сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 68 страниц)
========== Пролог ==========
Вот почему ощущение, что всё закончится именно здесь, не покидало его в тот далекий год. Вот почему так не хотелось сюда ехать.
Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем следовало бы. Нужно было и в этот раз так поступить...
Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место. Хотя, наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего не выиграл. Скорее всего, так и есть. Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое дорогое.
Как странно: понимание самого дорогого приходит лишь в момент потери, — по-другому просто не выходит. Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак не можешь удержать его возле себя. Получается, что теперь в его жизни было и то, и другое. Но что толку от этого знания?
Стройный высокий мужчина в черном плаще с двумя мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти с места. Он был красив и статен, облечен тайными знаниями, силен, умен, принадлежал к древнему знатному роду... и всё это не имело теперь значения. Ровным счетом никакого. По крайней мере, именно так он и считал, потому что у его ног, разбросав в стороны руки и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом боку.
Этот болт предназначался ему. А он, так много раз в жизни спасавший от верной гибели и себя, и других, на этот раз не успел. И поэтому всё теперь рухнуло. Нет больше ничего. Нет и его самого.
Откинув за спину свои белые косы (точно такие же носили из поколения в поколение все мужчины в его роду и на его земле), он упал перед ней на колени, поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что жизнь уже покинула этот приют. Сколько ни тряси, ни согревай своим теплом, ни зови, ни меняй дорогу — её больше нет. А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла. Он понял это ещё в тот момент, когда увидел её оседающей на землю, и тогда мир померк.
Собственно, больше по привычке бороться до конца, он яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро, легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом ни страха, ни жалости, никаких других чувств. Да и какие теперь могли быть чувства?
А потом ещё долго ходил по поляне, вытаскивал меч из трупа, осматривал остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам. И хотя знал, что женщина мертва и ей не поможешь, до последнего не хотел этого видеть. Как будто что-то мог этим изменить.
Так, значит, будем жить вечно?
Вот она, вечность, какой короткой оказалась... И — ни мгновенья покоя!
Сначала полтора месяца ожидания неизвестно чего, безотчетного, животного страха. Как же он не хотел умирать, как боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала крысой, а потом тем, кого привыкла бояться с детства — саврянином... И все равно полюбила, сама боясь этой любви как огня, не желая даже себе в ней признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно оскорблял её, высмеивал, специально доводил до злости. Понятное дело, всему виной нервное напряжение тех непростых дней, да еще и нежелание привязываться и привязывать. Плюс ко всему — его снобизм: уж так он был воспитан.
А ещё молод и глуп...
О, Саший, да как в такое вообще можно было влюбиться?
И тем не менее, она смогла.
А дальше было еще "лучше"... Ну как, Саший побери, как можно было после того, что произошло, предлагать ей деньги?! Как будто с цыпочкой расплачивался. Конечно, он всегда наблюдал такое вокруг себя, да и многие из окружающих его людей всё измеряли в деньгах. Но можно было хоть немного подумать и понять, что даже говорить с ней о таком — оскорбительно! Тем более в свете того, что уже почти решил быть с ней.
Почти решил...
Еще одна несусветная глупость и подлость. И не отец в итоге виноват в их тогдашнем разрыве, а он сам. Он повёл себя как трус. Поэтому она и ушла.
А дальше были лишь случайные встречи, отыгранные у жизни лучины. Или это Хольга дарила возможность все изменить? Что ж, очень щедро.
Кем была для него эта женщина? Для этого даже определения нет.
С тех пор, как они впервые расстались, он совершенно иначе на неё взглянул. Она вдруг стала ему неизмеримо дорога, и с тех пор он был рад видеть её всегда, везде, всякой... Она никогда не заявляла на него своих прав, и, наверное, поэтому так хотелось, чтобы заявила. Его дар она усиливала, как свеча усиливает дар путника. С ней он был сильнее и увереннее в себе стократно: может быть, потому, что она неугасимо верила в него. Она до последней щепки вызывала трепет его сердца. Она, не скрывая, обожала его, даже став взрослой, жесткой и циничной (надо думать, у него же и научившись), все равно — обожала, даже если кричала, что ненавидит. С ней было всегда легко и хорошо, во всём. Наверное, это и есть любовь — та, о которой он так мало, скупо и редко ей говорил. А ведь это было единственное, чего она от него действительно хотела.
