сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 68 страниц)
Она, всё с той же улыбкой, лишь покачала головой и отвела с его лба прядь волос.
— Простить — за что? — спросила она. — За то, что не остался навсегда ребенком? За то, что вырос?
— Я мог бы тебе написать… — пожал плечами Альк.
— Значит, были другие, более важные дела.
— Ну зачем ты меня оправдываешь? — вздохнул Альк. — Лучше б поругалась!
— Уверена, ты и сам себя поругал, вдоль и поперёк. Ну и будет с тебя, — госпожа Хаскиль вновь улыбнулась и поцеловала сына.
Они помолчали. Альк прислушался к себе. Ничего не было, только слабость и пустота. Если попытаться сейчас подняться с кровати, — упадешь неминуемо.
Он посмотрел на мать. Постарела… Дед был прав, как и всегда. Постарела, да не на пять лет, а на все пятнадцать. Или ещё больше…
— Ты так плакала перед тем, как я ушёл, — уронил он.
Мать пожала плечами.
— Кто угодно плакал бы на моем месте, — сказала она уверенно. — Так у всех… Когда дети взрослеют, нам либо грустно, либо страшно, либо завидно. Главное, чтобы не было стыдно. Впрочем, будут свои, поймешь. Но с тех пор прошло много лет. Я столько думала о тебе… — она нахмурилась. — В конце концов я поняла: ты бы ушёл все равно. И Пристань тут совершенно ни при чем. Тебе нужно было искать свою дорогу, вот и все, — она отёрла некстати набежавшие слёзы и на щепку отвернулась.
— Я ведь её так и не нашёл, дорогу эту, — со вздохом сказал Альк.
Мать опять улыбнулась.
— Ещё найдёшь. Ты молод. И я тебя верю, — кивнула она. — Но ты даже не представляешь, как я рада, что ты жив! — она снова обняла своего повзрослевшего сына.
— Я рад так же, как ты, — Альк обнял мать в ответ, закрыв глаза.
— А о той девушке ты мне расскажешь? — напрямую спросила госпожа Хаскиль, отстранившись и посмотрев в глаза сына.
Взгляд его на миг затуманился. Сердце забилось чаще. Слишком больно ещё было говорить о потере. Да и мать расстраивать Альк не хотел.
— Уже наболтали? — попытался отшутиться он.
— Что значит — наболтали? Вообще-то, я здесь хозяйка, мне всё положено знать. Ну так как? Ты расскажешь?
Альк вяло пожал плечами.
— Как-нибудь потом, — ответил он. — Сейчас лучше поесть…
Мать понимающе кивнула.
— Да, ты прав, — согласилась она. — Поесть нужно, а то ты совсем исхудал. А потом ванну принять и ещё поспать. Согласен?
— Согласен, — со всей возможной бодростью ответил Альк.
— Ну тогда пойду тебе что-нибудь принесу, чтобы слуг не будить, а там посмотрим… — сказала госпожа Хаскиль, потрепала сына по щеке и, поднявшись с кровати, на которую присела во время разговора, направилась к двери.
Выйдя в коридор, она покачала головой. Улыбка вмиг сбежала с её лица. Переживала она намного больше, чем говорила.
Как и отец, она любила Алька сильнее остальных своих детей, хотя никогда бы в этом не призналась. Да и неудивительно, сплошь и рядом такие примеры: дети, за которых сильнее переживаешь, всегда на порядок любимее спокойных и послушных. По Альку она выплакала море слёз и даже собиралась лично поехать в Ринтар и прошерстить там все Пристани, найти сына и вернуть его домой. Не сразу до неё дошло, что это будет выглядеть странно и глупо: за здоровым парнем приехала мамочка! Позор!
Но эта проблема давно решена, зато возникла другая, едва ли ни хуже предыдущей.
Когда знаешь человека с рождения, а особенно, если ещё и выносишь его под сердцем, когда следишь за первым его шагом, первым словом, первым выводом, первым поступком, то всегда знаешь, всерьёз ли он обеспокоен. Это не изменит даже долгая разлука, ибо в основе своей люди не меняются, какой бы срок ни прошёл. И потому сейчас мать понимала: её сын обеспокоен всерьёз, скорее всего, из-за той девушки, и никакого дара не нужно, чтобы это понять, достаточно простого жизненного опыта и материнского инстинкта.
И снова — «если бы…»
Если бы она была дома, когда Альк вернулся; если бы приехала хоть на день раньше… Или если бы Альк всё ей рассказал — она свернула бы горы для него. На это все матери способны, легко и с удовольствием решая неразрешимые проблемы своих детей.
Если бы она только знала!..
