сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 68 страниц)
– Что происходит, господин посол? – не останавливаясь, решился спросить переводчик.
– Есть угроза светлейшему, – нехотя ответил Альк.
– Откуда вы знаете?
– Я путник.
– Кто? – удивился Салим, не понявший сразу значения слова.
– Предсказатель, – постарался объяснить Альк.
Видимо, тоже ознакомленный с устройством жизни Савринтарского тсарствия, в частности, слышавший о путниках, переводчик додумал слова посла по дороге и задал следующий вопрос:
– А где же ваша крыса?
– По дороге сдохла, – соврал Альк. Не время было вникать в тонкости. – Но я и так могу. Тихо теперь! – велел он.
– Подождите! – проявил бдительность парень. – Докажите! – остановившись и обернувшись, он поднял меч.
– Ты что, с ума сошёл? – взвился посол, – Пока ты тут меня подозреваешь, иргему, возможно, грозит смерть!
– А вдруг вы и есть тот, кто ему угрожает? – резонно заметил Салим, без страха глядя в глаза путника, – Я же вас вижу в первый раз в жизни!
Выругавшись, Альк признал правоту переводчика.
– Хорошо! – раздражённо рявкнул он, – Рыжая служанка, та, что приносила мне обед... Она сегодня ночевала у тебя, ведь верно?
– Вы могли это видеть, – ни капли не смутившись, возразил парень, перехватывая меч поудобнее.
– Ладно, спроси меня сам, – пожал плечами Альк.
Салим кивнул.
– Какое серьёзное событие произошло в моей жизни на прошлой неделе? – спросил он.
Посол думал лишь щепку. Всё было очевидно.
– Умер кто-то из твоих родных, – нахмурившись, сказал он, – Девять к одному – твоя мать.
В карих глазах Салима на миг мелькнула вполне интернациональная скорбь. Парень круто развернулся и, бросив через плечо:
– Извините. Следуйте за мной, – порысил дальше по коридору.
Вскоре из-за угла послышался звон металла.
– Стой! – скомандовал Альк, и парень, тут же остановившись, прижался к стене. Обойдя его, Альк осторожно посмотрел за угол – и увидел битву у дверей опочивальни иргема...
Кто есть кто, он понял сразу: воины иргема сверкали доспехами, одетыми, казалось, на голое тело, и среди них были женщины, вернее, девушки возраста Марины и с такими же, как у неё косичками. Их противники сначала показались путнику знакомыми, а потом он сообразил: это от того, что воины одеты как северяне, неуместные здесь, но привычные для его глаз!
Альк всё понял, да и дар подтверждал подозрения. Удивляться было некогда, и он спросил переводчика:
– Посольство ждали с севера?
– Да, с острова Пелигос, господин, – кивнул тот.
– Поздравляю, дождались.
– И... что?
– Ничего хорошего. Делегация большая была?
– Человек тридцать, как я слышал. Да что происходит-то?
– А сам не видишь? – раздражённо спросил Альк, – Это вся дворцовая стража? – спросил он, кивнув в сторону битвы.
– В этом крыле – да.
– Быстро поднимай тревогу! – велел путник, – И любого чужака во дворце – нещадно убивай. Слуг моих ты видел, закрой их где-нибудь, скажи им, что я так велел. А больше никого чужого здесь быть не должно. – объяснил он, в душе радуясь, что оставил свою свиту на корабле, и путаницы теперь не будет. – Сделаешь, что я сказал?
– Да, господин, – снова без страха ответил Салим.
– Тогда удачи, – бросил Альк, выхватывая мечи.
Как сказать по-иргемаджински, что не являешься врагом иргема, посол помнил, вернее, выучил в первую очередь.
Врагов было не особенно много, да и половина из них уже пала в бою либо была смертельно ранена. Но те, кто ещё остался в живых, были хорошими бойцами, так что семерым сдерживающим их стражникам приходилось нелегко. Помощь высокого белокосого воина, выскочившего из-за угла и моментально успокоившего ещё двоих, была им весьма кстати.
Главным теперь было не пустить никого в опочивальню, вон за те шикарные двери в два человеческих роста, украшенные золотом и драгоценными камнями. Двое воинов, стоящие спиной к этим дверям, пока справлялись с этим, как Альк успевал заметить краем глаза, но оба они были уже порядком изранены, а врагов всё ещё было больше, чем союзников.
Скорее всего, изначально здесь стояло в карауле человека два-три, а остальные дежурили в коридорах. Никто не ждал подвоха, наверное, увидев дипломатический знак: ждали-то послов.