Вернуть бы все назад...
Но это вообще детский лепет.
Положив покойную на землю, он ещё долго смотрел в её глаза. Их нужно было закрыть, а он никак не мог этого сделать. Это означало, что больше он эти глаза не увидит. И хотя всегда предпочитал принять неизбежное сразу, без колебаний, сейчас не мог. Просто сидел и смотрел в ее мертвые глаза. В голове роились мысли: одна "прекраснее" другой.
Как сообщить детям о смерти их матери, если ему самому уложить такое в голове невозможно? Да у него язык не повернётся! Кто теперь будет его лучшим другом, его напарником, его "свечой" и одновременно путницей? А самое главное — как он сам теперь будет жить? И зачем? Зачем?..
Без неё продолжать этот путь совершенно не хочется.
Может быть, взять её на руки, отнести в пещеру, самому лечь рядом и подождать? За два-три дня либо замёрзнет насмерть, либо от пустоты в голове с ума сойдёт. Но лучше так, чем жить без неё.
По хмурому, обветренному лицу видуна катились слёзы. Он их не вытирал и, казалось, не замечал. Почему-то плакать сейчас было не стыдно. Он даже вопросом таким «стыдно или нет?» сейчас не задавался. Вся его немереная гордость, амбиции, достоинство, всё, чем он закрывался всю жизнь от внешнего мира, вдруг в один миг перестало существовать, рассыпавшись в прах.
Сколько он отдал бы за её жизнь? Всё.
Но этого от него никто не требует, потому что её вернуть нельзя.
Ерунда какая-то. Словно маленький мальчик просит у жизни прощения и обещает так больше не делать. Однако здесь всё по-взрослому. Или же жизнь и Хольга прощали, а он не исправился.
Что ж, раз так, здесь его больше ничто не держит. Он поступит, как решил, уйдет в пещеру вместе с ней, чтоб уже больше никогда оттуда не выйти. И пусть Хольга не повенчала их, так хоть Саший вместе приберет. Не в жизни, так в смерти они будут вместе, назначенные друг другу судьбой, столько раз от неё сбегавшие и наконец навеки неразлучные...
Небо успело потемнеть. Луна и звёзды ярко засияли в вышине. И после оглушительной тишины, вотсарившейся в сумерках, раздалась первая трель соловья.
Она любила соловьёв, как и всё живое в этом жестоком, неправильном мире. Она была оплотом добра, единственным чудом, в которое он верил.
Но почему же тогда Хольга не позволила ей жить?
И тогда он зарыдал. Беззвучно, горько, судорожно. Впервые за много лет. Уткнулся лицом ей в грудь и зарыдал. Его сила, дар, умение — всё сейчас было бесполезно. А это неожиданно помогло...
Лучину спустя, полностью опустошённый, он лежал рядом с ней на прелой прошлогодней листве и смотрел в небеса на яркие весенние звезды. Соловьи надрывались на все голоса. На душе было так же гадко, как и прежде. Но умирать он уже передумал.
Сейчас возьмёт себя в руки, поднимется, подберет её мертвое тело и сядет в седло. Ее нужно похоронить, но не здесь же! Нужно выбрать красивую полянку у реки, вырыть могилку и предать покойную земле. Где она обретёт вечный покой, будет знать только он: ведь она была только его. Он оставит ей её оружие, как и полагается, когда провожаешь на небесные дороги воина. А себе возьмет на память её украшение — ту непонятную штучку, которой она прикрепляла друг к другу свои косы. В память о ней, он будет делать так же, даже если кому-то это и покажется странным.
Сейчас... Ещё немного. Нет сил подняться. Но надо, потому что в этом мире ещё есть те, кто любит его и ждёт, и их нельзя разочаровать. Да и она не похвалила бы за намерение умереть, и труды её на земле стали бы тогда напрасны.
