ни решила, никто тебя не осудит. Но я надеюсь, я искренне надеюсь, что тебе не придется это пережить, Кэтти…

– Я тоже, – буркнула я себе под нос, направляясь обратно к Совету. Мне, успокоившейся, уже не хотелось причинять им вред даже в виде снятия с должностей. Они должны были мне что-то сказать и я давала им такую возможность. При одной мысли о том, что это может быть, сердце сжималось. Анна объяснила мне причину лжи, подтверждая слова Майкла, но значение ужаса Совета не открыла… И когда я предстала перед Советом, сердце рухнуло вниз. Сестра Франческа подошла ко мне, мягко коснулась плеча. По скорбному выражению их лиц я поняла, что услышу что-то очень страшное.

– Крестница Тезла-Экалы, любой, с уверенностью почти полной – ее преемница, – прошептала Франческа. – Это делается для того, чтобы Тезле проще было наблюдать за ребенком. И чтобы установить своего рода духовное родство. Нам очень жаль, Кэтрин… – ничего из дальнейших речей Совета я не слышала. В мозгу билась только одна фраза. Короткая, простая и в этой простоте страшная. «Преемница Тезла-Экалы». Что она значит, объяснять было не нужно…

Едва ли не впервые в жизни у меня случилась настоящая истерика. Перед глазами вновь встало лицо мертвого Северуса, так часто снившееся мне в кошмарах. Десять валькирий пытались меня успокоить, но стоило мне прекратить рыдать и закрыть глаза, как страшная картина вновь вставала перед ними… Рваная рана на шее, кровь, заострившееся лицо. Лицо человека, которого я по-настоящему любила, человека, которого я сама выбрала для себя… Именно тогда, в зале для совещаний, в окружении Совета, с бесконечным сочувствием пытавшегося меня успокоить, я произнесла страшные для валькирии слова. Слова, на которые, как мне позже сказала Анна, я имела такое же право, как моя мама. «Я ненавижу этот чертов дар»… И именно тогда я получила ответ, врезавшийся в память даже в состоянии аффекта.

– Нужно иметь сильную волю, чтобы жить с даром, который ты ненавидишь. Но сила воли нужна, и чтобы отказаться от того, что любишь больше жизни… Если ты и впрямь ненавидишь свой дар, Кэтрин, я тебе завидую… – что было для меня еще поразительнее, слова эти принадлежали Гертруде, всегда бывшей валькирией суровой и строгой… Именно эта фраза меня успокоила достаточно хотя бы для того, чтобы я сумела добраться до какой-то из спален и, проглотив неимоверное количество какого-то успокоительного отвара, уснуть. Точнее отключиться…

***

Я вернулась домой через трое суток после того, как его покинула. Ребята с Майклом перекочевали в какой-то заброшенный поселок и остановились на окраине. Мне все трое, включая уже переставшего дуться ифрита, обрадовались несказанно. А вот у меня способность радоваться, как я думала, отшиблась напрочь. Всего лишь один процент шанса. Один процент на то, что я его не потеряю…

Я вызвалась дежурить полные сутки, так как спать без снотворного еще не могла – кошмары стали страшнее и ярче. Все те же, все о том же. Проводила Майкла, которому рассказала в беседе наедине об услышанной страшной новости. Следующие полчаса я рыдала, уткнувшись ему в плечо, а «кузен» пытался меня приободрить. Но это оказалось бесполезно… Рыдать я перестала, но вот страшная тяжесть и боль на душе никуда не пропали.

И уже отправив ребят спать, я стиснула ненавистный крестраж в руке, проклиная Беллатрису и всех остальных за то, что отнимают у нас и без того, скорее всего, короткое счастье быть вместе. В памяти вспыхнуло то, с чего вся эта история началась. Летние каникулы перед шестым курсом…

В тот день папа ушел на работу очень рано, я еще спала. И когда спустилась на кухню готовить завтрак, одна из ваз в холле была безнадежно разбита. Папа был с ними всегда очень аккуратен, Римуса вообще не было и возвращался он с очередного поиска работы дня через три только, Снейп тоже не ассоциировался у меня с человеком, разбившим бы антикварную вазу в чужом доме. Оставался только один вариант – Гарри…

Папа запрещал мне колдовать дома и в его отсутствие применять способности валькирии. Но я представила, что ждет братишку вечером, когда отец увидит остатки вазы, пожалела его и начала петь… Когда к вазе присоединился последний осколочек и следы раскола исчезли, в дом через заднюю дверь зашел Гарри. И в ужасе уставился на меня.