Альк нещадно ругал себя за то, что не почувствовал угрозу, увлёкшись красотой своей переводчицы и ошалев от здешних законов и традиций, но это помочь уже не могло.
А противники были вполне достойны его. Немудрено: на такое не посылают кого попало. А уж когда к врагам подоспело подкрепление, стало и вовсе тяжело. Всё, на что стоило рассчитывать – это продержаться до прихода новых воинов.
Слева на лестнице, там, откуда Альк пришёл, уже слышался шум: бряцанье оружия, топот, голоса, но вздыхать с облегчением было более чем рано. И потому, продолжая разить врагов, он изо всех сил старался прорваться к дверям в опочивальню, но у него пока ничего не получалось.
А потом вдруг из бокового коридора, скорее даже узкой галереи, вход в которую терялся в тени, выскочил высокий смуглый воин, на голову выше Алька – и тоже с двумя мечами, которыми он мгновенно разметал в стороны чужих (свои сами отскочили) и, не останавливаясь, нанёс сразу два прямых удара, отправив на небесные дороги обоих воинов, обороняющих двери. На то, чтобы вытащить клинки из тел, понадобились бы драгоценные мгновения, но это не требовалось, потому что воин и не собирался их вытаскивать. Он наоборот их оттолкнул, вместе с телами погибших... А потом выхватил из-за спины ещё два, одним из которых снёс голову подоспевшей стражнице, а вторым – перерубил засов на дверях и исчез за ними.
Остановить такого воина было равносильно тому, чтобы остановить таран.
Альк оценил и ловкость воина, и изобретательность. Наглость маневра, а тем более – его успешность возмутили саврянина до глубины души. Привыкший быть во всём и всегда первым, Альк просто взбесился, и это придало ему сил, а также помогло сломать ритм вращающихся перед ним клинков противника, а затем поднырнуть под них, ранить врага, угомонить ещё двоих и уже через щепку оказаться в покоях иргема, радуясь, что внутренний засов смуглый великан набросить не догадался, сделав ставку, видимо, на внезапность.
Подумать, кто победит в единоборстве – он или его враг? – Альк не успел, потому что единоборства не предполагалось. Смуглый уже стоял напротив иргема, прижав последнего к стене и держа меч у его горла. Что беседы не получится, было ясно как день, потому-то и саврянский клинок, и надрывный крик:
– Сто-о-ой! – сорвались в полёт одновременно.
Воин обернулся на крик, не успев подумать – всего лишь на миг, забыв о своём клинке и ослабив нажим... Но за этот миг светлейший иргем, тоже побывавший в своё время не в одной схватке, успел уйти в сторону, и клинок смуглого, который тот в следующую же щепку послал не глядя вперёд, наткнулся на стену. А самому воину в тот же миг прямо в шею вонзился Альков меч – и вошёл по рукоятку...
Обычно после такого никто не способен на решительные действия, да и неизвестно, успел ли великан подумать, прежде чем мешком рухнуть на застилающую пол циновку, или это было конвульсивное движение... но в следующий миг посол Савринтарского тсарствия Альк Хаскиль, схватившись за правый бок, тоже стал оседать на пол. Клинок врага, посланный не глядя, не воткнулся в тело саврянина, но прошёл по верху, оставив длинный глубокий след от середины груди до правого бедра. Хлынувшая из раны кровь мгновенно залила пол, забрызгала мебель и стены...
Падал белокосый уже без сознания и не слышал ни радостных возгласов стражников, одержавших-таки победу, ни испуганного вскрика иргемы, ни приказа светлейшего срочно позвать лучших лекарей... Не видел он и расширенных от ужаса глаз подоспевшей Марины – и слёз в них.
И, конечно, тем более не видел и не знал, как за сотни кинтов от этого места, за бушующим морем, за лесами и полями, за большими городами и крохотными, в несколько дворов весками, в далёком, занесённом снегом краю, в добротном доме на берегу озера неулыбчивая черноволосая девушка, держащая на руках двухлетнюю малышку с золотистыми кудряшками, вдруг отдала её тётке, почувствовав резкую головную боль, и, пошатываясь, без тулупа вышла в морозную зимнюю ночь под испуганным взглядом сына. И как, закрывшись в сенном сарае, лучину корчилась в похожих на предсмертные судорогах, заливая всё вокруг чёрной кровью. И как потом долго, глубоко дышала, отгоняя дурноту и пытаясь унять нервный смех и непрекращающиеся слёзы.