И поэтому ему придётся жить дальше.
========== Часть I Глава 1 ==========
— Нет, Альк, я с тобой не поеду, — упрямо твердила Рыска, глядя на свои руки, лежащие на столе. От волнения ей захотелось есть, и им пришлось зайти в столичную кормильню. По дороге планы слегка изменились, и Альк решил, что целесообразнее будет посетить родных, которые в данный момент находятся в столице, точнее, ему очень захотелось это сделать.
Однако Рыска его стремления не поддержала. Уперлась и все утро твердила лишь одно:
— Я не поеду!
— Но почему? — уже бесился Альк. — Сожрут тебя там, что ли?
— Не сожрут, — ответила Рыска. — Но всё равно — не поеду.
Альк выругался по-саврянски. Он уже раз десять на разные лады попытался втолковать строптивице, что ей будут рады, но та продолжала упрямиться. Хотелось, как в дворцовом саду, закинуть её на плечо и вытащить на улицу. Но даже это, как он понимал, не могло помочь: во-первых, так не делают, а во-вторых, стоит поставить — и не поймаешь больше.
— И что ты предлагаешь? — спросил он раздражённо.
— Сходи один. Я тебя тут подожду, — просто сказала Рыска.
— А дальше что?
— Я не знаю, — буркнула она.
Если честно, Альк и сам не знал, как её примут, вернее, догадывался, что восторгов ждать бессмысленно. Да и понятно: это для него Рыска — друг, человек, которому он так многим обязан. А для его родных, в особенности для отца? Просто весчанка. Полуграмотная девка. Такая, какой он и сам её увидел два месяца назад.
Альк одернул себя.
Да, она вот такая — весчанка, девка, дура; всё так. Но именно благодаря ей он сейчас жив! И потому его родным, если он, конечно, сам им дорог, тоже придется смириться с её присутствием.
Теперь, когда его уже не раздирали сомнения, страхи и инстинкты крысы, Альк оценил наконец все Рыскины старания. И тянули они не на сто златов, а на нечто гораздо более ценное и серьёзное. И именно поэтому он должен был привести девушку в свой дом и показать родным.
А ещё он сам этого хотел, с одной стороны. С другой же сомневался, будет ли это правильно. Однако следовало признать: отпускать её в никуда он точно не хочет.
Вопрос был только в том, почему он не хочет её отпускать? И ответа на этот вопрос пока не было. Точнее, возникшая у него за последнее время привязанность к Рыске пока не укладывалась в голове. Для этого нужно было пересмотреть всё своё мироощущение, а это трудно.
Просто взять и измениться в один миг, наплевав на всё, чему тебя много лет усиленно учили, не может никто. Для того, чтобы привыкнуть к новым жизненным обстоятельствам, нужны время, размышления, желателен чей-нибудь мудрый и добрый совет. Этого всего пока не было, и потому Альк сомневался.
А ещё ему хотелось домой. До дрожи, до боли хотелось. Он жутко соскучился по своим родным, хотел их увидеть и обнять, особенно маму, упасть перед ней на колени, попросить прощения за всё — это была его мечта, которую он считал уже несбыточной.
И теперь эта мечта, тоже, кстати, благодаря Рыске, стала вполне осуществимой.
— Рысь, ну поехали со мной, — совсем другим тоном, присев рядом с ней за стол, попросил Альк. — Мне очень туда нужно.
— Нет, — в который раз отрезала она.
— Ладно, — сдался он. — Жди меня тут до вечера. Какая ж ты упрямая!
— С кем поведёшься, — ответила Рыска.
Альк лишь покачал головой и обратился к кормильцу по-саврянски, кивнув несколько раз в её сторону. Как она поняла, предупредил его, что девушка остаётся здесь, и велел поселить её до его прихода. Судя по тому, как кормилец улыбался и кланялся, Алька либо узнали в лицо, либо он представился.
Рыска вздохнула. Интересно, что он сказал?
Она мало что пока понимала, так, в общих чертах.