– Кэт, – прошептал он. – Дядя Том ее уже с утра видел, сказал, что ты вечером при нем починишь, прочитал нотацию и лишил десерта. Тебе влетит…

– Почему не предупредил?! – я вместе с вазой в руках так и села на пол. Гарри виновато посмотрел на вазу.

– Ты еще спала, а я решил немного размяться… Ну, как перед тренировками… Не успел…

– И что теперь делать?! – я посмотрела на злополучную вазу. Ну не разбивать же ее, в самом-то деле, снова! – Да уж, мне влетит так влетит…

Весь день я пробыла как на иголках, со страхом ожидая прихода отца. И когда, прибираясь на втором этаже в одной из гостевых спален, услышала его громогласное и сердитое:

– Кэтрин Розалина Реддл, а ну иди сюда, – сжалась и медленно поплелась на экзекуцию. Лишением десерта и нотацией отделаться мне едва ли светило, даже невзирая на тот факт, что Надзора на нашем доме не было. На мне, вроде, тоже. Тут сам факт магии был налицо… Но я не успела дойти и до середины лестницы, как за моей спиной раздалось вкрадчивое:

– Мистер Реддл, мисс Реддл здесь ни при чем. Это мое Репаро. Я увидел осколки и решил хоть немного отблагодарить вашу семью за гостеприимство. Никто из детей за весь день даже не пытался применить магию… – я застыла на месте, медленно оборачиваясь к говорящему.

– Это так, Кэтрин? – осведомился папа снизу. Я взглянула на Северуса, одарившего меня чуть насмешливым взглядом и выразительно моргнувшего. И, все еще сжимаясь в комочек, кивнула.

– Спасибо, профессор Снейп, – отец остался доволен услышанным, я избежала наказания. И, поспешив обратно наверх, шепнула ему на ухо эти слова. Северус усмехнулся, взглянув на меня.

– Надеюсь, больше мне ничего применять не придется, – тихо, но очень выразительно произнес он… Именно в ту ночь впервые я увидела его во сне. В этом его простом поступке проскользнуло что-то такое, чего мне не хватало. Мою вину на себя раньше брал только Джеймс, мой друг. Но отчего-то в Северусе, спасшем меня таким же образом от наказания, я увидела не друга, а мужчину… Которого по-настоящему полюбила… И которого, как показали страшные слова Франчески, могла потерять…

***

Еще через пару дней я наконец успокоилась и надежда на лучшее, угасшая было, вспыхнула с новой силой. Я не лишена была Поцелуя, я могла его вернуть. Именно это я, откровенно говоря, и собралась сделать, если что-то произойдет. К тому же даже один процент был уже шансом и это давало искорку надежды. И обещания Наставницы Оливии, что мои дети будут гордиться мной, и уверенность папы в том, что я рожу ему внуков, когда я о них вспоминала, придавали душевных сил.

– Мы не упустим этот шанс, даже если он у нас единственный, – в очередной раз позволив себе взглянуть на него на миг через браслет, прошептала я. – Я обещаю… – я и не представляла тогда, какое обещание дам два месяца спустя ему лично… Даже невзирая на то, что надежда ко мне вернулась, Оливия, Совет и Анна были правы. Мне лучше было об этом на знать, но уж коли узнала, этой новости мне хватало с лихвой. Однако было в ней и кое-что хорошее – у меня прошли головные боли. Мне было настолько не до них, настолько плохо и больно в душе, что головные боли и странные видения испарились без следа. И меня, чья психика и без того получила большое потрясение, это радовало. Ну а спустя еще совсем немного времени у нас наконец-то родилась хоть какая-то идея, что делать дальше. Гарри надумал поговорить с Батильдой Бэгшот, а так же, быть может, найти хотя бы след крестража, в Годриковой Впадине.