Но она не знала. И поэтому её сын и его несостоявшаяся невеста с этого перекрёстка пошли разными дорогами. Невероятно, немыслимо разными.
========== Глава 4 ==========
Крысолов окинул взглядом аудиторию и нахмурился. Прямо перед ним пустовал один стул.
— Это ещё что такое? Где Рыска? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Дело было к вечеру, мужчина устал, потому что весь день у него прошел сикось-накось. С утра пропал кошель, разбились такие необходимые в последние несколько лет очки, а господа адепты были непослушны сегодня как никогда.
— Её с утра сегодня нет, — сообщил один из учеников.
— Вижу, что нет! — вызверился путник. — Я спрашиваю: где она?
Желающих навлечь на себя гнев наставника не нашлось. Все тихо, не глядя на него, пожимали плечами.
Он вздохнул. Голова к вечеру разболелась, наверное, метель будет: тут среди такого количества коллег точнее не узнаешь. Хорошо хоть, занятие на сегодня последнее.
Дав ученикам простое задание, — лишь бы не шумели, он решил сходить в общежитие. Рыска, не пропустившая за два с половиной года ни одного занятия, а сегодня прогулявшая весь день, его по-настоящему обеспокоила. Да и не хотелось ему сегодня уже работать.
Адепты шептались ему вслед. Он, усмехнувшись, лишь бросил через плечо, что выполнившие задание могут быть свободны, а отчитаются в следующий раз, и шепоток тут же стих.
С тех пор, как Рыска поступила учиться, по Пристани пополз слушок, что она не кто иная, как дочь Крысолова от саврянки. Сначала шушукались лишь адепты, а потом и наставники заинтересовались, поддержав сплетню и развив тему. Путник только посмеивался, не подтверждая, но и не опровергая этот слух. Интересно было то, что девушка сама, по книгам на досуге выучила саврянский язык, притом весьма неплохо, и это добавило уверенности любителям молоть языками. А уж обращение путника к Рыске «доча» окончательно укрепило эту уверенность.
Однако и плюсы у этого слуха имелись: во-первых, считая Рыску наставничьей дочерью, адепты к ней не клеились, опасаясь гнева «отца», а во-вторых, комендантша общежития выделила девушке отдельную, «люксовую» комнату, не невесть что, но при Рыскином характере одиночки — самое то. Да и можно теперь навестить её в любой момент, вот, к примеру, как сейчас.
Дверь была закрыта, и он постучал.
Рыска открыла на стук, не спросив, кто там, ибо кроме него к ней редко кто заглядывал. Открыла, глянула красными припухшими глазами и снова заревела, плюхнувшись на кровать.
Крысолов оглядел её. Было видно, что девушка со вчерашнего дня не вставала: так и валялась на нерасправленной кровати прямо в одежде, не причёсывала волосы, никуда не выходила. О причине её поведения путник, похоже, догадывался…
Со вздохом взяв стул, Крысолов придвинул его к кровати, сел, погладил Рыску по голове.
— Ну, что случилось, доча? — спросил он, хотя всё понял.
Она на миг обернулась, посмотрела на него, а потом снова зарыдала, уткнувшись в подушку, только теперь уже в голос.
— Ох, ты, горюшко моё! — вздохнул путник. — Рыся, ну что такое? Скажи старику, а то головушка у него всё сильнее болит!
Он давно понял, как с ней нужно общаться. Самое сильное чувство у неё — это жалость. Дави на это, и не ошибешься. А потом отвлечется, успокоится и сама всё расскажет.
Подействовало и в этот раз: Рыска тут же подскочила, забыв о своей беде.
— Голова у вас болит? Сейчас, я сейчас! — она завозилась в комоде, достала какой-то пузырек, накапала в ложку остро пахнущую коричневую жидкость, поднесла к его лицу.
— Вот, выпейте, и ваша боль пройдет, — пообещала она.
Пришлось глотать. Дрянь оказалась редкостная, да ещё и на спирту такой крепости, что самый ядреный самогон отдыхает, поэтому поднесенная следом кружка с водой была очень кстати.
— Где ты такую гадость взяла? — с чувством произнёс Крысолов.
— Как где? Сама приготовила! — гордо заявила Рыска. — Первейшее средство от головной боли!
— Конечно, хватит удар от крепости — и голова тут же пройдёт, — пробормотал он себе под нос, пока Рыска отвернулась, отметив, однако, значительное улучшение состояния своего здоровья. "Может, и правда хорошее средство, — подумал путник. Похоже, не зря она посещает открытые пару лет назад курсы травников при лазарете. Говорит, хвалят её там, равно как и в Пристани".
— Где была-то весь день? — наконец спросил он.