Кем Альк её представил? Раз сам он господин, то кто же она? Служанка, надо думать. А может… Да, ладно, так же не бывает…
Когда с обедом (после ухода Алька кусок перестал лезть в горло) было покончено, Рыска кое-как донесла до кормильца, что хочет пойти отдохнуть. На самом деле, ей хотелось спрятаться от взглядов, которые бросали на неё гости кормильни и служанка.
Кормилец согнулся чуть ли не пополам (видимо, всё же представили её не служанкой) и лично проводил девушку в отведенную для неё комнату, с сильным акцентом попросив обращаться, если что, и ушёл.
Рыска покивала из вежливости, твердо решив не обращаться совсем и даже никуда не выходить до прихода Алька. Увидев своё временное пристанище, девушка на миг открыла рот от удивления. Похоже, Альк сказал хозяину какие-то волшебные слова, потому что такая комната, на её взгляд, предназначалась не иначе как для тсаревны. Во всяком случае, точно не для служанки.
Пол покрывал алый с чёрным ковер, на окнах висели в тон ему занавески, сама комната была просторной и уютной, с большой кроватью, двумя креслами, маленьким столиком и комодом. А в смежном небольшом помещении обнаружилась ещё и ванна, которую две лучины спустя слуги набрали и без её просьбы.
Что ж, по крайней мере, Альк относится к ней как к равной, подумала Рыска, раз распорядился поселить её в такую комнату.
И тут впервые возник вопрос; а кто она ему? Почему он взял ее с собой? Зачем так настаивал сегодня на том, чтобы она посетила его дом? Ведь ему теперь нечего бояться: крысой он больше не станет.
Раздевшись и погрузившись в теплую воду, Рыска долго обдумывала ответы на эти и другие вопросы.
Зачем это всё? Что он имел в виду? Скорее всего, это просто благодарность, но что-то чересчур обильная. На Алька это непохоже. Он явно не из тех, кто способен заплатить за что-либо больше, чем положено под влиянием момента.
Неужели… Да нет же, так не бывает.
Что именно «не бывает», Рыска боялась не то что произнести, а даже подумать.
Вымывшись, девушка постирала свои вещи, подсушила волосы и блаженно улеглась на огромную по её меркам кровать. Недоумевать по поводу слишком уж комфортных условий ей надоело. Лучше и полезней было ими насладиться по полной, что она и сделала.
Сон, да ещё такой глубокий и крепкий, сморил её за пару щепок: она очень устала.
* * *
Как чувствуешь себя, возвращаясь в родной дом после долгого отсутствия? О, это передать словами невозможно!
Сердце бьётся, готовое выпрыгнуть из груди, а в голове стучит: «А как примут? Обрадуются ли? Может быть, обижены настолько, что не простят?»
И тут же понимаешь: конечно, обрадуются и, конечно, простят! Уже простили. Ведь сам на их месте давно простил бы и, вообще, с ума сошёл бы от счастья.
Хотя виноватым себя он и не чувствовал, Альк понимал, что с точки зрения своих родственников совершил серьёзный проступок, и дело даже не в Пристани. Дело в том, что он ушёл, не попрощавшись. Просто исчез в неизвестном направлении и не давал о себе знать Саший знает сколько времени.
Да, вот это он зря. Можно было написать хотя бы матери, чтобы не волновалась. Или сестре: она как раз-таки говорила тогда в его поддержку и даже предлагала ему немного денег на дорогу. Или младшему брату: тот всегда восхищался им!
Альк вздохнул, в нерешительности остановившись у калитки. Что сделано, то сделано. Даже путник не в силах изменить прошлое, даже Хольга, а значит, нечего об этом думать.
Родные обижены? Жаль. Но всё равно будут ему рады, рады до безумия: это неоспоримый факт! Они уже ждут. Он должен идти.
Твердой рукой Альк распахнул незапертую калитку, быстро прошёл через двор, поднялся по широкой каменной лестнице крыльца…
Многое в жизни теперь не так, как было до его ухода из дома. И он для них для всех — не тот, что прежде. И вообще, дважды не войдешь в одну реку… Но, как он сам неоднократно утверждал, можно войти в другую!