Помня о том, что последние убийства тогда Лестрейндж совершила именно там, я после размышлений решила с ним согласиться. И в Рождественский вечер мы трое, взявшись за руки, трансгрессировали туда, где одиннадцать лет назад началась наша с Гарри история тех-кто-выжил. Туда, где осталось мое детство и, к счастью, не осталось детство Гарри. В Годрикову Впадину…

========== Рождественская ночь (от третьего лица) ==========

Рождественская ночь… Время чудес, загадок и тайн, время надежд и загадывания желаний, время, когда, кажется, никакое зло не может коснуться этого мира… Когда семьи во многих странах собираются за большим столом, обмениваясь новостями, планами. Когда дети ложатся спать, ожидая подарков от Санта-Клауса, Деда Мороза, Баббо Натале, Пер Ноэля, Бабадимре и многих других… Все зависит лишь от того, в какой стране живет ожидающий чуда малыш…

И поскольку Рождество – это время чудес, надежд и мечтаний, мне захотелось подарить своим героям маленькую рождественскую ночь, не омраченную войной и страхом. И хотя у меня за окном сейчас жаркие летние дни, я буквально сама ощущаю запах хвои и индейки на праздничном столе, чувствую вкус пудинга и слышу шорох разворачиваемых подарков. За то время, которое я провела со своими героями, они стали частью меня… И хотя близится финал истории и я отпущу их, я знаю, что если когда-нибудь я окажусь в Лондоне, то буду искать взглядом Кэтрин и Северуса, Тома и Гарри и всех прочих. Потому что для меня они навсегда останутся теми, с кем я провела не один месяц своей жизни. И Рождество мне хочется встретить с ними, забыв, как и они, о бедах и горестях на одну волшебную Рождественскую ночь…

***

– Рауль, Аннет, идемте к нам – приятный мужской баритон раздался в уютной зале большого замка в самом сердце Трансильвании. Малыши, в нарядных костюмчиках, в подарками в руках, подбежали к улыбающемуся им Томасу, наперебой хвастаясь тем, какие чудесные игрушки и сладости принес им Пер Ноэль, и еще до того, как они легли спать. Их передали через маму и дядю Сириуса, а ведь ночью, как обещают, Санта еще принесет им подарки и оставит в чулках у камина… Реддл рассмеялся, подтверждая малышам, что они вели себя хорошо и оба добрых Рождественских гостя просто не могли не вознаградить таких славных детишек за это. Сидевшая в уголке Кас, разбиравшая кучу фонариков и гирлянд, тихо прыснула:

– Я тоже получала подарки каждый год, была хорошей девочкой, – подмигнула она Раулю, разглядывавшему нового робота, о котором давно уже просил маму и папу, и даже написал с помощью Сириуса Санте и Ноэлю. Восьмилетняя Аннет, с новой куклой в руках, радостно запрыгала около Кассиопеи, разглядывая фонарики. – Правда у нас в Италии подарки делают ночью и на следующее утро…

– А теперь? – спросила Аннет у девушки. Ифрит пожала плечами, взмахом палочки отправляя выбранное украшение на елку, поставленную в самом центре залы.

– А теперь я уже большая девочка, а подарки дарят только хорошим маленьким деткам, – она погладила француженку по аккуратно уложенным кудряшкам. – Поставь куколку и помоги мне с шариками, пожалуйста, – попросила она. Аннет послушно поставила игрушку, взявшись помогать Кас, которую малыши успели искренне заобожать. – Как ты назвала свою принцессу? – улыбалась молодая ифрит, вспоминая собственное детство и подарки от мамы…

– Катрин, как тетю Кэтти, – отозвалась девочка. – Она очень хорошая, и всегда добрая, когда мы ее видим.

– Мы по ней скучаем, – заметил Рауль, вместе с Томом развешивавший флажки и омелу. – Когда она придет?

– Скоро, – заглянул Сириус с подносом, удерживаемым палочкой. – Уже совсем скоро. Но пока еще она занята, у нее много дел, а с нами побудут дядя Влад и тетя Касси.

– А какой дядя Влад? – хором уточнили дети. Молодой граф Матей, шагавший следом за Сириусом, помахал им из-за плеча Бродяги.

– Оба. И я, и мой дядюшка, – подмигнул он. Рауль радостно захлопал в ладошки, уронив при этом очередное украшение.

– Ой, как здорово! У нас будет большое-большое Рождество! – радовался ребенок. – А дядя Микэль?

– Майкл, – поправил его Том. – Дядя Майкл. Он тоже будет, но придет чуть попозже.