...Тётя Ульфина, уложив детей спать, сняла с гвоздя тулуп и вышла следом за девушкой.
– Ты где, Рыся? – позвала она раз, другой, третий.
– Я здесь, – раздалось наконец из сенника. Женщина поспешила туда.
Накинув на путницу тулуп, тётя обняла её, пытаясь успокоить.
– Тёть, он умрёт... он умрёт!.. Я не смогла!.. – надрывно, на вдохе и на выдохе рыдала Рыска, – Слишком далеко!.. У меня уже нет сил... Я не могу...
Но, наверное, поэтому эти две женщины и нашли друг друга в этом мире. Одна из них чувствовала даром, а другая знала из жизненного опыта, когда человека следует утешить, а когда нужно заставить его собраться. Вместо обыкновенного для большинства женщин "всё будет хорошо" или "так угодно богам", Ульфина от всей души залепила Рыске пощёчину и жёстко произнесла:
– Успокойся! Ты всегда могла и сейчас сможешь, если ещё не поздно.
– Не поздно, – Рыска потёрла щёку, обиженно сопя.
– А тогда давай ещё раз! –велела Ульфина, – А я пошла тебе баню топить, а то трое суток потом трястись будешь, – и, резко поднявшись, вышла из сарая, чтобы не мешать.
========== Глава 24 ==========
Снег...
Искрящийся в морозном воздухе белый снег...
Весь вчерашний вечер и всю ночь мела метель, а сегодня с утра дома, деревья, улицы – да все предметы в Ринтарской столице надели снежные шубы. А с ясного неба ярко светит зимнее солнце, и в его лучах всё выглядит так, словно усыпано бриллиантами...
Всё сияет, как то ожерелье, которое его матушка часто надевала ещё в те времена, когда Альк был маленьким, а она – совсем молодой, вызывая завистливые взгляды своих гостий.
Мама просила подарить это ожерелье Дамире в благодарность за дочь...
Но ожерелье было истинно драгоценное, платиновое, с семью крупными и огромной россыпью мелких камней. Оно было настоящим.
А его жизнь с Дамирой – от начала до конца фальшивой...
И хотя его супруга не была виновата ни в том, что Альк её не любил, ни в том, что их жизнь не сложилась, ни в смерти их ребёнка – всё равно, фальшивой жене не полагается фамильная драгоценность. Она полагается той, которую выбрало его сердце. Той, что ни по рождению, ни по социальному уровню, ни по национальному признаку ему не пара. Той, что вытащила его буквально из бездорожья.
Той, что любит его так, что ему тепло с ней в этот морозный зимний день.
А когда она задала ему вопрос:
– Ты её любишь? – он увидел дороги...
И на одной из них она действительно надела платиновое ожерелье с бриллиантами. Но для этого нужно было сказать ей:
– Я тебя люблю, – чтобы увидеть её счастливое лицо, такое юное, почти детское, с расширенными от восторга жёлто-зелёными глазами и изумленно приоткрытыми нежными алыми губами, чтобы забрать её с собой и никогда не расставаться...
Но он не смог это ей сказать, и ожерелье так и осталось у матери.
А зимний день в россыпи бриллиантов уже никогда не вернуть. Зимний день, в котором было тепло...
* * *
Зимний день превратился в летний вечер, заснеженный город – в просторную, украшенную цветами комнату в светло-зелёных тонах, а Рыска...
Её здесь быть не могло. Это другая девушка. Тоже красивая, черноволосая, но другая.
Он уже её знает, просто не может вспомнить... Как же ее зовут?..
– Хвала Великой! Вы живы! – прошептали её губы, и он вспомнил.
– Марина... – выдохнул Альк, и в ту же щепку правый бок пронзила боль, какой он в жизни не испытывал.
– Молчите! Вам нельзя разговаривать! Я позову лекаря, – быстро сказала Марина и исчезла из виду.
...А потом он долго находился между жизнью и смертью, порой не осознавая, на каких он дорогах – ещё на земных или уже на небесных? Всё, что запомнилось ему – это боль.
И сны. Когда приходили сны, боли не было.
В его снах была Рыска. Она приходила к нему, держала за руку, гладила по голове, целовала – и становилось легче...
А потом сон уходил и возвращалась боль, такая сильная, что поневоле попросишь смерти.
...Это был первый раз, когда сон прошёл, а боль не вернулась, вернее, в этот раз её вполне можно было терпеть.
Альк повернул голову вправо - и увидел Рыску... Наяву! Она спала рядом с ним, подложив руку под голову. Тонкая рука была унизана золотыми кольцами и браслетами, а чёрные волосы заплетены в мелкие косички. От запаха пряно-сладких духов засвербело в носу.