У Рыски снова брызнули слёзы. Она отвернулась, но на этот раз быстро справилась с собой.
— Я его видела вчера… — уронила девушка. — Он к вам приходил, учитель. Что он тут делал? — заглянув ему в глаза, спросила она.
— Будто ты не знаешь, — печально проговорил Крысолов.
— Он вернётся сюда, да?
Путник покачал головой.
— Нет… Что ему тут делать? Он давно закончил обучение. — Крысолов в упор взглянул на ученицу. — Он теперь путник, Рыся. Его мечта сбылась…
— Как? Когда? — встрепенулась девушка.
— Ещё прошлым летом… Позлился три года, подулся на меня, а в конце этой весны пожаловал сюда. Жаль ему стало потраченного времени и сил. — Крысолов помолчал и заключил:
— Получил разрешение коллегии и прошёл испытание снова.
— И его допустили? — удивилась Рыска.
— А как могли не допустить? — путник развел руками. — Он информацией владеет — на десятерых хватит. К тому же хитрый, где хочешь влезет. Ну и уровень подготовки у него — не мне тебе рассказывать. И денег, скорее всего, подкинул кому следует. Мне, по крайней мере, ничего не перепало, — признался он с улыбкой.
— Всё… гладко прошло? — осторожно спросила Рыска.
— А как же иначе?
Они помолчали.
— Как ваша голова? — заботливо спросила девушка.
— Всё прошло, спасибо, доча, — ответил Крысолов, прислушавшись к себе. — Что-то, видно, старый я уже, болею часто. Умру, наверное, скоро.
— Не говорите ерунду! Я вас вылечу, если что, — пообещала Рыска.
Путник улыбнулся. Девушке определенно стало легче. Вот такие они, женщины, им всё нужно проговаривать! А ей тяжелее других: подруг у неё нет.
— Хотите чаю? Или поужинать? — спросила Рыска.
Он совершенно не хотел ни того, ни другого, но и оставлять Рыску одну — тоже. Ей только что полегчало. Пришлось согласиться, да и нечем ему больше было заняться. Дома-то его никто не ждал… Лучше и правда посидеть с ней, поговорить — неважно о чём. Адепты и наставники, те, что смакуют сплетни, в чём-то правы: она ему теперь как дочь, с тех пор, как он нашёл её там, где и не рассчитывал увидеть.
— Так будете ужинать? — повторила она, и Крысолов кивнул. — Тогда принесу дров и воды, — уже привычно защебетала девушка.
— Может быть, в столовую сходим? — предложил путник.
— Ни в коем случае! — отрезала Рыска. — Там сегодня толстая кухарка работает. Она жуткую дрянь готовит — есть невозможно. К тому же через улицу идти неохота, там метель начинается.
Крысолов выглянул в окно. Да, и в самом деле, всё посерело, ветер поднялся, темнеть начало на две лучины раньше. Не зря болела голова!
— Хорошо тебе говорить, а мне в любом случае потом туда идти.
— Зачем ещё? — спросила Рыска. — Переночуйте в общежитии. Тут же есть комнаты для наставников. Хотите, у меня оставайтесь, я на полу посплю.
— Благодарю, но нас тогда неправильно поймут, — усмехнулся Крысолов.
— Пусть понимают, как хотят, — отмахнулась Рыска. — В общем, я сейчас, — сказала она и вышла с ведром в коридор, — лампу пока зажгите, — крикнула она уже оттуда.
* * *
Рыска встретилась ему в веске с поэтичным названием Калинки.
Путник оказался там совершенно случайно, по дороге из другой вески, куда ездил по вызову. Честно говоря, назвался в поездку сам, желая немного отдохнуть от адептов, да не рассчитал немного с погодой.
В тот год стояла на диво противная весна: время близилось уже к началу лета, а заморозки по ночам никак не отступали, не давая весчанам начать толком полевые работы. По утрам трава была вся седая от инея, лужи замерзали по краям, а поля стояли либо голые, либо с побитыми морозом посевами. А вот дождь с завидной регулярностью лил ежедневно, иногда по пять лучин кряду.
Дорога от Калинок до Ринстана шла по лесу и по болотам, естественно, в такую погоду была сильно размыта, и Крысолов решил не лезть на ночь глядя к Сашию на кулички и остаться в веске. Правда, кормильни там не было, и ему пришлось стучаться в крайнюю избу.
— Нет, господин путник, — развел руками хозяин. — У меня места мало!
— Я заплачу, — пообещал Крысолов.
— За что? За кусок голого пола шириной в три ладони? У меня десять детей, самим деваться некуда.