– Ура-ура! А фейерверк?! Дядя Ма… Майкл, – Аннет чуть запнулась на имени, – обещал нам, что будет фейерверк, красивый, прямо как по телевизору… Правда?! – Влад, мысленно обозвав Майкла всеми ругательствами румынского языка, которые только вспомнил, отозвался:

– Конечно будет, обязательно! – это вызвало у детей бурю восторга и обсуждение того, какое чудесное это Рождество.

– А завтра подарки получать будет уже мистер Реддл, – обняв детишек за плечи, сообщила Кассиопея, чтобы их чуть-чуть угомонить.

– Правда?!

– Да, у него день рождения, – кивнул Сириус.

– Ой, здорово! Мы с Раулем нарисуем дяде Тому красивую-красивую открытку, – пообещала Аннет, обнимая присевшего к ней Реддла. – И еще одну для тети Кэтти, подарим, когда она придет!

– Эй, накрывайте! – возмутилась Жозефина в коридоре. – Что вы стоите! – Влад и Сириус, переглянувшись, поспешили исполнить указание маглы, замахнувшейся на них полотенцем для рук. Ивз, в нарядном фартуке и косынке, заглянула в залу, когда волшебники скрылись в столовой.

– Ой, вы уже украсили. Так красиво! – восхитилась она. – Касси, Аннет, помогите мне накрыть на стол. Мистер Реддл, мы совсем скоро будем кушать.

– Не забудьте про пшеницу, – из глубины замка напомнил его владелец. (1)

– Какая-то у нас путаница получается, – проворчала Кас, помогая француженке сервировать праздничный стол. – Итальянские, французские, английские обычаи, румынские… Все в кучу и сумбурно, – поморщилась она. – Я надеюсь, этот поляк не внесет свою лепту? – Жоззи пожала плечами.

– Ну угощение почти все французское, – улыбнулась она. – Как умею. Хотя тут поляк внес свою лепту. Я сделала какой-то… как там он назвал… – нахмурилась она. – «Борщок с ушками», – процитировала женщина, покачав головой. (2)

– Это что?! – уставилась на нее Кас.

– Польская еда на Рождество, как Майкл сказал. Вроде вкусно, я попробовала… – вскоре стол был накрыт и все обитатели огромного замка, и постоянные, и временные, собрались вместе за большим столом. К самому началу ужина подоспел Майкл, подготовивший для малышей фейерверки, которые они так мечтали посмотреть… Тарталетки с джемом, устрицы, гусь, шоколадный рулет с каштановым кремом, пряное вино и «борщок с ушками», по заказу и рецепту Майкла, приятно радовали собравшихся своим вкусом. По негласному уговору между взрослыми все беды и горести на эту ночь словно бы отошли на задний план. Волшебные истории, сказки и легенды звучали за этим столом, собравшим вместе девять человек. Трое из них были ифритами, трое – взрослыми волшебниками и один – будущим волшебником. В том, что Рауль способен к магии, после того, как он умудрился непроизвольно починить поломанную игрушку Аннет, сомнений у взрослых магов не оставалось. Аннет же склонности к магии не проявляла ровно никакой, как и Жозефина. Правда, в отличии от матери, привыкла она к колдовству гораздо быстрее… И хотя эти истории и песенки были привнесены в этот дом из пяти стран мира, звучали все на английском. Единственном языке, который тут знал каждый…

Здесь, в самом сердце Трансильвании, в эту ночь царило маленькое рождественское чудо… А уже глубокой ночью, любуясь разноцветными огнями, озарявшими ночное небо Румынии, каждый думал о своем. Аннет – о том, какие рисунки нарисовать для таких добрых и хороших Реддлов, Рауль – о том, какое настоящее волшебное Рождество у него в этом году, гадая, видит ли это чудо Райли, ставший ангелом, Томас – о дочери и племяннике, оставшихся в далекой Англии, мысленно загадывая одно лишь простое желание – чтобы следующее Рождество они встретили все вместе, в родном доме, оставив позади долгие месяцы страшных событий. Он вспоминал прошлое, когда Розалина была еще с ними и то, какой сказкой она всегда делала Рождество… И сейчас, любуясь ночным небом и вдыхая холодный воздух этой ночи, решил для себя, что первое Рождество, когда все закончится, он превратит в пусть не сказку, но светлый и чистый вечер для тех, у кого эти события отобрали годы детства и первые годы юности. Для дочери и Гарри. Они это заслужили…