Альк осторожно, чтобы не тревожить рану, вздохнул.
Это не Рыска...
Зато теперь понятно, почему он обратил внимание на эту девушку. Если не видно глаз, она похожа на неулыбчивую путницу как родная сестра, особенно во сне.
Он немного посмотрел на Марину, хотел позвать, но сразу после долгого молчания не смог – голоса не было. Хотел слегка прокашляться, но поплатился взрывом боли в боку, хотя на этот раз она быстро прошла.
А Марина тут же подскочила, протирая глаза и что-то пробормотала на своем языке.
– Извините, господин, я случайно... – опустив глаза, проговорила она уже по-саврянски, – Как вы? Вам лучше? – забросала она его вопросами. На её лице тревога была смешана с осторожной радостью.
– Спасибо... немного лучше, – ответил Альк, не узнавая собственного голоса.
– Позвать лекаря? – заботливо спросила девушка.
Альк отрицательно покачал головой.
– Я... мы очень рады, что вы живы, – прошептала она – и не смогла сдержать слёз, на щепку отвернулась, подтёрла под глазами. – Хотите что-нибудь? – спросила, совладав с комом в горле.
– Нет... – тихо ответил Альк. – Иди... отдохни... Ты очень устала.
– А вы?
– Позови слугу... Со мной... ничего не случится, – говорить было не то что бы тяжело – боль в боку нарастала при каждом вдохе. Но нужно было это сказать, чтобы девушка уверилась, что всё позади, и ей можно отдохнуть. В том, что Марина провела здесь с ним всё это время, он не сомневался: без всякого дара было заметно, как осунулось её лицо, как вокруг глаз залегли темные круги.
– Хорошо, – со вздохом согласилась она, – Мне и правда нужно отдохнуть, – она сделала шаг к двери, но вдруг остановилась. – Но если что, колокольчик – вот он. Звоните, я тут же прибегу!
Альк лишь глазами моргнул в знак согласия.
...Оказалось, он уже три недели пребывал в таком состоянии – между жизнью и смертью. Первые дней пять он вообще лежал трупом почти без признаков жизни, потом у него начался жар и бред. И лишь ещё через десять дней наступило улучшение. Рана его, разумеется, зарастала, но медленно. Непривычный к жаркому климату организм выражал таким образом свой протест. Да и лет, увы, было уже не восемнадцать. А ещё сырость... С того самого дня, когда произошло сражение у покоев иргема, дождь, то набирая силу, то немного затихая, шёл каждый день, и конца ему не было видно.
В ночь послу снова стало хуже, на этот раз по-другому: его начало трясти. Он долго крепился, даже слуг отпустил, но справиться с ознобом так и не смог.
Поменять дорогу нечего было и пытаться: слишком слаб ещё он был.
Наконец, не выдержав, Альк взял колокольчик и позвонил.
Марина пришла так быстро, словно стояла под дверью.
– Слушаю, господин... – начала она, но увидев, как сильно Альк побледнел, бросилась к нему в замешательстве, дотронулась до его лба. – Вам плохо? – риторически спросила она.
– Холодно очень... – стуча зубами, ответил он.
Немедленно вызванный лекарь велел заварить какого-то отвара и заставил путника его выпить.
– Может, вина горячего лучше? – предположил Альк, едва понюхав содержимое кружки.
Марина перевела, но лекарь затряс головой – нет!
– Господин лекарь говорит, что от алкоголя всё лечение насмарку пойдёт, – объяснила она. – Нет, пейте отвар.
Дрянь в этой кружке была потрясающая. Не помогло даже изрядное количество сахара, добавленное туда. Но Альк мужественно всё выпил и стал ждать результата.
Когда такового не последовало, Альк задумался. Похоже, трясло его не от болезни, а от того, что кто-то где-то далеко недавно поменял его дорогу, используя его же дар. А потом из носа пошла кровь, и путник окончательно уверился в этом.
Увидев это, Марина схватилась за сердце. Бедная девушка почти отчаялась, и пришлось объяснить ей, что происходит. На самом деле, это было хорошо, потому что улучшение было теперь не за горами.
– Может быть, опять лекаря позвать? – спросила Марина, устало присев рядом с ним в кресло. Увидев близко её усталые глаза, Альк подумал: а почему она не уходит? Её ведь никто не держит! Она переводчица... Не служанка, не лекарша. Она совсем не обязана с ним сидеть. Откуда же такое рвение?