— Пусти хоть на сеновал! — взмолился путник. — Замерзну же к Сашию! — он и в самом деле за день вымок под дождем, продрог, устал и проголодался. Всё, о чем мечталось — это сесть у огня и поесть.
— А разница в чем? — усмехнулся мужик. — Там сена уже почти не осталось, а холодина такая же, как на улице. Хотите — ночуйте бесплатно.
— Подожди, балбес! — раздался из глубины избы зычный голос, и щуплого мужичка отодвинула в сторону крупная баба с половником в правой руке. — Давайте я вас, господин путник, к подруге своей, Ульфине отведу. Они с племянницей вдвоём живут, дом у них большой, три горницы, пожрать всегда есть, правда, племяшка её родила месяц назад. Дитё вроде спокойное, но может и заорать. Потерпите? Да ещё: идти на другой конец вески.
Крысолов оглянулся на небо. Тучи к вечеру разошлись, ветер стих. Капать, конечно, перестало. Но, судя по сиянию вокруг луны, мороз ночью снова ожидался. Да и дар против ночевки в доме неизвестной женщины не возражал, даже наоборот.
— Двор у них, опять же, большой, — продолжала баба, — сараи всякие… Зверюге вашей куда теплее, чем под небом.
— Ну, ведите, — согласился путник. — Только вот ещё что: нет ли у вас вина либо самогона какого? Я бы купил. Согреться надо срочно.
— О, на этот счет не беспокойтесь, господин путник! Ульфинкиным самогоном вся веска поится — никак не напьется. И мой балбес тоже! — погрозила она половником вглубь избы. — Так пойдёте?
— А куда ж деваться?
— Ну, тогда, пошли, — тётка шмыгнула в дом и вышла оттуда уже в тулупе поверх платья. — Холодно, хуже чем зимой, честное слово! — пояснила она, и Крысолова в очередной раз пробрал озноб.
— А как же вы назад пойдёте? — превозмогая дрожь, спросил он. — Муж вас не встретит? А то мало ли что…
— Да пусть кто попробует! — женщина воинственно потрясла половником, и Крысолов уверился, что и жизнь её, и честь в полной безопасности.
— А у девушки есть муж? — спохватился мужчина по дороге. — А то явится среди ночи. Кто знает, как отреагирует…
— Какой муж? — гоготнула баба, радуясь возможности посплетничать. — Шалава она саврянская! Да ещё и ведьма! Как глянет глазами своими — душа в пятки уходит. Дитё неизвестно от кого родила. Приехала в конце того лета на трехцветной корове, да и зимовать осталась. Зимой пузо раздуло, а по весне родила. Пацан — вылитый саврянин, хоть сама и черная.
— А говорите — саврянка, — уцепился за неточность Крысолов.
— Не, только глаза, — поправилась баба. — Говорят, мать её в войну от саврянина прижила, так вот и она, кажись, тоже самое сделала, потому как с севера приехала.
— А ведьма почему? — перебил путник. От нечего делать, он развлекался разговором, стараясь не засмеяться.
— Как почему? — тётка аж остановилась. — Саврянки ж все подчистую ведьмы! Как такое можно не знать?
— А, ну да, — серьёзно кивнул Крысолов.
Бабу понесло дальше по кочкам сплетен, да так, что у него чуть голова за пол-лучины не распухла.
— Во, пришли, — наконец, сказала она.
Дом стоял на берегу озера, отражаясь в воде при яркой луне. Красиво было — не описать словами. Он аж про холод позабыл!
Тётка толкнула калитку, просеменила через двор, без стука отворила дверь. Из дома на замерзшего вконец путника пахнуло теплом и чем-то вкусным, намного вкуснее, чем в городских кормильнях.
— Уля! — позвала провожатая.
— Чего тебе? — раздалось изнутри.
— Пусти мужика на постой. Ко мне просился, да некуда, сама знаешь. Он со зверюгой и замёрз в сосульку.
— Путник, что ли?
— Он самый.
— Три сребра заплатит — пущу, — не продешевила хозяйка дома.
— Заплачу! — пообещал Крысолов. — Только пустите!
На пороге появилась строгая сухопарая женщина в длинном белом платье и переднике с уже невыводимыми пятнами.
— Тогда милости прошу, господин путник, – произнесла она с достоинством. — Стол, постель в отдельной горнице, баня только истоплена, нетопыря вон в тот сарай сейчас определим. Захотите — завтра оставайтесь, передохните, — она на миг встретилась с мужчиной глазами, сдержанно улыбнувшись. – Хмельного могу предложить.
— И всё за три сребра? — удивился путник. В весках он останавливался редко, а в городских кормильнях драли порой втрое за грязную клетушку и помои вместо ужина.
